Текст книги "Наследница"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Я не знаю, как выжил. Не знаю, как меня выбросило на берег, как меня нашли, как выхаживали. Да это и не важно. Важно другое – я выжил. А она нет. Ее тело тоже нашли. Тело, не подлежавшее уже опознанию. Я узнал намного позже, приехал на безымянную могилу. Безымянную могилу любимой женщины и собственного ребенка. И там я поклялся, что он за это ответит. Что он захлебнется собственной кровью так же, как она. Что он потеряет все, а потом сдохнет, как подзаборный пес. И я сдержал слово. Яковлев Роман умер там, на мосту, а вместо него родился Аристарх Шутов. Аристарх, знающий, что месть – это блюдо, которое подают холодным. И я ждал. Ждал долгих семнадцать лет. Я планировал тщательно, шаг за шагом, я изменил внешность, я сам скрыл все следы, которые могли бы вести ко мне, я создал эту гребаную фирму, я сделал все, чтобы он почувствовал то же, в чем я живу вот уже семнадцать лет. А потом я вернулся… Вернулся, помня все до последней детали, до последней секунды той ночи. Я вернулся, чтобы отплатить сторицей. Знаешь, что твой отец любил в своей жизни больше всего? Скажу сразу, правильный ответ – не тебя. Он любил чувствовать свое превосходство. Превосходство Титовых. Он любил побеждать, и что самое гадкое – кроме Самарского, никто даже не пытался макать его носом в дерьмо! Каждый гребаный день он просыпался, чувствуя свое превосходство и засыпал так же. Каждый божий день на протяжении семнадцати лет. И я решил ударить именно по этому. Решил сделать его там, где, как он сам считал, равных ему нет. Я хотел выиграть этот тендер. Я готов был потратить все деньги с того счета, если это понадобилось бы, но не получилось. К сожалению, я немного опоздал. Но главное – я все равно получил. Сдыхая, он был в проигравших. Сдыхая, он знал, что есть кто-то лучше него. Анонимки… Это уже просто развлечение. Машина, первое покушение – просто игрушки. Я хотел с ним поиграть. Поиграть так, как он когда-то поиграл с нами. Кошки-мышки. Хотел встретиться прежде, чем убью, хотел, чтоб он ломал голову над тем, откуда я кажусь ему знакомым, а я сделал бы все, чтоб казаться знакомым, очень. Но потом я передумал, слишком хотел увидеть эту гниду дохлой, чтоб разводить игры. И знаешь, какой самый счастливый день в моей жизни, принцесса? Не знаешь? Самый счастливый день наступил ровно через семнадцать лет, после самого страшного. Я видел, как ему в спину выстрелили. Стоял у соседнего окна, держа в руках бинокль. Конечно, тебе досталось куда лучшее место, но я тоже был не обделен. А знаешь, о чем я жалею? Что не перерезал ему горло и не бросил в воду. Вот об этом буду жалеть вечно. Ну что принцесса, нравится история? – Шутов вернулся к ее стулу, снова наклонился к лицу, снова втянул носом запах, прикрывая на секунду глаза. – Боже, как же ты похожа на нее…
Саша понимала, что надо пытаться вырваться, что дальше будет только хуже, но не могла поделать с собой ничего. Рыдания разрывали сущность на части, голова грозила лопнуть от услышанного, и фотографий, стоящих перед глазами.
– Я ведь начал искать тебя давно. Еще летом, хотел посмотреть, как выглядит теперь Настина принцесса. Приходил в университет, тебя там не было, расспрашивал подруг, караулил под домом… Долго ждал нашей встречи, а потом узнал… Узнал о том, что сделал Самарский и пожалел, что не успел раньше. Нет, его идея не показалась мне привлекательной, я знаю Костю слишком хорошо, чтобы верить, что он сдаст интересы ради обычного человека, пусть и с кровью Титовых в жилах. Я жалел, что не успел познакомиться с тобой раньше, не успел увидеть тебя раньше, чем буду мстить. Мне было бы приятней. Знаешь почему? Ты та же Настя, что стояла тогда на остановке. Ты точная ее копия. И я хотел видеть в твоих глазах ненависть. Хочу видеть в твоих глазах ненависть, принцесса. Скажи, что ненавидишь этого ублюдка, скажи!
Вытащив из кармана нож, Шутов наклонился к веревкам, развязывая сначала ноги, а потом руки. Может, это был шанс, но Саша больше этого не понимала. Лишь почувствовала, как ее поднимают со стула, встряхивают за плечи, требуя какого-то ответа.
– Скажи, что ненавидишь этого ублюдка!!! Скажи! – он тряс ее долго, повторяя одну и ту же фразу, тряс, не понимая, что у нее нет больше сил ненавидеть. Нет сил любить, нет сил ненавидеть, нет сил жить, и умереть тоже сил нет. – Ты ненавидишь его, принцесса! Ненавидишь за то, что он убил твою мать и твоего брата!
Лишь озвучив то, что требовал от нее, Шутов отпустил девушку, позволяя снова упасть на стул. Но пытка еще не закончилась, присев у ее ног, он схватил холодные ладоши, начал покрывать поцелуи.
Саша смотрела за всем происходящим будто извне. Она видела себя, сидящую на стуле, с белым лицом, красными глазами и непрекращающимся потоком слез, видела мужчину, прижимавшегося к ее рукам, но не чувствовала ничего, ни брезгливости, ни страха. Ничего. Только пустоту.
– Ты так похожа на нее, – жаркий шепот щекотал запястья, но это тоже не волновало совершенно. – Ты, это и есть она. Ты это она, Настенька, она! Ты вернулась ко мне! Я так ждал, Настенька, как я ждал! Самарский думал, что сможет спрятать тебя от меня! Думал, что сможет удержать тебя там, думал, что ты не почувствуешь, что я вернулся. А я вернулся, я за тобой вернулся! И он сам привел тебя ко мне, привел тогда, у себя на приеме. И потом… Боже, когда ты позвонила, я готов был мчаться на луну, лишь бы увидеть тебя опять, Настенька. Ваши жалкие попытки меня разоблачить… Он думал, что я понятия не имею о вашей связи, он сторожил тебя как цербер! Знаешь, скольких усилий мне стоило склонить на свою сторону Ермолова? Он сделал то, что у меня бы не получилось, ему нужно было просто вернуть тебя мне, только вернуть, Настенька, и вот – ты тут. Настенька, никто не смог бы помешать мне. Ты снова рядом, снова со мной, ты снова моя, Настенька, мы снова вернемся в то время, ты снова будешь смеяться, мы вместе будем смеяться, мы уедем, мы начнем новую жизнь, в которой будем только мы – только я и ты, Настенька…
– Саша, – собственный голос показался девушке чужим. Он никогда не был таким мертвым, в нем всегда были краски. Раньше. – Я не Настя. Меня зовут Саша.
– Нет, Настенька, нет! Даже не пытайся! Нет никакой Саши. Нет никого. Есть только ты и я, Настя. Я и девушка с остановки, с мокрыми волосами. Правда? Скажи, правда, Настенька!
– Нет, – Саша попыталась выдернуть руки из стального хвата мужчины, но сил на это не хватило. – Меня найдут, – она ненавидела сейчас себя, ненавидела отца, ненавидела жизнь, но не меньше она ненавидела его. Не за убийство, уже не за убийство. За то, что ей пришлось услышать все это. И она хотела сделать ему больно. Так же больно, как он сделал ей.
– Кто? Кто тебя найдет, принцесса? Кто? Самарский? Он такой же урод, как твой отец. Ничуть не лучший. Он не позволит тебе любить. А ты должна любить, ты должна меня любить, принцесса.
К ней потянулись противные пухлые губы, вызывая новый порыв тошноты, грязно, противно, будто ее пытается поцеловать труп из той реки. Избитый до полусмерти труп из реки.
– Я беременна, – Саша оттолкнула мужское лицо от себя за считанные мгновения до того, как он снова стал бы вылизывать щеки, глаза, губы.
Она не знала толком, зачем это говорит. Чтоб вызвать брезгливость или жалость… Просто хотела, чтоб знал, чтоб понял, что судьба действительно циклична, с разницей лишь в том, что на этот раз – ребенок не его.
