Текст книги "Мистерия, именуемая Жизнь"

Автор книги: Марина Алексеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

– Осталась Америка.

– Да. Но мои люди, миссионеры Ордена иезуитов вовсю действуют в Америке. Америка – пятый акт. И когда католическая церковь завоюет главенствующую позицию в мире…

– А англиканская, православная и прочие религии – вроде вассалов?

– Вроде. Но создадим видимость суверенитета. Вроде независимые. Вот тогда и настанет всеобщий мир.

– На это не хватит целой человеческой жизни.

– Будь я уверен, что проживу еще хотя бы лет двадцать, я сказал бы вам, что всеобщий мир наступит уже к началу Восемнадцатого Века.

Если мне не будут мешать глупцы-идеалисты, романтики и восторженные мальчики! И дай Бог поменьше натыкаться на "твердейшие алмазы", как назвал Фуке мой друг Атос. Тот еще бриллиант Фуке, между прочим… Я знаю о Фуке то, что Атосу, моему дорогому Атосу, даже после конфликта с Людовиком, ухитряющемуся находить в людях проявления благородства… лучше не знать… Пусть лучше считает его алмазом. Зачем ему лишнее разочарование? Своих забот достаточно. Уж лучше камень, чем алмаз. Камень можно сдвинуть. А вот вы, юноша – маленький алмаз.

– Но до всеобщего мира – первые два акта, во всяком случае – сплошные войны! Вы же не с пальмовой ветвью Иисуса пойдете завоевывать эти страны! Огнем и мечом!

– Не повторяя ошибки крестоносцев. Без излишней жестокости. Но вы и сами осведомлены о деяниях крестоносцев. Вот, когда Империя будет создана, я с превеликим удовольствием отдам власть в Ордене моему юному другу Раулю де Бражелону. Пусть занимается социальными вопросами, благотворительностью, культурой, образованием. Бедняками, стариками, сиротками – нищие, отверженные, куда они денутся? Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Пусть мой преемник требует от правительств отмены смертной казни – была у него такая идея, когда оказался случайным свидетелем казни сподвижников Фуке. Ну, а отверженные будут благословлять нового главу иезуитов, как своего благодетеля.

– Лукавые иезуиты превратятся в ангцев, миротворцев, благодетелей?

– А вы как думаете?

– Думаю, что нет.

– К тому времени мой преемник наберется кой-какого опыта и поймет, что нужны не только святые, но и хищники.

– А может, и нет!

– Впрочем, хищники мне самому пригодятся. Колоду надо будет тщательно перетасовать… У вас круглые глаза, дон Энрике… Вы считаете мои планы бредом безумца?

– У вас планы грандиозные, опьяняющие… – рыцарь провел рукой по лбу, – А вы говорили о ваши планах кому-нибудь?

– Только Богу, – сказал Арамис совсем тихо, – Меня все сочли бы сумасшедшим.

– И конечный итог – всеобщий мир, благоденствие и жизнь по заветам Иисуса?

– Которые люди извратили и уже почти семнадцать веков живут вопреки истинному христианству.

– Это правда? Как вы додумались до всего этого?

– Вы знаете, что такое бессонница? – грустно спросил Арамис.

– Нет, – покачал головой дон Энрике, – Я добираюсь до постели и сразу засыпаю.

– Счастливый! – вздохнул Арамис.

Глава 8. Тактика Арамиса

– Значит, всеобщее братство? – спросил дон Энрике, – Мир без войн, нищеты, голода? Это достижимо? Это так прекрасно, но люди… Вы сами говорили, что люди, многие из них – черствые эгоисты. Прекрасное будущее, о котором вы говорите – не утопия ли это? Вы сравнили меня с алмазом…

– Я переадресовал вам метафору Атоса.

– А я сам считаю себя иногда белой вороной, мечтателем, идеалистом, немного «того», не от мира сего.

Арамис понимающе улыбнулся.

– А я себя считаю черным голубем, – произнес он.

– Все-таки черным? Таких не бывает!

– Увы! Так же, как и белых ворон.

