Текст книги "После огня (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
22
Из кабинета генерала Риво Юбер вернулся в свой в мрачном расположении. Совещания навевали на него невозможную тоску. Доклады он ненавидел – писать, читать, слушать. Нынче речь шла об отправке следующей партии признанных попутчиками и отказавшихся от выплаты штрафа на работы в Лёррах. Хоть какая-то польза – очистить леса и траншеи у обочин от трупов. Несколько дней назад он сам оттуда вернулся. Ездил вовсе не по поручению и не по надобности. Хотел своими глазами посмотреть на лица этой массы людей, еще несколько месяцев назад убежденных в том, что все идет, как надо, что все верно и честно.
Надежды его не оправдались. Все, что он видел, это несчастных и обездоленных, роющих ямы, переносящих трупы, изъеденные червями и наполовину разложившиеся. А он никогда не желал относиться к ним как к несчастным и обездоленным. Их он желал ненавидеть.
Теперь внезапно понял, что цепляется за свою ненависть к ним, чтобы забыть о себе. Наверное, осознание этого пробило в его голове в то мгновение, когда его едва не стошнило от запаха, который стоял вдоль дороги, по которой ехал.
В Констанце, в своем кабинете он теперь отчего-то тоже чувствовал этот запах. И в доме, где жил. И у озера – везде. Будто бы этот запах проник в него самого и стал его неотъемлемой частью.
В дверь постучали. Юбер поднял голову и крикнул:
– Входите!
В кабинете показалась голова капрала Жерома.
– Господин лейтенант, у комендатуры фрау Лемман, – проговорил он. – Просит разрешения переговорить с вами. Я проверил журнал – ее не вызывали.
Разумеется, ее не вызывали! Как вообще можно было вызывать ее после того, чему он невольно стал свидетелем в последние дни перед отъездом Ноэля! Уж о чем он не жалел, так это о том, что отправил ее в Лёррах.
– Чего ей нужно? – спросил он.
– Говорит, по частному делу.
– Хорошо, пусть войдет, – нехотя проговорил Юбер.
Он откинулся на спинку стула, достал из кармана пачку сигарет и закурил, дожидаясь, пока ее обыщут и проведут в кабинет, и испытывая двойственное чувство любопытства и усталости. Усталость накатывала на него одинокими волнами, крепчающими с каждым днем. Любопытство исчерпывалось желанием увидеть, какая она теперь, после десяти дней на перезахоронении. Потому, когда, открываясь, скрипнула дверь, он, выпустив облако дыма, вгляделся внимательно в вошедшую женщину.
– Прошу прощения, что отвлекаю вас, господин капитан. Но мне нужна ваша помощь, – услышал он.
Голос ее был спокоен. Юбер улыбнулся и отметил про себя, что и выглядит она куда спокойнее, чем обычно.
– Фрау Лемман, вот так сюрприз. Давно не видал вас. У Тальбаха вы больше не бываете. В церковь не хожу я. Позвольте поздравить вас с возвращением герра Леммана. Полагаю, вашему счастью нет предела.
– Вы правы, господин капитан. Но есть то, что омрачает наше с ним счастье. Мы хотели бы вернуться домой, но, как вы знаете, я не могу уехать из Констанца.
– Очень сочувствую вам, фрау Лемман.
– Благодарю вас, – Грета слабо кивнула. – Но именно поэтому я и пришла. Помогите мне. Если бы мне назначили штраф…
– Вы пришли просить о штрафе?
– Я пришла просить вас, господин капитан, чтобы вы помогли мне со штрафом. Выплатив его, я могла бы уехать в Гамбург.
– То есть вам необходимо покинуть французскую оккупационную зону? То есть вы считаете, что достаточно перевоспитались, чтобы получить свидетельство о денацификации? То есть вы больше не врете властям, фрау Лемман?
– Я ничего не считаю, я всего лишь хочу уехать домой.
Грета подошла ближе к столу и, глядя прямо в глаза Юберу, сказала:
– И, если вы мне в этом поможете, вы окажете любезность французской зоне. Избавите ее от такой, как я.
– Кажется, я настаивал на том, что сперва вам придется оказать любезность мне?
– Это я хорошо помню, – равнодушно ответила Грета.
