355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марина Галкина » Одна на краю света » Текст книги (страница 10)
Одна на краю света
  • Текст добавлен: 11 сентября 2016, 16:34

Текст книги "Одна на краю света"


Автор книги: Марина Галкина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Мощью единого русла и лабиринтами проток

Я в тепле и уюте. Как сладко спать! Морось стучит по крыше, журчит в реке прибывшая вода, но сильного ветра нет. Вылезаю наружу: видны очертания гор, непогода не будет затяжной! Склоны гор, с которых я спустилась, разукрашены полосами белизны свежевыпавшего снега. Впереди, там, куда лежит мой путь, темные тучи зацепились за Пекульнейские горы и все скрыто в серой пелене дождя.

Снова забираюсь в спальник, кипячу воду на горелке и подаю себе кофе в постель. Тепло! Мой дом – моя яранга. Здесь и очаг, и постель. Спасибо, тент, не подвел меня, спас от непогоды. Да, Чукотка постепенно показывает мне все свои прелести и кошмары. Без прикрас я узнаю ее характер. Снова ложусь после завтрака, валяюсь, «гуляю» по картам, привожу в порядок дневник, читаю подаренную Библию.

Вот в дырочку-окошко у дверного колышка вижу синее небо! Выскакиваю – среди белой облачности появились синие полосы. Ветер постепенно поворачивает от страшных восточных румбов.

Отправляюсь на прогулку, захватив с собой спиннинг. Но вода стала темной, мутной – в такой ничего не поймать. Жалею, что не заготовила рыбы впрок. Поднимаюсь на высокую тундровую террасу, оглядываю простирающуюся вокруг ровную, голую, слегка волнистую тундру с блестящими изгибами озер. Листья арктоуса, еще вчера зеленые, теперь покраснели и яркими пятнами раскрасили тундровый ковер. Да и листики голубики стали темно-бордовыми. Собираю голубику, она мелкая, но сладкая. Обозреваю горы, коричневые разливы реки впереди. Над горами, в углубляющейся в них долине Танюрера, перевернутым конусом темного тумана, уходящим ввысь, зависла непогода. А надо мной светит солнышко и радуга правильной целой дугой стоит над тундрой невдалеке так, что, кажется, можно пройти под ней.

Я очень одинока посреди этих огромных тундровых пространств. Вижу журавлей, они летят клином. На юг. Неужели уже покидают эти края? Неужели – все, наступают холода?

Осматривая склоны в бинокль, вижу вдалеке медведя. Он километрах в пяти от меня, очень светлый, с более темным и очень толстым задом. Сначала я даже приняла его за бочку. Удивляюсь, насколько он здоровый, жирный, это видно даже издалека, переваливается лениво. В другой стороне от него замечаю две темные шевелящиеся точки. Люди? Да нет, это тоже медведи, но насколько они меньше по сравнению с тем, здоровенным! Это молодые медведи, но не медвежата. Может, это и есть тот самый легендарный «очень большой медведь?» Пытаюсь подойти к нему поближе, получше рассмотреть, но вскоре тот скрывается за перегибом склона, и загадка остается неразгаданной…

Сижу на месте уже второй день. Вода не упала. Ветер поменялся на сильный северо-западный. Он морозный. На улице стоит страшная холодина. Горы черные и темно-синие, все купола их в снегу от высоты 800 метров. Низкие, отдельные, темно-синие, полосами, облака. Четкие контрастные очертания, яркие цвета придают окрестным пейзажам осенний вид. На моем террасовом возвышении жалобно-призывно курлычат журавли. Их целая стайка.

Поднимаюсь на террасу и я. Светит солнце, но ветер перебивает все тепло. Зимой так не мерзла, как на этом пронизывающем летнем «ветерке», ноги постоянно холодные! Поднялась всего-то на десять метров, а уж кровь стучит в висках. Что-то очень, очень голодно мне. Это всегда так бывает, когда расслабишься на дневке после напряженной нагрузки – вся кровь отливает от мышц прямиком к животу.

Вынужденное безделье всегда тягостно. Но что делать, по тундре пешком мы уже ходили – знаем. Надо ждать – таков закон полярных путешествий.

