Текст книги "Княжна (СИ)"

Автор книги: Маргарита Свидерская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5

Лечение Ольги затягивалось и, похоже, что-то шло не так.

Любава старательно отпаивала подопечную отварами, натирала мазями, но сил девушке не прибавлялось. Она не могла самостоятельно подниматься, сидеть приходилось, подложив жесткие валики из скрученных шкур или набитого душистым сеном мешка. Единственным достижением больной за столь длительное время было "овладение руками" – Ольга самостоятельно брала и держала ложку, чашу; но сильная усталость валила ее обратно; обильный пот, словно после тяжелой работы заливал глаза.

Любава лишь вздыхала и сокрушенно качала головой – она не знала чем еще можно помочь княжне. Когда же терпение лопнуло, и женщина поняла, что не справляется с возложенной на нее миссией, в ясное утро Ольгу переложили на носилки и куда-то понесли. Она испугалась, но на вопрос врачевательница ласково погладила девушку по руке и успокоила, объяснив, что ей нужен совет.

"Консилиум значит" – успокоилась Ольга и решила получить удовольствие – по ее подсчетам она провела в закрытом помещении больше двух месяцев. А тут: яркое, еще не злое по-летнему солнце, воздух с волнующим запахом жизни, да и вообще – простор!

Небольшой отряд очень быстро достиг опушки леса, лишив Ольгу возможности восхищаться увиденным.

Вновь над головою свисали мохнатые лапы елей с шишками, по ним весело скакали шустрые белки. Тропа была не хоженой, путь преграждали завалы или густая паутина, свисавшая седыми кусками размером с одеяло, отчего казалась вековой. Маленький отряд осторожно огибал такие места, не забыв совершить поклон и прошептать:

– Прости, Великая Мать, мы не потревожим…

А Ольга пытливо рылась в остатках памяти, вспоминая пантеон славянских богов, и на ум приходило лишь одно имя – Макоши – Великая Мать, это вызывало трепет и, чего таить, страх от незнания и своей физической беспомощности. Чем дальше уходил маленький отряд от поселения, тем гуще становился лес, первозданная дикая красота вызывала трепетное восхищение силой природы и даже отсутствие летнего солнечного света, который не мог пробиться сквозь густую чащу ветвей, не огорчало.

Путь оказался неблизким: дважды устраивали ночевку, каким-то чудом выходя на места стоянок предыдущих путешественников. Ольгу укладывали под навесом на деревянный настил, заботливо подстелив шкуры. Собрав сушняк, разводили небольшой костер, весело горевший всю ночь и обогревавший путников. А поутру вновь выходили на едва различимую тропу и шли-шли все дальше вглубь девственного леса.

Место, на которое они выбрались, назвать поляной было сложно: скорее проплешина, совершенно лысая, утоптанная, без единого кустика и зеленой травинки-былинки. Что за диво? А вокруг стена леса с густой паутиной. На противоположном конце прямо из земли торчала крыша, крытая таким же седым мхом и еловыми ветвями и что-то напоминающее трубу. Из нее выпускалась белая струйка дыма, витиевато вилась вверх, дробилась, рассекаемая ветками, и терялась в высоте размашистых лап елей.

Ольга пропустила момент, когда появился дивный старик в белой рубахе и широких штанах, собственно, белым у этого персонажа из русских сказок было все: борода ниже пояса, волосы кудлато обрамляли голову и небрежно спускались, спутываясь с длинными пышными усами и бородой, кожа отсвечивала прям лунной прозрачностью, чуть-чуть не сливаясь с одеждой и волосами.

"Ох ты ж! И из какой мы сказки? Это грим?! Не похоже, странно: как такого сохранить в области удалось? Где СМИ? Прохлопали такой сюжет!"

– Здрава будь, Любава, сама и люди твои! – проговорил старик, отвечая на приветствие и поклоны, – Что привело? Раненый? Так я не врачую, сама знаешь, зачем беднягу тащила, мучила?

– Спасибо на добром слове, Добромир! Знаю-знаю, что не лечишь, но тут вот какое дело, – Любава и занятный старец из сказок отошли в сторону большой коряги и зашептались.

Маленький отряд притих, устроились на пеньках давно срубленных деревьев и застланных высохшим мхом. Разговор Любавы с хозяином загадочного места был долгим, закончив, старец медленно поднялся и подошел к Ольге, которая с интересом и без смущения рассматривала "персонаж" вблизи.

– Тащите княжну ко мне, – приказал Добромир. Носильщики засуетились, и Ольгу внесли в землянку.

Уложили ее на широкую лавку у дальней стенки, которая оказалась не земляной, а деревянной, сучковатой и блестела приятным золотистым цветом свежего дерева. Пахло травами, что во множестве висели на стенах и балках, Ольга улыбнулась – обстановка напоминала знакомую картинку из книжек русских сказок, точь-в-точь. Бабы Яги не было, следовало расслабиться и ждать, для чего Любава притащила ее в эти дебри.

– Устраивайтесь на поляне, – велел хозяин носильщикам, – Нечего здесь топтаться!.. Мешаетесь только! Будете нужны – кликну.

Когда они остались одни, старик прошел в угол, скрытый от Ольги очагом, послышался шум, напоминающий лязг замка, затем тихое бормотание, в котором невозможно было разобрать ни слова. Потом раздался звук, напоминающий резко отпущенную деревянную крышку или дверь. И наконец Добромир появился рядом с Ольгой. В руках старец, со столь успокаивающим именем, держал кусок ткани с небольшим мотком ниток. Все это он небрежно кинул Ольге.

– Нечего бездельничать, времени мало. Шить-то умеешь, княжна?

– Что шить? – Ольга с удивлением рассматривала инструмент напоминающий иголку, сделанный явно из кости какой-то рыбы, довольно грубую ткань и такие же суровые нитки.

– Рубашку… Али в ромеях женщин не обучают?

– Об-бучают, – медленно проговорила Ольга, ответив наугад, и встречаясь взглядом с Добромиром. Не знала она местных порядков! Да еще пришлось вспоминать, кто такие ромеи эти, к которым ее причислили. Если из истории, то так звали византийцев, но она-то тут при каких-таких делах?! Она – русская, россиянка, москвичка, к Византии не имеет никакого отношения. И познания в современной географии вопили, что такой страны – Византия, больше не существует. Что-то ее странные хозяева заигрались в исторических реалиях, или точно, несомненно, путают с кем-то. Рассмотреть на лице, спрятанном в бороде и усах на пол лица, ничего не удавалось, но интонации, немного презрительные, подсказали, что старик явно не рад гостье и хлопотам, свалившимся на него.

– Вот и шей, – Добромир вдруг наклонился к Ольге и бесцеремонно откинул глубокий ворот ее рубахи. Она дернулась и не скрыла испуга:

– Что вы делаете?!

– Где крест твой, ромейка?

Взгляды пересеклись, на Ольгу внезапно навалилось спокойствие, руки выпустили ткань и моток с нитками, она, как кролик перед удавом, послушно уставилась на старика. Тот протянул руку, коснулся пальцами ее лба и зашептал слова непонятного языка…

"Гипноз…" – успела подумать Ольга, проваливаясь в неведомое.

* * *

Она пришла в себя и вновь попыталась соотнести пространство, время и старика, которого в обозримом пространстве землянки не наблюдалось.

Взгляд упал на живот, от увиденного Ольга вздрогнула: там лежала сшитая рубашка…

"Ни-че-го-се-бе… Я что ли сшила?! Старик-то не стал бы, хотя б из вредности… Но как? Когда?!"

Ольга повернула руки ладонями к себе и внимательно рассмотрела пальцы. Ни одного укола. Кожа везде ровного цвета – нет натертостей. Да она в жизни столько не шила – здесь "километры"! Не может же не чувствовать дискомфорта – труд-то только кажется легким!

"А что это за шов такой? Я его вообще не знаю, ни бабушка, ни учительница по трудам в школе не обучала… Волшебство?.. "

Но Ольга была материалисткой и считала, что любому необъяснимому явлению всегда найдется реальное объяснение. Нет магии, нет волшебства-колдовства. Не существуют они на свете! Добромир усыпил ее и подкинул рубашку, которая была у него. Вот и все колдовство. Чудят ее странные знакомые, с какой целью только?