На ее спокойном лице двигались только губы, медленно проговаривая каждое слово.
Она подняла руки к волосам и вынула шпильки. Потом развязала на шее узенький шарфик и стала расстегивать пуговицы. Когда пальцы добежали до пояса юбки, она распахнула блузку на груди, спустила ее с плеч, с рук и следом за блузкой спустила бретельки сорочки.
– Иначе мне незачем было бы идти к вам, господин капитан, – сказала она, не отводя глаз.
Взгляд его потемнел, но при этом лицо оставалось безмятежным. Он медленно встал и подошел к ней, внимательно рассматривая ее тело, которое она так бесстыдно выставила ему на обозрение. Кожа была бледная, ключицы выпирали. Но грудь полная, высокая. Он протянул руку и провел пальцами чуть выше края ее сорочки. Потом поднял свой взгляд к ее губам. И улыбнулся.
– Однажды я сказал Уилсону, что мне стало бы легче, если бы он затолкал свой член вам в рот по самые яйца. Сейчас я думаю, что это дурацкая идея. Сделали бы его евнухом.
– Вам это не грозит, если это вас беспокоит.
– Меня беспокоит не это, Маргарита. Меня беспокоит то, что я дал ему слово помочь вам, если вы попросите. И я искренно надеялся на то, что вы не попросите.
– Так помогите, – она слабо пожала плечами. – У вас развязаны руки. И вы сможете сдержать слово дважды.
Юбер снова улыбнулся. Или нет… это была не улыбка. Это было похоже на гримасу, которая должна изобразить улыбку, но улыбкой при этом не будет никогда.
Когда несколько недель назад накануне отъезда у него поселился Ноэль, очень многое стало на свои места. Главным образом то, что теперь Юбер, наконец, окончательно уверился в том, что это его желание жениться на Маргарите Лемман – не блажь и не пьяный бред. Уилсон влюбился в женщину, которую он, капитан Юбер, хотел. И хотел давно. Еще с тех пор, как приметил ее официанткой в погребке. О соперничестве речи не шло. Уилсон был сдержан и спокоен. Ничего не говорил, но и взгляд его был другой… Такими глазами смотрела тетка, когда рассказывала, как вытаскивала из петли Мадлен. Вроде бы и живы все, и принимаешь все спокойно, а жить по-прежнему уже не станешь.
Теперь она пришла сюда, к нему. И предлагала себя, как он того ожидал очень давно. Потому что в действительности все женщины – шлюхи. В большей или меньшей степени. И все без исключения ждут того, чтобы их взял сильнейший из тех, кто дрался. Их судьба – принадлежать, они не приемлют равенства. Арийские шлюхи – в особенности. Им рожать от победителей. Им это внушали.
Но, черт подери, был этот болван Ноэль! Который влюбился в шлюху!
– Оденьтесь, тогда поговорим, – буркнул Юбер и отвернулся к окну.
Грета стала, не торопясь, одеваться. И спросила:
– Вы поможете мне?
– Уехать в Гамбург и избавить Констанц от вашей персоны? – он обернулся к ней. – Пожалуй. Как только найду способ. Вы не подлежите денацификации. Может быть, со временем учителей и допустят, но пока с этим строго. Это месяцы, может быть, годы. Ждать, как я полагаю, вы не хотите. Без этого разрешения на выезд вам не получить. Выбраться можно только нелегально. Как – пока не знаю. Но придумаю.
– Я понимаю, – Грета кивнула, сделала несколько шагов к двери и резко остановилась. – У меня есть еще одна просьба. Менее затруднительная, – опасаясь, что он откажет, она быстро смущенно добавила: – Передайте письмо лейтенанту Уилсону. Пожалуйста.
Она протянула Юберу конверт, который достала из кармана юбки. Он взял его и, криво усмехнувшись, проговорил:
– Ай-яй-яй, фрау Лемман… Счастливы с мужем, пришли ко мне, а письма пишете бывшему любовнику? Я теряюсь, разочарован я в немецких женщинах, или худшие ожидания подтвердились.
– Я не стану перед вами оправдываться, господин капитан. Впрочем, именно ваше хорошее мнение о немецких женщинах мне бы показалось лицемерным.
– Ваше право, Маргарита. Хорошо, я передам письмо. И как только придумаю, что делать с вами, дам вам знать. Вы можете идти.
