Текст книги "Семь рыцарей для принцессы (СИ)"

Автор книги: Мария Дубинина

Соавторы: Сора Наумова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Урок 27. Доверие – вещь настолько хрупкая, что лучше держать ее при себе

– Посмотри на мою руку.

Герман прищурился, пытаясь навести фокус на пятерню в белых медицинских перчатках, но вышло не очень, только глаза заслезились. После разговора с Гроттом прошло несколько дней, и только вчера в непроглядной тьме неожиданно начали вырисовываться мутные очертания предметов.

– Сколько пальцев?

– Вижу много, – честно признался Герман, – а так смею предположить, что пять.

Мастер Гош довольно хмыкнул – неловкая шутка определенно показалась ему смешной, и рыжевато-синее пятно, которое Герман видел вместо доктора, будто потеплело. Хотя мастер Гош одним взглядом внушал безотчетный страх.

– Ладно, умник, запрокинь голову, – заскрипело кресло на колесиках, Гош отъехал к столу и закопался в ящиках и склянках. Герман перестал болезненно щуриться, и не очень четкое пространство процедурной вдруг прошилось тонкими цветными нитями магических заклинаний. Этого еще не хватало. Он запрокинул голову. Доктор подкатил свое кресло обратно и аккуратно нанес на открытые глаза мазь. Пахла она противно, зато приятно холодила воспаленные глаза.

– Еще один такой необдуманный подвиг и можешь совсем ослепнуть, – безрадостно предупредил Гош. – Дашь глазам отдохнуть, вечером повторим процедуру. И никакого своеволия, постельный режим и строгий график.

– Мастер Гош, – неуверенно начал Герман. – А Стефания, то есть курсант Дидрик. Как она там?

– Лучше чем ты, – Гош улыбнулся, это ясно чувствовалось в голосе. – Но даже не мечтай ее навестить, сделаешь шаг из палаты, и я прикую тебя к койке цепями.

Герман смущенно сжал руки на коленях и вынужденно кивнул. Когда лишаешься чего-то важного, всегда чувствуешь себя беззащитным перед другими. Сейчас ему казалось, будто любое неосторожное слово способно ранить очень глубоко, намного глубже, чем потеря зрения и способностей, и ему необходимо было увидеться со Стефанией.

– Глаза не открывать, слушаться моих указаний, не перечить и не пытаться сбежать, как пациент с колотой раной.

Герман удивленно вздернул брови. Альберт пытался сбежать? Неужели… неужели рвался к нему?

– Мастер Гош! – в палату, коротко постучавшись, ворвался Марк. – Стажер Марк, то есть просто Марк, то есть студент Хатти, можно обратиться!

От потока бессвязной информации и клубка искрящихся путанных эмоций Герману захотелось зажмуриться еще сильнее, чем он жмурился сейчас. Гош фыркнул, скрипнуло, поворачиваясь к двери, кресло.

– Что еще? Я, кажется, просил не лезть ко мне во время планового осмотра? Просил же?

Скрип, стук каблуков и смачный звук подзатыльника. Марку снова досталось.

– Но мастер Гош… Вас вызывают на совещание в кабинет директора, это срочно.

– По поводу?

Герману тоже было крайне любопытно.

– Секрет, – разочаровал его Марк. – То есть мне не сказали.

– Ну да, – вздохнул Гош. – Еще бы тебе сказали, в тебе информация едва держится.

– Мастер Гош!

Новый подзатыльник прервал его не начавшееся возмущение. Над Германом нависла тень.

– Так, наложи повязку и отведи в свою палату, я не успеваю. Вечно они устраивают бессмысленные совещания в разгар рабочего дня. Кто тебя прислал?

– Учитель Гротт.

– Тогда ладно. Инструкция на столе, разберешься. Из палаты его не выпускать. Я ушел.

Гош прошел к двери, и его уверенная жесткая аура перестала давить на Германа. Да и Марк, кажется, вздохнул с облегчением.

– Хорошо хоть не линейкой, – порадовался он, спеша выполнить указания Гоша. – В прошлый раз так поперек спины получил, думал, след останется. Но мастер Гош в этом деле специалист.

– В деле избиения студентов? – не удержался от колкости Герман, привыкая к тугой повязке.

