Текст книги "Поверь мне (СИ)"

Автор книги: Мария Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Ненавижу, бог мой, как же сильно я ненавижу.

Меняю тему, хочу узнать, что это за парень, но она делает так же. Переводит стрелки на мой запрет, а потом как нагло спросит:

– Что это за новый прикол, нравится над мной подшучивать?

Серьёзно, она сказала так, как будто это все шутка. Это дурацкое связывание, умопомешательство парней и влюбленное бешенство моего зверя. Это все из-за нее, во всем она виновата. Моя жизнь превратилась в одну дурацкую шутку, из-за нее! Как же мне хочется переломать ее толстую шейку, чтобы не услышать больше ни одного слова. Что бы зверь страдал, орал в агонии и бессилии, от того что не смог меня остановить. Что бы ненавидел меня так же сильно, как и я его.

– Ты, – слов не хватает что бы сказать, как сильно я ее ненавижу.

Все она, это все она! Его больная любовь к ней, решила судьбу этой мерзкой девчонки. Мне нужно всего лишь скрутить ее шею, чуть дольше задержать руку и все. Все кончится.

Она дает мне по лицу, и я как будто прихожу в себя. Ее лицо бледное, она задыхается, в глазах боль и страх. Я стал чудовищем для нее, и тем более для себя. Отпускаю ее, падает на диван и громко кашляет.

– Что случилось? – спрашивает Ваня из-за ширмы, пока я не могу толком понять, что произошло.

Зверь не остановил меня, не перехватил контроль над моим телом. Он не мог? Чувствую, как он терзает меня изнутри, чувствую его панику. На самом деле он не может меня остановить, если я настолько сильно пожелаю ее смерти, что заглушу его сознание в себе? Почему на то короткое мгновение, что видел страх в ее глазах вспомнил о маме. Она так же смотрела на отца, когда он в очередной раз бил ее. Неужели от отца мне досталась не только внешность, но эта страшная жестокость? Когда-то обещал себе, то никогда не стану похожим на него. Получается, я врал?

Во что она меня превратила?

Она не сказала о том, что случилось своему брату. Тот скрылся за ширмой, так и не поняв, что я только что чуть ли не убил его сестру.

Мне нужно уйти, срочно нужно уйти отсюда, пока не убил ее, пока не убил всех здесь. Еще никогда не чувствовал себя таким чудовищем.

– Иди помойся, что ли, воняешь, – не знаю зачем сказал ей.

Может просто хотел, чтобы она тоже ушла с этого клуба. Хотел, чтобы она исчезла из моей жизни, как будто ее и не было никогда.

– Пошли, – приказал парням и направился к черному выходу не оборачиваясь.

На улице почти сразу превратился в волка, плюнув на все наши правила. Так давно не делал этого, что было больно, но боль мне сейчас и была нужна. Она отрезвляла, заставляла чувствовать себя все еще человеком, а не чудовищем, которым по сути и являюсь. Не знаю сколько мы пробегали, прежде чем я смог наконец собраться в прежнее состояние. Как обычно, почти на рассвете прибежали в наш лагерь, недалеко от дома. Там всегда стояла палатка с одеждой и едой.

– Чувак, ты превратился! – радостно завопил Кирилл у меня за спиной, превратившись в человека.

Не спрашивая и ничего не говоря, опрокинул его на землю и бил, бил по морде, пока тот не престал двигаться.

– Ты что делаешь, мать твою! – кричит Дима и я берусь за него, сшибаю его так же и первого.

– Как дети малые! – влезает Ваня и тогда наша драка перестает быть избиением.

Мы тяжело дышим, развалившись по разным углам палатки. Драка в человечьем обличии мне всегда нравилась больше, после нее болят сбитые костяшки рук.

– Я же говорил, что это была глупая идея, – проговорил Кирилл, потирая ушибленный подбородок.

– О чем ты?

– Мы хотели тебя вывести из себя, – отвечает за узкоглазого Дима.

– Зачем?

– Димка решил, что ты взбесишься, когда мы это сделаем и тогда наконец перестанешь ломаться.

– Не сваливай всю вину на меня, ты со мной согласился, – припираются как супруги честное слово, сваливая вину один на другого.