Снова меня мучают сомнения, смогу ли я подниматься дальше. Впереди на реке видна «труба» – и слева и справа по берегам кусты – преодолею ли? Но у меня осталось еще восемь (!) плиток шоколада, две банки тушенки, крупы тоже хватает – разве можно с таким запасом плыть вниз! Да и за те полдня, что я прошла по Танюреру пусть всего километров 5, я поняла, что раз он вполне преодолим даже в плохую погоду, то в хорошую – тем более.

Лишь на третий день вода спадает, но все же не до того уровня, что была, когда я пришла сюда. На реке ветра почти нет, наконец-то я могу снять свитер. Вдоль берега галечники идут не всегда, бывают узкими и полностью залитыми водой, так что издалека их не видно. Бредя в воде по колено, я ступаю на камни, покрытые рыжими лишайниками, на зеленую травку. Понимаю, что все еще залито, но радуюсь тому, что даже и так идти можно!

Иногда бреду по узеньким травянистым террасочкам у стены ольховых кустов, иногда по галечникам. На участках «труб» – сплошных зарослей по обеим сторонам реки – прорываюсь на веслах против течения к проходимым берегам или тащу лодку на поводу, идя глубоко в воде. Радуюсь, когда за поворотами неожиданно открываются сухие галечники. Но Танюрер прямолинеен и не такой широкий, как Канчалан, поэтому я продвигаюсь вперед на удивление быстро. Совершенно нет разбоев русла, Танюрер на этом участке не делился даже на две протоки! Как будто и не тундровая речка.

Хариус в реке никак не ловится, пробую рыбачить в устье первого, более прозрачного, притока, и сразу же берет небольшой, на полкило, экземпляр. Заготавливаю рыбу впрок. Катушка спиннинга снова забарахлила, и приходится после каждого заброса подвинчивать гайку. Если катушка переставала крутиться раньше, чем выуживался сидящий на блесне хариус, я бежала по отмели, держа леску в натяжении, и выволакивала рыбу на надводные камушки. Такая рыбалка была по местным меркам длительной: на выуживание пяти рыбин я затратила полчаса. Обед пойман, теперь можно подыскивать и место для него.

Сухие коряги плавника, принесенные, видимо, давним паводком, торчали из галечника, крутым валом выходящего на берег. За возвышающимся валуном, скрывающим от ветра мой большой котелок, варю уху, пеку хариуса на углях – снова начались мои стандартные речные обеденные меню.

Наконец-то встречаю «близкого» медведя. Он недалеко передо мной переплывает речку. Озирается на меня, но без ужаса. На другом берегу привстает на задние лапы и рассматривает меня, немножко отбегает и снова привстает полюбопытствовать. Как водится, пою ему песенку. Мишка внимательно прослушивает, скосив голову, и спокойно удаляется в тундру, занимается копанием корешков, больше не обращая на меня внимания. Радуюсь, что наконец-то стали мишки попадаться, а то давно никакой крупной живности не встречала, даже скучно как-то.

К вечеру характер реки сменился, долина ее стала расширяться, стали появляться протоки. Нет больше крутых склонов рядом с руслом. Встречаю двух лосей, мирно пасущихся среди низкорослого ивового кустарника галечниковых островков – надо же, как далеко на север забрались!

Вплываю в широченный разлив. Ветер пахнул в лицо. Плес почти полкилометра шириной! И это после узости каких-то пятидесяти метров русла! Непонятно, куда плыть, передо мной сплошное водное пространство. Слева впереди видна горка, чистый тундровый берег. По склону его разбросаны отдельные кустики ольхи, их густые полукруглые темно-зеленые кроны выглядят, точно подстриженные, как в парке. Справа вперед простирается плоская даль отмелей, островков со светлой зеленью низкорослых ивок. И только километрах в пяти-семи впереди поднимаются склоны противоположного борта долины.

Скорость передвижения резко упала. «Пока не заплутала в этих лабиринтах, надо сваливать к ольховым кустам», – решаю я. «Может, там со склона уже увижу долину, которая прямиком ведет к Амгуэме. Может, увижу становище, огонь или дым костра – там же должны кочевать оленеводы…»– так думала я, причаливая к берегу.

