Текст книги "Боярин, скиф и проклятая (СИ)"

Автор книги: Марина Мунс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Кунице только и осталось, что провести ее взглядом, да пойти следом, усмехаясь. Было что-то в лютоборовой сестре от злого, «лукавого», как говорил боярин. Но вместе с тем – что-то дикое и скрытое от чужих глаз. Что-то, что звучало, как старые, забытые боги, притаившиеся в тайных капищах. Это «что-то» иногда появлялось, и превращало Ярогневу в нечто совершенно необъяснимое, и понятное одновременно. Кунице от этого было не по себе.

– Ярогнева, про… – начал было Лютобор, но был оборван на полуслове.

– Я с тобой не разговариваю, – процедила сквозь зубы девица и, схватив фляги, присела у ручья, набирая в них воду.

Куница взял у нее одну, и тоже стал набирать воду, осторожно поглядывая на Яру. Ее белые волосы были все еще испачканы в крови, но лицо сияло белизной, как свежевыпавший снег. Рубаха, в которой она осталась, избавившись от жилетки, была вся в крови и грязи. Девица подпоясала ее получше, и, казалось, стала вся еще тоньше, чем была. Поймав его взгляд, она быстро опустила глаза на флягу, а щеки слегка покраснели. Куница усмехнулся сам себе, и зачерпнул рукой воды, отпив. Его примеру последовал и Лютобор, морщась от боли в подстреленной ноге.

Скиф снова глянул на белую косу, на нежную белую шею и на тонкие бледные губы, словно обескровленные. И от чего-то ему эти губы показались такими желанными, такими сладкими, как и вода в ручье. Тонкие руки зачерпнули немного воды, и Яра отпила. На ее губе осталась блестящая и переливающаяся капелька воды. Куница потянулся к ней, чтобы слизнуть эту капельку, позабыв и о Лютоборе, и о том, что боярин обещал руки оторвать, если сестру его тронет. В голове был только сладковатый и убаюкивающий туман. Туман?!

– Не пейте, – из последних сил, борясь со сном, проговорил он, упав на берег и все пытаясь удержать глаза открытыми.

Рядом упала Яра, медленно закрывая глаза и зачерпывая пальцами камешки и комья грязи. Куница протянул к ней руку, но не дотянулся, а только легко прикоснулся кончиками пальцев. Свинцовые веки опустились, и Куница погрузился в черноту. Как будто издалека донесся голос Лютобора, произнесшего что-то непонятное. И все стихло.

========== Глава 6. Рев берендея ==========

Слабость во всем теле отступала быстро, уступая тяжести в голове и болезненной пульсации в висках. Куница почувствовал, как что-то холодное стукнуло его по лбу, и резко открыл глаза, уставившись на ребенка, всего вымазанного белой, засохшей давно, грязью. Пацан с глуповатой усмешкой стукнул его палочкой по голове еще раз и цокнул ею в лоб Лютобора. Боярин очнулся, и дернулся, испугав мальчишку, которого тут же утащила прочь мамка, такая же измазанная в грязи. Куница их узнал. Лесной народ. Последние из всех оставшихся.

– Пиздец, – просипела слева Ярогнева, тоже очнувшись.

– Попили водички, – проговорил Лютобор с досадой. – Это еще кто такие?

– Лесной народ, – Куница глянул на пару жителей деревни неопределенного пола. – Велеса чтут. Вон нас берендею отдадут.

– Так убьем его, – выдохнула Яра, зыркнув в сторону здорового мужика, прикованного к двум дубовым стволам цепями. – Что на него смерти нет?

– Толпа с копьями, – скиф нахмурился, посмотрев в ее глаза. – Или другой берендей.

– Думаешь, не одолеем? – боярин обеспокоился.

– Вдвоем – нет. Но бой дадим, – Куница с жалостью снова глянул на берендея, для которого уже заканчивали готовить зелье. – Неудобно как-то без боя. Ну, что, прощаться с вами будем?

– Во-первых, нас тут трое, – прорычала Яра, попытавшись ослабить веревки на руках закрученные. – А, во-вторых, кто-то же должен прикончить этого ебаного берендея.

