Текст книги "Прекраснейшая (ЛП)"

Автор книги: Марисса Майер (Мейер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

всей галактике.

– Красивее королевы?

Хотя она не видела его лицо. Левана заметила, как содрогнулся Эврет. Но после он

встал и склонился над дочерью, целуя её в дикие кудри.

– Самая красивая во вселенной, – сказал он. – Красивее только ты.

Зима хихикнула, и Левана вновь отступила, быстро сбегая, пока её спина не

ударилась о стену. Она попыталась выдернуть жало слов, зная, что она ещё

недостаточно хороша в сравнении с его драгоценной Солстайс и прелестной дочерью.

Она отгоняла чувства, позволяя им стать жёсткими и холодными, когда лицо улыбалось

и было приятным.

Когда Эврет появился, он испугался того, что она была тут, но легко это скрыл. Он

был не так хорош в маскировке эмоций, как остальные гвардейцы, но улучшал это за

многие годы.

– Мне жаль, – сказала она. – из-за сегодняшнее.

Покачав головой, Эврет закрыл дверь комнаты Зимы, а после направился в свои

покои.

Левана последовала, заламывая руки.

– Эврет!

– Это не имеет значения, – он вошёл в комнату, зажёг свет и принялся снимать

сапоги. – Ты сделала то, что нужно?

Левана редко видела его спальню при свете, Эврет не раскрывал свои тайны. За

десять лет она всё ещё чувствовала себя тут гостьей.

– Почему ты согласился жениться на мне?

Он остановился на короткое мгновение, прежде чем снять второй ботинок.

– Что ты имеешь в виду?

– Оглядываясь назад, я удивляюсь. Казалось, мне приходилось принуждать тебя к

каждому поцелую. Каждое мгновение вместе ты сражался. Ты был лишь джентльменом.

Почётным. Помнил Солстайс и был верен мне. Мне казалось… но я не уверена.

Эврет с тяжёлым вздохом опустился на мягкий стул.

– Мы не должны об этом сейчас говорить. Что было, то было.

– Но я хочу знать! Почему ты сказал "да", если не любишь меня? Ты не хочешь быть

принцем. Не хочешь, чтобы Зима была принцессой. Тогда почему да?

Она видела, что он долго молчал – и пожал плечами.

– У меня не было выбора.

– Конечно, был! Если бы ты не любил меня, сказал бы нет.

Он невесело засмеялся, опёршись головой о спинку стула.

– Нет. Ты очень ясно показала, что мне нельзя отказать. Скажи, что я неправ. Скажи,

что позволишь уйти.

Левана открыла рот, чтобы сказать, что дала бы ему свободу, если он этого хотел.

Но слова не пришли.

Она вспомнила это утро так ясно. Её кровь на простынях. Вкус кислых ягод. Горькая

память о его ласках, знание, что он её на одну ночь – и ещё никогда не её.

Нет.

Нет, она бы не дала ему уйти.

Она вздрогнула, её взгляд упал на землю.

Каким глупым ребёнком она была.

– Сначала я подумал, что это твоя игра, – продолжал Эврет, хотя было ясно, что он

уже высказал своё мнение. – Как сестра. Пытаешь заставить меня полюбить. Думал, ты

устанешь от меня и оставишь в покое, – между бровями образовалась линия. – Но когда

ты сказала жениться на тебе, я понял, что слишком поздно. Я не знал, что ты сделаешь,

если я буду бороться – действительно бороться, – с тобой. Ты хороша в манипуляциях, и

я не смог бы сопротивляться, если б ты приказала. И я боялся, что если я откажу, то ты

можешь… можешь сделать что-то плохое.

– И что я могла сделать?

Он пожал плечами.

– Я не знаю, Левана. Арестовать меня. Казнить.

– Казнить за что? – рассмеялась она, хотя было не смешно.

Его челюсть напряглась.

– Я думал об этом. Ты могла сказать, что я тебя принудил или угрожал. Могла

сказать, и моё слово против твоего – ничто, ты знаешь, и я проиграл бы. Я не мог

рисковать. Не Зимой. Не мог позволить тебе разрушить то, что осталось у меня.

Левана отшатнулась, словно поражённая.

– Я никогда не сделала бы этого с тобой.

