Текст книги "Зеркало смерти, или Венецианская мозаика"
Автор книги: Марина Фьорато (Фиорато)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА 20
ГЛАЗА МУДРЕЦА
Леонора стояла возле университета Ка'Фоскари в Дорсодуро. Она пришла повидаться с профессором Падовани. В городе он был единственным связующим звеном между ней и ее семьей, ее прошлым.
Накануне, после сцены в стекловарне, она приехала домой подавленная, тошнота не отступала. Даже приветливые ночные огни Сан-Марко не улучшили настроения. Леонора вышла из лодки на причале «Ферровия» и подождала, что делала редко, вапоретто № 82, который должен был доставить ее по Большому каналу к Риальто. Когда вапоретто причалил и лодочник ловко привязал лодку, она впервые за несколько недель вспомнила о Бруно. Присутствие отца, само его существование казалось призрачным в сравнении с тем, что связывало ее с Коррадино, умершим несколько столетий назад. Она ясно ощутила, как сильно зависит от него, как гордится им и даже любит. Она не могла перенести обвинение в предательстве, словно оно направлено против ее отца. Родной отец, в ее представлениях, принадлежал только матери. Леонора никогда его не видела. Их связь оставалась чисто биологической.
Моя связь с Коррадино, как ни парадоксально, кажется более реальной.
И вот Роберто дель Пьеро покусился на эту связь, связь через столетия. Леонора чувствовала себя уязвимой, выставленной напоказ. Даже серебристые дворцы, стоящие в полутьме вдоль канала, не давали ей прежнего успокоения. Осень внесла свои коррективы: туристы разъехались, и приветливые фасады дворцов погрустнели, они напоминали лица, с которых схлынул румянец. Нарядные окна смотрели пустыми негостеприимными глазами. Если Коррадино предал Венецию, то какие секретные переговоры он вел, с кем встречался в этих домах? Она вышла на Риальто и побрела по сумрачным переулкам к Кампо Манин. Волнение ее усилилось, ей начало казаться, что за ней следят, что кто-то тихо крадется за спиной. Леонора чувствовала себя запятнанной обвинениями, выдвинутыми против Коррадино.
Если он виновен, город помнит и проклинает меня вместе с ним.
Леоноре казалось, что камни, те, что совсем недавно приветствовали ее, теперь отвергают ее. Даже когда она пришла на Кампо Манин, ощущение слежки не покинуло ее. В изящных тенях как будто что-то скрывалось.
Не смотри теперь…
Леонора выбранила себя. Она боялась не красного гнома, [70]70
Красный гном – персонаж городских легенд.
[Закрыть]а Роберто дель Пьеро. Она погубила его карьеру, прервала его династию. Он мог, конечно, работать где угодно, но она оказалась кукушонком, выкинувшим его из родного гнезда.
Леонора побежала по еще теплым камням площади, зашарила в сумке в поисках ключей. Ей, точно ребенку, казалось, что она убегает от невидимых убийц.
Если только успею добраться до двери…
Леонора вставила ключ в замок, ожидая, что чья-то рука ухватит ее за рукав или вцепится в горло… с трудом справилась с замком, отворила дверь и буквально ввалилась в дом. Она повернулась спиной к двери и постаралась отдышаться. Через несколько секунд она услышала, что звонит телефон. Дрожа, она вошла в кухню и взяла трубку, но услышала не хриплое дыхание киношного убийцы, а его голос.
– Алессандро!
Леонора рухнула в кресло и зажгла лампу. Комнату залил свет. Она слушала долгожданный голос, и тени дневного кошмара развеивались.
Он рассмеялся, услышав ее страстное восклицание.
– С вами говорит детектив Бардолино.
– Ты сдал экзамен!
– Да. – В его голосе звучала гордость. – Я пробуду здесь еще неделю, а потом вернусь в Венецию.
Она не могла портить ему настроение своими проблемами. «Иль гадзетино» была местной газетой, и новость о ее унижении и об испорченной репутации Коррадино до Виченцы еще не дошла. У нее будет время обсудить с ним все с глазу на глаз. Она вдруг ощутила себя страшно усталой, чувство стыда мешало ей сказать Алессандро о своем опороченном предке. Тот говорил об учебе, об экзамене, и Леонора чувствовала, как страх и паника отступают. Он окружил ее своим разговором, ей стало спокойно, словно в колыбели. Конечно, Коррадино – не предатель. Этого не может быть. Это просто слух, распущенный его соперником. Да и какое это имеет значение? Коррадино давно умер, и за него говорят его работы.
Нет, это имеет значение. Я хочу все знать, хочу быть уверенной.
