Текст книги "Маска времени"
Автор книги: Мариус Габриэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Смерть отца только закрепила плоды воспитания, хотя Анна понимала, что та же бескомпромиссность и погубила его. Если бы у нее была эта способность матери видеть любую проблему со всех сторон… Может быть, Анна предотвратила бы и отцовскую смерть?
Но в то же время именно из-за бескомпромиссности Дрю Маккензи выбрал Анну – молодого специалиста – и сделал ее репортером по расследованиям.
По этой же причине мать и дочь стали с годами почти чужими. Всякий раз, когда мать смотрела на нее, Анне представлялась одна и та же картина: пламя, охватившее развороченный взрывом автомобиль, и улица, усыпанная битым стеклом.
Даже внешне Анна не походила на Кейт. Дочь была смуглой, с густой копной черных волос, пышно спадающих на плечи. Глаза у Анны горели, словно уголья. Красота Кейт больше соответствовала классическому стилю, а стройная Анна вся будто была освещена изнутри таинственным огнем. Дочери достались от матери изящество, гибкость, но не рост, и, хотя Анна объективно была более красивой, чем Кейт, ее красота не бросалась сразу в глаза.
На первый взгляд почти невозможно было догадаться о национальной принадлежности Анны: в ее лице угадывались мавританские черты, кельтские и даже что-то восточное. Большинство мужчин находили Анну экзотичной и необычной. Они были очарованы этим взглядом, губами, обещающими столько страсти и неги. А стройное жаркое тело просто ошеломляло их. Но все они оказывались разочарованы, когда за нежной страстной внешностью обнаруживали вдруг холодный ум и сильную волю. Давным-давно один из ее мальчиков сказал: «Ты похожа на гурию, которая дарит наслаждения всем добрым мусульманам в раю». Анна очень скоро поняла, что ее внешность каким-то образом соответствует распространенному идеальному представлению о женщине, которое нашло свое воплощение в фотографиях журналов мод. Судя по всему, именно эта красота, привлекательно-невинная, напомнила Левеку Голливуд и притупила бдительность.
Анна привыкла, что мужчины смотрят на нее слишком легкомысленно и не могут сразу оценить по достоинству ее острый ум и волю.
Анна давно не видела мать и успела уже отвыкнуть от нее. Со времени смерти отца они обе как-то потерялись, будто не находили нужных слов утешения. Теперь настало время восстановить утраченное, попытаться вновь стать близкими друг другу. Вдруг Анна почувствовала радость, когда перед ее мысленным взором предстал чистый городок в горах, где жила Кейт. И тогда она сказала себе, что в эту зиму обязательно найдет свободное время и навестит маму.
Анна протянула руку к телефону и набрала нужный номер. На другом конце провода отозвался холодный бесстрастный голос Дженнифер Прескотт, а потом она услышала родные интонации.
– Дорогая!
– Привет, мам. Я только что вернулась с Гаити.
– Как я рада. Все в порядке?
– О'кей.
– Он приятный человек, этот твой хирург?
Анну даже передернуло от подобного вопроса. Она вспомнила, что не рассказала матери суть дела.
– Нет. Приятным его никак не назовешь. Он оказался втянутым в грязные махинации.
– Надеюсь, ты ничем не рисковала?
Анна ощутила неподдельное беспокойство в обычной материнской фразе.
– Анна, – продолжала Кейт, – Гаити – весьма опасное место.
– Знаю. Но я ничем не рисковала, поверь. – Анна скрестила пальцы, как в детстве, когда приходилось врать. – Я пришлю тебе вырезки.
«Мама, наверное, подпрыгнет до потолка, когда прочтет, но будет уже поздно».
– Пришли, пожалуйста. Я давно ничего не вклеивала в свой альбом.
Анна невольно улыбнулась:
– Мам, я пыталась дозвониться до тебя два раза, но мне сказали, что ты уехала.
– Да. Я была в России.
– В России! Шутишь! Почему там?
Анна услышала только мягкий смех в ответ.
– Седина в бороду – бес в ребро. Не иначе, дорогая. Увидела рекламу в Денвере и подумала: «А почему бы и нет?» Собрала вещички да и махнула на три недельки: Москва, Киев, Санкт-Петербург.
– Бог с тобой. И как там?
