Текст книги "Черная вдова"

Автор книги: Марина Островская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Итак, я включаю диктофон; – напомнила она, слегка поправив очки, после того, как депутат выпил первую рюмку.

– Валяйте, – махнул рукой Баранов, – выпытывайте у меня все, что угодно. Выложу как на духу. – "Приятно, когда тобой интересуется такая милашка, – подумал он. – Пусть даже в силу служебных, так сказать, обязанностей…

Впрочем, еще не вечер".

– Сергей Тимофеевич, я знаю, что вы родились в Томске. Никогда там не бывала, и вообще дальше правого берега Волги меня судьба не заносила.

Расскажите, что за город ваш Томск. Ведь это – Сибирь, тайга, романтика…

– Ну, насчет романтики… Ее там не много. Томск – обычный большой город, где много учебных заведений, театры и все атрибуты цивилизованной жизни.

О тайге там напоминают только комары, летом от них просто спасу нет.

– А зимой, наверно, знаменитые сибирские морозы?

– Что есть – то есть. Без полушубка и валенок зимой у нас не обойтись.

Да и то: ведь тайга рядом, начинается прямо за окраинами.

– Та самая дикая и непроходимая тайга, о которой рассказывают легенды?

– Именно та, Наташа, и легенд про нее – хоть отбавляй. У нас в округе до сих пор в скитах живут старообрядцы, которые давно порвали с цивилизацией и до сих пор стараются не иметь никаких контактов с внешним миром.

Один-единственный раз решили обратиться за помощью к государству. Это было в восьмидесятых годах. На них тогда стали совершать нападения беглые заключенные.

А наши старообрядцы живут по библейским заповедям – не укради, не убий. Так что сами себя они защитить не могли.

– Беглые заключенные? – почти с испугом переспросила Наталья.

– Вижу, вам страшно, – самодовольно рассмеялся Баранов и налил себе водки. – У нас же это – дело обычное. Томск вообще построен каторжанами. Это один из самых древних городов в Сибири – ему уже почти четыреста лет. Через него когда-то проходил главный сибирский тракт. Тогда Томск был столицей Сибири. Сейчас у нас, конечно, не столичный город – и только потому, что Транссибирскую магистраль провели через Новосибирск, до которого от нас километров шестьсот. Но мы держимся. А когда-то Томск был богатейшим городом…

Баранов, очевидно, сел на своего любимого конька и принялся долго и с азартом рассказывать про свой затерянный среди сибирских просторов родной город. Глаза его горели, он страстно жестикулировал, но Наталье очень скоро стало скучно.

– Да что вы все про город да про город? – перебила она его. – Расскажите про себя, Сергей Тимофеевич.

Баранов слегка осекся. Ему понадобилось время, чтобы сменить тему.

– Про себя? Ну что ж… Вокруг, знаете ли, тайга. А тайга – это охота.

У нас все мужчины с самого детства – охотники, да и женщины, в общем, тоже. И это неудивительно. Ведь что такое охотник? Это человек с ружьем. А в тайгу без оружия – носа не сунь. Даже школьники в походы с ружьями ходят. Это, конечно, не есть хорошо, – слегка смутился Баранов, – но такова жизнь, таковы наши сибирские реалии. Так что если хотите дать мне самую меткую характеристику одним словом, то вот вам подсказка: я – охотник!

Наталья с почти неподдельным уважением посмотрела на депутата.

– Я думаю, Сергей Тимофеевич, вскоре нашу страну ожидают большие перемены. Наконец-то политику решили взять в свои руки настоящие мужчины, закаленные суровым сибирским климатом, крепкие, выносливые, как медведи.

Баранов расцвел от удовольствия:

– Вы мне льстите, Наташа.

– Ничуть. Ведь о сибиряках ходят легенды. О крепких, мужественных охотниках, способных постоять за себя и за свою страну. В общем, вы в меня вселили уверенность в том, что Россия не только встанет на ноги, но и в скором будущем превратится в одно из самых мощных и сильных государств мира.

– Россия и так одно из самых мощных и сильных государств мира, – поправил ее Баранов.

Глава 10

С обеда майор Старостин крутился в театре. Заглянул в отдел кадров, поговорил с начальником – полковником в отставке, поинтересовался, где можно найти художника Сретенского, и направился к нему. Но, заглянув в декораторскую и увидев молодого «отвяза» с волосами, собранными в хвост, и портретом еще одного волосатика на груди, говорить с ним тут же расхотел.