– В деле воспитания ценных кадров, – явно процитировал Марк и, судя по звуку, развалился в кресле своего наставника и кумира. – О, он твой медицинский лист оставил. Дай-ка мне взглянуть. Хм… Хм, интересно.

Поскольку Герману так никто и не удосужился объяснить, что с ним случилось и как долго будет продолжаться, Марка ему будто сама судьба послала.

– И мне скажи, хорошо? Кажется, я имею право знать.

– Мастер Гош придерживается мнения, что пациент не нуждается в лишней информации, – Марк зашуршал страницами. – Я, правда, тут с ним не согласен, и знаешь, с ним очень сложно быть не согласным. И иногда больно.

В общем, о мастере Гоше у Германа потихоньку складывалось не самое приятное впечатление, но вот Марк испытывал к нему безграничное уважение и, похоже, почти боготворил.

– Он настолько хорош?

Если Марк и удивился резкой смене темы, то не обратил на это внимания. Его настрой менялся куда резче и чаще, и не зная Герман его лично, решил бы, что имеет дело с безумцем. Возможно, все медмаги такие, кто знает.

– Он лучший, – уверенно ответил Марк. – Смотри, что он написал в колонке диагноза. Хотя, нет, это для тебя будет сложновато. Давай, я своими словами?

– Давай как тебе удобнее, – сдался Герман и потрогал повязку. Она немного стесняла его, не давила, не мешала, но сам факт ее присутствия смущал.

– Прежде менталисты не попадали к нам с такими повреждениями, а все потому, что ты перенапрягся. Источник ментального дара – человеческий мозг. Соответственно, существенно превысив доступный тебе порог ментального воздействия, ты заставил свой мозг защищаться. Если совсем просто, перенапряженному мозгу пришлось ограничить поток информации, поступающей из внешнего мира, чтобы сохранить себя в рабочем режиме. Он ограничил работу сенситивной системы. Короче говоря, начал с того, что отключил тебе зрение. Если бы помощь не подоспела вовремя, ты мог бы потерять еще и слух, обоняние или вообще впал в кому. Так что, делай выводы. А вообще, это все очень интересно…

Он говорил что-то еще, но Герман перестал слушать.

– Прости, в общей библиотеке есть учебники на эту тему?

– Что? А, нет, наверное, у нас своя библиотека в медицинском крыле. А тебе зачем? Все равно же не поймешь ничего.

Герман упрямо наклонил голову:

– Пойму. Просто понадобится немного времени.

– Ладно. Главное, что процесс обратимый. Только не пойму. Тут данные о твоем уровне ментального дара, и выходит, что ты просто не мог так выжаться, воздействуя всего на одного человека. Мастер Гош предполагает психологические причины. Будто ты сам довел себя до срыва. Но почему? Это же просто для тебя.

– Не просто, – Герман спрятал лицо в ладонях, хотя смутно представлял, смотрел ли Марк на него в этот момент или нет. – Ты не понимаешь. Я… не хотел этого.

– Ты мешал сам себе?! – воскликнул Марк и добавил тише, почти шепотом. – Ты монстр. Понимаешь, что сам себя чуть не угробил? Тебе было жалко Дженаро что ли?

– Я не хочу быть монстром, – Герман поднял голову, интуитивно находя закрытыми глазами источник голоса. – То, что я сделал, отвратительно.

– Дела-а-а…

Они замолчали, и Герман не желала продолжать разговор на эту тему.

– Герман.

– Чего тебе?

– Герман, – тон Марка стал странным, а в эмоциях появилась какая-то хитринка. – Хочешь навестить свою девушку? Я могу проводить тебя, и если мы кого-нибудь встретим, я скажу, что веду тебя на процедуры. Идет?

Герман неуверенно кивнул, боясь поверить в удачу. Даже просить не пришлось, хотя он уже подумывал об этом.

– Буду благодарен.

Таким образом Марк желал загладить неловкость, и Герман действительно был ему благодарен.

Марк взял его под локоть и вывел в коридор. Слепому Герману он казался бесконечно длинным, самой настоящей пропастью. Но все-таки он старался сохранить остатки достоинства и побороть в себе малодушное желание крепче схватить Марка за руку.