Садилось солнце. Через распадки из соседней долины, через щель меж вершинами гор и слоем облаков оно высветило на противоположном склоне три широкие яркие, абсолютно красные полосы. Эта красочная картина, словно замена пламени желанного людского огня, как будто специально утешала меня.

Молниеносно разбиваю лагерь. Через тридцать минут уже все сделано – стоит тент, заваленный камнями, под крышей расстелена постель, у входа горит костер, куча ольховых ветвей навалена рядом, висит котелок, закипает вода. Каяк вытащен, отлит и перевернут. Лежу у костра на пружинящем, жестковатом, будто подстриженном, ковре низкой голубики. Рядом возвышается кудрявый куст ольхи, он греет меня. Вижу под собой ширь открытой долины, изгибы проток, всю дикую красоту и понимаю, как мне хорошо здесь.

По карте выходило так, что в этот день я прошла аж двадцать километров, хотя по ощущениям я не могла сказать, что шла особенно быстро. Не быстрее, чем по Канчалану, где обычно я проходила 15 километров за день. Наверное, по моей неподробной карте те 15, что были раньше, со всеми изгибами реки были как раз всеми двадцатью, заключила я, засыпая. Ночной заморозок заставляет меня, окончательно не проснувшуюся, впервые с руками втиснуться внутрь узкой пуховой жилетки.

Представляете, как кровеносный сосуд при входе в легкое дробится на кучу капилляров? Я шла как раз по таким многочисленным разбившимся протокам: долина реки распахнулась километров до трех-четырех, и все пространство было усеяно песчаными и мелкогалечными островками. Не то, чтобы основного русла, а даже более глубокого или многоводного, чем соседние, здесь было не сыскать. Почти все время иду по воде, точно во сне, с натугой переставляя ноги против мощного течения: ведь уклон реки здесь был выражен неплохо, метра 3–4 на километр. Мелкая галька сыпется, ползет под ногами, я буксую.

Светит солнце, но северный ветер очень холоден. О том, чтобы вспотеть, не возникает и речи. Часто оказываюсь на верхних (относительно течения) краях островков, где нужно стартовать; для перечаливания на обтекаемых с двух сторон водой косах, что всегда нелегко, перегребать через протоки от островка к островку. Течение сильное, меня сносит. Островки короткие, много проходить вдоль них не удается, я продвигаюсь больше поперек долины, чем вперед. Бурлачная веревка постоянно мокрая и ледяная, пальцы на руках, вылечившиеся после жирного бараньего мяса, снова немного потрескались. А ноги уже просто онемели от холода, ступни потеряли чувствительность, и я заставляю себя шевелить пальцами. Пытаюсь смещаться к основному берегу, но там протоки становятся мелкими, я начинаю садиться на мели. Да и есть вероятность зайти в неотличимый здесь от протоки маловодный приток.

В месте, где Танюрер меняет свое основное направление с северо-западного на юго-западное, на правом берегу возвышается хорошо заметный издали высокий бугор. Я не видела и не знала тогда, течет ли под ним река, но надеялась, что это так. Я уже давно стремлюсь к нему. Здесь для меня нет прямого пути, меня ожидает масса мелких поворотов.

Дотягиваю до откоса на последнем издыхании, под ним, где меньше дует, развожу костер, обедаю и лишь затем нахожу в себе силы вылезти на этот десятиметровый обрыв. Неудивительно – затянула предобеденный переход аж до шести вечера, вот силы и иссякли. На обеде, как обычно, если позволяет погода, снимаю с себя гидроснаряжение, просушиваю, вывернув наизнанку, переодеваю ботинки. К тому времени я уже привыкла, что ноги приобретают застывшее состояние, постоянно холодные. Помогает закалка лыжных пробегов, когда весь день, бывает, ноги мокрые, и я не переодеваюсь в сухие ботинки в частенько неотапливаемой электричке на пути домой, потому что никогда не беру запасную обувь – лишний груз.