– Как мне было знать? – он почти кричал. Он никогда не кричал, и она ненавидела

его за это сейчас. – Ты держала власть. Всегда держала власть! Это так утомительно –

всегда бороться с тобой. Я просто поддался. Быть твоим мужем – это защитило бы

немного Зиму. Не так много, но… – он стиснул зубы, сожалея, что наговорил столько, а

после покачал головой. Тон успокоился. – Я понял, что однажды ты устанешь от меня,

мы с Зимой будем далеко отсюда, всё закончится.

Сердце Леваны билось.

– Прошло уже почти десять лет.

– Я знаю.

– И сейчас? Ты ещё ждёшь, когда всё закончится?

Выражение его лица смягчилось. Гнев исчез, сменившись раздражением, хотя его

слова были душераздирающе жестокими.

– Ты всё ещё ждёшь, пока я полюблю тебя?

Она напряглась и кивнула.

– Да, – прошептала она.

Его лоб поморщился. Грусть. Сожаление.

– Мне очень жаль, Левана. Мне очень жаль.

– Нет. Не говори так. Я знаю, что ты заботишься обо мне. Ты единственный, кто

когда-либо это делал. С тех пор… с моего шестнадцатого дня рождения ты

единственный, кто дарил мне подарки, – она подняла кулон. – Я всё ещё постоянно его

ношу! Из-за тебя! Потому что я люблю тебя, и я знаю… – она сглотнула, пытаясь

сглотнуть слёзы. – Я знаю, ты тоже меня любишь. Всегда. Пожалуйста…

Его глаза тоже намокли. Заполнились не любовью, а раскаяньем.

Срывающимся голосом он прошептал:

– Это был подарок Сол.

Левана замерла.

– Что?

– Кулон. Это была идея Сол.

Слова дошли до её ушей, словно осушая всё.

– Сол… Нет. Гаррисон сказал, что от тебя. Карточка. От тебя.

– Она видела, как ты восхитилась в магазине её одеялом, – сказал Эврет. Его голос

был нежным, словно он говорил с маленьким ребёнком на грани срыва. – Земля. Вот

почему она подумала об этом кулоне.

Она вцепилась в кулон, но, вопреки тому, как плотно она держала, она чувствовала,

как надежда водой утекала сквозь пальцы.

– Но… Сол? Зачем? Почему она…

– Я рассказал ей о том, что видел твои чары. Перед коронацией.

Во рту у Леваны пересохло, и смерть возвращалась к ней.

– Думаю, она чувствовала. Что делает тебе боль. Она думала, что ты одинока и

нуждаешься в друге. Потому попросила присматривать за тобой, пока я был во дворце, -

он сглотнул. – Быть добрым.

Он казался сочувствующим, но Левана знала, что это лишь прикрывало его

истинные чувства. Жалость. Он жалел её.

Сол жалела её.

Болезненная, неуместная Солстайс Хейл.

– Подвеска была её идеей, – сказал Эврет, глядя в сторону. – Но карточка – моей. Я

хочу быть твоим другом. Заботиться. И забочусь.

Она выпустила подвеску быстрее, чем уголёк.

– Я не понимаю. Я не… – она давилась рыданиями. Она чувствовала, что тонет, и

отчаянье раздирало её, её лёгкие пытались дышать, но воздуха больше не было. –

Почему ты не попробовал, Эврет? Ты не можешь даже попытаться полюбить меня! –

пересекая комнату, она встала на колени перед ним и взяла его руки в свои. – Если бы

ты просто позволил любить тебя, позволил показать тебе, что я могу быть той женой,

которой ты хочешь, мы бы могли…

– Стой. Пожалуйста, остановись.

Она сглотнула.

– Ты так отчаянно делала это, пыталась превратить во что-то наш брак. Разве ты

никогда не задавалась вопросом, что может быть? Ты могла отпустить, позволить

реальности быть между нами? – он сжал её руки. – Я давно говорил, что, выбирая меня,

ты отказалась от шанса найти счастье.

– Ты не прав. Я не могу быть счастливой без тебя.

Его плечи опустились.

– Левана…

– Серьёзно! Да! Мы можем начать всё сначала. Сначала. Притвориться, что я опять

принцесса, ты новый гвардеец, что защитил меня! Мы будем действовать, как при

первой встрече! – голова закружилась от мыслей, и Левана вскочила на ноги. – Ты

можешь поклониться сначала, да. И представиться!

Он помассировал лоб.

– Я не могу.

– Конечно, можешь! Разве повредит попытка, после пережитого?

– Я не могу делать вид, что мы не встречались, когда ты всё ещё… – он показал на неё

рукой.

– Ещё что?

– Как она.

Левана поджала губы.

– Но это я такая сейчас. Я!

Проведя рукой по волосам, Эврет встал. Левана на мгновение подумала, что он

собирается сыграть. Поклонится, и они начнут заново. Но вместо этого он обошёл её и

повернулся к одеялу на кровати.

– Я устал, Левана. Давай завтра поговорим, ладно?

Завтра.

Завтра они всё ещё будут женаты. И на следующий день. И ещё. Всю вечность он

будет её мужем и не будет её любить. Желать. Верить.

Она вздрогнула, боясь больше, чем за всё время.

После стольких лет в лунных чарах их было почти невозможно отпустить. Её мозг

изо всех сил пытался сбросить её вид.

Дрожа, она обернулась.

Эврет почти снял рубашку. Он бросил её на кровать и поднял взгляд.

Задохнувшись, он отступил на шаг, едва не сбив бра со стены.

Левана отшатнулась, обхватив себя руками. Она опустила голову, и волосы упали на

её лицо, скрывая всё, что можно. Она подавила желание прикрыть шрамы руками.

Отказалась натянуть чары.

Чары, что он всегда любил.

Чары, что он всегда ненавидел.

Казалось, сначала он даже не дышал. Просто смотрел на неё, в ужасе потеряв дар

речи. Наконец-то он сжал губы, положил дрожащую руку на спинку кровати, чтобы не

упасть. Тяжело сглотнул.

– Вот, – сказала она, когда новые слёзы потекли из её целого глаза. – Правда, которую

я не хотела тебе показывать. Теперь ты счастлив?

Он моргал слишком часто, и она могла понять, как трудно теперь держать её взгляд.

Не смотреть в сторону, а ведь ему явно хотелось.

– Нет, – его голос звучал грубо. – Не счастлив.

– И если бы ты знал это с самого начала, то смог бы полюбить меня?

Он долго кусал губы, прежде чем начать.

– Я не знаю. Я… – он закрыл глаза, словно собираясь перед тем, как увидеть её. На

этот раз он не дрогнул. – Дело не в том, как ты выглядишь или нет, Левана. Ты

контролировала меня и манипулировала десять лет, – выражение его лица стало

страдальческим. – Я хотел, чтобы ты показала мне это давно. Может быть, всё было бы

иначе. Я не знаю. Теперь мы никогда не узнаем.

Он отвернулся. Левана смотрела на его спину, не чувствуя себя королевой. Она была

глупым ребёнком, жалкой девушкой, хрупкой, разрушенной вещью.

– Я люблю тебя, – прошептала она. – Так сильно, как только можно.

Он напрягся, но даже если ответил, она ушла раньше и не смогла услышать.

29.

– Иди сюда, сестрёнка. Я хочу тебе кое-что показать, – Ченнэри улыбнулась самой

тёплой улыбкой, махая взволнованной Леване.

Инстинкты приказывали быть осторожной, ведь прежде энтузиазм Ченнэри

обращался жестокостью. Но сопротивляться было трудно, и даже если инстинкт

говорил Леване отступать. Ноги несли её вперёд.

Ченнэри лучше знала, как использовать дар на маломыслящих детях, особенно на

младшей сестре. Няни ругали её сотни раз.

В ответ она только лучше это скрывала.

Ченнэри стояла на коленях перед голографическим камином их общей детской,

нежной и тёплой, в отличие от ревущего пламени и треска брёвен в иллюзии. За

исключением праздничных свечей, огонь на Луне был строго запрещён. Дым слишком

быстро завалит купол, отравит их драгоценный запас воздуха. Но голографические

камины были популярны, и Леване всегда нравилось наблюдать, как танцевало пламя,

бросая вызов предсказуемости, как тлели и рассыпались деревянные брёвна, как

сгорали. Она наблюдала за ними часами, поражённая тем, как пылал огонь, поедая

журналы, но не выходя на свободу.