– По-разному. В Москве сурово. А в Петербурге и Киеве – скорее величественно. А все вместе восприняла как открытие.
– Я думаю. Ужас, как хочется послушать. Фотографии привезла?
– Не так чтобы много. Да, у меня есть для тебя подарки. Надеюсь, понравятся.
– Понравятся, понравятся. Даже не беспокойся. – Анна приложила ледяную банку из-под пива ко лбу. – Только не начинай рассказывать мне сейчас о снеге. Здесь жарко, как в сауне. Кемпбелл с тобой ездил?
– Нет.
Анна скорее ощутила, чем услышала, легкое изменение в голосе и поэтому спросила:
– У вас все в порядке?
– Не совсем.
– Что случилось, мама?
– Я не могу сейчас говорить об этом.
– Конечно, конечно.
Видно, Дженнифер Прескотт все еще была рядом.
– Мам, я позвоню домой.
– Я сама перезвоню. Не трать денег.
– Не беспокойся. Деньги здесь ни при чем, – улыбнулась в ответ Анна.
– Но мне все-таки лучше перезвонить тебе самой.
– О'кей. Я, правда, думала…
– О чем?
– Ладно… – Анна ругала себя, что никак не могла решиться произнести последнюю фразу. – Знаешь, у меня будет двухнедельный отпуск. Ты сейчас очень занята, но, может быть, нам удастся провести Рождество вместе?
– Прекрасно!
Радость Кейт окончательно растопила сомнения в душе Анны.
– Это лучшая новость для меня. Когда ты собираешься приехать?
– Улажу кое-что и обязательно приеду. Скажем, в двадцатых числах.
– О, это был бы великолепный подарок на Рождество. Ты права. Я буду очень занята. Но здесь столько молодых людей, что скучать не будешь, я гарантирую. Я все устрою. А вечера будем проводить вместе.
– Поджаривая каштаны.
Кейт рассмеялась.
– Да ведь мы в жизни не делали ничего подобного.
– А что мешает нам заняться этим сейчас?
– О, дорогая, как здорово. Я так счастлива.
– Я тоже. Мне хочется увидеть тебя, мам.
– Мне тебя тоже.
– Может быть, это судьба, – загадочно добавила Кейт.
– Что? Не поняла?
– Хочется поговорить с тобой.
– О чем? – уже заинтересованно спросила Анна.
– Так. Семейная история. Я тебе никогда раньше не рассказывала о ней.
– Звучит очень заманчиво.
И вновь в трубке послышался мягкий смех.
– Можешь мне поверить, это почище, чем история «Семьи Аддамсов».
Вдруг на другом конце провода послышались голоса.
– Дорогая, не могу больше разговаривать. Надо срочно идти.
– О'кей. Жду звонка.
– Хорошо.
Воцарилось секундное молчание, которое всегда предшествует концу разговора. Но пауза была наполнена сейчас неслышными голосами. «Я люблю, люблю тебя. И прости, что не все сказала, дорогая!» – без слов кричали сейчас они друг другу. А вслух сказали только:
– Прощай.
– Прощай, мам.
Затем Анна повесила трубку, и почему-то слезы подступили к горлу.
3
ВЕЙЛ
Украшенный цветами и знаменами, банкетный зал был просто великолепен.
Зал был отделан в австрийском стиле с обыгрыванием охотничьей темы. Огромный камин – точная копия камина зальцбургского замка: шесть футов в высоту и восемь – в длину, и отблески его огня создавали особое настроение. На стенах, отделанных дубом, висели картины, посвященные охотничьей теме, между ними красовались чучела голов оленей, поражавшие своей красотой. По углам стояли рыцари в доспехах, их пустые железные перчатки сжимали древки копий, а под самым потолком, выше картин и чучел, висела в строгом порядке целая коллекция дорогого старинного оружия.
Гости могли вообразить себя рыцарями Тевтонского ордена, вернувшимися из крестового похода, или охотниками, возвратившимися из таинственного Черного леса после того, как убили и освежевали там дикого вепря. Такой воинственный дух почему-то особенно нравился гостям, которые и мухи не обидели за всю жизнь.
