Текст книги "Новые забавы и веселые разговоры"

Автор книги: Маргарита Наваррская

Соавторы: Бонавантюр Деперье,Никола де Труа,Франсуа де Бельфоре,Ноэль дю Файль,Филипп де Виньёль,Франсуа де Россе,Сеньор де Шольер,Жак Ивер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 46 страниц)

Бонавантюр Деперье
Новые забавы и веселые разговоры[99]99
  Книга, очевидно, была написана в 1532–1538 годах, когда автор входил в личный штат Маргариты Наваррской. Издана посмертно в 1558 году. В сборнике было 90 новелл. Во второй половине века (начиная с 1569 года) появилось несколько новых изданий, где число новелл было увеличено до 129. Однако эти дополнительные новеллы, как показали исследователи, не принадлежат Деперье. Впрочем, на протяжении XVI и XVII веков авторство Деперье вообще иногда бралось под сомнение, и книгу приписывали его современникам и друзьям Жаку Пеллетье и Никола Дениао. В настоящее время авторство Деперье относительно 90 «основных» новелл не берется под сомнение. Перевод В. И. Пикова, выпущенный издательством «Académie» в 1936 году, осуществлен по изданию Поля Лакруа: В. Des Рériers. Les Nouvelles Récréations et Joyeux Devis / éd. par P. Lacroix. Paris, 1858.


[Закрыть]

Новелла I
В виде предисловия

Намереваясь доставить вам развлечение и в обществе, и в уединении, и где вам угодно, я приберегал для вас эти веселые рассказики к тому времени, когда будет заключен мир,[100]100
  Имеется в виду завершение одной из войн, которую вел французский король Франциск I в 20-е и 30-е годы XVI в. против германского императора Карла V. Исследователи полагают, что Деперье вел речь о мирных переговорах 1538 г. в Ницце.


[Закрыть] но видя, что дело с переговорами затягивается и что не знают даже, с какого конца за них взяться, я, положившись на милость божию в их благополучном исходе, решил забежать вперед, дабы разбавить ваши печали весельем и дать вам возможность хоть ненадолго забыть о тяжелых временах. Я пришел даже к заключению, что именно теперь самое удобное время преподнести их вам, ибо ведь только больные нуждаются во враче. И заметьте, что, доставляя вам развлечение, я оказываю вам немалую услугу – это самый лучший из всех подарков, какие только посильны для человека. Лучшее житейское правило – bene vivere et laetari.[101]101
  Хорошо жить и веселиться (лат.).


[Закрыть] Может быть, кто-нибудь станет уверять вас, что главное условие счастья – это умение подавлять свой гнев, поменьше говорить, слушаться чужих советов, быть умеренным и приобретать друзей. Что же? И это все очень хорошо. Но сколько бы вы ни ломали себе головы, лучшего правила вы не придумаете: хорошо жить и веселиться. Чрезмерная сдержанность вас изнурит, молчаливость измучит, советы обманут, воздержание иссушит, друзья вас покинут. Да и стоит ли унывать? Не лучше ли веселиться в ожидании радостей, чем горевать о том, что не в нашей власти? – Но как я могу веселиться, когда обстоятельства не позволяют мне этого? – возразит кто-нибудь из вас. Друг мой, постарайтесь свыкнуться с ними, притерпитесь к своему положению, примиритесь со всеми невзгодами и перестаньте горевать о непоправимом, – это только усиливает вашу печаль. Доверьтесь мне, и вам будет хорошо – я на личном опыте убедился, что стофранковой меланхолией нельзя уменьшить долгов даже на сто су. Но довольно этих поучений! Клянусь чревом маленькой рыбешки, смеяться куда лучше! Но чем смеяться? Ртом, носом, подбородком, горлом и всеми нашими пятью органами чувств. Однако все это ничего не стоит, если у вас не будет смеяться сердце, и вот, чтобы развеселить и его, я дарю вам эти шуточные рассказы. А когда придет время, мы заставим вас и серьезно призадуматься. Но как вы думаете, что это за рассказы? Уверяю вас, что в них нет никаких дурных умыслов, никаких насмешек, ничего аллегорического, ничего мистического и фантастического. Не ломайте себе головы над вопросами, как нужно понимать в них то или другое слово, – они не нуждаются ни в каких словарях и ни в каких комментариях. Как вы их поймете, так и понимайте. Раскройте книгу. Не понравится вам один рассказ – берите другой! Найдется на любой вкус, на любую цену, на любую мерку – только не плачьте. Не спрашивайте меня, какого порядка я в них придерживался: что за порядок, когда дело касается смеха? Пусть мне не надоедают также и возражения вроде: «Ах, это сделал другой! – Ах, это было в другом месте! – Я уж про это слышал! – Это было в нашей стране!» Смейтесь только и не рассуждайте, о ком в них говорится – о Готье или о Гаргиле.[102]102
  Имеется в виду действующее лицо популярного средневекового французского фарса Готье-Гаргиль, в народной традиции разделившийся на два персонажа, Готье и Гаргиля.


[Закрыть] Не беспокойтесь также и о том, где что происходило, в Туре ли Беррийском или в Бурже Туренском[103]103
  Намеренная неточность Деперье: Тур был главным городом Турени, а Бурж – Берри.


[Закрыть] – вы будете мучиться из-за пустяков: как годы существуют лишь для того, чтобы подсчитывать расходы, так и названия существуют лишь для того, чтобы порождать всякие пререкания. Предоставим их торгашам и сутягам. Если они будут принимать в них одно за другое – тем хуже для них. Что касается меня, то я не очень разборчив. Я даже умышленно искажал некоторые названия, чтобы вы не вздумали плакать над тем, что я вам рассказываю, – ведь, может быть, я говорю неправду. И какое мне дело до правды, если окажется правдой, что я доставил вам удовольствие? За своими рассказами я не ходил также ни в Константинополь, ни во Флоренцию, ни в Венецию и ни в какие другие дальние места. Неужели для того, чтобы вас позабавить, я не мог воспользоваться теми происшествиями, которые совершаются у нас за порогом, и должен был идти куда-то за тридевять земель? Я одобряю того молодца, который сказал хорошенькой нарядной служанке, пришедшей к нему с посланием от возлюбленной: «Зачем я пойду в Рим? Ведь я могу получить отпущение и здесь». Все рассказы, идущие издалека, прежде чем они успеют дойти до места, либо выдыхаются, как шафран, либо дорожают, как шелковые ткани, либо наполовину пропадают, как пряности, либо, как вина, разбавляются по дороге, либо подмениваются, как драгоценные каменья, и портятся, как и все в мире. Они приходят с тысячами всяких изъянов, и напрасно вы будете возражать мне, что новеллы – не товары и всегда сохраняют свою действительную цену. Но даже если бы это было верно, то я все-таки предпочел бы собирать их вблизи, ибо, приходя издалека, они ничего не выигрывают. Ха-а! Довольно спорить! Смейтесь же, если хотите, иначе вы меня очень рассердите. Дамы и девицы, читайте их смело – вы не встретите в них ничего непристойного. Если же среди вас есть неженки, которые будут бояться встретить в них слишком веселые места, то я им советую дать эти новеллы для пробы сначала своим братьям или кузенам, чтобы не вкусить чересчур много сладкого. «Отметь мне, братец, плохие и поставь над ними крестики». – «Кузен, это хорошая новелла?» – «Да». – «А эта?» – «Тоже». Ах, девочки мои, не верьте им! они вас обманут! Они подсунут вам quid pro quod.[104]104
  Одно вместо другого (лат.).


[Закрыть] Хотите мне верить? Так читайте их все! Читайте! Читайте! Вы очень стыдливы? В таком случае не читайте их. Иначе все тотчас же узнают, что вы предаетесь запретным развлечениям. А сколько найдется дам, которые наберут в рот воды, когда они услышат в них о проделках своих подруг, и будут уверять, что здесь нет правды и наполовину! Но я рад, что если при людях они – опустив глазки и навострив ушки – будут делать вид, будто заняты шитьем или вязаньем, так уж зато вдоволь посмеются промеж собой. Ах, боже мой! Что вы мне говорите вздор – только между вами, дамы, или между вами, девицы! Большая беда! Отчего бы и не посмеяться? Я не верю, что Сократ[105]105
  Сократ (ок. 470–399 до н. э.) – древнегреческий философ; изложение его взглядов сохранилось в трудах его учеников (сам он никаких сочинений не писал). Его имя было очень популярно на всем протяжении Средних веков как синоним мудреца.


[Закрыть] был совершенно бесстрастным человеком. Ни Платон,[106]106
  Платон (427–347 до н. э.) – древнегреческий философ, ученик Сократа. Философия Платона оказала очень сильное влияние на мировоззрение мыслителей эпохи Возрождения.


[Закрыть] ни Ксенофонт[107]107
  Ксенофонт (ок. 430 – ок. 355 до н. э.) – древнегреческий писатель и историк, один из учеников Сократа. Его сочинения были очень популярны в эпоху Возрождения.


[Закрыть] не убедят меня в этом. А если бы это была и правда, то неужели вы думаете, что я стал бы хвалить эту его суровость, неуклюжесть, угрюмость и важность? Я предпочитаю хвалить того нашего современника, который так любил шутить, что его даже прозвали Забавником. Это свойство было для него столь естественным, прирожденным, что даже лежа на смертном одре, он продолжал шутить, и присутствовавшие, как они о нем ни жалели, не могли печалиться. Чтобы ему было теплее, они поставили его скамью к огню возле плиты камина. Когда кто-то спросил его: «Ну, друг мой, где ты чувствуешь боль?», он, едва собрав дыхание, слабым голосом ответил: «Я чувствую боль между скамьей и огнем». Это значило, что он чувствует боль во всем теле. Когда его стали соборовать, он протянул свои совсем ссохшиеся ноги. «А где же у него ноги?» – спросил священник. «Посмотрите на концы моих голеней и найдете!» – «Не шутите, друг, – говорили ему присутствовавшие, – обратитесь душой к богу». – «А что?» – «Вы сегодня отойдете, если на то будет воля божия». – «Я хотел бы погостить у него завтра целый день, – ответил он. «Обратитесь же к нему, и вы будете там». – «А вот, когда я там буду, тогда и обращусь к нему сам». Видали ли вы более наивных и более счастливых людей? Такое счастье велико еще и тем, что оно дается немногим людям.

Новелла II
О трех шутах: Кайете, Трибуле и Полите

Пажи прибили гвоздем ухо Кайета[108]108
  Кайет – шут при дворе короля Франциска I.


[Закрыть] к столбу, и бедный Кайет, боясь, как бы его не оставили в таком положении на всю жизнь, стоял у столба, не произнося ни слова. Какой-то проходивший мимо придворный увидел его в этом секретном совещании со столбом и, тотчас же освободив его, начал у него допытываться, кто это сделал. Тот запел о каких-то дураках.

– Это сделали пажи? – спросил придворный.

– Да, да, это – пажи, – отвечал Кайет.

– И ты можешь указать, кто именно?

– Да, да, могу.

По приказанию государя[109]109
  То есть короля Франциска.


[Закрыть] шталмейстер[110]110
  Шталмейстер – в феодальной Европе – королевский конюший.


[Закрыть] вызвал всех молодцов пажей и в присутствии умника Кайета начал их допрашивать по очереди:

– Поди-ка сюда! Это ты сделал?

Паж отнекивается, как апостол Петр:[111]111
  Намек на евангельский рассказ о том, как ученик Иисуса Петр трижды отрекался от своего учителя (Ев. от Матф., XXVI, 69–75; Ев. от Марка, XIV, 66–72; Ев. от Луки, XXII, 54–62; Ев. от Иоанна, XXVIII, 16–18, 25–27).


[Закрыть]

– Нет, сударь. Это – не я.

– Ты?

– Не я.

– Ты?

– Тоже не я.

Заставьте-ка пажа сознаться, когда дело пахнет кнутом! И стоявший здесь же Кайет тоже ответил по-кайетовски:

– Но это сделал и не я.

Видя, что все они отнекиваются, шталмейстер стал спрашивать Кайета, показывая на них:

– Не этот ли?

– Нет, – отвечает Кайет.

– Может быть, этот?

– Нет.

По мере того как он говорил «нет», шталмейстер отставлял пажей в сторону, и таким образом остался лишь один паж, которому и следовало бы сказать «да», после всех этих правдивых молодых людей, сказавших «нет». Но и этот ответил то же, что другие:

– Нет, сударь. Я там не был.

Присутствовавшему при этих допросах Кайету пришло в голову, что и его должны спросить, не он ли это сделал, ибо он уже забыл, что речь шла об его ухе. Увидев, что он остался один, он заявил:

– И я там тоже не был.

И снова отправился проказничать с пажами, чтобы они прибили к какому-нибудь столбу и другое его ухо.

* * *

При въезде в Руан Трибуле[112]112
  Трибуле (ум. ок. 1528) – известный шут при дворах королей Людовика XII и Франциска I.


[Закрыть] был послан вперед с кличем «Едут!» и очень гордился тем, что сидел в своем лучшем праздничном колпаке на коне, покрытом попоной его цветов. Он пришпоривал коня, гнал, торопил. С ним же ехал приставленный к нему дядька.[113]113
  Дядька – воспитатель королевских шутов; такая должность, по-видимому, действительно существовала при французском дворе.


[Закрыть] Бедный дядька! Ты плохо исполнял свое дело: у тебя была достаточная причина предоставить Трибуле самому себе.

– Остановишься ли ты, мерзавец? – кричал ему дядька. – Попадись ты мне только!.. Стой!

Трибуле, боясь, что дядька его побьет (что уже случалось неоднократно), хотел остановить коня, но конь вел себя так, как ему следовало, ибо Трибуле изо всех сил колол его шпорами, поднимал и дергал за уздцы. Наконец конь поскакал.

– Остановишься ли ты, негодяй, – кричал ему дядька.

– Кровь господня! Что это sa негодная лошадь! – сказал Трибуле (клялся он не хуже других), – я колю ее шпорами изо всех сил, а она не хочет останавливаться.

Ведь вы не будете возражать, что природа хотела пошалить, создавая такие милые человеческие экземпляры? Они были бы счастливцами, если бы были такими забавниками не по великой своей глупости, которая мешает им видеть свое счастье. Это, пожалуй, самое большое несчастье.

* * *

Был еще один шут по имени Полит.[114]114
  Полит. – Имя этого шута не фигурирует в документах эпохи; ученые предполагают, что он состоял не при королевском дворе. Рассказанная о нем история имеет аналогию в новелле 99 «Ста новых новелл».


[Закрыть] Он жил у одного аббата в Бургейле.[115]115
  Бургейль – небольшой городок в Турени, в центре Франции.


[Закрыть] В один прекрасный день, утро или вечер, – не могу вам точно сказать, в какое время, – у аббата лежала на ложе одна смазливенькая резвая бабенка, а возле нее и сам аббат. Полит, увидя его в постели, просунул между ножками кровати руку и, нащупав под одеялом ногу, начал расспрашивать аббата!

– Монах, чья это нога?

– Моя, – ответил аббат.

– А это?

– И эта тоже моя.

Отодвинув в сторону найденные ноги и придержав их одной рукой, он нащупал другой рукой еще ногу и спросил:

– А это чья же?

– Моя, – ответил аббат.

– Неужели? – воскликнул Полит. – А эта?

– Ступай, ступай, дурак, – сказал аббат, – и эта тоже моя!

– Ко всем чертям этого монаха! – вскричал Полит, – у него, как у лошади, четыре ноги.

Ну, можете ли вы после этого сказать, что он не был дураком первого сорта! Но Трибуле и Кайет были дураками на все двадцать пять каратов,[116]116
  То есть абсолютнейшими дураками (золото высшей пробы определялось в двадцать четыре карата).


[Закрыть] тогда как для этого вполне достаточно и двадцати четырех.

Итак, мы начинаем с дураков. Но кого можно назвать дураком? Можете назвать первым меня за мои рассказы, а я назову вторым дураком вас, за то, что вы меня слушаете, третьим – того, четвертым – другого. Да и кто не дурак? Всех их не перечтешь. Оставим же их на время и поищем умников. Подвиньте-ка поближе свет – я что-то ничего не вижу.

Новелла III
О том, как один певчий, бас церкви святого Илария в Пиаты, сравнил каноников с их похлебкой

В церкви святого Илария в Пуатье служил когда-то один певчий, бас, хороший парень и мастер выпить (на это подобные люди – мастера), за что каноники охотно приглашали его на свои обеды и ужины. Видя их расположение к себе, этот певчий решил, что никто из них не будет возражать против представления его к награде, и начал заговаривать то с одним, то с другим:

– Вам известно, сударь, сколько времени я здесь служу? Пора бы уже меня представить к награде. Прошу вас, замолвите обо мне словечко в совете. Мне немного и нужно. У вас у всех такие большие доходы, а я буду довольствоваться самым малым.

Его просьбу внимательно и охотно выслушивали, и каждый из них порознь, находя ее разумной, давал ему хороший ответ;

– Если совет не сочтет возможным вознаградить тебя, – говорили они ему, – то мы уделим тебе что-нибудь из своих доходов.

Словом, до совета и после совета, куда он приходил всякий раз напоминать о своей просьбе, они говорили ему в один голос:

– Подожди немного. Совет тебя не забудет, Ты получишь первое, что освободится.

Но всякий раз, когда об этом поднимался вопрос, у них отыскивались какие-нибудь препятствия: то бенефиция[117]117
  Бенефиция – доход, связанный с заниманием какой-либо церковной должности.


[Закрыть] была для него слишком велика, хотя до этого времени кто-нибудь из них и владел ею, то слишком мала для его заслуг, то им казалось необходимым наделить ею кого-нибудь из племянников своих братьев, и они по-прежнему продолжали сулить ему первую освободившуюся бенефицию. Этими обещаниями они и водили его за нос, время шло, а он оставался ни с чем.

Между тем ему постоянно приходилось тратить свои небольшие средства на приношения наиболее влиятельным членам совета. Он покупал для них на старом рынке или в мелочной лавке свежие фрукты, цыплят, голубей, куропаток, – смотря по сезону, и уверял их, что все это для него ничего не стоит. Они же ни от чего не отказывались. Увидев, наконец, что толку от этого никакого нет, что он напрасно только теряет время, деньги и труд, он решил больше к ним не приставать, а показать им, что он о них думает. Для этой цели он стал копить пять или шесть экю, а так как для этого требовалось некоторое время, то пока он внимательно к ним приглядывался, стараясь быть е ними как можно сдержаннее. Когда настала пора привести решение в исполнение, он отправился к самым видным из них и упросил каждого из них в отдельности удостоить его честью прийти к нему в будущее воскресенье на обед. За девять или десять лет своей службы у них он-де должен по крайней мере хоть раз угостить их обедом, и если он не сумеет принять так, как подобает их званию, то, по крайней мере, постарается принять их насколько возможно для него лучше. Эти приглашения, высказанные им в весьма почтительной форме, были приняты, и приглашенные дали обещание прийти, хотя и не были столь беспечны, чтобы в назначенный день не отдать у себя дома обычных распоряжений по кухне, ибо они не были уверены, что певчий, более славившийся своим голосом, чем кухней, сумеет их хорошо угостить. К назначенному часу они послали свои кушанья к певчему. Певчий же говорил приносившим их слугам:

– Что вы, милые! Ваши господа хотят меня обидеть? Неужели они думают, что я не сумею их угостить? Зачем они это присылают?

Однако он принимал все, что те приносили, и сливал в один большой котел, нарочно поставленный для этого на кухне. Наконец явились и сами гости и заняли за столом места по своим недостоинствам. В начале обеда певчий подал им то самое кушанье, которое у него находилось в большом котле, а что это была за похлебка – известно только одному богу, так как один из гостей послал ему каплуна с пореем, другой – с шафраном, один – говядину с брюквой, другой – цыпленка с зеленью, третий – вареного цыпленка, четвертый – жареного. Никто из гостей не отважился есть» ту диковинную стряпню, и все стали ждать, когда им подадут их собственные кушанья, не догадываясь о том, что они у них под носом. А наш певчий делал вид, что он занят приготовлениями, – то приходил, то уходил и все время зорко присматривался к поведению гостей за столом. Увидя, наконец, что приготовления тянутся слишком долго, они не выдержали.

– Бас, убери этот суп и подай нам то, что мы тебе послали, – сказали они.

– Да это и есть ваш суп, – ответил бас.

– Наш? Не может быть!

– Сущая правда! Вот ваша брюква! – сказал он одному. – Вот ваша капуста – другому. – Ваш порей! – третьему.

Тут только они начали распознавать свои кушанья и переглянулись между собою.

– В самом деле! – воскликнули они, – он слил все в одно место! Так-то ты, бас, угощаешь своих каноников!

– И черт нас дернул пойти к нему, – сказал один из гостей. – Ведь говорил же я, что этот дурень нас обманет! У меня сегодня такой суп, какого не бывало за весь год!

– И я, – заявил другой, – заказал сегодня такой хороший обед! Даже думал, не лучше ли пообедать у себя дома?

Выслушав их упреки, бас обратился к ним со следующими словами:

– Господа, если ваши кушанья были так хороши, то почему они так скоро испортились? Ведь я их хорошо закрыл и поставил к огню. Мне кажется, что лучше и нельзя было сделать.

– Вот тебе на! – ответили они. – Да кто тебе велел сливать их в одно место? Разве ты не понимаешь, что так они никуда не годятся?

– Но разве то, что хорошо порознь, может быть плохо вместе? – возразил певчий. – Впрочем, я с вами согласен. Не похож ли этот суп на вас, господа? Если взять вас по отдельности, то все вы – на редкость хорошие люди. Вы сулите и горы, и долы и на словах готовы обогатить всякого. Но, собравшись вместе на совет, вы становитесь очень похожими на ваш суп.

Тут только они и сообразили, к чему он клонит речь.

– Вот оно что! – сказали они. – Так ты для этого нас к себе и приглашал? А ведь ты прав! Однако же мы ведь все-таки пообедаем?

– Разумеется, – ответил он, – и как нельзя лучше.

И певчий подал гостям все, что сам для них наготовил. Те отлично пообедали и разошлись весьма довольные. После этого обеда они уже все вместе решили представить его к награде, что и исполнили. Таким образом, его проделка с похлебкой оказалась полезнее, чем все его прежние просьбы и приставания.

Новелла V
Про тех сестер-невест, которые дали своим женихам в первую брачную ночь умный ответ

В провинции Анжу жил когда-то один дворянин, который был и богат и знатен, да вот только немного больше, чем следует, падок на увеселения. У него были три прелестные, обворожительные дочери в возрасте, когда уже самая младшая ждала битвы один на один. Они рано остались без матери. Не будучи еще стариком, отец продолжал держаться своих прежних добрых обычаев: собирал в своем доме всякие веселые сборища, устраивал балы и задавал пиры. А так как был он от природы человеком снисходительным и легкомысленным и не очень заботился о своих домашних делах, то его дочери могли совершенно свободно забавляться с молодыми дворянами, которые обычно беседуют с девицами не о вздорожании хлеба и не о политике. Кроме того, отец, как и все люди, не чуждался любовных забав, и это давало его дочерям право позволять влюбляться в себя, а также и любить самим, ибо, имея доброе сердце и гордясь своим благородным происхождением, они считали неблагородным и невежливым позволять любить себя и не отвечать тем же. А посему, ежедневно и ежечасно преследуемые вздохами и ласками, они сжалились над своими поклонниками и начали с ними забавляться в уединенных местах. Этими забавами они так увлеклись, что вскоре обнаружили их последствия. Старшая, самая зрелая и бойкая, недоглядела, как у нее начал пухнуть живот, и, спохватившись, когда уже было поздно, изрядно струхнула, ибо не знала, каким образом удержать это в тайне. Ведь это случилось в доме, где нет маменек, следящих за тем, чтобы их дочери не попадали в такую беду, и уж на худой конец умеющих устранять неприятные последствия подобных случайностей. И вот дочь, не зная, у кого попросить совета и не смея удалиться из общества без позволения отца, была вынуждена поведать ему о своем горе.

Услышав эту новость, отец сначала опечалился, но так как он принадлежал к разряду тех счастливцев, которые но принимают огорчения слишком близко к сердцу, то скоро успокоился. По правде говоря, терзаться несчастьем после того, как оно уже случилось, не значит ли его усугублять? Под предлогом болезни он немедленно отправил старшую дочь за несколько миль от дома к одной из своих теток (врачи-де сказали, что ей полезно переменить воздух) – пусть погостит у ней, пока не выйдут ножки. Но одно счастье всегда влечет за собой другое, и в то время когда старшая заканчивала свои дела, средняя начинала. Может быть, бог наказал ее за то, что она подсмеивалась над старшей сестрой. Словом, и у нее потяжелело на сердце, то бишь во чреве, и отец тоже узнал об этом.

– Ну и слава богу! – сказал он. – Пусть человеческий род умножается. И мы ведь тоже когда-то родились.

А затем он отправился к младшей дочери, заподозрив и ее. Та еще не была беременной, хотя и исполняла свой долг, как умела.

– Ну, а у тебя, дочь моя, как дела? Не идешь ли ты по стопам старших сестер?

Дочь, будучи еще очень молода, не могла сдержать румянца, и отец решил, что его подозрения подтвердились.

– Ну что ж? – сказал он. – Пусть бог пошлет тебе счастья и избавит нас от худшей беды!

Однако же приспело время придумать какой-нибудь выход из этого неприятного положения, и он понял, что самый лучший выход – это выдать дочерей как можно скорее замуж. Но он понял также, что это не так уж просто, ибо выдать их за соседей было невозможно – об этом происшествии соседи уже знали или, по крайней мере, догадывались. С другой стороны, женить на них виновников было гоже нельзя, потому что ведь возможно, что в этом деле участвовало не по одному лиходею, а больше: может быть, один мастерил ножки, другой – ушки, а кто-нибудь третий – носик. Чего не бывает на свете? А если у каждой из них и было по одному, то все равно; мужчина неохотно женится на девушке, которая положила ему в печь каравай. Поэтому отец решил поискать женихов где-нибудь в стороне, и так как весельчакам и хлебосолам всегда везет, то его поиски скоро увенчались успехом. Посчастливилось ему в Бретани, где он был хорошо известен как человек знатный и владелец имений, находившихся неподалеку от Нанта, которые ему и послужили предлогом для поездки в эти края. По приезде туда он сам и через своих посредников объявил, что выдает замуж дочерей. Бретонцы скоро отозвались, и ему осталось лишь сделать выбор. Кроме того, он сошелся с одним богатым дворянином, у которого было трое рослых молодцов-сыновей, мастерски танцевавших паспье и триори,[118]118
  …паспье и триори… – старинные бретонские танцы.


[Закрыть] отличных борцов, не боявшихся схватиться с любым силачом. Наш дворянин весьма обрадовался этой находке и, поелику дело у него было спешное, немедля условился с отцом и его тремя сыновьями, что они возьмут его трех дочерей и даже свадьбу сыграют одновременно, то есть женятся все в один день. С этой целью все три брата после недолгих сборов простились с родным домом и вместе со своим будущим тестем отправились в Анжу. Все они оказались довольно сговорчивыми, ибо хотя и были бретонцы, но не из Нижней Бретании, и отлично управлялись с теми бретонками,[119]119
  Эта шутка основана на одинаковом написании и произношении старого названия жительниц Бретани, длинной шпаги и кокетливых женщин (bretes).


[Закрыть] которые, говорят, довольно покладисты (не на войне). Приехав к нашему дворянину, они принялись разглядывать своих невест и убедились, что все они красавицы, все резвые, веселые и вдобавок умницы. Свадьба была решена, все было приготовлено, и епископу было уплачено за оглашение[120]120
  В феодальной Франции разрешение на заключение брака выдавал епископ (или помогающий ему викарий); перед бракосочетанием полагалось делать в церкви «оглашение», то есть объявление о предстоящем браке, дабы можно было заранее отменить церемонию, если бы она вдруг оказалась незаконной (если кто-то из брачующихся уже состоял в браке и т. д.).


[Закрыть] и за скамьи. Накануне свадьбы отец позвал к себе всех трех дочерей.

– Подите-ка сюда! – сказал он. – Все вы знаете, какую вы сделали ошибку и сколько доставили мне хлопот. Если бы я был строгим отцом, я отказался бы признавать вас своими дочерьми и лишил бы вас прав на мои владения. Но я решил, что лучше принять на себя один раз заботы и поправить дело, нежели причинять вам горе и жалеть о вашем глупом поступке всю жизнь. Я привез вам сюда по мужу. Постарайтесь оказать им хороший прием, не робейте, и вы не пропадете. Если они что-нибудь заметят – черт с ними! Зачем сюда приехали? За ними пришлось съездить. Когда ваше дело устроится, вы ведь не будете с ними церемониться, не так ли?

Все три дочери улыбнулись и ответили:

– Именно так.

– Прекрасно, – сказал отец, – вы еще перед ними ни в чем не провинились, но если вы в будущем не сумеете вести себя как следует, то ко мне больше не обращайтесь. Зарубите себе это на носу. Я же обещаю вам забыть ваши прошлые ошибки, а чтобы вы были смелее, я прибавлю еще двести экю той, кто из вас сумеет лучше всех ответить своему жениху в первую ночь.

После этого прекрасного напутствия он отправился почивать, дочери – тоже. Они стали думать про себя, какие слова им следует сказать в эту ночь сражения, чтобы заслужить эти двести экю, и решили наконец положиться на бога, надеясь, что он не откажет им в нужный момент в своей милости. На другой день состоялись свадьбы. Ели, пили, танцевали – чего еще больше? По окончании бала все три девы легли со своими женихами в постели. Жених самой старшей, лаская ее, ощупал у ней живот и обнаружил на нем небольшую складку. Он догадался, что его надули.

– Ого! – сказал он. – Птички-то уже вылетели!

А невеста, весьма довольная, ответила!

– Ступайте сами в гнездо.

Такова одна! Жених второй сестры, гладя ее, нашел, что живот у нее несколько кругловат.

– Как? – сказал он. – Амбар уже полнехонек?

– Постучите в дверь, впущу, – ответила невеста.

Вот уже и две! Жених третьей сестры, забавляясь с нею, скоро понял, что он не первый.

– Дорожка проторена! – сказал он.

– Зато не заблудитесь! – ответила младшая.

Вот и все три! Ночь прошла. На другой день они пришли к отцу и поочередно доложили ему обо всем происшедшем. Queritur,[121]121
  Спрашивается (лат.).


[Закрыть] которой из них отец должен был отдать обещанные двести экю? Подумайте. Мне кажется, вы согласитесь со мною, что они должны были либо поделить их между собою, либо получить каждая по двести экю, propter mille raticnes, quarum ego dicam tantum unam brevita-tis causa,[122]122
  По тысяче причин, из которых я укажу ради краткости только одну (лат.).


[Закрыть] ибо все они показали свое усердие, а всякое усердие подтверждается делом, ergo in tantum consequentia est in Barbara[123]123
  Следовательно, умозаключая по Барбара (лат.). Барбара – общеутвердительный силлогизм в формальной логике.


[Закрыть] и так далее. Кстати, если вы не рассердитесь, я задам вам по этому поводу вопрос: что вы считаете лучше – получить рога до брака или после брака? Не торопитесь с ответом, что до брака лучше, чем после брака, ибо вы понимаете, какое это редкое удовольствие жениться на девственнице. Ведь если она наставит вам рога после свадьбы, то это удовольствие (я говорю не о рогах, а о том, что она досталась вам девственницей) навсегда останется за вами. Помимо того, она доставит вам всякие протекции и выгоды. Об этом весьма хорошо сказано в «Пантагрюэле».[124]124
  Деперье имеет в виду следующее место ив «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле (кн. III, гл. XXVIII): «Если ты окажешься рогоносцем, ergo жена твоя будет красива; ergo она будет с тобой хорошо обходиться; ergo у тебя будет много друзей; ergo ты спасешь свою душу» (слова брата Жана, обращенные к Панургу).


[Закрыть] Впрочем, не хочу затевать здесь споров и предоставляю вам подумать об этом на досуге, а вы мне после изложите свои мнения.