– Часы, – сказала Ченнэри, когда Левана оказалась рядом. Она поставила маленькую

миску со сверкающим белым песком на ковёр, взяла щепотку и бросила его в

голографическое пламя.

Ничего не произошло.

Содрогнувшись с опасением, Левана посмотрела на сестру, и в тёмных глазах

Ченнэри плясал костёр.

– Он ненастоящий, да? – наклонившись, Ченнэри провела рукой сквозь пламя.

Пальцы остались целыми. – Лишь иллюзия. Как лунные чары.

Левана была ещё слишком маленькой, чтобы контролировать свои лунные чары, но

она чувствовала, что это не то же самое, что и голографический камин.

– Иди вперёд, – сказала Ченнэри. – Коснись.

– Я не хочу.

Ченнэри посмотрела на неё.

– Не будь ребёнком. Оно не реальное, Левана.

– Я знаю, но… я не хочу, – инстинкты заставили Левану положить руки на колени.

Она знала, что оно нереальное. Она знала, что голограмма не навредит. Но она знала, что

огонь опасен и иллюзии опасны, и можно обмануться верой о вещах, ведь нереальное

иногда самое опасное.

Разозлившись, Ченнэри схватила Левану за руку и дёрнула вперёд, почти вытягивая

её в огонь. Левана взвизгнула и попыталась отступить, но Ченнэри устояла, держа её

маленькую ручку над светящимся пламенем.

Конечно, она ничего не чувствовала. Просто тонкое тепло, что даёт пламя, чтобы

казаться более достоверным.

Через минуту пульс Леваны начал успокаиваться.

– Видишь? – фыркнула Ченнэри, хотя Левана не была уверена, что именно только

что сделала. Она всё ещё не хотела прикасаться к голограмме, и как только сестра

отпустила её, она одёрнула руку и медленно отошла на ковёр.

Ченнэри проигнорировала отступление.

– Теперь – часы, – Ченнэри выпустила спичечный коробок, что взяла, возможно, с

алтаря в большом зале. Она зажгла одну, прежде чем Левана поставила под сомнение и,

наклонившись, прижала спичку к нижней части голограммы.

Ничто не должно воспламениться. Очаг не загорится. Но это было незадолго до того,

как Левана увидела новую вспышку среди тлеющих брёвен. Реальное пламя

распылялось, и Левана увидела сухие сворачивающиеся листья. Голограммой

скрывалась растопка, но реальное пламя превзошло иллюзию.

Плечи Леваны поникли. Предупреждение в голове кричало встать и уйти, сказать,

что Ченнэри нарушила правило, остановить всё, пока пожар не усилится.

Но она этого не делала. Ченнэри бы вновь назвала её ребёнком, и если Левана

осмелится поймать принцессу на деле, Ченнэри найдёт способы её наказать.

Она словно приросла к ковру и наблюдала, как пламя росло и росло.

После того, как оно выросло до размеров голограммы, Ченнэри вновь полезла в

маленькую миску с песком – или, может быть, сахаром, – и бросила его в огонь.

На сей раз он посинел, затрещал и исчез.

Левана ахнула.

Ченнэри проделала это ещё несколько раз, становясь смелее, ведь эксперимент был

удачным. Две щепотки. Целая горсть – маленькие фейерверки.

– Хочешь попробовать?

Левана кивнула. Схватила крошечные кристаллы и бросила их в огонь. Она

смеялась, когда голубые бенгальские огоньки вздымались вверх к корпусу и врезались в

каменную стену у дымохода.

Поднявшись на ноги, Ченнэри оглянулась, пытаясь найти в детской что-то

интересное, что будет гореть. Чучело жирафа курилось, обуглилось, долго ловило пламя.

Старая кукла расплавилась и свернулась. Деревянные игрушки, что медленно обгорали

под защитным покрытием.

Но тогда как Левана была очарована реальным пламенем, запахом пепла и почти

болезненными взрывами на её лице, дымом, что темнил обои над головой, она могла

сказать, что Ченнэри становилась более озабоченной с каждым экспериментом. Ничего

не было столь фееричного, как простые, элегантные искры из песка.

Ножницы.

Рванувшись прочь, Левана повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, что

Ченнэри бросила прядь волос в пламя. По мере того, как локон свернулся, почернел и

растворился, Ченнэри хихикала.

Левана потянулась к затылку, нашла прядь, что отрезала с её головы Ченнэри.

