Текст книги "Восхождение свободы (СИ)"

Автор книги: Маргарита Кабакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

========== I В бараке ==========

В небесах сверкнули сквозь чёрные тучи первые звёзды, горизонт

алел, но в вышине уже смеркалось. Из зарослей доносилось

стрекотание сверчков. Было слышно, как гудят автомобили на мосту.

Ветер колыхал листья пальм и рекламные баннеры. Мимо проехала

машина, унося за собой громкую музыку. Солнце уже почти скрылось,

прохожих на улице практически не было. Где-то вдали залаяла бездомная

собака. Через несколько минут раздался чей-то пронзительный крик.

Это был бессвязный неразборчивый ропот темноты, который порой

можно услышать из открытого окна.

Дверь ресторана распахнулась. На улицу вышла женщина, и имя

ей было Мерседес. Она когда-то была женой столяра Хосе Торреса, но

теперь стала нищей вдовой. В один скорбный день на заготовке,

которую Хосе строгал, оказался сучок, поэтому она вырвалась из его

рук и его правая кисть попала в ножевой вал строгального станка.

Вскоре после этого Хосе умер от заражения крови. Так Мерседес

осталась одна с трёхмесячным сыном Элизио на руках. Она была

вынуждена переселиться из гостиницы в жалкий барак и устроиться

официанткой, чтобы зарабатывать на жизнь себе и сыну, а её мать

Анита, пока Мерседес была на работе, присматривала за ребёнком. Так

и жили они на гроши, пока с Мерседес не случилось ещё одно несчастье,

– хозяйка ресторана, Ирене Николо, уволила её из-за ложных слухов,

обвинив в любовной связи со своим мужем.

Марио Николо, высокий, смуглый и черноволосый мужчина, был

намного старше своей жены. У него был открытый морщинистый лоб,

жёсткие черты лица, прямой нос, кустистые брови, узкие глаза. Он часто

улыбался, но зачастую улыбка эта была лукавой. Марио курил.

Постоянно курил. Его любимым сортом были сигары «Голд Вирджиния».

Именно он предложил своей жене сделать в ресторане место для

курения. Другой страстью Марио, помимо курения, была игра в карты, в

которой ему не было равных. Марио был человеком военным, а где

армия, там и азарт, но, несмотря на армейские привычки, он никогда не

изменял своей супруге. Предложение он сделал ей, когда уже ушёл в

отставку по причине синусита, приобретённого после сильной болезни.

Он ещё мог вернуться на службу, но случай на тёмной аллее лишил его

этого шанса. Однажды, когда Марио возвращался домой с

праздничного гуляния, на него напал грабитель и разбил ему нос.

Болезнь усилилась, и о службе пришлось забыть.

Была у Ирене и сестра. Звали её Алита Ньето. Замужем она не

была, носила девичью фамилию. Это была светлолицая чернокудрая

сеньорита с большими карими глазами и алыми как роза, губами.

Стройная и высокая Алита была совсем не похожа на Ирене,

коренастую, с круглым лицом, пухлыми щеками и узкими глазами.

Несмотря на внешнее несходство, сёстры были очень близки и с детства

связаны крепкими родственными узами.

Когда в жизни Ирене появился Марио, между сёстрами стала

расти невидимая пропасть. Алита безумно влюбилась в него, воспылала

пылкими чувствами, словно Изольда, выпившая волшебный напиток, но,

когда она призналась Марио в чувствах, он не ответил ей взаимностью.

Марио был влюблен в Ирене, и вскоре они поженились. Сестра в это

время находилась в отъезде и о свадьбе ничего не знала, ведь Ирене

даже не предупредила её. Безумная одержимость, как известно,

порождает безумную ненависть. Вернувшись из поездки, Алита затаила

смертельную обиду на сестру и решила отомстить тихо, не подавая виду.

В один прекрасный день она заявила, что Марио изменяет Ирене с

официанткой.

– Да, Ирене! Я слышала, как этот мерзавец называл эту официантку дорогой и говорил: «Когда жены не будет дома, мы

отлично проведём ночь!»

Ирене долго колебалась, но всё-таки решила, что не может не

поверить сестре по крови, окончательно порвала отношения с Марио

Николо, а ни в чём не повинную Мерседес уволила с работы. В итоге

крайней оказалась именно простая официантка, нищенка из трущоб.

С этой новостью сеньора Торрес шла домой, полная отчаяния.

– Нужно найти работу!… Нужно найти работу, – думала Мерседес.

– Может, снова попробовать устроиться в кафе «Асфодель?»

Добираться туда далеко, но придётся немного потерпеть. Пусть мне уже

отказали, стоит попытаться во второй раз.

Мерседес не заметила, как совсем стемнело. Крик, ранее

прорезавший тишину, повторился. Ветер, от которого крыши и так

шатались, подул ещё сильнее, дождь хлынул потоком. Мерседес

натянула серую шаль на голову, но её бежевое потёртое платье всё

равно намокло. В башмаки набралась вода. Из переулка доносился

несвязный бред, и чем дальше Мерседес шла, тем громче он слышался.

Она вздрогнула, но продолжила идти, ибо иного пути не было. Под

деревом показалась знакомая деревянная скамейка. На ней сидел

пьяница, махал бутылкой и беспокойно пересаживался с места на место.

– Допился до горячки! Уже бесы ему мерещатся! – подумалось

Мерседес. Она пошла дальше. Её чёрные кудри стали влажными, всё

тело промокло, ветер дул по ногам, и это было крайне неприятно.

– Осталось совсем немного, –повторяла женщина в своих мыслях.

– Какая же несправедливость! Какая несправедливость! Почему?

Почему? Почему?

Мерседес постаралась ускорить темп, из-за слякоти поскользнулась и чуть не упала в лужу.

– Что будет с Элизио? – подумалось ей. – Что же теперь будет с

моим единственным сыном? Нужно как-то зарабатывать на хлеб. Как я

расскажу всё маме? Она не выдержит этого. Я не должна ей об этом

говорить. Пусть думает, что всё осталось так, как и было.

Мерседес закашлялась. Она ужасно устала, хотя не прошла ещё и

половины пути. Тут Мерседес заметила огонь. Присмотревшись, она

поняла, что это козырёк заброшенного дома. Ночью на улицах Сантьяго

было опасно, особенно в трущобах, но продрогшая от ливня Мерседес,

уже ни о чём не думая, бросилась к огню. Огонь был разведён в

железной бочке. Женщина подошла к нему. Капли уже не резали её,

только бойко стучали по козырьку. Около бочки грелись два подростка,

мальчик и девочка. У девочки были грязные растрёпанные чёрные

волосы, голову прикрывала восьмиклинка, на плечи был накинут

драный пиджак. Мальчик был в серых лохмотьях.

– Дети, не пугайтесь. Где ваши отец и мать? – спросила Мерседес,

осторожно подходя к ним.

– Нет у нас никаких матерей! – ответил мальчик и закрыл собою

девочку. К горлу женщины подступил комок боли, на глазах выступили

слёзы. Она достала из мешка хлеб.

– Возьми, – Мерседес протянула мальчику несколько кусков

хлеба. Мальчик только хотел взять их, как девочка внезапно

встрепенулась, подобно дикой птице, вырвала у него из рук хлеб и стала

есть.

– Она очень голодна, – пояснил юнец.

Мерседес решила, что будет неудобно задерживаться, и

поспешила в путь. Перед её глазами до сих пор стояло прошлое. Всё, что произошло, теперь воспринималось по-другому. Мысли в основном

были одни и те же: за что её уволили и как прокормить сына. К голове

подступал жар, кожа покрылась мурашками. Наконец Мерседес

добралась до дому, вошла, вся промокшая до нитки, и, ничего не сказав

матери, упала на койку.

Мать, кинув на неё неодобрительный взгляд, подошла и стала

снимать с ног дочери ботинки.

– Сеньора Николо, почему так? – стала шептать Мерседес в бреду.

– Сеньора, за что вы меня уволили?… Я не сделала ничего плохого…

Мать вздрогнула. Ребёнок внезапно заплакал. Мерседес тут же

побежала успокаивать его.

– Тихо-тихо! Мой маленький! – стала приговаривать она. – Вдаль

уходят каравеллы! Соловья безмолвна трель! Дремлят снежные

сиерры! Спи и ты, усни скорей!

Постепенно малыш успокоился и стал засыпать. Тогда мать

вернулась к дочери. Она положила ей на голову мокрый платок и стала

махать над ней одеялом – большим коричневым потёртым лоскутом.

– Сеньора! Почему вы так сделали? Почему? Николо, у меня сын!…

В бреду мысли Мерседес путались, заставляя мать вздрагивать.

Температура никак не сбивалась, а лекарств не было. Приходилось

ждать естественного конца болезни. Мерседес беспокойно

переворачивалась с боку на бок, заставляя старую койку скрипеть.

– Мерседес уволили! – подумала мать. – Как такое могло

случиться? Она ведь всегда добросовестно выполняла свою работу. Как

же так?

– Не переживай, – сказала Анита дочери, достала из-под койки

газовую плитку и поставила туда чёрный от гари чайник. – Сейчас я разогрею воды и дам тебе хлеба. Мерседес долго знобило, она

дрожала, её сердце громко стучало. Мать всю ночь дежурила над ней. В

восьмом часу утра Мерседес стало лучше, она проснулась и позвала

мать.

Анита спала, сидя на стуле и положив голову на стол. Услышав

слова дочери, она проснулась и спросила:

– Как ты?

– Мне вроде лучше.

– Скажи мне, родная, почему тебя уволили?

– Откуда ты знаешь об этом?!

– В бреду ты говорила что-то, но я не поняла. Я боюсь за тебя.

Мерседес вздрогнула и, глубоко вздохнув, стала рассказывать,

как было дело, стараясь смотреть в глаза матери, а не на чёрные стены

барака.

– Владелица уволила меня, потому что подумала, что у меня

отношения с её мужем, – она говорила эти слова спокойно, хотя сердце

её стучало, как барабанная дробь.

Всего мгновение Мерседес сидела на стуле неподвижно,

оглядываясь по сторонам, затем всхлипнула, не удержавшись, и,

наконец, залилась слезами, закрыв лицо руками. На её лбу появилась

складка, щёки покраснели. Она рыдала, скаля зубы, как рыдает вдова у

гроба.

– «Асфодель» находится далеко! И не факт, что меня возьмут туда

на работу! Я туда уже пробовала устраиваться! Меня так и не взяли, мол,

у них все места уже зарегистрированы!

– Возьми себя в руки, Мерседес! – сказала мать, чуть не плача, и стала утешать дочь. – Что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо.

– Мне еще сына растить! – крикнула молодая женщина. – Мой

Элизио умрёт от голода, если я не найду работу! Только нашла работу!

Не успела даже немного поработать, как работы уже и нет! Как

несправедливо! Я не лезла в их отношения, но страдаю почему-то

больше всех я! Что бы не делала я, всё равно всё рушится прямо на моих

глазах! За что?! Неужели я заслужила этого?! Сама я как-нибудь выжила

бы, но ты и Элизио!… Что теперь с нами будет?!

– Мы всё стерпим, дочь. Не переживай!

– Сколько можно уже терпеть?! Почему судьба так жестока?!

Элизио так мало ест! Совсем отощал! – ответила Мерседес и

продолжила плакать.

========== II «Дай мне руку» ==========

С тех пор прошло восемнадцать лет. Элизио Торрес стал

взрослым. Он был смуглолиц, худощав и высок, с греческим профилем.

Его тёмные, как ночное небо, глаза смотрели всегда открыто. Голову

венчали чёрные кудри, такие же, как у матери.

Как только возраст позволил, Элизио тут же устроился на завод

чернорабочим. Трудиться приходилось много, времени на отдых не

хватало, да о нём и речи не могло идти, ведь нужно было кормить

семью.

Однажды Элизио вернулся с производства и, достав из мешка

буханку чёрного хлеба, сказал матери и бабушке Аните:

– Я купил продукты.

– Проходи, садись, – отвечала мать. – Я нагрела воду и сварила

бобы.

– Благодарю, мама, но я уже поужинал в столовой, – ответил

Элизио. Он лгал.

– Ты точно не будешь? – спросила бабушка у внука.

– Нет, правда. Я не голоден, – ответил Элизио, прошёл в конец

комнаты и сел на ветхий стул в углу рядом с рваной синей занавеской.

Из этого угла была видна вся маленькая комната, в которой жила его

семья. Стены были чёрными, как уголь, в противоположном углу стояла

койка, над которой висело распятие. Напротив этой койки разместилась

ещё одна точно такая же. Недалеко от стула под окном находилась третья койка и тумбочка, в которой раньше хранил свои вещи

покойный Хосе Торрес. Теперь там лежали вещи его сына. Элизио

прятал в ней книги, полученные от знакомых. Он знал, что там их никто

не найдет. Он осторожно доставал их, задёргивал занавеску и так мог

сидеть довольно долго за чтением. В этот раз Элизио закончил читать

книгу по марксистской философии и принялся читать о Петрарке.

Чтение не только давало знания простому человеку из

пролетарской семьи, но и отвлекало его от желания поесть. Элизио

ужасно боялся, что его близким будет не хватать пищи, и твёрдо решил,

что будет есть только в определенные дни недели, чтобы не доставлять

семье лишних расходов.

Так однажды он шёл вдоль трассы. На его

состояние повлияло скудное питание и тяжёлая работа, поэтому с

каждым шагом силы покидали его и в глазах мутнело. Внезапно Элизио

потерял сознание и упал. Мимо проезжала чёрная машина, светя

фарами. Водитель, увидев лежащего почти у дороги Элизио, резко

затормозил, выругался и прокричал:

– Вот же нищая пьянь!

– Подождите, сеньор, – обратился к нему пассажир, поправляя

очки. – Я не тороплюсь, ведь важных дел на эту неделю у меня нет.

– Что вы имеете в виду?

– Я давал клятву Гиппократа.

– То есть вы хотите подобрать этого выпивалу?! Сеньор, вы

серьёзно?!

– Мне и так в сороковые пришлось провести много реформ, чтобы

медицина стала доступна бедным. Мы не можем знать, почему этот

человек потерял сознание. Ведь причиной могут быть совсем другие

вещи! Свою клятву я нарушать не собираюсь! – пассажир был очень настойчив.

– Как прикажете! – ответил водитель.

Врач вышел из машины и попросил водителя помочь ему. Через

некоторое время Элизио очнулся уже в палате. Перед ним стояли

доктор и тот самый пассажир.

– Сеньор, я вам как бывшему министру здравоохранения с

уверенностью заявляю, что обморок был вызван эпилепсией!

– Ну вот, теперь я вижу, что он пришёл в себя и поэтому спокоен.

Обморок был вызван истощением! Вы поставили больному

неправильный диагноз. Учтите, если так пойдет и дальше, позор всей

чилийской медицине! Наверняка не обошлось без лишних денег!

– О чём вы?

Министр промолчал.

– Вы… – стал тихо говорить Элизио. – Вы… Министр

здравоохранения!

– Да, юнец, это так, – ответил министр. – Ныне генеральный

секретарь социалистической партии.

– Неужели?! Я не знаю, чем теперь отплатить вам…

– Я выполнял свой долг. Нет понятия жажды денег у…

– У марксиста! – воскликнул Элизио.

– Да, я марксист…

– Марксисты – это такие люди, которые… стремятся к

бесклассовому обществу… Верно ведь? К новой экономической

формации…

– Сеньор, кто вы по профессии?

– Я рабочий человек… Пожалуйста… Быть может, вы мне и

откажете, но я тоже сторонник марксизма и мои соратники… Я желаю

бороться за левые ценности, я даже прочёл один том «Капитала».

Пожалуйста, научите меня марксизму… Я ведь так мало чего знаю…

– Ты рабочий, твои соратники, верно, тоже! Вы движущая сила в

борьбе с буржуазией! Мне ли учить вас марксизму?! Тот, кто чувствует

на себе все тяжести нынешнего строя и не желает мириться с ними, и

есть марксист!

Элизио вновь почувствовал, что теряет силы. Вернулся домой он

только на следующий день.

С тех пор прошла неделя. На этот раз Элизио заставило отлучиться

от чтения одно обстоятельство. Мать Мерседес встала со стула,

оглянулась по сторонам, оперлась на палку, но внезапно застонала и

села вновь. Обеспокоенный Элизио оставил книгу на деревянном

подобии подоконника и вскочил.

– Что случилось, мама? – спросила Мерседес.

Анита же словно вцепилась в сердце своей морщинистой рукой —

такой жгучей была боль. Она задыхалась и стонала. Элизио

запаниковал. Мерседес расстегнула матери рубашку и уложила

её на койку.

– У нас нет никакого лекарства! – зашептала встревоженная

Мерседес.

– У Марты есть сердечные таблетки! – сказал Элизио.

– Скорее беги и возьми их!

В отчаянии Элизио выбежал на улицу. В траве стрекотали сверчки.

Из тёмных глаз Элизио потекли слёзы, словно капли дождя, в висках

бешено колотилась кровь, а сердце от волнения стучало, как станок.

Дом соседей (если, конечно, его вообще можно было назвать

домом, ибо выглядел он так же, как и дом семьи Торрес) находился

совсем недалеко – маленькая ветхая постройка среди кучи мусора.

Чего только не валялось в этой куче: бумажные стаканы, битые бутылки

из-под алкоголя, пробки, фантики. Элизио подбежал к бараку и

постучался в шаткую дверь. Это мгновение показалось ему целой

вечностью, ведь он очень переживал за своих близких и боялся за них,

как, впрочем, и всегда.

Соседка, смуглолицая девушка с чёрными короткими волосами и

тёмными глазами, одетая в потёртое жёлтое платье, распахнула дверь и

увидела Элизио, который пребывал в диком смятении.

– Элизио, здравствуй! Что ты здесь делаешь в столь поздний час?

– спросила она.

– Прошу, пожалуйста, Марта, дай сердечные таблетки. У моей

бабушки приступ!

– О, Господи! Сейчас, Элизио! – ответила в смятении Марта. Она

подбежала к маленькой полке, достала из неё картонную коробку и

вынула оттуда пластинку с таблетками.

– Вот, возьми! – крикнула она.

– Можно потише! – послышался сонный голос с койки. – Что

произошло, Марта?

Это был брат Марты. Его звали Ласаро.

– Ничего, Ласаро, спи, – ответила Марта.

– Спасибо! – сказал Элизио.

–Ему нельзя нервничать, – шёпотом произнесла Марта. – Совсем

истощал от голода.

Уже не слыша голоса соседки, Элизио побежал домой, тяжело

дыша. Сердце все также дрожало, в висках колотились сосуды, как

молот по наковальне. Он молча отдал матери таблетки, наполнил стакан

водой и распахнул шаткие ставни.

– Ей лучше? – спросил Элизио, обращаясь к матери, потупил глаза

и вздохнул.

– Кажется, да, – дрожащим голосом сказала Мерседес.

– Кажется?!

– Ей лучше!

Минула ещё одна неделя. Элизио стал работать ещё усерднее и

брал всё меньше еды. Он отдавал родным последние деньги, не жалея

собственных сил. Приступы периодически случались с матерью

Мерседес, и каждый такой приступ Элизио переживал как в первый раз.

Болезнь не уходила, а усугублялась только с каждым днём. Дошло до

того, что Анита перестала вставать с постели.

– Дай мне руку! Дай мне руку, Элизио! – прохрипела она однажды.

По спине пробежал холод. Торрес вздрогнул, но подошёл, взяв женщину

за руку.

– Что такое, мама?! – спросила Мерседес. – А?! Мама!

– Мне плохо, – тихо ответила мать.

– Воды?

– Нет, спасибо! – ответила мать, задыхаясь.

– Таблеток?!

Анита всё больше задыхалась. Вскоре она и вовсе перестала

дышать.

– Нет! За что?! – закричала Мерседес и упала на колени. – О, Святая Мадонна! За что?!

На койке лежало тело женщины с седыми волосами, морщинистой

смуглой кожей и опухшими глазами. Словно покинутая обитель. Дом

без жильца.

Элизио замер. Он не мог сказать ни слова, но из его глаз всё

сильнее текли слёзы. К горлу подступал комок боли. Он стоял и смотрел

на мёртвую, словно не мог осознать того, что произошло.

Мерседес долго крестилась, стоя на коленях. Она плакала

навзрыд, ещё сильнее, чем в тот день, когда ее лишили работы много

лет назад. Нет ничего мучительней потери близкого человека. Тросы

альпиниста рвутся, и ему приходится самому карабкаться по крутой

скале жизни, и самое страшное, что он никогда не знает, когда силы

покинут его, он ослабеет и сорвётся.

Элизио молча подошёл к телу и быстро перекрестил его ладонью,

а затем вышел из дома. Он испытывал потребность излить душу, но не

хотел удручать этим мать. Элизио направился к дому Марты и Ласаро.

Марта открыла дверь.

– Ласаро спит? – спросил он у Марты.

– Элизио! – поприветствовала его Марта.

– Спит?

– Да, наконец-то уснул.

– Марта, – произнёс Элизио дрожащим голосом.

– Что случилось, Элизио?

– Моей бабушки… Тетушки Аниты больше нет в живых, – ответил

Элизио, тихо всхлипывая.

– Как так?! – шёпотом прокричала Марта.

– Очередной… Сердечный приступ… Давай выйдем на улицу…

– Слишком темно и опасно. Вчера одного из жителей трущоб

смертельно ранили и ограбили…

– Я думаю, что не одного…

– Я тоже…

– Что ж, прощай! Я забыл, что Ласаро болен. Он ведь не переживёт, —

сказал Элизио и, не выдержав, залился слезами.

– Прощай, – ответила Марта дрожащим голосом.

Элизио понимал, что нужно идти домой, утешать мать, но не

находил в себе сил. Он шёл куда глаза глядят, шёл, не зная почему, в

порыве горя и отчаяния. Кровь стучала в висках, голова болела. Не

было сил. Он продолжал идти вперёд, не глядя. Что только ни способно

сотворить горе с человеком? Мысли его путались. Он думал о смерти и

плакал. Он думал о страдании, о вечной разлуке. Какой же теперь

станет его жизнь? Вспоминал он и о тех днях, когда ему было шесть лет.

О тех днях, когда он вместе с Ласаро слушал сказки бабушки Аниты. Она

заменила Ласаро мать. Марте было уже двенадцать к тому времени,

когда их с Ласаро родители погибли во время землетрясения, и она

помнила их, а Ласаро не помнил. Вспоминал Элизио о том, как они

играли на крышах трущоб, ставили корыто на него, воображали, что

черпаки – это весла, а железные чашки на голове – шлемы

конкистадоров. В тот день на улицу вышла бабушка и прокричала:

– Спускайтесь! Упадёте! Переломаете себе все кости!

Она всегда очень заботилась о них.

– Нет! Не упадём! – кричали дети и смеялись.

– Смотрите! Пенять будете на себя! Я говорю, спускайтесь!

В конце концов она уговорила их слезть.

Куда все это улетело? Казалось, что в такой несносной жизни нет

ни единого светлого проблеска, но любое горе всё же переносится

легче, когда рядом с тобой твои родные. Вскоре Элизио понял, что нужно возвращаться и, развернувшись, пошёл обратно.

========== III Соратники ==========

Через три дня состоялись похороны Аниты. Ласаро о её смерти так

и не узнал – его не было дома по загадочным причинам уже два дня.

Тогда Элизио и Марта сидели на деревянной скамье и разговаривали.

– Где я его только не искала, у кого только не спрашивала! – сокрушалась Марта.

– Хочется верить, что он цел и невредим, – ответил Торрес.

Вдруг к ним подошёл высокий креол, одетый в зелёную рубашку и чёрные брюки. Марта сразу же узнала его.

– Альваро! – воскликнула она.

– Марта… – начал говорить её приятель. – Я и Диего… Словом…

Диего ждет нас… Всё произошло быстро…

– Что ты хочешь мне сказать?!

– Мы видели сегодня… Мы подумали, что он потерял сознание, но…

Я не знаю слов утешений… Он… Он умер…

– Кто умер?! Что вы хотите мне сказать?!

– Ласаро умер?! Да?! – спросил Элизио.

Альваро глубоко вздохнул и ответил:

– Да, умер… Мы нашли его тело на пустыре… Диего сейчас там и

ждет нас…

Узнав о смерти брата, Марта была безутешна. Она не могла понять,

почему это произошло. Да, он был болен, но он не был болен

смертельно. Что же могло произойти? Она любила своего брата больше

жизни, и ничто не могло унять боль утраты. Элизио также пребывал в

глубокой скорби. Не успел он смириться с одной потерей, как следом за

ней внезапно пришла другая. Тогда он окончательно убедился, что

нищета и голод губят людей, и с тех пор с каждым днём в нем

возрастала жажда борьбы. Даже в дни траура он сидел за занавеской и

читал марксистские сочинения. Слёзы капали на страницы.

Через два дня наступил день похорон. Деньги на них пришлось

одолжить у соседей. Ласаро лежал в деревянном гробу, глаза его были закрыты. Одет

он был в старую серую рубаху, рваные брюки и ботинки – другой

одежды и при жизни у него не было. Марта, Мерседес и Элизио были

облачены в чёрное. Над небом нависала тёмно-лиловая туча, закрывая

солнце. Стемнело, подул ветер. Марта стояла у гроба и тихо плакала в

платок. Элизио подошёл к гробу и стал говорить:

– Ласаро, и ты покинул нас… Если бы ты только знал, как ты был

мне, нам дорог! Если бы ты только знал, что я готов рвать себя на части

от одной мысли, что больше никогда тебя не увижу!

– Элизио! – позвала Марта и взяла его за локоть. Он обнял Марту

на несколько секунд, а потом отошёл и взял Ласаро за бледную

мёртвую ладонь.

– Бабушка… тётя Анита умерла, а за ней и ты! О, если бы ты мог

ожить! Оживи! – прокричал Элизио и залился слезами. Вдруг туча стала

уплывать. Появились первые проблески солнца.

Внезапно глаза Ласаро открылись и он стал медленно вставать.

– Тётя Анита умерла? – споосил он тихим голосом.

Элизио вздрогнул и отошёл от гроба.

– Силы Небесные! – воскликнул он. Марта в ужасе отпрянула в

сторону, но потом перекрестилась и подошла к гробу.

– Что со мной произошло? – спросил Ласаро. – Я лежал и слышал

всё, о чем говорят! Я умер тогда, да?! Элизио, я лежал и не мог

пошевелиться! Марта! Я услышал от Элизио, что тёти Аниты больше нет

в живых, и это привело меня в чувство! Вы подумали, что я мёртв?! – он не выдержал и залился слезами. Марта вздрогнула от ужаса и замерла,

а затем подбежала к брату. Элизио в поражении оцепенел.

– Он ожил, – думал Торрес. – Он ожил, но как?! Его сердце не билось! Он был холоден! Он…

Знаменитый поэт Петрарка, о котором совсем недавно читал

Элизио, в возрасте около сорока лет сильно заболел. Через какое-то

время родственники и друзья застали его мёртвым. На самом же деле

Петрарка впал в летаргический сон. Это очень редкое явление, сильно

напоминающее смерть, которое может случится в том числе из-за

истощения. Скорбя о гении, родственники организовали похороны. К счастью, средневековые законы запрещали предавать тела земле раньше, чем через сутки после смерти. Это и спасло поэта. Прямо около могилы он пришёл в себя, встал и сказал, что чувствует себя

великолепно. После этого Франческо успел прожить еще тридцать лет и

написал множество произведений.

– Это быть может был летаргический сон! Как у Петрарки! – к

такому выводу Элизио пришёл уже гораздо позже. – Весть о смерти

бабушки привела его в чувство… Благо!

– Если бы не ты, Элизио, меня бы уже не было в живых… – говорил

ему друг детства, заливаясь слезами.

Позже Элизио объяснил другу, что с ним случилось. С первого дня

«новой жизни» Ласаро стал другим человеком. Он каждый день

вспоминал о том, что находился на волосок от мучительной смерти, о

том, как лежал и всё видел, но не мог и глазом моргнуть. Человек,

впавший в летаргический сон, ничего не может сделать, оставаясь при

этом в сознании. Привести его в чувство раньше времени может только

сильное переживание, которое и вызвал Элизио Торрес. Весть о кончине

Аниты оказалась для Ласаро настолько тяжела, что он ещё очень долго

скорбел и ни разу не заливался радостным смехом.

С тех пор минуло несколько лет. Элизио основал марксистский

кружок, собрав вокруг себя соратников по борьбе с буржуазией. Их звали Андрес Колон, Педро Колон, Хуан Теодорес, Сантьяго

Теодорес, Фелипе Пескадор, Бартоломе Галилей, Матео Либертад, Томас

Меллизо, Сантьяго Либертад, Марко Сантьяго (двоюродный брат

Матео), Симеон Эскуела и Марко Баррио.

Однажды они договорились встретится в доме у Элизио.

– Мама, – обратился Торрес к матери. – Завтра к нам придут мои

товарищи.

– Какие товарищи? – спросила Мерседес, посмотрев в глаза сыну.

За прошедшее время Элизио стал выше ростом и шире в плечах.

От недоедания он был всё ещё худым, однако значительно отличался от

того щуплого юноши, которым был несколько лет назад.

– Мои соратники в борьбе за народное дело! – ответил он гордо.

– Я не совсем понимаю тебя.

– Мама, всё, что по праву должно принадлежать простым людям,

нашему чилийскому народу, принадлежит латифундистам,

фабрикантам! Почему люди, такие, как мы с тобой, голодают, болеют,

выживают как только могут? Много таких умерло из-за этой

несправедливости! Довольно с нас! Это аневризма, с которой надо

бороться! Аневризма под названием «капитализм!» Она мучает бедных

людей! Пьёт нашу кровь, они пьют кровь нашу… Не просто так мы в мир

приходим, но для того, чтобы бороться, а если нужно, то и с оружием в

руках!

– Господи! Элизио! Ты собираешься поднять восстание?! —

вздрогнув, спросила мать.

– Рано или поздно мы должны будем это сделать! Революционное

насилие необходимо, ибо тирания – это град, обрушившийся на

взошедший посев, а погубленная пшеница плевелом не станет! Блажен, кто проливает кровь за правое дело!

– Элизио… Просто скажи мне, что мне нечего бояться!.. Что тебе

ничего не угрожает!

– У меня всё под контролем, – ответил сын и взял мать за руку. В

его глазах блеснул огонь, он улыбнулся, обнажив ряд белых зубов. – Что

же нам терять? Свои оковы?

– Друг друга… Не хочу разлуки… Сын мой… – ответила мать и

взяла сына за плечи.

– Я знаю, что, быть может, когда-нибудь погибну за народное

счастье, но пока я буду дерзать! Дерзать, пока меня не остановит

выстрел…

– Выстрел!.. Я ж за тебя!..

– Не бойся, мама… Мне еще о смерти рано думать…

Мерседес чувствовала, как кровь течет по её жилам и сердце

стучит.

На следующий день Элизио встал рано утром и вышел из дома. В

это время Мерседес проснулась. потёрла глаза и оглянулась по

сторонам.

– Ушёл, – подумала она. – Куда ушёл?

На протяжении долгих лет Мерседес замечала, как менялся её

сын. В разговорах он всё больше и больше упоминал незнакомые для

неё слова. Однажды она даже увидела, как он прячет в тумбочке какие-

то книги. На вопрос, что это за книги, Элизио ответил, что это

художественная литература, дабы не беспокоить её. Отчасти это было

правдой. Помимо сочинений Маркса и Энгельса, там лежал сборник

стихотворений Неруды, а также сонеты Петрарки и «Отверженные» Гюго в переводе на испанский язык. Элизио менялся книгами с

товарищами. Так том стихов Неруды и «Отверженные» сменились

«Старухой Изергиль», «Матерью» и «На дне» Горького, в ящике

появлялись и исчезали стихи Лорки и Эрнандеса, книги Шолохова и

Сервантеса.

Через некоторое время Элизио вернулся домой, держа в руках

какую-то маленькую картину в рамочке.

– Доброе утро, мама! – сказал он, закрывая со скрипом

деревянную дверь.

– Элизио! – ответила она. – Где ты был так рано?

– Мне нужно было встретиться с одним человеком. Он обещал, что

принесет картину, – ответил сын и показал эту картину матери. На

заднем плане были изображены испуганные и удивлённые люди

посреди леса и болота, а на переднем плане – человек, ведущий их за

собой. От сердца, которое он держал в руке, исходили ослепительные

лучи света, по его коже текла кровь, но он смотрел вперёд и будто бы

звал людей за собой.

– А кто это? – спросила мать у сына.

– Это Данко, мама, – ответил Торрес, доставая тетрадь из ящика.

– Персонаж повести Горького. Был народ, и был он завоёван врагами, и,

чтобы не попасть в рабство, многие из людей скрылись в пещере в

густом и сыром лесу. Скоро жизнь их стала подобно аду, такой

невыносимой, что они уже были готовы предпочесть рабство такой

жизни, но вызвался вести их за собой человек по имени Данко. Шли они

через болота, гибли, но лес всё не кончался, и вот они сказали, – Торрес

достал книгу и нашёл нужную страницу. – «Ты умрёшь! Ты умрёшь! —

ревели они. А лес все гудел и гудел, вторя их крикам, и молнии

разрывали тьму в клочья. Данко смотрел на тех, ради которых он понёс труд, и видел, что они – как звери. Много людей стояло вокруг

него, но не было на лицах их благородства, и нельзя было ему ждать

пощады от них. Тогда и в его сердце вскипело негодование, но от

жалости к людям оно погасло. Он любил людей и думал, что, может

быть, без него они погибнут».

Мерседес внимательно слушала, затаив дыхание, а Элизио