Текст книги "Исторические хроники с Николаем Сванидзе. Книга 2. 1934-1953"

Автор книги: Марина Сванидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

1949 год
Бомба

29 августа 1949 года взорвана советская атомная бомба.

Люди ядерной физики – это верхушка советской научной элиты. Просто новая советская послевоенная элита. Они по максимуму возможного в СССР интеллектуально свободны. Сначала, до войны, они свободны, потому что власть не проявляет к ним интереса и им удается идти в русле мирового научного процесса. Потом, после войны, возникает уникальная ситуация. Власть нуждается в их интеллектуальной свободе, потому что именно от нее зависит создание атомной бомбы. Естественно, в квартирах всех участников атомного проекта установлены прослушки, за их родственниками и знакомыми идет спецнаблюдение, но, как вспоминает один из руководителей атомного объекта Арзамас-16: "На каком-то этапе нам дали понять, что мы можем говорить все что угодно и за это ничего не будет. Мысль рождается только при свободе разума, и, как мне кажется, Берия и Сталин это однажды поняли. Им нужна была атомная бомба, а сделать ее могли только люди без страха".

Еще в 1944 году, в самом начале атомного проекта, младший брат член-корреспондента Академии наук Исаака Кикоина в разговоре с коллегой высказал сомнение в мудрости руководства страны.

И. В. Курчатов

Коллега об этом донес. Через несколько дней Берия лично появляется в лаборатории Кикоина, чтобы снять все опасения в отношении его брата. Берия собирает тройку ученых – Кикоина, Алиханова, Курчатова – и говорит: «Нет никаких причин волноваться за судьбу родственников – им гарантирована полная безопасность». Только атомная бомба впервые за все правление Сталина делает возможными подобные слова. От государства атомный проект возглавляет Берия. От науки – Курчатов.

С началом атомного проекта Курчатов отращивает бороду. Его так и будут звать – "Борода".

Его коллеги говорили, что с бородой он походил на священника. В его доме возле камина – фигура Мефистофеля, главного искусителя рода человеческого. Возможность увидеть практический результат своих научных усилий – сильнейшее искушение для большого ученого. Тем более такой результат, как взрыв атомной бомбы.

24 января 1949 года в парижском Дворце правосудия начинается процесс по делу Виктора Кравченко в связи с его книгой «Я выбрал свободу». Инженер Виктор Кравченко, сотрудник советской закупочной комиссии в Вашингтоне, в 1943 году попросил политического убежища и вскоре выпустил книгу, где писал о коллективизации в СССР, о голоде на Украине, о сталинских лагерях, о том, почему он решил остаться на Западе. После выхода книги на французском языке коммунистический еженедельник «Летр франсэз» печатает фельетон под названием «Как был сфабрикован Кравченко». Смысл фельетона следующий: книга Кравченко – это козни ЦРУ против СССР. Знаменитый драматург Жан-Поль Сартр немедленно пишет пьесу, где также прозрачно намекает, что Кравченко – творение ЦРУ. Французская очень левая интеллигенция вплоть до появления на Западе Солженицына и его «Архипелага ГУЛАГ» будет отрицать правду о сталинизме. В 1949 году Кравченко подает иск на «Летр франсэз» за клевету и выигрывает процесс. На суде так называемым «свидетелем чести» против Кравченко выступил нобелевский лауреат по физике Фредерик Жолио-Кюри.

Фредерик Жолио известен своими левыми взглядами. Советское руководство использует публичную левизну французского ученого.

Советское руководство вступило в общение с ним еще во время войны.

В 1944 году с Фредериком Жолио встречается представитель советской разведки Лев Василевский. Научные тезисы для разговора разведчика с ученым пишет Курчатов. Разговор показывает, что Жолио готов к сотрудничеству с СССР в области использования атомной энергии в промышленной и военной сферах. Летом 1945 года он напишет письмо президенту АН СССР Комарову: "Я хотел бы иметь беседу с Молотовым и Сталиным по крайне актуальному вопросу об атомной энергии". Президент Академии наук передаст письмо Сталину. Сталин ничего не ответит.

В сентябре 1945-го, после американской атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, Берия подготовит для Сталина письмо с анализом предложения Жолио о сотрудничестве: "Профессор Жолио и его сотрудники были бы полезны нам, если бы возможен был их переезд в СССР для постоянной или длительной работы в СССР. Однако выяснилось, что профессор Жолио предполагает сотрудничество в форме взаимных консультаций. Предлагаемая Жолио форма сотрудничества неприемлема ввиду секретности работ по урану".