– Я все-таки не совсем понял, чем так опасны гугеноты, все эти протестанты, те же пуритане? Они же тоже христиане. Разве они хуже мусульманских фанатиков?

– Постараюсь объяснить. За гугенотами и пуританами – власть золотого тельца.

– А за католиками? Роскошь нашей святой церкви, вы же не станете отрицать это…

– Не стану. Но ДУША важнее денег. А у наших оппонентов не власть души, а власть денег. Это будущее царство денежных мешков – что мы видели на примере Англии. Католическая религия – оплот монархии.

– Но у вас были принцы-гугеноты: Конде, Генрих Наваррский, Анри де Роган и так далее.

– Это ласточки, которые не делают весны. В целом это религия нарождающейся буржуазии, которая является угрозой нашим королям и нам самим.

– Кому это нам?

– Дворянству, дон Энрике де Кастильо, дворянству!

– Вы преувеличиваете опасность.

– Я видел этих буржуа в Англии. Кто совершил кровавую революцию в Англии? Народ? Как бы не так! Мещане, буржуа – понимаете разницу? Кто защищал короля до последней капли крови, как лорд Уинтер, маркиз Монтроз… и так далее? Дворяне!

– И так далее – мушкетеры, – сказал дон Энрике с уважением.

– Мы остались живы, в отличие от Уинтера и Монтроза. Но мы дрались за идею. И мы были свидетелями подлого предательства. Короля КУПИЛИ. Кромвель подкупил предателей-военначальников. Вот вам пример власти денег. Может ли рыцарство, дворянство, аристократия без боя сдать позиции и уступить власть выскочкам, мещанам, разбогатевшим откупщикам?

– Плебей, даже богатый, никогда не сровняется с дворянином.

– Как знать, мой юный идальго! Наше сословие разоряется. Не такая уж редкость дворянин, все имущество которого – шпага да частица «де». Или в Испании такая редкость бедный дворянин?

– Не редкость. Вы правы – разбогатевших выскочек куда больше. Но ни за какие деньги эти торгаши, менялы, банкиры не купят благородство! Это у нас в крови!

– Будут покупать и титулы. Уже покупают, хотя это не стало пока массовым явлением. Вот в Англии уже появились "новые дворяне".

– Это не то! Вы сами знаете, что это не то! Мы – я о нашем сословии говорю – защищали с мечом в руках наши государства. Мы проливали кровь за мирное население, за тех же купцов и крестьян. Мы и наши предки мечом завоевали наши титулы и привилегии! Их у нас никто никогда не отнимет!

– Взгляните вокруг себя. Если не обуздать этих хищников, дельцов, торгашей, наш мир рухнет. Но, если лидером будет католическая вера, мы выстоим.

– А Нантский эдикт? Неужели вы осмелитесь его отменить, став Папой?

– Хотите знать мою тактику? Раз Генрих IV назвал Нантский эдикт "вечным и неотменным", пусть так и будет. Но можно победить гугенотов не силой оружия – зачем делать из них великомучеников? Силой слова. Силой смеха. Силой сатиры. И я знаю, чье перо может укрепить нашу религию и высеять гугенотов.

– Ваше? Вы упоминали о своих проповедях.

– Нет. Я не сатирик. Мольер! Вот кто может написать комедию о гугенотах. И, если гениальный Мольер спародирует гугенотские псалмы, их псевдобиблейский стиль, их характерные особенности – их можно победить смехом! Если весь Париж будет смеяться над пародиями Мольера на гугенотские песнопения, если пьеса пойдет по стране, если нанять актеров (а такого народа у нас в избытке) и пустить труппу в гугенотские города… Вы знаете – гугеноты все-таки французы. А французы боятся оказаться в смешном положении. Вот и все. Дело только за пьесой. Не кто иной как Мольер способен на это. У меня мелькнула идея в Во, когда я смотрел «Докучных». Все решится без крови, без насилия. Надо только создать бешеную популярность этой будущей пьесе. Но это уж наши новые технологии – манипулирование сознанием. Методы управления толпой. Это вторично, но весьма важно.

– Не преуменьшаете ли вы фанатизм гугенотов и не преувеличиваете талант Мольера?

