Текст книги "Тетрадь вторая"
Автор книги: Марина Цветаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Две категории: одни унижают нас перед собою (мною), другие – перед лицом окружающих (NB! одного). Видя меня, напр., в первый раз с X., человек невольно объединяет нас, как бы мы ни различались. Это особенно распространяется у меня на женщин: я всегда чувствую себя ответственной за глупости, которые они говорят. Мне стыдно. Нечто родовое.
Есть общество – как сообщничество (сопреступничество).
* * *
8-го января 1925 г.
* * *
Строка:
Погребенная заживо под лавиною
Дней...
* * *
Три своих над Платоновой половиною
Промотав...
(души)
* * *
Душа моя! Тайга моя!
* * *
Этой жизни – местность и тесность.
* * *
И еще скажу: самоедом в чýме...
* * *
NB! Строка:
В море, где мало плавала,
Много плакала...
* * *
«Существования котловиною» – 11-го янв<аря> 1924 г.
(NB! 1925 г.)
* * *
По всему – чему угодно —
Только не по розам!
* * *
NB! Мысль:
Стихи мне нужны как доказательство: жива ли я еще? Так узник перестукивается со своим соседом.
* * *
Я в себя стучу как в стéну...
* * *
«Как Муза моя? Жива ли еще...» 2/15-го янв<аря> 1925 г.
* * *
Я бы хотела когда-нибудь написать повесть о невинной любви. О двоих, на нее отважившихся.
* * *
Все вы бедные, бессудьбинные...
* * *
Мысль:
Лирика (т. е. душа и я) – вечная трагедия. Никакой связующей нити между вчера и сегодня. Что со мной будет – то будет и в тетради. Чего со мной не будет – того не будет и в тетради – верней: то будет – в тетради. Но будет и не будет – случайно, не по моей воле, вне моего замысла. Мне остается только сидеть и ждать – у вечного лирического моря – вечной поэтовой погоды.
* * *
– Море! – небом в тебя отваживаюсь...
* * *
Око! Светом в тебе расслаиваюсь...
* * *
Мысль:
Я не люблю, когда в стихах описывают здания. На это есть архитектура, дающая.
Высота, отвес, наклон, косяк, прямой (косой) угол – это принадлежит всем, поэту, как зодчему. Этим путем здание – да. Evoquer.[96]96
вызывать в памяти, в представлении (фр.)
[Закрыть]
Предметы как таковые в стихах не нужны: музей или мебельный склад («на хранение»). Фронтон отождествленный с собственным (или не-собственным) лбом – да...
Бессмысленно повторять (давать вторично) вещь уже сущую. Описывать мост, на котором стоишь. Сам стань мостом, или пусть мост станет тобою, отождествись или отождестви. Всегда – иноскажи.
Сказать (дать вещь) – меньше всего ее описывать.
Осина дана зрительно, дай ее внутренно, изнутри ствола: сердцевины. Только такая осина тебя ждет, для желтой, стоящей, сущей – ты лишний. Тебе ей нечего дать.
* * *
За приверженность струне...
* * *
Сердце с правой стороны
* * *
С шаманами,
С цыганами...
Душа моя! Тайга моя!
* * *
Свист-иволга! Ширь-таволга!
Душа! шалая
Не тяглая, а беглая —
До краю ль ей? До брегу ль ей?
* * *
Тайга – сама в бегах
* * *
Что до собственной мне жизни?
Не моя – раз не твоя!
* * *
Младенчество:
Татары, полотеры, плотогоны, Дог, утопленники
* * *
Чтоб больше не возвращалась
И не посещала мест...
* * *
Мысль:
(30-го января 1925 г.)
Есть вещи, которые можно только во сне. Те же – в стихах. Некая зашифрованность сна и стиха, вернее: обнаженность сна = зашифрованности стиха. Что-то от семи покрывал, внезапно сорванных.
* * *
Под седьмым покрывалом – ничего: Ничто: воздух: Психея. Будемте же любить седьмое покрывало («искусство»).
* * *
февраль (1925 г.)
Сын мой Георгий родился 1-го февраля 1925 г., в воскресение, в полдень, в снежный вихрь. В самую секунду его рождения на полу возле кровати загорелся спирт, и он предстал во взрыве синего пламени. Sonntags, Mittags и Flammenkind.[97]97
Воскресный, полдневный и огненный ребенок (нем.).
[Закрыть]
Родился в глубоком обмороке – откачивали минут 20. Спас жизнь и ему <и> мне Г. И. Альтшулер, ныне, 12-го, держащий свой последний экзамен.
Накануне (31-го марта (описка: 31-го января)) мы с Алей были у зубного врача в Řevnic’ax.[98]98
Деревня под Прагой
[Закрыть] Народу – полная приемная, ждать не хотелось, пошли гулять и добрели почти до Карлова Тына. Пошли обратно в Řevnic’ы, потом, не дожидаясь поезда, рекой и лугами – во Вшеноры.
