Текст книги "Месс-менд (сб.) ил. Е.Ведерникова"

Автор книги: Мариэтта Шагинян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)

Глава сороковая.Лакей Поль на пути к богатству

Горы лежали в раннем утреннем свете, острые, частые, прямые, как дьявольский кегельбан. Небо горело золотом. На траве белел иней. Но бедная Грэс, приелонившаяся к скале и спрятавшая плечи и кудри в шарфик, могла менее всего наслаждаться пейзажами: между нею и горизонтом, точь-в-точь как на поздравительных открытках, стояла трафаретная, круглая, бритая, красная, похожая на луну – голова лакея Поля.

«Что мне с ним делать? – думал Грэс, нащупывая за поясом кошелек и нож для разрезания книг. – Дать ли ему денег или проколоть ему глаза?»

По-видимому, последнее пришлось ей больше по нраву.

– Прочь! – закричала она грозным голосом, как только выпученные рыбьи глаза подплыли ближе. – Не двигайтесь со своего места или же я проткну вас!

С этими словами она вытащила нож и взмахнула им в воздухе, как раз против самого носа Поля.

– Сядьте вон там, внизу. Какого черта вы преследуете меня днем и ночью? Что вам от меня надо?

– Денег! – хрипло ответил Поль. – Если вы будете меня морочить, я пойду и доложу банкиру, что вы погубили белогвардейское судно!

– Дурак, – презрительно ответила Грэс, – можете говорить об этом на все четыре стороны. Ну-ка, начните в виде репетиции!

– Вы выдали белогвардейское судно большевикам! – бешено закричал Поль. – «Лебедь» был военным судном, он имел полное снаряжение.. Вы подмазались к капитану и выдали судно... Я видел, как вы свистели!

Грэс слушала, играя своим ножиком. Что ей делать? Она беспомощно оглянулась по сторонам... Дать ему раз, чтоб это животное...

...Ах!

Она вздрогнула и откинула голову. Прямо против нее, из расщелины, пара сверкающих серо-голубых глаз, таких знакомых, впилась в нее с неменьшим изумлением, нежели ее собственные.

Грэс истерически расхохоталась, вытащила кошелек и бросила его в физиономию Поля:

– Вот вам, глупое, грязное, злое животное. Убирайтесь!

Поль подхватил кошелек, пощупал, оскалился и полез вниз, удовлетворенный на ближайшие сутки.

Грэс подождала, пока он исчезнет, и быстрее молнии повернулась к расщелине. Но Лори там уже не было! Ей навстречу шел незнакомый высокий человек с серьезным лицом и трубкой в зубах.

– Итак, это вы нам выдали «Лебедя»?

– Я ничего не могла придумать другого, – слабо ответила Грэс, оглядываясь по сторонам, – а свисток я украла у капитана.

– Но это было превосходно! – ласково произнес сероглазый человек. – Кто вы такая?

– Я жена банкира Вестингауза, – ответила Грэс, – и... я много раз намеревалась выйти из своего класса... Но с вами тут был другой человек. Где он?

Ребров оглянулся. Лори уже не было.

– Он ушел на работу. Мне тоже пора. Мы работаем в шахтах.

Грэс разочаровано повесила голову.

– Если б я могла встретить того человека, я сказала бы ему об одной вещи! – пробормотала она, надув губки. – Это важней парохода «Лебедь»... И вообще, сэр, не знаю, как ваше имя...

– Товарищ Ребров.

– Товарищ Ребров! Сейчас такое чудное утро. Банкир спит, как устрица. Почему бы вам не захватить меня с собой в шахты?

– Это невозможно, – ответил сероглазый с улыбкой. – Мы работаем в скверной шахте, где испарения разрушают живые ткани. Наше здоровье обречено. Ни один час не проходит так, безнаказанно. Вам нельзя туда спуститься даже на полчаса.

С этими словами он кивнул ей и быстро побежал к расщелине.

Но не тут-то было! Твердые, крепкие каблучки застучали вслед за ним. Он покачал головой и ускорил шаги. Добежав до головоломного спуска вниз, он повис на руках над воронкой, прыгнул и в полутьме стал перескакивать со ступени на ступень. Это была адская дорога, по которой не ходили даже козы. Тем не менее, на четвертом повороте чья-то рука проделась через его руку, и Грэс самым спокойным образом попросила его идти медленней.

Ребров взглянул на нее с искренним изумлением. Он видел на своем веку много разного сорта неповиновения – от подлежащего расстрелу до подлежащего порке. Но этот вид был ему совершенно не знаком. Он остановился.

– Я сказал вам, что туда нельзя! – произнес он резко. – Вы не посчитались с моими словами. Поверните обратно!

– И не подумаю, – ответила Грэс. – Если вы хотите разрушить свое здоровье, почему я не имею права разрушить свое?

– Поверните обратно!

– Не хочу!

Ребров выдернул свою руку из ее рук и рванул металлическую проволоку. Раздался звон колокола. Из-за поворота выглянул рабочий.

– Тащи эту женщину наверх и закрой воронку! – отрывисто произнес Ребров и потом, повернувшись к Грэс, добавил по-английски:

– Научитесь слушаться! Без этого вы не годитесь ни для одного общества в мире.

Покуда Грэс, прикусив губу и покраснев от злости, принуждена была следовать за молчаливым рабочим, Ребров в два прыжка очутился внизу, у спуска в шахту. Здесь его ждал доктор Гнейс в стеклянной маске. Ребров быстро надел такую же маску, сел вслед за химиком в корзину, и они полетели вниз.

Глава сорок первая.Первый день смерти

Лори с тремя товарищами неутомимо работал хрустальным молоточком. Руда отламывалась с величайшим трудом. Они не разговаривали. Рты и носы их были крепко завязаны и заключены в маски. Но, несмотря на это, они чувствовали, как по телу их бегают приятные мурашки от дыхания руды.

Если б не странные горловые спазмы, возникавшие от каждого отбитого кусочка, Лори с товарищами положительно готовы были бы работать день и ночь. Кости растягивались у них в теле, как резина. Странные видения, окрашенные багрянцем, проносились перед зрачками. Кровь билась в жилах, точно ее кипятили, как шоколад. Никогда еще Лори не испытывал такого подъема и уверенности в своих силах. Мы не знаем, думал ли он о Грэс, но молоток его работал с невероятной быстротой.

Наверху, у дяди Гнейса, работа кипела не хуже. Огромный жар от электрической плавильни превращал руду в жидкое тело. Несколько желобков, трубок и фильтров принимали его, каждый раз очищая, покуда, капля по капле, красный сироп стекал в хрустальную чашу. К концу дня первая чаша наполнилась, и Ребров энергично выслал вместе с нею старого химика на свежий воздух. Дядя Гнейс посмотрел на своего заместителя, покачал головой и тихо выбрался из веселого места смерти.

Первое дуновение ветерка причинило ему головокружение. Второе уничтожило всякую веселость. Третье развязало мускулы и волю, и дядя Гнейс повалился на мула, как старый пустой мешок. Зобная железа его вспухла. Горло стянулось. Страшные спазмы сводили внутренности.

Мул тихо брел по горам, прядая ушами. И с каждой минутой пути старый Гнейс чувствовал себя хуже и хуже. Солнце село за горы, подул холодный, пронзительный ветер, тучи сползли в долины, когда мул остановился, наконец, перед длинным белым зданием. На пороге стояли мосье Надувальян со своей тетушкой. Мосье Надувальян принял мешок с сеном из рук химика и молча передал его тетке. Та с непроницаемым видом понесла его внутрь дома.

– Смотрите же, Надувальян! – тихо произнес химик – Нынче ночью наш летчик полетит с первой партией в Зузель. Флакон запечатан. Будьте осторожны!

– Не беспокойтесь! – флегматично ответил армянин. – Тетка всю ночь топит печь. Мы спать не будем, а дело сделаем.

И действительно, из труб его дома валил такой дым, что даже горные туманы должны были уступить ему в плотности.

Дядя Гнейс поворотил мула. Он страдал так сильно, что, добравшись до своей палатки, тотчас же лег и закрыл глаза. Первая доза смерти, принятая старым Гнейсом, была слишком сильна для его нежных костей рахитика. Но ему не суждено было отдохнуть.

– Проснитесь! – сказал кто-то гневным голосом над самым его ухом. – Проснитесь, злой и гадкий человек!

Гнейс раскрыл кроткие глаза. Перед ним была жена Вестингауза с растрепанными кудряшками и искаженным лицом.

– Я знаю, что вы заставляете их работать на смерть! – крикнула она диким голосом. – А потом отсылаете этот проклятый металл их врагам, чтоб он задушил государство рабочих. Ведь вы старик. Вам недолго жить! Неужели вы хотите напоследок сделать величайшую подлость?

Доктор Гнейс приподнялся на постели. Маленькая Грэс всегда была ему симпатична и напоминала милый серый камешек нефрит. Но такие речи он все же не ожидал от нее услышать.

– Я требую, чтоб вы их спасли! Чтоб вы сказали им всю правду! – продолжала Грэс, схватив его за плечо и тряся изо всех сил. – Сейчас же идем вместе в шахту!

– Дитя мое, – слабо отозвался старик, взглянув на нее нежными разноцветными глазами, – не трясите меня, я плохо себя чувствую. Сядьте на стул. Так. Вы должны знать, что я не враг тем, о ком вы сейчас говорите. Наши действия обдуманы и согласованы. Они все знают.

– Знают? – воскликнула Грэс, надо сознаться, с некоторым разочарованием. – Как так? Зачем же они это терпят?!

– У них свой план. Они сильнее врагов. Не бойтесь.

– Но тогда... – Грэс запнулась. – Но тогда почему они работают в этой страшной шахте?

– Нужно для дела и для победы, – ответил старик слабым голосом. – Они обрекли себя на смерть. Это молодцы. Вы видите меня, дитя мое, – я принял первую ванну лэния и чуть жив. После семи таких ванн каждый из них будет инвалидом. После двадцати он умрет.

Грэс слушала, меняясь в лице. Умрут! Ребров ничего не сказал о смерти. Она вскочила, ломая руки.

– Слушайте меня, доктор Гнейс. Я должна попасть в шахту немедленно, немедленно. Что мне сделать, чтоб спасти его от смерти? Как себя вести?! Как быть?!

Она была в таком исступлении, что бедный старый Гнейс забыл про свои спазмы. Он вскочил с постели и схватил ее за руки. Но прежде чем ему удалось ее успокоить, она вытащила его из палатки, посадила на мула и повлекла за уздцы ангелоподобное животное, бесстрашно затрусившее в горы. Хорошо, что ни банкир, ни виконт, ни лакей Поль не видели этой кавалькады. Что касается Мусаха-задэ и князя Нико, они уже с утра отправились в конспиративную поездку. Таким образом Грэс беспрепятственно увлекла старого химика в авантюру, последствия которой были совершенно неясны для нее самой.

Глава сорок вторая.Обед у веселых смертников

Когда вторая чаша наполнилась, Ребров объявил перерыв. Но никто не хотел подняться наверх. Рабочие точно впервые нашли себя и свои члены: они кувыркались, играли, потягивались, глядя друг на друга расширенными зрачками. Ребров разложил на площадке еду и минут двадцать звонил в колокол, пока, наконец, не собрал их к обеду.

– Надо есть, ребята! – строго проговорил он – Этак вы не протянете и шести дней. Лори! Садись. Ну-ка... – Он протянул руку за куском хлеба с сыром, как вдруг удивленно посмотрел вокруг себя, на хлеб, на свою руку – и улыбнулся.

– Эй! – воскликнул Лори, делая то же самое и откладывая кусок хлеба в сторону, – братцы, что это мы хотим делать? Неужто... Неужто мы собираемся запихнуть это в себя?

Рабочие переглянулись. Черт возьми, что такое!.. Они утратили необходимость в еде. А вместе с нею они утратили представление о том, как надо есть, что надо есть и зачем надо есть. Смутное воспоминание об этой процедуре наполняло их удивлением, точь-в-точь как у человека, видевшего во сне, что он летает, и сохранившего, пробудившись, странное летательное чувство в своих предплечьях.

– Н-да... – проговорил Ребров нерешительно. – Насчет этого я ничего не знаю. Дядя Гнейс научил меня делать сплав и беречь свою глотку. Он не сказал, что мы изменимся, точно родимся на какой-то другой планете.

– Поднимемся наверх, – пробормотал старый рабочий, – неспокойно у меня на сердце, братцы! Я согласился помереть для нашего дела, но ведь не в ангельском же виде! Неужто нам на прощание так и не покушать? Винца не попить? Ах, черт, да как мы раньше-то могли есть и пить?

Лори взглянул на него с сожалением.

– Эх ты! – вырвалось у него – Брось глупости. Радуйся! По мне, так вовсе не надо выходить отсюда, до самого последнего дня. Мы не будем ни в чем нуждаться. Нам не нужно другого воздуха, не нужно пищи. Это я называю райской смертью.

– Все-таки я поднимусь, – пробормотал Ребров. – Заведи колесо, дядя. Я сяду в корзину вместе с чашей.

Он легко прыгнул на высоту трех футов, прежде чем старик взялся за колесо и сел в корзину.

– Странно! Мы потеряли тяжесть. Или земля потеряла здесь притяжение, – крикнул он, принимая из рук рабочего хрустальную чашу, подброшенную к нему, как мячик. Корзина взлетела наверх легче пушинки.

Но там, где должно было сиять солнце, Ребров увидел лишь голубую узкую щель. Когда первая струйка свежего воздуха коснулась его лица, он испытал нервный толчок и повалился из корзины вниз головой. Встав и отряхиваясь, измученный, голодный, усталый, Ребров с ужасом припал к щели. Скала сдвинулась. Шахта была закрыта.

– Эй! – крикнул он в щель. – Есть тут кто-нибудь? – Он вырвал листок блокнота, нацарапал:

20 грамм лэния

и просунул бумажку вместе с чашей в щель... Но тут ее подхватила нежная старческая рука с мягкими пальцами, и бледный дядя Гнейс придвинул лицо к щели.

– Вы погребены в шахте, – шепнул он. – Жена Вестингауза побежала на другую тропинку. Может быть, там все осталось по-прежнему.

– Беда не велика! – ответил Ребров. – Эта щель, дядя, отлично годится для пропуска чаш. Сторожите здесь посменно. Приносите нам... черт, я опять голоден, а десять минут назад... Дядя Гнейс! Там, внизу, мы не испытываем нужды в еде и питье.

Доктор Гнейс глядел на него сострадательными глазами.

– Тем лучше, друг мой! Все устроилось как нельзя лучше. Вы не будете страдать, если откажетесь от свежего воздуха и солнца. Но дело в том... дело в том... Мы выработали только сорок грамм. Заставьте ребят торопиться... Дело в том, что эта щель медленно сдвигается.

Слова застревали во рту у бедного Гнейса. Он страдал, встречаясь со взглядом Реброва.

– Нет никаких изменений земной коры. Ничего похожего на удары. А между тем скалы сдвигаются, и если движение их не прекратится...

– Мы будем раздавлены, как листья папоротника в пластах антрацита, – бодро ответил Ребров. – Не волнуйтесь, дядя! Кто утопает, тот не боится промокнуть.

С этими словами он опрометью кинулся вниз, к корзине. Ему оставалось теперь одно: всеми силами, всем напряжением успеть довести сегодняшнюю выработку хотя бы до ста грамм, – пока щель не закроется окончательно.

– Лори! – крикнул он, появляясь в узком тоннеле. – Работай за четверых. Шахта заперта. Последняя щель сдвигается. Мы должны дать лэний хотя бы настолько, чтоб обезвредить врагов на первые дни войны.

Лори стал удивительно понятливым. Он даже не переспрашивал. Рабочие тоже поняли Реброва с первого звука. Локтями, ладонями, ногами заработали они в руде, отламывая, отряхивая, отсыпая, откусывая острые осколки. Каждый старался ударить молотком быстрей, чем в одну сотую секунды, и никто не чувствовал ни усталости, ни страха. Легкое, острое веселье охватило их танцующим вихрем. Легкость снова вернулась к Реброву. Все больше и больше осколков подвозилось к его лаборатории, все быстрее бежала по трубам красная струйка сиропа.

Двадцать грамм, еще двадцать грамм, еще двадцать – они перешли за сто грамм, когда, наконец, старик рабочий, взлетавший наверх вместе с чашами, опустился вниз серьезней, чем поднялся. Он держал в руках седьмую чашу. Щель сдвинулась еще тесней. Чаши не просовывались.

– Жаль, что мы не позаботились о флаконах! – крикнул Ребров. – К воронке, братцы. Может быть, выберемся через воронку.

Ход, высеченный в скале, употреблялся лишь в крайнем случае. Он был труден, длинен и вел на вершину горы. Ребров был уверен, что он задвинут, так как о жене Вестингауза, побежавшей к этому входу, не было ни слуху, ни духу. Они поспешили к каменной лестнице и остановились, столкнувшись с блестящим, отполированным куском огромного кварца. Воронка исчезла, точно ее и не было, а вокруг них вились новые, неведомые коридоры, в высоту человеческого роста, посыпанные дивным золотым песком.

– Чудеса! – крикнул Лори. – Мы в пегматитовых жилах гранита!

С этими словами он упал на песок и проворно ощупал вокруг себя стены, пол, потолок, впадины.

Ребров был мрачен. Седьмая чаша, оставшаяся у него в руках, мучила его совесть.