Какая красота открывается мне сверху! Все пространство долины подо мной в синих протоках и желтых отмелях. Горы обступают реку. Пейзаж освещает солнце, придавая ему яркость. «И что? Этой красоты не увидят мои друзья? Это немыслимо! Буду самым последним преступником, если пройду мимо и не сниму. Это невозможно не снять!» – подумала я и отправилась обратно, вниз к каяку, за фотоаппаратом. Я решила забыть про него после эксперимента с батарейкой, но теперь снимала табу и надеялась сразу вставить и отснять быстро, подряд целую пленку.

Сразу снимаю кадров пятнадцать, отстреляв их, как автоматной очередью, без передышки. Наконец останавливаюсь, перестаю щелкать. Смотрю – фотоаппарат не жужжит! Я, тихонечко ступая, на цыпочках, почти не дыша, осторожно спускаюсь к каяку. Не жужжит! Делаю кадр с автоспуском – впервые снимаю себя на маршруте – получается! Закрываю чехол и осторожно, без лишних встрясок, кладу фотоаппарат в корму каяка поверх мешков и продолжаю путь…

После этого откоса, после поворота, меняется и характер реки. Ширина долины Танюрера остается прежней, но русла проток становятся более ярко выраженными, здесь уже можно идти по берегу, ведя каяк на поводу…

На траве капельки оттаявшего инея. Остатки воды в котелке промерзли до дна. Брр! По-моему, в моей палатке не теплее, чем на улице. Но небо ясное, и пока безветренно, может, наступает бабье лето? Отогреваю закоченевшие колени у костерка: пока здесь еще растут кусты ольхи, могу позволить себе подобную роскошь. Впрок заготавливаю пару рогулек для котелка, для рыбы, что там будет с «лесом» впереди – непонятно.

Прохожу пару километров, достаю фотоаппарат, в окошечке светится 17 кадров! Как и было! Неужели починился? На радостях делаю еще несколько снимков – гора Угловая особенно привлекает мое внимание.

Река то растекается многочисленными протоками, то собирается в несколько более ярко выраженных русел. По берегам потянулась голая тундра. В низинках, словно хлопья ваты на тонких стебельках, раскачивается под ветром пушица.

У подножия полосатой горы Угловой в широком ложе долины реки раскинулась наледь. Нижняя часть ее, видимо, недавно растаяла, и на этих местах на разрыхленной гальке остались неровности, ложбинки, бугры. Среди проток на островках полностью отсутствовала растительность. Воды в протоках становится заметно меньше.

Подхожу к кускам наледи, они тонкие и абсолютно белые. Выхожу на мелководье, днище каяка зашуршало по дну. Все, дальше вверх не пройти даже с моим плоскодонным каяком. Куда же подевалась вода?

Впереди на наледи вижу темную фигурку. Олень? Почему он лежит на снегу, ведь особенно много кровососущих не наблюдается? Может, он больной? Оставив каяк, подкрадываюсь к оленю поближе, настраиваю фотоаппарат – он все еще работает! Красавец заметил меня, поднялся и стал медленно удаляться. С оглядкой, остановится, посмотрит, снова шествует дальше. Потихонечку крадусь за ним. «Постой, не уходи! – наконец взмолилась я. – Я только хочу тебя сфотографировать, не убегай, пожалуйста!» Олень насторожил ушки, остановился, развернулся и пошел мне навстречу. Выдвигаю объектив, приближая объект, делаю кадр. Олень все двигается мне навстречу. «Ну, уж ближе не подойдет!» – еще пара снимков отщелкана. А олень подошел еще ближе. Как назло кадр оказывается последним – зажужжала автоперемотка. А олень совсем рядом, его можно снимать уже без приближения, а он все не останавливается, его не пугает непонятный жужжащий звук.

Я слегка опешила. С чего это он вдруг? Может, решил постоять за свою свободу? Я остановилась, а олень все шел на меня, вот он совсем близко, метрах в пяти. У меня нет даже веревки, чтобы изобразить чаат – ременный шнур, которым ловят оленей. «Стой! – говорю. – Я тебя только сфотографировала, иди своей дорогой». Мало ли что взбредет зверю в голову? Я тоже двинулась вперед, но не прямо на оленя, а в обход. Олень разворачивается и идет за мной. И тут меня осеняет: он же отбился от стада и принял меня за пастуха-спасителя! Бедный олешек!