Но предпринять что-то девушка не успела. Толпа лесных людей зашумела, приветствуя своего жреца. Он, на первый взгляд, был грузным и толстым, в шлеме, очень напоминающем птичью голову, только уродливую, шел тяжело, опираясь на посох. Но затем «жрец» обернулся, и оказалось, что настоящий был у него в корзине на спине. Лютобор, да и сам Куница, не смогли сдержать смеха, уж больно дурацкой был вид у этого жреца. И только Яра сцепила зубы, напряженно думая.

Карлик, размахивая руками и костяным посохом, зашелся в длинной речи, у которой, Куница точно слышал, упоминался Велес. А затем указал на Яру, и на Куницу. Видать, они оба за одного Лютобора сгодятся, раз тощие такие. Боярина решили оставить на потом.

– Не бойся! – крикнул Куница, перекрикивая поганые крики лесных людей, повернувшись к Яре. – Ничего не бойся! Я тебя вытащу!

Яра была даже белее обычного, глядя перед собой, пока ее тащили к капищу. Казалось, что она вообще в никуда смотрит, таким затуманенным и дурным был взгляд. Она боялась. Ей было страшно, и Куница это видел. Может, смерть ее и поцеловала, но вряд ли этот поцелуй работает против берендея, который привык раздирать своих жертв на куски. Хотя, подумалось скифу, он был бы не против, чтобы Мара с нежитью снизошла и спасла их. Но дело давно было не в богах, а в людях. И двух из людей ждала верная гибель.

Их с Ярой привязали к канатам, и, разрезав путы на руках и ногах, столкнули вниз. Капище было грязное, земля там – мокрая и скользкая, глинистая. Куница свалился прямо в лужу и понял, что это – гниющая кровь. Следом упала, ударившись в бревенчатую ограду, Ярогнева.

– Не дай ему тебя схватить или ударить, – проговорил он, попытавшись подойти к девушке, но канат резко дернули вверх, и он только черкнул по ее руке своей. – Я отвлеку на себя, а ты попытайся выскочить!

В нос забивалась вонь от гниющих, разодранных на куски, предыдущих жертв для Велеса. Куница подобрался к Яре, и притянул ее к себе. Девица зыркнула на него мутными от страха глазами и проговорила:

– Лучше я его на себя отвлеку, а ты выберись и помоги Лютобору найти Таню и малого.

– Выберетесь – идите на юго-восток, – Куница погладил ее по лицу, крепко прижимая к себе, чтоб не вырвали из рук. – Придете – глаза себе завяжите, и идите на звук, – он вытащил из мочки уха золотую сережку и отдал Яре, – Анагасту скажешь, что моя ты. Как в стаю примут – пусть Лютобор своих забирает, как умеет, и уходит. Поняла?

Взревели горны, и издали разнеслось по всей округе рычание. Ярогнева торопливо вставила сережку в свое ухо, и прокричала, перекрикивая окружающий их шум:

– Убьем эту тварь, вместе выберемся, и сам своему Анагасту скажешь, что твоя!

Она выскользнула из его рук, прежде чем Куница успел наклониться и поцеловать, и, пролетев над всей ямой, пнула идола велесова, белой грязью вымазанного. Прямо на бороде остался отпечаток грязного ботинка. Девица приземлилась напротив Куницы и усмехнулась, показав жрецу-карлику матерный жест. Скиф усмехнулся, покачав головой, и, подняв вверх взгляд, долго и протяжно заорал:

– АРЕС!

Между ними в центр ямы спрыгнул берендей. Вблизи он был еще больше, чем показалось, и еще злее. Он зарычал, а вернее – оглушительно взревел, и ринулся на Куницу, скаля черные зубы. Куница отскочил, затем – снова отскочил, и опять. Безоружный, он только и мог что отскакивать, уворачиваться и убегать, да и в том ему изрядно мешала веревка, за которую то вверх тянули, то вниз опускали, когда не надо. Но Куница мельтешил у берендея перед глазами, от Ярогневы отвлекая.

Он перескочил через берендея, проскользнул по глине у него под ногами и накинул со спины на шею веревку, начав затягивать удавку. Но берендею все было нипочем: он взревел еще громче прежнего и порвал толстенную веревку, как будто это был тонкий волос. Куница поскользнулся и свалился на скользкую глину, а затем ощутил на спине оглушающий удар. В ушах все засвистело, ноги оторвались от земли, и горло сдавили крепкие ручищи. Как в тумане Куница увидел, что за спиной у берендея промелькнуло что-то белое, и словно сквозь вату донесся тонкий девичий голос:

– Отъебись от него, сучара!

