Текст книги "Маска времени"
Автор книги: Мариус Габриэль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
– Когда закончите, позвоните. Отойдя в угол, он сел.
Пальцы Джозефа дрожали, когда он вложил свой ключ в отверстие. Сердце сильно билось.
Когда он начал вытаскивать ящик, его легкий вес вызвал подозрения, что он совсем пуст.
– Нет! – прошептал Джозеф.
Ужас завладел его душой, казалось, никогда еще он не испытывал такого отчаяния. Джозеф отнес ящик на стол, отгородился занавеской и с трудом вскрыл крышку.
Все это время Джозеф старался не дышать, и сейчас его глубокий вздох был похож скорее на стон.
– Mein Herr? – подбежал к занавеске клерк. – С вами все в порядке, mein Herr?
Джозеф взял себя в руки, склонился над столом и закрыл на мгновение глаза.
– Да, – только и сумел произнести он сквозь плотно сжатые губы, – оставьте меня.
Перед глазами все поплыло. Он медленно выпрямился и взглянул в ящик.
Он оказался не совсем пустой. На дне лежали два промасленных мешочка. Он открыл тот, что побольше, и бледно-голубое сверкание ударило в глаза: первоклассные алмазы – штук двадцать – лежали в мешочке.
Немного успокоившись, Джозеф открыл второй мешочек, и горькая улыбка появилась на губах.
Миниатюрный пистолет. Он оказался настолько маленьким, что мог спокойно поместиться на ладони.
Джозеф крепко сжал оружие. Горсточка алмазов и пистолет – вот все, что оставили ему.
Боеприпасов для пистолета не оказалось, но двадцать второй калибр не так уж трудно достать самому. Однако убить из него можно только в упор, если приставить ствол к самому виску и нажать на спусковой крючок.
Джозеф убрал пистолет в мешочек и положил вместе с алмазами в свою сумку.
Какое-то мгновение он стоял неподвижно, уставившись на противоположную стену, но отчаяние не долго владело им. Он знал, что будет делать дальше, знал путь, по которому следовало пойти.
Все равно это было лучше, чем ничего. Намного лучше.
Джозеф застегнул молнию на сумке и вышел из-за занавески. Затем задвинул ящик на место, повернул три раза ключ и положил в карман. Кивнув клерку, Джозеф сказал:
– Готово, пошли.
СИЦИЛИЯ
Она медленно выходила из своего глубокого забытья. Чувства постепенно возвращались, кожа вновь ощутила раскаленный жар солнца, а затем девушка почувствовала знакомый запах моря и шум волн. Кейт лежала на спине, и ей было удобно, как ребенку в люльке. Ни одной мысли в голове, никакого душевного волнения.
Какое прекрасное место! Как хорошо просто так лежать на залитом солнцем острове, забыв о быстротекущем времени. Времени, которое не пробуждало здесь ни одной печальной мысли.
Ветерок вдруг принес звуки мужских голосов, и Катарина села. Ярдах[27]27
1 ярд – 0,9144 м. – Прим. ред.
[Закрыть] в двадцати от нее несколько рыбаков причалили к берегу с утренним уловом. Кейт стряхнула песок с ладоней и села, уткнувшись подбородком в колени. Рыбаки вытягивали лодку на берег, огромный тяжелый баркас. Все коренастые, суетливые, очень похожие друг на друга: отцы, дядья, сыновья, братья. Их обнаженные загорелые торсы были словно вырезаны из красного дерева. Они кричали что-то друг другу на сицилийском диалекте. Она с трудом понимала их речь, но слушать их было приятно.
Наконец рыбаки затащили баркас на песок и принялись раскладывать сети для просушки. И десять тысяч лет назад люди этой деревни делали то же самое, никогда не мучая себя размышлениями.
Один из рыбаков направился прямо к ней. Он был молод, на вид ему не было еще и двадцати, но торс его отличался красотой и силой, а лицо напоминало греческого бога. Парень нес рыбу в руках, огромную, жирную, в серебристо-желтой чешуе, еще живую. Он смущенно заулыбался и положил рыбину у ног Кейт. Его кожа слегка блестела на солнце солеными кристаллами. Рыба еще продолжала биться на песке.
– Как она красива! Но у меня нет денег.
Парень покачал головой и произнес что-то на своем диалекте.
