Текст книги "Волчья мельница"
Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
– Где тебя носило, Клер? Отец уже дома, волнуется.
– Да, дядя Колен расстроился, когда узнал, – тихо поддержала тетку Бертий. – Мне тоже было за тебя страшно.
Девушка сняла накидку, тряхнула волосами.
– Я ходила к Базилю. Знали бы вы, что произошло…
Из соседней комнаты, служившей рабочим кабинетом, вышел отец. В свои сорок два он был совершенно седой и собирал густые волнистые волосы в хвостик на затылке. Его карие глаза, такие же темные, как у Клер, смотрели ласково и спокойно.
– Папа! – воскликнула девушка, бросаясь к нему.
Колен Руа раскрыл дочери объятия. Ортанс поспешно отвернулась. Временами она испытывала укол ревности, видя, с какой нежностью эти двое относятся друг к другу.
– Папочка, – прошептала Клер, – Моиз умер. Жиро-младший его застрелил.
– Знаю, – так же тихо отвечал Колен. – Он этим похвалялся. Сочувствую, моя Клеретт! Ты только не плачь. Может, пес и правда заразился бешенством. Разве раньше он на кого-нибудь скалился? Нет! И волчица, которая пряталась неподалеку, тоже наверняка была больна. Фредерик решил тебя защитить. Кстати, он сказал, что приедет узнать, благополучно ли ты добралась до дома.
Бертий навострила ушки. Ей не терпелось узнать больше, но тут Ортанс с раздражением бухнула на стол супницу.
– Пора ужинать! – сухо объявила она.
Клер проголодалась. Для себя она решила, что при всех упоминать о волчице и их с Фредериком Жиро разговоре не стоит. Одна лишь Бертий получит полный отчет о ее сегодняшних приключениях. Кузина будет рада разделить с нею этот секрет.
Колен сел во главе стола и стал читать «Отче наш». Женщины отвечали тихим «аминь». За едой девушки часто переглядывались, зная, что в своей спальне, на широкой кровати, они еще вдоволь нашепчутся.
– Вкусно! – оценил блюдо бумажных дел мастер. – Фасоль тает во рту, и чесночку ты не пожалела!
– А по-моему, перетушила, – ворчливо отозвалась Ортанс, хотя комплимент ей польстил. – Заставили тебя бегать по лесу в такой холод! Я слышала, о чем вы с Клер говорили. Пес сдох, верно?
Клер вкратце пересказала эпизод, который вскоре будет на слуху у всей долины. Бертий слушала, обмирая от волнения и страха, Ортанс с довольным видом кивала.
– Надо бы поблагодарить Фредерика Жиро, что избавил нас от этой нечисти! – воскликнула она. – Видно, у этого парня таки есть голова на плечах.
Клер ощутила всплеск гнева, даже ненависти по отношению к матери. Душевная черствость этой женщины, как и ее чрезмерная набожность, приводили девушку в отчаяние.
– Мама, Моиз тоже божье создание! – гневно заявила она.
– Не богохульствуй, дочка! – возразила на это Ортанс. – Посмотри лучше на себя! Растрепанная, щеки красные! Разве это прилично? И говоришь, как язычница.
– Нет! – уперлась Клер. – Это есть в Евангелии. Иисус говорит, что тот, кто делает больно самой маленькой птичке, делает больно и ему, и что Бог-Отец огорчается на небесах.
Ортанс не нашлась с ответом. Девушка много читала и память имела хорошую. И сейчас отличное знание катехизиса ей пригодилось.
Колен озабоченно поглядывал на свое единственное дитя. Сегодня Клер казалась ему еще красивей, чем обычно. Этим, возможно, и объяснялась чрезмерная раздражительность ее матери. Клер расцветала с каждым днем, и по контрасту с тонкой талией все отчетливей округлялись ее бедра и грудь. В свое время Колен Руа, ценитель женской красоты, открыто восхищался дочкой – этим плодом жарких объятий их с Ортанс первой брачной ночи.
Клер встала, чтобы достать из буфета фаянсовое блюдо с яблочным пирогом под медовой заливкой. Она испекла его этим утром, использовав последние плоды из собственного сада, дожидавшиеся своего часа на решетчатых чердачных полках. Семья молча приступила к десерту, наслаждаясь его нежным вкусом.
– Я иду спать! – объявила наконец Клер, облизывая губы, как лакомка-кошка. – Ты готова, Бертий?
– Да, конечно.
Это давно стало ритуалом. Клер отодвигала от стола плетеное кресло кузины и, присев, подставляла той спину. Бертий цеплялась за ее шею, после чего Клер пружинисто выпрямлялась и подхватывала несчастную калеку сзади.
Теперь девушке предстояло подняться на второй этаж по довольно-таки крутой лестнице. Это маленькое испытание Клер превратила в игру. Она шепотом приказывала Бертий кричать что-нибудь вроде «Кучер, трогай!» или «По коням!». Но сегодня обошлось без шуток и смеха. Ортанс проводила их взглядом до самого верха. Губы ее сжались, образовав в уголках рта привычные горькие складки.
– Никогда Бертий не выйдет замуж, – сказала она мужу. – Придется ее кормить, пока глаза наши не закроются… Вот если бы Жиро-младший попросил руки нашей Клер! Заказов становится все меньше, Колен. Мы просим бо́льшую цену, чем некоторые.
Муж рассеянно кивал. Ему совершенно не хотелось обсуждать эту деликатную тему, тем паче что представить мельницу без Клер он не мог. Одним своим присутствием его единственное дитя радовало всё и всех вокруг. На охоте он очень устал, ноги болели. События этого морозного январского дня, волчья кровь на снегу, смерть старого Моиза – было отчего расстроиться. Но и завтрашнего розового рассвета, который осияет белый от снега пейзаж, он ждал без оптимизма: воскресенье, придется идти с Ортанс в церковь. Если б можно было сразу проснуться в понедельник, и за работу! Он представил острый запах бумажной массы, беспечную болтовню работников. Там его настоящий дом, между сушильными цехами и рекой… Там его сердце билось в унисон с текучей водой, под мерный грохот машин, от которого содрогались стены и который для него был музыкой, любимой и привычной.
Но, как выяснилось, на сегодня его заботы еще не кончились. В комнате с голубыми стенами Ортанс задула свечу, как только они легли. По движениям жены он догадался, что она сняла ночную рубашку. Тело у этой женщины с грустным лицом по-прежнему было красивым и изящным, кожа – упругой. Она положила руку ему на живот, потом попыталась поласкать его через кальсоны. За фасадом чопорности Ортанс привыкла скрывать не только свои тайные горести, но и желания.
– Колен, я еще не такая старая! – взмолилась она смиренно. – Тебе нужен сын, чтобы со временем передать ему дело. Колен! Быть может, в этот раз Господь сжалится над нами! Завтра после мессы я поставлю свечку. И если мое желание сбудется, о радость!
Она дрожала. От желания? Или потому, что хотелось плакать? Он не мог не пожалеть ее, не умилиться… Соитие получилось коротким, напряженным. Ортанс вся трепетала, закусив краешек простыни. Она стыдилась удовольствия, испытываемого в такие моменты. Ей казалось, это немое неистовство чувств сродни одержимости, хотя речь шла о законном супруге, таком же добром католике, как и она сама. Что до Колена, обычно он неохотно решался на супружескую близость, но быстро увлекался, и некоторые их ночи пролетали в том же страстном, сладком забытьи, что и у молодоженов.
* * *
Бертий, по уверениям Клер, сегодня была хороша, как никогда. Распустив светлые волосы по плечам и откинувшись спиной на подушки (как и матрас, набитые гусиным пером), она сидела на их общей кровати. Красное постельное белье подчеркивало бледность ее кожи. Обычно для кузин это было время доверительных разговоров, смеха – благо взрослые их не слышат. Но сегодняшний вечер был омрачен драмой, и даже посторонний заметил бы, каких усилий стоит Клер удерживать на лице улыбку.
– Бертий, моя принцесса, сегодня наш герой показал свое настоящее лицо, – прошептала она, сбрасывая запятнанную кровью Моиза юбку. – И эта скотина посмела коснуться моей щеки! При том, что минуту назад он застрелил и мою собаку и несчастную, ни в чем не повинную волчицу!
В памяти обеих были еще свежи приключенческие романы, прочитанные этой зимой: «Капитан Фракас», «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо», и обе имели склонность приписывать соседям и приезжавшим на мельницу клиентам романтические черты, свойственные любимым персонажам. Уже два года Фредерик Жиро, высокомерный красавец с тонкими усиками, занимал почетное место в их любовных грезах.
– Ты слишком строга! – возразила Бертий. – Он сделал так только потому, что ты ему нравишься. И дядя Колен прав: он думал, что пес бешеный, и волчица тоже.
– Увы! Если бы я повстречала его будущей весной, когда цветет боярышник! Не было бы ни этой проклятой облавы, ни ружей. Но теперь с мечтами о нем покончено. Он жестокий негодяй. Нет, хуже – чистейшей воды мерзавец. Но я его все равно одурачила! Ты еще не знаешь главного, моя Бертий…
Клер никак не могла успокоиться: перед глазами до сих пор был окровавленный Моиз. Она старательно изображала веселость, описывая кузине, как нашла волчонка. Та слушала, широко раскрыв глаза.
– И ты оставишь его себе? – спросила Бертий. – Тетя Ортанс не согласится!
– У нее нет выбора. Собака нужна, чтобы охранять двор. А мы с тобой завтра, перед мессой, съездим к Базилю. Посажу тебя на тачку – и вперед!
Кузина невольно поморщилась. Если речь шла о небольшом расстоянии, Клер часто перевозила ее на тачке с плетеным из лозы кузовом.
– Я бы предпочла коляску, – сказала она. – Когда мы кого-нибудь встречаем, мне неудобно.
Эта просьба удивила Клер. Дом Базиля стоял в километре от них, выше по реке, – по ее мнению, слишком близко, чтобы ехать туда на коляске. Она вздохнула, но согласилась:
– Если папа позволит, я запрягу лошадь. Прости, Бертий, это просто не приходило мне в голову. Несправедливо, что ты… в таком состоянии. Страдаешь молча каждый божий день! И вообще, многое я теперь вижу по-другому!
Сил сдерживаться у Клер больше не было. Она бросилась на кровать, зарылась лицом в одеяло и разрыдалась. Кузина наклонилась, обняла ее и тоже заплакала. Бертий восхищалась бескорыстной добротой Клер и ее преданностью. В этот миг она с ясностью поняла, скольких забот и огорчений ей это будет стоить в будущем.
– Пока ты со мной, Клеретт, я буду счастлива…
Их пальцы медленно переплелись. Живущий в амбаре филин громко заухал. Девушки привстали на кровати, чтобы посмотреть, как он будет вылетать через чердачное окошко.
Взмах широких крыльев – и птица уже в небе. Ее бесшумный полет, кстати, до смерти пугал юную Этьенетту, чья каморка находилась на чердаке хозяйского дома.
Привычно облетев долину О-Клер, филин устроился на вершине утеса. Его желтые глаза выискивали добычу. Впрочем, как и глаза Фредерика Жиро, который, несмотря на снегопад, шагал по дороге с ружьем на плече. Он прошел километра два, не меньше, энергичным шагом, но так и не успокоился. Зиму он терпеть не мог: в это время года природа дремлет, почти как неживая, а то и вовсе замирает, скованная морозом. Фредерик любил края, где родился и вырос, а еще больше – лошадей и, как следствие, – урожаи, которые этих лошадей кормили. Ежегодно он проверял качество ячменя и овса и платил жнецам двойное жалованье, чтобы получить красивые снопы светлой соломы. Лето, щедрый сезон, полный самых радужных ожиданий, было его стихией. С апреля Фредерик бродил по лугам ради удовольствия ощутить под ногами почву, из которой после весенних дождей проклюнется молодая трава – залог забитого под завязку сеновала.
Когда показались крыши местечка Пюимуайен, юноша прибавил шагу. Странные мысли теснились у него в голове. И странные картины. Раз десять, не меньше, за время прогулки он вспоминал очаровательное личико Клер Руа. Он не ожидал встретить ее в день облавы, и так поздно. А встретив, словно по-новому ее увидел, и это было необычно и волнующе. Фредерик остановился, чуть запыхавшись, чтобы вспомнить ее голос, ее мольбы.
Под тяжелой накидкой угадывалась хрупкая девичья шея, то и дело мелькала ее белоснежная кожа. На фоне снега, отражавшего малейший отблеск в ночи, ему нарисовалось лицо Клер с пухлыми губами, тонким носом и выразительными черными глазами.
«Эта девушка – как спящий уголек! Раздуй – и получишь жаркое пламя!»
Он ощутил волну возбуждения. По долине Фредерик бродил с тех пор, как кончилась облава, надеясь усмирить таким образом терзавшую его похоть – порок, унаследованный им от отца. Поговаривали, что Эдуар Жиро в молодые годы (и не только) растлевал девственниц без разбора, не пропускал ни одной юбки. Матери семейств наказывали дочерям держаться подальше от этого грубияна весом более сотни килограммов. Он не мог пройти мимо женщины, чтобы не уложить ее на траву, особенно если это была дочка или жена его арендатора. Тонкий расчет! Посмей возразить – и семья лишится всего. Из страха потерять и без того скромный доход подневольные фермеры предпочитали молчать.
Фредерик выругался. Но не наследственность он проклинал, а то, что еще полчаса придется потерпеть. Стреляя в собаку, он был сосредоточен на охоте, и удачный выстрел его порадовал. Но теперь он сожалел, что так просто дал Клер уйти. «Можно было ее поцеловать, раз уж мне на ней жениться… И, наверное, первым попробовал бы на вкус ее губы!»
Мадемуазель Руа в невесты ему посоветовал отец: «Девчонка хорошенькая, и вдобавок получим мельницу! Земля там отличная, стены – крепкие».
Эту песню Жиро-старший пел уже год… Фредерик ухмыльнулся. Ну конечно, этому старому хряку будет приятно заполучить в дом такую соблазнительную невестку! С нижней ветки дерева на Фредерика таращился дикий кот. Желтые глаза его поблескивали в темноте. Юноша зарядил ружье, прицелился и выстрелил. Кот ловко спустился по стволу и исчез.
«Промахнулся! Чертова зверюга!»
Церковный колокол в Пюимуайене отзвонил одиннадцать раз. Фредерик подошел к дому, стоящему в некотором удалении от других. Поскребся в дощатый ставень. Послышался едва уловимый шорох, и одна из створок приоткрылась. Показалась пухлая женская рука, а потом и прикрытая кружевом грудь.
– Это ты?
Девушка выглянула на улицу.
– А кто, по-твоему, это может быть? – отозвался Фредерик. – Или к тебе еще кто-то ходит в такое время?
– Уже бегу! – отвечала девушка. – Жди меня на сеновале, любимый!
Мужчина поморщился. Чтобы получить желаемое, приходилось терпеть все эти глупости, эти слащавые разговоры… Он неспешно приблизился к соседней постройке, скользнул внутрь. Под крышей, поддерживаемой огромными балками, высилась скирда соломы. От нее исходил едва уловимый аромат лета. Пол был устлан сеном. За дощатой перегородкой громко фыркали коровы.
Запахи навоза и мочи Фредерика не раздражали. Он приходил сюда трижды в неделю, чтобы вдоволь натешиться пышным телом Катрин. Она прибегала к нему, трепеща от радости и предвкушения. Только вот их объятия были сродни обстановке и присутствующим здесь запахам.
– Как ты сегодня поздно! – зашептала она, подбегая. – Фредерик, милый! Ты тоже был на облаве, охотился на этих проклятых волков, которых я так боюсь? Скажи, ты бы огорчился, если бы волк загрыз твою Кати́?
Мужчина не удостоил ее ответом. Он презирал любовницу, равно как и большую часть человечества. Удовлетворить плотский голод – вот что ему было сейчас нужно. Не снимая перчаток, испачканных в крови и земле, он задрал подол ее ночной рубашки, раздвинул ей ноги. Катрин тихонько ойкнула, подчиняясь. Стуча зубами от холода, она все же развязала ворот и подставила ему свои груди с отвердевшими сосками. Он осыпал их поцелуями, перешедшими в легкие покусывания.
Утоляя вожделение, он не утомлял себя ласками, не думал о партнерше. Движения его, как и всегда, были грубыми, принуждающими. И вдруг Фредерик поймал себя на мысли, что на месте Катрин представляет Клер. Удовольствие его будто удесятерилось. Он совсем разошелся, буквально терзая любовницу.
– Ты делаешь мне больно, – жалобно прошептала она.
– Заткнись! – процедил он сквозь зубы.
Ему хотелось мучить, истязать… Перед тем как уйти с отцом на охоту, Фредерик выпил, но эта внезапно накатившая холодная ярость его испугала. Он уткнулся лицом в теплые белокурые волосы Катрин, прижался к ним губами, а потом и присосался к ее шее – крепко, чтобы остался кровоподтек.
– С ума сошел! – воскликнула девушка. – Зачем это? Отец же может увидеть и жених тоже! Бедный Фолле, если б он знал…
К Фредерику понемногу возвращалось спокойствие. Он пролил семя между ног любовницы – не хватало ей забеременеть! – и, обессиленный, перекатился на бок.
Катрин стала целовать его лоб и волосы. Он отмахнулся, как от надоедливой мухи.
– Я так тебя люблю, так люблю! – шептала девушка. – Вот и рискую, бегаю к тебе ночью. Если отец нас застанет…
Она придвинулась и положила ему на живот холодную руку. Фредерик вздрогнул, выругался и встал.
– Иди в дом, – буркнул он. – И не вспоминай про жениха, когда ты со мной. У этого бедолаги рога выше колокольни! Не смей над ним насмехаться. Лучше женитесь поскорее, безопасности ради.
Фредерик подобрал с пола шляпу и ружье. Выглянул в приоткрытую дверь – никого! – и скрылся в ночи.
* * *
Пока старший сын навещал Катрин, Эдуар Жиро сидел, вытянув ноги к яркому пламени в камине, и потягивал старый коньяк. В доме было тихо. Потрескивание поленьев для этого грузного мужчины с куперозными пятнами на лице было сродни приятной музыке. Покручивая в пальцах пузатый бокал, он наблюдал за танцем янтарного напитка.
В свои пятьдесят шесть он уже не мог безнаказанно проводить на ногах столько времени, как сегодня. Но не бросать же облаву, которую сам организовал! Теперь Эдуар Жиро чувствовал себя совершенно разбитым. Хотя сознавать, что в сарае три трупа волков, из которых двум он сам всадил пулю в бок, было приятно. Напустив на себя важность, он пообещал слугам, что вознаграждение достанется им.
Уже двадцать пять лет он владел самым большим поместьем в долине О-Клер. Жиро все контролировал лично – состояние пастбищ, качество зерна, появление на свет жеребят. Не будь у него состояния жены, Марианны, такого благоденствия достичь бы не получилось. Но теперь покупатели издалека приезжали за его лошадьми – чистокровной верховой породы и першеронами. Стать полноправным хозяином края он мог, лишь заполучив Пастушью мельницу. Жаль, выдворить оттуда Колена Руа не так легко…
«Терпение! – сказал он себе. – Фредерик женится на этой пигалице Клер, и мельница – наша!»
На верхнем этаже что-то стукнуло, и Эдуар Жиро прислушался. Голос позвал:
– Эдуар! Поднимись ко мне!
Мужчина встал с кресла, злясь, что его потревожили. Его силуэт с тяжелым животом и слегка согбенной спиной, как в театре теней, вырисовался на противоположной стене. Широкое красноватое лицо сморщилось от неудовольствия. Тонкие губы, широкий нос, выражение глаз какого-то мутного, выцветшего оттенка зеленого довершали крайне неприятное впечатление об этом человеке. С таким лучше не связываться…
– Эдуар! – снова позвали сверху.
– Чего эта гарпия от меня хочет? – пробурчал он.
Первая мысль – пойти разбудить Пернелль, горничную, и отправить к хозяйке. Нет, все-таки разумнее пойти самому… С усилием преодолевая каждую ступеньку, он поднялся на второй этаж. В коридоре горела керосиновая лампа. В комнату жены он вошел без стука.
Марианна Жиро лежала на полу, лицо ее было перекошено и землистого цвета. Из носа текла кровь. Такого ее супруг увидеть не ожидал. И звать прислугу сразу передумал.
– Ну что? – тихо проговорил он. – Кажется, это конец?
– Эдуар, мой друг, мне плохо, очень плохо. Сжалься, позови доктора! Я прошу тебя об этом с утра…
Он приблизился. Опытный охотник, Эдуар Жиро умел двигаться беззвучно, несмотря на грузность.
– Ну что ты, Марианна! Я не стану беспокоить нашего славного Мерсье ради простого ушиба. Надо было сразу позвонить Пернелль!
– У меня не было сил, – пробормотала несчастная.
Одной рукой он подхватил ее под плечи, другой – под ноги. Для человека его роста и силы тело Марианны казалось легким, как перышко. Он грубо бросил ее на кровать, прикрыл одеялом.
– Сердце! – простонала женщина. – У меня жмет в груди!
Эдуар какое-то время смотрел на жену, и в глазах его читалась безмерная ненависть, которую он к ней испытывал.
«И как юная красавица может превратиться в такую вот развалину?» – думал он.
Он вспомнил, какой она была: миниатюрная, тоненькая, с молочно-белой кожей и копной рыжих кудряшек. И во времена, когда они уже были помолвлены, она любила его, звала «мой великан», хотя он был на двенадцать лет старше. Второй сын ангулемского торговца зерновыми и фуражом, Эдуар Жиро в те времена мечтал только о лошадях, широких лугах и красивом доме из тесаного камня. Он сорвал большой куш, окольцевав «этого кузнечика», – так он описывал жену своим друзьям-выпивохам, – что не помешало ему вскорости ее покинуть и изменять ей. При том, что Марианна родила ему двух сыновей, Фредерика и Бертрана, который сейчас изучал право в Бордо. Позднее на свет появилась дочка, Дениз. Она прожила всего две недели. К большому огорчению отца Жака, Эдуар Жиро распорядился похоронить ее в своем поместье, в дальнем конце парка, рядом с могилами еще двоих детей из их семьи. Отчаявшаяся Марианна перестала бывать на людях и даже выезжать верхом. Роды были трудными, и по-женски у нее что-то разладилось, так что муж не желал к ней больше прикасаться.
– Эдуар, отправь Пернелль за доктором, умоляю! Хотя бы ради наших детей! Когда же ты меня простишь?
– Никогда, – прошептал мужчина. – И не жалуйся. Я мог бы убить тебя на месте, но не убил. И только ради детей! Им нужен был порядочный отец, который научит жизни. Да и мне сгнить в тюрьме из-за какой-то шлюхи не улыбалось.
Слезы ужаса брызнули у Марианны из глаз и потекли по щекам. Она поняла: ничего хорошего не стоит ей ждать от человека, которого она когда-то так любила и который сейчас, глядя на нее, радовался, что отмщен. Она обречена…