– О чем вы говорите? – теряю терпение.

– Нам надоело получать в рожу от тебя, каждый раз стоит нам ее увидеть! – высказал свою глубокую мысль Кирилл и мне захотелось подтвердить его слова еще одним ударом.

– Так не надо на нее бросаться, как на кость какую, – слегка равнодушно буркнул Ваня.

– Как будто мы можем себя контролировать! – Димка вспылил, поднялся на ноги и с ненавистью смотрит на меня.

– Это уж точно, башку просто непросто сносит, – поныл второй страдалец.

– А кто не может? Я же себя контролирую, так чего вы не можете?! – кричу на них поднимаясь на ноги.

– Да все и проблемы что ты себя контролируешь! – кричит на меня наш художник.

– Чего?

– Что сказал отец, ты же слышал? Она пахнет как свободная волчица! Свободная, олух! Другими словами, когда она не станет свободной, эта дрянь пропадет. Ее запах больше не будет сводить нас с ума, не будет заставлять хотеть ее.

– И причем тут я? – выхожу из себя от его тупых претензий.

– Да при том! Трахни ее уже! Хватит, блин, ломаться! Это связывание, от него никуда не денешься! Оно не пропадет! Ты все ждёшь не пойми, чего, пока все остальные страдают. Я Нину люблю, а из-за этой дряни с запахом, хочу твою мерзкую толстуху! – Закричал он, фанатично наступая на меня.

Его смог успокоить только сильный удар с права от Вани. И как бы мне не хотелось соврать себе, если бы он этого не сделал, это бы сделал я.

– Не смей играть с чувствами моей сестры, не смей обзывать ее! Она в триста раз лучше, такой мрази как мы, – почти плюёт он слова, еще и копнув Димку в живот вдобавок.

Он поворачивается ко мне, ненависть хорошо видна в его взгляде.

– Держитесь подальше от Даши, иначе я вас всех убью, – говорит он, смотря только на меня.

– Это не тебе решать, – холодно говорю ему и прохожу мимо, специально толкнув плечом.

Он хочет меня ударить в ответ, выбить с меня всю дурь, но не осмеливается. Слабак, такой же как и его сестра. Если угрожать Диме не боится, то со мной ему еще рано тягаться. Правда только «пока». Ваня растёт быстро, силы его тоже растут, вопрос времени, когда он снова решится противиться моей воли, и получит свободу.

Дима и Кирилл убегают в дом первыми, оставив нас с Ваней наедине. Я никуда не спешил, голова уже не шла кругом, но ощущения были ужасными. Зверь внутри неспокойно ерзал, наверняка боится, что в следующий раз уже ничто не сможет остановить меня и я убью ее…

Руки дрожат, сжимаю их в кулаки. Я не отец, никогда не буду им, просто потому что намного хуже его. По телу проходит дрожь, противен сам себе.

Ваня ушел вперед, скрылся в доме, а я все еще стою недалеко от дома и смотрю в небо. Почему все это со мной происходит? Почему именно я? Чудовище что внутри, что снаружи. И от части в этом виноват не только я, но и она тоже. Как же я хочу, чтобы она просто исчезла, как дурной сон.

Захожу на кухню, и как будто попадаю в ее запах. Такой сильный и страшный такой. Это не просто запах тела, так сильно может пахнуть только один запах – кровь. Поворачиваюсь на его источник и почти не узнаю ту, что стоит перед Ваней. На лице застывшая кровь, оно все в порезах, волосы спутаны, в них грязь. Шея с фиолетовой полосой, как от удавки. Одна рука весит грудой мяса, со второй большими каплями скатывается кровь.

Я так хотел, чтобы она исчезла, так почему… Почему так громко стучится моё сердце? Почему от одной мысли что кто-то сделал с ней такое, я хочу убивать, всех? На кого бы она не указала, хоть самого себя. Почему я чувствую вину, за то, что не защитил, за то, что не уберег? Почему все это чувствую я, а зверь только готов подержать меня? Сделать все что я скажу, только бы не плакала больше она.