Вдруг в памяти всплыли давние слова Алессандро.
– Когда мы с тобой познакомились, ты говорил, что можешь помочь мне узнать побольше о семье… об отце. Подскажешь, с чего начать?
Алессандро задумался.
– Когда твои родители встретились в Венеции, у них были друзья или коллеги, которые, возможно, по-прежнему живут здесь?
– Был кто-то. Преподаватель в Ка'Фоскари. Я видела его, когда была совсем маленькой.
– Вспомнишь фамилию?
– Падовани. Запомнила, потому что мать объяснила значение фамилии – человек из Падуи. Она научила меня старой скороговорке…
– Ах да. Veneziani gran signori, Padovani gran dottori…
– Vicentini mangia gatti, Veronesi tutti matti, [71]71
Венецианцы – большие господа, падуанцы – большие ученые… – Виченцы едят котов, веронцы – все сумасшедшие (ит.).
[Закрыть]– закончила Леонора.
– Я всегда удивлялась, почему виченцы едят котов. Но все же это лучше, чем быть сумасшедшими, как веронцы.
– Согласен, но еще лучше быть большими господами, как венецианцы, – гордо заметил Алессандро.
– Профессор Падовани до сих пор посылает матери рождественские открытки. Но я не знаю, работает ли он в Ка'Фоскари.
Слышно было, как Алессандро потянулся. Он явно устал, хотя голос звучал бодро. Леоноре понравилось, что он отнесся к ее просьбе серьезно.
– Думаю, нужно поговорить с ним, если он по-прежнему там работает. Он наверняка что-нибудь знает о твоем отце. Наведайся туда завтра, – предложил он со свойственной ему решительностью. – В воскресенье я приеду на день, и мы с тобой куда-нибудь сходим, если ты будешь свободна.
Леонора радостно сжала трубку, чувствуя себя девочкой-подростком.
– Думаешь, через столько лет я смогу о нем что-то узнать? – продолжила она, отчаянным усилием собрав волю в кулак.
При этом она думала о Коррадино.
– Конечно. Когда он умер? В семьдесят втором? Если хочешь что-то узнать, на помощь тебе придет детектив.
Она услышала в его голосе улыбку, тем более он взял с нее обещание увидеться в воскресенье.
Леонора неожиданно решилась раскрыть тайну Коррадино. Она подумала, что начать с профессора – удачная идея. Она не могла дождаться завтрашнего дня. Не могла понять, почему вела себя с Алессандро недостаточно честно и сказала, что хочет побольше узнать об отце.
Спала она плохо. Утром ее снова тошнило. «Нервы», – подумала она.
Но я знаю, что это не нервы.
Леонора вошла во двор университета со стороны улицы делла Фоскари. Ее оглушил шум и гвалт. Хотя по субботам большинство студентов учились, здесь, похоже, устроили студенческие беспорядки. Леонора узнала те же безбашенные настроения, которые некогда заставили ее переодеться медсестрой и во время «недели непослушания» [72]72
«Неделя непослушания» – популярное мероприятие в британских университетах, во время которого ведется сбор средств на благотворительные нужды.
[Закрыть]толкать по Черинг-Кросс-роуд больничную койку.
Повсюду летали яйца и мука, Леоноре пришлось несколько раз пригнуться, прежде чем она миновала лужайку.
Должно быть, празднуют окончание университета. Где-то читала, что итальянские студенты лепят из себя пироги, радуясь тому, что стали Dottore. Что ж, вскоре и они разъедутся вслед за туристами.
Со слабой надеждой она просмотрела списки преподавателей и наконец-то увидела: «Профессор Эрманно Падовани».
Он заведует кафедрой «Storia del Rinascimento». История Ренессанса. Возможно, мне повезло. «Раdovani gran dottori» – «Падовани – большой ученый». Вот и скороговорка к месту.
Леонора поднялась по старинной лестнице, прошла по пустым коридорам, читая таблички на дверях кабинетов исторического факультета. Вопли студентов звучали здесь приглушенно. Казалось, на этаже никого нет, так что, дойдя до кабинета профессора, Леонора почти не надеялась найти там Падовани. Когда она постучала и услышала слабый отклик «Entrate», приглушенный солидной дубовой дверью, внутри у нее все затрепетало: тот, кто ей нужен, на месте, он сможет ответить на мучащие ее вопросы. Леонора толкнула дверь, и зрелище, представшее перед ней, почти заставило ее забыть, зачем она пришла. Она увидела широкое окно, чудесные узорные рамы, которыми так гордится Венеция, а за окном – потрясающую панораму: Сан-Марко, Большой канал, вода, мерцающая у подножия великолепных дворцов. Леонору так потрясла эта картина, что чужой голос заставил ее вздрогнуть.