Следующая картинка была ясной и яркой: Ярогнева, как-то сумев отвязаться от веревки, не сбегала, а скакала с камнем в руке за спиной у берендея и колотила того по затылку, выкрикивая отборную ругань. В следующий миг она выскочила на спину мужику и стала давить на глаза. Куница ощутил как пальцы берендея на шее сжимаются уже слабее, увидел, как из правой глазницы того потекла кровь, а затем вновь рухнул на землю.

Вокруг все кружилось, Куница попытался сосредоточить взгляд на берендее, и увидел, как тот, стащив со своей спины Яру, швырнул ею, как тряпичной куклой, на бревна. Перешагнув через надоевшую жертву, чудище замахнулось и впечатало кулак в грудь девицы, и та рвано вскрикнула, а по белому подбородку потекла кровь.

И округу затрясло от нового рева. Куница, словно в тумане, увидел, что в яму спрыгнул Лютобор, как он размашисто ударил берендея в голову, и пополз к Ярогневе, что лежала лицом к небу, кашляя кровью и задыхаясь. На груди у девушки была глубокая вмятина, рубаха потемнела от крови и грязи, и из груди торчал осколок сломанного ребра. Уж не знал Куница, в почете у богини смерти Яра, или не в почете, но знал точно одно: с такой раной недолго живут. Яра умирала, жизнь из нее уходила с каждой попыткой вздохнуть. Она захлебывалась собственной кровью, тараща бледные глаза, налившиеся красным, то в небо, то на него.

– Тихо, – проговорил Куница, положив ее голову себе на колени, и погладив по лбу, – тихо, все будет хорошо. Тихо.

В горле встал тошнотворный ком горечи. Ничего хорошо не будет, соврал он. И Ярогнева посмотрела на него так, словно знала, что соврал. Куница осторожно и нежно погладил ее по щеке, и наклонился, целуя в горячий лоб.

– Все будет хорошо, – прошептал он, успокаивая ее, убаюкивая. – Тише, маленькая, тише.

Прямо рядом с ними точился кровавый бой: Лютобор, озверев окончательно, терзал берендея, отрывал голыми руками от него куски. Он ревел так громко, что уши закладывало, но это было не так страшно. Лютобор убивал берендея, они смерти избежали, но не все. Ярогнева не выжила. Прямо на его руках, она испустила последний вздох, забурлив кровью на губах и в горле, и замерла, глядя куда-то вдаль, сквозь него. Куница осторожно опустил ее веки и обнаружил, что Лютобора в яме больше не было, а вокруг доносились крики и истошное его рычание.

В яму упало безголовое тело, залив их обоих кровью. За ним – еще одно, и еще. Где-то совсем рядом, одержимый духом берендеевым, Лютобор крушил, ломал и рвал все, что видел. Куница опустил взгляд на бледное лицо, и вокруг на миг все стало черным-черно, словно кто мешок на голову накинул, да затем сдернул.

Все затихло, и только скуление стало над трупьем разноситься. Куница стянул куртку и, свернув ее, подложил под голову покойнице. Яра была словно спящая, словно вот-вот проснется и спросит, чего у него рожа такая чумазая. Но сон тот был смертным, вечным. Скиф наклонился и снова поцеловал ее в лоб, поднимаясь с глинистой, окровавленной земли.

Он вылез из ямы и пошел по мощеной деревом дорожке, прямо к сидящему на камне, да скулящему Лютобору. Весь он был в крови, сидел, опустив руки, да завывал, слезу пуская.

– Лютобор?.. – проговорил скиф, осторожно всматриваясь в лицо боярина.

Это был он. Зелье выветрилось, более не бурлило в его жилах и не вызывало берендеев дух, и Куница более не боялся.

– Яра где? – спросил Лютобор, мутными глазами глядя то ли на него, то ли сквозь него.

– Не уберег я ее, – горько проговорил Куница. – Прости, боярин. Хотел уберечь, да не смог.

– Где она? – боярин поднялся, пошатываясь.

Казалось, содеянное, одержимость, да новость о смерти сестры выели в нем все, оставив только оболочку. Куница повел его к яме, пошатываясь на ослабевших ногах, и они почти дошли, когда до уха скифа донесся тихий вздох и вскрик. Следом захрустело, и кто-то в яме закашлял, задыхаясь.