Четыре десятилетия, вплоть до начала Второй мировой войны, в развитии ядерной физики главенствовал научный интерес. Политики не было.

Это направление в науке развивается на редкость быстро, можно сказать, оно модное и, главное, интернациональное. Движение, которое приведет к созданию атомной бомбы, представлено мировой космополитической компанией ученых: Беккерель, Мария и Пьер Кюри, Резерфорд и Содди, Чедвик, Кокрофт и Уолтон, Энрико Ферми, Ирэн и Фредерик Жолио-Кюри, Бор и Уилер, Дирак, Вайскопф.

В декабре 1938-го в этот ряд входят Отто Ган и Фриц Штрассман из берлинского Института кайзера Вильгельма. Еще до того, как опубликована их статья в номере "Ди Натурвиссенсшафтен" о результатах бомбардировки ядра урана нейтронами, Отто Ган сообщает об эксперименте в письме к своей сотруднице Лизе Мейтнер, которая бежала из Германии после принятия там антисемитских законов и живет в Швеции. Лиза Мейтнер показывает письмо своему племяннику, физику Отто Фришу, который приехал к ней на рождественские каникулы. Фриш тоже бежал от нацистов и теперь работал в институте Нильса Бора в Копенгагене. Они – то есть Отто Фриш со своей тетушкой – ходят на лыжах и бесконечно обсуждают проблему. Их вывод: "Распад ядра урана под действием нейтронов – новый тип ядерной реакции".

Они называют ее – деление. Фриш возвращается в Копенгаген и извещает обо всем Нильса Бора. Бор поражен настолько, что едва не опаздывает на пароход, отправляющийся в Швецию. Оттуда Бор должен ехать в Штаты, где собирается провести несколько месяцев в Институте прогрессивных исследований. Там работает Эйнштейн, бежавший из Германии. Великий Эйнштейн в Германии уже объявлен главарем "еврейской физики". Бор еще на пути в Штаты, когда Отто Фриш в Копенгагене повторяет опыты Гана и Штрассмана. Новость об открытии распространяется по миру. От Бора в Нью-Йорке об этом узнает Энрико Ферми. Итальянец Ферми работает в Штатах: у него жена еврейка, и он вынужден был уехать из фашистской Италии.

В лаборатории Ферми в тот же вечер проводят такой же эксперимент, что и Фриш в Копенгагене. Ферми с Бором выезжают в Вашингтон на конференцию по ядерной физике. Бор рассказывает о состоявшемся открытии. Ферми на глазах у изумленной аудитории высказывает предположение, что при расщеплении ядра урана испускаются нейтроны. И значит, возможна цепная реакция. Это конец января 1939-го. В марте 1939-го венгерский физик еврейского происхождения Лео Сциллард, эмигрировавший в США, ставит эксперимент и убеждается в правоте предположения Ферми. Независимо тот же эксперимент ставит группа Фредерика Жолио в Париже. Причем французы на 1939 год имеют все шансы первыми перейти к практическому использованию ядерной энергии. Фредерик Жолио получает финансирование своих исследований и после некоторых сомнений патентует свои работы. Один из пяти патентов – на конструкцию урановой бомбы. Даже обсуждается предложение о пробном взрыве в Сахаре. Германская оккупация Франции навсегда вычеркивает из истории вероятность французского атомного первенства.

Между тем именно Фредерику Жолио принадлежит особая роль в том, что Англия, Германия и США запускают свои атомные проекты. Фредерик Жолио в последний предвоенный год, когда война уже нависла над Европой, продолжает придерживаться железного правила своей знаменитой тещи, нобелевского лауреата Марии Кюри: "Информация о каждом научном открытии должна быть опубликована". Но в 1939-м уже другая эпоха. Каждая публикация – шаг к новому оружию. Американские физики-ядерщики и прежде всего Лео Сциллард уже отдают себе отчет во всей опасности этой темы. Опасность связана с вероятностью применения результатов их исследований в военной сфере. Причем применить их может гитлеровская Германия.