Спокойно поворачиваюсь и иду обратно к каяку. Олень идет со мной рядом параллельным курсом. А я собираю рюкзак и с ним отправляюсь на разведку левее – там за участком тундры проглядывает полоса ольхи – может быть, там основное русло. Олень идет за мной! Ускоряю шаг – ускоряется и олень. Перейдя несколько проток и выбрав рукав поглубже, оставляю рюкзак и возвращаюсь за каяком. Олень в недоумении останавливается посреди текущей воды, не понимая моих действий. Я уже тащу каяк, а олень стоит все там же, в той же позе, наблюдает за моими действиями. Минут десять ждал меня! Я обрадовалась, размечталась, вот пойдет он теперь со мной, а когда я встречу оленеводов, приведу им этого оленя, подарю как бы. А вдруг они его разыскивают?

Но пока я загружала каяк, олень, видимо, решил, что я – явно несостоявшийся пастух, раз хожу взад-вперед по голым галечникам, вышел на тундровую поляночку и стал пастись самостоятельно. Конечно, все нормальные олени уже должны спуститься с гор, а не идти наверх по долинам. Наши пути расходятся…

Немного прохожу вперед бечевой и чувствую, что снова попала в тупик: протока опять делится на несколько более мелководных.

Еще раза три в этот день я разгружала и загружала каяк, перетаскиваясь от протоки к протоке в поисках воды, каждый раз планомерно сворачивая и убирая рюкзак в гермомешок, тщательно завязывая, в уверенности, что этот раз – последний. В итоге пересекаю всю широченную долину поперек и оказываюсь у ее левого борта. Иду некоторое время по очередной протоке, но начинается крутой каменистый перекат.

Камни скользкие, в тине, совсем другого характера – наверное, я уже въехала в приток. Но зато я исследовала всю долину Танюрера и установила – достаточной глубины нет нигде. Пока нам с притоком по пути, я пользуюсь его дорогой, ведь он тоже течет с севера. Мои кроссовки уже поизносились, порвались на пальцах. И ими, и подошвами ног чувствую камешки.

Все труднее проводить каяк через камни, протока совсем мелеет. Впрягаюсь в лямку и там, где начинаются сплошные камни, применяю давно забытый мною способ передвижения: просто падаю на петлю, всей силой тяжести рывками протаскиваю груломкам. Таких камней в реках раньше здесь нигде не встречалось.

Подметки на кроссовках частично отлетели, в последние дни подвязываю их веревочками.

Ольха – уже редкость. Обедаю у небольшого оазиса этих кудрявых кустов. Собирание «дров», если так можно назвать тоненькие прутики, стало занятием длительным. Сухих веток в кронах очень мало, они долго дымят, не загораются, затем разом вспыхивают и мгновенно прогорают. Только и занимаюсь тем, что подкладываю и подкладываю веточки, и всей их энергии хватает на то, чтоб обсушить самих себя. Потом они резко вспыхивают, может, минуту горят хорошо и, если прозевать момент, не подложить вовремя новую порцию, разом потухают, оставляя горсточку угольков, от которой новая порция дров уже не вспыхивает. Костер долго тлеет, дымит. Машу на него пенкой, раздувая пламя. Если при заготовке «дров» чуть-чуть не угадал с количеством, и вода почти закипела, а хворост кончился, приходится далеко бежать в поисках нового, необобранного, куста ольхи, и за время поисков вода может успеть остыть. «Все, пора кончать баловаться. Вечером начинаю пользоваться газовой горелкой».

Большой котелок на горелку не поставишь, газ надо экономить, и поэтому теперь в обед перехожу на объем маленького полулитрового котелочка. Утро теперь для меня невообразимо без кофе. Только мысль о горячем, сладком, с молоком напитке заставляет меня подниматься с радостью. Но из спальника я вылезаю только после завтрака – геркулесовой каши с кусочком топленого масла. Запас воды в круглом двухлитровом котелке позволяет мне подобную роскошь. На ужин варю гречку, отмеряя ровно 5 столовых ложек крупы, моя ложка на самом деле не столовая, а десертная, поэтому думаю, что крупы получается граммов 80, и с каждым разом невольно допускаю на каждой ложке небольшую горку – ведь я позволяю себе тратить 100 граммов гречневой крупы на раз! Вечерняя гречка идет со строго отмеренной ложкой подсолнечного масла. А четыре квадратика шоколадки съедаю теперь за обеденным чаем.