Вечером были с С. у А. И. Андреевой,[99]99
Андреева (урожд. Денисевич, в первом браке Карницкая) Анна Ильинична (1883 – 1948) – вдова Л. Н. Андреева.
[Закрыть] смотрели старинные иконы и цветную фотографию, вернувшись домой около 2ч. – еще читала в постели Диккенса: Давид Копперфильд:
Рождаюсь.
Мальчик дал о себе знать в 81/2 ч. утра. Сначала я не поняла – не поверила – вскоре убедилась – и на все увещевания «всё сделать чтобы ехать в Прагу» не соглашалась. Знала что до станции, несмотря на всё свое спартанство, из-за частоты боли – не дойду. Началась безумная гонка С. по Вшенорам и Мокропсам. Вскоре комната моя переполнилась женщинами и стала неузнаваемой. Чириковская няня вымыла пол, всё лишнее (т. е. всю комнату!) вынесли, облекли меня в андреевскую ночную рубашку, кровать выдвинули на середину, пол вокруг залили спиртом. (Он-то и вспыхнул – в нужную секунду!) Движение отчасти меня отвлекало. В 10 ч. 30 мин. прибыл Г. И. Альтшулер, а в 12 ч. родился Георгий. Молчание его меня поразило не сразу: глядела на дополыхивавший спирт. (Отчаянный крик Альтшулера: – Только не двигайтесь!! Пусть горит!!)
Наконец, видя всё то же методическое, как из сна, движение: вниз, вверх, через голову, спросила: – «Почему же он не кричит?» Но как-то не испугалась.
Да, что – мальчик узнала от В. Г. Чириковой,[100]100
Чирикова (урожд. Григорьева) Валентина Георгиевна (1875 – 1966) – жена Е. Н. Чирикова, профессиональная актриса.
[Закрыть] присутствовавшей при рождении: – «Мальчик – и хорошенький!» И, мысленно сразу отозвалось: – Борис!
Наконец, продышался. Выкупали. В 1 ч. пришла «породильная бабочка». Если бы не было Альтшулера погибли бы – я-то не наверняка, но мальчик наверное.
Никогда не забуду его доброго проникновенного голоса: – «Скоро родится, Марина Ивановна...»
<Пробел в несколько строк >
Говорят, держала себя хорошо. Во всяком случае, ни одного крика. (Все женщины: – Да Вы кричите! – Зачем? – И только одна из них на мое ( – Ну как?) тихое: «Больно». – И нужно, чтобы было больно. Единственное умное слово, а любила меня – больше всех (А. И. А<ндреева>).) В соседней комнате сидевшие утверждают, что не знай – что, не догадались бы.
* * *
Sonntagskind – будет понимать речь зверей и трав. Mittagskind – но в Mittag’e уже Sonntag: зенита. Flammenkind —
Flamm’ wird alles was ich fasse
Kohle – alles was ich lasse —
Flamme bin ich sicherlich![101]101
«Огнь – все то, что я хватаю,
Уголь – все, что я бросаю,
Я воистину огонь!»
(нем., пер. Цветаевой, с исправлением первого слова). Неточная цитата из ст-ния Ф. Ницше «Ecce homo».
[Закрыть]
* * *
И (материнская гордость) – особый огонь: синий.
* * *
У Георгия было семь нянь: волчиха-угольщица, глядящая в леса, А. И. Андреева, В. Г. Чирикова, Муна Булгакова, Катя и Юлия (!!!) Рейтлингер. Чешка – цыганка – волжанка – татарка – и две немки. (Городок Reutlingen, либо на Неккаре либо на Рейне). Причем одна из этих немок[102]102
Речь идет о Ю. Н. Рейтлингер.
[Закрыть] – православная (лютая!) монашка, в черной рясе с широченным ремнем, строгая до суровости и суровая до свирепости – иконописица – сидела и три часа подряд молча терла наждаком доску для иконы, чем окончательно сводила меня с ума. Воплощение чистейшего долга, во всей его неприкрашенности, ничем-не-скрашенности и безрадостности. Сидел протестант, больше – солдат Армии Спасения и выполнял свой долг.
Муна Б. (татарка) была как тень и наверное думала о своем несбыточном сыне от Р<одзевича> – о котором – немножко – с снисходительной над собой – и ним – и всем – улыбкой немножко думала и я (не забыть записать этой дичайшей сцены ревности, в кафэ, когда узнал, что у меня будет сын. Сначала – радость, потом, когда сообразил – ревность. Но всё это смыто ПОТОКОМ КРОВИ РОЖДЕНИЯ.)
Муна Б. при ребенке напоминала татарскую невольницу – «полоняночку» – м. б. даже ту, разинскую – черные бусы глаз создавали чадру... Инородческая тишина над тайной...
В. Г. Чирикова (актриса, волжанка) кокетничала как всегда со всеми и всем, старая актриса просто – играла: в молодую мать (это я без злобы, она и молодой матерью будучи – играла, доигрывала) в молодое материнство, всё равно чье, ее или мое... – А он прехорошенький! Почти что – горбоносый! А ноздри! ноздри! Прямо – Шаляпин – наполняя комнату и, мне, голову жестами рук в браслетах и всплесками юбок искусственного шелка, особенно свистящего.