Она только кивнула и пошла к выходу. Спина ее оставалась идеально ровной, и Юбер почему-то подумал, что не так уж сильно не понимает Уилсона… Несмотря ни на что. Грудь у нее, и правда, была красивее, чем у Карин – даже через сорочку. Едва дверь за фрау Лемман закрылась, он рванул край конверта и вынул из него исписанный ровными буквами листок.
«Дорогой Ноэль!
Не знаю, решусь ли я передать тебе это письмо. Найдет ли оно тебя, если передам. Станешь ли ты читать, если получишь. Я молюсь, чтобы ты не нуждался в моих словах и все давно забыл. И все же прости меня, что я отказалась уехать с тобой.
Я не могу бросить мужа. Зная, что он через многое прошел. Я также знаю, что он совершил много поступков, за которые должно быть стыдно. Но не я ему судья. Когда-то мы выбрали друг друга. Мы мечтали о многом. Ты должен меня понять. У тебя тоже была женщина, которую ты выбрал. Только представь, что она оказалась жива.
Однажды Рихард сказал, что у каждого свое прошлое, и оно всегда с нами. Да, я выбрала остаться – с ним, в своей стране. Грета Лемман всегда была трусливой. Это не оправдывает меня. Но теперь я рада, что ты уехал, и я не посмела позволить себе испортить твою жизнь. Ты слишком дорог мне для того, чтобы я навязывала тебе свое прошлое. В Лёррахе я увидела его достаточно ясно, чтобы понять, что однажды ты устанешь от тех упреков, которые будут связаны со мной. Ни минуты не сомневаюсь, ты бы проявил великодушие и оставался со мной из чувства долга. Но согласиться уехать с тобой – значило бы признать за тобой этот долг.
Не думай, пожалуйста, что я не люблю тебя. Я не жалею ни о чем. Каждое мгновение рядом с тобой было для меня подарком, праздником, только моим Рождеством.
Прощай. Будь счастлив за нас двоих. Я бесконечно сожалею, что вмешалась в твою жизнь. Но благословляю тот день, когда ты появился на пороге нашего дома».
Юбер сложил письмо и вернул его в конверт. Затем бросил на стол и подошел к окну. День за стеклом был до отвращения солнечным и светлым. Совсем не так, как в его душе. Потому что в душе его ни черта разобрать было нельзя, будто в сумерки.
– Два идиота! – процедил он сквозь зубы и выругался.
Несколько недель спустя капитан Анри Юбер самолично явился в дом Лемманов и сообщил, что вскоре будет перевозить в Гамбург двух известных ученых, в том числе и Альберта Кунца. В машине оставалось еще одно место. Для Маргариты Лемман.
23
Июль 1946 года
Известие о скором отъезде оказалось для Греты неожиданным. Она до конца не верила, что капитан Юбер станет что-то делать для нее. Тем более просто так. Она помнила о слове, данном им Ноэлю. И все же не верила. Ей казалось, что Юбер скорее отправит ее снова в Лёррах или на несколько месяцев в тюрьму, если узнает про Отто Бауэра, чем поможет ей.
Понимать, что капитану обязана своим освобождением, было тягостно. Это был долг, который она никогда не вернет. И все же благодаря этому человеку через несколько дней она уедет из Констанца.
Надо было подумать, что взять с собой. Только самое необходимое, остальное заберут Фриц и Рихард. На нее снова накатывал мерзкий страх. Как она поедет сама, с неизвестными ей людьми? Путь до Гамбурга неблизкий.
Фриц постановил, что, поскольку она будет выбираться с капитаном и приедет в любом случае раньше их, то временно устроиться она вполне сможет у Берты, их старой соседки, которая приютила и его самого, когда он явился в Гамбург в поисках семьи.
– Она славная и пустит тебя, – говорил он в свойственной ему спокойной и уверенной манере, будто разговаривал с подростком. – Может быть, тебе придется ждать несколько дней. Ну да это ничего. Побродишь по городу, осмотришься, может, найдешь, где подработать. Денег тебе хватит. Ешь, как птичка.
Рихард только неодобрительно вздохнул из своего кресла, следя за ними из-под бровей.
– А с этим домом что? – спросил он, словно бы между прочим.
– Может, продать! – воодушевился Фриц. – Все равно запрем, придет в запустение. Верно я говорю, Грета? Твой же дом!
Грета посмотрела на Фрица, потом на Рихарда. Продать дом было бы правильно. У них бы появились деньги, которые наверняка понадобятся в Гамбурге. Им нужно жилье, а Рихард мог бы попытаться снова завести лавку. Она знала, что старик мечтает об этом.
– Если найдется покупатель – продайте, – ответила она.
– У кого сейчас будут деньги на дом? – хмуро спросил старый немец. – Разве только за бесценок продать.
– Ну, быть может, кто из французов купит. У офицеров-то деньги быть должны, – отмахнулся Фриц. – Этот твой Юбер в Констанце обосноваться не думал?
– Лучше спросить у фрау Бауэр. Она многих знает. И среди французов тоже. Рихард, а вы можете поговорить с Тальбахом.
– Могу, могу, – проворчал Рихард.
– Сейчас многим жить негде, – гнул свое Фридрих. – А даже если сейчас не продадим, потом это сделаем. Не навсегда же эти проклятые зоны! Ей-богу, мы еще будем жить, как раньше. Без указаний.
– Как раньше, – эхом отозвалась Грета. – Скорее бы уже выбраться отсюда. Я устала.
Рихард снова неодобрительно вздохнул и уткнулся в газету.
После ужина, теперь уже точно последнего семейного ужина в Констанце, когда Фриц пошел курить на улицу, а Грета привычно мыла посуду, старик остался на кухне и угрюмо смотрел на нее. Потом тихо сказал:
– В Гамбурге он тебя не найдет, если станет искать. И, если честно, я не уверен в том, что и сам найду тебя в Гамбурге. Не нравится мне это все, ласточка. Совсем не нравится.
– Не говорите глупостей, – отмахнулась Грета. – Во всяком случае, лучше попробовать, чем сидеть еще неизвестно сколько лет в Констанце. Фрицу это когда-нибудь надоест, и он уедет. А я не хочу, слышите, не хочу оставаться здесь сама!
– Я тебя никогда не брошу. Тебе это известно. Мы говорили об этом. Но я с ума сойду, если с тобой что-то случится в дороге. Капитан Юбер может сделать все что угодно.
– Я же знаю, что вам тоже хочется вернуться, – Грета оставила посуду, подошла к столу и села рядом с Рихардом. – А капитан Юбер может сделать все что угодно. Потому я и обратилась к нему.
Она долго молчала, глядя перед собой.
– Со мной ничего не случится. Со мной уже ничего не может случиться.
– Ты молодая, – отмахнулся он, понимая ее слова именно так, как только и правильно было их понять. – Молодая, красивая, и плевать на все. Много лет я жил, пытаясь понять, зачем все это… Война – первая, вторая. Культя вместо руки. Сын, который совсем не тот, кого я хотел воспитать. Гербер и Хильда, у которых, может быть, даже могилы своей нет… А оказывается, все просто… В перерывах острее чувствуешь счастье, острее живешь. Сильнее любишь. Многое оказывается не тем, чем казалось, но раскаяния или сожаления нет.
Грета почувствовала, как что-то неизвестное до этой минуты шевельнулось внутри. Она подумала, что это была злость. Никогда раньше она не испытывала злости. Но сейчас была именно злость. Она повернулась к Рихарду всем телом и тихо проговорила:
– Вы правы, как обычно. Многое, да нет, почти все оказывается не тем, чем казалось. Раскаяние? Наверное, нет… Но сожаление… Я сожалею! Очень сожалею, что в тот день, в июле, пошла на чертов рынок. Хильда хотела пойти, а я ее не пустила. Сказала, что сбегаю быстрее.
– А я пошел закрывать лавку и прятать проклятый торшер! – прошипел Рихард. – Мы оба могли остаться, но не остались. А еще знаешь что? Еще можно было просто не развязывать войну, просто не верить национал-социалистам, просто жить как-то иначе. Но ничего этого не было. Ни у кого из нас не было. И если ты так и не научилась с этим жить, то я тебе не смогу помочь. И еще меньше сможет Фриц, потому что не любит тебя. Потому что просто гоняется за тем, чего не вернуть. И ради этого ты сейчас рискуешь собой?
– А я гоняюсь за Фрицем. И вовсе ничем не рискую.
Он кивнул и резко встал из-за стола.
– Тебе виднее. Кстати, не забудь захватить с собой свою шляпку. Обнову скоро купить не получится.
– Нет, – Грета опустила голову, разглядывая узоры на скатерти. – Я никогда не стану ее надевать. Зачем зря брать ненужную вещь.
– Мне жаль.
– Я думаю, она нам больше не пригодится, – Грета подняла голову, посмотрела на Рихарда и неожиданно улыбнулась. – Фриц вернулся, в тот самый день, когда я ее надела. Чего же нам желать еще?
Поднялась и поцеловала Рихарда в щеку.
– Старый ворчун, – пробормотала она и вернулась к посуде.
Он же подошел к ней со спины и прошептал на ухо:
– А ты – глупая перепуганная ласточка. Болван твой лейтенант. Надо было увозить тебя сразу. Теперь в голове уже совершенный бардак.
24
Со стола, из кипы документов и личных дел, на него глядела с крошечной фотографии Маргарита. Глядела хмуро и осуждающе. Юбер поморщился и сунул документы в большой картонный конверт. От ее личного дела он предусмотрительно избавился еще накануне. Будто никакого дела никогда и не было. Оставалась еще одна небольшая деталь в виде удостоверения личности, но это все позже. Когда удостоверение будет уже не нужно. Прибрав на столе все остальные бумаги, перевел дыхание. Теперь они лежали ровными стопками, как у порядочного чиновника, коим капитан Юбер так и не научился быть за этот год с лишним в Констанце.
– Господин капитан, профессор Кунц и профессор Хорнбергер ожидают вас.
– С регистрацией все в порядке?
– Да, господин капитан. Ни один из них не снимал жилья в Констанце. Кунц проживал у сестры, у Хорнбергера была квартира. Свидетельства у них в порядке. Генерал Риво посчитал, что причин отказать им в отъезде нет.
– Спасибо, капрал. Скажите, что я сейчас.
Капрал кивнул и скрылся в коридоре, прикрыв дверь. Юбер глянул в окно. День обещал быть солнечным. А значит, и жарким. Ну ее к дьяволу, такую погоду! Жара изматывала его. И он с куда большим удовольствием навестил бы питейное заведение герра Тальбаха, чем пускался бы в эту глупую авантюру.
Потом он взял со стола конверт и покинул свой кабинет. Проследовал по душному узкому коридору на улицу, куда уже подогнали служебный автомобиль. Оба почтенных господина с чемоданами стояли поблизости. Кунц обмахивался носовым платком и что-то говорил Хорнбергеру. Увидав Юбера, оба замолчали.
– Я полагаю, все готово? – спросил Юбер, приблизившись к ним.
– Да, господин капитан, – отозвался Хорнбергер.
– Дайте мне, пожалуйста, ваши документы. Когда мы будем выезжать, их попросят показать на посту.
– Да, да, конечно, – торопливо закивали ученые.
Через минуту оба удостоверения личности и письменные разрешения на выезд были в картонном конверте у Юбера.
– Как вам погода? – легко спросил капитан.
– Душновато, – отозвался Кунц. – Боюсь, в машине будет хуже.
– Давление?
– Есть немного.
– Ешьте меньше жирного, герр Кунц, – рассмеялся Юбер. – Рекомендую.
С этими словами он сел за руль и, дождавшись, пока оба профессора устроятся (Кунц впереди, Хорнбергер сзади), удовлетворенно кивнул обоим и тронулся. Несколько минут спустя они подъехали к дому Лемманов, и Юбер посигналил.
Грета вздрогнула. Резко, всем телом. И бросила быстрый взгляд на Рихарда. И если бы сейчас он ей сказал не выходить из дома, она бы не сделала и шагу. А впрочем, теперь уже поздно. Все поздно. Тряхнула головой и вскочила с кресла, в котором просидела все утро в ожидании капитана.
– Я буду ждать вас в Гамбурге, – улыбнувшись, сказала она Рихарду и подхватила небольшой чемодан, приготовленный еще вчера.
Старик кинулся за ней. Утром получил свой привычный кофе, а произнести хоть слово так и не удосужился. Теперь она уже уезжала, и все становилось по-настоящему.
– Ничего не бойся, мы скоро приедем, – сказал он ей. – Все будет хорошо. Ты ведь помнишь адрес Берты?
– Помню, – она кивнула, сжала его ладонь. – Время быстро пройдет. Мы скоро свидимся. Я буду скучать.
– Ну что вы медлите! Будто на всю жизнь расходитесь! – рассердился маячивший рядом Фриц. – Грета, дождешься, что твой капитан уедет.
Он выхватил у нее из рук чемодан и направился к двери. Грета поцеловала Рихарда на прощание и поторопилась за Фрицем.
– Он не мой, – проворчала она. – Он всего лишь помогает, чтобы я могла уехать в Гамбург и жить там с тобой.
– Ну да, разумеется, – кивнул он, открывая входную дверь. Вид его был отчего-то озадаченный и очень серьезный. – Мы приедем, как только справимся здесь со всем. Не волнуйся. Это совсем недолго.
– Я не волнуюсь. Ты прав, мы же не на всю жизнь расстаемся.
Когда они подошли к машине, Фриц остановился, посмотрел на водителя и пассажиров и, поставив чемодан на землю, притянул Грету за руку, крепко обнял, а потом шепнул на ухо:
– Мы все делаем верно, да?
Она могла чувствовать, как гулко бьется в его груди сердце, будто выскакивая. И как вспотели его ладони, но это, видимо, от жары, в то время, как ее из-за стекла автомобиля гипнотизировал взгляд Анри Юбера, которого тот не отрывал от ее лица.
– Да, – она быстро поцеловала мужа, – мне пора.
Отстранилась, наклонилась за чемоданом. Вся сцена становилась нелепой. От взгляда Юбера взмок затылок, а по спине пробежал холодок. Сколько дней они будут добираться до Гамбурга? Неделю? Две? Где были ее мозги, когда она ввязалась в это сомнительное предприятие…
– До встречи, Фриц!
Повернулась к капитану. Тот вышел из машины, подошел к ним и взял с земли чемодан.
– Не передумали? – спросил он с ленивой улыбкой на губах.
– Нет, господин капитан.
– Где ваше удостоверение? На посту попросят предъявить. Удобнее, чтобы было у меня.
– Да, да, конечно, – Грета достала из сумочки документ и протянула Юберу.
Капитан кивнул и пошел устраивать чемодан в багажнике. Через минуту он открыл ей дверцу заднего сидения и с прежней улыбкой сказал:
– Едемте, фрау Лемман!
Она махнула рукой Фрицу и, стараясь ни о чем не думать, села в машину.
Он остался у дороги смотреть им вслед. У окна точно так же замер Рихард. Потом, когда входная дверь хлопнула, старик подошел к столу, взял чашку с остатками кофе и выплеснул их в раковину. В это мгновение он злился на собственного сына. И не знал, что теперь делать с этой непроходящей злостью на единственного родного человека.
Машина свернула за угол дома, и Юбер рванул вперед, буркнув:
– Устраивайтесь поудобнее, Маргарита, дорогая неблизкая.
В ответ раздался негромкий смех Альберта Кунца, сидевшего впереди.
Грета пробормотала благодарность и уставилась в одну точку. Кажется, это было ухо Юбера, но она вряд ли понимала, куда смотрит и что видит. И надеялась, что от монотонной езды ее сморит сон. Тогда не надо будет смотреть, думать, торопить время.
Оба ученых молчали и так же напряженно смотрели прямо перед собой. Впрочем, шум мотора заглушал все прочие звуки. Солнечный свет падал ей на левую щеку, и начинал припекать белую кожу – более бледную, чем обычно. Людей на улицах попадалось немного. Утро раннее. Большинство были на службе. Грета могла только вдыхать и выдыхать душный и одновременно слишком сухой для Констанца воздух, который пока еще не обжигал легкие, но уже сейчас становился мучительным. Машину пару раз тряхнуло, когда Юбер куда-то сворачивал, но дома за окном сливались для нее, словно были одинаковыми. А она и их не видела.
А потом машину тряхнуло в последний раз, и она остановилась. Юбер продолжал сжимать руль и напряженно смотрел, как к ним подбегает человек в форме.
– Уже? – со смесью волнения и облегчения прошептал сидевший рядом с Гретой профессор Хорнбергер.
От короткого слова, которое прозвучало словно сквозь толщу воды, она очнулась и посмотрела в окно. Брови ее удивленно взлетели вверх, в горле застрял вопрос, и она заставила себя отвести взгляд от торопящегося к ним офицера, откинувшись на спинку сиденья.
Машина стояла перед шлагбаумом, у которого располагался пограничный пост. Офицер, спешивший к ним, остановился у автомобиля и склонился к Юберу. Что-то сказал, но почти неслышно – из-за того, что капитан не заглушил двигатель. А потом тот спокойным и удивительно расслабленным голосом ответил по-французски:
– Капитан Анри Юбер. Была договоренность о вывозе в Кройцлинген группы профессора Авершина. Профессор Альберт Кунц, профессор Карл Хорнбергер, личный секретарь профессора Авершина, Маргарита Уилсон. Вот документы.
Он протянул постовому картонный пакет.
Тот взял бумаги и отошел с ними к другому офицеру, который вышел из здания поста.
Грета провожала его взглядом и убеждала себя, что ей все послышалось. Но «секретарь» почти на всех языках звучит одинаково. Кто такой Авершин – она знала. Маргарита Уилсон заставила ее сердце пропустить удар. Это было произнесено четко и ясно. Или, может быть, она спит? Грета снова уставилась в ухо Юбера и негромко позвала:
– Господин капитан…
– Молчите, Маргарита, – процедил сквозь зубы Юбер, не глядя на нее, но только на офицеров у шлагбаума, – только молчите. Не то мне грозит трибунал, а вас отдадут под суд.
Грета кивнула, потом поняла, что Юбер не видел этого ее жеста, открыла рот, чтобы ответить, и подумала, что он попросил ее молчать. И, совсем растерявшись, она низко опустила голову и стала аккуратно выкладывать складки на юбке. Так внимательно, словно именно от этого зависела вся ее последующая жизнь.
В салоне повисло напряженное молчание, перебиваемое только урчанием мотора. Да Кунц теребил пуговицу пиджака. Юбер сидел на месте так, словно бы застыл. Взгляд его был направлен в одну точку. Несколько минут. И пуговица Кунца оторвалась.
– Вам нужно лечить нервы, – громко произнес Хорнбергер. – И да, избегать жирной еды тоже.
– Какая у вас специализация? – осведомился Кунц, глядя на пуговицу в своих руках.
– Не такая, как у вас.
– Медицинского образования у вас нет?
– Нет, но мой отец был неплохим хирургом.
– Он идет, – прошептал Кунц и сжал в ладони пуговицу.
Офицер вернулся, протянул Юберу документы и бросил что-то по-французски, что должно было бы значить «Счастливой дороги». После этого шлагбаум подняли. И машина плавно въехала в часть города, отделявшую немецкий Констанц от швейцарского Кройцлингена.
Грета успела дважды моргнуть, прежде чем они оказались перед следующим шлагбаумом. На этот раз швейцарским. К их машине неторопливо подошел офицер, широко улыбаясь всем четверым. Капитан Юбер вновь протянул документы, а Грета неожиданно задалась дурацким вопросом о том, откуда могла взяться фотография для Маргариты Уилсон. Пока швейцарец внимательно разглядывал пассажиров, она сообразила, что в удостоверении этой несуществующей женщины могло быть только лицо из ее личного дела в комендатуре. Всегда хмурое. В постоянной заботе о том, что будет на обед у них с Рихардом. Рихард! Грета впилась ногтями в ладони. Старик, как всегда, оказался прав. Ни он, ни Фриц не найдут ее в Гамбурге!
Наконец, и здесь их пропустили дальше. Когда конверт с документами оказался в руках Юбера, он вдавил педаль газа до упора, чтобы как можно скорее проехать последний шлагбаум.
Они были в Швейцарии. Прошло не более получаса.
Юбер протянул конверт Кунцу и негромко сказал:
– Разбирайте ваши удостоверения. Через пару минут будем на месте. Мне объясняли, что гостиница в трех улицах отсюда.
Оба профессора торопливо вытряхнули из конверта свои документы. И передали его Грете. Она взяла конверт и, не глядя, положила его в сумочку.
Теперь уже тихо не было. Кунц и Хорнбергер что-то живо обсуждали. От жужжащего звука их голосов, перемежающегося с ревом мотора, неизвестно было куда деться, а смысл их болтовни постоянно и неумолимо ускользал. Все слова по отдельности были ясны. Но никакого общего значения не имели. И никакой мысли.
Юбер ехал прямо, миновав две улицы. У третьего поворота притормозил. На другой стороне улицы у ворот трехэтажного здания стояли несколько мужчин. Один из них выделялся неожиданно рыжим цветом волос. Он курил и напряженно вглядывался в каждый автомобиль, хотя тех в это время было совсем немного.
– Неудачно стал, – буркнул Юбер. И начал разворачиваться.
Пока капитан кружил, Грета не отрывала взгляда от Ноэля.
Словно бы проснулась после долгого сна, и он был первым, кого она увидела наяву.
Словно бы все те прошлые месяцы она спала.
Как она жила? Как она жила все это время?
Разве жила?
И прямо сейчас, в эти оставшиеся минуты, она должна решить… Что решить? Есть, что решать? Он здесь, вот он. Тот, без кого ей и дышать нельзя. Думала, что можно. Оказалось – нет. Оказалось, задыхается. Оказалось, одного взгляда на него достаточно, чтобы все прочее стало неважным.
Он быстро затушил окурок и бросил его в урну. Потом подошел к краю тротуара. И стал смотреть уже на нее. Прямо, словно бы и на расстоянии знал, что она там.
Еще несколько секунд, и автомобиль остановился у здания гостиницы.
Первым вышел Юбер.
Потом немецкие ученые. Группа, встречавшая их, бросилась вперед.
Еще одно мгновение, дверь с ее стороны раскрылась, и она оказалась в руках Ноэля.
И прежде, чем успела даже рассмотреть его, почувствовала запах табака и услышала его хрипловатый голос, произносивший:
– Прости меня, пожалуйста, Грета, прости меня!
С этой минуты ничего другого уже не было. Были только его глаза, губы, голос, руки.
За долгие недели без Ноэля она заставила себя о многом не вспоминать. Он слишком много значил для нее. В его объятиях она всегда находила странный покой, так не вязавшийся с их бессонными ночами. Его глаза, когда он просил ее уехать с ним, преследовали ее дольше всего. Все это было лишним в той жизни, которую она выбрала.
Теперь он был рядом, и покрыть бы поцелуями его родное лицо, но сил не было. Грета смогла лишь обхватить его руками, будто он собирался тут же отпустить ее, и склонить голову ему на плечо.
Прошла целая вечность. Но ей было все равно. Даже вечность рядом с ним – мало. Наконец, она ткнулась носом ему в шею и негромко сказала:
– Мне не за что тебя прощать.
– Я прочитал твое письмо, – шепнул он ей в волосы, его руки судорожно скользили по ее спине, сминая платье. Они дрожали, но вместе с тем сжимали ее крепко-крепко. И сам он был так напряжен, словно бы боялся хоть на мгновение выпустить ее.
Он вдыхал запах ее кожи, который так и не смог забыть за эти месяцы. Но зато почти забыл, что за его спиной стоят другие люди, приехавшие сюда по другому делу. И отец, который вызвался сам встречать немецкую группу. Или может быть, они уже ушли? Он забыл про всех. Все они были из другой жизни. И ничего-ничего не знали про него и про эту женщину.
– Я прочитал, – снова повторил Ноэль, и голос его дрожал тоже. – Ты понимаешь, что я не мог оставить тебя там после этого письма? После Лёрраха, после всего… Прости меня…
– Я не для того тебе писала, – Грета улыбнулась и подняла к нему лицо. Смотрела прямо в его глаза, вспоминая, узнавая их заново. В них застыло ожидание. Потом разглядывала его губы, которые теперь не двигались. Думала о том, что Греты Лемман больше нет, а кто такая Маргарита Уилсон – она еще не знает. Но если Ноэль этого захотел, она обязательно попробует стать ею. – Ты решил по-своему. Но, пожалуйста, не проси у меня за это прощения. Я не хочу, чтобы ты считал себя виноватым. Не передо мной.