Перед дверью в палату они остановились. Марк распахнул ее и тихо проинструктировал:

– Три широких шага вперед, кровать справа, обходи слева. Справишься?

Герман снова кивнул и положил ладонь на холодный косяк, вошел в палату. Дверь позади закрылась – Марк оставил их вдвоем.

Стефания спала. Герману не нужно было зрение, чтобы увидеть мятно-зеленый комочек и ощутить на языке освежающих вкус мяты и талого снега. Он воспользовался советом, сделал вперед три широких шага и схватился рукой о холодный металл спинки кровати. Осторожно обошел, нащупал край матраса и опустился на него.

Дар вернулся к нему, скоро вернется и зрение, а до этого момента он спешил воспользоваться шансом и поговорить со Стефанией. Он и сам до конца не понимал, почему ему так важно сделать это сейчас, когда он чувствовал себя ограничено и неуверенно. Наверное, Стефании так будет легче – если он не увидит ее лица.

Стефания трогательно сопела во сне, изредка задерживая дыхание, как перед прыжком. Короткая вспышка страха, и она проснулась.

– Герман? – ее голос, еще сонный и невнятный, произнес его имя. Закрытых глаз под мягкой повязкой осторожно коснулось сожаление. Нет, скорее жалость. Эти два чувства всегда путались между собой.

– Привет, – он улыбнулся, отдаленно представляя, каким видится ей сейчас. – Мне разрешили немного размяться, и я пришел к тебе. Как себя чувствуешь?

– Это ты как себя чувствуешь? – перебила Стефания и смутилась. – Нормально. Скоро выпишут. Как Берт?

– Хорошо. То есть, – Герман быстро поправился, – ему повезло, удар должен был пробить легкое, но Берт оказался проворнее. Мастер Гош сказал, что если он перестанет дергаться и пытаться сбежать, от раны даже шрама не останется. Но пока к нему не пускают.

Эмоциональный фон Стефании изменился, и Герман рефлекторно дернул головой и едва не открыл глаза, чего совершенно нельзя было делать.

– Что с тобой?

Дрожь волнения утихла, но девушка все равно была напряжена:

– Он тебе ничего не говорил… обо мне?

– Кто? Берт?

– Гош! – воскликнула она и, удивительное дело, извинилась. – Прости. Забудь.

– Не хочешь сама мне что-нибудь рассказать?

Герман намеренно сделал паузу, чтобы дать ей время решиться. Однако пауза нужна была и ему тоже, унять разошедшееся сердцебиение. Наверное, впервые он так хотел и так боялся узнать правду.

– Спрашивай, – ответила Стефания коротко, но в ней не чувствовалось желания улизнуть, обмануть. Может, ей нужно было поговорить, причем именно с ним.

Тонкая занавеска колыхнулась от сквозняка, и солнечный лучик упал Герману на нос. Стефания улыбнулась, пусть даже Герман и не мог этого увидеть.

– Эмилия… – он сильно прижал ладони к коленям. – Это твое настоящее имя?

– Эмилия Керстин, наследная принцесса Виндштейнская, любимая дочь короля и королевы Виндштейна, будущая королева, – Стефания отдалялась мысленно, погружаясь вглубь себя. – Ее с детства учили быть первой, быть лучшей. А я… я ее близнец. Стефания Ирмелин, вот мое имя.

Тоску можно было резать ножом, и ее источник был почти переполнен. Должен был неминуемо грянуть взрыв.

– Вы обе должны быть мертвы, – припомнил Герман сводки новостей почти трехмесячной давности. – Что с Эмилией?

– Ты сам сказал. Мы должны быть мертвы – наследная принцесса и ее капризная сестренка. И знаешь, так оно и есть. Ее больше нет, и Стефания Ирмелин последовала за ней в небытие.

– Но ты здесь! – Герман вытянул руку и нащупал ее холодную ладонь поверх одеяла. – И я не хочу, чтобы ты исчезала. Расскажи все, тебе станет легче.

– Легче? Легче… – она тихо вздохнула и сжала его руку. – Этого никогда не будет, Герман, мне никогда не станет легче, хотя ты прав в том, что нужно поговорить, рассказать. Очень больно. Я не думала, что будет так больно. Я мечтала о мести и правда считала, что это поможет, но мне кажется, что я умерла, по ночам мне снится, что это все-таки случилось со мной. Герман, я ведь еще жива?