– Сколько грамм нужно для отравления орудий всех наших врагов? – спросил он у Лори, ползшего по земле.

– Мы обезвредили их на десять – пятнадцать дней войны, – откликнулся Лори. – Но идемте вперед братцы. Может быть, перед нами откроется какая-нибудь щель.

Он смело пустился вдоль по коридору, гладя руками бока и ребра, жилы и старательно перебирая каждую горсточку песку. Ребята засветили фонари и двинулись вслед за ним.

Глава сорок третья.Встреча в гнезде бриллиантов

Жилы вились змеями на огромное расстояние. Они пересекали друг друга. Заходили в тупички, разветвлялись, образовывали гнезда, но никаких щелей Лори найти не мог. Почувствовав усталось, он повернул обратно и положил руку на плечо Реброва.

– Делать нечего, идемте назад. Наша работа закончена на седьмой чаше.

Ребров сердито сдвинул брови.

– Восемь жизней за десять дней ихних неудач – это дорого. Черт возьми, я не герой. Я готов стучать кулаками об стену, чтоб не умереть с проклятым чувством недовольства.

– Но мы должны быть трезвыми, – мягко ответил Лори. – Не забудьте, друг, что в десять дней, покуда их пушки, пули, моторы и газы будут куролесить и фокусничать, у сотни тысяч солдат пробудится сознание. Я убежден, что союз победит и начнется революция во всем мире.

– А мы ее не увидим! – сумрачно воскликнул Ребров, – Я начинаю задыхаться. Эти жилы увели нас от лэния. Смерть начинает быть слишком обыкновенной. Идемте назад.

Он повернулся и побежал, отбрасывая фонарем на стены гранита фантастические искры. Лори догнал его опять и зашагал рядом. В противоположность Реброву, всегда сдержанному, а сейчас взволнованному и теряющему спокойствие, Лори, всегда живой и беспутный, стал удивительно мягок и тих. Глаза его засветились, губы приняли мечтательное выражение.

– Ребров, – шепнул Лори, – вы сказали, что жена Вестингауза побежала к воронке. Я надеюсь, она осталась жива. Это – та самая женщина, от которой я звонил в сигнальный колокол себясуда.

Он не успел кончить свое признание. Коридор внезапно расширился. Слабый блеск пролился им навстречу. Они заблудались, – вместо знакомой земляной площадки перед ними была странная круглая пещера, полузасыпанная песком, на котором лежали две человеческие фигуры.

Ребров оцепенел. Лори судорожно сжал его плечо.

Старый рабочий навел фонарь на лежавших.

– Это ужасно! – вскрикнул Ребров. – Дядя Гнейс, вы здесь, вместо того, чтоб передавать чаши по назначению. Вы погубили дело!

– Ничуть, – спокойно ответил женский голос. – Мосье Надувальян забрал чаши собственноручно. Он предупрежден. Он отправит их нынешней ночью в Зузель.

– Очень хорошо. Но кто вам позволил забраться в шахту? Зачем вы здесь, вы и доктор Гнейс?

– Во-первых, вы не смеете на нас кричать, – сердито пробормотала Грэс, поднимая старика и помогая ему держаться на ногах, – иначе мы тут засыплемся и умрем назло вам. Доктор Гнейс хотел вытащить меня из щели, но вместо этого попал в нее вместе со мной. Если земля замыкается по своему собственному желанию, мы не можем отвечать за ее поступки.

– Упрямая женщина! – разозлился Ребров. – Никогда вы не научитесь быть общественной. Вы погубили первоклассного химика, нужного для рабочего дела. Вас следует изгнать отсюда в двадцать минут, если только мы разыщем какую-нибудь дырку.

– И если только вы вылезете отсюда вместе со мной... – спокойно ответила Грэс.

– Друзья мои, не ругайте ее, – прошептал химик слабым голосом, – она хороший, честный камешек, и, право же, я не мог больше жить, зная, что вы тут погибаете. Я принял слишком сильную понюшку лэния.

– Вот что! – отрывисто произнес Лори, взглянув прямо на Грэс сияющими серо-голубыми глазами. – Дело сделано, теперь ничего не поправить. Обсудим положение: пока мы здесь, то есть в пегматитовых жилах, вне эманации лэния, мы умираем, хотя мы живем. Если же мы спустимся вниз к лэнию, мы станем жить, хотя будем умирать.

– Что за алгебра! – пробормотал Ребров.

