Текст книги "Каникулы Рейчел"
Автор книги: Мариан Кейс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)
66
Очнулась я в больнице.
Правда, придя в себя, я не сразу поняла, что это больница. Изо всех сил я старалась выплыть из глубин сна на поверхность. По идее, я могла оказаться где угодно. В чьей угодной постели. Пока я не открыла глаза, можно было допустить, что это любая из миллионов постелей на земном шаре.
Только увидев трубочку, идущую от моей руки, и ощутив этот особенный запах больничной дезинфекции, я наконец поняла, где нахожусь. Я не имела ни малейшего представления, как тут оказалась. И что со мной произошло. Но это чувство, будто тебя оставили все на свете! Будто ты стоишь на краю земли и заглядываешь в бездну. Пустота – снаружи и внутри. Какие ужасающе знакомые ощущения! Я не испытывала их больше двух месяцев и успела забыть, как они невыносимы, действительно невыносимы! И, конечно, чтобы избавиться от них, мне сразу захотелось… что-нибудь принять.
Так что же, интересно, со мной случилось?
Я смутно помнила прогулку по вечерним, ярко освещенным улицам с моим новым другом Тьернаном. Потом мы зашли в еще один паб и выпили еще, и опять нюхали кокаин. Стоило проклюнуться легкой паранойе, как я заглушила ее пригоршней недавно приобретенного темазепама. Кажется, я танцевала в том, другом пабе, и казалась себе лучшей в мире танцовщицей. У-ух, как отвратительно!
Потом мы с Тьернаном отправились в следующий паб, где достали еще коки. Потом в следующий. Потом, наверно, в еще один. Точно я уже не помнила. А потом поехали с тремя, а может, и с четырьмя его друзьями к кому-то на квартиру. Было уже темно. И мы еще приняли по парочке экстази. Кроме каких-то вспышек и сцены в ночном клубе, которые, возможно, были плодом моего воображения, я больше ничего не помнила.
Послышался чей-то плач, судорожные всхлипы. Наверно, мама. Я с трудом открыла глаза, и то, что я увидела, только усилило мою и без того беспросветную тоску. Плакал отец.
– Не надо, – прохрипела я. – Я больше не буду.
– Ты уже это говорила, – он содрогался от рыданий, закрыв лицо руками.
– Обещаю, – с трудом выговорила я. – На этот раз все будет по-другому.
Оказалось, меня сбила машина. По словам шофера, я выскочила прямо на нее, и не было никакой возможности меня объехать. В полицейском рапорте я значилась как «сумасшедшая». Мои новые приятели тут же разбежались, бросив меня одну на проезжей части. Сказали, что мне исключительно повезло – я отделалась огромным синяком и ссадиной на бедре. Так что все обошлось. Если, конечно, не считать того, что я сходила с ума.
Мне очень, очень хотелось умереть! Больше, чем когда-либо раньше. Меня словно придавила каменная глыба отчаяния. Это был целый коктейль: обидные слова, которые кричала мне мама перед тем, как я ушла из дома, мой постыдный срыв, история с Крисом…
Я лежала на больничной койке, и слезы текли по щекам на подушку. Меня терзала тяжелая, тупая тоска. Я была самой большой неудачницей, которая когда-либо рождалась на свет. Меня никто не любил. Меня вышвырнули из собственного дома, потому что я оказалась глупой и никчемной. Я даже не могла больше вернуться домой. И, честно говоря, мою маму очень даже можно было понять. Она была права. И я подтвердила ее правоту своим срывом.
Эта мысль просто убивала меня. Я все разрушила, лишила себя малейшего шанса на нормальную жизнь без наркотиков. Я презирала себя. И это – после того, как папа потратил столько денег на мое лечение в Клойстерсе, после всего, что для меня сделали родители! Я подвела всех: Джозефину, товарищей по несчастью из Клойстерса, родителей, родственников, наконец, себя. Меня терзало острое чувство вины. Мне хотелось исчезнуть с лица земли, умереть, раствориться.
Потом я задремала, благодарная сну за эту возможность хотя бы какое-то время отдохнуть от того ада, которым сделалась в последнее время моя жизнь. Проснувшись, я увидела Хелен и Анну. Они сидели у моей постели и ели виноград, который кто-то мне принес.
– Проклятые косточки! – пожаловалась Хелен, сплевывая в кулак. – Неужели эти люди не знают, что существует виноград без косточек – величайшее достижение двадцатого века? А-а, ты проснулась!
Я была так подавлена, что не могла даже говорить, только кивнула.
– Надо же, тебе и правда плохо, – жизнерадостно прокомментировала Хелен. – Значит, опять в больнице, и опять из-за наркоты. В следующий раз можешь отдать концы.
– Прекрати! – Анна толкнула ее локтем в бок.
– Не волнуйтесь, – с трудом выговорила я. – Вас это уже не будет касаться. Как только я отсюда выйду, я уеду далеко-далеко, и вам больше не придется со мной встречаться.
Я собиралась исчезнуть. Наказать себя одиноким и пустым полусуществованием без семьи и друзей. Стану скитаться по свету, и мне нигде не будут рады. Только такой жизни я и заслуживаю.
– Ну, прямо королева в изгнании! – издевательски заметила Хелен.
– Да хватит тебе! – заорала на нее вконец расстроенная Анна.
– Ты чего-то не понимаешь, – сообщила я Хелен, и сердце мое едва не разорвалось от острой жалости к своей сиротской доле. – Мама велела мне убираться и никогда больше не возвращаться. Она меня ненавидит. Она всегда ненавидела меня.
– Кто? Мама? – удивленно спросила Хелен.
– Да, она всегда давала мне понять, что я ни на что не гожусь, – сказала я. Мне было невыносимо больно говорить это.
А эта парочка у моей постели только презрительно фыркала.
– Ты ни на что не годишься? – весело изумилась Хелен. – Да это же мне она всегда твердит, что я безнадежна. Особенно после того, как я два раза провалила экзамены и нашла себе эту вшивую работу. Она через день орет, чтобы я убиралась и не возвращалась никогда. Честно говоря, когда она долго этого не говорит, я начинаю волноваться. Честное слово! Я не вру, – закивала она в ответ на недоверие в моих глазах.
– Да нет, на самом деле, это меня она ненавидит, – сказала Анна, и могло даже показаться, что она этим хвастается. – Она терпеть не может Шейна. И все время спрашивает, почему его фирма не предоставила ему машину.
– А кстати, почему его фирма не предоставила ему машину? – спросила Хелен. – Так, из чистого любопытства…
– Да потому что у него нет никакой фирмы! Он безработный, дура! – закатила глаза Анна.
Настроение у меня поднялось на несколько градусов. Я стала подумывать: а может, пока не кончать жизнь самоубийством и не убегать далеко-далеко, к морю? Может быть, еще не все потеряно?
– Она, правда, так ведет себя с вами? – хрипло поинтересовалась я. – Или вы просто пытаетесь подбодрить меня?
– Лично я никогда никого не пытаюсь подбодрить, – сварливо ответила Хелен. – Да, она действительно ведет себя с нами ужасно.
Это было такое чудо – хотя бы на минуту вырваться из всепоглощающей, глухой депрессии. Хелен неловко погладила меня по руке, и я была так тронута этим скупым проявлением любви, что у меня слезы на глаза навернулись, в восемьдесят девятый раз с тех пор, как я очнулась.
– Она же мать, – мудро заметила Хелен. – У нее работа такая – на нас орать. Ее бы лишили звания, если бы она этого не делала.
– Тут нет ничего личного, – согласилась Анна. – Она просто думает, что если ради профилактики будет выдавать нам иногда порцию дерьма, мы образумимся и наконец сделаем в своей жизни что-нибудь путное. Она так поступает не только с тобой, а с нами со всеми.
– Кроме Маргарет! – сказали мы все трое хором. Мне стало настолько легче, что я сумела за пять минут раз двадцать-тридцать обозвать Маргарет подлизой.
– Подлиза, это точно! – дружно согласились мы все. – Еще какая подлиза!
– Так ты хочешь сказать, что слетела с катушек, потому что мама велела тебе убираться и никогда больше не возвращаться? – Хелен все пыталась докопаться до истины.
– Ну да, наверно, – пожала плечами я, сама удивляясь своей инфантильности.
– Ну, ты и дура набитая! – добродушно сказала она. – В следующий раз просто скажи ей, чтобы отвязалась, как я всегда говорю. Или поинтересуйся, кто же станет за ней ухаживать, когда она состарится.
– Я не могу, как ты, – возразила я.
– Так научись, – посоветовала Хелен. – Держись пожестче. Ты какая-то мямля. Нельзя же умирать всякий раз, как мама или еще кто-нибудь на тебя наорет. Так ты и пяти минут не протянешь.
У меня в памяти всплыло предупреждение Джозефины. В голове что-то щелкнуло, и я внезапно поняла, что она имела в виду, говоря, что между мною и моей матерью осталась некая напряженность. Тогда я кивала и соглашалась с ней, но все ее советы вылетели у меня из головы, когда эта самая напряженность дала себя знать. Я не выдержала первых же трудностей. Надо бы учесть на будущее.
– Когда она снова начнет на тебя наезжать, просто не обращай на нее внимания, – ободрила меня сияющая Хелен, словно прочитав мои мысли. – Ну и что из того, что она тебя ни в грош не ставит? Главное, чтобы ты сама в себя верила!
– Да к тому же, она вовсе не так уж плохо о нас думает, – вставила Анна.
– О тебе – может быть, – сказала ей Хелен.
Я почувствовала, как черная густая туча унижения, которая окутывала меня, рассеивается. Какое сказочное облегчение – обнаружить, что мои сестры подвергаются со стороны мамы точно таким же нападкам, как я! Что единственная разница между нами в том, как мы сами к этому относимся. Они рассматривали это, как забавные перепалки, а я принимала близко к сердцу. С этим пора кончать.
– Ну, тебе полегчало? – мягко спросила Анна. – Мама взбесилась только потому, что очень испугалась, когда ты не вернулась вечером домой. Она всю ночь билась в истерике, представляя себе, как вы с этим Крисом жрете наркотики. Когда люди нервничают, они иногда говорят даже то, чего на самом деле не думают. – Анна, слегка стесняясь добавила, – честно говоря, я и сама волновалась.
– А ты-то сама – такая белая и пушистая, верно, Анна? – Хелен зевнула и потянулась. – Сколько времени прошло с тех пор, как ты сама завязала?
– Не твое дело! – сварливо ответила Анна. Между ними тут же началась легкая перепалка, но я почти не слышала их, потому что вдруг испытала ужасное чувство вины. Это были не та вина и не тот стыд, которые терзали меня с того момента, как я пришла в себя. Мне было стыдно за то, что я так поступила с мамой. «Конечно, она волновалась!» – вдруг поняла я с ужасающей ясностью. Я ведь выписалась из Клойстерса всего неделю назад. Я наркоманка, и это был мой первый выход в свет после больницы. К тому же, с человеком, у которого плохая репутация. И вот я не прихожу домой. Она имела все основания подумать самое худшее. Я вполне заслуживала того, чтобы на меня наорали.
Она назвала меня эгоисткой и была права. Я поступила крайне эгоистично: была так занята собой и Крисом, что даже не подумала о том, каково сейчас маме, не знающей, где я и что со мной. Мне захотелось немедленно на коленях просить прощения.
Стало немного легче, пока я не вспомнила, что ссора с мамой – не единственный груз, который на меня давит.
– Я неудачница, – напомнила я Хелен и Анне, – наркоманка.
– Ну и что? – дуэтом спросили они.
«Ну и что?» – подумала я с отвращением к себе. Было совершенно ясно, что они не понимают, насколько серьезно мое положение.
– Так не принимай их больше, – пожала плечами Хелен. – Это же все равно, что сидеть на диете. Если ты сегодня дорвалась и съела семь батончиков «Марс», это не значит, что завтра ты не можешь снова сесть на диету. После семи «Марсов» – у тебя даже больше для этого оснований.
– Ах, если бы все было так просто! – грустно вздохнула я.
– Это именно так просто, черт подери! – раздраженно сказала Хелен. – Хватит себя жалеть.
– Отстань ты! – пробормотала я.
– Сама отстань, – тут же привычно ответила она.
А ведь в том, что она говорит, есть логика. Может быть, я слишком серьезно все воспринимаю. «А вдруг так и есть?» – с надеждой подумала я. Как было бы чудесно обнаружить, что все действительно поправимо!
Мама пришла уже после ухода Хелен и Анны. Я села в постели. Я волновалась и очень хотела поскорее извиниться, но она не дала мне и слова сказать.
– Прости меня! – произнесла она умоляюще.
– Нет, это ты прости меня! – ответила я с комом в горле. – Ты права: я поступила, как последняя эгоистка, мне очень тяжело теперь оттого, что я так тебя мучила. Но я больше так не буду, клянусь.
Она подошла и села на край моей кровати.
– Прости меня за все, что я тебе наговорила, – она опустила голову. – Я вышла из себя. Это со мной бывает. Это потому, что я очень хочу, чтобы у тебя все было хорошо…
– Прости меня за то, что я была такой плохой дочерью, – сгорая от стыда, сказала я.
– Но это совсем не так! – воскликнула она. – Вовсе ты не плохая дочь! Ты всегда была такая лапочка, самая ласковая, самая лучшая… Моя деточка! – она зарыдала и бросилась мне на шею. – Моя маленькая девочка!
После этих слов у меня из глаз хлынули потоки слез. Я плакала в ее объятиях, а она баюкала меня, гладила по голове.
– Прости, что я съела пасхальное яйцо Маргарет, – захлебываясь слезами, выговорила я.
– Не извиняйся! – воскликнула она плачущим голосом. – Я готова отрезать себе язык за то, что сказала это…
– Прости, что я так расстроила тебя своей наркоманией, – униженно попросила я.
– Ничего, – утешала она, вытирая мне слезы рукавом своего жакета. – Знаешь, могло быть много хуже. Вот, например, Хильда Шоу беременна. Это у нее уже второй ребенок, а она до сих пор не замужем. А еще, ты не поверишь, – она вдруг перешла на шепот, хотя кроме нас в комнате никого не было, – Анджела Килфезер вдруг решила, что она лесбиянка…
С ума сойти! Анджела Килфезер, чьим белокурым кудряшкам я так завидовала в детстве, – лесбиянка!
– …шляется по улицам и целуется взасос со своей… – маме было трудно даже выговорить такое, – подружкой. По сравнению с этим твоя наркомания – это пустяки. Я думаю. Маргарет Килфезер считает, что мне еще крупно повезло.
И мы рассмеялись сквозь слезы. И я торжественно поклялась себе никогда не целоваться с женщиной взасос при всем честном народе, особенно при соседях. По крайней мере, это я могла сделать для своей матери.
67
Папа сказал, что вскоре после того, как я выписалась из больницы, мне звонила какая-то Нола. Та самая ослепительная блондинка Нола, которая приходила к нам в Клойстерс на собрание Анонимных Наркоманов. «Слава тебе господи», – подумала я с огромным облегчением. Пора было начинать ходить на занятия, а мне так не хотелось одной.
Я позвонила ей и, сгорая от стыда, рассказала о своем срыве. Она от меня не отказалась. Как и в те два раза, когда я видела ее в Клойстерсе, она показалась мне очень милой, разве что слишком активной. Очень скоро я убедилась в том, что Нола действительно очень милая, разве что чуточку слишком активная.
Она сказала, что, возможно, мне даже нужно было один раз сорваться, чтобы убедиться в том, что больше я не хочу. Это было немного сложновато для меня, но я охотно поверила в эту теорию, радуясь, что меня не поставили к позорному столбу.
– Прости себе, но не забывай этого, – посоветовала Нола.
Она повела меня на собрание АН в церковь. Я тряслась от страха. Это был мой первый выход с той памятной прогулки с Тьернаном. А мысль о том, что мы можем столкнуться с Крисом, просто приводила меня в ступор. Я все никак не могла отделаться от унизительных воспоминаний о нашей с ним ночи. К счастью, мы его не встретили.
Это собрание совсем не походило на те, что были у нас в Клойстерсе. Было гораздо больше людей, и все вели себя приветливо и дружелюбно. И вместо одного выступающего, рассказывающего о своем наркоманском прошлом, несколько человек поведали нам о своей теперешней жизни. О том, как они теперь управляются с работой, общаются с любовниками и мамами, и все это – без наркотиков. И еще как управлялись! Это вселяло надежду. Иногда, когда кто-нибудь из этих людей говорил о себе, мне казалось, что это он обо мне рассказывает. Я прекрасно понимала, что они хотят сказать фразой: «Я сравнил то, что у меня внутри, с тем, что у других снаружи». Я чувствовала себя одной из них, и почему-то это меня радовало. Не говоря уже о том, что сумасшедшая Фрэнси была совершенно права насчет множества парней, вполне годных на то, чтобы с ними переспать. Их тут, действительно, было полно. «Отлично, – подумала я. – Один из этих ребят поможет мне забыть эту историю с Крисом».
– Даже не думай! – ласково улыбнулась мне Нола, увидев, что я посматриваю на одного из них.
После занятия она позвала меня в ближайшее кафе.
– Ты что глазами стреляешь? – спросила она. Дождавшись, наконец, случая, я излила душу – рассказала о своем позорном опыте с Крисом. И о кошмарном бесконечном сексе, и о своем подозрении, что я никогда ему не нравилась, и о своих опасениях, что он запал на Хелен, и о том отвратительном чувстве унижения, которое я с ним испытала.
– Думаю, самое лучшее, что я сейчас могу сделать, это попробовать с кем-нибудь другим, чтобы убедиться, что все не так плохо, – заключила я.
– Да нет, – возразила Нола, и ее мягкость на сей раз меня не обманула. – Зачем тебе это? Серьезные отношения в период выздоровления – огромная ошибка. Тебе станет еще хуже.
Тут я никак не могла с ней согласиться.
– Ты слишком молода и неопытна, чтобы сделать правильный выбор.
– Мне двадцать семь, – мрачно сообщила я.
– Как хорошо быть такой молодой и прелестной! – просияла Нола, ничего не поняв, намеренно, как я потом сообразила. – Но все равно, – жизнерадостно продолжала она, – забудь на время о мальчиках. Ты совсем недавно вышла из реабилитационного центра.
Ее слова меня очень расстроили, но… она была такая милая и симпатичная, что мне не хотелось противоречить.
– Знаешь, – щебетала она, – ты будешь смеяться, но очень многие ошибочно принимают АН за службу знакомств.
– Посмотри, что получилось из твоей встречи с человеком, который только что вылечился! – Нола ласково посмотрела мне в глаза. – Получилось то, что ты сорвалась. А ведь ты не хочешь сорваться еще раз, правда? Ведь ты теперь относишься к себе с уважением, верно?
Вообще-то, я не слишком себя уважала, но она мне так нравилась, что я не могла не согласиться с ней.
– Вся эта история с Крисом – просто ужас – признала я.
– Конечно, ужас! – воскликнула Нола с такой убежденностью, как будто кто-то утверждал обратное. – Но теперь просто забудь об этом.
Я вдруг подумала, что любой разговор между двумя женщинами, о чем бы он ни был, в конце концов, на определенной стадии сводился к этой фразе.
– Дело в том, что очень трудно пережить, когда тебя отвергает тот, кого ты просто обожала и чуть ли не обожествляла, – попыталась объяснить я. – Он всегда давал мне советы, опекал меня в Клойстерсе. Он вел себя так мудро.
– Да вовсе не мудро он себя повел! – невинно изумилась Нола. – Он повел себя, как настоящее дерьмо!
Признаться, я была шокирована. Мне казалось, что она, такая милая и ласковая, вообще не способна произносить такие слова.
– Именно так, – подтвердила она и хихикнула. – Как настоящее дерьмо. Он, конечно, в этом не виноват, бедняжка, но никакой он не мудрый, хоть и надавал тебе кучу советов. Слова недорого стоят. Суди о людях не по словам, а по поступкам.
– Но он действительно был добр ко мне в дурдоме! – пришлось возразить мне.
– Наверное, – согласилась Нола. – Особенно когда ты бывала расстроена, правда?
– Да, – сказала я. Интересно, откуда она знает.
– Конечно. Многие наркоманы – хорошие манипуляторы, – сочувственно вздохнула Нола. – Они просто безошибочно выбирают тех, кто в данный момент наиболее уязвим. Скорее всего, ты была не единственной женщиной, к которой этот несчастный был добр.
Она произнесла это так мягко и ласково, что я даже не сразу осознала, как жестоки ее слова. «И она права в своей жестокости», – решила я, вдруг вспомнив некоторые эпизоды. Например, как Крис утирал Мисти слезы тем же самым жестом, каким и мне незадолго до того. Как он смотрел на меня, зная, что я чувствую, что он на меня смотрит. Это была своеобразная игра. И я, после некоторой запинки, рассказала о ней Ноле.
– Вот видишь! – победоносно воскликнула она. – Тебе надо преодолеть это. Бедный мальчик! Похоже, нет в нем ничего хорошего. Он внушал тебе, что все про все знает, а сам оказался едва ли не беспомощнее тебя. И, да простит ему Господь, он соблазнил тебя только для того, чтобы доказать самому себе, что он тебе нравится.
Тогда я припомнила нашу с ним прогулку по двору Клойстерса. Как он меня провоцировал. И все это он делал намеренно, нарочно, поняла я. Вот негодяй! Я была просто в ярости. И я так терзалась из-за неудачного секса с ним! Еще не хватало! Да он слишком зациклен на своей персоне, чтобы я переживала из-за него.
– Подлец! – воскликнула я. – В игрушки со мной играть… Клеить всех, кто под руку попадется, только потому, что у него комплекс неполноценности, повести меня в…
– Притормози, девочка! Смотри на это легче, – запросто перебила меня Нола. – Он не виноват.
– Хорошо тебе говорить, – огрызнулась я, задыхаясь от праведного гнева.
– Просто вспомни на секунду, что он, в сущности, такой же, как ты, – напомнила она, – наркоман, который только-только вступает в новую жизнь.
Это сразу подрезало мне крылья.
– Он наговорил тебе кучу наставлений о том, как ты должна себя вести, хотя, очевидно, сам понятия не имел, как вести себя, – она заботливо улыбнулась. – Если бы он хоть чуть-чуть напряг остатки мозгов, он бы ни за что не стал спать с тобой. Я не имела в виду ничего обидного для тебя, – поспешила добавить она.
Я заверила ее в том, что ни капли не обиделась.
– Так что, успокойся, – посоветовала Нола. – Дыши ровнее, подруга.
Я почти с раздражением почувствовала, что и вправду успокаиваюсь.
– Прости себе это, – сказала Нола, и я тут же поняла, что простила. – Тут не в тебе дело. А заодно и его прости.
И, к моему большому удивлению, вся злость на Криса и моя уязвленность тем, как он со мной обошелся, куда-то испарились. Все переменилось: я теперь смотрела на него, как на бедного недотепу, который еще хуже, чем я, справлялся с ситуацией. Ему не следовало спать со мной, но и мне не следовало с ним спать. Я вовсе не была жертвой. Это ведь я приняла решение встретиться с ним, хотя меня и предупреждали, чтобы я не делала этого. И если блин вышел комом, а это, несомненно, так и было, то отчасти в этом и я виновата. Мне понравилось это новое чувство – ответственности. Я могу держать все под контролем.
– В конце концов, это не только он тебя подвел, но и ты его тоже.
И тут, вместо того, чтобы почувствовать удовлетворение, я поняла, что думаю о Люке.
– Что с тобой, девочка? – участливо спросила Нола.
– В каком смысле?
– У тебя несколько… раздраженный вид, – пояснила она.
На самом деле у меня чуть глаза из орбит не вылезли от гнева, но, видно, Нола не предполагала, что люди способны к более сильным негативным эмоциям, чем раздражение.
– У меня был друг, – ответила я, и глаза мои наполнились непрошенными слезами. – Настоящий друг, не такой, как этот придурок Крис.
Пылая гневом, плюясь желчью, я рассказала ей о Люке, о том, как подло он поступил со мной, как он унизил и оскорбил меня, приехав в Клойстерс и наговорив обо мне разных ужасов. Нола сочувственно слушала.
– И ты все еще любишь его, – констатировала Нола, когда я закончила.
– Люблю? – воскликнула я, взглянув на нее, как на сумасшедшую. – Да я ненавижу его, мерзавца!
– Вот даже как! – она поглядела на меня с глубокой жалостью.
– Да, вот так! Я терпеть его не могу, – настаивала я.
– И это – несмотря на то, что он дал себе труд проделать такой путь, чтобы помочь тебе осознать, что ты губишь свою жизнь всякой дрянью? – кажется, ее это действительно удивляло. – Это просто анекдот.
– Только, пожалуйста, не надо! – тоскливо заныла я. – Я его ненавижу, никогда не прощу, и даже не взгляну в его сторону до самой смерти. Эта страница моей жизни закрыта навсегда.
– Иногда, если так назначено свыше, случается, что люди из прошлой жизни снова появляются, – сказала она, словно утешая меня.
– Если так назначено свыше… – я скорчила гримасу. – Так вот: я не желаю, чтобы он снова появлялся в моей жизни!
– У тебя отвратительное настроение, – снисходительно улыбнулась Нола.
– Я серьезно: не желаю, чтобы он снова появлялся, – выпалила я прямо ей в лицо. – Но я больше никогда не встречу такого, как он, – в отчаянии добавила я. – Моя жизнь кончена.
Нола вдруг резко встала.
– Давай, допивай, – кивнула она на мой кофе и бросила мелочь на стол. – И пошли.
– Куда?
– Пошли, пошли… – нетерпеливо повторила она. Нола вышла на улицу, звеня ключами от серебристого спортивного автомобиля.
– Садись, подруга, – бросила она мне. – Поехали, тебе понравится.
И больше она не произнесла ни слова, пока мы резко не затормозили около дома из красного кирпича.
– Вылезай, – велела она. Вежливо, но твердо. Она уже больше не казалась мне симпатичной безобидной милашкой.
Я вылезла из машины. Нола быстро пошла к дому по дорожке, посыпанной гравием, открыла дверь, и пригласила меня войти.
– Гарри! – позвала она. – Гарри!
Сначала я подумала, что Гарри – это собака, потому что ни у одного ирландца не могло быть такого имени. Но не увидев никакой собаки, я начала думать, что Гарри – это тот высоченный загорелый блондинистый парень, который вышел в холл на голос Нолы.
– Это Гарри, – представила она парня, – мой муж. Я встретила его через три года после выхода из больницы, и мне тогда было на семь лет больше, чем тебе сейчас. Он просто без ума от меня. Правда, Гарри? – она повернулась к блондину.
Он кивнул:
– Я без ума от нее, – доверительно сообщил он мне.
– У нас чудесные отношения, потрясающие, – она подмигнула мне, – потому что до того, как встретить его, я научилась жить с собой. А до этого была жалким полудурком. Я понятно излагаю? – спросила она, и вдруг смутилась.
– Дальше некуда, – пробормотала я.
– Отлично, – просияла она. – Прекрасно! Я умею иногда смутить человека. Ну, пошли, я отвезу тебя домой.
С тех пор, всякий раз, проснувшись ночью от чувства, что я сейчас умру, если до меня не дотронется мужчина, а таких пробуждений было немало, я мысленно повторяла себе: «Операция „Гарри!"», и успокаивалась. После года воздержания я смогу претендовать на своего Гарри.
На следующий день мне позвонила Нола и позвала на собрание. Это была уже другая церковь, и пришли другие люди, но встреча строилась по тому же принципу. «Приходите еще, и со временем все наладится», – говорили мне все. На другой день Нола повела меня на еще одно собрание, потом – на еще одно.
– Почему ты так заботишься обо мне? – встревоженно спросила я.
– А почему бы мне и не заботиться о тебе? – воскликнула она. – Ты ведь просто прелесть.
– И все же, почему? – не отставала я.
– Ну, – она задумчиво вздохнула, – когда я увидела тебя в Клойстерсе. у тебя было такое напряженное злое лицо, что ты сразу напомнила мне меня. Я словно вернулась на семь лет назад, к себе самой, жалкой и униженной. Едва увидев тебя, я подумала: «Вот что меня миновало, слава тебе господи!»
Какая наглость!
– Ты совсем такая же, какой была я! – ласково продолжала она, не заметив моей злости, – никакой разницы.
Это несколько успокоило меня. Мне льстило наше сходство.
– Я бы и до сих пор скиталась по больницам, если бы тогда не нашлись люди, которые были добры ко мне, – сказала она. – Теперь моя очередь. А когда тебе станет лучше, ты будешь помогать другим.
Я была одновременно тронута и раздражена.
– Разве тебе не нужно на работу? – спросила я Нолу на другой день, когда она заехала за мной, чтобы отправиться на следующее собрание.
– Я сама себе начальник, – успокоила она меня. – За меня не волнуйся.
– И чем ты занимаешься? – заинтересовалась я.
Оказалось – у нее модельное агентство, одно из самых процветающих в Ирландии. А раньше она сама была моделью. Это меня подбодрило. Мне понравилось, что можно сначала быть наркоманкой, а потом сделать головокружительную карьеру. Это свело почти на нет остатки гнетущего чувства, что я из породы безнадежных неудачников.
– Полно бывших наркоманов, сделавших успешную карьеру, – сказала Нола. – Возможно, когда ты совсем оправишься, ты тоже ее сделаешь.
Мне было трудно в это поверить.