Он погладил ее ладонь большим пальцем, надеясь, что она его поймет. И девушка глухо продолжила:

– Все было хорошо, пока к Эмилии не посватался этот страшный человек.

– Леннард Огюстос?

– Да. Он очаровал всех, даже Ситри однажды сказала, что он ничего, – Стефания горько усмехнулась. – Мне тогда еще подумалось, почему он не выбрал меня, ведь мы с сестрой одинаковые, хотя бы внешне. Только у нее было право престолонаследия, а у меня нет. Мне хотелось такого жениха, как Леннард. А потом… потом…

Она всхлипнула, пока еще сдержанно, но отголоски грядущей бури витали в воздухе.

– Продолжай, пожалуйста. Что было потом? Он обманул Эмилию?

– Он обманул нас всех! Ему не просто нужна была наследная принцесса, чтобы править вместе с ней, ему нужен был сам наш мир, без Эмилии, без меня, без мамы и папы. Меня учили не так тщательно, как Эмилию, но я прекрасно знала, насколько важен Виндштейн для военной сферы Ойкумены. Кроме отличных солдат, мы поставляли в другие миры сверхпрочную железную руду и еще целый ряд металлов. И Леннард решил получить все разом, женившись на Эмилии и убив ее после свадьбы. И у него почти получилось.

Герман задумчиво покачал головой. План был не нов, совершенно не оригинален, зато проверен многотысячелетней историей всех обитаемых миров. Эмилия мертва, значит, у него все получилось.

– Мне жаль твою сестру.

Стефания вспыхнула непонятным чувством и окрасилась черными тонами беспросветного отчаяния. Она еще не все сказала, и Герман чувствовал, что его ждало нечто ужасающее.

– Тогда дослушай мою историю. Леннард убил Эмилию, я видела это своими глазами, но до свадьбы оставалась целая седмица. То есть, мне кажется, что я видела, потому что все дни, что я провела в нашем замке после этого, до сих пор будто в тумане. Ситри была со мной, она лучше знает, но даже она не могла бороться в одиночку. И свадьба состоялась.

Арочные двери с натужным скрипом отворились, впуская в полутемное, пропитанное душными ароматами благовоний помещение храма девушку в багряном, под стать наряду жениха, платье. Она замерла на пороге, рассеянным взглядом окинув обстановку, глубоко вздохнула и сделала первый шаг. Длинный атласный шлейф, переливаясь в свете многочисленных курильниц, змеился за ней кровавым потоком. Девушка пересекла зал чеканящей походкой, гордо держа королевскую осанку и вздернув упрямо выпяченный подбородок, но во взгляде все еще читалось смятение. Остановившись возле алтаря, она сложила руки на груди в ритуальном поклоне.

Герман вспомнил запись свадебной церемонии, и многое, что казалось ему тогда странным, стало вдруг пугающе ясным. Блуждающий взгляд невесты, мутный и непонимающий. Чеканная походка и упрямый подбородок – теперь все это выдавало для него Стефанию. Ее жесты, ее глаза. И не ее свадьба.

Брачные браслеты защелкнулись на запястьях, до самой смерти соединяя супругов. В тот же миг Эмилия покачнулась, добела сжала пальцы. Глаза испуганно расширились, в них мелькнуло осознание, но быстро угасло. Принцесса покорно подняла голову, принимая первый поцелуй мужа.

Он отлично знал, какими лживыми могут быть чужие чувства, знал, что редкие браки среди людей ее уровня заключались по любви, но в этой церемонии все было не так. Потому что невеста не понимала, что с ней происходит.

– Он заставил тебя выдать себя за Эмилию? – дрожащим от гнева голосом спросил Герман. Он готов был в этот момент убить Леннарда Огюстоса своими руками.

– Он заставил меня поверить, что я и есть Эмилия. А потом все запуталось, я не понимала, кто я на самом деле, кто он, зачем… зачем нам делать все эти странные… вещи. Я просто хотела, чтобы все закончилось. Ох, Герман!.. Я так хочу, чтобы это было не со мной!