Слёзы выступили на глазах.

Она попыталась подняться на ноги, но Ченнэри была быстра, схватила её за юбку.

Она усадила её на пол. Она закричала и упала на колени, едва остановившись, чтобы не

удариться лицом в пол.

Даже когда Левана попыталась откатиться, Ченнэри поймала её платья между

ножницами, и звук рвущейся ткани разрывал и голову Леваны.

– Прекрати! – закричала она. Когда Ченнэри крепко держала её юбку и разорвала

ткань до бёдер Леваны, та попыталась схватить столько ткани, сколько могла, и

выдернула её из рук Ченнэри.

Материал оторвался, и Ченнэри вскрикнула, упала в огонь. С визгом она выбралась

из очага, а лицо исказилось от боли.

Левана с ужасом уставилась на сестру.

– Прости. Я не хотела. Ты в порядке?

Было ясно, что Ченнэри не в порядке. Она сжала губы, взгляд потемнел с яростью,

которую Левана никогда не видела, а она часто видела гневающуюся сестру. Она

отшатнулась, кулаки всё ещё сжимали юбку.

– Я сожалею, – вновь начала она.

Не обращая внимания на неё, Ченнэри коснулась её плеча и повернула так, что

Левана могла увидеть ту сторону. Это случилось так быстро. Верхняя часть её платья

была обугленной, но ничего не загорелось. Левана могла видеть на шее своей сестры

красноту, небольшие волдыри над вызовом платья.

– Я позову врача, – сказала Левана, поднимаясь на ноги. – Тебе надо воду… или лёд…

– Я пыталась спасти тебя.

Левана сделала паузу. Слёзы боли блестели в глазах сестры, но они были омрачены

безумием и яростью.

– Как?

– Помнишь, сестрёнка? Помнишь, как я пришла сюда и увидела, что ты играешь с

реальным огнём в камине? Помнишь, как ты упала, думая, что тебе не повредит, как

голограмма? Помнишь, как я обожглась, пытаясь тебя спасти?

Моргнув, Левана попыталась отступить, но ноги были прикованы к ковру. Не от

страха или неуверенности – Ченнэри контролировала её ноги. Она была слишком юна и

слаба, чтобы уйти.

Ужас поднялся по спине, по коже пробежались мурашки.

– Сестра, – запнулась она, – надо положить лёд на твои ожоги. Прежде чем… прежде

чем станет хуже.

Но выражение Ченнэри вновь изменилось. Ярость искривила её чем-то жестоким,

садистским, голодным и любопытным.

– Иди сюда, сестрёнка, – прошептала она, и несмотря на то, что что-то сжало её

внутренности, ноги подчинились. – Я хочу тебе что-то показать.

30.

Левана не могла перестать плакать, как ни пыталась. Рыдания были болезненными,

приходили так быстро, когда она замирала от неспособности дышать, как дрожали

лёгкие. Она упала на колена, раскачивалась и дрожала. Она хотела перестать плакать.

Так сильно хотела перестать плакать, не в последнюю очередь потому, что знала. Что

Эврет в покоях может услышать её. И она мечтала, чтобы он пожалел её, чтобы звук её

слёз смягчил его сердце и привёл его к ней. Он успокоит её и будет держать, осознает,

что их любовь взаимна.

Но она плакала достаточно долго без мужа, чтобы понять, что этого не будет. Ещё

одна несбывшаяся фантазия. Просто ещё одна ложь, в которую она бежала, не понимая,

что сваривала прутья клетки.

Наконец-то слёзы замедлились, боль потускнела.

Когда она смогла дышать и думала, что может стоять, не падая, она опёрлась о

спинку кровати и рывком встала на ноги. Слабо, но держалась. Без сил, чтобы вернуть

чары, она сорвала драпировку с кровати и завернула голову. Она будет призраком во

дворцовых залах, но это прекрасно. Она казалась призраком. Она лишь вымысел.

Придерживая завесу вокруг тела, она вышла из спальни. Два стражника стояли за

пределами королевских покоев, с безмолвным вниманием отреагировали на её

появление. Если б они удивились ткани на её голове, всё равно не показали бы, и шли на

почтительном расстоянии.

Вопреки тому, что она скрыла себя, она никого не увидела ночью. Даже слуги спали.