– Я верю в Мольера. Это гений. Жаль, что я не успел подбросить ему эту идею. Бог весть, когда еще свидимся. Ну, как?

– Отличная тактика! Правда, насчет толпы я не очень понял…

– Это отдельный разговор. Но вам, вижу, не терпится спросить меня еще о чем-то?

– А православие – это ведь не угроза?

– Никоим образом. Но я не собираюсь читать вам лекцию о расколе церквей на Западную и Восточную, обо всех отличиях… это на целую диссертацию потянет. А я не люблю диссертаций – я больше импровизирую. Нет, православие не угроза русской монархии. Это такой же твердый оплот восточноевропейского общества, как католичество – западного. И дело не в том, что мы молимся на латыни, а они – на старославянском. Есть частные отличия в обрядах, но и это не суть важно. Православная религия более… архаичная, я так сказал бы. Но это я говорю издалека. И все же наша религия больше отражает природу человека.

– В чем это проявляется?

– Хотя бы в том, что православные не признают чистилища.

– Как так? – удивился дон Энрике, – А что же они признают?

– Либо рай – либо ад.

– А если человек… некий… не такой праведник, чтобы в рай попасть, и не такой грешник, чтобы в ад, как тогда?

– Вопрос не ко мне, а к патриарху Никону.

– Но это же ужасно! Я по себе знаю, что не заслужил рая, но я и не такой злодей, чтобы гореть в аду! Скорее всего, мне, как и большинству людей уготовано чистилище – если по справедливости.

Арамис вздохнул.

– Вот бедняги! – сказал дон Энрике.

– Вы теперь сожалеете о перенаселенной православными преисподней?

– Нет, я думаю, Господь милостив и как-то с ними разберется. Они и так там мерзнут, в своей ледяной степи, при этой жизни, да еще и после смерти мучиться – это уж слишком.

– Господь разберется и отделит козлищ от овец. Несомненно.

– А если устроить диспут? Пригласить богословов с их стороны и с нашей? Говорят же, что истина рождается в спорах.

– Вот это утопия. К «басурманам» они не поедут. Я же говорю – это нечто изолированное, непостижимое, загадочное.

– АВОСЬ – вы так сказали? Поживем – увидим. А какой тактики вы будете придерживаться относительно ислама? Тоже высмеивать их в мольеровских комедиях?

– Вполне возможно. Но давайте расставим точки над «и» и уясним разницу между исламом культурным и исламом диким. Культурный ислам вовсе не нужно искоренять огнем и мечом. Медицина, искусство, литература – все это создано трудом поколений. Не надо уподобляться варвару-крестоносцу, который когда-то осквернил мечеть. Мы не варвары. Но дикий ислам, фанатики, наследники ассасинов – вот кого надо искоренять как плевелы и стрелять, как бешеных псов. Вы согласны со мной, дон Энрике?

– Абсолютно!

– Рад, что вы меня поняли. Для будущих поколений не опасны простые мирные люди, исповедующие ислам. Ни турецкий ткач, ни арабский медик, к примеру. Но все эти отщепенцы, все эти Барбароссы и Драгут-реисы – эту сорную траву надо вырвать с корнем, чтобы и следа не осталось! Религиозный фанатизм сам по себе страшная вещь, оголтелые мусульмане подобны огнедышащему дракону, причем на месте отрубленной головы сразу вырастают две новые. Чудовищный, дикий ислам надо сокрушить в нашем веке, иначе… страшно подумать, каких бед он может наделать в будущем!

– Ассасинов больше не будет никогда. Старец Горы в Аламуте – мрачная тень прошлого.

– Ассасины еще вернутся, если мы сейчас же в ближайшее время не отрубим голову этому чудовищу. И в ухудшенном варианте. Но "поверь, мы остановим своры бестий" – как когда-то обещал Атос…Мари Мишон. Правда, мой друг имел в виду гвардейцев кардинала, и всего лишь.

– Вы так часто цитируете Атоса, почему вы ему не рассказали о вашем плане?

– Потому что я в борьбе за светлое будущее человечества допускаю такие методы, которые Атос никогда не одобрит. Понимаете, о чем я?