«Знаем мы этих молодых художников, – подумал майор, сделав саркастическое ударение на последнем слове. – Интеллектуалы, вашу мать! С такими можно говорить только в камере для допросов, кинув предварительно на ночку к „быкам“. А так начнет запрягать про свои философии, со смиренным видом кичиться прочитанными заумными книжками, словно я – полный идиот, а он – Гегель, японский городовой! Нет уж, оставим этого интеллектуала напоследок, а начнем с кого-нибудь попроще…»

В дверь гримерки осторожно постучали. Валентина, читавшая роман из серии «Детектив глазами женщины», с неохотой оторвала взгляд от страницы, на которой главную героиню преследовал жуткий, отвратительный маньяк.

– Открыто!

На пороге нарисовался мужчина среднего роста в сером, невесть когда глаженном, пиджаке, при немодном галстуке с ослабленным узлом, верхняя пуговица светло-голубой рубашки была расстегнута. Его соломенного цвета волосы и красноватые, как у кролика, глаза вызвали у профессиональной гримерши не самые приятные ассоциации.

– Вам кого? – спросила она с легкой неприязнью., – Валентина Рагозина?

– Я. А вам что, собственно, надо?

Мужчина достал из внутреннего кармана пиджака удостоверение и, развернув его, показал гримерше.

– Следователь уголовного розыска майор Старостин, – представился он.

– Ого!.. – удивленно протянула она, откладывая в сторону книгу. – А что я такого учинила, что мной интересуется МУР?

– Не беспокойтесь, – прищурив красноватые глаза, сказал следователь. – Даже если учинили, то мне об этом неизвестно.

– А зачем же я вам тогда понадобилась?

– Просто побеседовать.

– Да?.. – с сомнением покачала головой Валентина. – Знаем мы ваши беседы.

– Напрасно нервничаете, – успокоил ее Старостин. – Присесть можно?

– Пожалуйста, – махнула она рукой. Старостин повернул стул спинкой вперед и, положив на нее руки, сел.

– А закурить?

– Вообще-то в рабочих помещениях у нас не курят. Пожарники за это знаете как гоняют?

– Ну, с пожарниками мы как-нибудь договоримся, – усмехнулся Старостин, достал сигареты и закурил.

Валентина пошарила рукой под столом и поставила перед посетителем банку из-под растворимого кофе, наполовину заполненную окурками:

– Тогда и я закурю.

– Угощайтесь. – Старостин предложил ей «ЛМ», предупредительно щелкнув зажигалкой.

– Так что вас интересует? – затянувшись, спросила Рагозина.

– Расскажите мне о вашей сослуживице.

– Это о ком? О Наташке, что ли?

– О ней, о Мазуровой.

– А что она натворила?

– Это – секрет фирмы. Мне нужны подробности из ее биографии: кто она, откуда?

– У нее самой и спросите.

– Обязательно спрошу. Как только, так сразу. Но я должен к тому времени знать… Вдруг она врать вздумает? Одно дело слушать, как человек сам о себе соловьем заливается, и совсем другое – узнать, что думают о нем коллеги, сослуживцы…

– Ну конечно, – недоверчиво усмехнулась Рагозина, – я вам расскажу все, что о ней думаю, а вы потом ей доложите.

– Разговор у нас с вами, Валентина, сугубо конфиденциальный. Башку даю на отсечение, что даже не заикнусь. Какой мне резон докладывать Мазуровой, что о ней думают?

– Кто вас разберет… Да и что я могу рассказать? Кто она, откуда? В личном деле посмотрите, отдел кадров еще работает.

– Я уже там был. Но прикиньте сами. Валя, – сфамильярничал следователь, – что можно узнать из личного дела? Год, место рождения… Родилась в 1972 году в Риге Латвийской ССР – вот и все данные. Образование – технологический техникум, не замужем, прописана в Москве с 1993 года. Как по такой ерунде можно судить о человеке? .

– А вам психологический, так сказать, портрет нужен?

– Что-то в этом роде, что-то в этом роде. Валентина фыркнула и пожала плечами. Она глубоко затянулась, выпустила дым и неопределенно покачала головой:

– Да мы с ней, в общем, только по работе знакомы. А так – чаи вместе не гоняем. Возраст у нас разный.

– Бывает, люди разных возрастов сходятся.

– Не тот случай. Отношения у нас почти исключительно рабочие. Я – женщина семейная, у меня муж, дети, дом, хозяйство. А она, можно сказать, соплячка, вертихвостка, извините за выражение.

– Вот-вот, – одобрительно кивнул Старостин, – уже ближе к телу.