...Цыганка (А. И. Андреева) над ребенком была воплощением звериного материнства, <пропуск одного-двух слов>, матерью-зверем и даже зверью. Сначала отдав дань его исключительности:
– лоб!!! Сейчас видно, что сын интеллигентных родителей! и исключительности имущественного положения:
– А сколько «спинжаков» тебе на<дарили?>, сколько жилетов! И хотя бы – одни штаны!
– Вы не так кормите! Подымите выше! Да разве это – грудь? Как в такой груди может быть молоко?? Что там, вообще, может уместиться? Не удивительно, что он недоволен, я бы на его месте... Я бы на Вашем месте просто дала бы ему цельного молока от коровы. Доктора? – Богатырь!
...Как – и это всё? И Вы думаете, что он может быть сыт? Ничего, что ничего нет – хотя иллюзию оставьте. А я бы на Вашем месте просто настояла бы ему овса – и т. д. и т. д. – самовластно, ревниво, нетерпимо и нестерпимо, доводя меня до тихих слез, которые я конечно старалась загнать назад в глаза или слить с боков висков – помню даже тихий стук о подушку – ибо знала, что всё это от любви: ко мне, к нему, к живому, и от жгучей, м. б. и неосознанной раны, что всё это – не с нею и с нею уже никогда не будет. (Безумно-любимый Л. Андреев и сорок, а м. б. и больше, лет.)
– У А. И. к нему естественные чувства бабушки – улыбаясь сказал мне мой доктор.
– Не бабушки – подумала я – бабушки отрешеннее. Не бабушки, а матери к невозможному, несбыточному последнему. Сейчас – или никогда. И знает, что – никогда...
* * *
...И еще – няни. Вот Катя Р., сестра того женского квакера с наждаком. Катя Р., высокая, белокурая, шалая. Всегда коленопреклоненная – то перед одним, то перед другим. На колени падающая – с громом. Катя Р., с целым мешком дружбы и преклонения на спине – через горы и холмы Праги – защитного цвета мешок, защитного цвета дождевой плащ – огромными шагами через горы и холмы Праги, а то и из Праги во Вшеноры – с чужими делами и долгами и заботами в мешке – носящая свою любовь на спине, как цыганки – детей, <фраза не окончена>
Катя Р., так влюбленная в мои стихи – и так влюбленная в С.
...Она и Алю носила на спине, даже галопом, по нешуточным горам Вшенор – огромную толстую десятилетнюю Алю – чтобы порадовать – ее и что-то себе – лишний раз – доказать. Ту Алю, которая ее на мокропсинской горе (можжевеловый кипарис: Борис) под предлогом видом <так!> шоколадных конфет накормила козьими – в сахаре.
Эта буря меня обслуживала – тихо, этот лирический водопад тихо звенел о стенки кастрюлечек и бутылочек, на огне страстей варилась еда. В Кате Р. Георгию служили побежденные – демоны.
* * *
«Мать мальчика». (Александра Захаровна Туржанская.) Тоже любившая С. Мать мальчика Лелика, одинокая мать брошенная отцом. К ней я тогда ринулась со своим страшным горем (Р<одзевичем>) и она как тихое озеро – приняла.
Белая комната с ежедневно, до страсти! мóемым полом, с особой – нечеловеческой страстью! в малярийные дни. Откроешь дверь и в саду – т. е. в окне, в котором яблоня, которое – яблоня. Поскольку помню – вечно-цветущая. Просто – райская. Кроватка. Плита, чище зеркала. К ней другие ходили за пирогами, я – за тайной – всего ее непонятно, неправдоподобно-простого существа. И с самотайной – себя. «Есть на свете, друг Горацио, вещи, которые и не снились мудрецам» [103]103
Парафраз из «Гамлете» В. Шекспира.
[Закрыть]. Шекспир здесь, конечно, о простых вещах говорит. «Мать мальчика» была именно такая вещь, такой простоты – вещь. Чего никто не понимал кроме меня. (А она?)
Монашка. Православная. M. б. – Флёнушка из «В лесах и на горах».[104]104
Речь идет о романах П. И. Мельникова (Андрея Печерского) «В лесах» и «На горах».
[Закрыть] Отцветшая, отбушевавшая Флёнушка. Бескровное лицо с прозрачно-голубыми – секундами непроницаемо-сизо-дó-черна-синими – глазами, ровно столько губ сколько нужно для улыбки, – улыбка без губ —
Прямоносая, лицо молодой иконы. Таких, в старину, за эти глаза – жгли. А нынче они – с этими глазами – по ресторанам. И хорошие «чаи» – за эти глаза. (Моя тоже была – в Константинополе.)
Игрой случая страстно любила мой детский «Волшебный фонарь» и из всех книг увезла, когда бежала, только его. Его и Евангелие. (М. б. за сходство с молитвенником.) В Константинополе его у нее украли (по русск<ому> выразительному слову «зачитали», т. е. так читали, что ничего не осталось – владельцу. То же самое, что «заспать» младенца.) Познакомились через Алю, ходившую играть к сыну «матери мальчика». Не сразу. Она за моим именем не гналась. Ждала событий.
