Текст книги "Журнал «Если», 2004 № 04"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Терри Дэвид Джон Пратчетт,Роберт Шекли,Майкл Джон Муркок,Дмитрий Володихин,Мария Галина,Александр Тюрин,Игорь Черный,Дейл Бейли,Владимир Тарасов,Сергей Кудрявцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Майк свято верит в Бога и ангелов и леди по имени Джулиана, которой Господь твердо обещал: в конце концов все будет хорошо. Кроме того, он истово исповедует старую католическую религию. У меня же с Богом свои отношения. В частности, я никак не могу понять, почему он позволял моему папаше нещадно избивать меня в кровь, когда я был совсем несмышленышем. Но здесь командует Майк, и я не стану спорить с ним по вопросам, ответ на которые получить несколько затруднительно.

Правительству нужно железо, много железа. Оно и хотело бы, чтобы люди зарылись по уши в землю, с утра до ночи ковырялись в рудниках, да только дураков мало. Быть фермером куда лучше и безопаснее, а если сломаются топор или лопата, ничего не стоит выколотить новые. Кому нужно ползать на брюхе в грязной дыре, весь день перетаскивая камни? Почти никому, поэтому правительство закладывает свои собственные рудники и заставляет заключенных добывать руду. Разумеется, количество преступлений катастрофически сократилось, поэтому железо по-прежнему в дефиците. Правительство, естественно, надулось, обидевшись на весь свет, и отказывается продавать железо кому бы то ни было, но люди по-прежнему твердят: единственное, что нам нужно – починить добрый старый «Ориджен», который по ночам сияет звездой на ночном небе, а потом со всех ног удирать на Землю.

Здесь, в Драмленде количество населения недотягивает и до миллиона. Правительство желает иметь железные рудники, и медные рудники, и алюминиевые рудники, и растения для производства микросферы, но превыше всего – иттербий (что бы это ни значило), и все это лишь для того, чтобы починить наконец «Ориджен». Беда лишь в том, что из вещесоздателей еду не получишь, к тому же многим людям нравится быть фермерами, так что на стороне правительства, в основном, люди богатые или совсем уж никчемные, вроде Куилла Нанди.

Мы с Майком стараемся раздобыть достаточно железа, чтобы выковать приличный котел для «Сэм’ла Бордена», но правительство утверждает: все железо уже распределено между кузнецами и Люком Горманом (любимчиком властей) – Майк только ухмыляется, услышав это в очередной раз, и посматривает через плечо, чтобы убедиться в исправности рычага.

* * *

Куилл загнал наши шесть вагонов на зады столичного паровозного депо. Здесь мы с Майком выпрыгнули, а Куилл потопал за нами.

Позади депо находятся офисы В&НС, Волинорской и Нью-Скоттсдейлской железной дороги. Мы шагаем прямо к двери, вежливо махая ручкой дамам и рассыльным, и направляемся к тем столам, где механики В&НС трудятся над чертежами новых локомотивов, настоящих громадин, на которые уйдет гора железа. Здесь, за гигантским дубовым столом, где разместилась бы целая танцплощадка, восседает большой человек, железнодорожный магнат, сам Люк Горман, поглядывая через плечо на единственную персону, к мнению которой вынужден прислушиваться, Честера А. Артура Харзака, президента всего чертова правительства того, что городские жители называют Волинором, а сельские – Драмлендом. Президент Честер не отличается высоким ростом и пышной шевелюрой: иначе говоря, маловат и лысоват, с огромными затравленными глазами, совсем как у кролика, удирающего от волка.

Люк Горман встал за его спиной со скрещенными руками: смуглый черноволосый ирландец, на голову выше всех присутствующих, с точеными чертами лица, зелеными глазами, от которых растает любая женщина, и черной бородкой, которая отрастает сразу после обеда, даже если он сбрил ее в восемь утра.

– Мистер президент, мистер Горман, я принес заявку на Гонки, – объявил Майк, помахивая кипой бланков, которые мы заполнили еще месяцы и месяцы назад.

Президент ехидно ощерился: довольно забавно видеть хищную гримасу на лице человека с кроличьими глазами.

– А как насчет котла?