Оба они заглянули в яму, и то, что увидели, заставило застыть в ужасе. Билась Ярогнева в судорогах, по земле каталась, да кашляла, кровью блюя. Проломленная грудь ее, тканью обмотанная да стянутая, была видна через распахнутую рубаху. Только слепой не заметил бы, как вмятина на груди, с ребрами поломанными, из нее торчащими, с хрустом выпрямилась, а раны затем затянулись, по себе и рубца не оставив.

– Значит, не брехал Святослав, – ошарашенно проговорил Лютобор. – И правда Мара ее к жизни возвращает, забирать не хочет.

Куница отвел взгляд от Ярогневы и поглядел на боярина, осенившего себя крестным знамением, а затем и сестру.

– Ты знал? – прошептал Куница.

– Догадывался, – боярин покачал головой. – Дружинник мой видел, как ей знахарка осколком плошки горло перерезала, а она возьми да встань, без раны, как будто и не было ничего. Мы все подумали, что клеветник он, да прогнал я его со службы.

Яра перестала биться и поднялась, осматриваясь. Взгляд ее быстро нашел Лютобора и Куницу, у края ямы стоящих, и девица, скрестив руки на груди, протянула:

– Чего это с вами, а?

========== Глава 7. Марой поцелованная ==========

Ночь опускалась на лес, потрескивали дрова в костре, который развели путники, чтобы сделать ночной привал после страшных и утомительных приключений и сражений.

Лютобора замучило раскаяние за смерть всех тех бедняг, которых он поубивал, Яра и вовсе схватилась за лук со стрелами, да пошла охотиться, дав своим спутникам спокойно смыть с себя кровь. Куница же оказался раздираемым между желанием пойти с ней, и желанием срочно поговорить с Лютобором. Боярин же смывал с себя кровь и грязь, под ледяной водой стоя.

– Чего не весел, Лютобор? – хмыкнул Куница, стянув с себя куртку и подставив руки под холодные струи. – Мы же смерти избежали, ты радоваться должен.

– Чему радоваться? – огрызнулся дрожащим голосом Лютобор. – Тому, что в ярости звериной людей поубивал? Или тому, что сестра моя – ведьма с могилы встающая?

– Тому, что дар в тебе великий, – плеснув себе в лицо водой, скиф повернулся. – Редчайший дар – в бою зверем оборачиваться.

– От бога тот дар? От нечистого! – продолжал стенать боярин. – Грех теперь на мне, не отмыть, не искупить.

– На тебе с таким-то даром теперь много грехов будет, – усмехнулся Куница. – Зверь, который в тебе поселился, придет, и согласия не спросит.

– Не придет. Он без зелья того поганого не приходит, а я его в жизни в рот не возьму, – Лютобор схватил с камня одну из тряпок, у лесных людей забранных, и стал вытираться.

– Боярин, говорят, в ком берендеев дух силен, – скиф почти смыл с себя кровь и грязь, и в последний раз плеснул в лицо холодной водой, – к тому зверь и без всякого зелья приходит. А в ком особенно силен – тот может силой духа своего приручить зверя, обуздать его.

– Нет. Бог милостив, – надев на себя рубаху и меховую душегрейку, Лютобор сел на камень, схватившись за голову. – Милостив. Не позволит мне больше чужую кровь понапрасну лить.

– Слаб ваш бог распятый, Арес силен, – Куница присел рядом с ним, ощущая, как холод со всех сторон щиплет. – Арес привечает кровь, пролитую в бою.

– Это какую же кровь? – огрызнулся боярин. – Ту, что тебе свой же пустил, со спины ударив?

На том разговор и затих. Куница, скривившись, стал вытираться, более не желая трогать боярина, своим горем поглощенного. Одевшись, и волосы с лица откинув, скиф глянул на Лютобора и проговорил:

– А на Яру зря наговариваешь. Не чудище она. Она меня спасти там, в яме, пыталась, на берендея кинулась. И под копыта она прыгнула, чтоб мы с тобой ушли подальше, Татьяну твою и сына освободили, – Куница поднялся. – Пойду, помогу ей.