Сциллард просит Фредерика Жолио приостановить публичное оповещение о результатах исследований. Жолио не прислушивается 22 апреля 1939 года в журнале "Нэйчер" выходит его статья, в которой черным по белому написано, что цепная реакция возможна. На французскую статью реагируют англичане. Урановой проблемой в Англии начинает заниматься Комитет по научным изысканиям по противовоздушной обороне при Министерстве авиации. Вскоре создается Комитет Мод, который будет курировать непосредственно английский атомный проект.

Фредерик Жолио

В Германии проект исследований по делению ядер утверждается в сентябре 1939-го. Физический Институт кайзера Вильгельма переподчиняется военному министерству. Все публикации по проблеме запрещаются. В Штатах 2 августа 1939 года Альберт Эйнштейн по поручению своих коллег пишет письмо президенту Рузвельту, в котором предупреждает о том, что Германия начала движение к атомной бомбе. В октябре 1939-го в США создается Урановый комитет. Ведущие американские ученые и редакторы основных научных журналов принимают решение о добровольном прекращении публикаций о делении.

В Советском Союзе в это время физики открыто публикуют свои работы. Ни сами советские ученые, ни государство не чувствуют необходимости в каких-либо ограничениях.

В СССР не бегут физики из Германии. У нас нет тревоги по поводу того, что нацисты могут создать атомную бомбу. Мало того, заключение пакта Молотова-Риббентропа о дружбе с гитлеровской Германией делает разговор о немецкой бомбе вообще недопустимым, противоречащим государственной политике. Сталинская официальная дружба с Гитлером вносит в ядерную физику элемент беспечности. Она не позволяет вовремя мобилизовать ученых на решение прикладных задач, в то время как Англия и США уже отдают себе отчет в неотложности этих задач. Как следствие пакта Молотова-Риббентропа, начинается наше отставание в ядерной сфере. Кроме того, после заключения договора СССР с гитлеровской Германией западные физики прекращают обмен научной информацией с советскими коллегами в самой чувствительной области науки. Договор Сталина с Гитлером наносит удар по советской ядерной физике в тот самый момент, когда в мире эта наука делает огромный интернациональный антифашистский рывок. О бомбе в руках Гитлера Сталин не думает. Он заинтересуется бомбой, когда она появится у Соединенных Штатов.

О делении урана советские ученые узнают с некоторым опозданием. Большой террор 1937–1938 годов означал не только физическое уничтожение в том числе и людей советской науки. С началом волны массовых репрессий свернуты международные научные контакты. Специальные журналы поступают в СССР с опозданием на шесть-восемь недель. Когда информация о делении ядра наконец приходит, она вызывает у советских физиков огромное воодушевление. Они идут теми же путями, что и мировая наука. Бее в будущем знаменитые имена советского атомного проекта уже на поверхности. Курчатов с 1932 года возглавляет отдел ядерной физики в ленинградском физтехе у Иоффе. У Курчатова в отделе начальники лабораторий – Абрам Алиханов, Лев Арцимович, Дмитрий Скобельцын. Все трое – будущие академики. Сотрудник Курчатова Флеров и его коллега из Радиевого института Петржак в Москве на станции метро «Динамо» проводят эксперимент по спонтанному делению и первыми доказывают явление, предсказанное Бором и Уиллером. Из физтеха Иоффе выделяется Институт химфизики. Его возглавляет друг Петра Капицы Николай Семенов, будущий нобелевский лауреат. В этом институте – Харитон и Зельдович, будущие академики.

Слева направо: И. Курчатов, Д. Скобельцын, Л. Арцимович, А. Алиханов

Под влиянием работ Харитона и Зельдовича физики Маслов и Шпинель в октябре 1940 года подают в бюро изобретений Народного комиссариата обороны СССР секретную заявку на изобретение «Об использовании урана в качестве взрывчатого и отравляющего вещества». В 1940 году заявка получает отрицательный отзыв.

Большинство советских ученых в это время к использованию ядерной энергии относятся скептически.

Как ни странно, куда более практично на эту проблему смотрят ученые старшего поколения.