Она не знала, куда собиралась идти, пока через минуту не поняла, что стоит у

сестринской спальни – или тем, что было сестринской спальней во время её короткого

правления как королевы восемь лет назад. Левана могла бы взять эти палаты, как свои,

больше и просторнее, чем её комната, но она пользовалась тем, что комната рядом с

Эвретом и Зимой. Ей нравилась идея, что королеве не нужны богатство и роскошь,

только окружение любви её семьи.

Она интересовалась, смеялись ли придворные за спиной всё время. Она была

единственной, кто не признавал, насколько ложными были её семья и брак?

Оставив охранников в зале, она открыла дверь сестры. Было открыто, и Левана

ожидала увидеть тут запустение. Конечно, слуги знали, что она никогда сюда не придёт,

могли забрать все прекрасные сокровища внутри.

Но Левана вошла в комнату, и свет мерцал, освещая комнату спокойным свечением,

как она запомнила, остался даже слабый запах духов сестры. Это как музей, кусочек

прошлого. Расчёска тщеславной сестры, хотя очищенная. Невозмутимо. Покрывала –

кремовый бархат и филигранная крошечная корона на вершине, где спала маленькая

Селена, о чём не знала и Левана. Она думала, что ребёнок оставался с кормилицей или

няней на первый год, а не в покоях матери.

Ей пришло в голову при взгляде на эту маленькую, красивую кроватку, сладкую,

невинную и безобидную, что, вероятно, надо что-то чувствовать. Раскаянье. Вину. Ужас

за то, что она совершила.

Но ничего не было. Ничего, кроме своего разбитого сердца.

Посмотрев в сторону, она увидела то, за чем пришла – зеркало сестры.

Оно стояло в дальнем углу, стекло серебрилось в тени. Оно было выше Леваны, с

серебряной рамой, что с годами потемнела. Металл был в сложных завитушках с

короной на вершине. По бокам кружились серебряные цветы и колючие ветви, что

сплетались вокруг рамы, глядя, словно росли из зеркала, как будто когда-то поглотят

его до конца.

Левана только однажды стояла перед зеркалом, в шесть лет. Когда Ченнэри

заставила её всунуть в камин руку, а потов вторую, а потом левую сторону лица, без

милосердия. Ченнэри даже не прикоснулась к ней. Контролируя её разум, Ченнэри не

дала Леване сопротивляться, бежать, отойти от пламени.

Только тогда, когда её крики притащили слуг, что работали в детской, Ченнэри

отпустила её и сказала, что пытается помочь своей сестре. Глупой, любопытной

сестрёнке.

Некрасивой, испорченной шрамами сестрёнке.

Зеркало принадлежало их матери, и у Леваны были слабые воспоминания о том, как

королева Яннэли прихорашивалась перед ним, прежде чем выходила, улыбалась, когда

не была раздражена присутствием своего потомства. По большей частью Левана

помнила свою мать слишком искусственной. Бледной, как труп, с платиновыми

волосами и тяжёлыми фиолетовыми глазами, что, казалось, заставляли всё остальное

гаснуть. Но когда она сидела перед зеркалом, Яннэли становилась собой. И она была как

Ченнэри, с естественно загорелой кожей и блестящими каштановыми волосами.

Красивой. Может быть, красивее, чем с чарами, но не так бросалась в глаза. Не такая

царственная.

Левана могла вспомнить её очень молодой, и кошмары о маме, и двор, где у всех

было два лица.

Ченнэри утверждала, что зеркало перешло ей после убийства, и Левана больше его

не видела. Что всё хорошо. Она не видела зеркала. Ненавидела свои размышления и

истины. Ненавидела, казалось, как те, кто ненавидел её, что сделала, когда весь двор

ходил с фальшью, как она.

Теперь Левана напряглась и пошла к стойке уродства. Её отражение оказалось в

поле зрения за белой тканью, и она удивилась, поняв, что не походит на призрака.

Скорее на невесту второй эпохи. Бесконечное счастье может быть за покрывалом.

Безграничная радость, столько мечтаний исполнит.

Схватив края ткани, она подняла её над головой.

Она поморщилась, вздрагивая от отражения. Ей потребовалось собрать всё

мужество, прежде чем посмотреть, и даже тогда она почти отвернулась, чтобы быстрее

сбежать, когда станет слишком больно.