Скрипнули пружины, рука Стефании исчезла из его ладони, но почти сразу на Германа навалился приятный вес теплого девичьего тела. Стефания обхватила его за шею, ее распущенные волосы защекотали лицо.

– Ситри помогла мне сбежать, она спасла мою жизнь, и я решила посвятить ее мести. Накопить сил, найти союзников, подчинить себе магию и вернуться домой, чтобы убить Леннарда. Я думала, что выучусь, стану сильной и убью его.

– Стефания, – говорить было не очень удобно, волосы лезли в рот, точно живые, но Герман несмело обнял девушку за талию и погладил по спине. – То, что ты пережила… Прости, если бы я знал.

Ее спина вздрогнула, раз, другой. Герман обнял ее сильнее, и тут Стефания заплакала. Сначала негромко, будто не решаясь показать слабости. Но постепенно рыдания стали громче, Стефанию затрясло. Герман совершенно растерялся, но девушке было достаточно того, что он просто рядом. Она так цеплялась за него, будто боялась, что ее унесет в открытое море, где ей снова придется бороться за свое существование. Через этот отчаянный плач она выплескивала всю свою боль, которой скопилось слишком много для нее одной.

– Не смотри на меня… – сквозь слезы хрипло повторяла она. – Я не слабая! Я не слабая…

– Тише, тише. Я с тобой.

Он гладил ее по спине, по волосам, чувствуя, как ее мокрая щека касается его щеки.

– Только не уходи, – проскулила она, крепко к нему прижавшись, почти задушив в не по-женски крепких объятиях. – Если ты бросишь меня, я тебя убью!

– Дурочка, – Герман улыбнулся, хотя повода вроде бы не было. – Теперь я буду тебя защищать. Ничего не бойся, хорошо? Ничего не бойся.

– Ты обещаешь?

Она чуть отстранилась и теперь смотрела прямо ему в лицо, и была так близко, что обжигала губы дыханием. Герман подавил желание облизнуться, так жарко ему вдруг сделалось.

– Конечно, обещаю. Я стану твоим рыцарем, если ты мне позволишь.

– Просто рыцарем? – она будто бы ожидала иного, но Герман не мог сказать того, что вертелось на языке. У него не хватало смелости, ведь она – принцесса.

– Самым верным.

Стефания тихо выдохнула, и щеки коснулось что-то мягкое, горячее и влажное. Герман не сразу понял, что это был поцелуй.

– Герман! Герман, скорее… – взволнованно позвал от двери Марк. Потом коротко вскрикнул, и в палату стремительно вошел мастер Гош. Он был крайне мрачен, сосредоточен, и, как Герману показалось, озадачен. Не обращая внимания на нарушение постельного режима, он жестко приказал:

– Пошли вон оба.

Стефания задрожала так сильно, что ее дрожь передалась Герману. Он взял девушку за руку и повернул голову на голос Гоша.

– Если это касается Стефании, то я…

– Вон, я сказал.

Марк схватил Германа за рукав и потянул:

– Пошли. Пожалуйста.

Стефания выпустила его ладонь и ни слова не сказала. Марк потащил Германа к выходу и, проходя мимо доктора, Герман уловил что-то смутное, даже не эмоцию, а намек на нее. И понял, что оказался прав – дело касалось Стефании. И это было что-то очень… тревожное.

– Подождите…

Однако Марк с неожиданной силой выпер его в коридор, и дверь в палату с грохотом захлопнулась. Марк не остановился на этом и потащил Германа дальше, но тот не собирался смиряться. Он вырвал локоть из пальцев Хатти, при этом едва не потеряв равновесие, и, нащупав его плечо, толкнул к стене.

– Что происходит? Почему Гош встревожен? О чем он собирается беседовать со Стефанией? Ты знаешь, что меня сложно обмануть. Отвечай!

Тут он немного блефовал, но нужного эффекта все же добился. Марк занервничал.

– Я не могу сказать, это медицинская тайна. Правда, не могу! Не заставляй меня.

– Хотя бы намекни, – почти взмолился Герман и схватил Марка за второе плечо. – Ты отвел меня к ней и теперь не можешь бросить меня на полпути! Мне нужно знать, я обещал защищать ее!