12 июня 1940 года на имя заместителя председателя Совета народных комиссаров Булганина пишут письмо знаменитый русский ученый академик Вернадский, его друг директор ленинградского Радиевого института академик Хлопин и выдающийся минералог академик Ферсман. Все они принадлежат к русской дореволюционной академической науке. И именно они в 1940 году пишут в правительство: "Мы полагаем, что уже назрело время, чтобы правительство приняло ряд мер для технического использования атомной энергии, что обеспечило бы Советскому Союзу возможность не отстать от зарубежных стран. Важность вопроса об использовании атомной энергии вполне осознается за границей, и, по поступающим оттуда сведениям, в Соединенных Штатах Америки и Германии лихорадочно ведутся работы по этой проблеме и на них ассигнуются большие средства". Интересно, что именно послужило толчком к написанию письма. Эта ситуация как нельзя полно характеризует изоляцию, в которую загнана советская наука.

5 мая 1940 года газета "Нью-Йорк таймс" на первой странице публикует статью Уильяма Лоуренса под заголовком "Наука открыла громадный источник атомной энергии". Автор пишет: раз – об авангардных работах в Колумбийском университете столько что впервые полученными образцами U-235 и говорит, что эти работы окажут "колоссальное влияние на исход войны в Европе". Два – автор статьи говорит о работах по урану в Германии: "каждому немецкому ученому-физику, химику, инженеру приказано посвятить себя только этой работе". Сын академика Вернадского, Георгий, давно эмигрировавший из СССР, на момент выхода статьи преподает историю в Йельском университете. Он, зная об интересе отца к урановой проблеме, вырезает статью и отправляет ее в письме в СССР. Академик Вернадский получает письмо от сына, будучи в подмосковном академическом санатории "Узкое". Вернадский поражен полученной информацией. Он буквально бежит к Хлопину, который здесь же, в "Узком". Вот по мотивам этой полученной газетной статьи они немедленно пишут письмо в правительство и в Академию с требованием срочной разведки залежей урана. 26 июня 1940 года газета "Известия" публикует информацию о создании "тройки" – это традиционная для советской системы форма организации труда, – так вот на сей раз тройка состоит из Вернадского, Хлопина и Ферсмана. Сыну в США Вернадский пишет: "Спасибо за вырезку из "Нью-Йорк таймс" об уране. Это было первое известие об этом открытии, которое дошло до меня и до Москвы вообще".

В. И. Вернадский

Летом 1940 года образована Комиссия по урану при Академии наук. Это решение оформлено постановлением ЦК. Вернадский в записных книжках дает собственное объяснение этому партийному решению. 29 августа 1940 года, через год после подписания договора о дружбе между СССР и гитлеровской Германией, академик Вернадский пишет: «Гитлер предложил Сталину и Молотову организовать обмен научными достижениями в области науки между Германией и Советским Союзом. Послана комиссия от НКВД с самим Берией. По-видимому, пока не дошло до трагедии. Может быть, и постановление ЦК партии об уране связано с предложением Гитлера?» То есть Вернадский предполагает, что советская комиссия ездила в Германию в связи с урановой проблемой. Если это так, если великий ученый был прав, то путь Берии к руководству советским атомным проектом начинался с опыта атомного сотрудничества с гитлеровской Германией.

Много лет спустя, в 60-е годы, создатель ядерного центра в Дубне, член-корреспондент Академии наук Мещеряков, прочитав записные книжки Вернадского, скажет: "Как это важно! С каким недоверием ди-ректор Радиевого института Виталий Григорьевич Хлопин относился к Берии. Как он препятствовал попыткам Берии учинить расправу над его сотрудниками. Там были евреи. Когда в 1946-м в марте было подууказание Берии – тогда уже главы атомного ведомства – "очиститься" от этих шести человек, Хлопин посмотрел на этот список своими подслеповатыми глазами, взял ручку и написал первым "Хлопин", и говорит: "Пожалуйста. Но меня – вместе с ними". А без Хлопина не могли обойтись, он был единственный крупный радиохимик, который знал толк в этой проблеме. Ведь в урановой проблеме после открытия деления ядра все остальное – это технология. Проблемы химического выделения, проблемы металлургии. И Хлопину тут были все карты в руки".

Ситуацией Берия-Хлопин дело не ограничится. В 1949-м ведущие советские физики Иоффе, Ландау, Леонтович, Зельдович, Харитон, Капица, Френкель, Мандельштам названы космополитами, то есть приспешниками буржуазной идеалистической науки и, значит, антипатриотами. Они попадают под начатую в 1949-м сталинскую борьбу с так называемым "космополитизмом".