Кейт заглянула в меню, прекрасно отпечатанное черным готическим шрифтом на пергаменте, и отметила для себя, что хорошо приготовленная оленина, а также рейнские вина способны лишь усилить разыгравшуюся фантазию посетителей. Это было как раз то, что нужно. Бизнесмены, которые должны были сегодня собраться на банкет, с явным удовольствием почувствуют себя рыцарями, способными смело пронести свои штандарты средь всех стихий рынка. Ведь их терминология по маркетингу не случайно напоминает военную: бесконечные завоевания, сферы влияния, враги, разбиваемые в пух и прах, к славе победителя. Старания Кейт не должны оказаться напрасными.
Кейт невольно развеселилась, представив себе, как здесь будут сидеть тридцать мужчин, наслаждаясь своим мнимым рыцарским духом. Хорошие, впрочем, клиенты, чьи фантазии теперь воплотились в жизнь. Однако она невольно пожалела двух женщин, которые должны были принять участие в этом сборище.
И меню оказалось героическим. Начиналось оно с копченой говядины по-немецки, затем шел очень калорийный Linsensuppe[19]19
Чечевичная похлебка (нем.). – Прим. пер.
[Закрыть]; основное блюдо – маринованная или поджаренная говядина, приготовленная в соусе и приправленная лесными ягодами, а также тетерева, нашпигованные каштанами. На десерт предлагались сладости из все того же немецкого таинственного Schwarzwalder'а[20]20
Черный лес (нем.). – Прим. пер.
[Закрыть]: всевозможные пирожные с начинкой из лесных ягод и Kirschtorte[21]21
Вишневый торт (нем.). – Прим. пер.
[Закрыть]. Ну а под занавес – широкий выбор американских и европейских сыров.
Кейт подумала, что от последствий такого банкета надо будет долго избавляться в гимнастическом зале либо на горных трассах.
С коктейлем, содовой, вином, минеральной водой и кофе банкет должен был обойтись в пять тысяч долларов – около ста пятидесяти долларов с человека. Естественно, в расчеты входили обслуживание, налоги, специальное украшение зала.
Кейт была довольна приличным доходом от всего мероприятия, а также качеством обслуживания. Она пробежалась взглядом вдоль длинного стола, невольно вспоминая былые дни отеля, когда ей приходилось следить за тем, чтобы официантки аккуратно расставляли столовое серебро и посуду. Кейт протянула руку, коснувшись пальцами белоснежной скатерти, и из глубин подсознания выплыли воспоминания.
Она увидела себя стоящей рядом с Эвелин Годболд в столовой Грейт-Ло, сразу после смерти Дэвида, слушая, как Эвелин рассказывает ей что-то про ножи, вилки, бокалы для воды и вина, про салфетки и тарелки для хлеба.
Кейт невольно ощутила, что ее вновь охватили чувства, связанные только с Эвелин. Даже после тридцати лет она так и не смогла бы определить, чего в них больше: страха, любви или уважения. Нет, любви все-таки было больше. Кейт вдруг вспомнила, что она очень давно не разговаривала с Эвелин, и решила позвонить как можно скорее. В последние годы ее здоровье пошатнулось, у Кейт появилось предчувствие, что судьба готовит ей еще одну потерю.
– Кейт! – Это была Элейн Броуди, появившаяся в зале. Именно она прервала воспоминания. На Элейн был прекрасный шерстяной костюм, каштановые волосы убраны назад и держались с помощью бархатной ленты. Это сделало ее похожей на фотомодель. В руках Элейн держала радиотелефон. Она улыбнулась: – Ну как тебе все это?
– Ошеломляюще.
– Твое меню, Кейт, грандиозно, просто великолепно.
– Наши клиенты – люди со вкусом, для них не грех и постараться. Думаю, они хорошо проведут время.
– Во всяком случае, мы все для этого сделали. Кейт заметила, что Элейн не решается передать ей телефонную трубку.
– Тут один звонок, некто мистер Филипп Уэстуорд из Нью-Йорка. Я не знаю, кто он такой и о чем он хотел поговорить. Может, я попрошу перезвонить позднее?
– Нет. Я поговорю с ним. – Кейт взяла трубку и кивнула Элейн. Нажав на кнопку, она произнесла: – Доброе утро. С вами говорит Кейт Келли. Чем могу помочь?
– Миссис Келли, это Филипп Уэстуорд, – голос в трубке был низкий, а слова произносились медленно, с властными интонациями. – Мы с вами не встречались. Мне принадлежит компания «Филипп Уэстуорд ассошиэйтс» в Нью-Йорке. Ваше имя мне передал наш общий московский знакомый – подполковник Борис Южин.
Имя вернуло Кейт в Россию, к ее поискам, от которых она решила пока отказаться до будущей весны. Сердце Кейт невольно забилось.
– Да, – только и смогла произнести она.
– У меня нет ничего особенного для вас. – По мягкому тону Кейт поняла, что ее собеседник уловил в ее голосе все оттенки настроения – от неожиданной надежды до полного отчаяния, – от которых перехватило горло. – Ничего нового относительно предмета ваших поисков. Но из того, что сумел рассказать мне подполковник Южин, я понял, что мы ищем одно и то же. Нас интересуют люди, которых постигла та же участь.
– Понимаю.
– Я появился на свет, когда мой отец воевал в Европе во время Второй мировой войны, миссис Келли. И я никогда не видел его – он не вернулся с фронта. Мне кажется, что отец мог оказаться среди других заключенных в России, где-нибудь в сибирских лагерях. Я верю, что он был жив до шестидесятых годов. Может быть, жив и сейчас. Довольно давно я пытаюсь разыскать его.
– Понимаю. – Кейт почувствовала, как участился ее пульс. – Чем я могу помочь вам, мистер Уэстуорд?
– Мне бы хотелось встретиться с вами, – ровный голос чуть сорвался на этой фразе. – Думаю, что это будет полезно для нас обоих. Тогда мы сможем сопоставить нашу информацию или поделиться опытом.
На это Кейт не нашлась что ответить.
– Миссис Келли, вы слышите меня?
– Да. – Она потерла переносицу и закрыла глаза. – Да. Слышу.
– Я звоню не вовремя?
– Да.
– Может быть, вы сами перезвоните мне позднее?
– Я хочу сказать, что сейчас вообще неподходящее время для подобного дела. Я… Я не могу… – начала вдруг заикаться Кейт. – Понимаете, начало сезона и мне нельзя возвращаться к поискам в этом году. Я вынуждена отложить их до Пасхи, а может быть, и на более долгий срок.
– Мне казалось, что мы можем просто поговорить друг с другом. Обменяемся впечатлениями.
– У меня плохо со временем.
– Понял. О'кей. Понял. Простите, что побеспокоил вас.
– Нет, пожалуйста. Подождите.
– Да?
– Я бы хотела… – Кейт быстро взглянула на Элейн, которая разговаривала сейчас с шеф-поваром Гансом Мозелем. Она почувствовала невольную вину. – Я вовсе не хочу сказать, что мне это не интересно. Я подумаю о нашей встрече.
– Искренне рад.
– Но, понимаете…
– У меня есть свой самолет, – между делом заметили в трубке, и голос даже не дрогнул при этом. – Я могу прилететь в Вейл в конце недели. Может быть, в воскресенье. Подходит?
– Да. – Кейт приняла окончательное решение.
– Хорошо, – произнес Уэстуорд, а затем начал говорить несколько заторможенно, будто читал написанный текст. – Я дам вам несколько телефонных номеров, по которым вы без труда сможете отыскать меня.
Кейт записала номера и согласилась пообедать в воскресенье вечером здесь, в Вейле. Когда она выключила телефон, почувствовала, что вспотели ладони.
Подошла Элейн:
– Все в порядке? Ты выглядишь немного взволнованной. Плохие новости?
– О нет. Просто со мной срочно хотят встретиться.
– Свидание?
– Как посмотреть…
– Неплохо, – заметила Элейн с улыбкой. – Такой сладкий голос, как теплый сироп. И, кажется, большая шишка.
Приняв деловой вид, Кейт передала телефон Элейн. Внутри она чувствовала дрожь.
По дороге в свой офис она еще раз вспомнила о человеке, о котором только что напомнил ей Уэстуорд. Кейт встретила подполковника Южина в Москве. Бывшему офицеру КГБ Южину было уже за пятьдесят. В семидесятые годы он был профессиональным разведчиком и работал в Калифорнии, но потом вступил в конфликт с начальством и дал себя завербовать ФБР. В качестве двойного агента он действовал до тех пор, пока русские не раскрыли его. В 1986 году его судили за измену родине, но Южину повезло: смертный приговор заменили тюрьмой, а оттуда спасла сама история. По указу Бориса Ельцина Южина освободили из-под стражи в феврале 1992 года[22]22
В 1994 г. по приглашению из США Южин отбыл из России в Калифорнию. Он пишет мемуары, занимается архивными исследованиями – поисками исчезнувших в ГУЛАГе западных пленных времен Второй мировой войны. – Прим. ред.
[Закрыть].
После освобождения бывший офицер КГБ организовал целую команду, занимающуюся расследованиями, и назвал ее «Арк-Проект». В этой команде – в основном бывшие заключенные, которые помогают родственникам найти хоть какие-то следы американцев, сгинувших в ГУЛАГе.
Кейт дважды была у Южина в его маленькой квартирке в Москве, сплошь уставленной полками с различными досье и бумагами. Телефон во время этих коротких встреч звонил не переставая. Южин тогда уверил Кейт, что существуют сотни американских заключенных, которые остались в качестве пленных и после войны во Вьетнаме и Корее, не говоря уже о Второй мировой войне. И по сей день они покоятся где-то в заснеженных просторах бывшей советской лагерной системы.
Несмотря на то, что подполковнику удалось вызволить из психиатрической больницы американца – некоего Виктора Гамильтона, одну из многочисленных жертв КГБ, Кейт все равно сомневалась в достоверности информации, полученной Южиным. И он действительно ничем не помог ей, однако сумел хотя бы свести ее с нужными людьми, а дальше уже Кейт действовала сама.
А сейчас вдруг объявляется этот незнакомец из Нью-Йорка и говорит, что он тоже ищет кого-то, пропавшего после 1945 года. Наверное, незнакомцу столько же лет, сколько и ей, и их жизненный опыт мало чем отличается. Кейт вспомнила, что обещала Конни оставить расследование, но как можно было отказаться от такой встречи? Ведь у нее было столько общего с этим Филиппом Уэстуордом, что упустить даже малейший шанс казалось непростительным.
Войдя в кабинет, Кейт попросила секретаршу Глорию принести ей телефонный справочник и начала разыскивать в нем нужное имя. Филиппа Уэстуорда она нашла без труда. Здесь же указывался и домашний адрес: 870 ЮН Плаза. «У меня есть свой самолет», – невольно вспомнила Кейт. Кто бы он ни был, но мистер Уэстуорд явно в деньгах не нуждался. Теперь уже Кейт с нетерпением ждала встречи с этим человеком.
– Вот она, – произнес мистер Рей мягким голосом. Ломовик стремительно наклонился вперед, словно приготовился к прыжку, но стальные пальцы мистера Рея впились в плечо с такой силой, что парень чуть было не взревел от боли.
– Спокойно, мальчик, спокойно.
В жизни она оказалась меньше ростом. Но все равно была красива. Чертовски красива. Ее волосы разметались в разные стороны как темное пламя. Кожа была холеной и нежной. Такой женщине никогда не дашь сорок. Во всяком случае, выглядела она намного моложе.
На женщине было пальто и сапоги. Но даже несмотря на тяжелую одежду, Ломовик будто ощущал ее мягкую грудь и круглую попку. Что ж, охота так охота.
Вдруг она остановилась и зачем-то начала рыться в сумке. Сумке следовало бы быть поменьше и больше соответствовать общему облику женщины.
Наконец она нашла то, что искала. Это были солнцезащитные очки. Через секунду они оказались у нее на переносице, и в них отразился отблеск яркого белого снега в солнечный день.
Ломовик почувствовал, что его прыщавое лицо в шрамах медленно расползлось в улыбке. Черные очки – это то, что нужно. Они сделали ее еще более отдаленной и нереальной. Ломовик надеялся, что в нужный момент на ней тоже окажутся очки. И ему придется снять их, взглянуть ей в глаза, а потом…
И тут Ломовик ощутил у себя над ухом дыхание мистера Рея.
– Что, нравится?
– Да.
– Представляешь уже все в деталях?
На это Ломовик смог только кивнуть: сил произнести что-то не было.
Мистер Рей встал и расплатился за кофе. Затем они вышли на улицу. Ломовик по-прежнему чувствовал себя очень неуютно в этой горнолыжной одежде и нелепой вязаной шапочке, нахлобученной на стриженую голову. Однако маскировка была на редкость удачная, потому что никто из прохожих не взглянул на Ломовика, будто его и не было вовсе.
Когда они добрались до жилища мистера Рея, то Ломовик тут же скинул куртку и расправил плечи так, что затрещали суставы. Мистер Рей будто в унисон с этим звуком открыл банку из-под пива:
– Что? Застоялся?
– Да, сэр, – подтвердил Ломовик. – Обычно я занимаюсь каждый день.
– Соскучился по гимнастике?
– Да, сэр.
Тяжелые веки мистера Рея слегка прикрыли бесцветные глаза:
– Расскажи, какие упражнения ты делаешь.
Подобное требование слегка смутило Ломовика, и он покраснел:
– Сначала я работаю над дельтовидными мышцами. – При этих словах, чтобы старик сам во всем мог убедиться, парень напрягся, а бугры от плеча и до шеи заходили под кожей. – Вот над этими.
– Угу.
– Они хороши для удара. – Ломовик еще раз полюбовался на свое тело. Именно здесь и была запрятана вся сила, которая заставляла людей сторониться его, когда он шел по улице. – Но больше всего следует укреплять пресс, делая упражнения с тяжелой штангой.
На этом Ломовик осекся, решив, что он не в меру разболтался.
Однако мистер Рей продолжал по-прежнему внимательно наблюдать за ним:
– Можешь что-нибудь поделать сейчас без штанги, а?
– Могу.
– Что?
– Покачать пресс.
– Давай.
– А?
– Начинай, говорю, – велел Рей. – Делай свои упражнения. Я не хочу, чтобы ты терял форму.
Это был приказ, а не просьба, но Ломовик на всякий случай все-таки спросил еще раз:
– Вы не возражаете?
– Нет. Я посижу здесь и посмотрю. А ты сними для начала рубашку.
И снова это не походило на просьбу. Поэтому Ломовик покорно снял футболку, обнажив при этом свой могучий торс. Среди мощных, не покрытых растительностью грудных мышц цвела красная плантация прыщей. На спине их было еще больше.
– Сними джинсы.
Преодолевая неловкость, Ломовик выполнил просьбу и теперь стоял в одних трусах, скрестив руки у паха. Мистер Рей продолжал внимательно изучать парня, потихоньку потягивая пиво из банки. Что-то пугало Ломовика во взгляде этого человека, вселяя отвращение.
Мистер Рей поудобнее откинулся на софе и вытянул вперед ноги в тяжелых ботинках:
– Давай, сынок, давай. Не обращай на меня внимания. Я просто зритель на этом представлении.
Ломовик поколебался еще минуту, пытаясь понять, к чему клонит хозяин. Затем начал качать пресс. Он сжал зубы от напряжения и про себя отсчитывал каждый свой наклон.
Энергия тут же разлилась по всем мышцам, и неловкость прошла. Ломовик почувствовал, как его мускулы начали с благодарностью реагировать на каждый наклон, а кровь побежала по жилам, будто давая телу новые импульсы. Вскоре он окончательно забыл, что мистер Рей сидит в комнате. Ломовик целиком сосредоточился только на себе, его мозг уже ни на что другое не реагировал. И что бы ни приказал Ломовику мистер Рей, он знал, что впереди его ждет несказанное удовольствие. А главное, никто об этом не узнает. Ни легавые, ни мистер Рей, ни даже Контроль – никто. Во всяком случае, целый час будет у него в распоряжении, а за час Ломовик может сделать очень много с любой из женщин.
А потом превратит ее в кровавое месиво, растоптав ботинками.
Тело Ломовика покрылось потом, он все быстрее и быстрее стал делать свои упражнения, подчиняясь прихоти старика, сидящего с полузакрытыми глазами напротив на софе.
МАЙАМИ
Маккензи сделал неопределенный жест рукой и спросил:
– Думаешь, слабо сказано?
Его тонкие пальцы сжимали сигару. Анна взглянула на заголовок на весь разворот: «Ужасная торговля». Лицо Левека смотрело на нее с большой фотографии, а сзади был виден фасад клиники Палм-Бич.
– Нет. Как раз, – ответила Анна.
Сразу же под заголовком стояло ее имя. В правом углу на второй странице разворота была помещена ее фотография, темные глаза смотрели прямо в камеру. Анна почувствовала, как начинает краснеть.
За соседним столом копировали статью для двух воскресных газет, готовых опубликовать горячий материал.
– Взрыв я тебе обещаю, – сказал Маккензи и, поднеся ко рту сигару, выпустил целый столб дыма, не обращая никакого внимания на табличку «Не курить». – Ты припечатала этого сукина сына по всем правилам, крошка.
– Надеюсь, он попадет в тюрьму?
– Нет. Начнутся вопли со всех сторон. На какое-то время он, пожалуй, потеряет американскую визу. Его лишат годика на два врачебной практики в Палм-Бич, продадут дом на побережье, законсервирует яхту. Но я ставлю сто долларов, что Государственный департамент совершенно не заинтересован в наказании. Не забывай – он национальный герой у себя на родине. И у Левека много денег. Так что не все газеты напечатают материал.
– Но Левек – преступник. И ему следует заплатить по счету.
– Да он же Робин Гуд, только наоборот: берет глаза у бедных и отдает богатым – вот и все.
– Мне кажется, что ты восхищаешься им, – попыталась возразить Анна.
– Левек – реалист. Тебе бы следовало научиться восхищаться подобными людьми.
Анна с удивлением посмотрела на своего патрона:
– И ты называешь это реализмом?
– А как же еще?
– Это самый настоящий цинизм.
Подобная выходка не сошла бы с рук обычному молодому репортеру, каким бы талантливым он ни был. Обвинить в цинизме своего собственного шефа – слишком большой проступок. Но с Анной дело обстояло совершенно иначе. Дрю Маккензи, будучи человеком тяжелым, разрешал Анне то, что позволял лишь немногим, и ее резкость буквально тонула в его безмерной мудрости.
– Цинизм. Реализм. Какая, в сущности, разница? – Он вновь сделал неопределенный жест рукой. – Жизнь течет. Жизнь изменяется, как река, Анна. Как река. – Его широкие ладони поплыли в воздухе, словно рыбы в водном потоке. – Течет, но всегда в одном направлении – к богатым. От бедных. К тому, кто уже имел, и добавится… Что-то вроде этого.
Женщина, которая работала за соседним столом, неожиданно подняла голову и процитировала:
– Тому, кто имел, воздам я, и воздам сторицею, но от того, кто не имел, да убудет и то малое, что было при нем.
– Кто это сказал? – с вызовом спросила Анна.
– Иисус Христос, – спокойно ответила сотрудница.
– Поняла? – подхватил Дрю Маккензи. – Значит, у бедного надо забрать и глаза, если это все, что у него осталось.
Анне не хотелось продолжать разговор, и она, примирительно пожав плечами, добавила только:
– Такова жизнь, что поделаешь.
– Чертовски верно. Вопрос заключается лишь в том, кто лучше приспособлен к жизни. Богатым это явно удается лучше, чем бедным. Потому что сильному легче выжить, чем слабому. Приспособленность к жизни и разделяет в конечном счете людей на богатых и бедных.
Анна еще раз посмотрела на сотрудницу, которая вновь склонилась над своей работой. Вот тут и поговори о доброй и справедливой Америке. Она никак не могла понять, как в Маккензи уживается цинизм с непримиримостью неподкупного издателя.
Маккензи тем временем положил на плечо Анны свою тяжелую ладонь и вывел ее из кабинета:
– Послушай, нам нужно продолжение. Я хочу отослать тебя назад к Левеку.
– О нет, – ответила Анна и вновь ощутила тот неподдельный ужас, что охватил ее в саду-джунглях возле дома хирурга. – Почему снова я, мистер Маккензи?
– А почему бы и нет?
– После всего, что произошло? – Анна кивнула в сторону кабинета, где на столе готовился номер. – Он подложит мне бомбу в автомобиль или отправит к акулам.
– Зачем это ему? Левек все равно ничего не теряет. И так уже тайное стало явным.
– Тогда он начнет мстить.
– Послушай, он же ведь хирург.
– Он убивает людей, мистер Маккензи.
– Все хирурги убивают людей. Но только на операционном столе. Револьверы и бомбы – не их стиль. И не бойся так. На всякий случай я отправлю с тобой в качестве телохранителя оператора. Хочешь Перкинза? У него черный пояс по каратэ. Даже членом может переломить доску.
Анна не ответила на сомнительную шутку, предпочла ее не заметить, продолжая только деловой разговор:
– Но что я могу еще сказать помимо того, что уже сказала?
– Теперь Левек захочет поговорить с тобой. Ему важно изложить свою точку зрения. Вопрос касается врачебной этики. В связи с трансплантацией и генной инженерией в печати постоянно поднимается вопрос о нравственности в здравоохранении. У Левека есть все права высказать и свою точку зрения.
Анна вдруг вспомнила, что хирург предложил написать с ее помощью книгу о себе, но не стала говорить об этом Маккензи.
– Может быть, обойтись простым звонком?
– Нет. Разговор должен состояться с глазу на глаз.
– Не нравится мне это, Маккензи.
– Но ведь ты хочешь, чтобы материал вышел только под твоим именем? – спросил издатель, отметая тем самым всякие возражения. – Ты настоящий крестоносец, малышка. И это то, что я так люблю в тебе. Ты мое тайное оружие. У тебя такая невинная внешность, что ты не вызываешь никаких сомнений и подозрений, а когда растяпы начинают понимать, что к чему, то становится уже поздно. – Маккензи взглянул на свои золотые часы. – Итак, вперед, воины Христовы, – сказал патрон и направился в кабинет.
Они должны были пересечь все издательство. Анна никогда не могла спокойно пройти мимо этих комнат, где верстался новый номер. Ведь это было самое сердце газеты, и его ритм чувствовался в суете, в телефонных звонках, в мерцании экранов компьютеров, звуках работающих принтеров. Не первый раз Анна задавала себе вопрос, правильно ли она сделала, позволив Маккензи использовать ее как оружие. Быть газетчиком само по себе означало вести напряженную, нервную жизнь. Подобно рабочей пчеле, надо было приносить мед в улей. И ты всегда оказывался в самом центре событий, деля и общую радость, и горе. От такого можно было свихнуться, нажить язву, стать алкоголиком. Но несмотря ни на что, жизнь казалась просто великолепной.
Жизнь репортера – одинокая жизнь. Когда Маккензи впервые встретил Анну, одиночество еще привлекало ее. Она ощущала себя волчицей в лесу. Но сейчас, после Гаити и после пережитого ужаса, Анна по-другому взглянула на обычную газетную суету.
Стеклянные двери в кабинете Маккензи только частично заглушили редакционный шум. Патрон тут же уселся на своем огромном кожаном троне:
– Ты едешь, Анна. И я горжусь тобой. А теперь посмотри вот на это.
И он протянул ей исписанный листок. Анна начала разбирать каракули. Это оказалась фотокопия чека, подписанного Маккензи и этим утром отправленного к оплате. Анна поперхнулась от неожиданности, разобрав наконец сумму. Тысяча долларов.
Маккензи слегка кивнул в ответ, когда Анна принялась благодарить его:
– Не стоит. Я скоро позвоню.
Анна спустилась вниз на первый этаж, вышла в город и пошла вдоль улицы, ощущая приятное тепло. На ходу она надела солнцезащитные очки и почувствовала испарину. Она подумала, что пора покидать этот город и собираться в холодный и заснеженный Вейл.
ВЕЙЛ
Ей снился золотой город в снегу.
Это была Византия. Ее улицы были заполнены звуками музыки, а через центр протекала река – лазурь среди общего золотого блеска. Кейт шла вдоль берега, перебирая в руках золотую цепочку, – звено за звеном. Она знала, что эта цепь связывает ее с сокровенной тайной, омрачавшей всю ее взрослую жизнь. И если удастся нащупать все звенья, тогда она узнает ответ, освободится наконец от груза и пустится танцевать под музыку, наполнившую город.
Но ржавые звенья цепочки оставляли красные пятна на ладонях. Кейт подняла голову и увидела: золотая механическая птица сидит на золотой ветке, и музыка льется из раскрытого клюва этой птицы. Диковинное существо было настолько изящным и великолепным, что Кейт даже расплакалась от восхищения. Она протянула руку, чтобы коснуться эмалевых крыльев…
И вдруг Кейт проснулась и почувствовала, как по телу пошли мурашки. Ветер гулял по комнатам. Видно, где-то открылось окно. Она спустила ноги с постели и собралась уже включить свет.