Ловить хариусов стало труднее. Теперь это занятие не напоминает поход в рыбный магазин, за рыбой нужно немного поохотиться: речка становится мельче. Дно ее стало однородное, нет выраженных ямок. Ловлю на сбойке струй между протоками, предварительно тихонько зачалив каяк выше по течению. Чтобы рыба не увидела меня, забрасываю блесну с середины отмели, не подходя к кромке воды. «Ну если есть в каяке пара харюзов, значит все не так уж плохо на сегодняшний день».

Постепенно холодает. Вот выдержки из дневника: «Иду в гидрокуртке и не потею. Ветер северный, встречный, очень сильный, постоянный, выматывающий. На катамаране мы бы здесь не прошли. Обедаю, поставив тент, иначе невозможно – таков ветер. Даже просто сидеть без ветра – уже блаженство. Весло в каяке лежит разобранным, чтобы торчащая лопасть не парусила».

«В воде лежит рог лося – он огромнейший! Лопасть моего весла по сравнению с ним игрушечная. Подтягиваю к себе каяк, чтобы сфотографировать, и чувствую, что веревка стоит колом – замерзла. На каяке тоже льдинки. А я иду и не замечаю! Уже больше девяти, пора вставать. Слева тундровая полочка в углублении и обрамлении мелких ивок. Ставлю тент, монотонно хожу в реку за камнями, обкладываю тент. Темнеет. Поставила и палатку для тепла. Даже под тентом пар валит изо рта. Залезла в спальник под аккомпанемент крупы, сыплющей по тенту – вот и снежок. Но снизу меня греет ковер мха, осочки, голубики. Однако, котелок с водой под тентом покрылся ледком».

«Днем налетел удивительный локальный вихрь, принес столбовые облачные смерчи. Они белые, и из них сыплется крупа. Иду под снегом, но мне все равно теплее, чем вчера, ведь ветер в спину, южный. Вихри унеслись в ущелье притока, затмив на некоторое время видимость вокруг».

«Очень болят пальцы (рук) – трещины дают себя знать и сильно реагируют на холод».

Река стала мелкой, делится на 2–3 протоки, шириной не более десяти метров. Глубоких омутков все меньше, долго не могу поймать рыбу на обед, легкомысленно не позаботившись об этой добыче чуть пораньше, на порожках.

Вот, как мне кажется, я подхожу к исторической развилке. Слева от меня просматривается уходящий в горы распадок речки Хариусной, направо, за поворот, за отрог горы уходит ущелье Кривого ручья. Впереди передо мной еще довольно широкая, в полкилометра шириной, лежит меж склонов гор заросшая низкорослым ивовым кустарником галечниковая долина Танюрера. Свинцовые тучи выползают из левого распадка, снежные вихри пляшут вокруг меня, проходят кругом, не касаясь, как бы приветствуя в этот торжественный момент достижения слияния трех ручьев, верховьев большой чукотской реки. И еще я вступаю в зону более подробных карт «двухкилометровок».

Поднимаюсь вверх левыми (правыми по ходу) протоками, из последних сил протягиваю каяк по мелководным горкам, а то и по дну. На перекатах, где через борозды, промытые в мелкогалечном вале, вода сбегает несколькими проточками, главное с разгону направить каяк точно в узенькую, буквально трех-пяти сантиметровую, струйку слива, чтобы хоть кильсон шел по «глубине». Русло здесь совсем узкое, метра в 3–4 шириной. Ищу вход в истоки Танюрера, вокруг сплошные галечники, заросшие ивой по колено, по пояс. Протоки, идущие с севера – сухие, в поисках реки поднимаюсь все дальше по воде на восток и, наконец, понимаю, что иду уже по руслу Кривой. Возвращаюсь пешком и отслеживаю узенькую, в метр шириной, мелкую, заросшую ивами протоку, впадающую в основное русло с севера. Это и есть могучий Танюрер… Дальше вверх идти по нему бечевой невозможно.

Надоело идти бечевой. Эх, завтра в ботиночках, по сухому руслу пойду! Сейчас сварю все оставшиеся макароны с банкой тушенки. Наемся! А в запасе еще одна последняя банка. Вот на следующий день как станет тяжело идти, съем ее, и еще сразу станет легче на целых четыреста граммов!

В сумерках сплавляюсь обратно до протоки, моховая поляночка и сухие ивы на берегу дают мне хорошую стоянку. Но у костра под моросью со снегом сидеть холодно, залезаю под тент и, раскрыв вход, смотрю на костер, как на пламя в камине. Совсем стемнело, я понимаю, что, чтобы наесться, мне нужно смотреть на то обилие макарон с тушенкой, которые дымятся в котелке, поэтому зажигаю под тентом свечку.

Утром меня накрывает облачность, несильный ветер тянет с юга. Зябко, не хочется вылезать из спальника, но надо бежать за водой – в большом котелке половина пайки вчерашней еды. Под тентом на спасительной горелке делаю кофе и, наконец, согреваюсь.

Просматриваю путь по карте. Итак, мне предстоит 130 километров пешего хода до Пегтымеля. Через три перевала. В одну ходку – иначе нельзя, не успеть. (Раньше, в Москве, я предполагала, что здесь у меня будет всего 70 километров волока, то есть через первый из этих перевалов я смогу перетащиться в две ходки, потом пройду бечевой по верховьям Амгуэмы – Вульвывеему – и только там дальше пойду в одну ходку. Но теперь, когда меня поджимало время, идти в две ходки было нереально. Да и неразумно было в холод собирать-разбирать каяк ради сомнительной выгоды бурлачного передвижения в истоках Вульвывеема, когда неизвестно, сколько можно по нему подняться. Нет, этот вариант я отметала.)

Затем 300 километров неизвестного сплава. И 70 километров – выход по побережью в поселок. Как – вплавь или пешком – непонятно. Впереди – ни много ни мало – 500 километров пути.

Из продуктов остались одна банка тушенки, которую нужно скорее уничтожать, 500 граммов молока (сегодня открыла новую пачку), 5 шоколадок, граммов 300 риса, 1.5 кг гречки (!), граммов 400 геркулеса, чуть меньше кило сахара, один с третью пакетик супчика – это граммов 150, чая граммов 40 (остальной оставляю здесь), кофе граммов 20, соли оставляю граммов 50, немного перца и лаврового листа. Да, чуть не забыла – масло, еще треть бутылки подсолнечного масла, это граммов 200, и треть банки топленого – 150 граммов. Все. Итого примерно пять килограммов продовольствия. Не смешно ли – один килограмм на сто километров пути!

Естественно, я не собираюсь расходовать продукты в такой пропорции. Главное – добраться до верховьев Пегтымеля, а там уж будут хариусы. По течению можно идти и на одной рыбе. На самом деле рассчитываю за семь дней, включая сегодняшние полдня, одолеть путь до реки. Потом пять дней сплава и два дня – выход. Это если не будет непогоды… Но впереди должно быть бабье лето! Очень надеюсь на него. А сегодня уже 22 августа.

Итак, 14–15 дней, пять килограммов продуктов, если отнять тушенку и разделить оставшиеся продукты на число предполагаемых дней – примерно выходит триста граммов в день, это нормально! Я так и шла, причем я же сэкономила (понятно, что за счет хлеба и мяса, но неважно) и у меня осталось пять шоколадок – половина! И 500 граммов молока – тоже половина! И полтора килограмма гречки – тоже половина!!

Еще у меня два полных баллона газа по 450 граммов в каждом и остаток первого.

Новые на старте кроссовки совсем «дали дуба»: на левом одна подошва отходит спереди, частично отрезаю ее, вторая подошва тоже отслоилась, но сзади, и при ходьбе по воде смачно чмокает. А левый кроссовок держит все три слоя подошвы, скрепленных между собой, но спереди они отклеились и просят каши. Теперь кроссовки годятся только для предстоящего сплава, под грузом по камням в них не пойдешь. Отныне вся надежда на наши обычные турботинки.

Для уменьшения веса рюкзака решаю оставить на стоянке ненужные мне вещи: топор, мыло, сеть для ловли рыбы (хариусы хорошо ловятся и на блесну), лишний резиновый клей, пачку чая – 500 граммов (!), подаренную оленеводами, свечку, узкий гермомешок. Устраиваю небольшой салют из лишних патронов для ракетницы, оставив себе три заряда. Брусок для заточки ножа тоже откладываю, оставив себе лишь кожаный чехольчик в качестве сувенира. Но даже при такой скрупулезной отбраковке вес рюкзака с каяком будет составлять, по моим подсчетам, не меньше 33-х килограммов.

Теперь приступаю к неприятной для моих потрескавшихся пальцев процедуре разборки холодного каяка. Эх, «шкуру» на ветру не просушить, да и морось начинается, будет тяжелее груз. Затаскиваю каяк под крышу тента, чтоб теплей было орудовать.

Чтобы разобрать каяк, необходимо развинтить несколько винтиков и развязать кучу веревочек. Обычно гайки откручиваю пальцами, никаких отверток и плоскогубцев мне не требуется. А тут в самом центре соединения кильсона одна гайка на болте ну никак не хочет раскручиваться. Заклинило. «Что делать? – думаю.

– Эх, забыла в ремнабор положить кусочек ножовочного полотна, говорил же мне Шурик, ничего не весит, а пригодиться может. Взяла бы сейчас и перепилила болт, запасные ведь у меня есть. Попробую сбивать гайку топором». Стучу, стучу – никак. Кильсон же в оболочке, сильно не размахнешься, да и в пространстве очка трудно манипулировать топором. Хорошо, что хоть смогла раскрыть рычаг, теперь, чтобы вытащить каркас, забираюсь внутрь каяка, ножом внутри «шкуры» перерезаю все вязки (стрингеры привязываются к шпангоутам веревочками, чтобы не слетали со штырьков, которые заменяют мне кницы), вытаскиваю стрингеры. В общем, я вытащила каркас из «шкуры» по частям, и в руках у меня оказались две трубы, две части кильсона, которые никак не хотели разъединяться из-за этого дурацкого болта.

Разобрать-то каяк я разобрала, а как потом его собирать? Фокус сборки каркаса внутри «шкуры» не пройдет. Хорошенькое дело! Сижу в центре Чукотки посреди гор в верховьях всех рек, выбирай любую для сплава, а я не могу собрать каяк.

Топором перерубить трехмиллиметровый стальной болт не получалось, тут надо было с хорошего размаху точно попасть в щель между гайкой и трубой, а я боялась промахнуться и повредить трубу.

«Брусок для заточки! Я ведь не хотела его брать тогда – такой тяжелый, но подумала: – ладно, подарок, возьму. Сейчас я им сточу резьбу и собью гайку!» Наверное, с полчаса я точила болт ниже гайки, а брусок был мелкозернистый, для тонкой заточки, и дело продвигалось медленно, зато во мне пробудились задатки хомо сапиенса, и в голову пришла разумная мысль: зачем точить резьбу, от этого слезть гайке проще не будет. Надо сточить головку болта и вынуть его с другой стороны!

Часа два я точила этот чертов болт, протачивая путь к свободе, как узник замка Иф (хоть он делал подкоп, а не пилил решетку, но именно это сравнение почему-то пришло мне в голову). От головки болта в бруске проточились борозды. Морось шла волнами, я сидела под тентом и, как древний охотник, добывающий огонь трением одного куска дерева о другой, согревалась от подобных манипуляций с бруском и трубой. Интересно, а можно ли сточить болт камнем? Скорее всего, можно, но экспериментировать не хотелось.

Наконец, болт сточился, кильсон разобрался, время приблизилось к шести, небо не прояснялось, разумнее было остаться здесь же на вторую ночевку, но труд не сделал из меня окончательно разумного хомо. Меня лихорадило от мысли: смогу ли я нести такой тяжелый рюкзак, который сейчас получится, и я стала скатывать тент. Я носила однажды рюкзак с клюквой в 37 килограммов 10 километров по шоссе, но это – по шоссе, и я не могла надеть такой груз без посторонней помощи.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю