Текст книги "Волчья мельница"
Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Давным-давно здесь жил один пастух. Свои земли он сдавал в аренду, а мельница в то время стояла заброшенная. У него было два десятка овец да старый слепой пес – и больше никого на всем белом свете. Ночевал он вместе со своей маленькой отарой в сарае. Жители Пюимуайена шарахались от него, как от чумы, когда он приходил в местечко. Все думали, что этот пастух старик, таким он был уродливым и нескладным, а на самом деле это был парень, который в детстве чудом выжил после страшного пожара. И вот однажды на дороге, что тянется вдоль скал, он встретил девушку. Она была такая красивая, что пастух поспешил убежать, чтобы ее не испугать. Она не успела рассмотреть его лица, обезображенного огнем, и решила непременно встретиться с ним еще. И вот однажды ночью он снова ее увидел. Девушка эта была грешница – купалась в речке! Нагишом! И как только луна спряталась за тучи, он подошел и…
– И что же было дальше?
Ортанс вздрогнула, спрашивая себя, почему рассказывает такие непотребные вещи своему ребенку. А Клер со светящимися от любопытства глазами ждала продолжения.
– Они согрешили! Говорят даже, что они крепко полюбили друг друга, и она вовсе не замечала, какое страшное у него лицо. Но только жители долины, особенно родители той девушки, вбили себе в голову, что пастух – чудовище. И устроили на него настоящую облаву. Собаку убили, а перепуганные овцы попрыгали в реку и потонули. Пастуха загнали в угол, избили и оскопили, отчего он и умер. Это был мой прадед… Та девушка носила от него дитя, мальчика. Она вырастила его тут, и он довел мельницу до ума. Сначала продавал муку и растительное масло, а потом в один прекрасный день изготовил бумагу. Женился он на славной девушке из Торсака, и у них родился мой отец. Свое уродливое лицо я унаследовала от прадеда-пастуха. Бабушка считала, что это наказание за то, что союз моих предков не был благословлен церковью.
После недолгого раздумья Клер воскликнула:
– Какими жестокими бывают люди! А ты, ты вовсе не уродливая, мамочка! Если б ты была повеселей и хоть иногда смеялась…
Ортанс в ужасе посмотрела на дочь:
– Смеялась? Но мне никогда не хотелось смеяться! Часы пробили полдень, Клер, тебе пора на кухню. Где отец?
Этот вопрос вернул девушку к мучительной реальности. В этот момент в комнату вошел Колен Руа. Он даже не успел снять шляпу.
– Клер, я требую объяснений! Ты поставила меня в глупое положение перед видными жителями Ангулема, среди которых были и наши клиенты, и мэр! И что за блажь – пускать кобылу галопом по проселочной дороге! Ты могла кого-то сбить!
Тон у Колена был сердитый, глаза смотрели строго. Клер подумалось, что за последние несколько месяцев ее отец, такой добрый и ласковый, такой снисходительный по отношению к ней, переменился.
– Папочка, я вспылила! Прости меня! – сказала она. – Бертран Жиро рассказал мне что-то очень неприятное. Что ты пообещал отдать меня за Фредерика в обмен на заем, ничего мне не сказав! Можешь представить, как я на тебя разозлилась! И до сих пор не могу поверить. Ради бога, скажи, что это ложь!
Бумажных дел мастер подошел к окну и выглянул в сад. Бертий подняла к нему свое бледное, встревоженное личико.
– Я поступил очень дурно, моя Клеретт! – Слова давались ему нелегко. – Эдуар Жиро предложил невероятную сумму, которая могла всех нас спасти. Мне не пришлось бы ни увольнять половину рабочих, ни продавать мельницу. В этом моя жизнь! Я должен слышать стук толкушек, наблюдать за сушкой бумажных листов, варить клей… Ничего другого я делать не умею!
Клер встала с кровати, подошла к отцу. Невыносимо было видеть его таким печальным.
– Папа, я не ослышалась? Ты собирался продать мельницу? Но почему?
– Я потерял двух крупных покупателей, англичанина Фисбурга и голландца Манссена. Их не устраивали сроки поставки и цена, и они предпочли заключить контракт с современной бумажной фабрикой, расположенной на одном из притоков Шаранты, ближе к Ла-Рошели. Еще у меня были долги. И я решил, что поступаю правильно. Тем более что Фредерик тебе как будто даже нравился. Еще я подумал, что моя Клер будет богата, да и мы будем жить рядом. Но ты не бойся, я не стану принуждать тебя к этому замужеству. Я люблю тебя, дочка, и лучше уж лишусь мельницы, чем тебя. При том что на кону моя честь! Я обещал мсье Жиро, что… Ну и пусть! Буду клятвопреступником!
Ортанс крикнула гневно:
– Колен! Не смей так говорить! Ты не пожертвуешь моим благополучием ради капризов взбалмошной девчонки! И ты забыл сказать главное: если она выйдет за Фредерика, ты не будешь должен Жиро ни единого су!
Клер в слезах выскочила из комнаты. Вихрем слетела по лестнице, вышла на улицу. Соважон подался к ней и так натянул привязь, что, казалось, вот-вот задохнется.
– Мой хороший, сейчас я тебя отвяжу!
Она встала на колени и обняла любимца. Бертий помахала ей рукой.
– Иду, моя принцесса! – отвечала Клер, едва сдерживая слезы.
Она подняла глаза к небу – чистому, ярко-голубому. Из всего, что только что было сказано, если б была на то ее воля, Клер запомнила бы только одно: «Я не стану принуждать тебя к этому замужеству…» То было обещание свободы, оберег от превратностей судьбы. Стоило ей подойти к Бертий, как та схватила ее за запястье:
– Клер, бога ради, что происходит? Только что дядя Колен стоял у окна с таким горестным лицом, а твоя мать вопила от злости… А ты, по-моему, вот-вот разрыдаешься!
– Я все тебе расскажу после обеда, Бертий! Притворишься, что очень устала, и я отнесу тебя в спальню.
– Нет, я не могу так долго ждать! – возразила кузина.
– Сейчас нет на это времени!
Клер подняла кузину и перенесла ее в общую залу. Работники мельницы уже расселись вокруг стола. Колен сидел на своем месте. Фолле нарезал хлеб. Переговаривались и шутили громко, заглушая привычную песню реки и стук толкушек. Девушка поспешила подать запеканку, паштет и холодную кровяную колбасу. Еще она принесла четверть сырного круга и горшочек сливочного масла.
– Сегодня, господа, вы обедаете без меня. Мне что-то нехорошо.
Послышались дружеские возгласы: Клер все любили, относились к ней с уважением. И всем хотелось сказать ей что-то приятное.
– Какая жалость, мадемуазель! Вы – наш лучик солнца, и вот уходите!
– Кусок в горло не идет, когда вас нет за столом!
– Хотя бы тартинку съешьте, мамзель Клер!
Растроганная, девушка только качала головой. Как будто большая дружная семья просила ее остаться… Возмущение ее понемногу угасало. Что с ними всеми станет, если мануфактура закроется? У добряка Эжена шестеро детей, которых нужно кормить, старик Морис, один из лучших черпальщиков, содержит семью дочки, которая вышла замуж за бездельника… И все они полагаются на своего хозяина и гордятся тем, что работают на мельнице семьи Руа. Разорение отца – беда для всех. И достаточно одного ее слова, одного-единственного «да», чтобы их спасти. У Клер закружилась голова.
– Простите, мне все же нужно уйти!
Опасливо взглянув на отца, Клер вышла во двор, оттуда – на дорогу и побежала к Базилю. За ней тенью следовал Соважон.
* * *
Клер барабанила кулачком в дверь дома Базиля до тех пор, пока не услышала шаги, а потом и лязг защелки.
– Что, егоза, пришла исповедаться? – сказал он, впуская ее в дом. – Вся взъерошенная, глаза на мокром месте…
На душе у Клер и правда было тяжело. Столько сомнений, вопросов, страхов…
– Базиль, не издевайся, прошу!
Она все не могла отдышаться. Соважон принялся обнюхивать пол, но ни один жест Базиля не укрылся от его золотых хищных глаз.
– Ну и ну! – воскликнул хозяин дома. – Твой Соважон – вылитый волк! Куда только смотрят твои родители… И белое пятно на морде не спасает. Думаю, скоро наши местные охотники – да тот же Фредерик Жиро! – усомнятся в его родословной!
Прижавшись спиной к стене, Клер ответила жалобно:
– Базиль, пожалуйста, не напоминай мне про Фредерика! Если б ты только знал!
Базиль подошел, пытливо заглянул ей в глаза. Клер хотела объяснить, но разрыдалась.
– Что еще стряслось? Этот хлыщ тебя обидел?
Базиль неловко погладил девушку по щеке. Клер укрылась в его объятиях, и слезы полились уже потоком. Жизнь вдруг показалась ей невыносимой. Материнские жестокость и эгоизм, предательство отца, жалобы Бертий, и Жан, «мой Жан», как она уже называла его в своих тайных мечтах… Жан – отщепенец, каторжник!
– В последнее время ты прибегаешь, только чтобы поплакаться, – заговорил Базиль. – Ну да ничего, хоть кому-то я могу быть полезен… Клер, не плачь! Я не умею утешать женщин.
– Еще как умеешь! – всхлипывая, отвечала девушка.
Она все никак не могла оторваться от плеча своего старого приятеля – худого, но упоительно надежного. Очень тихо, в немногих словах Клер рассказала, что ее гложет.
– Бедная моя девочка! – вскричал Базиль, когда она умолкла. – Не думал, что Колен Руа на такое способен. Твой отец – слабак, Клер. Он дал этому негодяю Жиро заманить себя в ловушку. Вот уж кому в аду обрадовались!
Базиль провел Клер к креслу, заставил сесть.
– Сейчас налью тебе что-нибудь, чтобы взбодриться. И прикажи псу лечь: у меня от его беготни голова кругом!
По свистку хозяйки Соважон прибежал и улегся у ее ног. Клер почесала ему лоб и прошептала:
– Лежи смирно!
– Красавица и чудовище! – прокомментировал бывший учитель, удивляясь взаимопониманию между девушкой и ее любимцем.
– В детстве я обожала эту сказку, – сказала Клер. – Странное дело… Утром мама рассказала мне жуткую историю про пастуха, того самого, в чью честь названа наша мельница.
Базиль налил ей немного виноградной водки и печально улыбнулся.
– Эту историю я слышал, но не от твоей матери. Клер, кроме этой мерзкой эпопеи с помолвкой есть еще кое-что… Может, расскажешь мне про парня, которого ты пригласила в мой дом и у которого такие плохие манеры? И это еще мягко сказано… Ты можешь мне доверять. Я умею молчать, когда надо!
Клер подняла голову. Непослушная прядь волос упала ей на лицо. Она вдруг преисполнилась уверенности, что Базиль может помочь Жану, хотя бы из чувства справедливости.
– Ты был прав, это Жан Дюмон, и он сбежал из колонии в Ла-Куронн. Он, голодный, прятался в твоем сарае, пока по округе рыскали жандармы. Сперва я испугалась, а потом поняла, что он не причинит мне вреда.
Рассказывая, Клер все больше воодушевлялась, и столько сопереживания, столько страсти было в ее речах! Базиль, который следил за этой метаморфозой, все понял. Так красноречиво и пылко защищать беглого преступника может только женщина, которая любит.
– Он убил надсмотрщика, обезумев от гнева и горя! Его младший брат умер после стольких ужасных мучений! Базиль, неужели и ты ставишь это ему в вину? Если его схватят и отправят в Кайенну, он там умрет. А ведь истинный преступник – это надсмотрщик Дорле, и еще нужда!
Гуманистические воззрения Базиля Дрюжона, во времена Парижской коммуны возводившего на улицах баррикады, моментально взяли верх. Рассказ Клер, простой, но берущий за душу, раскрыл перед ним истинную природу ее души. Слушая девушку, он осознал, насколько она умна и начитана, и способна без ложной стыдливости говорить о пороках и даже извращениях.
– Из тебя получился бы хороший адвокат! Но что мне сразу бросилось в глаза – что ты по уши влюблена в этого парня, – сказал он.
Это был не вопрос, а утверждение. Клер утвердительно кивнула.
– Попали вы в переделку… Если твой Жан не уедет как можно скорее за границу, его точно поймают. По закону такого, как он, юного колониста какой-нибудь порядочный и уважаемый всеми ремесленник может взять в ученики, так сказать, на поруки. И твой отец мог бы… Беда в том, что это касается только осужденных за воровство. Те же, кому вменяется убийство, не имеют ни единого шанса на нормальную жизнь во Франции. Его схватят рано или поздно. Ты уверена, что он говорит правду? Жан мог придумать слезливую историю, чтобы ты ему помогла!
Клер долго смотрела на Базиля, а потом сказала:
– Он плакал, как ребенок, спрятав лицо на моих коленях… И когда рассказывал про Люсьена, брата, его голос дрожал. О нет, Жан не врал!
– Ну ладно, ладно, – оборвал ее внезапно побледневший Базиль. – Думаю, ты интуитивно отличила бы правду от лжи. На своем веку я повидал мерзавцев, которые измываются над детьми, за которых некому заступиться! И кара их настигает редко. Я тоже однажды хотел убить, стереть с лица земли чудовище, злоупотреблявшее своей властью, но не смог. Не хватило духу! Но рано или поздно и они бывают наказаны… Надо только уметь ждать!
Клер могла бы поклясться, что речь идет об Эдуаре Жиро, но ее слишком занимали собственные проблемы и судьба Жана, и она не стала расспрашивать Базиля.
– Что ты посоветуешь? – умоляюще воззрилась она на него.
– Слушай свое сердце, Клеретт! Если ты любишь этого парня, не будет между вами преград… Дверь моего дома для него всегда открыта, если понадобится помощь. А ты держись подальше от Фредерика! Твой отец обязательно найдет способ разорвать помолвку. Со своей стороны – тяни время, проси еще немного подождать.
– Папа говорит, что на кону его честь, Базиль! А если из-за меня он лишится мельницы?
– Чтоб я больше этого не слышал! – громыхнул Базиль. – Клер, ты не должна жертвовать собой ради чьих-то давно устаревших убеждений!
Разговор наверняка на этом бы не кончился, но в дверь постучали. Базиль выглянул в окно.
– Жандармы! Уходи через пристройку, Клер! – тихо сказал он. – Если они застанут тебя тут, могут что-то заподозрить! Беги же!
Пригнувшись, девушка добралась до двери, ведущей в сарай. Пес ни разу не подал голос. Она поблагодарила его лаской.
– Идем, мой славный Соважон! Надо предупредить Жана!
* * *
Клер выбрала тропинку, которая вилась меж ивовых зарослей и которой почти никто из местных не пользовался. В конце мая в долине О-Клер кипела жизнь. Погоды стояли теплые, и покос в этом году начался рано. Не было такой травинки, которая не годилась бы на сено. Тут и там стояли телеги, ожидая погрузки, – как большие игрушки, расставленные вдоль дороги. Дружно взмахивая косами, медленно шли по лугу косари – взрослые мужчины и подростки в соломенных шляпах, с закатанными рукавами. Изогнутые полотна кос, которые время от времени приходилось затачивать, поблескивали на солнце. За косарями шли женщины с деревянными граблями на длинных ручках, которыми они разбивали валки, чтобы сено лучше сохло.
Пахло сочной летней зеленью: каждый цветок и кустик испускал свой особенный, сладкий или кисловатый, аромат. Клер поймала себя на мысли, что со времени знакомства с Жаном она перестала собирать лекарственные травы. Но очарование природы никуда не делось, ведь она с самых ранних лет вдыхала эти запахи, бродила по этим тропам… В который раз она испытала сладкое опьянение весной.
«Как хорошо было бы сейчас прилечь в теньке и помечтать!» – подумала она.
Утомленная всеми треволнениями утра, Клер шла медленно. Еще она решила, что прямиком к скалам не пойдет, чтобы не привлекать к себе внимания. С поля ей помахала рукой одноклассница.
«В долине ничего не меняется, – думала Клер. – Все работают, переговариваются между собой, а вечером разойдутся по домам, довольные тем, как прошел день. Как бы мне хотелось вернуться на год назад, когда мне жилось так хорошо, так беззаботно!»
Она вспомнила прошлое лето, как гуляла в желто-голубом платье, с лентой на волосах… Стук лошадиных копыт вернул девушку к действительности. Ее окликнули:
– Клер!
Голос был знакомый. Еще не оглянувшись, она знала, кто это. Соважон тихонько зарычал.
– Куда это вы направляетесь, Клер? Мельница в другой стороне!
Железной рукой Фредерик Жиро удерживал великолепного белого жеребца. Животное приплясывало и дергало головой, пытаясь освободиться, – так сильно всадник натянул поводья. Девушка повернулась к нему лицом.
– Не мучьте лошадь! – воскликнула она. – У нее рот в крови!
– Если я вас послушаю, эта бестия умчит меня на край света. Я его объезжаю, он должен знать, кто тут хозяин!
Клер передернула плечами и подошла к лошади. Заговорила с нею мягко, подула на ноздри. Потом осмелилась погладить по мощной шее, мокрой от пота.
– Мой красавец! Не бойся, я тебя не обижу!
Фредерик расхохотался, но поводья ни на дюйм не ослабил. Клер вынудила его это сделать, потянув за кожаный ремешок. Конь опустил голову, фыркнул и потянулся к траве.
– Вот он и успокоился!
– Поразительно! Вы и мужчин так же легко усмиряете?
Девушка зло сверкнула глазами в его сторону и… смутилась. Так вот кого родители выбрали ей в мужья! И если она сама ничего не предпримет, навяжут ей этот брак. Клер отметила, какие крепкие у него ляжки, обтянутые бежевыми бриджами, и сильные, узловатые пальцы. Наконец взгляд ее поднялся к худому лицу молодого человека. Глаза у Фредерика были зеленые, усиливая сходство с хищником.
– Куда вы идете? – снова спросил он. – Только что я встретил жандармов. Ищут какого-то висельника. Не уходите далеко от дома, Клер! Мне бы не хотелось, чтобы вы повстречали подобного субъекта!
Этого Клер стерпеть не могла:
– Вы уже ведете себя как супруг! Предупреждаю, мсье Жиро: я пока свободна и хожу куда хочу! Ваш брат, за что ему огромное спасибо, рассказал мне о планах наших родителей. И все ради денег! Так сколько я, по-вашему, стою? Надеюсь, ваш отец не поскупился?
Клер говорила сбивчиво – так ее возмущал сам факт, что ее сосватали, даже не поставив в известность. Это унизительно!
Фредерик поморщился, мысленно проклиная Бертрана. Ему не хотелось портить их будущие отношения. По своей природе нечуткий и надменный, он надеялся, что свадьба для обоих станет праздником и счастливая невеста хозяйкой войдет в Понриан.
– Черт бы побрал моего братца-простофилю! – воскликнул он сердито. – Вы ничего не должны были об этом знать. Клер, я бы не требовал от вашего отца сдержать слово, если бы не искренние чувства к вам!
Девушка покачала головой, удерживая Соважона, который рычал все громче.
– Слишком поздно, Фредерик. Зло содеяно! – заявила она. – Не нужно было делать меня предметом торга, я не вещь! И брак по расчету меня не прельщает. До свидания! Я тороплюсь.
Она быстро пошла прочь. Провожая ее взглядом, он не смог совладать со своей злостью. Выругался, а потом крикнул:
– У вас все равно не будет выбора! Не отказывайте мне, Клер, иначе я пристрелю вашего волка-полукровку, как того бешеного пса, который чуть на вас не напал…
Девушка резко остановилась, потом круто повернулась к Фредерику:
– Это полная чушь! Может, мой пес и полукровка, но точно не волк! Где вы видели таких послушных волков? И зря вы напомнили мне про бедного Моиза! Убить собаку девушки – плохой способ вызвать у нее симпатию!
Фредерик принужденно рассмеялся и, пришпорив лошадь, галопом пустил ее по дороге. Клер и заподозрить не могла, как разволновался наследник Понриана при одной лишь мысли, что не будет ею любим.
Колокольня в Пюимуайене отзвонила три пополудни. Девушка решила не ходить к Жану. Лучше дождаться ночи либо сходить завтра.
«Я оставила Бертий за столом, и папа наверняка беспокоится! Нужно возвращаться…»
Она повернула к дому. Ей было о чем подумать: возвращение Базиля и то, что временами он говорит загадками, его обещание помочь, приезд жандармов, пылкие признания Фредерика…
«А я? Что в итоге будет со мной?» – спрашивала она себя.
Клер на мгновение остановилась, чтобы полюбоваться солидными постройками мельницы, чьи белые каменные стены вырисовывались на сером фоне скалы. Даже на таком расстоянии слышался стук толкушек и вопли белого павлина, сидевшего на садовой ограде. Покатую крышу жилища семьи Руа золотило солнце.
– Это мои владения! – пробормотала она. – Мой дом…
Порыв нежности, желание как можно скорее оказаться в кругу родных, с которыми ничего не страшно, заставили девушку пуститься бегом по нераспаханному полю, поросшему дикой ежевикой и чертополохом. Во двор она вошла одновременно со скупщиком кроличьих шкурок, у которого в тележке был их целый ворох – вывернутых, зловонных. Он поздоровался, приподняв засаленную шляпу. Из дома выскочила Этьенетта с двумя сухими шкурками в руке. С ведома Клер она забирала вырученные за них гроши.
Навстречу Клер выбежал отец в своем неизменном, испачканном клеем и бумажной массой, переднике.
– Клеретт! Я места себе не нахожу! Жандармы перевернули мельницу вверх дном – искали беглого, он опасный преступник, убийца. Милая, не убегай вот так больше из дома!
Дрожа от волнения, Колен обнял дочь. Клер позволила себя приласкать, наслаждаясь теплом отцовских объятий.
– Прости, папочка! – прошептала она.
– Это я должен просить прощения, – отвечал бумажных дел мастер. – Я очень дурно обошелся с тобой, дочка. А теперь будто гора с плеч! Я боялся, ты сделаешь какую-нибудь глупость.
– Какую, например? – воскликнула девушка. – Я очень рассердилась и устала, поэтому пошла прогуляться. Вот и все!
– Прогуляться, когда в окрестностях бродит беглый каторжник!
Колен крепче сжал ее в объятиях. Клер закрыла глаза. Она решила больше не искать встречи с Жаном и даже стать снова послушной дочкой, которая больше всего на свете боится не угодить отцу и матери. Стать собой прежней – «мадемуазель с мельницы», как многие называли ее за глаза.
«Забуду его! – пообещала себе Клер. – У меня хватит сил. Я забуду его!»
Колен очень обрадовался, увидев, что дочь жива-здорова. Обняв Клер за плечи, он повел ее в перетирочный цех. В детстве ее зачаровывало монотонное движение больших, оснащенных ножами цилиндров, которые приводила в движение вода. Вот и сейчас она привычно заглянула в чан с бумажной массой. В смежной комнате трое рабочих, сидя на табуретах, на специальных станочках измельчали ветошь. Клер вспомнила, что два года назад эту работу делали женщины.
– Папа, а почему ты перестал брать работниц?
– Твоей матери это не нравилось. Ортанс по натуре ревнива, думаю, ты и сама уже это поняла. В свое время я нанял Катрин с кузиной, но девушки работали медленно, больше перешучивались с парнями. Тогда-то Фолле и попал в ловушку: они с Катрин стали встречаться. А моя бедная Ортанс решила, что я волочусь за кузиной! Словом, пока на мельнице нет чужих женщин, я хотя бы живу спокойно!
Так перед Клер открылась еще одна грань супружеской жизни ее родителей. Ревность была ей несвойственна, равно как и зависть. Впервые в жизни ее осенило, что собственная мать, возможно, недолюбливала ее из-за того взаимопонимания, которое было между отцом и дочкой. Впечатление было такое, будто под ногами вдруг открылась бездна под названием «мир взрослых».
– Как тут жарко! – сказала она, просто чтобы не молчать. – Какую надо иметь выдержку, чтобы работать в такой парилке!
– Зимой или осенью, конечно, поприятнее, – кивнул отец. – Но ведь главное – это результат! Вот, взгляни-ка!
И, озабоченно хмурясь, отец увлек ее в соседнее помещение, служившее складом. Там на деревянных паллетах стояли стопки готовой бумаги – множество, сразу не сосчитать. Здесь пахло клеем и сыростью.
– Знаменитый ангумуазский «vélin royal»! – сказал бумажных дел мастер. – Остается подыскать покупателя. Вот эту партию мы сделали под заказ, но англичанин отказался ее брать. Есть еще нераспроданный товар… Не понимаю, Клер, как сегодня работает рынок! В приоритете то, что производится быстро и что легко доставлять. А вот на качество плюют! Хоть переходи на упаковочный картон!