Майк пожал плечами:

– Что же… мы скупаем подковы, где только можно, но даже полтонны чушкового чугуна значительно ускорили бы работу.

Честер размахнулся и, как топором, ударил о стол костяшками пальцев.

– Я не собираюсь продавать дефицитное железо, чтобы кто-то мог совать его в машину, наспех сляпанную из инопланетных артефактов!

Из-за наших спин послышался чей-то умоляющий голос:

– Мистер Горман, я вернулся и должен извиниться за поломку. Это все левая соединительная тяга «Мазепы». Компрессионная трещина… ничего не мог сделать… пока…

– Пока что, Куилл?

Голос Гормана вполне соответствует его росту – глубокий, зычный баритон.

– Пока я не сляпал один из этих самых инопланетных артефактов и не заставил паровоз двигаться, – вставил Майк. – Да если бы мы не выстучали новую тягу, Куилл торчал бы там, пока фермеры не подвесили бы его за ноги!

– Это ты, Грабаки, поднял шум и затеял свару!

Вены на лбу Куилла снова вздулись.

Подошедший Горман положил руку на плечо Куилла.

– Успокойтесь, Куилл, сбавьте обороты. Мистер Грабаки, В&НС благодарит вас за помощь в доставке скоропортящегося груза. Пришлите нам счет, и ваши время и усилия будут оплачены. Вашего подмастерья тоже не забудут.

Майк покачал головой.

– Я возьму плату железом.

– Ни в коем случае! Ни за что! – возопил президент Честер. – Все железо у меня кончилось, и даже В&НС сидит на голодном пайке. Можете забрать свои бумажки и сжечь, потому что Гонки устраиваются исключительно для местной промышленности, местной технологии – не инопланетной, зарубите себе это на носу! Я уже все объяснял вам в прошлом году, когда мы объявили о Гонках! И никто меня не переубедит!

Майк поджал губы, кивнул, полез в сумку, вытащил пачку бумаг, на которых были напечатаны правила, и послал их по столу туда, где покоились руки Честера.

– Покажите мне, где это говорится.

– Что именно?

– Что Гонки ограничены местной технологией.

Президент бросил бумаги Майку, но его пальцы дрогнули, и бумаги разлетелись по полу.

– Я так говорю!

Майк скорбно покачал головой: это означало примерно то же самое, что треск погремушек гремучей змеи.

– Все состязания строго регламентируются, мистер президент, и я не совсем уверен, что суд согласится с вашими утверждениями. По-моему, правила – как и любой контракт – не допускают отступлений. Трудно сказать, как это отразится на правительстве. А ведь все мы знаем: в правилах ничего не сказано о том, какую технологию позволено применять.

Взгляды их скрестились, как две шпаги. Никто не хотел первым опустить глаза. И тут Майк выложил свою козырную карту, голосом таким тихим и вкрадчивым, каким мужчина говорит с девушкой.

– Я где-то слышал, что пока еще никто не записал свой локомотив на Гонки. Получается, что ваша «Звезда Волинора» играет против моего «Сэм’ла Бордена», а без меня никаких состязаний вообще не будет. Так что никакого способа доказать, что драмлины не выстоят против литого железа, не будет.

Президент зыркнул на Майка красными глазками, повернулся к Люку Горману, снова уставился на Майка, потом – на Гормана. Тот кивнул.

Сломленный президент пробормотал что-то неразборчивое и в который раз вскинул взгляд на Майка.

– Ладно, я записываю вас. Если вы так чертовски уверены, что инопланетные бирюльки работают лучше железа, делайте вашу машину из бирюлек. Из одних бирюлек! Ни дерева. Ни железа. Ни меди. Ничего! Все должно выходить из пыли вещесоздателя – или вообще ниоткуда не выходить. И поверьте, мистер Грабаки, ваших способностей на это не хватит.

А вот этого ему не стоило говорить: не то чтобы Майк способен взбеситься или выйти из себя, но поддаться на подначку вполне может. Вот и сейчас он заговорил чуточку громче обычного.