В. Г. Хлопин

На общечеловеческом, несталинском, языке космополит – это гражданин мира. Это понятие существует со времен античности, оно изначально позитивно по смыслу и давно уже почетно. Оно – свидетельство личных заслуг перед человечеством. В годы сталинского заката иностранное слово «космополит», смысл которого неизвестен большинству населения, посредством пропаганды получает совершенно другое значение. Во-первых, «космополит» воспринимается населением как одно из государственных обозначений этнических евреев. Это естественно, потому что в качестве космополитов фигурируют сплошь люди с еврейскими фамилиями. Но космополитами могут быть не только евреи. Ими могут быть просто представители интеллигенции любой национальности, которые в силу профессиональных, скажем, научных интересов опосредованно связаны с западным миром. То есть всякого человека умственного труда следует подозревать в космополитизме, а значит, и в том, что он не любит Родину. Тем самым разжигается не только национальная, но и в очередной раз социальная ненависть.

Кампания борьбы с космополитизмом, начавшаяся с публикации в "Правде" 28 января 1949 года, охватит все сферы интеллектуальной деятельности. Самый страшный пример – окончательный разгром генетики под классическим лозунгом "Генетика – продажная девка империализма".

Физика, где многие крупные ученые – евреи по национальности, находится на грани такого же разгрома, что произошел в фашистской Германии в 30-е годы. В 1949-м проклята знаменитая Копенгагенская школа Нильса Бора. Хотя именно Бор – один из немногих западных ученых – и до, и во время войны внимательно следит за успехами советской физики и высоко их ценит.

Дело доходит до того, что разгромная идеологическая кампания ставит под угрозу атомный проект. Этот момент настолько критичен, что Курчатов может позволить себе поставить власть перед альтернативой: "Либо идеологические игры, либо бомба". Сталин выбирает бомбу. Труд специалистов-евреев использовался в виде исключения и в нацистской Германии. Они назывались "экономически полезные евреи". Геринг любил говорить: "Я сам определяю, кто из моих подчиненных еврей".

На самом деле советский атомный проект не первый в нашей истории. Первый начинался в России в период экономического бума, предшествующего Первой мировой войне.

В 1910 году на общем собрании Академии наук Владимир Иванович Вернадский произносил "В явлениях радиоактивности – источник атомной энергии. Ни одно государство и общество не может быть безразлично, как, кем и когда будут использованы эти источники атомной энергии". В 1910 году создается Радиевая комиссия Академии наук. Запускаются государственные экспедиции по разведке урановых мес-торождений. В это время в той же сфере работает частная компания под названием "Ферганское общество по добыче редких металлов". Оно доставляет руду в Петербург. Извлекает урановые препараты и экспортирует их в Германию, В отходах остается радий. Но в компании не знают, как его извлечь.

В 1911 году по инициативе Вернадского создается первая лаборатория по извлечению радия. Лаборатория размещается в Петербурге в бывших мастерских знаменитых художников Ивана Крамского и Архипа Куинджи.

Средства на начало первого российского атомного проекта дает русский бизнес. Лаборатория Вернадского оснащается оборудованием на деньги Фонда Леденцова. Фонд создан на основании завещания крупного предпринимателя Христофора Семеновича Леденцова и обеспечивает, как сегодня принято говорить, инновационные исследования и целые научные направления. На средства Леденцова – все оборудование для нобелевского лауреата академика Павлова, а также Циолковского, Жуковского, Зелинского, Лебедева. Фонд финансирует мозги России. Леденцовское общество будет закрыто в 1918 году по личному распоряжению Ленина. Деньги, шедшие на науку, национализированы.

X. С. Леденцов

Параллельно с Фондом Леденцова работают братья Рябушинские. Эта семья – в первом ряду российского бизнеса. В 1913 году Вернадский выступает в доме Павла Рябушинского по проблеме радия. Речь идет о новых источниках энергии. Рябушинские дают огромные деньги на геологоразведку. 29 июня 1914 года Государственная дума одобряет правительственную смету на радиевые исследования, До начала Первой мировой войны месяц.

1916-й – последний предреволюционный год – это год стратегического перелома, время возникновения многообещающего союза российской науки и военно-промышленного комплекса. В 1916-м военном году они спаяны патриотическим духом. И что крайне существенно – огромными частными деньгами, которые русский бизнес вкладывает осмысленно, на перспективу. Русский бизнес создает перед самой революцией уникальную ситуацию: деньги есть – слово за наукой. В этом смысле первый, российский, атомный проект был просто обречен на успех. При сохранении темпов развития начала XX века Россия могла в 20-е годы стать первой державой мира, заняв то место, которое впоследствии заняла Америка. Ее превращение в ядерную державу не вызывает сомнений. Это был бы экономически естественный ход событий. Атомный проект не высосал бы до дна все силы из экономики, как это произошло в 1949 году. В 1914 году по просьбе администрации Соединенных Штатов две тысячи российских инженеров были направлены в Америку, чтобы делиться с американцами российским опытом.

После Октябрьского переворота у «Ферганского общества по добыванию редких металлов» конфискуются остатки урановой руды. В мае 1918 года радиоактивные материалы в целях сохранности вывозят из Петрограда. В Пермской губернии по указанию Ленина предпринимается попытка создать промышленную установку по получению радия. В конце 1918 года сюда вступает армия Колчака. Широко известна история об эшелоне с золотом, который, отступая, вывозил с собой Колчак. На самом деле часть вагонов этого эшелона заполнена урановой рудой. Оставшаяся часть руды перевезена на завод в поселок Бондюги на берегу Камы. Именно там в 1921 году Хлопиным и Башиловым получен первый радий. Завод, на котором получен радий, – одно из самых передовых химических предприятий России. Построен завод русским предпринимателем Петром Ушковым. С 1925 года завод брошен.

Личное указание Ленина о производстве радия объясняется вовсе не интересом к передовой науке. Ленина привлекает мировая цена на радий и, собственно, возможность торговли им. На начало Первой мировой войны 1 грамм радия стоит 180 тысяч долларов, то есть примерно столько, сколько 160 килограммов золота. Однако в 1922 году цена на радий падает. Видимо, именно по этой причине препараты радия не будут проданы, сохранятся и пролежат до середины 40-х годов, когда неожиданно будут востребованы.

После четверти века хранения в фондах Министерства финансов запаянные ампулы с радием извлекут и привезут в только что созданный под боком у курчатовской лаборатории № 2 НИИ-9, так называемую "девятку". Здесь из не проданного Лениным радия по заданию Курчатова и Хлопина на установке в сарае под руководством Зинаиды Ершовой, проходившей в 1936 году стажировку в Институте Марии Кюри в Париже, будет получен полоний. Из него будет сделан нейтронный взрыватель для первой советской атомной бомбы. Здесь же, в этом институте, в 1947-м будет разработана технология получения плутония – главной начинки бомбы. Уран для получения плутония облучают в реакторе у Курчатова. А производят этот уран под Москвой в городе Электросталь. Заняты урановым производством немецкие специалисты, вывезенные в 1945 году из Германии. Руководит работами доктор Риль, уроженец дореволюционного Петербурга. Работают они на обогатительном заводе, построенном в 1916 году представителем большого российского бизнеса Николаем Второвым. Зинаида Ершова была замужем за его племянником – физиком. На вопрос, чем бы она занималась, если бы не революция, она отвечала: "Тем же, чем и сейчас. Урановой проблемой".

В 1941 году Англия лидирует в исследованиях по бомбе. В секретном отчете речь идет уже и об урановой и о плутониевой бомбах. Вывод: атомная бомба может быть создана еще до окончания войны. Потом американцы делают рывок и выходят вперед. Полномасштабные работы по созданию атомной бомбы, знаменитый Манхэттенский проект, начаты в июле 1942-го. В 1943 году во время встречи Рузвельта и Черчилля согласовано участие англичан в Манхэттенском проекте. Британские физики переезжают в Штаты.

С сентября 1941 года НКВД начинает получать детальную информацию о ходе работ в Великобритании. Источники этой информации – Джон Кейрнкросс и Клаус Фукс. Вплоть до весны 1942 года советские власти никак не реагируют на стратегическую информацию. Им не до бомбы. СССР, катастрофически не готовый к германскому нападению, переживает самый тяжелый, трагический период войны. В 1942-м, в марте, Берия напишет записку Сталину, основной смысл которой – проблема атомной бомбы англичанами решена. Начинаются консультации с учеными. В конце 1942-го Сталин решает возобновить ядерные исследования. Курчатова отзывают с фронта, где он ведет работы по размагничиванию боевых кораблей. В конце года он в Москве. Вместе с Алихановым и Кикоиным. Их просят представить информацию о возможности создания бомбы и времени, необходимом для ее производства. В начале 1943-го Курчатов встречается с Молотовым. Молотов вспоминает: "Был у меня самый молодой и никому еще не известный Курчатов. Я его вызвал, поговорили, он произвел на меня хорошее впечатление".