Кейт только беспомощно развела руками:
– Я не поняла ни слова.
– Подарок, – сказал парень по-итальянски.
– Но это твой утренний заработок. Я должна заплатить.
– Подарок, – повторил парень и вновь улыбнулся. Он пристально посмотрел ей в глаза. – Я думал, вы англичанка.
– Нет. Я итальянка.
– С севера?
– Да.
– Как ваше имя?
Мгновение она колебалась, будто сомневаясь, какое из двух ее имен подлинное, а затем произнесла:
– Катарина. А вас как зовут?
– Сантино.
Его глаза по-прежнему пристально смотрели на девушку, и она почти ощутила, как загорается в нем страсть. Кейт смутилась, спрятала лицо и, чтобы он не заметил неожиданно выступившего румянца, принялась рассматривать рыбу, бившуюся в конвульсиях. Кейт вдруг стало жалко ее, она почувствовала печаль. Тело рыбы было красивым, мощным и сильным, созданным для того, чтобы разрезать толщу морских глубин. Кейт коснулась рыбины кончиками пальцев. Жабры были такими тонкими и прозрачными, что напоминали цветочные лепестки, а вся рыба в солнечных лучах казалась сделанной из ртути. Кейт подняла было голову, чтобы сказать парню что-то еще, но он уже шел к своей лодке.
– Спасибо! – крикнула девушка вслед. Но парень даже не обернулся.
Эвелин появилась на пляже, чтобы забрать Кейт. На ней было белое платье, черные очки и соломенная шляпа. Она улыбнулась Кейт.
– Вижу, ты удачно порыбачила?
– Нет. Просто мужчина вышел из моря и отдал мне свою добычу.
– И что? Он был верхом на дельфине, этот твой мужчина?
– Нет.
– Будь осторожна с местными Ромео. Завтрак готов, пойдем.
Кейт заботливо понесла рыбу к морю. Когда она оказалась по колено в воде, то опустила рыбу вниз. Ее мягкое скользкое тело было неподвижно в ладонях девушки, и Кейт подумала, что рыба уже мертва. Но потом, сделав рывок, та выскользнула из рук и в один миг исчезла в толще воды.
Вместе с Эвелин они отправились домой. Внутренний дворик был увит виноградом, дающим обильную тень в жаркий полдень. Тяжелые спелые гроздья висели среди плотной листвы, и девочка, стоя на стуле с ножницами в руках, срезала их. Кейт улыбнулась и получила в ответ быструю, застенчивую улыбку.
Клод и Джун Коттерелл, хозяева виллы, были старыми друзьями Дэвида. Этот дом перешел к ним по наследству от дяди. Расположенный в рыбацкой деревне на южном побережье острова, вдали от обычных туристских маршрутов, дом обладал только одним признаком цивилизации – электричеством. Пол, вымощенный плитками, был неровным, а стены белили уже столько раз, что некогда острые углы стали почти округлыми, но со всевозможными выбоинами. Комнаты были почти пустыми.
Обедали обычно в огромной столовой. Как и все комнаты первого этажа, она была с высоким потолком и прохладной даже в летний зной. Под самым потолком висела клетка с канарейкой, на полках расставлены глиняные горшки и сосуды, пол покрыт грубым ковром. Вот и все. Но несмотря на скромность, во всем облике комнаты чувствовалась спокойная красота, которая, впрочем, была характерна и для всего дома.
Кейт не знала, как Дэвид и Эвелин объяснили Коттереллам ее появление, возможно, друзьям сказали правду, потому что все относились к девушке, как к члену семьи. От предыдущих браков Коттереллы «собрали» коллекцию – пять детей, но они оказались либо слишком взрослыми для Кейт, либо слишком маленькими, чтобы стать ее друзьями. Поэтому девушка обычно смирно сидела среди всеобщего гама и игр, наклонясь над тарелкой и углубившись в свои мысли.
– Что ты делала все утро, Кейт? – спросила ее Джун.
– Загорала. Купалась.
– Хорошо. Я говорила, что это как раз для тебя. Ты так любишь предаваться простым наслаждениям, – улыбнулась Джун. – Загорать, купаться, что-то писать у себя в комнате. А наши изнывают от скуки здесь.
– Я никогда не скучаю.