– Значит, вот как? А я думаю, что вполне справлюсь, и «Сэм’л» побежит, как миленький, на одних только драмлинах, и не только побежит, но и побьет «Звезду Волинора» по вашим же собственным правилам. Мало того, разовьет скорость до сотни миль в час!

Тишина, я вам доложу, стояла просто оглушительная. Механики замерли за столами, боясь шевельнуться. Сотня миль в час!

Люк Горман снова скрестил руки, плотно сжав губы. Но голос остался мягким, с этаким налетом чисто убийственной уверенности, присущей богачам.

– Сто двадцать. «Звезда» сделает сто двадцать.

Майк облизнул губы. Я знал, что сейчас произойдет. И мне захотелось заползти за стол и не вылезать оттуда.

– Сто пятьдесят!

– В таком случае сделайте это, мистер Грабаки, – пророкотал Горман, свирепо сверкая зелеными глазами. – Первого апреля будьте здесь. И постарайтесь, чтобы поговорка «Дуракам – счастье» себя оправдала.

Майк кивнул, повернулся и направился к выходу. Я потащился следом. Под ногами хрустели бумажки со списком правил.

* * *

Совсем пустая, если не считать нескольких швейных машинок и рулонов шерстяной ткани, «Мазурка» отвезла нас обратно. «Мазурка» – близнец «Мазепы», столь же уродливый и горбатый паровоз, только управляет им молодой механик Джек Хрипич. Джек не такой злобный зануда, как Куилл, и мы, в основном, сидели в его кабине, слушая весь тот бред, какой правительство льет в уши беднягам из «Битспейс Инститьют». Земля – настоящее чудо, и ему не терпится попасть туда, увидеть то место, где живет четыре миллиарда людей, в небе летают самолеты, электричество обитает в каждом доме, а не только в правительственных лабораториях. По ночам мы честно делили на всех алмазную бутылочку кукурузного виски, и парень глотал явно больше, чем следовало бы, а когда отправлялся спать за тендер, мы слышали, как он, зажимая себе рот, плачет от какой-то душевной боли, которую крайне вредно испытывать человеку его возраста.

Я давно уже перестал гадать, стоит ли Земля всех этих мук, а теперь просто уверен: не стоит. Пропади они пропадом эти самолеты – на Земле человек рождается ни с чем и должен трудиться, как раб, чтобы купить топор и плуг или хотя бы уголок, где поместится после того, как остальные четыре миллиарда предъявят претензии на свои законные места. Здесь, в Драмленде, умному человеку достаточно взять Бангерову Большую Книгу, подойти к вещесоздателю и всего за день выколотить себе все основы сытной спокойной жизни, затем добавить сюда жену, немного семян, мула и только что проклюнувшихся цыплят. Если на Земле есть кое-что получше, я об этом не слыхал.

* * *

Дорога в Хаффер получилась куда более одинокой. Майк почти все время был погружен в свои мысли, а парочка барабанщиков, с которыми мы встретились и поболтали, уже получили от Майка бумагу с эскизом котла.

Когда же он открывал рот, то не мог говорить ни о чем, кроме своей последней идеи – сделать котел из большого Полого Шара № 6, соединенного с драмлинскими трубками и висящего, как серебряный виноград над огнем. Он ни словом не упомянул о том котле, который действительно хотел иметь, и я знал, почему. В сущности, Майк никогда не ожидал получить его, даже теперь, когда мы отчаянно нуждались в нем. Введение в Бангерову Большую Книгу гласит: из вещесоздателей можно получить одну целую восемь десятых умноженные на десять в семьдесят седьмой степени драмлинов. Число это мне ничего особенного не говорит (я бросил школу, прежде чем мы добрались до степеней), но дальше в Книге указывается, что на каждый атом во Вселенной приходится один миллион различных драмлинов, и если создать один случайный драмлин, не позаботившись записать ритм, мир уже не увидит подобного ему, сколько бы раз люди ни пытались выколотить такой же. Поэтому, хотя произвольные ритмы выколачивания иногда дают то, что можно использовать, все равно вы никогда не получите именно ту вещь, какую хотите, как бы долго и упорно ни старались.