– Никуда ты, Куница, не пойдешь, – прорычал Лютобор, схватив его за предплечье и усадив обратно. – Хоть и от лукавого ее дар, но сестра она мне, кровинка моя. Ты на нее даже не смотри, зверь. Не для тебя она.

Куница застыл, глянув на лицо боярина. Тот, побитый, уставший и злой, смотрел ему в глаза твердо и хмуро, не по-доброму. Вокруг них лес постепенно просыпался, волк Ареса слышал зверье, крадущееся в вечернем сумраке, ощущал дыхание старых и давно забытых лесных богов. И еще – ощущал гнев, исходящий от Лютобора. Хоть дар сестры его пугал, за саму сестру он был готов порвать на куски.

– Много ты знаешь, боярин, – проговорил Куница, глядя в ту сторону, в которую ушла Ярогнева, и зажав в зубах травинку. – Хорошо ей со мной будет. Свободна она будет, вольна быть, какая есть.

– С душегубом да зверем, среди тебе подобных?! – рыкнул боярин. – Ишь, чего захотел! Клятву свою исполнишь, и не увидишь ее больше, так что и думать о Ярогневе забудь!

Скиф только усмехнулся, отвернувшись. Думать о Ярогневе было приятно, так что забывать об этом Куница не хотел. Он поднялся, глядя в глаза Лютобору, и проговорил спокойно, но с нажимом:

– Если Яра прогонит – уйду. Сама решает пускай.

– Сама решает? Шестнадцатое лето ей едва исполнилась, она и решать-то не умеет, один ветер в голове, – гаркнул Лютобор, поднявшись, невзирая на боль в ноге. – Не смей на нее облизываться, зверь. Не для тебя растил, и как узнаю, что ты хоть пальцем ее не так тронул – руки оторву.

Ярогнева икнула в очередной раз и, задержав дыхание, коснулась тяжелой сережки, оттягивающей мочку уха и неудобно путающейся в волосах. Она села на ствол поваленного дерева, заматывая тканью голую грудь, и осмотрелась по сторонам. Совсем рядом подземный ручей бил из-под камня, да стекал в озеро, от которого поднимался пар.

Теплое, даже местами горячее озеро, вода в нем была наощупь – как молоко парное. Вдоволь по лесу за зайцами набегавшись и двух подстрелив, Яра не удержалась и наконец-то впервые за несколько дней почувствовала себя чистой, смыв с тела и волос кровь да грязь. Влажная коса вновь была белой, как снег на вершинах гор, лицо сияло чистотой и свежестью.

Натянув на себя рубаху и меховую душегрейку, девица подпоясала все это черным поясом, затянув его потуже, и поднялась с бревна.

Надо было возвращаться обратно в лагерь, но ей безумно не хотелось этого. В основном из-за Куницы и того, что они в яме друг другу наговорили. Яра запуталась пальцами в волосах и застонала, зажмурившись.

Надо же было сделать такую глупость! Зачем только брала его сережку? Зачем только сказала, что его?

– Дура набитая! – гаркнула она, схватив камень и швырнув им в ствол дерева. – Тварь тупая! Безмозглая корова! Ненавижу!

– Чего разоралась, красна девица? Всех волков в лесу распугала, – внезапно донесся сзади женский холодный голос.

Яра тут же обернулась, схватившись за лук. И удивленно вытаращилась на женщину, которая ну никак не могла оказаться посреди леса, который вот-вот накроет зима и ночь. Лицо у нее было белоснежное, без единого изъяна, черные большие глаза смотрели с холодком, и как будто царице принадлежали, а на черных волосах сияла корона с сапфирами, заключенными в серебро. Было на ней платье: тонкое, пронзительно-лазурное, с белоснежными же кружевами, а в руке держала она то ли огонек, то ли фонарик, заливающий все белым светом.

– Подойди-ка сюда, посмотрю на тебя, – проговорила женщина, поманив ее пальцем.

– Вы кто? – насторожилась Ярогнева.

– А то ты не знаешь, кто я, – незнакомка подошла ближе. – Ты мое благословение носишь. Молитвы мне возносишь, силу мою питаешь.

– Вы… это вы были в лесу? – девица пошла навстречу. – Что там случилось? Что со мной сталось?