Марк засомневался, его эмоции снова пришли в бесконтрольное хаотичное движение, и, наконец, он негромко признался:

– Мы провели кое-какие анализы, в том числе и магическое сканирование глубинных слоев ауры. В общем, ты не все знаешь об этой девушке. Ее уже давно не должно было существовать на этом свете. И еще кое-что… Я не могу раскрыть тайну, но ее прошлое… В нем было что-то не очень хорошее. Прости.

Он вывернулся и оказался рядом с Германом. Осторожно тронул его за плечо:

– Если эта девушка тебе дорога, не оставляй ее, она может этого не пережить.

Урок 28. Правда особенно горька, когда выползает в неудачное время

На Германа вдруг накатила невероятная усталость. Казалось, он только сумел сложить все фрагменты невероятно сложного паззла по имени Стефания, и вновь оказалось, что не хватает деталей. Если бы только Марк мог ему рассказать, все стало куда бы проще, но Герману придется смириться со своим незнанием.

Марк рядом занервничал, сильнее сжимая его плечо.

– Ну не переживай ты так. Она же пока еще жива.

– Пока? – Герман готов уже был вцепиться в Марка и вытрясти из него все, что тот поклялся держать в секрете, как в коридоре послышались шаги. Герман по инерции обернулся, вновь забывая, что повязка полностью лишала его зрения.

– О! Какая удача! – Герман без труда узнал голос Вильяма и насупился. – Привет! Стефания ведь в этой палате лежит? Мне сказали, что сегодня я могу ее навестить.

Марк отпустил его, и Герман вдруг почувствовал себя посреди высокого моста без ограждения. Неверный шаг – и он упадет вниз.

– В этой, но к ней пока точно нельзя, ее осматривает мастер Гош, – он, казалось, обрадовался появлению Вармы, ведь тот спас его от продолжения неприятного диалога. А Герман подумал, что это несправедливо – разрешить навестить Стефанию только одному Вильяму. А он ведь ей даже не родственник.

– Жаль, – Вильям вздохнул. – Тогда зайду к Герману. Ребята попросили занести ему гостинцев.

– Вообще-то я здесь, – хмуро встрял Герман.

– И правда! А ослеп вроде ты, а не я, – фыркнул Вильям и вновь обратился к Марку. – Его палата соседняя? Давай отведу, у тебя дел, наверное, полно.

Молочное облако всколыхнулась и потянулось к его локтю, но Герман, вдруг, резко отдернул руку. Присутствие Вильяма его раздражало и, стыдно признаться, обижало. Особенно сейчас, когда он беспомощен, как слепой котенок, а меньше всего хотелось в этом прикосновении ощутить презрение и жалость. Те самые чувства, которые люди привыкли испытывать к калекам.

– Про твою гордость я тоже наслышан, но она сейчас не уместна.

Герман понял, что со стороны наверняка выглядел очень глупо и, скрепя сердце, позволил себе помочь. Но в неожиданно теплом прикосновении он ощутил не жалость, а уважение, совершенно расходящееся с едкими словами Вильяма. Стало невыносимо стыдно.

– Прости, – вздохнул Герман, когда они остановились перед дверью. Вильям хмыкнул:

– За что же?

– Плохо о тебе подумал.

– Я тебя не понимаю. Аккуратнее, порог.

В палате, где Герман провел последнюю неделю, пахло цветами и уже привычно – лекарствами. Солнце било в окно, словно и не ждало со дня на день сезона дождей. Даже с закрытыми глазами Герман ощущал его тепло на щеках и очень жалел, что не может выглянуть на улицу, чтобы запомнить последнее цветение хризантем в парке перед медицинским крылом.

Вильям помог Герману добраться до койки, но сам на кровать не сел. Зашаркал по палате и, видимо, принес табурет.

– Зигфрид тебе привет передавал, – начал Вильям. Его словно и не смущала возникшая неловкая пауза. Герман же испытывал внутреннее напряжение и дискомфорт, Вильям запомнился ему другим – заносчивым и немногословным, а теперь был готов болтать без умолку. – Да и приятели твои обивают порог медицинского корпуса. Гротт даже обещался всучить им метлы, чтобы не просто так ошивались.

Герман вздохнул. Ребята волновались о нем. Это было приятно.

– Корзинку я на тумбочку поставлю.

– Почему только тебя пустили? – оборвал его Герман.