– Сегодня из моря к ней вышел один из морских богов, – заметила вдруг Эвелин.
– Неужели?
– Молодой рыбак. Он подарил мне свою рыбу.
– А-а, – многозначительно протянула Джун. – Должно быть, влюбился.
– То же самое и я сказала, – отозвалась Эвелин. Джун окинула взором фигуру Кейт и немного задержалась на ее груди.
– Хорошеешь прямо на глазах.
Джун позвонила в маленький колокольчик, и в столовую вошла женщина, чтобы убрать посуду. Она принесла большое блюдо с фруктами. Здесь были виноград и инжир из своего сада, абрикосы и апельсины, купленные на рынке. Кейт взяла одну винную ягоду и разорвала пополам. Внимательно разглядывая спелую мякоть, она подумала, каким красивым был тот мальчик на берегу.
Над островом пронесся знойный бриз и принес с собой жар африканских пустынь, пряные запахи с Берберского побережья. Лето явно удалось. Плоды наливались соком и созревали, чтобы потом оказаться высушенными под палящим солнцем. Кейт повсюду наталкивалась на разложенные для сушки абрикосы, инжир, виноград и миндаль. Пьянящий аромат высыхающих плодов царил теперь повсюду, словно в горячей пекарне. Уходящее лето оставляло после себя сладкие воспоминания.
Кейт спускалась по каменистой тропинке с полотенцем на плече. У нее вошло в привычку совершать долгие прогулки в полдень, пока другие прятались от жары в тени прохладного дома. Казалось, солнце не способно причинить девушке зла и заставить шелушиться ее нежную кожу. Даже капли пота не выступали через поры. Нежная кожа Кейт становилась все темнее и темнее, и сейчас ее можно было принять за сицилийку. Эвелин сказала, что солнце, скорее всего, влюбилось в Кейт. И девушке доставляло огромное удовольствие неожиданно снимать с головы соломенную шляпу, чтобы густая копна черных волос ниспадала вниз, словно расплавленный металл в топке.
Небольшие деревни были похожи на арабские селения, с квадратными домами с плоскими крышами и маленькими оконцами, сквозь которые почти ничего не было видно. В полуденный зной Кейт встречала обычно очень мало людей – какую-нибудь старую женщину во всем черном, с таким же черным веером в руке, сидящую на пороге своего дома. Изредка кошка или тощая собака перебегали улицу. И только звон церковного колокола нарушал иногда патриархальную тишину. Эта необыкновенная тишина Сицилии. Кейт думала, что она была здесь всегда, вечно.
Обычно она кончала прогулку у маленького пляжа, который уже воспринимала как свой собственный. Подойдя к блестящему на солнце белому песку, Кейт сбрасывала с себя платье и входила в воду нагая. Здесь никогда никого не было, потому что место было известно только ей одной.
Вода нежно обняла тело девушки, обтекая струями. Она стала рассматривать себя в воде. Теперь темные соски почти не отличались по цвету от загорелых рук, ног, живота и самой груди. Кейт будто снова стала ребенком, без признаков женственности.
Плавая в теплой воде, Кейт вдруг с досадой подумала про себя, что каникулы приближаются к концу и время неумолимо течет, как песок сквозь пальцы. Еще совсем немного, и надо будет вновь возвращаться в Англию. Эта мысль о возвращении к скучной школьной жизни показалась девушке невыносимой.
Кейт вышла из моря, вытерлась полотенцем и, стоя на раскаленном песке, начала рукой расчесывать свои длинные волосы, продолжая смотреть в морскую даль. Солнечные блики в воде казались золотыми. Кейт надела соломенную шляпу, чтобы закрыть глаза от ослепительных лучей, и, голая, продолжала стоять, закинув руки за голову и думая о Дэвиде Годболде. Они существовали вместе, полностью при этом игнорируя друг друга. Изредка, на людях, они перебрасывались парой слов. Но девушка постоянно ощущала присутствие этого человека, и она знала, что в глубине души Дэвид испытывает нечто подобное. Видя их взаимную неприязнь, Эвелин давно оставила попытки примирения.
Но кроме неприязни в их отношениях было и еще что-то. Кейт не раз замечала, как Дэвид смотрит на ее тело, когда она плавает в морс или лежит на песке, и его взгляд волновал девушку, внушая страх и интерес одновременно. Кейт вдруг подумала: этот человек когда-то так же глядел и на ее мать?
Ощутив вдруг чье-то постороннее присутствие, девушка словно очнулась и резко обернулась. Среди камней был мужчина, жадно следивший за ней. Сердце Кейт забилось в груди. Затем она узнала Сантино, юношу, который подарил ей как-то рыбу. По песку он направился прямо к ней. Девушка тут же подумала о платье, которое следовало сейчас же накинуть на плечи. Но такой жест показался Кейт слишком банальным и пошлым, тем более что стыда она не испытывала никакого.
Как и раньше, юноша был обнажен до пояса, и его великолепный торс казался темно-синим в солнечных лучах. Сантино остановился, не доходя нескольких шагов. Его черные глаза жадно изучали наготу Кейт. Девушка видела, как поднялся и опустился его кадык. Не говоря ни слова, Кейт улыбнулась юноше…
– Вам не следует приходить сюда одной, – твердо сказал он. – Тем более без одежды.
Кейт понравился его властный повелительный тон.
– Почему? – спросила она в ответ.
– Люди, – проговорил юноша, подавляя дрожь.
– Ты хочешь сказать, что своим видом я могу их оскорбить?
– Нет. Они могут это сделать.
– Но здесь нет людей.
– Есть, – коротко заметил юноша. Его взгляд был прикован к лицу Катарины, словно ему вдруг стало стыдно. – Вы… Вы очень красивы.
– И ты тоже, – улыбнулась девушка. Лицо юноши тут же вспыхнуло. В один миг оно перестало быть властным и стало застенчивым. Катарина увидела, как напряглись мускулы живота юноши. – Но если ты хочешь, чтобы я оделась, то я обязательно оденусь.
Она нагнулась и взяла платье. Парень сделал шаг вперед, как раз когда Катарина выпрямилась. Лицо его словно застыло.
– Что? Что случилось? – спросила девушка.
– Я люблю вас, – выпалил парень.
Она замерла на месте. Ей вдруг захотелось улыбнуться, но не потому, что ее тронуло неожиданное признание, а, скорее, из-за наивности юноши. Катарина старалась сдержать улыбку, зная, как она может обидеть его.
– Спасибо, – серьезно произнесла девушка, прижав платье к груди.
– Я бываю здесь каждый день с тех пор, как вы появились.
– Ты что, – Катарина хотела было добавить: «шпионил за мной?», но вовремя осеклась, произнеся вслух, – действительно каждый день был здесь?
Парень кивнул в ответ:
– Вы самая красивая девушка из всех, что я видел. Вы похожи на богиню.
Они смотрели в глаза друг другу. Юноша был того же роста, что и Катарина, но тело его выглядело очень сильным от каждодневной физической работы. Руки юноши были грубыми и мозолистыми, а лицо удивительно тонким, напоминающим классические черты древнегреческой статуи. Он начал вдруг тяжело дышать.
– Хочешь заняться любовью?
Кейт отрицательно покачала головой, почувствовав неожиданное беспокойство:
– Нет.
– Я умею это, – не унимался парень, краснея с каждым словом.
– Уверена, что умеешь. – Кейт быстро надела платье.
– Ты девственница? – спросил он. Бровь Кейт неожиданно выгнулась: – Это не твое дело.
– Девственница. Я вижу.
Кейт ничего не ответила на это. Платье облепило еще влажное тело.
Теперь, когда она оделась, глаза парня без всякого стеснения жадно разглядывали ее тело:
– Боишься, что отец изобьет тебя?
– Я совсем не боюсь его, – сказала Кейт и прошла прямо по песку мимо парня.
– Я буду ждать тебя здесь каждый день, Катарина. Каждый день.
Но она не обернулась и начала карабкаться по камням, словно горная коза, спеша назад, к вилле.
Дневник исчез.
Кейт почувствовала, как сжимается ее сердце. Она всегда закрывала дневник в тумбочке у постели, надеясь, что никто не найдет ключ. Какой же глупой она была, надеясь, что они не решатся обыскать здесь все.
И теперь они взяли ключ, и ее самые сокровенные мысли станут всеобщим достоянием. От ненависти все мускулы ее тела напряглись.