10 марта 1943 года Курчатов утвержден научным руководителем проекта. Молотов продолжает: "Я решил дать Курчатову материалы нашей разведки. Курчатов несколько дней сидел у меня в Кремле над этими материалами. Где-то после Сталинградской битвы, в 1943 году". То есть до этого момента правительство консультировалось с учеными, не показывая им материалы, которые имели решающее значение.

Курчатов под грандиозным впечатлением от увиденных им материалов. Главный вывод: из материалов разведки следует, что для решения урановой проблемы требуется значительно меньше времени, чем полагали советские ученые, не знающие о том, что делается за границей. Об этом Курчатов пишет подробную записку на имя Первухина, зампредседателя Совнаркома.

Через две недели Курчатов напишет ему вторую записку. Ее суть: следует двигаться не к урановой, а к плутониевой бомбе. Эти две курчатовские записки – базовые для запуска советского атомного проекта. Они говорят о том, что Курчатов-менеджер уже готов к работе. И еще о том, что Курчатов-ученый восхищен высочайшим качеством работы своих зарубежных коллег. Молотову Курчатов скажет: "Замечательные материалы. Как раз то, чего у нас нет, они добавляют". Молотов представит Курчатова Сталину. 12 апреля 1943 года принято секретное постановление о создании для Курчатова новой лаборатории. Для отвода глаз она названа Лаборатория Ns 2, а не Лаборатория № 1.

На самом деле вплоть до 1945 года, до взрыва американской бомбы, работы по атомному проекту идут крайне медленно. Характерна записка Курчатова Берии осенью 1944 года: "За границей создана невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерных сил. У нас же положение дел остается совершенно неудовлетворительным".

Советская разведка начинает получать материалы из США. Клаус Фукс в числе английских специалистов приезжает в Штаты и передает принципиальную и полную информацию. Кроме Фукса, источником работает английский физик Алан Нанн Мэй. В первую неделю 1945 года он сумеет передать микроскопический образец урана-235 и урана-233, которые отправляются в Москву. Курчатов и Харитон принимают решение использовать американскую информацию при конструировании советской бомбы. Уже после капитуляции Германии Курчатов продолжает твердить руководству страны: необходимо срочное проектирование и строительство предприятий атомной промышленности. Курчатов по разведматериалам знаком с гигантской работой, проделанной в США. Власть не проявляет интереса. Одно из объяснений этому интересному обстоятельству дает офицер разведки Яцков, работавший на проекте. Яцков говорит: "Берия не верил сообщениям разведки. Берия заподозрил дезинформацию, считая, что таким образом противник пытается втянуть нас в громадные затраты средств на работы, не имеющие перспективы. Он не верил даже тогда, когда работы над бомбой шли полным ходом. Говорил: "Если это дезинформация – всех вас в подвал спущу"". Подозрения в отношении разведки накладываются на традиционное неверие советского руководства советским ученым. Власть не оказывает поддержки идеям советских ученых до тех пор, пока они не находят подтверждение западным опытом.

И. В. Курчатов и Ю. Б. Харитон

Сталин вызовет к себе Курчатова только 25 января 1946 года. Курчатов запишет некоторые впечатления от беседы. Сталин сказал: «Не стоит заниматься мелкими работами, а необходимо вести их широко, с русским размахом. В этом отношении будет оказана самая широкая помощь». Сталин говорит: «Не нужно искать более дешевых путей». Сталин сказал: «Наше государство сильно пострадало, но всегда может обеспечить, чтобы несколько тысяч человек жило на славу, а несколько тысяч человек жило еще лучше».

Создание атомной бомбы – это прежде всего создание атомной промышленности, это ситуация, когда экономика должна продемонстрировать свои индустриальные и технологические возможности. Советская экономика демонстрирует то, что может – присущую ей технологию организации труда. Отлаженная лагерная система разворачивается на атомный проект. Здесь все карты в руки Берии.