– К телу? Ха-ха-ха… – рассмеялась Валентина. – Ну, вы тоже дали! Она свое тело очень высоко ценит. Тут к ней и кинорежиссеры захаживают, и бизнесмены богатые на «шестисотых» «мерсах» заезжают, а она их всех, по-моему, очень успешно динамит.

– Так, может, она… того… Мужчин не особо привечает? – позволил себе прозрачный намек Старостин.

– Я бы этого не сказала, – уверенно заявила гримерша. – Вы понимаете, у нас тут театр оперы и балета, всякие «голубые» и «розовые» чувствуют себя здесь как дома, никто ни от кого своих истинных наклонностей особенно не скрывает.

Бывает, конечно, что человек много лет жил в браке, обзавелся детьми, а потом вдруг выяснялось… Но это редко. А так… – Она несколько оживилась. – Могу даже один случай рассказать. Вот был у нас один дирижер… Фамилию называть не буду, сами понимаете почему. Женатый, супруга – кандидат наук, очень приличная женщина, двое детей. А как подросли ребятишки, отправил он их учиться за границу, так и загулял. Жену бросил, поселился на даче с одним нашим солистом балета. Теперь вот счастливо сожительствуют, и весь театр об этом знает.

– Это все, конечно, очень интересно, – кашлянул следователь, – но мы отклонились от темы.

– Почему? – удивилась Валентина. – Нисколько не отклонились. Это я вам к тому рассказываю, что ничего у нас не скроешь. Если бы за Наташкой что-нибудь такое велось, об этом на следующий день последний алкаш, монтировщик сцены знал бы. Чего нет, того нет, врать не буду. А с мужиками она держит себя гордо, вольностей им не позволяет.

– Откуда такая уверенность? Только что заявляли, что отношения у вас чисто рабочие. А вдруг вне работы Мазурова…

– Ерунда! – отмахнулась Валентина. – Я же вам и другое сказала: у нас в театре ничего от коллектива не скроешь. Видели ее много раз в ресторанах с солидными мужчинами, и всегда – с разными. Я думаю, она их просто «стрижет».

Знаете, как всякая молодая девчонка на малооплачиваемой работе. Вы думаете, какие у нас оклады? Скажу – не поверите. Со всеми премиями и надбавками в месяц даже тысячи не получается. Разве на такие деньги проживешь? Хорошо, у меня муж в автосервисе работает. А ей-то, незамужней, каково? Ладно, обычной бы себя считала, а то она же у нас красивая… – не без ехидства протянула Рагозина. – Выглядеть хочется, одеваться, понимаете ли…

– Да, на такую зарплату по ресторанам не разгуляешься, – согласился Старостин. – А что ж она в таком случае на такой работенке делает? Могла бы найти что-нибудь поденежнее.

– А, – отмахнулась Валентина, – блажь все это. Любит она, конечно, театр. Да у нас тут все его любят. Это как болото – один раз попал, уже не выкарабкаешься. А Наташка еще и об актерской карьере мечтает. Вообще-то задатки у нее есть, – сквозь зубы признала Валентина, – только вряд ли из нее что-нибудь дельное получится. Я ей сколько раз советовала: брось дурное, Наташка, выбери себе богатого мужика, выходи за него и живи как за каменной стеной. Так нет же! Она все со своими детскими мечтами носится. Скучно ей с бизнесменами. Вот так и окажется когда-нибудь у разбитого корыта. Годы-то идут, красота – она дело уходящее. Вот я тоже в молодости красавицей была.

– Вы и сейчас, Валюша, ничего, – польстил ей Старостин.

Валентина густо покраснела.

– Будет вам, – махнула она рукой. – Какая из меня красавица?

– Нет-нет, я серьезно. Кстати, Мазурова ничего не рассказывала о своей семье, родителях?

– Если бы мы были близкими подругами, может, и рассказала бы, а так она все больше помалкивает. Знаю только, что вроде сама из Риги, сирота, воспитывала ее, кажется, тетка, которая тоже работала в театре. Так что, можно сказать, она у нас из богемной среды.

(Наталья на всякий случай говорила всем, что родом из Риги.) – А поподробнее?

– Подробностей не знаю. Может, она чего кому и рассказывала, только не мне.

Старостин уцепился за последние слова.

– А кому в театре она могла рассказывать о себе?

– Наташка у нас гордая, водится все больше с примадоннами. Не знаю, в близких подругах или нет, но в гости к ним захаживает. И чего только они ее терпят?

– Кто конкретно?

– Лена Добржанская, балерина, и Инесса Рождественская – певица. Вот, в общем, и все.

– Сергей Тимофеевич, добрый день. Вам звонит журналистка Мазурова Наталья. Вы меня помните?

– Как же я могу вас забыть, Наташенька! – Голос депутата показался ей слегка возбужденным. – Очень рад вас слышать.

– Вы, наверное, заняты? Я вас не отрываю от важных государственных дел?

– Когда звонит такая прелестная дама, государственные дела могут подождать.

– В общем-то, я тоже по делу. Хотела сказать, что моя работа над материалом близится к завершению, но мне нужно уточнить некоторые детали. Не могли бы вы уделить мне еще совсем немного времени?

– Почему же немного? Я могу вам уделить его столько, сколько потребуется. Тем более что это в моих же интересах.

– Тогда как бы нам встретиться? Может быть, я подъеду?

– Погодите, Наташа. У меня есть идея. Вы, наверное, знаете, что в Москву приезжает Патрисия Каас? Вам нравится эта певица?

– Очень, – не колеблясь, сказала Наталья, хотя на самом деле терпеть ее не могла.

– А вы не хотели бы сходить на ее концерт?

– Вообще-то… – Наталья замялась. – Насколько я знаю, билеты в Кремлевский дворец съездов стоят недешево, и для моего скромного бюджета…

– Наташа, вы меня обижаете. Что я, немец какой-нибудь? Неужели вы думаете, что, если я приглашаю даму на концерт, ей придется самой платить за билет? К тому же я как депутат Госдумы имею кое-какие льготы, понимаете ли. И вообще, – в голосе его послышались горделивые нотки, – у меня все схвачено. Так как насчет Патрисии Каас?

– Раз такое дело, отказываться глупо.

– Глупо – не то слово, Наташа. Значит – идем. Это сегодня вечером. Где встречаемся?

* * *

В отделе кадров театра Владимир Старостин узнал домашний адрес певицы Инессы Рождественской и номер ее телефона. Несколько раз подряд на его звонки отвечал некий молодой человек: Рождественская находится на отдыхе в Израиле.

Наконец Старостину повезло – трубку подняла сама хозяйка. Узнав, что с ней хочет пообщаться следователь Московского уголовного розыска, она не знала, что и думать.

– А в чем, собственно, дело? Во время моего отсутствия квартиру, кажется, не грабили.

– Дело в том, что меня интересует одна ваша подруга.

– Подруга? Кто именно?

– Наталья Мазурова.

Некоторое время Рождественская молчала, потом нерешительно сказала:

– Ну, подруга…. Это слишком громко сказано. Скорее приятельница. А почему ею интересуется МУР?

– Я бы не хотел об этом распространяться по телефону.

– Не знаю даже… А это важно?

– Инесса Михайловна, вообще-то у следователей по горло серьезной работы и заниматься ерундой времени нет.

– Вы вызываете меня в свой кабинет?

– Отнюдь. Можете сами предложить место встречи.

– Что ж, тогда заходите ко мне. Я полагаю, мой адрес вам известен?

– Не вопрос.

– Только давайте не откладывать этот разговор. Я на днях улетаю в Милан, у меня спектакль в Ла Скала.

– Прямо сейчас и буду.

Показав вахтерше на первом этаже высотки служебное удостоверение, майор Старостин поднялся на лифте и позвонил. Спустя несколько секунд на пороге возникла мощная фигура молодого человека, который, грозно сдвинув брови, спросил:

– Вам кого?

– Я к Инессе Михайловне.

Из глубины квартиры донесся звонкий голое певицы:

– Валера, это ко мне.

Молодой человек смерил гостя настороженным взглядом и слегка отступил в сторону.

– Проходите, – пробасил он.

– Спасибо. – Старостин по натертому до блеска паркетному полу прошел в просторный холл:

Обстановка поражала воображение. Дорогая антикварная мебель прекрасно сочеталась с огромной хрустальной люстрой и картинами в тяжелых золоченых рамах. Старостин тут же подошел к одной из них – это был пейзаж среднерусской равнины – и принялся разглядывать.

– Интересуетесь живописью? – с едва заметной иронией спросила хозяйка – пышная полногрудая женщина лет сорока пяти в ярко-красном японском кимоно с вышивкой – два журавля у подножия горы Фудзи. На ее крупном, с уже заметными морщинами лице блуждала снисходительная улыбка.

– Да как вам сказать… – неопределенно протянул Старостин. – Это – оригинал?

– У меня копий нет, – с гордостью заявила Рождественская.

– Хм… Коровин, – вполголоса произнес Старостин, разглядев подпись художника в углу картины.

– Это – подарок автора моему деду.

– Интересно. – Старостин перешел к другой картине. – А это Маковский?

– Маковский. Кстати, на картине – наш загородный дом.

– Неплохо предки ваши жили, – как бы между прочим заметил он.

– Все это они заработали своим талантом и трудом. Мой дед был архитектором, а бабушка пела в театре. Ее горячим поклонником был великий князь Николай. Вам говорит о чем-нибудь это имя?

– Главнокомандующий Российской армии в годы Первой мировой войны.

Брови певицы удивленно взметнулись. Как видно, она не ожидала от обычного милицейского работника такого знания истории.

– Валера, свари-ка нам кофе! – красивым поставленным голосом прокричала Рождественская, после чего указала ухоженной рукой на глубокое кожаное кресло.

– Присаживайтесь. Кстати, как вас по имени-отчеству?

– Владимир Викторович.

– А по званию?

– Майор, – опускаясь на мягкую кожаную подушку кресла, сказал Старостин.

– Итак, товарищ майор, что вас интересует? – спросила певица, садясь напротив и скрещивая руки на груди.

– Я бы хотел расспросить вас о Наталии Мазуровой.

– С чем это связано? – В голосе у Рождественской появились озабоченные нотки. – Что-то произошло?

– Да как вам сказать?.. И да, и нет. Сейчас я занимаюсь расследованием одного дела, к которому Мазурова вполне может иметь отношение. Насколько близко вы с ней знакомы?

Певица едва заметно повела плечами.

– Настолько, что я позволяю ей жить в моей квартире, когда уезжаю в отпуск или на гастроли.

– А чем вызвана такая необходимость? – спросил Старостин, выразительно кивнув в сторону двери.

– Вы имеете в виду Валеру? – улыбнулась Инесса. – Он мой племянник.

Спортсмен, учится в институте, но ему постоянно приходится отлучаться для участия в соревнованиях. Валера, между прочим, мастер спорта международного класса. А в квартире, кроме племянника, у меня еще и кошка живет. Очень редкой и древней породы. Я бы ее вам показала, но она сейчас спит в моей постели, не хочу тревожить.

Старостин усмехнулся: с таким чутким отношением к домашним животным ему приходилось сталкиваться впервые.

– И что за порода? – без особого интереса спросил Старостин, предоставляя хозяйке возможность разговориться.

– Чистокровная египетская, таких держали при дворах фараонов.

– Наверно, Нефертити зовут? – брякнул наугад Старостин.

– У вас потрясающая интуиция. Впрочем, как у каждого из моих гостей, кому я рассказываю о своей любимице. – В ее голосе прозвучала плохо скрытая ирония. – А на самом деле ее зовут Изида. Она у меня девица своенравная, настоящая богиня, но уж кого любит, так это Наташу.

– Сходство характеров? – попробовал пошутить майор.

– Возможно, – вполне серьезно ответила Инесса. – Наташа – натура особенная…

– Именно об этом я и хотел поговорить – о ее натуре.

– Вы не смотрите на то, что она работает простым гримером. Эта девочка хороших кровей. Мой дед очень уважал морских офицеров, хотя и был далек от флота.

– Вы хотите сказать, что отец Натальи служил на флоте?

– Именно это я и хочу сказать. Об этом мало кто знает. Наташа не любит рассказывать о своем детстве.

– Почему?

– Она сирота. Ее родители погибли в автокатастрофе, когда Наташе было лет семь-восемь.

– Кто же ее воспитывал?

– Тетка.

– Если не ошибаюсь, она имела какое-то отношение к театру?

Инесса бросила на него проницательный взгляд.

– А вам, я смотрю, уже кое-что известно?

– Чуть-чуть, – майор показал узкий зазор между пальцами, словно просил не наливать ему много водки.

– Да, ее тетя работала в драматическом театре.

– Кем?

– Точно не знаю. Администратор или что-то вроде этого.

– Она, наверное, уже на пенсии?

– Понятия не имею. Откровенно говоря, Наташа очень скупо говорит о своем детстве и юности. Насколько я понимаю, детство у нее в отличие от остальных маленьких граждан Советского Союза было не слишком счастливым.

Кажется, она из Риги.

– Остаться сиротой – тяжелое испытание для любого. Такие вещи, как мне известно, сказываются на характере…

– Наталья – человек абсолютно самостоятельный и независимый. Она привыкла всего добиваться сама. Ее история достаточно банальная, но тем не менее говорит о многом. Москва, как мы знаем, слезам не верит. Приехала девочка без гроша в кармане в абсолютно незнакомый город, где у нее ни родных, ни близких, опереться не на кого, за помощью обратиться – тоже. На жилплощадь можно было рассчитывать, только устроившись работать по лимиту. Она сначала моталась по общагам, вкалывала на стройке. Вообразите себе, в любую погоду – мороз, дождь или жару – эта хрупкая девушка вынуждена была таскать ведрами раствор, ну и все такое прочее. Но, следует признать, это только закалило ее характер.

– Как же она оказалась в вашем театре?

– Вы же знаете, как поступают люди, работающие по лимиту, – получают квартиру и сразу же увольняются. А куда могла пойти девочка, которая с детства впитала в себя дух театра? Сначала устроилась уборщицей, сцену убирала… Потом пошла учиться в техникум на парикмахера-визажиста, или как там это называется.

Днем – на занятиях, вечером – театр. После окончания стала гримером. Хорошим гримером, надо заметить. Конечно, на ее месте хотели оказаться многие, но вот тут-то и пригодился ее закаленный испытаниями характер.

– Да, – согласился Старостин, – к вам в театр даже в качестве зрителя попасть нелегко.

Разговор на минуту прервался: в холл вошел племянник певицы, неся на широком медном подносе явно дореволюционного происхождения две чашки дымящегося ароматного кофе.

Отпив глоток, Старостин спросил:

– А как вы с ней сошлись? Кофе, кстати, очень вкусный.

– Когда я увидела, как она работает, – пропустив мимо ушей замечание относительно кофе, ответила Инесса, – у меня не осталось никаких сомнений в том, что Наташа будет моим личным гримером. Знаете, бывает у человека природный талант к чему-нибудь. Вот она – настоящий мастер макияжа.

– Разве этого достаточно для близкого знакомства? – с сомнением полюбопытствовал следователь. Рождественская пожала плечами:

– Знаете, как это бывает у женщин… Своей манерой поведения она сразу вызвала у меня доверие. Ведь театр – это место, где, будем называть вещи своими именами, процветают интриги, сплетни и наветы за глаза. Так вот, Наташа никогда не позволяла себе злословить по поводу кого бы то ни было. В ней есть врожденное благородство, та самая голубая кровь. Ну и потом, общность интересов… Она ведь влюблена в театр,. Честно говоря, я даже не понимаю, чем она могла привлечь внимание вашей конторы. Уж ответьте откровенностью на откровенность, Владимир…

– Викторович, – подсказал Старостин. – Конечно, в интересах следствия не рекомендуется раскрывать… – Он вздохнул и, пошарив в кармане, с тоской нащупал пачку сигарет. – Все это пока смутные догадки, основанные на одной маленькой детали.

– О какой детали идет речь?

– Будучи не так давно на концерте этой знаменитости, как ее?..

Монтсеррат Кабалье, я совершенно случайно столкнулся – как это говорят – в кулуарах? – с вашей приятельницей. Конечно, женщины стараются скрывать подобные вещи, но я все-таки успел заметить на лице у нее довольно странной формы шрам…

– В наблюдательности вам не откажешь, – покачала головой Инесса. – Это профессиональное?

– Боюсь, прозвучит грубо, но… мент – он и по жизни мент.

Инесса сдержанно засмеялась:

– Я думала, что это словечко употребляют только ваши, так сказать, недоброжелатели.

– Это преувеличение. Мы относимся к себе достаточно самокритично.

– Вот как? Никогда бы не подумала.

– Так вот насчет шрама. Вам ничего не известно о его происхождении?

– Это наверняка какая-нибудь очень неприятная история, о которой мне известно не много. Из деликатности я напрямую об этом не спрашивала, а сама Наташа особенно не распространялась. Так, упомянула однажды что-то про грехи молодости, дурную компанию… – Инесса умолкла на полуслове и стала сосредоточенно изучать пятно кофейной гущи на стенках чашки.

Старостин понял, что на эту тему его собеседницей наложено табу. Но услышанного хватило, чтобы пробудить в нем новые подозрения.

Та ли Мазурова, за кого себя выдает? Не скрывается ли за весьма приятной внешностью и благородными манерами нечто темное и зловещее? Пока его смутные и интуитивные догадки еще не находили конкретных подтверждений, но разные мелочи наталкивали на дальнейшие размышления.