Наконец мы добрались до вещесоздателя, стоявшего на берегу реки Биг Лампи, но там не было ни единой живой души, хотя солнце почти закатилось: идеальное время для исполнения желаний. Майк долго сидел в седле, озирая долину, прежде чем вытащить свисток желаний Розы Луизы, поднести к губам и сильно дунуть. Тут же послышался звук… непонятный какой-то и такой высокий, что я с трудом различил музыку, сливающуюся в стройной гармонии, словно церковный хор, чье пение достигает небес, чтобы смешаться с ангельским. Его старая лошадь Кули немного глуха, поэтому даже ухом не повела. Зато мой Гранит встал на дыбы, затем попытался рвануть вперед, и я едва успел заметить, что со мной происходят странные вещи. До сих пор мне ничего подобного не доводилось испытывать.

Мой амулет, висевший на шее – обычный кусок драмлинского металла, каких полно, – мелко-мелко забился, словно пойманная птичка, ударяя мне в ключицу, стремясь то ли запеть, то ли улететь, то ли и то, и другое. И так продолжалось все время, пока звук, исходивший из свистка Майка, не замер где-то в тусклом пурпурном небе, возвратившись эхом в последний раз.

И когда мы три дня спустя вернулись в Хаффер, там, в грязи у ворот кузницы стоял драмлинский котел.

* * *

Майк – человек набожный, но отнюдь не суеверный, хотя целую неделю не переставал бормотать себе под нос:

– Нет, мы, конечно, не скрывали, что нам нужно. Вся округа знает, что нам надо.

При этом вид у него был крайне неуверенный.

Миссис Лючетти, которая снимает коттедж как раз напротив кузницы и готовит нам за определенную плату, клялась, что какой-то загорелый старик и двое ребятишек привезли котел на большой телеге, запряженной мулами, свалили на землю и отправились прямо на запад, через Бушвиль. Отверстие для трубы было заткнуто овечьей кишкой с завернутой в нее бумагой. Клочок был испещрен печатными буквами, выведенными неверным почерком немолодого человека:

СЛЫШАЛ ОТ ЛЮДЕЙ, ЧТО ТЕБЕ НУЖЕН ОДИН ИЗ ЭТИХ. МНЕ ТВОИ ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ХЭНДОВ НИ К ЧЕМУ, НО ХОРОШИЙ ПАРЕНЬ, ВРОДЕ ТЕБЯ, МОГ БЫ НА ЭТИ ДЕНЬГИ ЗАНОВО ПОКРЫТЬ МНОЖЕСТВО ВЕТХИХ ДОМОВ. ПОМНИ, ВСЕ ЭТО НЕ НАШЕ, А ВЗЯТО ВЗАЙМЫ.

РОДДИ, КОТОРЫЙ БАРАБАНИТ.

После этого шли тридцать два ряда ритма, очевидно, показывавшие, как выбивался котел, записанные скорописью, которую используют большинство здешних людей: крест, знак солнца и маленькая дуга – знак луны. Майк взвыл от радости и пустился в пляс, когда увидел все это, а записку тщательно сложил и сунул в кармашек, вклеенный в заднюю обложку Бангеровой Большой Книги.

Мы понятия не имели, кто такой этот Родди. Правда, люди рассказывают – мало того, клянутся, – что есть такой барабанщик, который ходит из города в город, выбирая самые захолустные места (каким был Хаффер тридцать лет назад), и может выколотить все, что просят люди, словно знает тайну драмлинов наизусть. И никогда не берет за это плату. Ни хэнда. Правительство не раз пыталось его разыскать, но он, похоже, знает эту землю куда лучше, чем они, а когда люди правительства спрашивают о нем, горожане неизменно указывают на ближайшее болото.

Но Майк довольствовался и этим, радуясь, что обошлось без волшебства. Просто его желание каким-то образом дошло до настоящего мастера, вот и все. Ничего странного. Правда, когда я попросил Майка еще раз дунуть в свисток, чтобы проверить, будет ли отплясывать мой амулет, он только улыбнулся и ответил:

– Думаю, пока можно и погодить с желаниями. Уж больно большое желание исполнилось, нужно и честь знать.

Я отвернулся, но краем глаза успел заметить, что Майк, вообразив, будто его не видят, наспех перекрестился.