– Ненадобно тебе этого помнить, – Мара погладила ее по щеке, руки у нее были холодными, как ледышки. – Благословение мое – тебе подарок. Не будешь знать ни старости, ни смерти за свои мучения в лесу пережитые, не вспомнишь и того, что тебя привело к тому. Но запомни: если подарок мой предашь, все до последнего мига вспомнишь, и смертной станешь, – она прищурилась, зацепив пальцем сережку в ухе у Яры. – Наслаждайся своей жизнью, мир весь объедь, погляди на людей, но люби всех одинаково. А станешь любить кого-то больше других, сердце станет мягким, остаться захочешь подле него.

Яра хотела было что-то сказать или спросить, но услышала вдалеке окрик Куницы, зовущего ее по имени. Она обернулась в ту сторону, откуда доносился голос волка, а затем глянула на Мару. Но не нашла ее. Рядом с ней не было никого. Девица нахмурилась, пнув камень. Не успела, а ведь столько хотелось спросить!

Куница выскочил к озеру, рассекая светом факела кромешную темноту, и вся мягкая атмосфера рассеялась.

– С кем ты разговаривала? – спросил он, осматриваясь по сторонам, и подтверждая, что не примерещилось.

– Сама с собой, – выдохнула Яра, отвернувшись, стараясь не глядеть в лицо Куницы.

– Со мной поговори? Насчет того, что в яме случилось… – начал Куница.

– Конечно, это было ошибкой, – девица торопливо вынула из мочки уха сережку и протянула ее скифу. – Нам смерть грозила, вот и наговорили чепухи со страху. Вот, возьми, и забыли.

Куница застыл, но затем сережку взял и в свою мочку вставил, нахмурившись. Яра подняла с земли зайцев и лук со стрелами, и бросила на него украдкой взгляд. Скиф смотрел на нее, обескураженно и словно потерянный какой-то.

– Волк не боится смерти, – отчеканил Куница, глядя ей прямо в глаза.

– Ты сам знаешь, что я такое, – Яра застегнула ремень от колчана со стрелами на поясе, и пошла вперед, сжимая зайцев и резной лук, найденный у лесных людей. – Как говорил один человек, для твари немертвой нет ни дома, ни стола, ни ложки, ни того, кто с ней хлеб переломит.

– Яра, – окликнул скиф.

– Ну, что еще? – огрызнулась она, обернувшись. – И так погано.

Куница опустил факел в воду, и все вокруг погрузилось в черноту. Ярогнева услышала его шаги, и напряглась, натянулась, как тетива лука, готового к выстрелу. Каждый шорох пугал, заставлял гадать, что произойдет в следующий миг. Девица закрыла глаза и ощутила на своей спине легкое, неуловимое прикосновение. Куница положил руку ей на спину, и медленно повел вверх, к шее. Она чувствовала себя дурой набитой, стоя с парой мертвых зайцев в руке, и не в силах уйти или сопротивляться ласке. Хотелось и не хотелось одновременно, и Яра не понимала, чего она хочет больше: убежать прочь, или бросить лук, добычу и прикоснуться к нему.

Чернота застилала очи пеленой, рука Куницы снова запуталась в ее волосах, и его голос, чем-то похожий-таки на рык дикого зверя, произнес прямо над ухом:

– У стаи нет дома, столов у нас нет, хлеб не преломляем, а ложек у нас больше, чем того, что есть ими можно. На тебя одна точно найдется.

– Куница, – выдохнула она, сжав лук. – Подожди, постой.

Его руки скользнули по ее талии, и мужчина прижал Яру к себе, прикусывая шею сзади. И она сдалась, выпустив из рук и добычу, и оружие. Сдалась, почти без боя. Куница продолжал целовать ее шею, бережно прижимая к себе.

– Скоро мы дойдем до пустоши, – прошептал Куница, целуя ее в ухо и прикусывая мочку, – ты сама поймешь, что среди нас тебе место. Рядом со мной.

Яра рвано выдохнула, дрожащей рукой прикоснувшись к его лицу, колючему от щетины. Куница по-звериному потерся щекой о ее ладонь, словно ластясь. Он повернул ее к себе лицом, крепко обнимая, и от этих объятий по спине Ярогневы пробежал холодок. Куница сжимал крепче, положив голову ей на плечо, и она уперлась ему в грудь руками, прошептав:

– Не могу, – она заставила мужчину разомкнуть объятия и подняла дичь и оружие. – Ты делаешь меня слабой и глупой, несобранной, когда ты рядом мне целиться в дичь труднее и думать тоже, – Яра быстрым шагом направилась к пляшущему вдалеке огоньку, хмурясь, но одновременно радуясь тому, что ее рожи не видно в темноте.