Кейт выбежала из комнаты. Кто? Кто из них взял дневник? Эвелин? Дэвид? Кто-то из детей Коттерелл?
Она раскрыла дверь, ведущую в спальню Дэвида и Эвелин, и вошла. Отец сидел за письменным столом, а дневник лежал перед ним. Он взглянул на Кейт, когда она входила в комнату. Глаза его ничего не выражали, только странная гримаса исказила лицо. Дэвид перевернул страницу и прочитал вслух: «Мы рождены в стыде, мы незаконнорожденные, нежеланные дети. Но почему стыд не распространяется на тех, кто зачал нас? Кто же тогда больший грешник, мы или наши родители?»
– Как ты осмелился читать это! – Кейт чувствовала, как гнев сжимает горло.
– А как ты осмелилась писать такое? – спросил Дэвид сухим твердым голосом. А затем продолжал: «Я не перенесу эту необходимость все время быть с ним рядом. Когда я думаю о том, что он разрушил наши жизни, то не могу даже дышать от гнева». – У Дэвида побелели даже костяшки пальцев, когда он прочитал все это. – Надо полагать, что все сказанное имеет непосредственное отношение ко мне.
– Ты не имел права заглядывать в мой дневник.
– Ответь мне.
– Не буду.
– Ответь! – закричал Дэвид, и его щеки вспыхнули от гнева. – Ответь, девчонка! Это все обо мне?
Кейт физически ощутила приступ его гнева. И вдруг ей захотелось рассмеяться ему прямо в лицо, а потом разрыдаться. Она захотела наорать на него, но в горле будто застряло что-то.
– Я специально писала по-английски, чтобы в один прекрасный момент ты все смог понять сам. Но сейчас мне не хотелось бы, чтобы ты это читал. Дневник еще не окончен.
Дэвид ударил кулаком по тетради в кожаном переплете:
– Что ты хотела сказать, когда писала, что я уничтожил чьи-то жизни?
– Тебе лучше знать. Ведь ты убийца. Это ты убил мою мать.
Дэвид уставился на Кейт. Девушка даже заметила, как появились красные прожилки вокруг голубых зрачков отца. Затем он бросил дневник в лицо Кейт.
Все произошло так быстро, что девушка даже не успела поднять руки, чтобы загородить лицо, – из глаз словно посыпались искры.
Дэвид посмотрел на дочь сверху вниз.
– Ты и больше никто. Только ты убила свою мать. Такого Кейт никак не ожидала.
– Нет! Нет!
– Ты убила ее! Ты! Не я. Она истекла кровью во время родов.
Кейт зарыдала:
– Это была только твоя ошибка и больше ничья.
– Ложь. Все это не имеет ко мне никакого отношения. Я был в Германии, в лагере для военнопленных. И только ты убила свою мать, находясь еще в утробе. Ты разорвала ее тело на части.
Кейт в ужасе зажала уши:
– Нет. Это ты бросил мою мать. Ты оставил ее умирать.
– Как ты смеешь бросать мне в лицо подобные обвинения? Что ты знаешь обо всем этом?
– Знаю. Ты оставил мать, а потом и меня.
Кейт показалось, что отец вновь собирается ударить ее.
– Я заботился о тебе, маленькая неблагодарная замарашка, совесть моя чиста.
– Слишком дешево ты ценишь свою совесть, если ее можно успокоить, выплачивая десять фунтов в месяц.
Дэвид тяжело дышал, его безупречно красивое лицо исказил гнев:
– Вполне достаточно для той, которая решила даже имя у меня украсть.
– Я не крала ничьего имени.
Дэвид расхохотался, грубо, цинично:
– Еще неизвестно, мой ли ты ребенок.
– Твой. Мать не была шлюхой.
Дети хозяйки собрались у открытой двери и внимательно следили за происходящим. Джун Коттерелл протиснулась сквозь них, пылая от гнева и смущения:
– Ради Бога, что происходит?
– Кто была твоя мать, мне лучше известно, – выпалил Дэвид. – И если она и была шлюхой, то все равно она была такой женщиной, какой тебе никогда не стать.
Джун не выдержала и закричала:
– Дэвид, Бога ради, прекрати!
– Я ненавижу тебя, – выпалила Кейт, словно бросая каждое слово в отца. – Все равно ты виноват, виноват. Я ненавижу тебя. Ты оставил мать умирать. Ты отвернулся от меня! – При этих словах в комнату вбежала Эвелин. Кейт бросилась к ней на грудь. – Зачем? Зачем меня привезли в Англию? Зачем забрали из Италии? Я не хотела ехать! Мне не нужна ваша жалость. Не нужны мне ваши деньги и тряпки. Он не хочет, чтобы я была здесь. Он никогда не хотел. Это ошибка! Ужасная ошибка!
Кейт обессилела и не могла даже идти. Она плакала навзрыд, и слезы текли по щекам. Дети смотрели на плачущую девушку, раскрыв от удивления и страха рты.
Дэвид продолжал тяжело дышать:
– Ну, ты добилась того, чего хотела, Эвелин.
– Дэвид, пожалуйста.
– Посмотри на нее, Эвелин. Почитай ее дневник. А потом скажи еще раз, что это чудовище – действительно моя дочь.
– Дэвид!
Он развернулся и вышел из комнаты. Джун, взглянув с испугом на Эвелин, увела прочь своих детей и закрыла за собой дверь, оставив двух женщин наедине.
Кейт продолжала рыдать, и неожиданно всякая боль и ненависть исчезли куда-то.
– Я больше не могу выносить это, – произнесла Эвелин обманчиво спокойным тоном.
– Отправьте меня домой, – взмолилась, рыдая, девушка.
– Родственники уже давно отказались от тебя. И если ты вела себя с ними так же, как сейчас, то я нисколько не удивляюсь их жестокосердию.
Кейт почувствовала дрожь в коленях и решила сесть на постель. Блестящими от слез глазами она внимательно посмотрела на склонившуюся над ней женщину:
– Он убил мою мать.
– Если уж говорить об этом, – бесстрастно заметила Эвелин, – то здесь Дэвид абсолютно прав. Вы вдвоем загнали эту женщину в могилу.
– Я ни в чем не виновата! Ведь я не просилась на этот свет!
– Что ж. Первый серьезный аргумент. Но заметь, что и Дэвиду не очень-то нужно было твое рождение. Однако ты родилась. А твоя мать умерла при этом. Вот и все. И уже ничего нельзя изменить. Поэтому перестань плакать.
Кейт с трудом справилась со слезами, ненавидя сейчас эту женщину за ее невозмутимое спокойствие и в то же время признавая чужую силу. Она подобрала свой дневник с пола и увидела, что некоторые страницы замялись, когда Дэвид бросил тетрадь ей в лицо. Кейт начала разглаживать изломы трясущейся ладонью, а затем закрыла дневник и прижала его к груди, ощущая прикосновение мягкой кожи обложки:
– Это мой дневник. И он не имел права заглядывать сюда.
– Я бы никогда не купила тебе тетрадь, если бы знала, что ты туда собираешься записывать.
– Значит, и вы читали мои записи?
– Да. Твои познания в английском просто великолепны. Жаль, что ты использовала свои знания на подобную чушь. Без сомнения, все это давно угнетало тебя, и ты позволила своим чувствам выплеснуться на бумагу. Не могу передать, какое ужасное впечатление произвела на меня эта сцена. И я больше не хочу быть свидетелем чего-то подобного.
– Но написанное мной – абсолютная правда!
– За одним исключением: ты никогда не знала своей матери. Поэтому даже странно предположить, что ты можешь испытывать к ней какие-то особые чувства. В тебе говорило не настоящее горе, а желание выставить себя в трагическом свете. А вот этого я всегда терпеть не могла.
Кейт почувствовала, как ее ненависть к отцу постепенно утихает. В конце концов, он просто человек, вспыльчивый и страстный одновременно. В этом Кейт очень похожа на своего отца – ведь в жилах у них текла одна кровь. Но ледяной холод Эвелин показался чем-то совсем странным, что находилось за гранью понимания Кейт.
Эвелин подошла к окну, и ее высокая стройная фигура стала еще изящнее и стройнее на фоне голубого неба.
– Послушай меня внимательно, Кейт. Больше всего на свете я ненавижу недомолвки, поэтому давай все сделаем ясным и понятным. Так или иначе, но ты все равно останешься с нами. Мы тебя никогда не отправим назад, в Италию, как бы плохо ты себя ни вела. Мне известно о твоем поведении в школе Святой Анны: драки, вспышки гнева. Если ты не приживешься в этой престижной школе, то мне придется отправить тебя в лечебницу, где умеют обращаться с подобными детьми. И ты даже представить себе не можешь, какие тебя ждут там трудности. Будь уверена, переломить твой гордый нрав им не составит особого труда, причем довольно быстро, и в подобном заведении вряд ли ты сочтешь свою жизнь счастливой. Лучше постарайся сама как-то справиться с собой. Ты все поняла, что я сейчас сказала?
Кейт уставилась в пол.
– Да, – еле слышно произнесла она.
– Вот и хорошо. Но только я хочу, чтобы ты постаралась запомнить одну очень важную вещь. В конфликте, где присутствуют дисциплина и необходимость, с одной стороны, и интеллект – с другой, всегда побеждает первое. Именно по этой причине твои предки из Римской империи смогли покорить столько народов, а ведь некоторые были намного цивилизованнее своих поработителей. Наверное, ты и в истории преуспела не хуже, чем в иностранных языках. Так постарайся стать настоящей римлянкой, а не гречанкой. Для начала тебе следует извиниться перед отцом.
Кейт покраснела.
– Я никогда не откажусь от того, что написала, – прошептала девушка, прижав дневник к груди.
Лицо Эвелин походило сейчас на лик каменного изваяния:
– Тебе придется жить с ним бок о бок. Неужели это так трудно понять?
– Лучше отправьте меня в лечебницу, но извинений вы никогда не добьетесь.
С этими словами Кейт выбежала из комнаты, бросив дневник к ногам Эвелин.
ШВЕЙЦАРИЯ
– Сейчас получить такие порезы во время охоты почти невозможно. Вот война – совсем другое дело.
Кабинет профессора Шнейдера был очень красив, с высоким потолком, украшенным лепниной в стиле рококо, мебелью в стиле Людовика XVI (если и подделкой, то весьма удачной). Несколько дней профессор делал необходимые рентгеновские снимки, чтобы изучить размеры повреждений. Врач явно обладал талантом рисовальщика и сделал несколько набросков, чтобы показать Джозефу, каким будет после операции его лицо. Теперь Джозеф молча изучал предложенное ему. Вернуть прежний вид оказалось невозможным, но благодаря мастерству профессора Шнейдера можно было надеяться на то, что внешний вид Джозефа будет не таким уж гротескным.
– Результат работы портного, а не Господа Бога, – заметил Джозеф.
Шнейдер уже привык за долгую практику к подобным замечаниям, поэтому только вежливо рассмеялся в ответ:
– Ваш прошлый портной, скорее, больше навредил вам, чем помог.
– Она старалась снасти мою жизнь, а не красоту.
– Понятно. Однако, будьте уверены, у нас достаточно опыта, чтобы проводить подобные операции, к тому же в наших руках самое лучшее в мире оборудование.
Джозеф постучал пальцем по рисунку:
– Сколько вам понадобится времени?
– Трудно сказать. Понадобится не одна, а много операций. Прибавьте сюда время для восстановления сил плюс непредвиденные обстоятельства и всевозможные неудобства. Но если не будет инфекции, а раны станут быстро заживать, То недолго, во всяком случае, не так долго.
– Сколько понадобится времени, пока будут заметны первые существенные перемены?
Шнейдер снисходительно улыбнулся на вопрос клиента:
– Что вы подразумеваете под существенными переменами?
– Когда мое лицо перестанет пугать детей.
– Честно говоря, здесь все зависит от детей, а не от лица.
– Пожалуй, – с неохотой согласился Джозеф.
– Первые же операции принесут значительные изменения. Если, конечно, они будут удачными. И всегда помните, что я вам скажу сейчас: пересадку кожи надо делать по нескольку раз.
– А сколько это все будет стоить?
– Тоже трудный вопрос. Скажем, приблизительно пятнадцать тысяч франков, – сказал Шнейдер и добродушно улыбнулся.
Алмазы успели многое поменять в жизни Джозефа. Дешевый костюм и тяжелые рабочие ботинки сменила хорошая одежда и обувь лучших швейцарских фирм. Джозеф носил теперь шелковый шарф, чтобы скрыть нижнюю часть уродливого лица. В твидовом костюме и шерстяном пальто Джозеф уже не походил на дикаря или люмпена, один вид которого напугал в свое время герра Эмануэла. Сейчас можно было смело сказать, что этот человек вполне мог выложить пятнадцать тысяч франков за лечение. Если бы не уродливое лицо, Джозеф вполне мог сойти за европейского буржуа, респектабельного представителя среднего класса. Во всяком случае, именно за такого человека и принял его профессор Шнейдер, поверив в якобы нелепый случай на охоте. Однако волчий взгляд хмурых глаз Джозефа говорил сам за себя. В этом взгляде будто навечно застыла тьма непроходимых лесов, из которых совсем недавно вышел этот человек.
– Пятнадцать тысяч, – повторил Шнейдер. – Может быть, чуть больше, а может, и меньше, точно сказать пока трудно.
Джозеф кивнул в знак согласия:
– Очень хорошо. Я готов идти до конца.
– Мудрое и смелое решение, – просиял профессор.
– Однако не сразу, доктор, не сразу. Мне нужно закончить кое-какие дела. Знаете, связать все концы. Скажем, через три месяца я буду вполне готов.
– Стало быть, зимой. Великолепно. Лето не подходящее время для подобной работы. Солнце – наш первый враг. Под его лучами начинает гноиться заживающая ткань. – Шнейдер помог Джозефу надеть пальто и даже провел ладонью по его плечу. – Конечно, будет немного больно, но бояться вам нечего. Такой сильный, выносливый человек должен легко справиться с подобными трудностями.
Что правда, то правда. Джозеф действительно был человеком сильным. Ел он сейчас много и поэтому быстро набирал в весе. А его каждодневные четырехчасовые прогулки пешком быстрым шагом укрепляли мускулы. С седыми волосами Джозеф выглядел старше лет на десять, но тело будто помолодело.
Сейчас Джозеф шел через площадь. В 1944 году бронетанковая дивизия СС вела в окрестностях города арьергардный бой. Но сейчас от выбоин и ям от артиллерийских снарядов ничего не осталось, и площадь вновь обрела свой элегантный вид. Джозеф направился к туристическому агентству, в витрине которого красовались открытки с видами Таити. Когда он входил, колокольчик над дверью мелодично зазвенел.
Через полчаса, сделав денежный вклад, Джозеф вышел на улицу. Делу был дан ход.
У него был снят номер в маленьком отеле на окраине Цюриха, почти в деревне. Джозеф не собирался идти к трамвайной остановке или брать такси. Широким шагом он пошел по направлению к гостинице, и каждое движение давало ему новый прилив сил, заставляя сердце энергично работать.
СИЦИЛИЯ
Кейт ждала, сидя на песке и обняв руками колени. Небо становилось все темнее. Длинная черная полоса появилась на самом горизонте, а в воздухе чувствовалось приближение грозы. Она уже не плакала, и слезы высохли на глазах. Кейт ощущала зияющую пустоту в душе, и эта бездна, казалось, была способна поглотить все.
Когда Кейт услышала голос юноши, она быстро повернулась к нему. Он спускался по каменистой тропке. В залатанной рубахе и джинсах, с кепчонкой на голове, парень остановился около Кейт, склонив голову набок:
– Что ты делаешь?
– Я готова.
Глаза Сантино неожиданно широко раскрылись:
– Готова к чему?
– Готова заняться любовью.
Парень даже окаменел от неожиданности. Затем он непроизвольно взглянул на небо.
– Скоро будет шторм.
– Мне нее равно. Я готова, – спокойно повторила Кейт, крепко сжав при этом кулаки.
– Но Катарина… – парень казался напуганным до смерти, он нервно облизывал пересохшие губы. Гнев вырвался из души Кейт, словно порыв ветра.
– Что? Заниматься любовью, по-твоему, – это разговаривать? – неожиданно закричала она на парня. – Или ты не мужчина?
– Мужчина, – совершенно бесстрастно произнес юноша.
– Тогда пойдем, – скомандовала Кейт. Она встала и пошла по песку, не оглядываясь. Выбрав место среди камней поближе к морю, где песок был особенно мягким и слегка влажным, Кейт сняла платье и, нагая, посмотрела еще раз на парня.
– Раздевайся, – скомандовала девушка.