– А ты кого хотел увидеть? Люси Шерилд? Она тоже на вахте была, принесла цветы. А я… я просто показался им достаточно разумным, чтобы не наговорить глупостей.

– Плохо у тебя получается.

– Просто ты меня не видишь, – серьезно ответил Варма. – Сейчас это твое преимущество. Ты ведь был у Стефании? Как она? Вы вроде неплохо ладите, ты ведь знаешь подробности? Ее слишком долго держат здесь для той незначительной травмы, что она получила.

Герман невольно стиснул кулаки на коленях, молочное пятно в темноте колыхнулось и окрасилось подозрением. Впрочем, видение тут же исчезло, лишая Германа зрительного восприятия. Такое иногда случалось, когда он начинал сильно нервничать.

– Не знаю.

Неожиданно захотелось поделиться страхами и догадками, Вильям бы все понял, даже то, что не было бы произнесено вслух, но тайна принадлежала не ему одному. Герман опустил голову.

– Не хочешь говорить, – догадался Вильям и цокнул языком. – Вы встречаетесь?

Вопрос оказался настолько внезапным, что Герман вздрогнул и невольно подобрался. Щеки защипало от одной только мысли об этом.

– Нет.

– Ну и замечательно.

Похоже, что все необходимое Вильям уже выяснил. Он поднялся, прошел к окну и закрыл ставни: Стало гораздо тише.

– Простудишься, – он пересек палату и замер возле выхода. Герман почти видел, как тот обернулся, взявшись рукой за дверной косяк. – Выздоравливай, Герман, нам еще предстоит с тобой немало побороться. До встречи.

Герман просидел в одной позе еще минут двадцать, а потом рухнул на бок и провалился в сон, странно удовлетворенный всем произошедшим за этот день. И снились ему яркие хризантемы под теплым солнечным светом.

Спустя два дня ему позволили снять повязку. От новой, дурно пахнущей и едкой мази щипало веки, но уже к обеду мастер Гош лично удалил ее смоченным в травяном настое тампоном. Герман сидел на койке и ждал, пока доктор закончит заполнять документы на выписку.

– Вещи заберешь у дежурной медсестры, – Гош отложил ручку и крутанулся в кресле. Герман привычно отметил скрип колесиков. – А теперь медленно открой глаза.

– Открыть?

– Могу смело утверждать, что со слухом у тебя пока все в порядке. Открывай глаза, только не торопись, дай себе привыкнуть, если будешь испытывать дискомфорт.

Герман кивнул.

Сначала было немного страшно – ничего не увидеть. Но вот сквозь узкую щелку пробился дневной свет. Герман смахнул с ресниц набежавшие слезы и попробовал еще раз. Сквозь мутную пелену проступили очертания комнаты, светлый прямоугольник окна сбоку, стол, а ближе всего – силуэт мастера Гоша. А Герман уже успел забыть, как внушительно он выглядит с этим правильным, но очень суровым лицом. Впрочем, мелкие детали пока смазывались, к тому же очень быстро глаза защипало, и слезы хлынули градом.

– Это нормальная реакция, – прокомментировал Гош и пальцами безжалостно приподнял ему одно веко, светя в глаз тонким фонариком. – Через пять минут повтори попытку, если будет то же самое, выжди еще пять минут. А потом переодевайся в форму и дуй отсюда. Больше тебе здесь делать нечего.

– А Стефания Дидрик?

– Выписалась вчера, – не оборачиваясь, ответил Гош и, закончив записи, протянул Герману тонкую тетрадь. – Отдашь дежурной.

За конторкой скучала уже знакомая девушка-старшекурсница. При виде Германа она расцвела приветливой улыбкой, чему в немаловажной степени способствовала коробка конфет, что он преподнес ей в благодарность десятью днями ранее. Как чувствовал.

– Уже выписываешься? – она приняла медицинскую карту и убрала в стол. – Здорово! Мастер Гош и мертвого на ноги поставит.

В ее голосе слышалось то же обожание, что изредка проскальзывало в речи Марка. Все студенты-медики и медмаги были в восторге от Гоша.

– Да, уже. Спасибо, – Герман сощурился, глаза все еще болезненно реагировали на свет. – Скажи, пожалуйста, а Альберт Кельвин из отдела для тяжелораненых уже выписался?