Она шла быстро, слыша шаги позади себя и то, как Куница тихо посмеивается над ней. Девушка вышла к костру и, схватив нож, стала свежевать зайца, сев подальше от брата и главное – постаравшись сесть подальше от Куницы. Но тот, не обращая внимания на недовольное пыхтение Лютобора, взял и себе нож, и сел рядом, начав потрошить второго зайца.

Яра подняла на него взгляд и, встретив улыбку, вздрогнула, крепко порезав палец. Выругавшись, она отложила нож и осмотрела рану, кровь шла быстро, капала на камень. Куница осторожно взял ее за руку и лизнул порез, а затем – еще раз и еще, зализывая рану. Его янтарные глаза, как у зверя, были чарующими, удивительными. Яра моргнула, пытаясь избавиться от наваждения, и покачала головой, намекая на Лютобора, сидящего у них за спинами.

– Я закончу, – проговорил он. – Пусть кровь идти перестанет, не делай пока ничего.

Едва Ярогнева села напротив Лютобора, он попытался заговорить, но был оборван на полуслове.

– Как только Татьяну спасем, и племянника моего, распрощаемся, – отчеканила Яра. – Не место мне рядом с вами.

– Яра, прости, что ударил, – проговорил боярин. – Прости, я не хотел.

– Что, заставил кто-то? – огрызнулась она. – И это не из-за пощечины. Не хочу больше терпеть татьянины попытки из меня княжну слепить, устала с ней собачиться. И от женихов устала, которых вы мне подсовываете. Торгуете мною, как на ярмарке, смотреть на вас тошно.

– Куда же ты пойдешь? – виновато проговорил Лютобор. – Ты мала еще.

– Мала, чтобы свою жизнь жить, за то не мала, чтоб убогому какому-то меня продать, как лошадь? – язвительно цыкнула девица. – Своей женой и сыном занимайся, а меня в покое оставь. И не смей против моей воли что-то замыслить. Я узнаю, приду за тобой, и так тебя стрелами утыкаю, что ежа дух в тебе поселится, а не берендеев.

Куница хмыкнул, подсев к костру с освежеванными и нанизанными на палки зайцев. Яра зыркнула на него гневным взглядом, хмурясь. Разговоры сами собой завяли, повисла тяжелая обстановка, недобрая. Лютобор зыркал то на Куницу, с гневом, то на Ярогневу, раскаиваясь. Куница, пока Лютобор не видел, поглядывал на Ярогневу и улыбался той, едва ловил взгляд. Яра же старалась не глядеть ни на кого: на брата было больно смотреть, а на скифа – тяжело.

Устав от всех этих переглядок, она схватила колчан со стрелами и стала проверять их сохранность, пересчитывать, тетиву нового своего лука проверять, древесину. Ярогнева представляла, как будет из этого прекрасного резного лука стрелять, охотясь, чтоб себя прокормить, какие дивные дали увидит, когда уйдет ото всех. За мыслями о том, куда бы ей отправиться, так и не заметила она, что уснула сидя, с луком и стрелами обнимаясь.

========== Глава 8. Ауруса ==========

Спустя день пути лесистая и горная местность сменилась более засушливой. Сосны да камни, холодные, сокрытые поутру туманами, изумрудного цвета листва, уступили засушливой местности, преимущество получил янтарный цвет, коричневый. Серое небо постепенно развиднелось, в пустоши были видны островки света.

Куница, почувствовав свою территорию, повеселел, осмелел. Его поступь стала увереннее, даже казалось, что в глазах у скифа заплясали озорные чертята. Все чаще, когда Лютобор отворачивался, он по-звериному ластился к Яре. Она уже привыкла, что Куница, проходя мимо, мог за ухо куснуть, по волосам погладить, да приобнять и нежность какую на ушко прошептать. Девица и сама уже привыкла класть ему голову на плечо, пока брат не видит, да по руке ласково проводить.

А затем впереди показалось сухое дерево, тряпьем да косточками обвешанное. В кроне его стоял окровавленный череп коня. Куница остановил своих спутников, и, пролив кровь на череп, проговорил:

– Надо глаза вам завязать.