Было хуже чем она помнила, но ведь она столько лет пыталась забыть.

Её левый глаз был плотно закрыт, а кожа превратилась в горбы и рытвины.

Половина её лица была парализована, часть волос никогда не росла. Шрамы тянулись по

шее, плече, груди и рёбрам, скользили по руке.

Врачи тогда сделали всё, что могли. По крайней мере, спасли ей жизнь. Сказали, что

когда она вырастет, у неё будут шансы. С помощью операций можно заменить

разрушенную плоть. Трансплантация волос. Изменение структуры костной ткани. Они

могли даже найти ей новый глаз. Поиск идеально подходящего будет трудным, но они

перероют всю страну для подходящего донора и, конечно же, никто не посмеет отказать

принцессе в том, что она попросит. Даже в глазе.

Но всегда будут шрамы, и ей были противны мысли о чужих глазах. Чужих волосах.

Коже с её задней части бедра, пересаженной на лицо. Легче развивать чары и делать

вид, что ничего не случилось.

Теперь все забыли, как она действительно выглядела, будто бы и не было вопроса о

хирургических операциях. Она не могла думать о хирургах, что парили над её

бессознательным, гротескным телом, придумывая способ, как лучше спрятать её

безобразие.

Нет. Её лунные чары работали. Её лунные чары были реальностью, независимо от

того, что думал Эврет. Независимо от того, что думали все.

Она прекраснейшая королева Луны, что когда-либо правила.

Схватив ткань, она потянула завесу, закрывая себя. Сердце билось панически, пульс

барабанил в ушах.

С криком она потянулась за серебряной расчёской и швырнула её со всей возможной

силой в зеркало.

Паутина трещин пробежалась по стеклу, ведя к серебряной оправе. Сто незнакомых

людей в вуалях смотрели на неё. Она вновь закричала, хватала всё дорогое – вазу, духи,

шкатулку, – и швыряла в зеркало, наблюдая, как дробились осколки стекла, как падали

на пол. В конце концов, она запустила стул с белым бархатом.

После этого зеркало рухнуло, и стекло рассыпалось по всей спальне.

Стража ворвалась в дверь.

– Ваше Величество! Всё хорошо?

Задыхаясь, Левана отбросила стул и рухнула на колени, не обращая внимания на то,

что её голень разрезал осколок. Дрожа, она поправляла завесу над головой, убеждаясь,

что полностью сокрыта.

– Ваше Величество?

– Не подходите! – закричала она, поднимая руку.

Стража остановилась.

– Я хочу… – она почти захлёбывалась словами, стирая слёзы с лица. Это была борьба,

чтобы остановиться, и голос был твёрдым, когда она вновь заговорила. – Хочу, чтобы

все зеркала во дворце разрушили. Все. Проверьте людскую, прачечную, всё. Весь город!

Уничтожьте их и бросьте стекло в озеро, и я больше никогда в них не посмотрю.

После долгого молчания пробормотал один из гвардейцев:

– моя королева…

Она не могла сказать, означали ли слова, что всё будет сделано, или что она безумна.

Не важно.

– После того, как все зеркала будут уничтожены, хочу, чтобы для дворца заказали

специальное стекло, что заменит все окна и каждую стеклянную поверхность. Ничего не

отражающее стекло. Вообще.

– Это возможно, моя королева?

Медленно выдохнув, Левана схватилась за край кровати и поднялась на ноги так

изящно, как могла. Она поправила вуаль и вновь повернулась к страже.

– Если нет, то в этом дворце вообще не будет стекла.

31.

– Да, да, это будет работает. Я рада.

Техник поклонился, его лицо озарило явное облегчение, но Левана уже

игнорировала его, внимательно глядя на специальный экран, что она поручила вставить

в серебряную оправу зеркала её сестры. Разрушенное стекло швырнули в озеро с

остальными.

Она провела пальцем по экрану, проверяя его функциональность. Большинство

развлечений на Луне передавались через узловые голограммы или огромные экраны на

стенах куполов. Но видеопотоки с Земли не всегда переходят на голографию, так что

вновь ведённые в эксплуатацию нетскрины больше походили на земные технологии.

Это полезно и красиво. Ей нужно наблюдать за людьми во внешних секторах. Общаться с

императором Содружества. Она будет проверять новостные ленты, как только армия

будет выпущена.