– Увы, понимаю, – сказал дон Энрике.

Глава 9. Созвездие

Дон Энрике смотрел на карту мира.

– Арамис, – сказал он, отвернувшись от карты, – Вот я скоро уеду, и мы с вами, быть может, никогда больше не встретимся… Но вы меня отравили! Вы проникли в мое сознание вопреки моей воле и разуму. Когда я взгляну на мировую карту – где бы она ни попалась мне на глаза, я вспомню вас, Бель-Иль, ваш Штаб, наш разговор… О вас мне будет напоминать крест Святого Андрея – римская десятка. О вашей то ли гениальной, то ли безумной идее. О Десятом Крестовом походе.

– Вы меня боитесь? – спросил Арамис, пристально взглянув на рыцаря. Дон Энрике ответил, не отводя глаз от Арамиса:

– Я себя боюсь. Я уже стал какой-то другой. Я сейчас уже не тот, что был час назад. И с Бель-Иля я уеду уже не таким, каким приехал сюда.

– Вы стали другим человеком? – ровно спросил Арамис, продолжая внимательно смотреть на дона Энрике.

– Это наваждение, это чары,… Но я избавлюсь от этой… арамисовщины…

– "Арамисовщина"? Грубовато звучит. Почти как «дьявольщина». А я не дьявол. Хотя что-то дьявольское во мне есть. И, чтобы спасти человечество, я, Арамис, епископ ваннский, генерал Ордена иезуитов, готов продать душу дьяволу – к вящей славе Господней!

Дон Энрике содрогнулся.

– Вы кощунствуете, епископ! Душу – дьяволу! Да как же вы можете даже подумать такое – даже во имя спасения человечества! Я готов пожертвовать своей бренной плотью во имя людей. Я готов взойти на костер и принять любые муки – тело лишь оболочка, все мы гости на этой земле. Но душа бессмертна, душа принадлежит Богу. Душой нельзя жертвовать даже ради такой высокой и благой цели. Я надеюсь, впрочем, что в пылу полемики вы увлеклись и на самом деле так не думаете. А если вы действительно так думаете…

– То что?

– Это невозможно. Бог справедлив, и спасет вашу душу в последний момент!

– Этого нам не дано знать, – промолвил Арамис, все так же изучающе смотря на дона Энрике.

– Я буду молиться за вашу душу, Арамис! Я буду молить Всемогущего Бога даровать нам победу. Я буду молиться за здравие моих друзей. Но прежде всего, прежде чем просить победы нашему оружию, мира и любви, прежде чем просить Бога даровать утешение душе отца моего, которая, надеюсь, пребывает в Раю… Я буду просить и Христа-Спасителя, и Деву Марию, и все небесное воинство, и вашего Ангела-Хранителя спасти вашу душу!

– Теперь вы готовы рыдать по моей грешной душе? У вас опять слезы на глаза наворачиваются. Успокойтесь, мой прекрасный черноглазый кабальеро.

– У вас тоже черные глаза. Как у испанца. Но в вашем взоре необъяснимая сила. Быть может, страшная, роковая, трагическая. Простите, господин Д'Эрбле, я говорю вам невозможные, ужасные вещи. Вы после таких слов сочтете меня невоспитанным, диким, а то и вовсе идиотом. Правила хорошего тона допускают только комплименты, когда говорят о цвете глаз. А я вопреки всем правилам смотрю на вас очарованный, отравленный, завороженный. Вы знаете магию своего взора?

Арамис улыбнулся.

– Теперь я уже не так часто смотрю в зеркало. Но мне говорили об этом.

– Ваши глаза как бархат – и как бездна. Бархатная бездна… Понимаете? И когда – я несколько раз замечал во время нашего разговора – в них сверкали молнии, а потом опять – магический, притягивающий бархатный взгляд… Вы, наверно, в ужасе от моей невоспитанности?

– Но вы же скоро покинете Бель-Иль и вернетесь к своим повседневным делам, дон Энрике. И мы, действительно, возможно, больше никогда не увидимся. Так что говорите, пока время позволяет. Бархатные глаза, вы сказали? Художественное сравнение. Но бархат – матовая поверхность, он поглощает свет. В этом, наверно, загадка моего так называемого магнетизма. Вот ваши черные глаза блестят и отражают свет подобно вороненой стали. Я наблюдал за работой живописцев, беседовал с представителями художественной братии и объясняю вам эти вещи так, как объяснил бы художник. Все можно объяснить законами физики.

– Блестящие глаза ОТДАЮТ энергию, бархатные – ЗАБИРАЮТ. Этим вы отличаетесь от всех. И дело тут не в длине ресниц или цвете радужной оболочки. Сейчас я чувствую себя каким-то опустошенным. Словно вы высосали из меня не всю – но солидную часть моей внутренней энергии. Можете назвать это как-то по-своему – силы духа…Так или примерно так, я не очень понимаю, как охарактеризовать то, что произошло со мной. После разговора с Атосом у меня напротив, этой силы как бы прибавилось.

– Занятное толкование. Я не вампир, юноша. Возможно, вы уже заранее были предубеждены против меня. Вы и в начале беседы спрятались в тень. Кстати, это не Атос постарался?

– Нет. Я тоже кое-чему обучен. Но я не прятался в тень, ни от Атоса, ни от Портоса.

– Да мы с вами давно уже выбрались из тени, разве вы не обратили внимания? В тени ни вы не заметили бы мои "бархатные глаза", как вы изволили выразиться, ни я – ваши сияющие очи, кабальеро.

– Я вас, по всей вероятности, обидел, а вы мне говорите комплименты. Сияющие очи – навряд ли я достоин таких возвышенных сравнений. И еще… Я весьма невысокого мнения о своей внешности, – скромно сказал кабальеро с ангельским лицом.

– Юность всегда прекрасна, – ответил Арамис, – Что же до обид… могу ли я обижаться на такого ребенка, как вы? Вы не сказали ничего особенного. Ваша наивная попытка противопоставить меня – Атосу, Портосу и Д'Артаньяну, потому, как вам кажется, что мои глаза поглощают энергию, а их – отдают… Да разве это всерьез воспримешь, сеньор Почемучка? Да, у Атоса красивые выразительные синие глаза, с бликами, и зрачки часто чуть расширены. Портос тот и вовсе смотрит как ребенок, вот как вы – широко раскрытыми глазами. А гасконец иронически щурится. Но законы оптики, той части физики, что изучает эти явления, вы наивно пытаетесь применить к психологии.

– Манипуляция сознанием, вы говорили, – внезапно вспомнил дон Энрике, – Неужели вы пытались манипулировать сознанием своих друзей?

– Если и пытался, то для их же пользы, – вздохнул Арамис. Дон Энрике опустил ресницы. "Глаза – зеркало души, – подумал он, – А что это за зеркало, которое НЕ ОТРАЖАЕТ. Какая-то черная дыра. Но такие вещи вслух произносить невозможно. И так я все-таки обидел этого странного человека. То ли мечтателя, то ли интригана, то ли честолюбца, то ли филантропа – самого загадочного из Четверки. А у него даже не черные глаза, а темно-фиолетовые. Караваджо, кажется, говорил, что фиолетовый цвет – высшее духовное напряжение. Когда жил на Мальте и писал свои картины".

А вслух он сказал:

– Вы самая загадочная звезда в вашем Созвездии.

– Это вы о чем, простите? – прикинулся простачком Арамис.

– О Четверке.

– А… Я так и подумал. Старо, малыш. Нас уже добрый десяток лет сравнивают со звездами. Не вам первому пришло в голову столь поэтическое сравнение.

– Выходит, я сказал банальность? А я думал, мне первому это пришло в голову.

– Не вам первому, не вам последнему. Что же до моей загадочной планиды, она еще не сорвалась с орбиты. Я – в Созвездии, и не противопоставляю свое сияние прочим… небесным телам. Но не довольно ли об астрале – о космосе? Как ни лестно такое сравнение из уст младенца, уверяю вас, мы, вышеупомянутое Созвездие, не больны "звездной болезнью".