Глава двенадцатая Правильная девочка (полная)

Глава двенадцатая Правильная девочка

Меня всегда интересовал вопрос: если убивает мой зверь, убиваю и я? Или же являюсь только соучастником, такой же невинной жертвой происходящего, как остальные, немым свидетелем убийства? Еще интересно, когда убиваю я, считается ли зверь только моим оружием? Или мы просто стоим друг друга, просто убийцы? Ведь в частности, что отличает маньяка убивающего невинную жертву, и убитого горем родителя, чей ребенок стал жертвой, и он отомстил? Убивая, я понял, что количество не имеет значения. После первого человека, решится убить следующего намного легче. Когда переступаешь черту, уже не имеет разницы сколько шагов ты за ней пройдешь. За чертой всегда ждет только одно – непроходимая тьма.

– Брат, – кричу, тряся его за плечо.

Кудрявый слишком долго не просыпается, это меня и пугает. Раны кажется зажили, даже следа не осталось, но парень уже несколько часов не просыпается, что странно. Касаюсь ладонью его лба, теплый. Убираю руку и понимаю, что оставил на его лице кровь. Чёрт, совсем забыл вытереть руки! Всполаскиваю их в бочке с водой, запоздало понимая, что кровь не только там, но и на лице, груди, да почти везде. Поднимаю бочку и опрокидываю на себя. Умыться после стольких месяцев жизни в грязи одно удовольствие, особенно учитывая, что нюх ко мне вернулся.

Мокрый с головы до все еще грязных ног подхожу к ящикам, на которых лежит брат. Бью его по щекам, пока он не начинает материться и отбиваться.

– Живой, живой! – повторяю с улыбкой и обнимаю его.

– Мужик, я не голубоватой ориентации, отпусти, пока не задушил! – голос кудрявого слабый, но главное, что он все-таки живой.

Хотя бы его я спас. Не могу подавить улыбку, помогаю ему сесть, хотя он и норовит все сделать сам. Он проверяет свое плечо, я его слегка отмыл от крови и грязи, а то больно уж вонял.

– Слушай, а у тебя с ориентацией точно все нормально? А то знаешь ли, раздел, помыл, мало ли чего еще сделал, пока я без сознания валялся! Мне даже за невинность свою страшно!

Ох, какой же он все-таки глупый, даю ему подзатыльника, что бы не молол ерунды.

– За свою невинность можешь не беспокоится, никому она не нужна, даже по меркам мужиков, ты на рожу страшный коротышка.

– Ага, по меркам мужиков? Все-таки с ориентацией я угадал, того то ты ни об одной бабе не рассказал!

Что-то мне захотелось что бы он снова без сознания полежал. Даже кулак зачесался.

– В отличие от тебя у меня девушки были, и я от них не бегал как идиот. А не рассказывал я о них, потому что не хотел, чтобы такой сопляк как ты комплексовал.

Подаю ему бутылку с водой и пачку сухарей. Пока что это единственное что я нашел съедобного, на этом корыте. Он жадно пьет, само собой его мучает жажда. Меня она тоже терзала, то я уже напился человеческой крови. Где-то там вдалеке начинается рассвет, никогда не думал, что он, настолько красив в море. Оранжевые лучи окрашивают синее море в новый оттенок, заставляя его блестеть, словно золото. Морской бриз наполняет воздух прохладой и свежими запахами тины и рыбы. Мне даже кажется, что все, что было раньше со мной не происходило на самом деле, просто сон. Несомненно, если бы у меня был еще один шанс, еще одна жизнь, я бы провел ее в море, вдали от мира, вдали от людей.

– Брат, – зовет кудрявый, и я отвлекаюсь от глупых мечтаний и созерцания рассвета.

– Наелся? – спрашиваю и так зная, что нет.

Мы потеряли почти всю мышечную массу, от кудрявого остались только кости, на которых висит кожа. Жалкое и жуткое зрелище, чем-то напоминает фото с концлагерей во времена Второй Мировой. Надо было взять с кухни еще чего-нибудь, но я как-то не подумал.

– Почему ты не пахнешь? – меняет он тему, опуская свои почерневшие ноги за палубу.

– Не пахну? – принюхался, мой запах остался, а вот запаха кудрявого как будто и нет на самом деле.

– Я тоже не чувствую твоего запаха. Наверное, это потому что я дал тебе свою кровь.