– Лори Лэн прав, – тихо сказал химик. – Здесь мы дышим кислородом и поставлены в обыкновенные условия. Но именно потому нам предстоит умереть – от отсутствия пищи и воздуха, когда мы съедим и выдохнем все, что тут есть. Внизу – дело другое. Внизу мы попадем в иные условия существования. Лэний пропитает нас, будет нашей пищей и воздухом. Мы почувствуем себя превосходно, но мы будем угасать со дня на день, пока лэний не поглотит весь известковый запас нашего организма.

– Я за смерть внизу! – воскликнула Грэс.

– Я тоже, – пробормотал ученый.

Ребров и рабочие угрюмо кивнули головой.

– Ну, так сидите тут и ждите, пока я найду дорогу, – крикнул Лори и, заметив судорожное движение Грэс, прибавил, – нет, нет, я непременно вернусь! Я вернусь со всех ног...

Он повернулся и бегом бросился вниз по галерее. Ребров меланхолически опустился на песок. Рабочие подсели к нему. Никто из них не боялся смерти. Но каждый с грустью помянул свою трубочку, которую здесь, внизу, нельзя было раскурить.

– Знаете, что окружает нас? – спросил старый ученый, сунув руку в золотистые груды песку и доставая оттуда тусклые кристаллы. – Здесь их несчетное количество. Это – алмазы, слезы земли, дивные камни, которые гранят ювелиры и делают сверкающими источниками молний. Мы в гнезде бриллиантов! И если вам кажется, что вы в полумраке, то это потому, что свет их прячется в потенциале... Так же и смерть, друзья мои! Смерть есть невидимый свет алмаза. Когда последнее мгновение, как ювелир, снимает с него тайные грани, искры хлынут на нас ослепляющим светом. Нет в жизни ничего интереснее последнего мига смерти. Счастье, кто встречает его в полном сознании и памяти, зрачки в зрачки, с брызгами света!

Эта тихая речь старого Гнейса была услышана разве что тусклыми кристаллами, свисавшими над его лысиной. Шестеро рабочих молчаливо сидели на песке, думая об оставленных семьях. Ребров погрузился в расчеты: когда прогремит первая пушка, брызнет первый прожектор, закружится первый баллон с газом, несущие посрамление капиталистической армии всего мира и победу Советскому Союзу. А Грэс, опустив головку в руки, затуманенными глазами следила за золотыми песчинками.

– Его зовут Лори Лэн, Лори Лэн, Лори Лэн, – прошептала она довольным голосом.

Ребров вздрогнул и пришел в себя. Черт! Эта женщина была выходцем из вражеского лагеря. Она дотащилась до могилы, чтоб опутать его товарища и здесь, перед лицом смерти. Она бьша все так же упряма и легкомысленна, как и все люди ее класса – пустые, пошлые, подлые, уверенные в себе! Спокойный Ребров почувствовал внезапно прилив ненависти.

– Не смейте называть его по имени! – произнес он хрипло.

Грэс вздрогнула и подняла на него глаза.

– Ну да, не смейте! – повторил Ребров. – Знаете ли вы как он очутился здесь? Когда вы начали преследовать бедного парня, он спасался от вас как от огня. Он готов был подпалить свою собственную шкуру. Вы путались в его планы, сбивали его с толку. Когда он понял, что вы от него не отвяжетесь, он подбежал к сигнальному колоколу и зазвонил во всю мочь. У нашего союза есть такой колокол. В него звонит каждый, кто хочет обвинить себя самого. Лори собрал трибунал. Он протянул им руки и сказал: братцы, мне тошно, я погибаю, спасите меня от этой женщины! И союз связал его и переправил сюда. Если б вы были мало-мальски честные, если б в вашем сердце тлела хоть искра простой человеческой любви, такой, какою любят добрые женщины нашего класса, – вы устыдились бы, спрятались бы, оставили бы его в покое, убежали бы от него на край света.

Грэс слушала эту речь, склонив голову и водя пальчиком по песку. Глаза ее сияли, щеки медленно разгорались. Неизвестно, что бы она ответила Реброву, если бы в эту самую минуту Лори не прыгнул в пещеру, легкий и стройный, как ветер.

– Я нашел дорогу, идемте! – запыхавшись, произнес он. И опять глаза его устремились на Грэс, но на этот раз они не встретили ответа. Грэс стояла, выпрямившись и глядя в землю. Лицо ее было спокойно и задумчиво. Когда рабочие вскочили с песка и вся компания тронулась в путь вслед за Лори, она тихо продела ручку через руку старого ученого и шагнула вперед, полная все той же суровой задумчивости.