– А что, у вас чужаки с завязанными глазами приходят? – спросил Лютобор, недоверчиво.

– И не с завязанными приходят, – Куница сдернул с ветвей две грубые тряпицы, и подошел к боярину сзади, накинув одну ему на глаза, – да только их в жертву Аресу отдают.

Ярогнева поймала на себе его взгляд, и скиф улыбнулся ей, завязывая брату глаза потуже, да получше. А затем подошел к ней. Когда тряпица легла на глаза и обвилась туго вокруг головы, Яра почувствовала на своих губах горячее дыхание. Куница клацнул зубами и еле слышно выдохнул:

– Что ты со мной творишь?

– О чем вы там шепчетесь? – спросил Лютобор.

– Ни о чем, – Яра вслепую прикоснулась к щеке Куницы, и тот потерся о ее ладонь, довольно рыкнув. – Ни о чем мы не шепчемся, ты уже с ума сходишь!

Внезапно в воздухе просвистел нож, и Куница оттолкнул Ярогневу в сторону, крикнув:

– Яра, не смей снимать повязку! Что бы ни случилось, не снимай ее!

Он подхватил нож, воткнувшийся в землю, и ринулся на Яра, зарычав. Мимо пробежал Лютобор с палицей наперевес, и ударил самого ближайшего подхалима вожака стаи в грудь, уложив в пыль, задыхаться.

– Что происходит?! – вскрикнула Ярогнева, оставаясь с повязкой на глазах, и слепо пытающейся понять, что происходит вокруг нее. – Куница?! Лютобор?!

– Опустили ножи! – зычный голос Анагаста оборвал начинающийся бой Куницы и вожака стаи. – Убит Куница, а?! Что скажешь, Яр?!

На горе стояли другие волки и только начавшие свой путь волчата, прошедшие обучение, но не попробовавшие настоящих боя и крови. Были свидетели. Куница, глянув на своих спутников, на Яра, нервно засмеявшегося, и прокричал:

– Я скажу!

Чернота перед закрытыми и завязанными глазами, чужие голоса и шаги вокруг – все это нервировало и пугало. Ярогнева едва удержала себя, от того чтобы снять с глаз повязку и начать палить из лука во все стороны, но Куница звучал очень убедительно, да и в жертву Аресу пойти не хотелось. Девушка ощутила чуждый запах, и чужие, но крепкие руки на своих руках, дернувшие ее вверх, поставившие на ноги, и потащившие куда-то. Чужие и грубые голоса на неизвестном ей языке стали что-то трещать, один из мужчин гоготнул.

А затем разнесся голос Куницы, который гаркнул что-то по-своему, и Яру тут же отпустили. Девушка попала в крепкие и жаркие объятия, ее бережно поцеловали в лоб, и Куница прошептал:

– Не бойся. Я тебя не отдам.

Ярогнева обхватила его руками, прижимаясь щекой к груди. Куница повел ее куда-то, гладя по волосам, путаясь в них пальцами и говоря, что все теперь будет хорошо, и чтобы она ничего не боялась. А затем, когда дошли до места назначения, он осторожно сдернул с глаз девушки повязку и проговорил, глядя прямо в глаза:

– Ни с кем не говори и никуда не ходи. Найди Татьяну и держись возле нее. Я вернусь.

Но Татьяну искать было без надобности: сноха налетела на Ярогневу, едва Куница отошел в сторону. Держа племянника, она подскочила к Яре и прижала к себе свободной рукой, целуя в лоб и в щеки.

– Вы пришли за нами! – выдохнула Таня. – Я об этом ночами молилась, чтоб вы только пришли за нами.

– А ты что, думала, мы тебя бросим? Кто ж нас дома строить будет? – Яра улыбнулась, обнимая сноху и прикоснувшись кончиком пальца к носику племянника. – Вернет тебя Лютобор домой, не сомневайся. И прости… прости, что дурой набитой тебя обозвала. Я так не думаю, большинство времени. Просто иногда ты… палку перегибаешь.

– Как домой вернемся, извинишься, – Татьяна потянула ее к Лютобору, которого держали два здоровенных скифа, пробиваясь через толпу. – Этот ряженный тебе ничего не сделал? Не трогал тебя?

– Какой ряженный? – выдохнула Ярогнева.