Девушка сверилась с записями в журнале.

– Кельвин… Такой хорошенький и белокурый? Да, сегодня с утра, правда, пришлось применить силу. Он никак не желал уходить, все к кому-то рвался. Я не знаю, мне друг рассказывал. А что? Твой знакомый?

– Однокурсник, – отмахнулся Герман и, попрощавшись, покинул медицинское крыло.

Он уходил последним, значит, все уже собрались и ждали только его. Герман ненадолго остановился, с наслаждением подставляя лицо солнышку, которое будто торопилось отдать все тепло до скорого прихода холодов. Его ждали. Это было необычно и очень приятно.

В фойе общежития было все так же темно и прохладно, ступени привели его на третий этаж, и из-за двери с табличкой “313” слышались голоса. Герман остановился и подумал, что, кажется, не был тут целую вечность. Достал чистый платок и тщательно промокнул слезы, а то еще подумают, что он растрогался.

– Он скоро придет, сядь ты уже.

– Его надо встретить! Вдруг он споткнется, упадет с лестницы, сломает что-нибудь…

– Разве что стену лбом прошибет, – хмыкнул Рене. – Наш Герман крепче, чем кажется. Утихомирься, красавчик, или я тебя привяжу.

– Ты не понимаешь, он же… он же теперь такой беззащитный! – Берт готов был разрыдаться, и Герман решительно распахнул дверь.

Берт цеплялся за рубаху Рене, рыжий цеплялся за стул, чтобы не упасть под таким напором, Ситри без особого усилия держала Берта за воротник. А Стефания стояла у окна и смотрела на улицу.

– Всем привет, – поздоровался Герман, не сводя с девушки взгляда. Казалось, что она растворяется в ярком свете, хотя на самом деле на глазах просто снова выступили слезы.

– Гера, – за всех констатировал Рене. Берт пару раз растерянно моргнул, а потом выпустил рыжего, и Герман понял, что не успеет уклониться.

– Герма-а-ан! – юноша рванулся к нему, чудом не оставив в кулаке Ситри свой воротник. – Наконец-то, Герма-а-ан!

Поморщились все, но никто не стал затыкать захлебывающегося в эмоциях Берта. Он сгреб Германа в охапку и поднял над полом. Герман только сдавленно захрипел:

– Поставь. Поставь на место!..

– Герман, я так переживал! Так переживал! – Берт выполнил требование, но зато впился в него, как клещ и без предупреждения разразился плачем. – Это все из-за меня, я знаю! Учитель Гротт сказал, что ты обидишься, но поймешь. Ты ведь не обижаешься на меня? Скажи, что не обижаешься!

Герману и слова некуда было вставить. Обняв друга за плечи, он затравленно смотрел на друзей в ожидании поддержки. Только вот Рене сделал вид, что взгляда этого не заметил, а Ситри вообще покраснела и отвернулась. Стефания по-прежнему не реагировала на его появление.

– А где Дзюн?

Берт перестал рыдать и поднял покрасневшее заплаканное лицо:

– А?

Герман рассеянно потрепал его по волосам и повторил вопрос:

– Все здесь, а где Дзюн?

Стефания повернулась к ним, но ничего не сказала, и Герман почувствовал себя очень несчастным и неуверенным. Тот поцелуй в больнице ему померещился?

Внезапно Рене поднял руку, привлекая внимание:

– Дзюн не придет, она всегда сама по себе. Но раз уж остальные тут, то предлагаю сразу все прояснить.

Чего-то такого Герман подсознательно опасался. Но не мог не признавать, что время действительно пришло. Он бросил на Стефанию быстрый взгляд и вздрогнул, когда она сделала то же самое.

– Не пора ли нам уже поговорить начистоту? – Рене, серьезный как никогда, подошел к двери и плотно ее закрыл. Берт захлопал мокрыми ресницами, Ситри скрестила руки на груди, всем видом показывая, что готова его поддержать. Стефания, хоть и была не согласна с подругой, все же подошла к столу и опустила голову. Герман сжал кулаки – или сейчас, или никогда:

– Хорошо. С кого начнем?

– С нас, – Ситри выступила вперед и положила ладонь на стол.

– Ситри!