Честно могу сказать, что последующая любовь к С. ни в чем не помешала ее любви ко мне. Она его знала и знала что я для него. Верьте вяжущим вам фуфайки и няньчущим Ваших детей. Эти за Вас – в огонь пойдут.
* * *
И вот ежедневное явление на пороге. – Здравствуйте, М. И. Здравствуй, Борис! – не спрашивая как моя ревнивая цыганка: – Зачем – Борис? Сейчас все – Борисы! (Я: ?) В честь Пастернака? И Пастернака бы нужно было переименовать, а не то, что... Ну, в честь Пастернака – еще что-нибудь. Книгу ему напишите...
Это было воплощение тишины, уместности, физической умелости. Как дома пироги у нее возникали сами – без рук – или только с помощью рук – и даже не рук, а нескольких (заклинательных, навстречу и по желанию вещи) движений – так и здесь:
– Переложить «Бориса» – перестлать мне, не прикоснувшись ко мне, постель – руки сами, вещи сами, магический сон, тишина.
(Катерина из Страшной мести, Катерина из Грозы. И еще:
Катя-Катерина,
Разрисована картина.
Катя коврик вышивает,
Офицера поджидает.
– Офицер молодой,
Проводи меня домой!
А мой домик на горе —
Два окошка во дворе.
* * *
Два – как глаза. И не как, а: – глаза. Два синих глаза.)
– Я никогда не любила своего, как я люблю этого. Я своего, маленького, не любила. Стеснялась. Ни за что бы не взяла на руки —
совершенно не понимая, до чего она вся, всё девичество и всё первое-женское, и всё последующее женское, до чего ВСЁ – в этом признании. И до чего это признание – закон.
* * *
Такие у тебя, Мур, были няни.
* * *
Не забыть посещения – нет, именно визита, а не посещения – католического священника о. Абрикосова.[105]105
Абрикосов Владимир Владимирович (1880 – 1966) – бывший настоятель католического прихода восточного обряда в Москве; выслан из России в 1922 г.
[Закрыть] Шелковая ряса, шелковые речи, поздравления, пожелания. Его единственного из всех мужских посещений я – <фраза не окончена>. С ним, перед ним единственным – ощутила себя женщиной, а не мною, а не матерью. Женщиной в ночной рубашке. Перед мужчиной в рясе <сверху: шелку>. Элегантная беседа. Реплики. Никакой человеческой теплоты. Никакой святости. Парирую как могу. (А лежа – физически трудно.)
Впрочем, я больше смущалась за него, чем за себя. Рим во Вшенорах!
* * *
Не забыть – нет, не няню, доброго гения, фею здешних мест – Анну Александровну Тешкову.[106]106
Правильно: Тескова Анна Антоновна (1872 – 1954) – чешская писательница и переводчица, активная участница Чешско-русской Едноты в Праге.
[Закрыть] Приехавшую – с огромной довоенной, когда-то традиционной коробкой шоколадных конфет – В ДВА РЯДА, без картона, без обмана. Седая, величественная, Екатерина без вожделения, нет, лучше Екатерины! изнутри-царственная. Орлиный нос как горный хребет между голубыми озерами по-настоящему спокойных глаз, седой венец волос (ледники, вечность) высокая шея, высокая грудь, всё – высóко. Серое шелковое платье – конечно, единственное, и не пожалéнное для Вшенорских грязей, ибо – первый сын! —
– Я могу без конца смотреть на таких маленьких. На их лицах еще всё ТО написано. Что они видят? Что они помнят?
– с такой явностью преклонения в эт <пропуск одного слова> наклона.
(Пишу плохо. Всё это – черновик. Но иначе – никогда не запишу. Уйдет. 1933 г.)
* * *
И, наконец, возвращаясь к первой ночи – к ночи с 1-го на 2-ое февраля —
Чешка-угольщица. Первая. Никогда не забуду как выл огонь в печи, докрасна раскаленной. (Мальчик, как все мои дети, обскакал срок на две недели ( – от чего, впрочем, как все мои дети, не был ни меньше, ни слабее, а еще наоборот крупнее и сильнее других) – и нужна была теплица.) Жара. Не сплю. Кажется, в первый раз в жизни – блаженствую. Непривычно-белó вокруг. Даже руки – белые! Не сплю. Мой сын.
– О – о – о – о – угрожающе-торжествующе воет огонь, точно не в печи, а в самой мне, пронося меня точно самой мной, унося меня из самой меня дымоходом пищевода сквозь трубу шеи и стукнувшись о темя куда-то дугой в затылок, занося мне затылок ниже подушек, проваливая меня ниже можного и вновь начиная с ног...
И торопливое сонное невнятное бормотание старухи – всё на ц и на зж – чешка из той Богемии: Яна Жишки, Жорж Занд и «богемского хрусталя».
* * *
А вот – Алина запись:
Совсем другое
27 марта 1925 г.
