Текст книги "Волчья мельница"
Автор книги: Мари-Бернадетт Дюпюи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)
Общими усилиями они занесли Бертий в дом. Вжавшись спиной в плетеное кресло, увечная крепко держалась за подлокотники. Сегодня настроение у Бертий было прекрасное. Клер обязательно увидится со своим голубоглазым каторжником – она готова была руку дать на отсечение! – а когда вернется, расскажет все до мельчайших подробностей.
«И я хоть отчасти почувствую то, что чувствует она! – думала Бертий, вздыхая. – Я должна смириться, это никогда не изменится. Никогда!»
Стенные часы из темного дерева, расписанные разноцветными цветочками, отбили половину восьмого. Колен уже лег, Ортанс, обхватив рукой живот, давно спала. Клер сложила стопкой посуду, которую служанке с утра предстояло перемыть. Этьенетта, смущенно кивнув Клер, уже поднялась к себе на чердак. Кузины, покончив с десертом, сразу же отправились в спальню. Бертий устроилась на кровати.
– Скоро буду, как твоя мать! – заявила она. – Совсем перестану выходить из комнаты. Когда я сижу вот так, в подушках, мое увечье меньше бросается в глаза. Устрою тут салон, буду в черном бархатном платье принимать гостей! Соберу лучшие умы Ангулема, буду поить их чаем!
Но Клер ее едва слушала.
– У тебя есть все, что нужно, моя принцесса? – спросила она, разрумянившись от волнения. – Травяной чай, зажигалка на случай, если сквозняком погасит свечу, твоя книжка, анисовые пастилки… Подожду еще немного и пойду. У папы тонкий слух, так что лучше мне выскользнуть через чулан.
Клер заплела косы, надела синюю драповую юбку, довольно-таки поношенную, и блузку с воротничком-стойкой.
– У тебя вид примерной школьницы! – засмеялась Бертий. – Не хватает только шерстяного жакета. Красного!
– Нет, Бертий, лучше надену зеленый. Его не так видно в темноте.
Девушка расшнуровала ботинки, чтобы нести их в руке. От волнения у нее участилось дыхание. Если родители узнают об этой эскападе, их доверия она раз и навсегда лишится. И не сможет гулять одна, даже средь бела дня. Предосторожности ради она попросила Бертий повторить «урок».
– Что ты сделаешь, если зайдет папа?
– Дядя Колен никогда не заходит к нам ночью. Если такое случалось, то только когда я болела или плакала. Но если ему вздумается нас навестить – только Богу известно зачем! – я сделаю вот так!
Бертий указала пальчиком на одеяло рядом с собой, потом приподняла его, и стало ясно, что там лежит валик из постельного белья, изображающий спящую Клер.
– Спасибо, моя принцесса!
Клер проверила содержимое кожаной котомки: свежий хлеб, сыр, бутылка вина и кусочек пирога с вишнями, который она подала на ужин. Из кладовой она стащила немного колбасы, две банки паштета и три свечки.
– Бертий, я пошла! Пожелай мне удачи! Может, Жан ушел. Может, не дождался меня, – прошептала она.
– Пожалуйста, будь осторожна! Если этот парень тебя обидит, я в жизни себе не прощу, что не рассказала твоим родителям… Это безумие – полагаться на незнакомого человека, да еще каторжника!
Поцеловав кузину на прощанье, Клер на цыпочках вышла в коридор. Спускаясь по лестнице, она ежесекундно опасалась услышать голос отца. Но из родительской спальни доносился только звучный храп.
– Спасибо, Господи! Отец спит!
Босиком Клер шла практически беззвучно. Через чуланчик, где находились «удобства», она вышла во двор. Из сенника выскользнула серая тень, и Соважон легко, по-волчьи порысил за хозяйкой.
– И ты со мной, мой хороший? Ну идем!
Девушка быстро шла по дороге вдоль речки. Сумка била ее по боку, но сбавлять скорость не хотелось. Каждая минута на счету! Впечатление, что природа спит, было обманчивым. Вот взлетела сова, потревоженная во время охоты. Чуть дальше рванул с места заяц, напуганный эхом ее шагов… В темноте Соважон походил вовсе не на собаку, а на рыщущего в поисках добычи волка. Он держал нос по ветру, постоянно принюхивался, и перемещался беззвучно, чуть подпрыгивающей поступью.
В десятке метров от дома Базиля девушка остановилась. Сердце стучало, будто вот-вот выпрыгнет из груди. Ей вдруг стало страшно. Это как стоять на пороге нового мира… Мгновение – и она снова увидит Жана! Целый день Клер представляла, как это будет. А теперь засомневалась.
«Не такой уж он и красивый, – думала она. – И со мной не церемонится. Отдам еду – и домой! Пусть сам ищет убежище получше!»
Соважон зарычал, шерсть у него на холке вздыбилась. Приближающийся стук копыт… похоже, это был всадник. Клер заскочила в сарай и как можно тише закрыла за собой тяжелую дверь. Соважон последовал за ней. Она схватила его за ошейник:
– Ни звука, Соважон!
Снаружи фыркнула лошадь. Перестук копыт, короткая команда – и она сорвалась в галоп.
«Чуть не попалась! – сказала себе Клер. – Если б меня увидели тут, почти ночью…»
Рядом что-то хрустнуло, и девушка вздрогнула. По ее предплечью скользнули чьи-то пальцы.
– Жан? Это ты?
– Да.
– Мимо дома проехал всадник. Не зажигай свечку, он может вернуться.
Через чердачное окошко проникало немного голубоватого света. Глаза Клер быстро привыкли к сумраку. Она различила силуэт парня.
– Я боялась тебя не застать, – призналась она. – Вот, принесла тебе еду! Держи!
На ощупь она извлекла из котомки хлеб. Жан практически вырвал булку у девушки из рук, вцепился в нее зубами. Соважон тявкнул, требуя свою долю.
– Перестань! – сказала ему Клер. – Лежать, Соважон!
Жан присел на чуть присыпанный соломой пол. Клер не осмелилась. Она осталась стоять, напряженно прислушиваясь.
– Возьми сыру! Хлеб без ничего – это не очень вкусно.
– Издеваешься? Невкусно? Мне он вкуснее пирожных!
Клер смотрела, как он ест. Молодой каторжник глотал еду, почти не жуя. Несколько раз поперхнулся, да так, что приходилось переводить дух. Клер дала ему сыр и кусок пирога с вишнями. Он слопал и это, причмокивая от удовольствия. Клер про себя порадовалась, что темнота смягчает некоторые детали: зрелище это было наверняка не из приятных.
Наконец она опустилась рядом с ним на колени и предложила вина.
– Без дураков? – изумился Жан. – Да это настоящий праздник!
Он отпил немного из горлышка, вытер рот рукавом. Ортанс Руа содрогнулась бы от ужаса, увидев такое непотребство.
– Ты наверняка заляпал рубашку, но это не важно, – тихо проговорила Клер, которой не терпелось зажечь свечу.
Теперь он наверняка ее не боится… Клер вспомнила голубые глаза парня, черные ресницы. Она дождаться не могла, когда снова их увидит.
– Наверное, скучно целый день сидеть взаперти? – спросила она.
– Нет. Я спал. Тут тепло, так что я отдыхал, как принц!
Он икнул, поспешно прикрыл рот рукой. Потом вскочил и убежал в темноту. Судя по хрипу и другим звукам, его стошнило.
– Что с тобой?
– Отвяжись!
Клер, слегка обиженная, погладила Соважона. Она никогда не испытывала голода, не знала нужды… Новый, странный звук ее насторожил. Жан плачет? Она тихонько поднялась на ноги и пошла к нему. Парень сидел на корточках, держась за стенку.
– Жан! Не плачь! Тебе нездоровится? Пожалуйста, пойдем отсюда!
Он не двигался с места, и запах тут стоял такой, что Клер невольно отшатнулась.
– Я сбегаю за водой, – прошептала она. – Ничего стыдного в этом нет! Скажи, тебе неудобно передо мной?
Что он ответит, было не важно. Клер догадалась, почему он ее сторонится. Жан чувствовал себя униженным. Она вышла и направилась к реке. В развилке между ветками Базиль держал ведро, которым черпал воду в маленькой заводи. Набрав воды, она вернулась в сарай. Жан все так же цеплялся за стену.
– Дай мне ключ от дома, Жан! Там мы будем в большей безопасности. Ставни закрыты, можно будет зажечь свечу. Не расстраивайся так! Я живу на мельнице, ниже по течению. И моя кузина Бертий – инвалид. В пятнадцать она лишилась родителей: несчастный случай, поезд столкнул с путей их экипаж. Я ее подмываю, хожу с ней в туалет, переношу на спине с места на место. Иди сюда, я помогу тебе умыться!
Даже в темноте было видно, что Жан поднял голову. Как если бы это был брат, Клер схватила его за локоть, заставила встать. Свистнула Соважону, чтобы шел следом.
– Ну вот, теперь у нас будут свет и вода! – объявила она.
Свечка, установленная в горшочке, отбрасывала на стену подвижные тени. Жан отвернулся. Клер взяла кухонное полотенце из шкафа, намочила в ведре.
– Сними, пожалуйста, рубашку! Она грязная, – попросила девушка.
Жан помялся немного, но рубашку снял, все так же молча. Клер подошла, обтерла ему щеки, подбородок, шею. Терла аккуратно, но вид худой груди Жана ее смутил. Он взял у нее из рук салфетку и дальше мылся сам.
– Странная ты девчонка! Это правда, ну, про кузину?
– У меня нет привычки врать. Хотя, если очень нужно… Чтобы прийти сегодня к тебе, пришлось тайком улизнуть из дома. Вчера я вернулась слишком поздно. Так, тебе нужна чистая рубашка…
Клер долго копалась в вещах в спальне у Базиля, но ничего подходящего не нашла. Наконец она решилась заглянуть в деревянный дорожный сундук. Внутри была стопка заплесневевших простыней, под ними – пачка писем, перевязанная лентой, а в самом низу – полотняная блуза, какие носят художники.
«Сгодится!» – подумала она.
Жан, который наблюдал за ней, стоя в дверном проеме, вдруг тихо заговорил:
– В Ла-Куронн жизнь у арестантов собачья. Некоторые сдыхают с голоду. Кормят супом – теплая вода с плавающими сверху листочками репы. Видела бы ты глаза малышни, когда звенит колокол! Набрасываются на ломоть черствого хлеба, макают его в эту жижу. Зимой там просто ад. В спальнях не топят. Земля промерзла, но копать заставляют все равно… Раньше я был в детской колонии на средиземноморском острове[15]15
Речь об острове Леван, входящем в группу Йерских островов.
[Закрыть], близ Йера. Там еще хуже. Десяток самых маленьких умерли от дизентерии: напились гнилой воды. Старшие, те, кто посильнее, ночью творят всякие гадости. Пристают к маленьким, кому лет по восемь, как будто они – девушки…
Клер слушала, замерев от ужаса. Потом встала на ноги, прижимая к груди блузу. В немногих словах Жан обрисовал страшную картину людской жестокости и страданий. Кое-чего она не поняла, к примеру, насчет приставаний к маленьким. Клер родилась на мельнице, никогда не бывала дальше Пюимуайена и росла в беззаботности, балованная отцом и поучаемая матерью. Только романы, которые она жадно прочитывала, чтобы после обсудить с Бертий, подтолкнули ее к размышлениям об огромном окружающем мире, о далеких странах. Недавно она открыла для себя горе и неоправданное насилие. Она вдруг вспомнила старого Моиза и кровь у него на груди. Как его отбросило выстрелом, и стон ужаса, когда пуля его настигла…
– Я не знала, – вздохнула она, бледная как полотно. – Вернее, знала, но очень мало. А если б не Базиль, была б еще глупее. Он часто объясняет мне то, о чем пишут газеты. И о колонии в Ла-Куронн рассказывал тоже. Говорил, что это позор и что настоящих преступников надо искать в гостиных буржуазии, среди разодетых по последней моде!
Жан надел блузу, погладил материю.
– Как тебя зовут?
– Клер!
Он окинул ее восхищенным взглядом. Девушка смутилась.
– Ты очень красивая и смелая. Я видел мало девушек, но иногда случалось. Клер…
Он коснулся ее лба, шеи – не как раньше, смелее. Он желал ее так сильно, до дрожи в теле. Поцеловать в губы, вдохнуть аромат блестящих волос… Наверняка они пахнут даже лучше, чем белый хлеб. Девушка смутилась, отодвинулась.
– Уже очень поздно, – пробормотала она. – Я не могу отвести тебя в пещеру. Жан, ты вполне можешь переночевать тут, у Базиля. Запри за мной дверь на ключ, и никто тебя не найдет. Зато поспишь на настоящей кровати, и у тебя осталось еще немного вина.
Жан преградил ей путь. В руке у Клер был подсвечник, и от рывка горячий воск пролился ей на пальцы.
– Ай! Горячо!
Юноша взял ее руку, осыпал поцелуями.
– Уходи! – задыхаясь, попросил он. – Но дай слово, что придешь еще!
– Конечно приду! Завтра вечером.
На подгибающихся ногах Клер вышла в сарай. Эта внезапная слабость стала ответом на призыв, который девушка прочла в глазах Жана. Немая, страстная мольба… У нее стучало в висках, внизу живота разливалось странное тепло. Клер медленно побрела назад, к мельнице. Соважон следовал за ней по пятам.
Бертий тихо вскрикнула от изумления, когда кузина вошла в комнату. Вложила закладку в книгу и захлопнула ее.
– Клер, что с тобой? Ты знаешь, который теперь час?
Клер пожала плечами и, как была, в одежде, бросилась на кровать.
– Бертий, милая, это было ужасно!
– Он все-таки тебя обидел? Клер, не молчи! Ты такая бледная! А ведь я предупреждала…
– Нет, – шепотом отвечала кузина. – Ничего такого! Просто он так изголодался, бедняга, что после еды его вырвало. А потом он расплакался. Я хотела утешить, но не смогла. Не осмелилась…
По щекам Клер потекли слезы. Бертий прильнула к ней.
– Объясни, пожалуйста! Я ничего не пойму.
– Мне так его жалко!
– И это все? – изумилась Бертий. – Помогай этому парню сколько угодно, но только, пожалуйста, не влюбляйся!
Немного помолчав, Бертий погладила Клер по щеке и продолжала:
– Если ты полюбишь такого, как он, у вас не будет будущего. Жандармы наверняка его разыскивают. Он никогда не сможет жить спокойно. Будь твой Жан работником мельницы, или пастухом, или поденщиком, – все как-нибудь устроилось бы. Родители желают тебе счастья, и им пришлось бы уступить. Но каторжник!..
Клер приподнялась на локте. От слов кузины у нее мурашки побежали по спине.
– Ты слишком все усложняешь, Бертий! Я сочувствую Жану, и это нормально. У него нет семьи, и ему, без сомнения, приходилось терпеть голод и холод. А ты сразу вообразила, что я готова в него влюбиться! Он немного наберется сил и уйдет. Я не влюблена в него, я же совсем его не знаю!
Голос девушки, тихий и звенящий, говорил о совершенно другом. Она заявила, что хочет спать. Бертий шепнула напоследок:
– Видела бы ты свое лицо, когда вошла! Ты была сама не своя – так об этом пишут в романах. Ты вся «преобразилась», моя Клеретт!
Клер не ответила. Закрыв глаза и подложив руку под щеку, она заново переживала упоительные моменты, когда Жан целовал ее пальцы, обожженные горячим воском. И этот его взгляд – пылкий, жадный! Казалось, он вот-вот на нее набросится. Однако Жан сумел взять себя в руки. И она уже по нему скучала. Если б можно было проспать целые сутки, а потом сразу побежать в дом Базиля! У Клер разыгралась фантазия. Она представила себя в объятиях юноши, и как она запрокидывает голову, а он целует ее в шею и губы… Тело ответило приливом приятного тепла, и Клер затрепетала.
«Выходит, Бертий права! Я влюбилась!»
Сердце девушки переполняла радость. Уже много месяцев она всем своим существом ждала чего-то подобного. Думала, что любит Фредерика Жиро, но то была всего лишь приманка, которую уготовила ей мать, чтобы подтолкнуть к выгодному браку. Никогда она не испытывала к наследнику богатейшего поместья в регионе искренних чувств, как и такого ликования, которое охватывало ее, когда Жан рядом.
Клер вздохнула при мысли, что Бертий куда рассудительнее, чем она. Любовь, которая вот-вот поселится в сердце, – ее нужно прогнать, побороть. У Жана на запястье вытатуирован номер, и, невиновный или преступник, после нескольких лет каторги он навсегда останется парией. Но эти несколько дней, которые можно украсть у судьбы… Клер решила, что этого хватит. Каждое мгновение будет праздником, она дала себе слово.
* * *
Клер не шла – летела. Чуть раскинув руки, подняв лицо к звездам, она бежала по влажной траве с почти болезненной надеждой в сердце. Пес с волчьими глазами не отставал. Девушка упивалась своим счастьем: она свободна, ночь принадлежит ей, и каждая частичка ее юного тела трепещет от неведомого прежде восторга.
«Испытывает ли Жан то же, что и я?» – спрашивала она себя.
Едва проснувшись, она пообещала себе, что вечером, как только родители лягут, пойдет к Жану. Часы тянулись бесконечно, несмотря на повседневные хлопоты и приятное общество кузины. Единственное удовольствие – испекла огромный савойский бисквит (еще один рецепт, который она освоила в совершенстве), и только для того, чтобы отнести кусок Жану. С Этьенеттой они сходили в птичник. Яиц в это время года было много, на выпечку хватало. Птичник у матери был богатый: гуси, утки, куры и даже белый павлин – подарок Колена дочке на четырнадцатый день рождения. Домашняя птица в итоге попадала на семейный стол. Ее запекали, тушили в рагу, пускали на запеченные в тесте паштеты.
Зимой Ортанс Руа обязательно запасалась гусиным пухом, к превеликому огорчению дочки. Непростое дело – удерживая между колен живого гуся, выдергивать у него из грудки и брюшка тоненькие перышки, которые после пойдут им всем на перины и подушки. Если приходила помочь соседка, она получала свою долю пера. У Клер потом все руки были исщипанные, потому что гуси вырывались и пускали в ход свои клювы. С забитых гусей Ортанс тоже снимала пух и перья, предварительно обварив тушки в кипятке. Потом перья вырывали и сушили в полотняных мешочках, подвешенных в сушильне рядом с листами бумаги.
Приземистое жилище Базиля темной массой высилось на берегу реки. Клер побежала к двери, бросив на землю садок, который прихватила из дома осторожности ради. Если, на ее несчастье, родители заметят, что ее нет, можно будет сказать, что тайком пошла за улитками. Для них это будет всего лишь легкое ослушание.
«Знали бы они, что я встречаюсь с парнем, к тому же изгоем, сбежавшим из колонии Ла-Куронн!»
Удерживая Соважона за ошейник, она вошла в сарай. Там было очень темно.
– Жан! Жан! – тихо позвала девушка.
Нет ответа… Клер вспомнила, что сама посоветовала ему переночевать в комнате Базиля, запершись из соображений безопасности.
«Ну конечно! Он побоялся выходить!»
Соважон зарычал, оскалился. Клер всмотрелась в темноту, и ей стало страшно.
– Кто здесь?
Она подбежала к двери, которая вела непосредственно в самую большую комнату в доме. Дверная ручка повернулась без усилий – было не заперто.
– Жан! – позвала она, толкая дверь.
Первое, что увидела Клер, – огонь в камине и стоящий на угольях красный эмалированный трехногий чайник. В потертом кресле кто-то сидел, лицом к очагу. Клер присмотрелась к его обуви, руке на подлокотнике. И еще раз позвала:
– Жан?
Ей ответил глуховатый голос:
– Нет, это не Жан! Что ты вообще тут делаешь, Клер?
Базиль встал с кресла и направился к ней. Выглядел он рассерженным. Девушка от неожиданности словно приросла к месту, но Соважон рычал все громче.
– Прикажи псу замолкнуть! И я жду твоих объяснений.
Клер никак не ожидала, что Базиль окажется дома, и под его проницательным, умным взглядом ей стало неловко.
– Так ты вернулся? – пробормотала она, краснея. – Угомонись, Соважон! Это друг!
Базиль не сводил с девушки глаз. Подошел, пальцем приподнял ей подбородок.
– Клер, кого ты поселила в этом доме? На кровати все перевернуто, подушка вспорота, всюду перья… В сундуке с бельем пусто, несколько досок в полу наполовину вырваны! А мои маринованные сливы? Они стояли на полочке, на чердаке. Три банки пустые, на полу пятна сока… Кто это – Жан? Ну же, говори!
Клер хотелось провалиться сквозь землю. Базиль отступил на шаг, внезапно приняв насмешливый вид.
– Ты нашла себе возлюбленного? И вы устроили тут пирушку? Странно, что не убрали за собой. Это на тебя не похоже!
– Базиль, прости, пожалуйста! – забормотала девушка в панике. – Это не то, что ты думаешь! Я все уберу, обещаю!
Клер трепетала от удивления и огорчения. Куда девался Жан? Может, убежал и уже далеко? Она чуть не разрыдалась. Базиль, который хорошо ее знал, заметил, как переменилось лицо девушки, и тоску в ее черных глазах.
– Рассказывай, моя крошка! Вижу, ты впуталась в историю. Входишь в дом, как воровка, с наступлением ночи, и, судя по виду, совесть у тебя неспокойна. Как ты познакомилась с этим Жаном? Если это он перевернул дом вверх дном – плохой выбор, девочка!
Клер колебалась. Про себя она проклинала такой поворот судьбы, которая вернула ей старого друга, при этом отняв Жана. И сама этому удивлялась. Этот парень, совершенно ей чужой, уже много для нее значил.
– Базиль, я все расскажу, только сначала я хочу его разыскать! Это я предложила ему пожить немного в твоем доме, рассказала ему о тебе… И попросила, чтобы, если ты вдруг вернешься, он сказал, что мы с ним в приятельских отношениях. Не понимаю, почему он сбежал! В котором часу ты пришел?
Девушка с огорченным видом посмотрела по сторонам. Базиль указал на корзинку у нее в руках.
– Уж не горлышко ли винной бутылки я вижу? И пахнет сладкой выпечкой. Прости, что испортил вам вечер, моя прелестница! Но на вопрос твой отвечу! Вижу, ты расстроена не на шутку. Я пришел часам к семи, солнце уже садилось. И буквально стоял на пороге, когда мимо прошел Жонас, местный полицейский. Мы перекинулись парой слов, после чего я вошел и увидел весь этот кавардак.
Клер схватилась за стенку. Почему Жан так себя повел? Непонятно! Зачем было отдирать доски на полу? Что он искал? Конечно же деньги! Базиль смотрел на нее и улыбался своей доброй улыбкой.
– Ты уже не сердишься? – тихо спросила девушка. – Кстати, мсье Жиро – отец, а не сын, – позавчера вечером умер. Завтра похороны. У него был сердечный приступ, так говорят в деревне.
– Знаю, моя девочка. Сразу как-то легче стало на душе, и я решил вернуться. Я мог вернуться, раз этот мерзавец больше не дышит с нами одним воздухом! Я не поехал в Париж, Клер, экономии ради. Эти пять месяцев я жил у друга в Ангулеме. Он журналист, и эту новость, как ты можешь догадаться, принес мне он. А еще я узнал, что юный преступник сбежал из детской колонии в Ла-Куронн накануне своего перевода в Кайенну, во Французской Гвинее. Там каторжники живут недолго… Жара, змеи, мошкара, плохое питание – никто долго не выдержит. Так что парень оказался не промах: свой шанс не упустил.
Клер всегда доверяла Базилю, но свой секрет предпочла сохранить. Чтобы он ничего не заподозрил, изобразила любопытство:
– Правда? И что же он сделал, чем заслужил каторгу в Кайенне? Утку украл? Или двухфунтовую булку?
Базиль вернулся в кресло у камина. Теперь он сидел к Клер спиной, и она не видела, что он не на шутку встревожен.
– Он убийца, Клеретт! Подробностей не знаю. Только то, что осужден в возрасте шестнадцати лет за убийство. По совершеннолетию таких отправляют на каторжные работы, в кандалах. И вот теперь этот тип бродит по окрестностям!
Сердце у Клер забилось, как пойманная птичка. Мысли в голове перемешались. Неужели речь о Жане? Она отказывалась в это верить. Нет, конечно! Разве мало из Ла-Куронн сбегает колонистов? Жан не может быть преступником. Девушка настолько разволновалась, что ее затошнило. Соважон тихо заскулил, потому что она сильно дергала его за ошейник.
– Лежать, Соважон! – приказала Клер.
И разжала пальцы. Базиль повернулся и украдкой посмотрел на девушку.
– Из твоего полукровки вырос отличный пес! Сильный, умный. И все-таки ему еще до взрослого расти и расти. Помнишь, как ты принесла его в тот вечер? Мы тогда были счастливее, чем сейчас. Живя в уединении в Ангулеме, я много размышлял о капризах судьбы. Друг, давший мне кров, Артюр Тийяк, живет возле лицея Кондорсе. И из окна я наблюдал, как дети хохочут и дерутся. И почти ощущал запах мела и чернил… Я часто вспоминал вас с отцом. В городе бумага используется на каждом шагу. Конечно, не такого хорошего качества, как ваша, но все эти журналы, тетради, бланки для писем… Я сразу вспоминал свою юную подругу Клер и песню мельницы, которую слышно и здесь. Мне тебя не хватало. И все эти черные мысли…
Клер дала себе слово, что обязательно поговорит с Базилем, в ближайшее время. Ей хотелось узнать правду об их с мадам Жиро отношениях. Но не сейчас… Может, еще есть шанс разыскать Жана?
– Базиль, уже поздно, я пойду! Завтра обязательно помогу тебе навести порядок.
Бывший школьный учитель встал. Морщась, раскурил трубку.
– Ты так и не сказала, кто такой этот Жан, которого ты ищешь, – тихо заметил он. – Ладно, оставим объяснения до завтра. Но вот странность: беглого каторжника тоже зовут Жан, Жан Дюмон. Наверняка совпадение.
– Наверняка! – пробормотала девушка. – Доброй ночи, Базиль! Я убегаю!
Клер развернулась, свистнула Соважону и вышла. Базиль не стал ее окликать. Вздохнул, качая головой:
– Не обернулось бы это бедой…
* * *
Девушка прошла еще с десяток метров и остановилась. Она совершенно растерялась. Где теперь искать Жана? В долине полно укромных мест, и уже черная ночь. Соважон убежал вперед, словно идя по следу. Клер хотела его позвать, но передумала.
«Может, он что-то унюхал?»
Она догнала своего пса, погладила и прошептала:
– Ищи, мой славный Соважон! Ищи хорошенько!
Пес, виляя хвостом, побежал к скалам. Клер – следом, надеясь на чудо.
– Всего лишь раз! – шептала она. – Еще раз его увидеть! Господи, умоляю, сделай так, чтобы я его нашла!
Вслед за псом она поднялась по поросшему травой склону и ощутила аромат, свойственный только этим местам, – смесь запахов вечнозеленого самшита, левкоев и влажного камня. Ей не хотелось думать ни о родителях, ни о Бертий, ни о том, что время бежит неумолимо. Взошла луна, и на фоне белых скал затанцевали синеватые тени. И вдруг на ближайшем дереве кто-то свистнул. Это был древний «дуб влюбленных» – так его прозвали за раскидистую крону и толстые ветки, служившие лесенкой для бесчисленных влюбленных пар, ищущих надежное пристанище.
– Эй, Клер!
Соважон тявкнул, поднял морду. Девушка тоже глянула вверх и позвала:
– Это ты, Жан?
– Я! Залезай скорее!
– Не могу. У меня корзина и котомка. Ты спускайся…
Под шелест листвы молодой каторжник спрыгнул на землю, и вот он уже стоит перед Клер! Искаженное гневом, лицо Жана уже не казалось ей таким привлекательным.
– Я проголодался! Что принесла?
Он потянулся к корзинке. Клер стукнула его по руке.
– Ты страшный грубиян! – все так же шепотом возмутилась она. – Сначала я жду от тебя объяснений! Почему ты перевернул дом Базиля вверх дном? Пытался взломать пол, разлил маринад из-под слив! Я тебе доверилась, а ты… ты меня разочаровал!
Он смотрел на нее и молчал. Клер смутилась.
– Тебе нужны деньги? – спросила она. – Базиль не богат. Он снимает у нас эту старую развалюху за гроши. И почему убежал, ведь я просила, чтобы ты с ним поговорил, представился…
– Заткнись! Все уши прожужжала! – буркнул Жан. – Твой приятель говорил возле дома с другим типом. Я смылся, потому что мне не понравился его голос. И вообще, эти школьные учителя только и знают, что лупить по пальцам линейкой! Уж я знаю, я ходил в школу, чтобы научиться читать и писать. И этих учителишек на дух не переношу!
Заметив горлышко бутылки, он выдернул ее из корзины. Стал жадно пить, прикрыв глаза. Смущенная Клер подала ему сладкий пирог.
– Я испекла его утром, думая о тебе, – сказала она. – Савойский бисквит, с ванилью. Сахар я истолкла в ступке. Хотела сделать тебе приятное, а ты грубишь! Лучше я пойду!
Она повернулась было, однако Жан удержал ее за плечо. Глуповато усмехнувшись, сказал:
– Я про девушек знаю мало. Один парень, Дэдэ[16]16
Уменьшит. от Андрэ.
[Закрыть], говорил, что девушек надо тащить на сеновал и задирать им юбки. Что это им и надо. Скажи, правда?
На Клер вдруг навалилась усталость. Она присела на траву, но так, чтобы остаться в тени дуба.
– Жан, – начала она, – твой Дэдэ – болван. В любом случае я не из таких девушек. Когда я кого-то полюблю, то выйду за него замуж и рожу ему детей. Все остальное – грех. И в ад попасть я не хочу.
Он встал на колени с ней рядом, погладил ее по волосам.
– Ты сама веришь в то, что говоришь? На свете столько людей, которых добрый боженька не должен был наказывать!
Клер встрепенулась, и ей стало неловко. Жан погладил ее по затылку, потом – по шее и, наконец, проник пальцами под шейный платок. Внезапно Клер вспомнились слова Базиля. Она вскочила на ноги. Что, если руки, которые только что к ней прикасались, обагрены кровью невинных?
– Жан, как твоя фамилия?
Парень улегся на бок, подпер голову рукой.
– Зачем тебе? Какой прок? Этой ночью я уйду, потому что тут запахло жареным. Твой Базиль наверняка нажалуется, и приедут жандармы.
Клер с тревогой наблюдала за ним. Как бы ей хотелось переменить ход вещей!
– Твоя фамилия, случайно, не Дюмон?
По тому, как он вздрогнул, по испуганному взгляду она все поняла. Это он! Но Жан стал пылко отрицать очевидное.
– Совсем больная? Никаких Дюмонов не знаю!
В три укуса он проглотил бисквит, чуть ли не давясь. Порывшись в корзине, достал хлеб, сыр и кусок колбасы.
– Дай-ка свою котомку, она мне пригодится! Говорю же, я ухожу!
Клер сдалась. Подала ему сумку. И правда, на что она надеялась? Сегодня он уйдет навсегда. Мало-помалу она начала пятиться. Жан дернулся вперед, схватил ее за щиколотку. Соважон зарычал.
– Смотри, мой пес на тебя уже злится! Пусти меня, Жан! Я принесла тебе кое-что из вещей отца. Переоденься и уходи! Я знаю правду. Ты кого-то убил!
Но он не отпускал Клер. Она попыталась высвободиться, и Жан ухватил ее за другую ногу. Она испугалась уже по-настоящему.
– Отпусти меня, пожалуйста! – взмолилась она. – Мне пора домой!
– Погоди! – мягко проговорил парень, и в тишине голос его прозвучал четко и серьезно. – Никто в жизни не сделал для меня и четверти того, что ты за пару дней. Хочу сказать тебе спасибо, Клер! Я – не убийца, нет. Даже не думай! Прошу, выслушай меня!
Она перестала отбиваться. Прижавшись лбом к ее ноге, Жан завел свой рассказ:
– Маму не помню. Она умерла в родах, я был маленький. Отец – когда мне было одиннадцать. Мы остались вдвоем с братом, которому тогда было девять. Я не мог его бросить. Вдвоем мы бродили по округе. Я искал работу на фермах и на заводах. Но никто не хотел меня брать. Люсьен, мой брат, умирал с голоду. И вот однажды я украл кусок хлеба и бриошь. Жандармы поймали нас в тот же вечер. Отправили сначала на тот остров, что я упоминал, близ Йера. Там был настоящий ад. Но пока Люсьен был со мной, я терпел, не жаловался. И защищал его. Он был красивый мальчик, голубоглазый, как я. Вроде как это у нас от матери. Те ребята, что постарше, «деды», стали цепляться к Люсьену, ну, чтобы сделать его своей «невестой», понимаешь? Но я их не подпускал. А потом на Люсьена положил глаз один из наших надзирателей. Я попытался сказать директору, но за это угодил под палки, потом – в карцер. А этот гад воспользовался моментом и изнасиловал Люсьена. Когда остальные узнали, то сделали моего брата тапеткой, общей «девочкой»! А надзиратель еще надо мной издевался. Люсьен перестал спать, его рвало. Мне удалось выследить этого гада, надзирателя – его звали Дорле, – и я его отмутузил. Я как с цепи сорвался, Клер! Как я злился, как проклинал себя! Я не смог уберечь брата. И меня опять посадили в карцер.
Девушка не шевелилась, потрясенная рассказом. Прощайте, наивность и вера в Божью милость и людскую доброту! До этого момента Клер не представляла, что можно надругаться над мальчиком, но расспрашивать не решилась. Жан, задыхаясь от волнения, продолжал:
