Текст книги "Одна на краю света"

Автор книги: Марина Галкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Крутые склоны гор уходят прямо под воду. Серо-пепельные, мелкощебенистые, с желтыми пятнами осыпей. Дна не видно. Озеро узкое, не больше двух километров шириной.

Вдали, за мысом, открываются далекие синие горы. И пока я плыву к ним навстречу, они переливаются, меняют цвета. Солнце пятнами освещает отдельные вершинки. Небосвод простирается далеко, и можно видеть одновременно и его голубизну над светлыми радостными вершинами Пекульнейского хребта, и темень над мрачными черными четко очерченными горами, стискивающими верховья Озерной. Хочется плакать от того, что не работает фотоаппарат.

На выходе реки из озера пытаюсь ловить рыбу, мечтая подцепить обещанного гольца. Однако здесь мелко, сильное течение, просматривается все дно и никакой рыбы не видно. Попробую поймать на слиянии с притоком, думаю я и скатываюсь в реку. Плыву по течению, и меня охватывает чувство восторга. «Вниз! Так легко! Река широкая, воды много!» – рассуждая подобным образом, шваркаю по дну и сажусь на мель – все-таки надо заботиться о выборе фарватера.

Сидя в каяке, любуюсь просторами тундры – берег невысоким уступом уходит в воду, открывая обзор. Кустов мало. Река течет единым руслом. Особенно сильно не гребу, лишь придерживаюсь основной глубокой струи. Железную бочку из-под топлива, видимо, давно брошенную геологами, принимаю сначала за медведя. Настолько стремительно лечу вниз, что не успеваю отследить впадения Бараньей речки, где водятся гольцы.

Ладно, буду хоть что-нибудь ловить. В улове за струей вытаскиваю пару хариусов. Хватит пока, решаю я. Пора становиться на ночевку, не буду сегодня доплывать до Танюрера. Озерная – такая хорошая речка – уютная, маленькая, камерная, такие приятные сухие тундровые берега! Надо растянуть удовольствие сплава по ней и на завтра. Как водится, только подумаешь о стоянке, сразу пропадают подходящие места.

Вплываю в разбои русла и вскоре оказываюсь на большом открытом пространстве разлива реки, среди мелких проток, песчаных отмелей, низких островков с полным отсутствием кустарника, на которых хозяйничают серебристые чайки, издалека противно лая на меня, непрошенного гостя. Вот такая резкая перемена случилась с милой речкой. Ветер разгуливает по этому простору, вздымая рябь на воде. Из-за нее не могу понять, где идет течение, где рябь перекатов основной струи, и сажусь на мели. Иду пешком, выискивая более глубоководные протоки.

Когда протоки снова собрались в единое русло, по берегам потянулись галечники, пошли заросли кустов. Ну вот, проворонила хорошие тундровые лужайки, где так хорошо втыкаются колышки и так мягко спать! Вот, вроде, галечник ничего, сухих кустов много рядом, моховая площадка на камешках. Много крупных следов лосей. Тыкнула ножом в мох – грунт плотный, но колышки как-нибудь воткну.

Пока чистила рыбу, заморосил дождь. Погода явно портилась. Зловещее освещение повисло над миром. На землю ложилась темнота, будто от затмения. Клонящееся к закату солнце прикрыли низкие, быстро наползшие невесть откуда облака. Подсвеченные солнцем склоны были еще светлыми, остальные же были просто темно-серыми. И не было уже четкости в атмосфере, горы были словно недопроявленными в отработанном химическом растворе. На горизонт ложилась дымка. Северо-западный ветер явно клонился к восточным румбам. Это плохо. После прошлой Непогоды я теперь просто боюсь ветра с северо-востока.

Наскоро поужинав у костра последним «пловом» с мясом и запеченным хариусом, я затащила под тент сухих дров на утро. Завалила угли костра кусками дерна и мхом (может, до утра будут тлеть) и улеглась спать.

13 августа или один из «славных» дней чукотского лета

Дует холодный северо-восточный ветер, низкая облачность, хмарь, вот-вот готовая разразиться затяжным дождем. Темные очертания дальних гор еще различимы. Настолько зябко и ветрено, что, не долго колеблясь, развожу костер под крышей домика-тента, разогреваю остатки вчерашнего «плова». Не спешу, уж очень не хочется вылезать на холод.

Надеваю на себя весь арсенал теплых вещей: флисовую водолазку и свитер, штормовку, гидрокуртку, спасжилет. Мой чешский, фирмы Хико, спасжилет из пористой мягкой резины – отличная вещь. Он теплый! И спасает не только от воды. В запасе в гермомешке остается только пуховая жилетка.

Встречный ветер портит мне всю прелесть плавания вниз по течению. Где ближний береговой склон закрывает ветер, плыть еще можно довольно легко, течение реки чувствуется, но на прямых участках русла, где ветер в лицо, грести очень тяжело. Мое весло с разворотом, и все равно при гребке на лопасть ложится лишняя нагрузка, чувствуется давление ветра. Волны с белыми барашками катят навстречу, и с гребней срываются брызги, обливают, холодят. Брызги летят в лицо, постоянно мокнут кисти рук. Пальцы так леденеют, что приходиться зубами вытягивать из-под плотных резиновых манжетов гидрокуртки рукава свитера (слава богу, что они длинные) и прикрывать ими озябшие конечности. Были у меня и шерстяные перчатки, но на воде они сразу промокли бы, да и лучше, когда пальцы греются друг о друга, и можно менять на рукаве положение промоченных пятен, а ладошка остается голой и чувствует весло. Засовываю пальцы в рот, немного отогреваю дыханием, но надолго бросать весло нельзя – если не грести, сносит обратно вверх по реке. Постепенно, незаметно начинается дождь.

Плавание по течению против ветра по скорости стало почти равносильно подъему против течения бечевой. На наветренных участках русла борюсь с высокими крутыми валами, нагоняемыми встречным ветром. Какие-то десять километров сплава заняли полдня. Несмотря на активную греблю, ноги к этому моменту замерзли окончательно.

Но вот вплываю в могучую реку. Момент торжественный. Здравствуй, Танюрер! «По Танюреру – не то что по Канчалану. Там тебе против течения не пройти», – помнила я слова оленеводов и, конечно же, с трепетом ждала этой встречи. Какой он окажется? Смогу ли действительно подниматься по нему? Одновременно я успокаивала себя мыслью о том, что, даже если не смогу подняться, возвращаться уже точно буду другим путем и увижу реликтовую тополиную рощу у Танюрера на Полярном круге.

Днищем каяка заползаю на камни галечника, съежившись, не вылезая наружу, сижу на стрелке рек, на развилке пути, верчу головой. Мокрый капюшон гидрокуртки облепляет щеки, первые холодные струйки противно ползут за шиворот. Справа налево мимо меня несется стремительный поток, ветер клубящимися шарами гонит над ним заряды дождя. Серое беспросветное небо. Налево, вниз, по ветру и течению плыть легко, только оттолкнись веслом и… Но теперь-то возвращаться мне совсем не хочется, путешествие затянуло и поглотило меня, я чувствую себя на своем месте, в своей тарелке, теперь я почему-то наполняюсь уверенностью, что Ледовитый океан вполне досягаем.

Сразу становится видно, что характер Танюрера действительно иной, не похожий на все предыдущие, пройденные мной чукотские реки. В том месте, где Озерная впадала в Танюрер, он тек единым руслом, в ярко выраженных высоких обрывистых берегах, высота которых достигала десяти метров. И крутые склоны эти прямо от воды были покрыты густыми зарослями ольховых кустов. А выше, там, где начинался обрыв, шла голая плоская тундровая терраса. Открытая всем ветрам, без единого кустика. Ширина реки здесь была около 50–80 метров. Галечники вдоль воды, под обрывами земляных берегов, были очень узкие и присутствовали не везде, впереди просматривались участки сплошных «коридоров» – стен кустов по обоим берегам. Течение реки было стремительным, оно было сильнее, чем на реках, по которым я до этого поднималась вверх.

Сначала я даже испугалась, что не смогу подниматься по Танюреру. Шел дождь, вода уже прибывала – галечники были частично затоплены. Непогода разгуливалась, разумно было бы встать на стоянку, но шило в известном месте не давало мне покоя. Решаю пройти вперед. Сдергивая фартук-юбку, вылезаю из нагретого внутреннего пространства каяка, ощущаю всю свою жалкую незащищенность от напора стихии. Принимаю на себя всю ветреную мощь непогоды, ледяные струи. «Надо попробовать, как тут пойдется», – лихорадочно твержу я себе, разматывая бурлачную веревку негнущимися красными пальцами.

На сплаве кроссовки у меня были еще сухие, но теперь их неизбежно надо было мочить. Ноги и так замерзли, теперь, поверх непромокаемых гидроштанов, их будет сжимать панцирь холодной мокрой обуви… Потом, конечно, об этом не думаешь, но первый раз замочить кроссовки всегда неприятно.

«Если я сейчас, в непогоду, смогу пройти здесь, то потом уж и подавно. Надо оценить, каков он, этот Танюрер», – думала я, вышагивая по залитой гальке, первые метры ведя каяк против течения, отвернувшись от ветра, иногда продвигаясь спиной вперед. Дотягиваю каяк до конца галечника. Теперь нужно траверсировать струю, дальше под берегом глубоко. Ветер накатывается сильными порывами, затем немного ненадолго утихает. «Ногами вверх на деке здесь уж точно не поеду, – размышляю я, из-за прикрытия кустов высматривая обстановку на воде, – даже стоячие валы на середине». Надеваю «юбку»: будет захлестывать; дожидаюсь ослабления ветра и в промежутке между его порывами «стреляю» от берега. Гребу изо всей силы, выкладываясь в рывке, меня сносит вниз метров на пятьдесят, но все-таки я дотягиваю до последних камешков начала отмели противоположного берега. Ура! Двигаться можно!

Дойдя против течения до конца этой отмели, оказываюсь на косе острова, слева от меня тоже несется поток. На косу нанесло большой куст с разлапистым корнем, он сидит на мели, а между ним и берегом вымыло небольшую глубокую яму, где бурлит вода. С островка направо плыть нельзя, галечник там где-то далеко, я даже не вижу его. Галечник только передо мной, надо пересечь протоку, но в ней хорошее падение, а оценивая глубину по валам, понимаю, что перекат пешком не перейти. Как стартовать? Течение прямо у берега, я и сесть не успею, и гребка не сделаю, как меня тут же снесет вниз, и все мои предыдущие усилия пойдут насмарку.

Меня выручает улов за корягой. Нос загружаю на корень, кое-как таким образом закрепив каяк, аккуратно заползаю на него, сажусь, задраиваю «юбку», схожу с корня, и меня тут же начинает переворачивать в этом небольшом бурлящем уловке – выход со стоячей воды на течение всегда чреват неожиданностями.

Ощущаю под собой перемешивание струй, меня беспорядочно раскачивает в разные стороны, неожиданно накреняет. Еще здесь и купаться? Брр! Страшно и подумать. Опираюсь о воду лопастью весла то слева, то справа, удерживаю равновесие, одновременно пытаясь выйти на струю. Каякер я или нет, в конце-то концов! Делаю, наконец, резкий гребок и, подставив днище струе, выхожу на течение, тут же устремившись вперед к желанной отмели. Вброс адреналина в кровь ненадолго согрел меня, придал сил, и я успешно форсирую протоку, не сев на камни переката и избежав тем самым переворота. Зацепляюсь за край отмели. Сделан еще один шаг к заветной цели.

Танюрер петлял не сильно, поэтому и нелегко было продвигаться по нему, сила течения была почти везде равномерная. При перечаливании на другой берег реки меня неизбежно сносит вниз на несколько десятков метров. Один раз воспользовалась для продвижения мелководной протокой, где сила струи была небольшой. Находясь на сыпучем откосе, метров пяти высотой, лавируя среди редких отдельных кустов, манипулируя веревками носа и кормы, как марионетку, я четко проводила каяк меж крупных надводных камней. Да, опыт Канчалана пригодился мне. Количество перешло в качество, и теперь, похоже, я сдавала экзамен вождения каяка на «отлично».

В конце протоки вижу: и мой левый берег, и правый сплошь в стене кустарника. Труба-дело. Ничего не остается, как идти по воде вдоль берега. Иду у самой кромки кустов, и глубина все увеличивается. Вот мне по колено, потом выше колена, и уже по пояс. Ну, интересно! А течение сильное. Цепляюсь за ветви, чтобы хоть как-то продвигаться вперед, чтобы, поскользнувшись, не сползти на большую глубину. Не могу выпустить каяк на простор, отвести его от берега, потому что у меня нет постоянной скорости и свободных рук. Каяк на недлинном поводке послушно, слава Богу, едет за мной, почти не цепляется за кусты, а ведь любой зацеп – это возвращение. Вода прибывает. Словно во сне, с трудом переставляя ноги, медленно пробираюсь вперед, к спасительному участку береговой отмели.

Понимаю, что пройдет еще немного времени, и я выдохнусь и начну замерзать. Но пока я не вижу хороших мест. Мне хочется найти стоянку с укрытием от ветра. Все береговые откосы – крутые, заросшие, а наверх пробираться сквозь кусты совсем не разумно. Вот на островке за полосой галечника на пологом возвышении растут кусты, за ними относительно безветренно. Но вставать на острове, да в непогоду – ну уж нет!

У первой же видимой не заросшей кустами от воды сухой тундровой полочки вылезаю на двухметровый обрыв берега. Здесь более-менее сухо, нет стоячей воды между кочек. Вокруг ровная голая тундра, поднимающаяся на небольшом отдалении от реки десятиметровой терраской, однако склон ее как раз наветренный. Неширокая, метра в три, полоса кустов идет лишь по откосу берега, прерываясь на небольшом участке, где я пристала.

Ветер сильнейший, но на ветру ставить мой тент легко. Без ветра мне приходится придерживать длинную стойку-весло рукой и одновременно втыкать 2 маленьких колышка, растягивая нижние углы тента, а потом отходить с веревкой оттяжки конька. Прикидывать расстояние на глаз. Потом поднимать завалившуюся стойку. Перемещать оттяжечный колышек, регулируя длину. А ветер поддерживает стойку, не дает ей завалиться.

Сейчас мои движения доведены до автоматизма. Точно определяю направление ветра и намечаю по нему линию постановки конька. Располагаю задний край тента так, чтобы на него дул ветер. Первым делом разъединяю весло на половинки, надеваю на одну половинку весла Т-образную трубку, продеваю весло под тент, пропускаю трубку в петлю заднего угла конька. Ставлю весло на намеченное место и, держа в натяжении веревку оттяжки, отхожу от стойки-весла. Ветер поддерживает этот кол, выполняя роль второго чело века – помощника. Закалываю пару колышков, и тент уже держится, не кренится набок. Провожу подобную манипуляцию со второй половинкой весла.

Растягиваю тент на совесть. Кочки большие, неровные. Чтобы колья, попавшие в углубления между ними, лучше держались в мягкой глубокой моховой подстилке, срезаю длинные ветки и для страховки закалываю их в петли нижнего края тента. Натаскиваю из реки валунов и заваливаю нижний край тента по всему периметру для прочности, чтоб ветер не снес мою крышу. Пальцы, немного отогревшиеся, снова леденеют.

На Гачгагыргывааме в непогоду меня защищали деревья, здесь я как на ладони. Затаскиваю каяк на откос, кладу его, перевернув, у входа, на подветренной стороне тента. Набираю полный котелок воды, вещи закидываю под тент, на коленях заползаю внутрь и, наконец, оказываюсь в безветрии – на меня ничего не давит. Застегиваю молнию входа, для надежности прикалываю вход колышками.

Все мокро вокруг: все листочки голубики, копеечные резные листики карликовой березки, осочки и лишайники, водяника и багульник – весь ковер тундры – мой пол, моя постель – все в капельках влаги.

Недостатком моего тента было то, что со стороны полукруглой, из трех треугольников сшитой, входной стенки-апсиды мне не хватило материала сделать надставку-полосу для заваливания камнями, и поэтому спереди всегда оставалась щель в 3–4 сантиметра шириной. Ее я сразу изнутри загораживаю гермомешками, под тентом становится еще теплее. За лопасть стойки-весла убираю круглый котелок с водой – теперь из моего убежища можно не вылезать хоть до завтрашнего обеда.

Впервые за путешествие достаю бережно завернутую в материю мою крохотную горелочку, навинчиваю на газовый баллон, маленький полулитровый котелочек подвешиваю над пламенем на маленькой рогульке (вдруг разольется, если просто поставить на подставку), накрываю сверху все сооружение куском стеклоткани почти до земли – нельзя терять драгоценную энергию пламени. Просовываю ладони под ткань, ощущая живительное тепло. Сначала кипячу воду для чая, потом в этом же котелочке варю порцию геркулесовой каши – отмеряю пять горстей крупы, заправляю сухим молоком и сахаром. Выковыриваю из пластиковой банки немного, на кончике ложки, топленого масла.

Сижу не раздевшись, в полном гидроснаряжении, на сложенном коврике недалеко от входа, почти под коньком, и спина моя едва не касается ската крыши. При порывах ветра тент бьет меня по плечу, неприятно холодит. Подкладываю на плечо кусок пены – сидушку. Прислушиваюсь к погоде, а вернее, к непогоде, оцениваю, хорошо ли стоит тент – это его первое серьезное испытание в открытой местности. Дождь настолько плотный, что кое-где немного пробивает крышу. Не то чтобы капают капли – с потолка, словно из пульвелизатора, рассеиваются мельчайшие брызги. Но это не беда, больше меня путает ветер. На фоне постоянного сильного ветра на крышу временами обрушиваются ураганные порывы. Все гудит, тент ходит ходуном, колышки шатаются. Что же будет?

Уже выпит чай, съедена геркулесовая каша, а я все сижу, слушаю. Только сняла гидроштаны и надела на так и не согревшиеся ноги ботинки. Однако, пора ложиться. Расстилаю коврик на кочках, по краям обкладываю его гидрочулками, гермомешками, гидроштанами – не впитывающими влагу вещами. В голову – спасжилет, в общем, провожу работы по увеличению относительно сухой жилплощади. Залезаю в спальник, накрываю его капроновой палаткой для защиты от водяной пыли.

Из-за неровности рельефа по бокам тента кое-где остались неизбежные щелочки, дырочки. Сегодня в них заметно задувает. Затыкаю их разными предметами, любая мелочь идет в ход: эту – «юбкой» каяка, эту – гидроноском, эту – мокрым кроссовкой. Кажется, я полностью загерметизировалась. Однако не совсем. Одна половинка моего весла была слишком высокой для тента, поэтому Т-образная надставка этой стойки-весла торчала из входной апсиды наружу. Та небольшая специальная дырочка в углу конька, через которую цевье весла проходило наверх (Т-образную надставку я надевала сверху – через дырку она не пролезала) и была моим единственным «окошечком» во внешний мир. Для дымохода она была, конечно, маловата, но посмотреть, какой цвет у неба, через нее было можно. Для порядка затыкаю и эту последнюю амбразуру чехлом от котла. Теперь лежу, как в склепе.

Мой маленький домик принимает на себя мощнейшие порывы ветра. Тент так сильно молотит под ними, что я начинаю серьезно бояться за его сохранность. Заряды-порывы ветра усиливаются. Хлопки, словно пушечные выстрелы, не дают мне успокоиться. Слежу за колыханиями крыши моего убежища. Ветер накатывается волной и долго теребит зеленую ткань АЗТ. Страшно. Ноги никак не отогреваются. Если сейчас порвет тент, куда прятаться? Молю Бога о сохранности своего домика. Несколько секунд без сильных порывов и снова ужасное колыхание, трепыхание, схлопывание. Теперь временами с потолка брызжут капли, но это все мелочи, не треснула бы ткань.

Камни, которыми тент завален по периметру, колышимые жутким ветром, ворочаются, трутся друг о друга, бурчат, словно потревоженные ежики. Я чувствую, как земля вздрагивает, трясется подо мной от диких порывов: видимо, принимают нагрузку колышки, и волна этих рывков передается мне. Как тут заснуть?

Холодно, дышу в спальник, забравшись в него с головой, растираю ступни ног. При очередном диком взрыве-хлопке, выглянув из спальника, замираю – на мне лежит тент! Но нет – это всего лишь ткань палатки.

Темнеет. Жутко. Не сплю, прислушиваюсь, и чем дальше, тем больше меня охватывает ужас. Усиливаются порывы или утихают? Начинаю считать секунды между порывами. Тридцать секунд передышки – уф, хорошо. Сорок – затихает! И вдруг новая канонада: «Пух-пух-пух», – три секунды перерыва – и снова: «Бабах-бух-бух», – опять усиливается…

Что будет, если сорвет тент? Сколько может длиться такая непогода, принесенная северо-западным ветром? Трое суток? Пятеро? У Куваева страшный южак (непогода с южным ветром) длился аж семеро суток. Хорошо, что здесь точно не затопит. А заряды дождя бьют по крыше, и я снова не перестаю удивляться, как долго может идти такой ливневый дождь при ураганном ветре. В уме проворачивается план спасения при аварии – первым делом запихнуть мой пуховый спальник в гермомешок, затем влезть в гидроштаны и куртку и идти куда-нибудь искать спасение от ветра. Сесть, угнездиться в кустах на береговом склоне, если его еще не затопило.

Часов пять я дрожала вместе с тентом. Лишь заполночь порывы начинают утихать и я, наконец, засыпаю. За этот вечер у меня на голове, наверное, прибавилась пара седых волосинок.