Живем мы теперь очень давно во Вшенорах. Как-то, в темный синий вечер мама мне сказала, что у нее будет ребенок (а у меня сестра или брат). И вот мы с ней, гуляя по двум надоевшим шоссе, мечтали. (Конечно о мальчике.) Какой будет, на кого похож, как назовем? Мама должна была ехать в Прагу, в лечебницу, от 1-го до 20-го февраля. Так там ей сказал доктор. (Лечебница была на острове, на Влтаве.) Она бы до 20-го жила у Кати Рейтлингер, а там в лечебницу. Лечебница была сопряжена с неприятностями: во-первых, курить нельзя, потом было нужно свое: разные деликатности, ночные рубашки, чего у нас и в заводе не было.
И вот в один прекрасный день папа побежал за Альтшулером, дико растерялся, позвал Анну Михайловну Игумнову,[107]107
Игумнова (урожд. Герценштейн, в первом замужестве Левицкая) А. М. (ок. 1888 – ок. 1986) – знакомая семьи Цветаевой.
[Закрыть] а я в это время всё перетаскивала в другую комнату, разные вешалки, чемоданы, ведра. Постелила чистые простыни, выбила плед. Потом прибежали целые полчища дам с бельем, тряпьем, флаконами и лекарствами. Они меня выгнали к Жене[108]108
По-видимому, Евгений Евгеньевич Чириков (1899 – 1970), сын писателя.
[Закрыть] и Муне. Я видела в окно пробегавшего Савву Андреева[109]109
Андреев Савва Леонидович (1909 – 1970) – старший сын А. И. Андреевой.
[Закрыть] и еще и еще прибывавших дам.
Часа через два за мной зашел папа и сказал, что мама меня хочет видеть, но что к ней нельзя, что у меня брат, очень хороший и большой. Я мигом маме написала записку и была как сумасшедшая от радости.
Брат мой Георгий родился 1-го февраля 1925 года, в воскресенье. При его появлении присутствовали Анна Ильинична Андреева, Анна Михайловна Игумнова, Валентина Георгиевна Чирикова, Новэлла Евгеньевна Ретивова (Чирикова),[110]110
Ретивова (урожд. Чирикова) Н. Е. (1894 – 1978) – старшая дочь писателя.
[Закрыть] чириковская няня, Наталья Матвеевна[111]111
Андреева (урожд. Стольникова) Н. М. (1883 – 1962) – вдова брата Л. Н. Андреева Всеволода Николаевича Андреева (1873 – 1916).
[Закрыть] (родственница Андреевой), Г-жа Альтшулер[112]112
Жена Г. И. Альтшуллера, Вера Александровна Альтшуллер (урожд. Пелопидас, 1895 – 1943).
[Закрыть] и сам Альтшулер. Барсик! Когда-нибудь ты это прочтешь!
* * *
(NB! Я из всего Бориса оставила себе скромного Барсика.)
* * *
Алина же, позднейшая запись
(уже во Франции, д. б. первый год Мёдона, т. е. осень 1927 г., Муру 21/2 года – после Асиного приезда и скарлатины)
Когда Мур родился он был немножко меньше моего медведя (я: очень большого!) но вскоре его перерос.
При его рождении присутствовали многочисленные феи: А<лександра> 3<ахаровна> – фея шитья и кулинарного искусства, Вал<ентина> Георгиевна – фея вечной молодости, няня – фея трудоспособия (мыла пол), Анна Ильинична – фея того же, что и В<алентина> Г<еоргиевна> но даже скорее – фея вечной красоты и беззаботности, Анна Мих<айловна> Игумнова – фея хозяйственности, Н. Е. Ретивова – фея домовитости, В. А. Альтшулер – фея равнодушной неряшливости и Наталья Матвеевна – фея рабства и робости. И потом фей – сам Альтшулер, – фей медицины, высокого роста, худобы, доброты и еще всяких хороших качеств.
* * *
(Опять я:)
А вот про Анну Мих<айловну> Игумнову я, тогда перечисляя Муриных нянь, забыла. (Вот она, благодарность!)
Дочь убитого Герценштейна.[113]113
Герценштейн Михаил Яковлевич (1859 – 1906) – экономист, член кадетской партии, депутат I Государственной думы; был убит черносотенцами в Териоках в июле 1906 г.
[Закрыть] Ярко, жарко-черная. Невероятной быстроты речь. Безумие рационализма. Так напр., однажды вхожу: на столе, свесив ноги, совершенно голый мальчик. – Почему это он... – А я его сейчас буду кормить шпинатом. А так как он его ненавидит и всё потом приходится снимать – и стирать, я сразу снимаю. До еды. (Пояснительно:) Чтобы не стирать. Выкупать – легче.
Никогда не забуду голого зеленого мальчика. Теперь (1933 г.) ему 12 – 13 лет. – Полюбил ли шпинат?