– Это – жажда славы? Честолюбие? Поклонение? Разве вам не приятно видеть толпы поклонников?

– Sic transit Gloria mundi. Vanitas vanitarum.[12]12
  Sic transit Gloria mundi. Vanitas vanitarum. – Так проходит земная слава. Суета сует. (лат).


[Закрыть]

– Вы так равнодушно говорите о славе, потому что пресытились ею. Но разве вам не лестно, когда вас называют "Четверо Знаменитых"?

Арамис улыбнулся.

– Понимаю. В вашем квартете вы хотите играть первую скрипку? А может, и завладеть волшебной палочкой дирижера?

Арамис вздохнул.

– Из астрономии мы перенеслись в область музыки? Уверен, вы тайком пишете стихи и поете ночные серенады под балконом прелестной сеньориты.

– Хотя вы упоминали о своих тесных связях с Испанией, ваша характеристика несколько шаблонна. И все-таки вы правы – это было в моей жизни – серенада, сеньорита и гитара под плащом.

– Вы же вскользь сказали о каких-то приключениях…

– Да, но это скорее в шутку, чтобы не отстать от моды.

– Que milagro es el amor de la juventud espanola![13]13
  Que milagro es el amor de la juventud espanola! – Какое чудо – любовь испанской молодежи! (исп.)


[Закрыть] – воскликнул Арамис, – Мои юные соотечественники более сентиментальны и противоречивы. Двойственны, лучше сказать. Пастораль уживается с трагедией, а мелодрама того гляди обернется фарсом и наоборот. Сегодня робкий пастушок, завтра неистовый дуэлянт. Вчера – озорной паж, нынче – пресыщенный мизантроп. Оргия и молитва, беспробудное пьянство в отвратительных кабаках – и иллюминированные аллеи великолепных парков королевских резиденций.

– Французы, они такие, – сказал дон Энрике, – Но вас, наверно, за это и любят.

– А знаете, – задумчиво сказал Арамис, – Не знаю, какая из звезд нашего Созвездия погаснет первой (возвращаюсь к вашему поэтическому сравнению). Но, если это суждено мне – а я, честно говоря, хотел бы уйти первым… Я не хотел бы просто погаснуть… Лучше – взрыв! Вспышка сверхновой! Лучше пролететь метеором и сгореть в один миг!

– Ваше Созвездие будет светить людям много-много лет, Арамис. Вы знаете – свет умерших звезд еще идет и идет долгие годы… А ваше будет светить всегда!

– Тс! – Арамис резко приподнялся, – Нет, мне показалось…

– Что с вами?

– Мне послышались шаги моего бедного Портоса…

Дон Энрике внутренне содрогнулся и сжал губы. Разговорчики Арамиса о падающих звездах в сочетании с именем Портоса заставили его сердце сжаться в тревожном предчувствии. Но он опять прикусил язык и только спросил:

– Скажите, а какой титул соответствует герцогскому у русских?

– С чего это вы вдруг?

– Вы заговорили о Портосе, вот я и вспомнил ваш прожект – насчет царя московитов.

– У русских… Дайте подумать… БОЯРИН… ВОЕВОДА… Нет, я ошибся – КНЯЗЬ.

– Кто?

– КНЯЗЬ. Звательная форма – "КНЯЖЕ".

– Kniaz… kniazhe… – и не выговорить. «Княже». Можно, я вместо «герцога» буду так именовать Портоса?

– Что это вам взбрело в голову?

– Это будет вроде сказки, вроде игры… Не так стыдно будет… врать. Князь – титул очень экзотический для нас. Мне так легче будет. Если я скажу «герцог» – я собьюсь, запнусь, и покраснею как последний дурак.

– Сказка, скажете тоже, – усмехнулся Арамис, – Тогда скорее не сказка, а былина… "Смелый богатырь князь Портос".

– Как вы сказали?

– Былина. Вроде ваших романсов о Сиде и Бернардо дель Карпио. Князь Портос. Итак, вы принимаете правила игры?

– Не обещаю, – подумав, сказал дон Энрике, – Как пойдет беседа, монсеньор. Но откуда вы так хорошо знаете поэзию разных стран?

