Текст книги "Каникулы Рейчел"
Автор книги: Мариан Кейс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)
42
С тех пор, как Люк выскочил тогда из моей кухни – да-да, сколько бы он ни притворялся, что владеет собой, именно выскочил, – в нашей «настоящей любви» наступило затишье. Более двух недель наше чистое чувство бездельничало, слонялось по улицам и лениво свистело вслед местным девчонкам, возвращающимся домой со своей фабрики.
Дерил, конечно же, не мог заменить мне Люка. Тогда, появившись на пороге моего дома и спугнув Люка, он пришел даже не затем, чтобы повидаться со мной. Он пришел потому, что погорел его торговец наркотиками. И Дерил просто обходил всех знакомых на Манхаттане в поисках нового поставщика наркотиков. Раньше люди рекомендовали друг другу парикмахеров. Или водопроводчиков. Или массажистов. А теперь – торговцев наркотиками. При других обстоятельствах я бы сочла это очаровательным. Добрососедство по-нью-йоркски в конце тысячелетия: заходят друг к другу не за луковицей, а за парой граммов кокаина. Но после ухода Люка мне мало что могло показаться очаровательным. И, конечно, у меня не было ни грамма наркотика для Дерила.
Но я знала человека, у которого были наркотики. Честно говоря, жестоко страдая из-за ухода Люка, я сама ощутила настоятельную потребность повидать Уэйна. Так что я цинично использовала беду Дерила в своих корыстных целях. У него были деньги на наркотики, но он не знал, где они продаются. Я знала, где они продаются, но не имела ни малейшей возможности купить их. Мы были нужны друг другу.
Я позвонила Уэйну, потом мы с Дерилом сели и стали ждать. Я даже немного приободрилась. Хорошо, Люк снова меня ненавидит, но зато Дерил так клево одевается! Супермодные пурпурные клеши были просто последним писком. Он, в конце концов, не виноват, что так сильно потеет в них. Зато у него действительно потрясная работа!
– Ты еще каких-нибудь авторов знаешь, кроме Джея Макинерни? – спросила я, наклонившись и надеясь, что он из тех мужчин, которые реагируют на грудь, потому что это было самое лучшее, что я могла ему предложить.
– Н-ну да-а, – неловко выдавил он, отводя глаза. – Много…
– А как это все у вас устроено? – не отставала я, наклоняя голову все ниже, чтобы проследить направление его взгляда. – Каких-то авторов просто прикрепляют к тебе?
– Н-ну да, примерно так, – ответил он, бросив на меня быстрый вороватый взгляд. Чтобы поймать его, мне пришлось нагнуться так низко, что шея заныла.
– И какие же – твои? – спросила я, отчаявшись встретиться с ним глазами. Что у него за проблемы? – Какие книги у тебя были самые удачные?
– Надо подумать, – сказал он, и я уже радостно предвкушала его ответ. Все-таки здорово разговаривать с кем-то, кто знаком со знаменитостями.
И он не разочаровал меня.
– Ты слышала о такой писательнице – Луиз Фицджеральд Шмидт? – спросил он таким тоном, что я сразу поняла, что не знать ее нельзя.
– Конечно! – с энтузиазмом ответила я. Кто это?
– Слышала? – с не меньшим энтузиазмом отреагировал Дерил.
– Разумеется, – подтвердила я, радуясь тому, что говорю с таким воодушевлением. Кажется, Дерилу это было приятно.
– Я сыграл не последнюю роль в раскручивании ее книги «Садоводство для балерин», которая весной заняла не последнее место в списке бестселлеров в «Нью-Йорк таймс».
– Да, я слышала об этом, – я и правда вспомнила, что эта книга была признана лучшим романом года или что-то в этом роде. Я улыбнулась Дерилу, гордясь тем, что общаюсь с человеком, который сделал такую успешную карьеру.
Я быстренько прикинула, следует ли притвориться, что я читала эту книгу. Можно было бы бросить пару туманных фраз, например «чудесный язык», или «изумительная образность». Но вряд ли я смогла бы долго поддерживать разговор на таком уровне.
В Нью-Йорке принято читать модные книги. Или, по крайней мере, притворяться, что читаешь. Я даже слышала о людях, готовых оказать вам платную услугу: прочитать книгу и выдать вам резюме. А за дополнительную плату они готовы снабдить вас несколькими фразами, которые можно использовать на званых обедах (например, «Деривационный плагиаризм», или «Да, но можно ли считать это искусством?», или «Мне понравилась сцена с огурцами»).
Как бы извиняясь, я сказала Дерилу:
– Я еще не успела прочитать. Конечно, я купила ее, но она пока лежит в той стопке книг у кровати, которую я постепенно осваиваю. Знаешь, при моей занятости, совсем некогда читать…
Во всей этой фразе не было ни слова правды. Единственной книгой, которая лежала у моего изголовья, был «Колокольный звон». Я его перечитывала не помню в который раз.
– Прочитаю ее сразу после «Основных цветов», – обещала я, немного беспокоясь, все ли еще котируются «Основные цвета». Ошибиться тут было нельзя. – Так скажи мне, – лукаво улыбнулась я, – «Садоводство для балерин» – действительно событие? О чем это?
– Э-э… – неловко промямлил Дерил. – Видишь ли…
Я подвинулась к нему поближе. Интересно, почему он так ежится. Может быть, это скандальная книга? Про инцест? Или сатанизм? Или каннибализм?
– Это о… ну… о садоводстве. Для… э-э… для балерин. Ну, не только для балерин, конечно, – поспешил исправиться он. – Наклоны и приседания полезны всем, кто танцует. У нас не элитное издательство.
Я то открывала, то закрывала рот, как будто последовательно артикулировала гласные «А», «О», потом снова «А», потом опять «О».
– Так значит, это не роман? – наконец выговорила я.
– Нет.
– Это пособие по садоводству?
– Да.
– И какое же место оно занимает в списке бестселлеров «Нью-Йорк таймс»?
– Шестьдесят девятое.
– И каковы же были твоя роль в маркетинге этой книги?
– Я упаковывал книги и рассылал их по книжным магазинам.
– Прощай, Дерил.
43
Нет, разумеется, я не сказала тогда «прощай, Дерил». То есть ему не сказала. А про себя сказала Особенно после того, как он проговорился, что та прекрасная квартира, куда он привез меня после вечеринки, ему не принадлежит.
Итак, хотя мы и провели вместе ночь и большую часть следующего утра, больше я не планировала никаких совместных с Дерилом капиталовложений, и мирилась с его присутствием и всей той чепухой, что он нес, только из-за дозы.
Разумеется, этот скользкий тип не слишком обрадовался, сообразив, что ему не унести от меня нетронутыми свои два грамма. Но я решила: «Ничего, перебьешься, в конце концов, ты мне должен». Уже поздно вечером меня вдруг осенило, что я-то имела в виду «Лодочный спорт для начинающих», а не это дурацкое «Садоводство для балерин».
Следующие несколько дней от Люка не было никаких вестей. Я утешала себя, говорила себе: «Он позвонит». Но он все не звонил. Бедной Бриджит пришлось выходить со мной в свет каждый вечер. Я прочесывала город в поисках Люка. Где бы мы ни оказывались, даже если просто заходили в бакалею, чтобы купить десять упаковок «Принглз», я всегда была на стреме и при полном параде.
Он никуда не уйдет от меня, исступленно повторяла я, снова и снова. Я совершила чудовищную ошибку.
Мы его так и не встретили. Это было очень несправедливо, потому что в те времена, когда он был мне до лампочки и я не искала с ним встречи, мы натыкались на него и его длинноволосых друзей, стоило только выйти за порог.
В конце концов, я вынуждена была привлечь к поискам нескольких избранных, действительно избранных друзей. Все тщетно. Встречаю я, например, Эда в «Крутой телке», и он говорит мне, что десять минут назад видел Люка в «Болоте». Мы с Бриджит, развив сумасшедшую скорость, мчимся в «Болото», но находим там лишь пустой стакан из-под «Джей-Ди», пепельницу с дымящимся окурком, и еще теплый стул с явственным отпечатком задницы Люка на сиденье. Так обидно!
Я наконец-то наткнулась на него в день, который обычно называю Черным вторником. Это был день, когда меня уволили, а Бриджит повысили. Я давно знала, что мои дни на работе сочтены, и мне, честно говоря, было наплевать. Я ненавидела эту работу больше всего на свете. А после того, как я вырезала из журнала статейку о лечении импотенции и приклеила ее на шкафчик моего босса с припиской «Вам пригодится», безработица подобралась ко мне еще на несколько шагов. И все-таки, быть уволенной – радости мало.
И ее стало еще меньше, когда, придя домой, я увидела пританцовывающую от радости Бриджит, которой вдвое повысили зарплату. Кроме того, ее перевели в новое помещение и дали новую должность. Вице-зам-пом. начальника ее отдела!
– Я была всего лишь младшим вице-зам-пом., и вот смотри, как продвинулась! – сказала она, сияя от счастья.
– Отлично, – с горечью сказала я. – Теперь, думаю, ты потребуешь, чтобы все в Нью-Йорке начинали работу с четырех утра, работали до полуночи, уносили домой толстые папки с бумагами, чтобы просмотреть их, отказывались от выходных, и при этом будешь думать, что ты крутая.
– Мне приятно, что ты так рада за меня, Рейчел. – спокойно ответила Бриджит и тут же ушла к себе в комнату, при этом так хлопнув дверью, что стена чуть не обвалилась.
Я с тоской посмотрела ей вслед. Я понимала, в чем ее проблема: просто это не ее сегодня уволили! Посыпав еще немного соли себе на рану, я бросилась на диван, чтобы насладиться вполне заслуженной жалостью к себе.
Я всегда подозревала, что в природе имеется весьма ограниченный запас удачи. И Бриджит сегодня израсходовала все количество, отпущенное на нашу квартиру, не оставив мне ни единого атома. «Эгоистка проклятая!» – злобно думала я, обшаривая комнату в поисках наркотиков или выпивки. Вы только посмотрите на меня, на бед1гую меня, на безработную меня, которая теперь, наверно, будет вынуждена подыскать себе работу в «Макдоналдсе», и то, если повезет. Единственное, на что я надеюсь, так это на то, что Бриджит не справится со своими новыми Обязанностями, и с ней случится нервный срыв. Тогда эта глупая корова поймет, что к чему.
Я перерыла все шкафы в поисках бутылки рома, которую, кажется, где-то видела. Потом-то я вспомнила, что выпила ее прошлой ночью. Блин! И я получила еще один повод насладиться своей невезучестью.
В отсутствие средств, поднимающих настроение, я пыталась приободрить себя мыслями о том, что Бриджит теперь жизни не будет – так ее припухают, ведь за удачную карьеру нужно ох как дорого платить. Потом меня охватило ужасное чувство неуверенности. А что если Бриджит бросит меня? Что если она переедет в аккуратненькую квартирку в приличном районе, с кондиционером и тренажерным залом в доме? Что я тогда буду делать? Мне одной не потянуть квартплату. Тут на меня снизошло озарение, подобное тому, которое испытал святой Павел по дороге в Дамаск. Я вдруг поняла, что за Бриджит надо держаться. Соскочив с кушетки и проглотив свои обиды, я тихонько постучалась к ней в комнату.
– Прости меня, Бриджит, – умоляла я. – Я – эгоистичная свинья, прости меня, пожалуйста.
Стена молчанья.
– Прости меня, – повторила я. – Просто я сегодня уволилась, и поэтому, ну, ты понимаешь…
Нет ответа.
– Бриджит, выйди ко мне, пожалуйста, – взмолилась я. – Мне, правда, очень жаль.
Дверь распахнулась, на пороге показалась Бриджит с распухшим от слез лицом.
– Эх, Рейчел, – вздохнула она, и я не смогла определить по голосу, какая эмоция превалирует. Готовность меня простить? Усталость? Сочувствие? Может быть, ни то, ни другое, ни третье, но я все же надеялась, что первое.
– Давай отпразднуем твое повышение. Я угощу тебя шампанским! – предложила я.
Она опустила голову и принялась чертить носком туфли какие-то узоры на полу.
– Ну, не знаю…
– Давай! – горячо упрашивала я.
– Ладно, – уступила она.
– Только одна просьба, – затараторила я. – Ясейчаснамели, недашьлимневзаймынемного, ятебеверну, кактолькосмогу.
Спокойно, пожалуй, слишком спокойно, она вздохнула еще раз и согласилась.
Я потребовала, чтобы мы пошли в «Ламу».
– Мы должны пойти именно туда, Бриджит! – убеждала я. – В конце концов, не каждый день мы получаем повышение! Я, во всяком случае, точно, ха-ха-ха.
В «Ламе» над памятным пластиковым диванчиком повесили объявление: «Люди с голыми ногами сильно рискуют». Мы с Бриджит посмотрели на диванчик и в один голос сказали: «Мы сюда не сядем!» Видимо, подобное единодушие означало, что Бриджит все-таки простила меня. Но разговор не клеился. Я очень, может быть, даже слишком, старалась показать, как я рада ее успеху.
Когда я в очередной раз вкручивала ей, как за нее рада, она посмотрела на дверь и пробормотала:
– Вон твой парень.
«Пожалуйста, пусть это будет Люк, Господи!» – взмолилась я. И Господь сжалился надо мной, правда, на одном условии: это действительно оказался Люк, но… не один, а с Аней, с изящной, худенькой, загорелой Аней с миндалевидными глазами. Первой мыслью, мелькнувшей у меня в голове, была такая: «Если достаточно хорош для Ани, то подходит и мне». Хотя нельзя сказать, чтобы у меня был богатый выбор. Люк безразлично кивнул нам с Бриджит, но не подошел. Моя жизнь шлепнулась в лужу. А Бриджит громко спросила:
– С кем это наш хладнокровный Люк?
Люк и Аня выглядели так, как будто только что вылезли из постели. Или мне это только кажется? Но их лица были так близко друг от друга, и они так друг на друга смотрели! Их бедра соприкасались. Я чуть не вскрикнула, увидев, что он просунул руку за спинку ее стула, и приобнял ее за хрупкие, красивые плечи.
«Аня ему нравилась все это время», – с горечью подумала я. Конечно, мне следовало догадаться. И вся эта чушь, которую он нес мне о том, какая она хорошая девчонка! Теперь ясно.
– Хватит пялиться, – зашипела на меня Бриджит. Я вздрогнула и пришла в себя.
– Поменяйся со мной местами, – велела Бриджит. – Тебе надо сидеть к нему спиной. И не смотри, как голодный ребенок. И язык убери, а то он у тебя до колен свисает.
Я все в точности исполнила, и тут же пожалела об этом. Мне теперь ничего было не видно, и я попросила Бриджит быть моими глазами.
– Что он сейчас делает? – спросила я ее.
– Держит ее за руку, – ответила она, взглянув в ту сторону.
Я тихо застонала.
– Все еще? – спросила я несколькими секундами позже.
– Что «все еще»?
– Все еще держит за руку?
– Да.
– О боже! – я готова была разрыдаться. – И какой у него вид?
– Примерно шесть футов ростом, волосы темные…
– Да нет же! Какое у него лицо? Счастливое? Он выглядит влюбленным в нее?
– Допивай, – коротко велела Бриджит. – Мы уходим.
– Нет уж, – яростно прошептала я. – Я хочу остаться. И понаблюдать за ними…
– Нет, – твердо сказала Бриджит. – Такие вещи никогда к добру не приводят. И пусть это послужит тебе уроком. В следующий раз, когда встретишь сексуального и симпатичного мужика вроде Люка Костелло, может быть, подумаешь, прежде чем отшить его.
– Так ты считаешь, что он сексуальный и симпатичный? – искренне удивилась я.
– Конечно! – еще больше удивилась она.
– Почему ты мне раньше об этом не сказала?
– Я? Тебе что, всякий раз нужно мое одобрение, чтобы кого-нибудь или что-нибудь полюбить? – спросила она.
«Дура набитая! – в сердцах подумала я, – всего несколько часов как получила повышение, а уже строит из себя большого босса».
Я оплакивала свои отношения с Люком несколько дней. Чувство потери было необыкновенно острым. Мне не на что было надеяться: не могла же я конкурировать с Аней. Ни в коем случае. Я трезво оценивала свои возможности.
Я подыскивала работу. Именно «подыскивала», потому что мои усилия в этом направлении даже не заслуживали слова «искала». С моим неважным послужным списком и отсутствием высшего образования возможности были очень ограничены. Однако я набрела на работу в одном отеле. Конечно, не в таком приличном, как прежний, впрочем, я этим вовсе не хочу сказать, что прежний был приличным. Мое новое место работы называлось мотель «Барбадос». Почему именно так – понятия не имею. Барбадосом там и не пахло. Может, они воображали, что люди будут платить лишние деньги за иллюзию пребывания на Барбадосе в течение часа.
Мой босс, Эрик, был одним из самых толстых людей, каких я когда-либо видела, и носил прозвище «Ляжка». Большая часть персонала была из нелегальных иммигрантов, которым можно платить зарплату меньше минимальной.
И все-таки это была хоть какая-то работа. Другими словами, на меня одновременно обрушились тяжелый труд, нужда и тоска. Отработав первый день и вернувшись домой в состоянии крайнего утомления и подавленности, я услышала телефонный звонок.
– Да? – не слишком приветливо ответила я, готовая сорвать свое паршивое настроение на любом абоненте на том конце провода.
Последовала короткая, полная смысла пауза, после чего голос Люка, нежно лаская мой слух, произнес:
– Рейчел?
Мой мрачный мир озарился ослепительным светом.
Я инстинктивно почувствовала, что этот звонок – не из серии «Слушай, я что-то не могу найти свои трусы „Бивис и Баттхед". Я их не у тебя случайно оставил? В общем, если найдешь, будь добра, простирни и забрось мне». Наоборот. По голосу, по тому, как он произнес «Рейчел?», как будто погладил меня, я сразу поняла, что все будет хорошо. И даже лучше.
А ведь я была уверена, что он больше никогда не позвонит. Я чуть не расплакалась от облегчения, от счастья, от благодарности за то, что он дал мне еще один шанс.
– Люк? – спросила я. Обратите внимание: я не спросила «Дерил?» или «Фредерик?» или «Вельзевул?», не назвала первое пришедшее в голову мужское имя, как сделала бы, если бы хотела продолжать играть с ним в эти игры.
– Как ты? – спросил он.
«Ну, назови же меня „детка!" – молча взмолилась я.
– Хорошо, – сказала я. – Меня уволили с работы, я нашла новую, но она – в ужасном месте. Мне кажется, что там бывают только проститутки. И деньги маленькие. А вообще-то, у меня все прекрасно. А ты как?
Он усмехнулся своей чудесной, теплой, дружеской усмешкой, как бы говорящей «ну ты даешь!», и я почувствовала, что люблю его.
– А пообедать можно тебя пригласить? – вместо ответа спросил он.
Пригласить пообедать. Пригласить пообедать! В одном этом слове столько всего! Это значит: «Ты мне нравишься. Я буду заботиться о тебе» и, что совсем не маловажно, «я заплачу за тебя». Мне очень хотелось спросить: «А как же Аня?», но единственный раз я, которая всю жизнь только и делала, что все портила, поступила правильно – то есть промолчала.
– Когда? – только и спросила я, мысленно повторяя: «Сейчас, сейчас, сейчас!»
– Может, сегодня вечером?
Наверно, мне следовало сделать вид, что я занята. Разве это не вернейший способ проверить, так ли ты дорога своему приятелю? Но я больше не хотела давать ему ни малейшего шанса ускользнуть от меня.
– Очень хорошо, – мило улыбнулась я.
– Да, и прости пожалуйста, что я не подошел к вам с Бриджит тогда, – прибавил он. – Просто Анин парень только что ее бросил, и мне хотелось подбодрить ее.
Чаша моего счастья перелилась через край.
44
Это было свидание, настоящее свидание! Он сказал, что зайдет за мной в половине девятого и поведет меня во французский ресторан. Меня, правда, чуть-чуть встревожило, что ресторан – французский. Во французские рестораны ходят только провинциалы, а чтобы произвести впечатление на девушку, надо вести ее в туркменский ресторан. А потом я подумала: «Да не все ли равно!»
Собиралась я медленно и спокойно. Не было того возбужденного, взвинченного состояния, в которое я обычно впадала в связи с Люком. Вместо него у меня внутри стоял ровный гул спокойного предвкушения.
Конечно, у меня слегка тряслись поджилки от страха, а в животе, казалось, порхают бабочки. Вернее, они пока не порхали – только чуть встрепенулись, чтобы дать мне понять, что они тут. «Разумеется, – напоминала я себе, – Люк курсирует между мною и Аней, и бог знает сколькими еще». И все-таки, почему-то я знала, что это не так. Непонятно, на чем была основана такая глубокая уверенность, но я не сомневалась.
Мы вдвоем уже преодолели столько поворотов и завихрений: провели вместе ночь после вечеринки в «Рикшо», потом он захотел встречаться со мной, а я ему отказала, потом мы встретились на вечеринке у меня дома, и пришел его черед отказать мне, потом он повсюду разыскивал меня, и нашел в «Ламе», и у нас был умопомрачительный секс, потом явился Дерил, и Люк, разозлившись, ушел. Если после всех этих взаимных притяжений и отталкиваний он все еще хочет пригласить меня пообедать, а я все еще хочу принять его приглашение, значит, между нами существует хотя бы искра взаимопонимания. Мы достигли своеобразного плато, мы знали друг о друге достаточно хорошего и плохого, особенно – плохого, и все-таки… оба хотели продолжать восхождение.
Для французского ресторана я выбрала очень скромную одежду. По крайней мере, верхнюю. Я надела то, что называла своим «взрослым платьем». Я так его называла, потому что оно было не из лайкры, и под ним не просматривалась линия трусиков. Оно было темно-серое, монашеское. Из-за всех перечисленных выше свойств оно еще в магазине показалось мне провальным, но Бриджит просто вынудила меня купить его. Она сказала, что придет день, и оно мне очень пригодится. Я тогда ответила, что пока не собираюсь умирать или уходить в монастырь, или привлекаться к суду по делу об убийстве. Но сейчас, изучая в зеркале свое скромное и, как оказалось, вовсе не противное отражение, я пришла к выводу, что Бриджит была права.
Я надела туфли на высоких каблуках и подняла волосы наверх. Обычно я делала либо то, либо другое, потому что не хотела возвышаться над окружающими подобно корпусу океанского лайнера. Но Люк был достаточно высок, чтобы это выдержать.
Под свою «сутану» я поддела черные чулки и пояс. Верный знак того, что я без ума от Люка. Потому что никто не решится надеть такое белье, если не планирует вскоре снять его. Неудобно и неестественно. Я чувствовала себя ужасно неуклюжей.
В восемь тридцать явился Люк. Я посмотрела на него, темноглазого, чисто выбритого, благоухающего чем-то цитрусовым, и мои бабочки разом проснулись, зашебуршились, и начали препираться между собой. Сегодня Люк выглядел гораздо более ухоженным, чем обычно. Меньше волос и джинсы. Я расценила это как свидетельство того, что он теперь серьезно ко мне относится, и ужасно обрадовалась.
Когда он вошел, я приготовилась утонуть в его объятиях. Но, к моему удивлению, он меня даже не поцеловал. Вздрогнув от неожиданности в начале, я быстро собралась и решительно отказалась погрузиться в пучину отчаяния, которая призывно манила меня. Нет, мне не пришла в голову мысль: «Я ему не нравлюсь». Я знала, что нравлюсь, я могла бы что угодно на это поставить.
Он вежливо присел на диван, не швырнув меня на пол и не изнасиловав. Как это странно – находиться в одной комнате уже больше пяти секунд и все еще быть одетыми!
– Я сейчас, – пообещала я, – еще минутку.
– Ничего, – сказал он.
Он следил за мной глазами, пока я неуклюже ковыляла по квартире в поисках ключей. То задену бедром за край стола, то локоть обдеру о дверную ручку. Ничто не сравнится с этим ощущением: тот, кого ты страстно желаешь, наблюдает за тобой и наслаждается даже твоей неловкостью. Наконец я повернулась к нему и потребовала ответной страсти.
– Ну что?
Я знала, что все будет хорошо.
– Ты… – он помолчал, – …очень красивая. Правильный ответ.
Я никогда не бывала в ресторане, в который он меня повел, даже не слыхала о таком. Но он оказался чудесным. Толстые ковры, приглушенный до сумеречного свет, почтительные официанты, бормочущие с французским прононсом, настолько преувеличенным, что они едва понимали друг друга.
Мы с Люком почти весь вечер промолчали. Но это не свидетельствовало о нашем разладе. Никогда еще я не чувствовала ни с кем подобной близости. Мы только и делали, что улыбались друг другу. Мы расточали друг другу широкие, сияющие улыбки.
Он продолжал вести себя так же сдержанно, без малейшего намека на фамильярность, как и в начале вечера. Так что оплатить такси, открыть перед дамой дверь, пропустить ее вперед, при этом не задев ее и краем одежды, – все это я хлебала полной ложкой. И что характерно – каждый свой жест мы сопровождали широкой улыбкой.
Когда Люк, подав мне руку, галантно подсаживал меня в такси, мы чуть головы себе не оторвали, стараясь встретиться глазами и улыбнуться друг другу. Подъехав к «Ля бон шери», мы вышли из машины, чтобы тут же обменяться ослепительными улыбками. Мы улыбались всем существом, вплоть до пальцев ног. Потом – короткая пауза: он расплачивался в шофером. И тут же мы снова поворачиваемся друг к другу, и впиваемся друг в друга глазами.
Он спросил: «Ну как?» – ирландский вариант «Пойдем?», предложил мне свою согнутую руку, и мы вплыли в ресторан, где с большим энтузиазмом, хоть и на непонятном языке, нас приветствовали официанты. И от радости мы, конечно, тут же снова обменялись взглядами и улыбками.
Нас провели к столику, который был так слабо освещен, что я едва могла видеть Люка.
– Тебе нравится, детка? – прошептал он.
Просияв, я кивнула. Все было просто чудесно.
Создалась, правда, некоторая неловкость, когда мы уселись друг против друга, потому что раньше мы никогда так не сидели. Есть только одна ситуация, более располагающая к стеснительности, чем первый раз в постели с мужчиной. Это когда ты в первый раз с мужчиной в ресторане. Люк попробовал завязать разговор, начав с жизнерадостного «Ну?». Я стала придумывать, что бы такое ответить, но тут моя радость вырвалась на свободу и выразила себя в еще одной страстной, я бы сказала, экстатической улыбке, после которой говорить что-либо было уже излишним. Люк тут же выслал мне ответную улыбку. Так мы и сидели, сияя, как пара деревенских дурачков, пока елейный лягушатник-официант не подошел и не предложил нам меню.
– Думаю, нам надо бы… – Люк указал на меню.
– Ах да, конечно, – кивнула я и постаралась сосредоточиться.
Через несколько секунд, оторвавшись от меню и подняв голову, я обнаружила, что Люк неотрывно на меня смотрит, и мы снова сорвались на улыбки. Застеснявшись, я опустила глаза, но, не справившись с собой, снова взглянула на него, а так как он все еще смотрел на меня, то нам обоим ничего не оставалось, как снова улыбнуться друг другу. И снова я одновременно обрадовалась и застеснялась, и сказала: «Перестань», а он ответил: «Прости, я не могу. Ты такая…». И мы оба рассмеялись теплым счастливым смехом, а потом он снова вспомнил про меню, и сказал: «Пожалуй, нам надо бы…», а я ответила: «Еще как надо бы!»
Я боялась просто лопнуть от счастья. Я казалась себе похожей на огромную жабу, раздувшуюся от радости.
Он заказал шампанского.
– Зачем? – спросила я.
– Потому что… – он задумчиво смотрел на меня.
– Потому что… – повторил он, улыбаясь глазами. Я затаила дыханье, ожидая, что он признается мне в любви. – Потому что мы это заслужили.
Я понимающе улыбнулась. Я прекрасно знала, как он ко мне относится. И он знал, что я знаю.
Весь вечер я казалась очень спокойной, но под маской спокойствия просто задыхалась от счастья. Мои легкие с трудом вмещали столько воздуха, сердце едва выдерживало бешеный ритм, я физически ощущала, как моя кровь течет по венам. Все процессы в организме пошли совсем с другой скоростью, подстегиваемые моей любовью.
Все чувства обострились. Как будто нервы оголились, и моя нервная система представляла собой нечто вроде Центра Помпиду. Каждый вздох доставлял мне радость. Я смаковала каждый удар своего сердца, каждое сокращение мышц. Каждый новый вдох воспринимался как победа, моя грудь вздымалась и опадала, потом следовала неправдоподобно долгая пауза, потом снова вздымалась и опадала. Как будто я одолевала подъем на невысокий холм. И еще на один. И еще.
– Вкусно? – спросил он, кивнув на мое pomme au fenêtre, или не помню что это было.
– Чудесно, – прошептала я, и мне даже удалось проглотить несколько микроскопических частичек кушанья.
Наши вилки порхали над блюдами, которые, вероятно, были великолепны, но вся беда заключалась в том, что мы совершенно не могли есть. Только улыбались друг другу, как двое слабоумных. Время от времени мы клали вилки на стол и впивались друг в друга глазами, затем новая серия улыбок.
Я чувствовала себя легкой и воздушной, если, конечно, не обращать внимания на странное ощущение, как будто твой желудок и пищевод наполнены быстро отвердевающим цементом. Кажется, мы оба понимали: то, что мы чувствуем друг к другу, – хрупкая, драгоценная материя, с которой надо обращаться очень осторожно и бережно. Ее нельзя было трогать, не рекомендовалось тревожить. И хотя она пребывала в полном покое, мы каждую секунду ощущали ее присутствие. Только это и ощущали.
Не было никакой необходимости развлекать друг друга смешными историями: мы оба знали, что умеем рассказывать смешные истории. Не было необходимости набрасываться друг на друга и срывать одежду: всему свой черед. Единственный рискованный момент за весь вечер случился, когда Люк вдруг спросил:
– Как поживает Дерил?
– Послушай, – испытывая неловкость, проговорила я, решив выложить хотя бы часть своих карт на стол, – между мною и Дерилом ничего нет.
– Не сомневаюсь, – кивнул он.
– Почему это? – спросила я, несколько задетая.
– Потому что он гей! – рассмеялся Люк.
Я стала красная, как помидор. А ведь мне приходила в голову такая мысль. В общем, это многое объясняло.
Только вот почему он тогда бормотал «мама», а не «папа»?
– А вообще-то, он слишком много сил тратит на добывание наркотиков, чтобы иметь хоть какую-нибудь сексуальную ориентацию, – с отвращением заметил Люк.
– Понятно, – сказала я, просто чтобы что-нибудь сказать.
Весь вечер ровный поток желания струился по скале уверенности, которую мы вдруг ощутили друг в друге. Когда Люк оплатил счет (видите, видите? – он же сказал «Приглашаю пообедать»), ноток усилился. Когда мы вышли в сырой вечер, Люк вежливо спросил:
– Пройдемся или поймать такси?
– Пройдемся, – ответила я. Продлить чудесное чувство предвкушения.
Он даже не взял меня за руку, только слегка приобнял, и, честное слово, это было очень круто. Его нарочитое стремление держаться на расстоянии, очень близко, но все же не вплотную, не прикасаясь, усиливало мое желание. Подойдя к моей парадной, я испытала огромное облегчение. «Пора, черт возьми!» – подумала я. Не дотрагиваться до него оказалось труднее, чем я предполагала. Я радостно следовала сценарию: «Ты не зайдешь на чашку кофе?»
Я ускорила шаги, настроенная ворваться в дом и бегом помчаться вверх по лестнице, но он вдруг сбавил скорость. Потом остановился. Он слегка отодвинул меня в сторону, отсекая от потока пешеходов, и поцеловал в щеку. Я-то умирала от желания схватить его между ног, но раз уж у нас сегодня такое чудесное, сдержанное свидание, можно было и потерпеть еще немного.
– Спасибо за чудесный вечер, – пробормотал он.
– Пожалуйста, – ответила я. – Тебе спасибо.
Вежливо улыбаясь, я думала: «Хватит дурака валять, пошли наверх, ты повалишь меня на пол и запустишь руку мне под юбку, как ты это обычно делаешь».