ПРОДОЛЖЕНИЕ «РОЖДАЮСЬ»
(из III чешской черной черновой)
…В тот день были поставлены на ноги все Мокропсы и Вшеноры. Я и не знала,
что у меня столько друзей. Радость, когда узнали, что сын была всеобщей. Поздравления длились дней десять.
IV Союз[114]114
Русский демократический студенческий союз (РДСС) в Праге.
[Закрыть] предложил С. назвать сына Иван, Лутохин[115]115
Лутохин Далмат Александрович (1885 – 1942) – по профессии экономист; выступал также как публицист и литературный критик. Был выслан из России в феврале 1923 г. После короткого пребывания в Берлине поселился в Праге. В 1927 г., при содействии Горького, вернулся в СССР.
[Закрыть] д. с. п. предлагает Далмат, я хотела Борис, вышел – Георгий.
Борисом он был 9 месяцев во мне и 10 дней на свете. Но – уступила. Уступила из смутного и неуклонно-растущего во мне чувства некоей несправедливости, неполности, нецельности поступка. Борисом (в честь Б. П.) он был бы только мой, этим именем я бы его отмежевала от всех. Радость С. меня растрогала и победила: раз радость – то уж полная радость, и дар – полный дар.
2) Назовя мальчика Борисом, я бы этим самым ввела Б. П. в семью, сделала бы его чем-то общим, приручила бы его – утеряла бы Б. П. для себя. Тонкое, но резко-ощутимое чувство.
3) Имя Борис не сделает его ни поэтом (достаточно <пропуск одного слова>!) ни Пастернаком.
4) Хороша звуковая часть: Георгий Сергеевич Эфрон – вроде раската грома.
5) Св. Георгий – покровитель Москвы и белых войск. Ему я своего будущего сына тогда, в Москве, посвятила. Имянины мальчика будут 23-го апреля, в Егорьев день – когда скот выпускают и змеи просыпаются – в Георгиев день – праздник Георгиевских кавалеров. Георгий – символ Добровольчества. (Одна чекистка – в 1922 г. – мне (была перехвачена та почта) – «Почему они все – Жоржики?» – «Не Жоржики – а Георгии!»)
6) и главный (все главные!) довод: – Назвав его Борисом я бы этим отреклась от всего будущего с Б. П. – Простилась бы. – Так, за мной остается право.
7) легче уступить, чем настоять.
* * *
Девиз своему сыну я дарю:
* * *
Ne daigne![116]116
Не снисхожу (не снисходи) (фр.).
[Закрыть]
* * *
Неожиданно осенило за несколько дней до его рождения, применительно к себе, без мысли о нем. (М. б. он во мне – мыслил?) Девиз, мною найденный и которым счастлива и горда больше, чем всеми стихами вместе.
Ne daigne – чего? Да ничего, что – снижает: что бы оно ни было. Не снисхожу до снижения (страха, выгоды, личной боли, житейских соображений – и сбережений).
Такой девиз поможет и в смертный час.
* * *
Внешность – аккуратная светлая голова, белые ресницы и брови, прямой крупный нос, чуть раскосые, с длинным разрезом средней величины стально-синие глаза, рот с сильно-выступающей припух<лой?> верхней губой, острый подбородок. Руки с чудесными глубокими линиями жизни, ума и сердца. Глубока и сильна линия дарования (на левой руке – от четвертого пальца вниз).
Общее выражение: добродушное, милое. Ни секунды не был красен. Все говорят: красавец. (М. Н. Лебедева [117]117
Лебедева (урожд. Баронесса Спенглер) Маргарита Николаевна (1885 – 1958) – по профессии врач; жена видного деятеля партии эсеров, одного из редакторов «Воли России» В. И. Лебедева.
[Закрыть]: – «Таким маленьким красивыми быть не полагается».) Красивым не назову, но – мой: сердце лежит!
Через лоб – огромный и совершенно-законченный – ярко-голубая жила: Zornesader.[118]118
лобная артерия (букв.: жила гнева) (нем.).
[Закрыть]
* * *
Уменьшительные: Егорушка и чешское Иржик (был у чехов такой король) – на память о Чехии.
* * *
Приданое великолепное: ни одной вещи купленной: сплошь подношения! Меньше всего пеленок, больше всего кофточек: не шутя – штук 50! Этим обилием – устрашена.
Есть раздвижная американская коляска – для когда постарше – купленная за 50 крон у каких-то русских.
В<оля> Р<оссии> подносит ему настоящую, с верхом. – Письмо приведу. – Пока спит в андреевской бельевой корзине. Есть ванна (одолженная). Есть – всё. Ни один мой ребенок так не был встречен. Дай Бог РОСТУ и ВЕКУ!
* * *
В вечер дня его рождения актер Брэй[119]119
Александр Александрович Брей (? – 1931) – актер и режиссер; происходил из семьи обрусевших англичан.
[Закрыть] (редкий и страстный знаток стихов и такой же поклонник Пастернака) читал в Чешско-Русской Едноте мои стихи, в частности «Посмертный марш» и «Новогоднюю».
* * *
Третий день как встала. Чую, что скоро будут стихи.