– Интересовался в свое время, – усмехнулся Арамис, – Преврати мы Портоса в самурая, или, скорее, в сегуна, нам пришлось бы сочинять хокку. Но пока речь еще не идет о Стране Восходящего Солнца.

– И вы могли написать бы хокку, романс или былину?

– О нет, – покачал головой Арамис, – В юности я использовал жанры нашей французской лирики. А сейчас мог бы только спародировать. У меня уже не восторженный взгляд на мир, а насмешливый.

– Вы меня заинтриговали, господин Д'Эрбле! Я, увы, до пародий пока не дорос. Я скорее подражал известнейшим поэтам. Но это вздор, говорить стыдно…

Арамис слегка улыбнулся и, полуобняв дона Энрике, произнес:

– А скажите-ка начистоту, мой юный паладин: ВЫ РАЗЫГРАЛИ ПЕРЕДО МНОЙ ЧУВСТВИТЕЛЬНУЮ СЦЕНУ?

Дон Энрике вопросительно взглянул на него.

– Я имею в виду: вы специально расплакались передо мной? Вас подучили рыцари?

– Как вы могли такое подумать, епископ! – возмущенно вскричал дон Энрике.

– Не горячитесь и сядьте. Скоро обед. Времени уже, можно считать, не остается.

– Да, – овладев собой, насмешливо сказал юный паладин, – В программу обучения Рыцаря Мальтийского Ордена входит, помимо знания навигации, фехтования, медицины, умение разрыдаться на аудиенции высокопоставленной персоны!

– Не думаю, – усмехнулся Арамис, – Что все без исключения ваши браться по Ордену способны на это. Поэтому я вам и предлагаю играть на моей стороне. Ну как, согласны? Я хочу отобрать у братьев-рыцарей добычу – вас!

– Я – иезуит? Да вы смеетесь надо мной! Монсеньор, это не для меня.

– У вас есть задатки.

– Иезуита? В программу обучения юных иезуитов это входит? Плакать по заказу?

– Значит, вы от души? Вы не притворялись? Нисколько?

– О да! Я не умею притворяться.

– Так уж и не умеете… Скажите еще, как наш Атос, что никогда не лжете.

– В важных вопросах – никогда. А по пустякам – часто. Но я разделяю ЛОЖЬ и маленькое, бытовое вранье. И то же насчет притворства.

– А если надо будет притвориться и пустить слезу в нужном деле, вы сможете?

– Перед кем?

– Перед кем угодно. От Людовика XIV до Папы Римского. От вашего магистра до турецкого султана.

– Или русского «тсаря». Господин Д'Эрбле, это смахивает на экзамен.

– Смахивают крошки со стола, дитя мое. Так как, сможете?

– Нет, конечно же, нет! И я очень хочу надеяться, что больше никогда не заплачу… – и добавил, – На людях, по крайней мере.

– Не зарекайтесь, рыцарь, вы еще так молоды… Вот я, пожалуй, уже не способен проливать слезы. А вы не хотите остаться с нами, здесь, на Бель-Иле? Подумайте еще раз над моим предложением. Кто вы в Мальтийском Ордене? Секретарь, посланец – вы сами ничего не решаете.

– Я повинуюсь приказам моих командиров.

– Ваши руководители не учитывают ваши индивидуальные особенности, дитя мое. Переходите ко мне – вы скорее добьетесь успеха. И не будете понапрасну рисковать своей жизнью в морских сражениях.

– Я не дал вам повода считать меня трусом! Да я только и мечтаю о сражениях! Я уверен, что на этот раз Санта-Крус возьмет меня с собой!

– В качестве кого, мальчик? До адъютанта вы еще не доросли, для пажа…

– Я – паж?! – с обидой вскричал дон Энрике, – Не настолько же я зеленый! Простите, монсеньор, что перебиваю вас, но иезуитами мне не по пути, какую бы быструю карьеру вы мне не сулили.

– А когда Генералом ордена будет мой предполагаемый преемник и начнет свои неизбежные реформы? – шутливо спросил Арамис.

– Тогда, – серьезно ответил дон Энрике, – И вернемся к этому разговору.