– А, понятно, – кажется моя догадка дала ему больше ответов на этот вопрос, чем мне.

Кудрявый тоже посмотрел на восход, прищурился как довольный кот и улыбнулся.

– Это означает что теперь я тоже альфа? – говорит он с улыбкой.

– Не выдумывай! Альфу альфой делает не это, а сама сила желания контролировать своего зверя.

Обнимаю брата, взъерошиваю рукой его мокрые волосы, отросли то как. Мои кстати тоже, не видно почти ничего за ними. Провожу пятерней по голове, убирая их с лица. Брат делает вид что не замечает лужи крови, разбитые предметы и следы от выстрелов, я за это ему благодарен. Меньше всего мне сейчас хочется говорить о том скольких я убил, и скольких еще приговорю на верную смерть. Корабль большой, торговый, перевозит небольшие грузы в контейнерах, само собой людей здесь было много.

– Где Ен? – наконец спрашивает он, пытаясь скрыть свои чувства за улыбкой.

– Пошли, – беру его под руку, и мы не спешно идем к капитанской рубке.

Спешить все равно больше некуда. Поднимаемся по залитой кровью лестнице, брат не удерживается от комментария, что теперь здесь можно снимать фильм ужасов. Смеюсь над шуткой вместе с ним, хотя на самом деле не смешно и мне, и ему. Дверь в рубку отсутствует, я ее выломил, она теперь где-то на дне морском. Внутри бардак, все приборы не работают, рация торчит с потолка. В последней отчаянной попытке, они пытались сбежать с судна как жалкие крысы на шлюпке, оставив нас на дрейфующим в море судне. Понятное дело уплыть никто не смог. Мы вошли в каюту капитана, именно там я оставил лежать. Даже сейчас, смотря со стороны, кажется, что он просто спит.

Кудрявый резко выдохнул, отпустил меня и пошел к кровати сам. Его шатало, он еле держался на ногах, и в конечном итоге упал перед кроватью на колени. Мы молча смотрели на Ена, сквозь маленькое окошко на его лицо падал свет от рассвета. Какая же бледная и тонкая кожа у него… была.

– Так вот значит, как выглядят те, кто не перешел, – говорит тихо брат, бережно проводя по спутанным волосам Ена.

Сажусь в кресло рядом с кроватью и зажимаю руками голову со всей силы. Если бы я только мог, если бы хотя бы что-то мог сделать…

– У меня была тётя, мы звали ее тётей, хотя на самом деле это не так. Она вторая жена дедушки, он взял ее в жёны, после того как бабушка умерла, рожая моего отца. Это было лет пятьдесят назад, с того момента, до самого моего рождения, он заставлял ее рожать детей каждые три года. Не знаю сколько их было точно, но думаю достаточно, чтобы подорвать здоровье и ум тёти. Все эти дети, мои настоящие дяди и даже тёти, умирали в детском возрасте, так и не пережив переход. Она жила в доме, в деревне, в детстве я ездил туда с мамой, приглядывать за ней. Тогда я считал ее своей бабушкой, она все время говорила сама собой, сама себе рассказывала истории, мне нравилось ее слушать. Однажды она рассказала мне о моих о своих детях, о горе которое она пережила. Вечером я спросил об этом маму, она сказала забыть это и никому не говорить. Но я не послушал и спросил у деда, после этого мы больше никогда не навещали тётю. Думаю, он убил ее, что бы она больше никому ничего не рассказала.

Брат замолчал, даже несмотря на него, я чувствовал то же самое. Больно схватил себя за волосы, чтобы не впасть в бездну отчаянья.

– Тётя говорила, что он даже не похоронил их, столь безобразно они выглядели. Переход меняет тебя, но не все могут принять эти перемены. Думаю, Ен теперь в лучшем месте, со своими родными и счастлив.

– Он умер, никакого лучшего места нет, – резко встаю на ноги.

Тело колотит от сильной злобы. Хочется превратиться и забыться где-то внутри себя, своего сознания, чтобы не думать и не чувствовать ничего. Но это равноценно потери контроля, потери самого себя, потому я и держусь.

– Это ты так говоришь, а мне хочется верить. Верить что его жизнь была прожита не зря, что за нее он заслужил награду.

– Глупость, – шепчу, закрывая лицо ладонями.

Наступившую тишину разрывает звук паромного сигнала. Где-то рядом еще одно судно?

– Что это? – спрашивает брат, мы вместе выходим на капитанскую рубку, чтобы увидеть в дали огромных размеров белую яхту.

Или это круизный лайнер? Меня как-то раньше суда не интересовали.

– Что будем делать? Вряд ли они будут так любезны нас подвезти, особенно если учитывать следы крови на палубе.

Нам осталось только наблюдать, как со второго судна опускается шлюпка и с десяток человек в ней. Мы подошли к борту, чтобы разглядеть их поближе. Девять мужчин в черной камуфляжной форме с оружием и одна женщина в платье в цветах и соломенной шляпе.

– Кай! – закричала она, махая рукой и у меня нервно задергался глаз.

– Кому это она? – удивленно начал озираться по сторонам кудрявый.

Шлюпка подплыла ближе, и теперь я уж точно мог наблюдать во все глаза эту жуткую женщину. Она снова помахала нам рукой улыбаясь так, как будто сорвала куш.

– Она мне кажется знакомой, – пробормотал кудрявый этот.

– Кай! Как же я рада тебя видеть! Погодка так ничего, правда? – с улыбкой кричит, пока лодка подплывает к судну в притык.

– Кай? Твоё имя Кай? – брат удивленно вскидывает брови, а затем заливается хохотом.

– Имя как имя, – бурчу под нос, даже не могу сказать, что оно не настоящее.

Кудрявый продолжает ржать как лошадь, повторяя что-то не понятное, но явно глумливое. Решаю остудить его пинком в зад и полетом в море. Он же кажется восстановился после раны, пускай окунется.

– Помогите ему подняться на борт, – скомандовала Марго, жена Михаила Дмитрова.

Мужчины в форме вытащили с воды мелкого, под его собственный громкий мат.

– Слышь ты, Кай! Я тебе сейчас покупаться тоже помогу! – кричит он с такой злостью, что вызывает у меня смех.

– Так ты внук Рената? Мда, как-то не надеялась найти тебя живым, – с явным огорчением высказалась женщина, похлопав разозленного парня по щеке.

– Как вы нас нашли?

– Скажем так, я потратила на это целое состояние, а с десяток спутников работали круглосуточно несколько дней.

Она сверкает улыбкой, что слегка бесит, как и не точность ее ответов.

– Откуда вы знали, что я буду здесь?

– Наша общая знакомая подсказала, ведьмы они такие, любят говорить попусту, – Марго улыбнулась, явно не говоря и половины правды.

– Что значит не надеялись найти меня живым? Вы кто еще такая? – кудрявый смотрит на женщину с подозрением.

Еще бы, она с собой чуть ли не взвод солдат привезла, есть чего переживать.

– Какой же ты болтливый, в отличие от своего мрачного деда. Моё имя Марго, я жена Михаила Дмитрова. Кажется, выдела тебя в прошлом году, помнишь? Твой обаятельный дедушка еще живым мясом меня назвал, когда я готовила еду на всю вашу неблагодарную ораву. К тому же я та женщина, что вернет тебя домой, к твоему ужасному деду.

С каким тоном она это говорила, что даже злой коротышка стыдливо опустил голову. И промямлил «спасибо». Страшная женщина, не внешне, а характером и своими способностью влиять на людей.

– Кай, спускайся! Пора ехать домой, – скомандовала она, даже не спрашивая хочу ли я ее помощи.

Ладно, в этот раз воспользуюсь ее услугами. Вернулся и забрал Ена, я просто не мог оставить его там. Спустился на шлюпку, держа его на руках, такой легкий.

– О господи, – вскрикнула Марго смотря на завернутого в одеяло Ена.

Несколько ее людей хотели забрать его, но я не дал, только покрепче прижал к себе. Женщина отогнала своих людей от нас с кудрявым, и сама дала им какие-то указания. В конце недолгого разговора повернулась к нам и наклонилась над телом Ена.

– Совсем ребенок, – прошептала она, проводя пальцами по его бледному лицу.

Мне даже показалось, что вижу в ее глазах боль, но она почти сразу отвернулась.

– Живые остались? – спросила она у меня, так и не повернувшись.

– Да, но ненадолго, – бесстрастно отвечаю.

Для тех, кого не убил, на грани жизни и смерти превратившись зверем, была уготована мною другая участь. Я закрыл их в том отстойнике, где они нас держали. Воздуха там для их всех наверняка на долго не хватит. Так что надеюсь, что умирать они будут долго, в ужасных муках удушья, среди той же вони, грязи, как звери.

– Давай, – скомандовала женщина и нас ослепил и оглушил взрыв.

Судно, бывшее нам тюрьмой взорвалось в нескольких местах, накренилось, сломалось надвое и за какие-то десять минут пошло на дно.

– Ну что, вы, наверное, голодны? Пойдем поедим, я так проголодались! – она улыбаясь пошла вперед.

Раньше никогда не видел, чтобы кто-то так легко убивал, да еще испытывал голод после этого. Или чужими руками, не считается?

***

– Братан, да ты контору конкретно так спалил, если он и правда ее хахаль, – Кирилл сочувственно положил руку мне на плечо.

Но кому нужно его сочувствие? Нервно скидываю его конечность, пытаясь унять злость. Это тяжело, просто потому что злюсь на себя, на нее, на то что сорвался. Во мне полно злости, и где-то в дали только маячит сожаление.

– Он не ее «хахаль», – рычу, борясь с чувствами зверя.

Ого ревность удушает, превращает в монстра, сводит с ума. Этот парень, кем бы он не был, опасен. Хотя бы тем что не боится нас, тем, что она ему доверяет. Ни о какой любви тут не идет и речи, он бы не оставил вчера нас наедине со мной. Я бы точно никогда бы так не поступил с той что нравится мне. Но все же, то как он смотрел на нее сегодня, отличалось, от его вчерашнего насмешливого взгляда.

– Ну да, ну, да… а кто тогда ее поколотил и зачем она вообще приходила сюда? – Дима кривится, ведь это ему Ваня залепил лапой по голове.

Ну серьёзно, ему над контролем еще работать и работать. Не понимаю, откуда у такого с виду спокойного парня такой взрывной характер? Его сестрица тоже хороша, пришла, закатила истерику, вывела из себя, и укатила на машине с каким-то парнем. Откуда она вообще его знает? Раньше я не замечал смрада этого выскочи на ней. Она ни с кем не общается в университете, после него сразу идет домой, затворница и чудачка. Кажется, мне больше нравилось, когда она была ею, чем ее походы в клуб с подозрительными парнями.

– Ты пойдешь к ней? – Ваня наконец очнулся, бледный, еле живой, но все еще злой такой.

– Тебе надо научится контролировать свои чувства, – упрекаю его.

– Кто бы говорил! – упрекают они хором меня.

– Я себя контролирую! – кричу на них, хорошо понимая, как глупо это звучит в данной ситуации.

– Ага, а нашу машину ты просто так разнес, – с иронией напомнил Дима.

Ну вспылил, увидев, как эти двое уезжают на этом драндулет! Побежал в гараж, но наша машина не хотела заводиться, так что со злости разнёс ее в кучу металлолома. Подумаешь, с кем не бывает?!

Со мной, со мной раньше такого не бывало! Они правы, я ничего не мог сделать с собой, мой контроль испарился. Мой контроль хуже, чем у Вани, и все это из-за нее.

Опять в доме будет ремонт, Михаил попытается все замять, мне иногда кажется, что он тоже побаивается свою жену. Но что вообще происходит? Почему меня волнует, что на самом деле с ней произошло? Почему так тревожно на сердце, при том что я чувствую радость. Радость от того, что зверь боится, его страх – бальзам на израненную им душу. Тревога от того что не знаю, что с ней происходит сейчас.

Прихожу в себя долго, давя пульсирующее желание, бежать за ней следом. «Я не ее собачка, мне плевать, даже если она умрет» – говорю себе. Повторяю, и повторяю, прекрасно зная, что лгу. Ее смерть точно не оставит меня равнодушным, но принесет ли она удовлетворение, я не знаю.

– Ты куда? К ней побежишь? – останавливает меня в дверном проеме Кирилл.

В его глазах насмешка, знаю, что он думает обо мне. Мне кажется, я так же думаю и о себе.

– Нет, – отодвигаю его в сторону, – и вы к ней не суйтесь. Ясно?

– Мою сестру кто-то избил, а я не должен к ней приближаться? Ты вообще в своем уме?! – кричит Ваня, опять заводясь с пол оборота.

– Ты для нее в разы опасней любого человека, особенно в таком состоянии. Так что не смей, понял?

– Козёл! – рычит этот болван, норовит начать драку, но Дима его останавливает.

– Да ничего с твоей сестрой не случилось такого, может напилась просто, упала, да и все! Не понимаю, чего все подняли такую шумиху из-за нее? Отец даже в милицию уехал, разбираться с происшедшем. Вот бы так все мельтешили, когда Нина пропала! Но нет, ради шалавы альфы только и могут все стараться! – с иронией улыбаясь проговорил Дима, смотря на меня с упреком.

– Дима! – рычу на него, пока Ваня вырывается с его хватки и дает ему ногой в живот.

– Я же говорил, не обзывать мою сестру. Это всех касалось! – прорычал пылкий братец.

– Да все вы, сумасшедшие! – плюется кровью Дима и уходит, толкнув Кирилла, преградившего ему путь.

– Вот так рушится мужская дружба и стая, из-за одной единственной бабы, – философски произнес Кирилл, за что получил злобный рык.

– Ладно, ладно! Не баба, девушка. Так пойдет? Такое впечатление что месячные не у нее, а у вас двоих, причем они у вас уже месяца два не кончаются.

Узкоглазый громко фыркает и уходит на кухню, убирать там хлам. Мы с Ваней остаемся наедине, что весьма неприятно. Хочу быстро уйти, но он не дает.

– Ты же понимаешь, что это твоя вина? – спрашивает он, смотря в мои глаза, удерживая за руку.

– Что ты имеешь в виду? – пытаюсь вырваться.

– Если бы не ты, если бы не это дурацкое связывание, она бы никогда сюда не приехала, ее жизнь не была бы в опасности.

– Правда, что ли? – не удерживаюсь от иронии в голосе и легкой улыбки.

Как будто мне есть дело до нее? Как будто я в этом виноват!

– Ты…

– В таком случае, во всем происходящем есть и доля твоей вены, ведь если бы ты не перешел, не пошел в мою стаю, мы бы никогда с ней не встретились. Твоя драгоценная страшная толстая сестричка осталась в вашем городе, где бы ее рано или поздно заметил кто-то из стаи Рината. Помнится, я уже тебе рассказывал, о том, как бы ее судьба сложилась в таком случае?

Он хочет меня ударить, вижу, как он сжимает и разжимает кулаки, как напряжены мышцы на лице. Но это всего лишь мгновение, он опускает голову. Скрывает свое лицо за волосами. Мне так надоело, что все в этом мире кружится вокруг этой толстухи. Такое впечатление, что она специально утром заявилась к нам, чтобы вывести меня из себя.

***

Когда мне плохо, очень плохо, я обычно прихожу в одно место. Нормальным людям никогда до него не добраться, сомневаюсь, что хоть кто-то кроме меня и брата о нем вообще знает. В горах, скрытая между скалами поляна, с нее открывается просто потрясающей красоты вид на всю округу. Именно там мы с братом и похоронили Ена. Возможно нужно было похоронить его на родине, но он никогда не говорил откуда точно была его семья. Да и неизвестно, были ли у его родителей могилы, скорее всего охотники растащили их тела на трофеи. Могила Ена ничем не выделялась, просто огромный камень, с одной единственной надписью, вырезанной нами: «Ен. Свободный человек, лучший младший брат». Я продублировал эту надпись и на корейском, думаю брату бы она понравилась.

Перед двухметровым камнем, который летом зарастает плющом, лежит толстый ствол дуба, мы его еле притащили на такую высоту. С кудрявым часто сидим здесь возле могилы и как обычно бранимся, шутим и смеемся. Рассказываем друг другу и Ену о своей жизни, как будто он еще живой, как будто он все понимает. В последнее время кудрявый приходит все реже, мы только по мобильному телефону можем болтать часами. Болтать обо всем, почти обо всем. Я так и не смог рассказать ему о Даше, просто потому что он бы смеялся громче всех. Это ведь так смешно, по крайней мере если ты не на моем месте. Да и сам кудрявый не говорит мне всего, его отношения с дедом натянуты до предела. Все потому что он захотел уйти ко мне встаю, когда мы вернулись. И так понятно, что он не смог, да еще у него не сложилось с той, которую он любил. Кудрявый особо об этом не говорил, только упомянул о том, что возвращаться домой не стоило, ибо его там уже никто не ждал.

Сейчас зима, снег укрыл всю поляну, камень и полено. Совсем скоро мы с братом снова увидимся, на очередном сборе, в честь ново года. И что я ему тогда скажу? Что получил связывание с безобразной толстухой, которую ненавижу только немного меньше, чем своего собственного зверя? Нет, он не поймет, он до сих пор меня не понимает. Вряд ли вообще кто-то сможет меня понять. Я сам себя не понимаю. Всего несколько часов назад я был в аду, по-другому это не назвать.

Запах ее крови, я помню его, чувствую и ненавижу. Не потому что он ее, а потому что он причиняет мне боль. Зверь не хочет его чувствовать, он даже боится его. Этот запах – синоним отчаянья и сумасшествия, по-другому не могу это назвать. Злость и отчаянье – странная гремучая смесь, но, когда к ней добавляется и ревность, крышу просто сносит. Я не мог себя контролировать. Себя, не зверя! Наши чувства, желания и убеждения объединились, или же мои собственные желания растворились в его. Это чувство удушающее, когда ты сам не свой и ничего не может тебя остановить, даже ее громкий крик «отпусти, больно». Ничего не может сделать меня обратно человеком, кроме осознания как это выглядело со стороны. Было бы смешно, если бы не было все так печально.

«Ну здравствуй, Ен,» – говорю, стирая снег с камня.

Волки не так чувствительны к холоду, как люди. Тающий снег на ладони быстро превращается в воду. Сказать что-то в слух тяжело, так что я просто сижу и смотрю на камень, пытаясь привести себя в чувства.

«Что я сделал не так, брат?» – спрашиваю, зная, что ответ у меня уже есть.

Почему с ней так сложно? Почему нельзя было просто прийти и рассказать, что с ней случилось. Я бы убил для нее, всех бы убил, кто ее посмел тронуть. Я больной, но не влюбленный. Все еще ненавижу, все еще хочу ее смерти, но не могу видеть ее слёзы, не могу чувствовать запах ее крови, не могу просто оставить ее. Моё сумасшествие, моя жизнь, слетевшая под откос, из-за двоих жалких и отвратительных существ.

Знаю, чего хочет зверь, знаю и не хочу ему этого давать. Он ее не получит, ни за что не получит. Разве что мертвой, убитой от моей руки. Ненавижу, как же ненавижу. Но переживаю, беспокоюсь и не нахожу себе места, когда с другим вижу. Или это зверь, это его чувства? Отчего же они так сильны, что заглушают мои собственные?

Снегопад пошел сильнее, пора было уходить, но на прощание я снова стер снег с надписи. Ушел не прощаясь, но наконец успокоившись и решив, что делать дальше. До ее дома добрался сначала бегом, а потом на такси. Так передвигаться не удобно, но лучше сейчас не рисковать. Входная дверь была даже не закрыта, совсем что ли беспечно живут? В квартире пахло ее кровью, она была здесь. Сделал несколько шагов в сторону ее комнаты и остановился возле двери в ванную. Душ включен, некоторое время жду, когда выйдет с ванной, считая ее медленное сердцебиение. Запоздало понимаю, что такой пульс обычно в человека, который спит. Уснула в душе? Совсем что ли с ума выжила?

Тихо надламываю ручку, чтобы открыть дверь. Ванная крохотная, Марго могла бы устроить и получше. Шторка в душе задвинута, перед душем валяются вещи. Байка, пахнущая кровью и… Запах от нее странный, поднимаю ее с пола и принюхиваюсь. Так пахнет не только ее кровь, а чья-то еще. Запах как будто знакомый, но я не могу его вспомнить. Шторка со скрипом отодвигается, даже не заметил, что она наконец проснулась и выключила воду.