* * *
(Помню как ни за что не хотела выходить на волю. «Да Вы – выйдите, погода чудная» – и т. д. Как под теми или иными, вовсе не моими – предлогами: слабость, усталость, не знаю чего – оттягивала. Мне казалось просто немыслимым – перешагнуть порог. И диким, что никто этого не понимает. Точно так просто – взять и выйти.
Нежелание выходить из <пропуск одного слова> круга чрева.)
* * *
– Счастливый мальчик! Весной родился! (докторша Романченко, как я чувствовавшая 1-ое февраля – весною. А какая тогда бушевала метель!)
* * *
Третий день как встала. Чую, что скоро будут стихи.
* * *
С спокойствием кормящей
* * *
Лирическое млеко
* * *
(Состав: ревность, гордость, обида, пр. Всякими ядами.)
* * *
– не молоко:
Чистейшее вдохновение!
* * *
Мысль: (NB! Я всё, что не стихи, тогда называла мыслью. А м. б. так и есть – у меня?)
Никогда я так не чувствовала отдельности души от тела, как этот год. Душа моя живет не во мне, а вне. Она меня зовет. ( – Wo bleibst Du denn? [120]120
Где же ты? (нем.)
[Закрыть]) Совсем не удивилась бы, встретив ее на улице. – «Ты похожа на мою душу».
А что такое тело (я)? Тело – опустелый дом души, сознание отсутствия ее, тело: тоска по душе.
(NB! a чем тоскуешь?)
* * *
Душа – охотник, охотится на вершинах, за ней не угонишься. Моя тяга в горы (физическая!) только желание <пропуск одного слова>. День встречи с моей душой был бы, думаю, день моей смерти: непереносность счастья.
* * *
Живу как сомнамбула: ем, пью, перекладываю, кормлю. И вечная посуда. И соринки, которые подбираю. Нужно это моей душе? Нет. Точно меня кто впряг – и везу. И совсем не хочу прислуги. Всякая относительность отношения – и существования – для меня – оскорбление. Tant pis – tant mieux.[121]121
Чем хуже – тем лучше (фр.)
[Закрыть] И обратно. Это не лечится из капéльниц. Сама жизнь – болезнь. Всякая.
А может быть, если бы я как В<олкон>ский брала билет на пароход в Тунис, я говорила бы иначе.
* * *
У меня по отношению к себе (душе и телу) – садизм. (NB! ненавижу медицинские термины. Всё нужно иносказывать.) Желание загнать насмерть. «Надорвалась, кляча!» (К. И.)
* * *
Живу, везу. Но глаза весь день полны слез и что-то внутри так натянуто, как ни одна струна ни под одним смычком. Так только жилы натягиваются – на дыбу.
* * *
18-го февраля 1925 г.
А стихов нет. (Как Аля в детстве: «Стихи устали». Конечно устали – биться и разбиваться в дребезги – о посуду, qui, elle, reste intacte.[122]122
которая остается целой и невредимой (фр.)
[Закрыть] Я глиняную миску больше берегу!) Вспоминаю Жан-Кристофа и ту музыкальную лавину вместе с Foehn’oм.[123]123
Речь идет об эпизоде в финадьной части девятой книги («Неопалимая купина») романа Р. Роллана «Жан-Кристоф». Foehn (Föhn) – фён, теплый сухой ветер.
[Закрыть]
Большая головная усталость – д. б. от бессонных ночей. Для других я еще – Кастальский ток, для себя —
Бывало – и проходило (приходили). И, конечно, – пройдет (придут). Но сейчас без них тяжело, просто – доказательство несуществования.
* * *
(NB! Всё это накануне Крысолова. Если б знать! 1933 г.)
* * *
У погоды и времени года
Память собственная, за нас
Помнящая...
* * *
Нет забывчивей моей | крови...
нашей |
* * *
Я не помню, но что-то помнит...
* * *
Та весна окликает эту
(Иль сия окликает ту?)
* * *
Невозвратна как время
Но возвратна как вы, времена
Года...
* * *
Равнодушна как вечность,
И пристрастна как первые дни
Вёсен...[124]124
Из ст-ния «Променявши на стремя…».
[Закрыть]
* * *
Спроси у волны морской:
Кто именно?
Беспамятность! – лишь с мужской
Сравнимая...
* * *
Из письма:
Лилит: пра-первая, нечислящаяся. Ревность к звуку. Дробление суток. Все мужчины (если они не герои, не поэты, не духи и не друзья)...
От безмыслия – к бессмыслию (поэтический путь Б<альмон>та). Трагедия вселюбия? Комедия вселюбия. Дон-Жуан смешон. Петух на птичьем дворе. Дон-Жуан – функция.
* * *
Аля: – Он мужчина и потому неправ.
* * *
Aus meinen kleinen Leiden
Mache ich grosse Lieder... [125]125
«Из моей маленькой горести
Я создаю великую песнь…»
(нем.) Цветаева полемически обыгрывает начальные строки ст-ния Г. Гейне из раздела «Лирическое интермеццо»
[Закрыть]
* * *
Стихи:
«Променявши на стремя» – д. б. начало марта.
* * *
Запись: – У меня ничего не было за душой, кроме больших слов. Они и были мною.
* * *
Великие слова!
Они и были мною.
* * *
О Крысолове (Hammeln).
* * *
Дочка, дочка бургомистрова!
(NB! Первая строка Крысолова.)
* * *
И ивы нежные мои,
Лениво зазеленивающие.
* * *
мечта о крыселове
(Небольшая поэма)
Посвящается моей Германии.
(Начато 1-го марта 1925 г. Георгию – месяц.)
быстрые...
Дочка, дочка бургомистрова!
* * *
Краткая фабула (по легенде).
Город (Гаммельн) погибает от крыс. Бургомистр назначает награду: тому кто город Гаммельн от крыс избавит – руку своей дочери (красотки). Явление зеленого охотника (Jäger’a). Ратуша. Предложение. Подтверждение. Крыселов играет на дудке и уводит (неизвестно куда) всех крыс. На след<ующее> утро – в ратушу. Отказ бургомистра отдать ему свою дочь. (Предшествует целый ряд предложений (замен) к<отор>ые Крыселов отвергает.)
Угроза Крыселова. Третий день. Утро (или полдень?). Звуки волшебной дудки. (Что встает? Дать постепенность.) Дети – мальчики и девочки. Если будни – с школьными ранцами, если воскресенье – с игрушками и молитвенниками. Мимо ратуши. Из ворот – дочка бургомистра с молитвенником. Врастающий в землю бургомистр. (Лучше – бегущий вслед!)
Два варианта: или описание озера: постепенность захождения, погружения. Вода смыкается над головой. Центр – бургомистрова дочка.
Либо – по слухам – завел их всех в гору. (Горное озеро, внутри горы.)
* * *
Толкование:
Охотник – Дьявол – Соблазнитель – Поэзия.
Бургомистр – быт.
Дочка бургомистра – Душа.
Крысы – земные заботы, от которых Охотник освобождает город. (?)
Быт не держит слова Dichtung,[126]126
поэзии (нем.)
[Закрыть] Dichtung – мстит. Озеро – вроде Китеж-озера, на дне – Вечный Град, где дочка бургомистра будет вечно жить с Охотником.
Тот свет.
(Входят в опрокинутый город.)
* * *
Шляпа с огненным пером (от какой птицы?).
* * *
Главы:
1. Крысиная напасть.
2. Охотник.
3. Увод крыс.
4. Бургомистр.
5. Увод детей.
6. Озеро.
* * *
Две музыки: первая – для крыс: крупами, сахаром, сальными огарками – врывается Индия: тропики. Тропическая крыса зовет.
Другая: каждый ребенок слышит в ней свое: мальчики – барабан, сражение (конские гривы, хвосты, литавры, раны...), девочки (и т. д.), некоторые идут – сонные, другие – за подарками, иные слышат звон медных кастрюль и видят гигантские игрушечные кухни: плиты, сковороды и т. д.
Дочка бургомистра: пение ангелов? (дать демонов). Просто – рай?
NB! Эпизод: бургомистр, видя напасть, затыкает ей уши воском (венчальные свечи под колпаком).
Проходит сквозь воск.
(«Музыка прошла сквозь воск!»)
* * *
Хорошенько дать крысиную толкучку, грызню, возню, «крысы ноги отъели»...
* * *
NB! Лирические отступления.
* * *
Тих и скромен город Гаммельн...
(Здесь начинается черновик Крысолова)
* * *
Мысль: Единственная женщина, которой я завидую – Богородица: не за то, что такого родила: за то, что так зачала.
* * *
Старый Немирович-Данченко, при встрече:
– Ну, как Ваш Дофин?
* * *
Строки:
Ваше небо – бэль-этаж
* * *
Не иконами – талисманами
* * *
Остров, где заключаются браки
По соответствию голосов
(Борис, Борис)
* * *
D-r František Kubka. Vratislavova ul
* * *
Попытка письма к Розенталю[127]127
Розенталь Леонард (? – 1950) – выходец из России, в молодости переселившийся во Францию и сделавший там большую предпринимательскую карьеру.
[Закрыть] (по совету O. E. Черновой)
Многоуважаемый Леонид Михайлович,
Я ничего не знаю о Вас, кроме Вашего имени и Вашей доброты. Вы же обо мне еще меньше: только имя.
Если бы я по крайней мере знала, что Вы любите стихи – моя просьба о помощи была бы более оправдана: так трудна жизнь, что не могу писать, помогите. Но если Вы стихов – не любите?
Тем не менее, вот моя просьба: нуждаюсь более чем кто-либо, двое детей (11 л. и 6 недель), писать в настоящих условиях совершенно не могу, не писать – не жить.
Если можно, назначьте мне ежемесячную ссуду, ссуду – если когда-нибудь вернется в России прежнее, и субсидию – если не вернется.
(Про себя: знаю, что не вернется!)
Деньги эти мне нужны не на комфорт, а на собственную душу: возможность писать, то есть – быть.