– Врешь, – Шутов сузил глаза, резко поднимаясь на ноги.
Хоть что-то у нее получилось. Новость его взволновала. Подорвавшись, он стал выхаживать взад и вперед, бросая на нее короткие взгляды. И глядя на него, почему-то безумно захотелось смеяться. Настолько, что сдержаться Саша не смогла.
Сначала, смех был похож на всхлипы, ведь слезы продолжали литься из глаз, а потом… Боже, она не хохотала так в жизни, согнувшись вдвое, схватившись за живот, который грозил вот-вот лопнуть. Как же ей было смешно.
Смешно ломать его планы, смешно потому, что она знала точно – такой Настя быть не могла. Смешно потому, что она способна была смеяться над собственной разрушенной под корень верой в мир вокруг.
– Ты врешь, – ее снова встряхнули, заставляя поднять затуманенный взгляд.
– Нет! – слово удалось выдавить через силу, прекращая хохотать лишь на секунду. – Нет! Я беременна! Гребаный придурок, я беременна!
– Ты врешь!
– Идиот, – не было страшно грубить совершенно. Что он сделает? Ударит? Убьет? Как оказалось – это не самое ужасное, что может случиться в жизни.
– Заткнись! – она его бесила. Бесила настолько, что по-детски непосредственный обычно взгляд сейчас метал молнии. – Заткнись!
– Придурок! Идиот! Какой же ты жалкий! Не смог защитить даже ту, которой дорожил. Это ты виноват! Это ты виноват в ее смерти! Ты должен был запретить возвращаться! Должен был закрыть в доме, забрать документы! Ты должен был!
– Заткнись!!! – Саша добилась, чего хотела, в нем проснулась ярость. Настоящая животная ярость. Он сам думал так же, и теперь они поменялись местами. Теперь он не хотел слушать, но не мог ничего поделать с ней.
– Это ты виноват! Из-за тебя она умерла! И я тебя ненавижу! Я, Настя, я тебя ненавижу! Лучше б ты тогда сдох! Я ненавижу тебя, урод! – Саша с мазохистическим удовольствием почувствовала, что щеку вдруг начало дико печь. Он не сдержался. Не сдержался, заехав по лицу. И даже в этом он был далеко не лучшим. У Самарского когда-то получилось больней. Или просто тогда она еще могла что-то чувствовать? – Я буду ненавидеть тебя каждый день. Каждую минуту. Каждую секунду. Я буду ненавидеть тебя столько, сколько ты будешь видеть во мне Настю!
Чего она ждала? Очередной пощечины, может, удара, может крика. Она хотела этого. Невероятно сильно, больше всего на свете, хотела видеть, что ее слова доходят до самой глубины его черной души. Такой же черной, как душа ее отца, а теперь и ее собственная. Но организм снова сыграл с ней злую шутку. Набрав полную грудь воздуха, Саша собиралась повторять слова до тех пор, пока он не завоет в голос, пока не начнет умолять остановиться, и даже потом она не собиралась останавливаться, но выдохнуть не получилось…
Она попыталась снова, и снова не получилось… Еще, и еще, и еще, и снова внутри проснулся животный страх. Страх, который сильней всего. Сильней желаний, сильней чувств, сильней действительности. Она снова задыхалась. С ней такое происходило уже десятки раз… Десятки раз судьба считала, что ее время еще не настало, что и этот приступ не станет последним. Десятки раз все обходилось. Десятки раз она возвращалась в мир, преодолев оставленный когда-то самыми близкими людьми «сувенир» на память. На этот раз было не так. Теперь Саша знала, что помощи ждать неоткуда. Что на этот раз вдох сделать уже не получится. И как ни странно, перед этим осознание даже ее животный страх отступил, оставляя место пустоте. Жаль…
Саша не видела, как глаза Шутова резко расширяются, как он оборачивается, не слышала хлопка, ворвавшегося вдруг в комнату шума, она летела вниз… Летела в темноту, прося прощения у единственного живого существа, которому была действительно должна. Из нее не получилась бы хорошая мать, но все же жаль, что жизнь не дала даже попробовать.
Глава 46
Почему-то Саша представляла себе смерть немного по-другому. Она ждала встречи с ангелом или демоном, ждала возможности выбрать, аудиенции с самим Богом. А получилось все не так. Очень долго она просто сидела на лугу. Конечно, красивом, но вполне земном лугу. Вокруг на несколько километров не видно никого, только море полевых цветов, а единственные доносящиеся сюда звуки – жужжание пчел, птичьи трели. И на душе от всего этого так спокойно… Так же как и вокруг. Это похоже скорей на рай, чем на ад, а значит, все же хорошего было в ее жизни больше. Жаль только… Саша невольно потянулась к животу, накрывая его там, где должен был бы расти ее ребенок. Не так – их ребенок… Ярослав…
Рай предполагает счастье, но ей почему-то нестерпимо захотелось обратно на землю.
* * *
Саша открыла глаза, не совсем понимая, где она находится. В окно светило солнце, на столе цветы, полевые, как на ее лугу, где-то над ухом пищал медицинский аппарат, только этот писк даже отдаленно не напоминал пение птиц…
– Сашенька, – кто-то подлетел к ней, склонился, прижался всем телом, в объятьях было тепло, мягко, приятно, но сил ответить не было, ни пошевелить пальцем, ни тем более поднять руки. Она так и лежала, смотря в потолок, пока ее, наконец, не отпустили. – Сашенька, малышка, как же я волновалась!
– Глаша? – голос звучал хрипло, как будто она его сорвала, а слово отдало болью в горле.
– Как ты меня напугала, девочка моя, как напугала! – не желая тратить время на беседы, Глафира снова склонилась к девушке, обнимая, сильно, может, даже слишком сильно, но противиться Саша не могла.
– Где мы? – снова обводя взглядом помещение, Саша так и не смогла вспомнить, как тут оказалась. За окном день, может даже утро, а последнее, что осталось в памяти – визит к врачу, неужели свалилась в обморок прямо там?
– В больнице, малышка, но ты, главное не волнуйся, нельзя волноваться. Все хорошо, уже все хорошо, господи, как же я рада! – женщина снова оторвалась от нее не секунду, заглянула в лицо, а потом прижалась всем телом.
– Я не помню… – чтобы подняться в кровати, Саше пришлось приложить все свои усилия, в руках, казалось, сил нет совершенно, лишь с помощью Глафиры получилось сесть.
– Это нормально, врач сказал, что это нормальная реакция организма, – Глаша подоткнула одеяло со всем сторон, бросая на девушку полные нежности взгляды.
Боже, как все они боялись… Как волновались… Три долгих дня она не приходила в себя, три долгих дня Ярослав просидел рядом с кроватью, отказываясь от еды, сна и движения. Три дня они жили лишь мыслями о том, что будет, когда их малышка проснется, и вот, наконец-то это случилось, и, слава богу, что память пока не вернулась.
– А почему вы тут? Или мы… Мы в Киеве? – мозг пока работал очень медленно, чтобы сформулировать вопрос, приходилось продираться через жуткое сопротивление организма, но Саша чувствовала – сил у нее не так-то много, еще несколько минут, и она просто отключится, а знать хоть что-то она хотела уже сейчас.
– В Киеве, не волнуйся, мы в Киеве. И с тобой все хорошо, это главное.
Последнее усилие, и глаза снова закроются, но усилие, которое она должна приложить в любом случае.
– А ребенок? Что с ребенком? – боязнь того, что с ним что-то случилось, была куда большей, чем страх разоблачения. Ей просто надо знать, что все хорошо.
– Я позову доктора, солнышко, подожди, сейчас, – схватить за руку Глафиру Саша не смогла, не хватило ни сил, ни проворности, а в очередной, уже суетной, сон она провалилась, так и не получив ответ на единственный действительно важный вопрос.
* * *
– Слава, она проснулась! – Глафира вылетела в коридор как раз, когда Самарский возвращался в палату, держа в руках стакан с кофе.
Три дня без сна, отдыха, еды. Три дня, ставшие худшими и одновременно подарившие самое большое в жизни облегчение – она жива, они успели. Яр до сих пор не верил, что они тогда успели.
– Проснулась? – отбросив кофе в урну, он метнулся в палату, но в отличие от Глафиры, ему повезло куда меньше – Саша уже снова закрыла глаза.
Страх, волнение, счастье и грусть так и застыли на его лице, когда он остановился на пороге палаты. Он ждал этого момента, ждал, когда она проснется, и одновременно боялся его до ужаса. Ведь они не смогут сделать вид, что ничего не произошло. К сожалению, не смогут.
– Я скажу врачу, – Глафира сжала его плечо, отступила, – все будет хорошо, мой мальчик, верь мне.
Яр не развернулся, не поблагодарил, хотя хотел, он мог сейчас смотреть лишь на то, как капельница по миллиграмму возвращает жизнь в самого родного в мире человека. Ступив в палату, он прошел к креслу у кровати, бесшумно опустился в него. Рука девушки сползла с простыни, безвольно повиснув. Такие холодные пальцы… Яру часто казалось, что стоит сжать их чуть сильней, и косточки хрустнут, под натиском. Дни напролет он безрезультатно пытался отогреть их в своих руках, но не помогало ничего, если он не может вернуть ей тепло тела, но как вернет тепло душе? Мужчина поднес руку Саши к губам, оставляя на ней тысячный уже поцелуй. Как он хотел бы, чтоб тот день она так и не вспомнила…
Ссора с Димой, сообщение о ее беременности, попытка дозвониться и невозможность это сделать, звонок Снежи – все смешалось в один огромный клубок, который он до сих пор не мог осознать.
Как так случилось, что он не замечал странностей Димы? Как так случилось, что он перестал понимать его настолько, что пропустил момент, когда стало уже слишком поздно? Каждый раз, когда Ярослав вспоминал о когда-то друге, кулаки невольно сжимались. Он пока его еще не нашел. Пока, но вот когда найдет… Проблема не в предательстве, предательство он бы отпустил ему. А вот то, что она чуть не погибла – нет. Никогда.
Они искали Сашу долгих шесть часов. Шесть часов, каждая минута из которых могла стать фатальной. Шесть часов, за которые, он успел помолиться всем существующим в мире богам. И если бы он не был таким дураком, они нашли бы ее раньше… Скрипичный ключ. Подаренный еще там, во Франции. Он, правда, купил его не специально, правда просто увидел и понял, что он должен принадлежать ей, но даже не подозревал, какую службу сыграет когда-то украшение. Перед походом в филармонию, в него встроили жучок, это стало еще одной мерой предосторожности, единственной, действительно сработавшей. Он ведь не просил носить его постоянно, но она носила. Носила во Франции, и здесь тоже. Его осенило неожиданно, тогда, когда отчаянье нахлынуло очередной волной, на пятом часу схождения с ума.
И они смогли найти подвал, с пола до потолка увешанный фотографиями, смогли найти раньше, чем Шутов успел с ней что-то сделать, но Яр понял это лишь тут, в больнице. А влетев в мавзолей Анастасии Титовой, он увидел, как Саша оседает на пол, с белым лицом и совершенно синими губами, уже тогда руки были у нее холодные, как льдинки. Были тогда, и оставались до сих пор. Три дня он ждал, когда она откроет глаза, и был готов ждать еще столько же, сколько угодно, столько, сколько будет нужно ей.
– Вернись ко мне, солнце. Прошу тебя, – он склонился к бледно-розовым теперь губам, нежно коснулся. Когда-то его спящая красавица проснулась от поцелуя, и не важно, что была не слишком счастлива, встрече с ним, главное – проснулась. Он верил, скоро это повторится. – Я люблю тебя.
Она не могла слышать, во всяком случае, Ярославу почему-то так казалось, но холодная ладошка сжала его руку чуть сильней, а потом снова расслабилась.
* * *
Во второй раз, Саша проснулась уже ночью. Проснулась от жуткой жажды, а еще от чувства, что воздух закачивают в нее насильно. Высвободив руку, она потянулась к носу, стягивая с лица прозрачные трубки. Дышать стало немного сложней, но куда привычней. Потратив несколько минут, она снова смогла сесть, привыкла к темноте.
В кресле, рядом с кроватью снова сидел человек, на этот раз уже не Глафира, и именно из его ладони, она высвободилась, не так давно. Ярослав спал. Вытянув ноги, склонив голову к плечу, он спал, даже не подозревая, что она наконец-то снова с ним.
Очень долго Саша сидела, просто вглядываясь в его лицо, она искала подсказку в нем, но, к сожалению, он помочь ей вспомнить, что произошло не смог бы. Не стал бы, а это было нужно. Тяжело вздохнув, Саша подобрала под себя ноги, снова закрывая глаза. На этот раз, она не собиралась спать. Она собиралась вспоминать, что случилось утром и позже.
«Да, – монитор развернули так, что Саша сама смогла увидеть нечеткое изображение на нем.
– Вот ручки, – доктор указал в еле заметные белые полосы. – Вот ножки, – взгляд натолкнулся на еще менее различимые абрисы. – Всего по две…»
Сдержать вздох, Саша не смогла.
«– Так говорит Саша.
– А как говорит Александра Константиновна?
– А Александра Константиновна предпочитает говорить сама с собой.»
«– Как тебя зовут? Ладно, не так, как ты хочешь, чтоб тебя звали? Дай знать заранее, пожалуйста, иначе, я ведь не знаю, может, ты терпеть не можешь имя Тимофей, а придется с ним жить…»
Это она помнила, это все она прекрасно помнила, а вот что было дальше… Проблемы возникали именно тут. Прищурившись, Саша попыталась заставить мозг работать так, как сейчас нужно ей.
«Как любая сучка, ты почувствовала, что можешь чуть поруководить им. А что? Будь я сукой, поступил бы так же. Только подумать – богатый, успешный, мелькает перед глазами каждый день, да любовник хороший, да? Уверен – да. Ты разнообразила себе каникулы, об одном только не подумала…»
Дима… Дима, машина, скорость, дорога, укол, а дальше…
«Как думаешь, можно влюбиться в промокшую до нитки, дрожащую от холода девушку, с синими губами с висящими сосульками волосами… Он забрал у меня то единственное, что я хотел, а в отместку подарил автомобиль…»
«Ей казалось, что так правильно, что это и есть любовь. Что стирать следы помады с воротника мужа – это нормально, что слушать о том, как от нее воняет детским говном – это нормально, что обращение – шлюха, это тоже нормально. Он же устал… Этот ублюдок устал…»
«Она была так счастлива… Она любила тогда весь мир. Даже его любила за то, что позволил встретиться с тобой. Нас подрезали на мосту. Настя даже не успела толком понять, что происходит. Их было шестеро… Они убили ее на моих глазах … Я видел, как она продолжает улыбаться, а кровь сочится по шее… а он смотрел… Этот урод стоял в нескольких метрах и смотрел… смотрел, как Настя медленно истекает кровью, осознавая, что самый ее большой страх осуществился – она не смогла спасти одного своего ребенка, даже пожертвовав другим…»
– Нет, – получился полушепот, полувсхип. Она сама не заметила, как закусила кожу на запястье, раскачиваясь в такт с воспоминаниями. – Нет, нет, нет… – снова картинка стояла перед глазами так ясно. Снова, она оказалась в том подвале, снова отовсюду на нее смотрели глаза Насти Титовой, снова тело и душу рвало на части от всего услышанного. Зачем она хотела вспоминать? Чтобы услышать и увидеть все это?!
– Тише, – разбуженный тихими всхлипами, Яр метнулся к кровати, обнимая трясущееся тело.
– Тише, солнце, все хорошо, ты в безопасности.
Он так ждал, когда же она проснется. Ждал и боялся, что все произойдет именно так. Что проснуться для нее, значит окунуться с головой в пережитое. И как бы Ярослав не хотел от этого защитить, это уже не в его силах.
– Все уже хорошо, ты в безопасности, все хорошо. Слышишь? – она не ответила. Даже не почувствовала толком, что что-то изменилось. Она была там. Телом и душой была в подвале, снова и снова переживая все то, что произошло.
– Он убил ее, – по щекам опять покатились слезы. – Он сам убил ее. За то… За то, что она посмела жить дальше… Она была беременна, Ярослав, она была беременна!
Сашу совершенно не заботило, что он может ее не понять, ведь говорила она скорей не ему, ей казалось, что вслух, это будет звучать слишком абсурдно, чтобы даже она сама смогла поверить, но нет. Так оно и было. С каждым сказанным словом она все ясней понимала – так оно и было.
– Когда он ее убил, она ждала ребенка! Она ждала ребенка от другого, Ярослав!
– Тише, солнце, тише, – какое отчаянье сейчас плескалось в ее глазах. Самарский видел – она пытается противостоять собственным словам, произнося каждую новую фразу, сама удивляется, а потом опускается все глубже в трясину этого отчаянья.
– Я ненавидела ее всю жизнь… – не пытаясь вырваться, Саша закрыла лицо руками, заглушая собственный отчаянный шепот. – Я ненавидела ее всю жизнь за то, что она меня бросила… Я ненавидела ее все жизнь!
– Ты не знала.
– А они ехали тогда ко мне, он убил их, когда она ехала ко мне! Боже… – лучше б она не выбралась из того подвала. Лучше б навсегда осталась там. Лучше б законно попала в ад, там было бы легче, там боль была бы физической, потому что с тем, что чувствует сейчас, жить она не сможет все равно.
– Ты не знала, Саша, ты ничего не знала, – больше, он не услышал от нее в ту ночь почти ни слова. Она замкнулась. Замкнулась глубже, чем делала это хоть когда-то. Отгородилась от него и от всего мира в своем отчаянье, в мире собственного горя и стыда.
И именно этого он когда-то так боялся, этому так сопротивлялся. Она не готова. Нельзя быть готовой узнать, что человек, которого любила всю жизнь, оказался убийцей. Нельзя быть готовой к тому, что он лишил жизни женщину, которой клялся у алтаря в вечной любви. Нельзя найти оправдание себе за то, что презирала всю жизнь мать, считая, что она тебя бросила. Нет смысла просить прощение у нее сейчас, нет смысла плакать теперь, когда столько лет заставляла себя ее ненавидеть. Нельзя просить прощения за то, что оплакивала его – убийцу матери.
Яр помнил, как когда-то побывал на том мосту. Помнил, как гадко стало у него на душе, а теперь эта тонна грязи вылилась в ее открытую душу. И пусть его «Ты не знала», сейчас не могло бы облегчить ее страдания, но разве было хоть что-то, что смогло бы?
* * *
Ночь отчаянья рано или поздно должна была закончиться. Плакать вечно – невозможно, хоть и жутко хочется. Утро Саша встретила в палате совершенно одна. Она сама попросила Ярослава уйти. Не могла находиться в одной комнате с ним. Не могла смотреть на него. Не могла чувствовать рядом с собой. Слишком гадко, слишком гадко ей самой находиться в своем теле, чтобы сил хватило еще и ему позволять быть рядом.
Саша не помнила, как заснула, не знала, сколько спала, но открыв глаза, увидела, что за окном идет снег. Настоящие белые хлопья, огромные, мягкие, укрывали землю холодным покрывалом. Но эта красота не тронула душу. Кажется, ничто больше не сможет тронуть то, что осталось от души.
– Александра Константиновна, – в палату вошел доктор, тепло улыбнулся, взял в руки папку, висевшую до того в ногах кровати. – Рад, что вы проснулись, как самочувствие?
– Нормально, – Саша даже не посмотрела в его сторону. Он ведь спрашивает о теле? А в теле рано или поздно снова появится сила, это она знала точно, с духом сложней, если его постоянно ломать, он может и не регенерировать.
– Тошнит, что-то болит? – руку, к которой должна была бы быть прикреплена капельница, врач внимательно осмотрел, но ничего не сказал.
– Нет.
– Голова?
– Нет.
– Не делайте так больше, пожалуйста, – не чувствуя сопротивления, доктор вставил новую иглу в вену, – не думаете о себе, подумайте хотя бы о ребенке.
Только после его ухода, Саша потянулась свободной рукой к животу. Ее ребенок. Она боялась даже спросить, что с ним. Боялась услышать ответ. Боялась, что виновата перед еще большим количеством людей, что теперь виновата еще и перед ним за то, что не позволила даже сделать первый вдох.
Отвернувшись от окна, Саша плотно закрыла глаза, надеясь, что это позволит сдержать слезы, но нет. Гадко… Как же гадко сейчас внутри. Она не сможет любить его так, как он того заслуживает, не сможет жить так, будто ничего не случилось. Собственный отец выжег в ней эту возможность. Сложно плакать, чтоб ребенок под сердцем не почувствовал слез, но не плакать, Саша больше не могла…
* * *
Прошел день, два, три, жизнь снова закрутилась, Саша продолжала лежать, уткнувшись взглядом в потолок, окно, телевизор, методично сменяя объекты, отмирала же девушка лишь тогда, когда в палату стучался очередной посетитель.
Перед ними, она пыталась делать вид, что все нормально. Надеясь на то, что подробностей они не узнают никогда.
– Сашка, Сашка, – Алиса сидела на край кровати, боясь даже смотреть на подругу. – Как же ты нас напугала.
– Прости, – Саша попыталась улыбнуться.
– Знаешь, я никогда не думала, что «метаться, как тигр в клетке», это не метафора. Он вел себя именно так. Стукался о стены, отталкивался и продолжал носиться по коридору. Рвался в палату даже тогда, когда врач грозился вывести его из больницы силой. Он так боялся за тебя, Саш.
Ответить сил в себе Саша не нашла. После той ночи, с Ярославом ей было сложно разговаривать. Даже смотреть на него было сложно, и за то, что он приходит очень редко – она была благодарна.
– А этот урод… Даже лучше, что его застрелили. Я бы не смогла жить спокойно, зная, что он ходит по земле, пусть даже и за решеткой. После всего, что он сделал… Жаль, что его убили так быстро.
Саша кивнула. Что произошло тогда, ей рассказал Данилов. Мужчина пришел с букетом, долго мялся на пороге, прежде чем позволил себе зайти в палату.
– Его застрелили при задержании. Дело практически закрыто. Осталось только получить ваши свидетельства.
– Это нужно сделать сейчас? – девушка знала, что рано или поздно, давать показания придется. И даже смогла убедить себя, что к этому совершенно готова, но стоило следователю задеть эту тему, снова стало страшно.
– Нет, конечно, не сейчас. После выписки, как почувствуете в себе силы. Торопиться уже некуда, – Данилов грустно улыбнулся. Совершенно некуда. Все участники этой истории покоятся теперь в земле. Хотя, вряд ли даже там они успокоились. Проработав больше двадцати лет в правоохранительных органах, он до сих пор продолжает удивляться тому, на что иногда способен человек. Ведомый корыстью, жаждой мести, чувством противоречия, чем угодно, иногда, человек совершает вещи, слишком жестокие, чтоб его смогли понять на этом мире, да и на том тоже.
– Хорошо, после выписки… – девушка не знала, сколько ее собираются тут продержать, но противиться не собиралась. Возвращаться в реальность страшно, жутко.
– И еще… – Данилов замялся, прежде, чем сказать то, ради чего, в общем-то, и пришел. – Сведений о вашей матери в деле не будет. По официальной версии – это были просто разборки бизнесменов. Шутов убил вашего отца, предчувствуя крах собственной фирмы, если не избавится от сильного конкурента, а вас выкрал как прямую и единственную наследницу. Ему выгодна была дестабилизация ситуации. В деле не будет ни Яковлева, ни Анастасии Титовой.
– Спасибо, – Саша опустила взгляд, даже не пытаясь скрыть стыд. Ей стыдно за то, что в ее жизни и ее родителей было такое. Ей стыдно, что ему пришлось об этом узнать. Ей стыдно перед каждым, кому пришлось это узнать.
– Не за что, на этом настоял Ярослав Анатольевич. Благодарить надо его.
Данилов ушел, оставив Саше еще одну причину для стыда. Больше всех в этом мире, стыдно ей было именно перед Ярославом. Он не просто знал обо всем. Он сделал все, чтоб она не узнала, а сейчас делал все, чтоб смогла пережить, забыть, но глядя на него, забыть, не получалось.