– Благодаря тому, что я тридцать лет преподаю в университете, мне досталась лучшая комната. Есть, правда, недостаток: очень трудно иногда вернуться к работе. Должно быть, вы пришли с черного хода? Жаль. Это не лучший подход к зданию.
Леонора повернулась к старику. Он поднялся из-за стола, опираясь на палку: добродушный, седобородый, отлично одетый, с проницательными глазами.
– Здесь так красиво для… – стала извиняться Леонора.
– Для университета, вы хотите сказать? Так было не всегда. Первоначально Ка'Фоскари служил резиденцией епископу Венеции. Вы знаете, как прелаты любят комфорт. А у вас, синьорина, тоже отличные учебные заведения, разве не так? Оксфорд и Кембридж.
Леонора вздрогнула. Она полагала, ее английский акцент исчез, но от этого прозорливого человека, похоже, невозможно что-либо скрыть. Значит, он наверняка поможет. Она набрала побольше воздуха.
– Professore, прошу прощения, что беспокою вас. Мне хотелось бы задать вам несколько… исторических вопросов. Если у вас есть время.
Старик улыбнулся, яркие глаза окружила сеть морщинок.
– Конечно, – сказал он. – Мне не жаль времени для дочери старинной подруги, Элинор Манин. Как поживаете, моя дорогая Нора? Или, – подмигнул он, – теперь вы Леонора, поскольку ассимилировались?
Леонору потрясла живость профессорского ума. Он не только мгновенно ее вспомнил, но за несколько секунд понял, что она изменила свою жизнь и свое имя. Она улыбнулась.
– Вы правы. Я Леонора. Удивительно, что вы меня помните. Мне тогда, наверное, было лет пять.
– Шесть, – поправил Падовани. – Это было на университетской вечеринке в Лондоне. Вы с гордостью показывали мне новые туфли. Они выглядели красивее, чем те, что на вас сегодня.
Он опустил глаза на потертые спортивные туфли Леоноры, и она застенчиво зашаркала ногами по деревянному полу.
– Вы не должны удивляться моей проницательности. Вы стали… скандально знаменитой с тех пор, как приехали сюда.
«Иль гадзетино». Ну конечно. Эту газету выписывают все семьи Венеции.
– С тех пор в вас многое изменилось. Думаю, уточнять не нужно. Примавера… Боттичелли подходит вам больше, чем Тициан. Впрочем, думаю, вам постоянно твердят об этом более молодые люди, чем я.
Леонору ободрила его старомодная любезность, и она сразу приступила к делу:
– Я хотела задать вам несколько вопросов о моей семье… если у вас найдется время.
– В моем возрасте времени сколько угодно, – улыбнулся профессор. Он кивнул на окно, возле которого стояло четыре кресла. – Присядьте, пожалуйста.
Они уселись напротив потрясающей панорамы. Кресла были удобными, но не настолько, чтобы задремать ненароком.
– Рискуя показаться злодеем из плохого фильма, хотя они, как правило, англичане, хочу спросить: Элинор, должно быть, не знает, что вы здесь? – поинтересовался профессор, усевшись.
– Нет, то есть ей известно, что я в Венеции, но она не знает, что я пришла поговорить с вами, – покачала головой Леонора.
Профессор кивнул и постучал шишковатыми пальцами по набалдашнику трости.
– Понимаю. Тогда должен предупредить вас, что не скажу ничего, о чем она делилась со мной по секрету, а в остальном постараюсь быть вам полезным.
Профессор посмотрел на Леонору. Она теребила стеклянное сердечко, висевшее на шее. Нервные движения пальцев выдавали ее. Он подумал, что эта безделушка – ответ на вопрос, о каком родственнике она хочет узнать в первую очередь. Он не ошибся.
– Что вы знаете о Коррадино Манине?
– Коррадо Манин был лучшим стеклодувом своего времени, да и любого другого тоже. Всю его семью убили на Мурано, а он по случайности спасся. Коррадо научили выдувать стекло, и он сделался мастером. Особенно ему удавались зеркала, и вскоре он стал знаменит. Говорят, что погубила его ртуть, как и многих других стеклодувов.
– Значит, он умер на Мурано?
– Наверняка не знаю. Но похоже, что так и есть.
Леонора выдохнула с облегчением, однако не прекратила расспросов.
– Вы слышали, что он уехал во Францию?
Впервые профессор как будто смутился.
– Да, я читал об этом. Ваш коллега, кажется, чем-то раздосадован. Хотелось бы знать, о каком «источнике» он толкует. Думаю, самой вам неудобно задать ему этот вопрос?
– Роберто мне ничего не скажет, а уж тем более не поможет восстановить репутацию Коррадино. Он так зол на меня, что я его боюсь. Мне кажется, он подкараулит меня, выскочит из темноты и убьет.
Она попыталась рассмеяться, но заметила, что профессора ее смех не убедил. Однако он не стал расспрашивать Леонору о ее страхах.
– А молодая журналистка? Может, вы с ней поговорите? – спросил он.
Леонора покачала головой. Как только она прочитала в газете разоблачения Роберто, тотчас позвонила в «Иль гадзетино». Ей позвали Витторию. Та отбросила всю видимость дружелюбия и говорила ледяным тоном. Она очень сожалеет, но документы, подтверждающие статью, строго конфиденциальны, тем более синьор Роберто дель Пьеро настаивает на этом. Если они проведут свое расследование и обнаружат подтверждение, синьорина Манин сможет лично во всем убедиться.
– Гм. – Падовани выразительно пожал плечами. – История – удивительная наука. Вы никогда не найдете единственного источника. Источников всегда много. Если уподобить факты алмазам, то исторические источники – грани, и каждая преломляет свет под своим углом. Иначе нельзя. Мы можем провести собственное детективное расследование и найти другие грани.
Леонору ободрило, что он использовал местоимение «мы», да и слово «детективное» навело ее на мысль об Алессандро.
– Возможно, Коррадо и уехал за границу, хотя это сомнительно. Но в конце семнадцатого века французы и в самом деле сделали большой скачок в искусстве изготовления зеркал. Свидетельство тому – Версальский дворец. Кто-то говорит, что им помогали иностранцы, другие возражают и считают, что все произошло в процессе конвергентной эволюции.
– Конвергентной эволюции? – переспросила Леонора.
– В Африке, – пояснил профессор, – из первозданной одноклеточной массы родился огромный мастодонт с большими ушами, которого мы называем африканским слоном. В Индии подобным же образом появилось существо, похожее на него во всех отношениях, за исключением размера ушей. Оба животных развивались независимо, их разделяли моря и суша. Одно – не есть копия другого. У них просто был отдаленный предок, так же как у стекла, у которого одна мать – песок. Произошла конвергентная, то есть параллельная, эволюция.
– Professore, – продолжала гнуть свою линию Леонора, – почему вы считаете маловероятным, что Коррадино уехал во Францию?
– Потому что Десятка, правящий орган Большого совета, делала все, чтобы предотвратить предательство мастеров. Она угрожала их семьям смертью, если мастера выдавали секреты иностранцам. Сам остров Мурано был до некоторой степени тюрьмой, хотя, возможно, Коррадо, как человеку, наделенному огромным талантом, разрешали по делам выбираться в город.
У Леоноры возник закономерный вопрос:
– Но, Professore, чем Десятка могла угрожать Коррадино, если всю его семью убили?
– Моя юная леди, в том-то и дело, что не всю. В области биологии познания у меня рудиментарные, но я подозреваю, что, если бы погибли все, у Коррадино не осталось бы потомков, и вас, моя милая, в том числе. У него была дочь.
* * *
Леонора утерла лицо полотенцем, не думая, сколько грязных студенческих рук воспользовалось им до нее. Она чувствовала себя неловко оттого, что опрометью выбежала из профессорского кабинета и понеслась в туалет. Ее вырвало в ближайшую раковину. Почему это известие стало для нее шоком? Если рассуждать логически, это очевидно: раз она прямой потомок, стало быть, род не прервался. Как бы тогда ей досталось стеклянное сердечко Коррадино? Леонора набралась храбрости, пошатываясь, прошла по коридору и робко постучала в кабинет профессора. Падовани вежливо поднялся, но выглядел обеспокоенно. Леонора села и извинилась:
– Прошу прощения, последние два дня я чувствую себя неважно.
Профессор кивнул и продолжил рассказ.
– Дочь Коррадо тоже звали Леонорой. Она родилась от незаконной связи Коррадо и знатной женщины Анджелины деи Вескови. Она умерла родами, и Леонору взяли в приют Пьета, где та получила музыкальное образование. Она поступила туда под фамилией Манин, но в приюте никогда не называли воспитанниц по фамилии. Девочек звали по инструменту, на котором они играли – cello, [73]73
Виолончель (ит.).
[Закрыть]violino, [74]74
Скрипка (ит.).
[Закрыть]– так сохраняли анонимность незаконнорожденных детей из аристократических семейств. Ее всегда называли Леонора della viola. Она стала хорошим исполнителем. Никто не знал о ее родстве с Коррадино или даже о ее существовании, если только он сам не рассказал кому-то. Даже Десятке приходилось уважать секреты приюта, поскольку Пьета пользовалась покровительством церкви. После смерти Коррадино Леонору нашел дальний родственник – миланец по имени Лоренцо Висконти-Манин. Леонора и Лоренцо полюбили друг друга и поженились: так она вернула свою фамилию. Манины снова стали влиятельным родом в Венеции, а их потомок, Лодовико Манин, сделался дожем, последним дожем Венеции перед падением Республики.
У Леоноры кружилась голова, но тошнота прошла, и у девушки появилась надежда.
– Значит, Коррадино не уехал бы из страха за безопасность дочери.
– Нет, – возразил профессор. – Я не это имел в виду. Десятка ничего не знала о ребенке, потому что дед тайно сдал ее в Пьету. Никто не подозревал, кто отец Леоноры. Анджелина не выдала имени соблазнителя, унеся свой секрет в могилу. Просто я считаю неправдоподобным, что Коррадино уехал бы без Леоноры. Навещать дочь в приюте было рискованно, но возможно. Думаю, едва ли он устоял бы перед соблазном.
Леонора молчала, обдумывая сказанное.
Значит, предательство, хоть и сомнительное, могло оказаться правдой. А тут еще новый персонаж, девочка, моя тезка, у которой не было семьи, только Пьета, а музыка стала ее единственным другом. Она хотя бы встретила любовь.
– Как нам узнать побольше? – спросила она. – Выяснить наверняка, уехал ли Коррадино из Венеции?
– Можно попытать счастья в большой библиотеке Сан-Марко – в Сансовиниане. Там хранятся архивы гильдий и приходские книги за несколько столетий. Я рассказал вам все, что мне известно о Коррадино. То же самое я сообщил Элинор. – Профессор встал и размял больную ногу. – Единственное мое предложение – постараться найти его следы во Франции. У меня есть связи в Сорбонне, там вам смогут помочь.
Леонора поняла намек и поднялась из кресла.
– Можно мне снова с вами увидеться? Свяжитесь со мной, пожалуйста, если еще что-то узнаете.
– Да, конечно. В отделе редких книг Сансовинианы сошлитесь на меня.
Я помню, как пришла в Сансовиниану, а меня буквально выставили за дверь. Теперь меня пустят в святая святых.
Профессор подошел к рабочему столу, выписал несколько телефонных номеров и названия разных документов, которые могли оказаться полезными. Леонора оставила ему свой номер.
«Спросит ли она о другом Манине?» – подумал профессор.
– А мой отец? Вы его знали? – наконец сказала Леонора.
Профессор покачал головой. В глазах его светилось сочувствие.
– Влюбленные девушки все одинаковы: Элинор мало встречалась с друзьями и держала Бруно при себе. О его смерти я узнал из местных газет.
При упоминании имени отца в таком контексте Леоноре стало стыдно, что она не спросила о нем в первую очередь.
– Может, в Венеции до сих пор живут его родственники?
– Не знаю. Элинор говорила, что родители Бруно жили в Вероне, но давно умерли.
Леонора знала это, но как-то не задумывалась об утрате – о своих близких родственниках, которых большинство воспринимает как нечто само собой разумеющееся. Дедушка и бабушка. Они ушли, она никогда не встречалась с ними, и не было ни вязаных джемперов, ни шоколадок, ни школьных каникул в их доме. Леонора взяла себя в руки: она знала, что пора идти, ей уже не терпелось начать поиски документов, но она чувствовала, что нужно задать еще сотню вопросов.
Леонора пошла к дверям, бормоча благодарственные слова и обещания вернуться. Профессор обнял Леонору.
– Еще кое-что, – сказал он, взяв ее за руки. – Завтра день всех усопших – Festa dei Morte. В этот день венецианцы воздают почести мертвым. Ваш отец похоронен на острове Сан-Микеле. Возможно, вы посетите его могилу. Его тоже нужно помянуть.
Леонора услышала в его словах ласковый упрек.
Я знаю, мне нужно наведаться на его могилу. Мы должны наконец-то повидаться. Попрошу Алессандро поехать со мной.
Она пошла по коридору к лестнице.
– Леонора! – окликнул ее профессор.
Она обернулась.
– Есть вещи, которые старый человек, в отличие от молодого, может увидеть, – тихо сказал старик. – Будьте осторожны.
– Буду, – пообещала она.
Дубовая дверь закрылась, и она пошла вниз.
Интересно, как он узнал?