* * *

После всего этого мы времени не теряли: было уже первое октября, и люди начинали жечь костры по ночам. «Сэм’л» наполовину состоял из природных материалов, вроде дерева и железа, добытого из подков. Мы и два нанятых нами в городе парня подняли его на дубовые балки и разобрали до последнего винтика. Майк не отходил от стола, рисуя на бумаге эскиз нового «Сэм’ла Бордена», начиная с доставшегося нам драмлинского котла, и уж потом, исходя из него, добавлял все остальное.

Котел оказался длиннее и уже, чем мы рисовали (правда, несущественно), и выпирал на одном конце, как сосиска, зато на столько же вдавался внутрь. То тут, то там были разбросаны мелкие дырочки, а в центре каждого конца зияли две большие. И, как почти во всех здоровенных штучках, по всему котлу красовались впадины, бороздки, канавки, что позволяло привинтить его к раме и вставлять трубки и много чего другого.

Старая рама была из дуба, усиленного тонкими тягами добытого из подков железа: то малое количество железа, что мы имели, почти целиком ушло на жалкий старый котел, и Майк нарисовал новую, из двуплечных рычагов и длинных вил, которые были кучей навалены за кузницей: все это были драмлины (иногда самой причудливой формы), которые люди годами копировали из книги Бангера.

Драмлинский металл, хоть и легок, однако куда прочнее железа, и когда мы собрали раму по новому эскизу Майка, треугольную, с длинными вилами, захватывающими рычаги между зубцами, она получилась до того крепкой, что хоть прыгай на ней с десяток ребятишек заодно с их старшими братьями и сестрами, ничего не только не покосится, но даже не скрипнет.

* * *

Огонь в горне горел всю зиму, хотя мы ничего не ковали, кроме частей к расхлябанным фургонам, которые время от времени привозили нам фермеры. Просто Майк хотел, чтобы во время работы руки у нас были теплыми и гибкими, а не заледеневшими, как обычно. Оба цилиндра были сделаны из подковного железа, следовательно, их тоже пришлось убирать. Бывают, конечно, такие драмлинские штучки в форме цилиндров, но уж очень они тонки, а Майк хотел убедиться, что они не разлетятся под давлением. Поэтому мы почти всю зиму провели, прикрепляя драмлинские трубки к драмлинским патрубкам, и поддерживали огонь под котлом в новой топке, сделанной из скрепленных вместе штучек, постоянно наблюдая за давлением в собранном Майком манометре. Давление, граничившее с фантастическим, которое непременно подняло бы на воздух старого «Сэм’ла», разодрав его на куски, ничуть не действовало на новые цилиндры.

Февраль уже подходил к концу, когда мы с нанятыми парнями стояли вокруг и наблюдали, как «Сэм’л», установленный на блоках, так, что колеса вертелись в воздухе, завывал и пыхтел, пока Майк стоял в кабине и прибавлял скорость. Четыре больших колеса № 34, полтора метра в диаметре, самые громадные из тех, что можно было выколотить из вещесоздателя, послушно вертелись; цилиндры плевались отработанным паром, распространяя странный запах смазки и драмлинского металла. Он прибавил еще скорость, и колеса завертелись быстрее, а двуплечные рычаги действовали так проворно, что все сливалось в серебристое марево. Я подставил спидометр под одно колесо и прикоснулся его маленьким колесиком к самому краю. Ветер ерошил мои волосы, длинные пряди хлестали по лицу. Прочитав показания, я заорал, что было сил, перекрикивая адский шум:

– Сто шестьдесят одна миля в час!

Майк завопил и принялся скакать, как бешеный. Той ночью мы открыли бутылочку старого дорогого вина и даже налили немного парням. «Сэм’л Борден» готов и родился вновь, и не было в нем той детали, которая не вышла бы из пыли вещесоздателя.

* * *

Майк подождал, пока пройдет Праздник Окончания Зимы, прежде чем отправиться в столицу. Площадь утопала в жидкой грязи, но мы все равно танцевали при свете факелов рядом с «Сэм’лом», установленным в самом центре на подводе, запряженной четырьмя мулами. На второй подводе лежали запасные драмлины и тендер.

Майк пообещал, что потанцует с каждой женщиной в городе, и сдержал клятву, поэтому никто не обиделся, тем более, что все знали: единственной любовью Майка была Мать Полли, которая потеряла мужа двадцать лет назад и с тех пор дала обет никогда не выходить замуж. Она танцевала со всеми мужчинами, и женщины по той же причине не стали ревновать. Когда наконец она проплясала неистовый рил с Майком, сразу стало понятно, что горевший в них обоих огонь мог бы пылать в одной печи, но такому быть не суждено, и это – единственная печаль Майка.

Потом хор церкви Святого Иакова пел «Панцирь Святого Патрика», пока Мать Полли обходила локомотив, кропя его святой водой, и если Майк тяжело воспринял эту церемонию (в конце концов, молитва была призвана отгонять злых духов), то не подал виду. Временами любовь и заключается в том, чтобы видеть во всем только хорошее, поэтому Полли поцеловала Майка в лоб, когда он встал перед ней на колени, прямо в грязь, чтобы испросить ее благословения.

Наутро мы запрягли восемь мулов и отправились в столицу.

* * *

Первого апреля я проснулся до рассвета под звон колоколов. Большая дверь отведенного нам загона была открытой, и все вокруг покрылось инеем. За дверью на узком мостике рядом с котлом «Сэм’ла» стоял Майк. Котел выделялся черным пятном на фоне розового, прошитого желтыми стрелами неба.

Я поднялся на мостик и встал рядом. Он ввинчивал новую трубу в одну из дыр сбоку котла. На верхушке трубы блестел свисток желаний Розы Луизы, прикрепленный к драмлинскому стопорному клацану.

– Как-то не хотелось делать это до сегодняшнего утра, Айк, – признался он. – Не больно я люблю все эти пересуды о магии, и металл – всего лишь металл, драмлинский он или нет, и он не может танцевать по волшебству и слушать всякие свистки.

– Зато мой амулет едва не улетел прямо с моей груди, когда ты подул в эту штуку, – заметил я, причем не впервые.

Майк долго молчал, вертя в руках драмлинский гаечный ключ.

– Угу. И крест, что я сделал для Матушки Полли – тот, который она не взяла, потому что он безбожный и драмлинский, – пытался выползти из кармана, словно какое-то насекомое. Иногда я задаюсь вопросом, уж не права ли Полли, а заодно и правительство. И может, все, что мы делаем с вещесоздателями, это то же самое, что махать молотом в кузнице восемь лет без перерыва. То ли сработаешь что-то стоящее, то ли сожжешь себя напрочь или глаз потеряешь.

– Вот это и подсказывает мне, что ты не слишком боишься, иначе он мирно лежал бы в твоем кармане, – возразил я, показывая на свисток.

Майк ухмыльнулся и сунул гаечный ключ в коробку с инструментами.

– У меня всего одно-единственное желание, Айк. Одно. Полли недолюбливает драмлины, но знает, что людям они нужны. Она все-таки благословила «Сэм’ла», да и меня заодно. Если бы я всего боялся, стал бы таким, как Куилл, ничем не лучше. Этот свисток – драмлин. Я намереваюсь узнать, для чего он нужен.

«Волинорская и Нью-Скоттсдейлская железная дорога» установила трибуны на морском побережье в пяти милях от города, у отрезка двойного железнодорожного пути, идущего на северо-восток к Нью-Бостону. К полудню все места были забиты богачами. Простой люд выстроился вдоль рельсов, за веревкой ограждения, глазея на стоявшие бок о бок дымящиеся локомотивы.

Утром механики Люка Гормана облепили «Сэм’ла», выискивая «контрабандное» дерево или железо, и убрались, похлопав Майка по плечу и пожелав удачи. Правительственные агенты из «Битспейса» тоже обступили локомотив, по-видимому, сильно заинтересовавшись драмлинами, несмотря на то, что сами советуют народу ими не пользоваться. Они даже имели наглость спросить Майка, нет ли у него ритма для котла, и Майк прямо ответил, что это его частное дело и личный драмлин и что цена за ответ – пятьдесят тонн настоящего чугуна. Один заявил Майку, что они рано или поздно получат ритм, причем отнюдь не барабаня по колоннам наугад. Майк не собирался никого убеждать и никому грозить, но заставил меня проверить на локомотиве каждый болт и не по одному разу.

«Звезда Волинора» стояла на восточном пути, и все утро «Сэм’л» проторчал в ее тени. Еще бы, такая громадина! И вся из железа, если не считать деревянной отделки кабины. Конструкция была взята из старой книги, прилетевшей с Земли на «Ориджене». Четыре больших двухметровых колеса с горизонтальными цилиндрами и ведущей тележкой, которая поддерживала переднюю часть котла и помогала легче брать повороты. Один ее тендер был больше нашего «Сэм’ла» и набит первосортным углем из новой шахты в Хемингуэе.

На состязаниях должен был вестись хронометраж, чтобы посмотреть, какой локомотив покроет десять миль за меньшее время, но поскольку соревнующихся было всего двое, Горман решил устроить нечто вроде конских бегов: кто раньше пересечет финишную линию, проходившую через одну милю после моста через реку Доэ, тот и победитель.

Президент Честер со своим обычным энтузиазмом произнес речь под аплодисменты богатеньких. И при этом вел себя так, словно «Сэм’л» вообще не участвовал в гонках. Все распространялся насчет того, как, мол, лихо мы воссоздаем земные технологии, и недалек тот час, когда мы все набьемся в «Ориджен» (ха!) и прямиком отправимся домой.

Все мы знали, что если кто и полетит на Землю, так уж точно не бедняки, и у меня сложилось впечатление, что эти самые бедняки, не слишком рьяно машут платочками по этому поводу.

Как только оба локомотива были заправлены и готовы, мы с Майком встали между ними и попытались взвесить наши шансы. «Звезда» – настоящий гигант, и колеса у нее ого-го, но мы были уверены, что и весит она раз в восемь больше нашего «Сэм’ла»: попробуй, подвигай такую гору железа! Значит, ей понадобится время, чтобы набрать скорость.

«Сэм’л» в сравнении с ней казался жучком, с которого содрали оболочку, оставив уродливый скелет: сплошные перекрещивающиеся двуплечные рычаги и вилы вместо рамы да две большие поперечные балки, немного похожие на ноги насекомого; даже колеса казались какими-то волнистыми, как большинство драмлинов, хотя были идеально сбалансированными и безупречно круглыми. И я в который раз подумал: наш «Сэм’л» выглядит как нечто выращенное, а не собранное, и эта мысль отнюдь не способствует безмятежному сну в тревожную ночь.

Наконец мы с Майком забрались в открытую кабину локомотива и взмахнули флажком, чтобы возвестить о готовности. Представитель В&НС с выверенным хронометром встал на зеленой линии, проведенной поперек рельсов всего в метре от обоих локомотивов. Продержав хронометр поднятым не менее десяти секунд, он дождался, пока человек из правительства, заправлявший двухколесной пушкой, поднес к ней факел. Прогремел холостой выстрел, отдавшийся эхом в холмах к югу.

Майк оттянул рычаг, и я налег на левую балку. Просто так. На удачу. Локомотив рванулся вперед так же быстро, как на испытаниях, даже еще быстрее, выпуская пар, который тут же рассеивался и исчезал с таким натужным звуком, словно какой-то великанский ребенок пытался одним махом задуть свечи на именинном торте. Ничего похожего на зычный басовитый рев «Звезды», «проветривающей» свои цилиндры. Мы были уже далеко впереди «Звезды», когда до нас дошло эхо выстрела. Богатенькие стояли на трибунах, вопя и размахивая руками.

Но мы тоже орали, топали и махали, когда уже через десять секунд у «Сэм’ла» появилась стометровая фора. У нас не было манометра: у Майка не нашлось времени выколотить его. Но он куда больше верил в драмлинский металл, чем я – в котлы. Я-то видел, как два небольших железных котла разорвало вместе с рельсами, когда мы много лет назад впервые начали работать с паром. Так что мы мчались вперед на вере, исключительно на вере, не зная, сумеет ли драмлинский котел выдержать такое давление, и понимая, что если не выдержит, мы все равно этого не узнаем, пока Святой Петр не объяснит.

Ну и спектакль, должно быть, мы устроили! Майк произвел кое-какие подсчеты и знал, что нам понадобится каждый метр форы, как только «Звезда» разовьет скорость. Он все твердил, что не любит горизонтальных цилиндров, но это лишь потому, что мы не смогли сделать из драмлинов большой подшипник скольжения для боковых штоков. Больше всего мы боялись, что поперечные балки выскользнут из подшипников на такой скорости.

«Звезда Волинора» разгонялась ужасно медленно. Интересно, уж не велел ли Люк Горман своему машинисту дать нам фору для затравки, а потом промчаться мимо и показать нам хвост – как раз в ту минуту, как мы будем пересекать реку Доэ, стремясь к финишной черте? Я продолжал орудовать лопатой и регулировать воздухозаборник так, чтобы огонь горел поярче, а угли раскалились добела.

Майк наблюдал за поперечными балками, опасаясь, что они дадут слабину, и все дальше оттягивал рычаг по мере того, как шли секунды. Пока что сцепление колес с рельсами не нарушалось, но он был настороже, зная, что для такой мощности локомотив слишком легок, и если колеса начнут проскальзывать, мы потеряем скорость, которую, скорее всего, так и не наверстаем. «Звезда» слишком тяжела, чтобы потерять силу сцепления, но всего несколько секунд проскальзывания могут нам дорого стоить.

Мы, должно быть, успели пройти добрую милю, когда стало очевидно, что «Звезда» сокращает разделявшее нас расстояние. Майк перестал следить за балками и держал одну руку на раме, а вторую – на рычаге управления, постепенно, с большой опаской толкая его вперед, чтобы не потерять сцепления. К этому времени я был уверен, что мы делаем семьдесят миль в час: скорость больше, чем у любого локомотива, какой мы когда-либо строили или на котором ездили. Ветер ревел в ушах. Страшно было смотреть, как подпрыгивают балки: вверх-вниз, вверх-вниз. Сейчас они яростно трепыхались в полуметре от моего левого плеча… одно неосторожное движение, и моя рука превратится в кровавое месиво.

Расстояние неуклонно сокращалось. «Звезда Волинора» с каждой минутой оказывалась все ближе, и мимо пролетела отметка с цифрой «4». Значит, четыре мили уже пройдены. Лицо Майка перекосила жуткая гримаса. Я увидел, как по его лбу катится пот, но вряд ли причиной был бьющий из топки жар. Мой напарник не оттягивал больше рычаг, и я знал, что он чувствует: колеса проскальзывают. Мощность «Сэм’ла» была велика, только вот массы не хватало, чтобы получить большее ускорение из трения между четырьмя колесами драмлинского металла и железными рельсами пути. Единственный способ – это замедлить ход, пока колеса снова не сцепятся с рельсами, а потом пытаться набрать скорость.

Майк оттянул рычаг назад, и мы почувствовали, что ускорение снова вернулось к нулевому. Тут и у меня появилось то же чувство пути, что и у Майка, и я понял: колеса больше не проскальзывают. Зато у «Звезды» таких проблем не было, так что она все прибавляла скорость. Майк снова толкнул рычаг вперед, и мы опять начали постепенно ускоряться, на этот раз помедленнее, молясь, чтобы не улетели с рельс.

Пройдено шесть миль, и хотя сцепление по-прежнему было неплохим, «Звезда Волинора» дышала нам в спину, все ближе, ближе… и наконец, выпустив черное облако дыма и клубящегося пара, она промчалась мимо с оглушительным ревом.

И вроде бы чуть замедлила ход, а я ощущал себя мухой, застрявшей в патоке, видя кочегара «Звезды», который махал нам рукой. Люка Гормана никак не назовешь ни дураком, ни хвастуном, и если он пообещал, что его локомотив сделает сто двадцать миль в час, то только потому, что его механики произвели подсчеты и знали точные цифры. Когда же Майк упомянул насчет ста пятидесяти миль, это означало, что он в своих утверждениях основывается исключительно на вере и шестом чувстве, а к математике прибегает в крайних случаях.