Хорошая королева – хорошо проинформированная королева.

Она остановилась, когда землянин на ленте новостей рассказывал о Восточном

Содружества. Император Рикан одиноко стоял на трибуне с флагом страны, солнце

восходило за ним. Молодой принц стоял рядом с политическим политиком с кислым

лицом и опустил глаза. Он был ребёнком, не старше Зимы. Но у отца было столь

несчастное выражение, что притянуло Левану.

Пресс-конференция обсуждала недавнюю трагедию.

Возлюбленная императрица умерла, ни от чего иного, как от болезни Леваны во

время благотворительной поездки в охваченный чумой город на западном краю

содружества.

Мёртвые от летумозиса.

Левана рассмеялась – ничего не могла с собой поделать, вспоминая о мечтательном,

невоспитанном комментарии Ченнэри, что императрицу можно убить.

Это было не убийство. Не убийство.

Это была судьба.

Простая, изысканная, очевидная судьба.

Больше не щеголять по Земле совершенной королевской семье в совершенном

маленьком дворце на совершенной маленькой планете. Нет, больше они не будут

претендовать на счастье, что так долго ускользало от Леваны.

– Моя королева?

Она повернулась к технику. Он сжимал пару перчаток и казался испуганным.

– Да?

– Я только хотел сказать, что… надеюсь, вы знаете, ваши чары не переходят по

нетскрину? Если хотите отправлять любые видео по порт связи или проводить

радиопередачи, я имею в виду.

Губы Леваны растянулись в улыбке.

– Не волнуйтесь. Я сделала заказ у портнихи на этот случай, – она посмотрела на

отвесную кружевную вуаль, что доставили всего пару дней назад, куда более

непрозрачную, чем фата, но дарившую ей тайну и безопасность.

Отправив техника, Левана повернулась, чтобы посмотреть на траур королевской

семьи Содружества. За этот месяц с момента борьбы с Эвретом и нападения на зеркала

она стала королевой больше, чем когда-либо была. Она почти не спала. Едва ела. Она,

Сибил Мира и остальные придворные долгие часы обсуждали торговые и

производственные соглашения между внешними секторами, а ещё новые методы

повышения производительности. Необходимо нанять дополнительную охрану и

обучить их, чтобы патрулировать внешние секторы. Некоторые из молодых людей не

шли добровольцами, особенно те, у которых были семьи в секторах, где они работали.

Левана решила эту проблему, поставив под угрозу жизнь семьи, и они были так

обеспокоены, что быстро изменили своё мнение. Комендантский час, восстановление

необходимого отдыха и защита работников не пользовались успехом, но Левана

показала на публичных примерах людей, что отказались подчиняться законам, и все

увидели разумность этого.

Сейчас она делала страну сильной и стабильной, но была проблема, которую Левана

не могла игнорировать.

Ресурсы Луны исчерпывались быстрее, чем когда-либо, как говорили отчёты.

Только реголит, казалось, никогда не заканчивался, но вода, сельское хозяйство, лесная

промышленность, металлообрабатывающие заводы, утилизация – всё зависело от

пространства в атмосфере и гравитационных куполов, а ещё материалов, завезённых с

Земли много поколений назад.

Больше роскоши, культуры, техники, тренировочных площадок и судов, и всё

меньше ресурсов.

Придворные предупреждали, что они не выдержат такой уровень развития больше,

чем десять-двадцать лет.

На экране император Рикан покинул стену. Наследный принц дёргал галстук.

Содружество плакало.

– Земля, – прошептала Левана, пробуя это слово на языке, и ей показалось, словно

она пробовала впервые. Или впервые имела а виду именно Землю. – Вот что нам нужно.

И почему бы им не получить её? Они сильнее, умнее, мощнее. Земляне в сравнении с

ними просто дети.

Но как лучше её захватить? Слишком много землян для промывания мозгов, даже

если все придворные ринутся на них. Но летумозис растекался – вот только понадобятся

годы, прежде чем она успеет использовать антидот. И её солдаты-волки ещё не были

готовы для полномасштабной атаки. Ещё столько всего надо сделать, если она хочет

взять Землю силой.

Но, как она узнала от Ченнэри, не всегда надо брать силой. Иногда лучше заставить