– Проснулась? – шаркнули шаги, и в свете лучины к ней склонилось лицо Добромира, – Пей отвар!

Ольга послушно выпила все и вновь провалилась в сон.

Утро она почувствовала: непонятно откуда пробившийся теплый лучик ласкал ее щеку и подобрался к глазам. Распахнув их, она увидела, что вся крыша землянки усеяна мелкими дырочками, сквозь которые стрелами падали и пересекались множество таких вот лучиков. Зрелище было красивым, мирным и вновь напоминало сказку, добрую и с хорошим концом.

Это успокоило Ольгу. Девушка вздохнула и потянулась, присев…

"Я могу сидеть!.. О, чудо! И в руках сила…"

– Собою любуешься, ромейка? Сейчас Любаву кликну, чтобы помогла тебе, – прозвучал голос Добромира, тот, не показываясь, хлопнул входной дверкой и снаружи послышались голоса.

"Уже б княжной назвал или Ольгой, а то "ромейка"! Словно имени нет у меня!" – поморщилась Ольга.

Любава пришла к ней радостная, с улыбкой рассмотрела рубаху, что должна была сшить Ольга, помогла ей умыться, привела в порядок длинные волосы девушки, все так же не заплетая в косы, а скручивая в странные пряди и укрепляя их ленточками. Но Ольга не сопротивлялась, не удивлялась, доверившись умелым рукам.

Позже, ближе к вечеру, появился и Добромир. Любава тут же ушла.

Хозяин, "поколдовав" над горшком, что кипел на огне, подсыпал душистой травы, перелил в глиняную чашу и подал ее Ольге.

– Знаю я, почему у тебя хворь не желает выходить. Чужая ты нашей земле, чужая и ромеям… Поняла?

Ольга сглотнула остатки отвара и мотнула головой, отрицая.

– Креста на тебе нет – нет силы от нового бога, да ее и не может быть на нашей земле. Искал я твои корни здесь. Корни рода. Не нашел. Получается: чужая ты и здесь… Потому и нет силы, которая б тебя подняла. Теперь поняла?

Ольга кивнула, мысли неслись стремительно:

"Признаться, что меня принимают за другую?.."

"А обухом по темечку?"

"Где ж полиция? Что за дебри лесные и чудные обитатели?"

"Так признаться или нет?"

"Не хочу по темечку. Послушаю. Что дальше скажет. Все равно мне не убежать"

– Для того, чтобы связать тебя с нашей землей нужно совершить обряд. Имя тебе дать новое. Богам подношение сделать. Для того тебя Любава сюда и притащила. А что креста нет, хорошо. Упал-пропал. Рано еще, не время. Поняла?..

Ольга вновь кивнула.

– Я вот объясню тебе, как это и для чего. Каждый имеет право выбрать имя, сие есть право человечье. Иной хочет сильнее, жестче стать, берет грозное имя. Кому-то надоть помягШе, женщине например, послушнее, нежнее стать. Имя, что звук, звук та ж стихия – как звучит, таким и человек становится. Вот и ты, принимая новое имя, новую долю получишь. Имя сама выберешь, или мне подумать?

– Выбрала. Ольга.

– Чудно ты говоришь. Неправильно. Ольха! Дерево хорошее, – произнес Добромир на свой лад. Повторил несколько раз, вслушиваясь, будто смакуя, – Красивое, женское. Листочки круглые, но с зубками. Сережки глаз радуют, но тронь грубо – облетят. К месту легко приживается: то низенькой растет, словно сил нет, то к небу и облакам взлетает могучим, сильным деревом. И хоть веткой ее сажай, хоть семенем, хоть орешком – примется, вырастет… Вот завтра и спросим богов, достойна ли ты это имя носить…

– То есть как это достойна или нет? Не хочу другого.

– Спи уже, горемыка! Так и спросим. Мож тебе другое имя нужно. Богам виднее.

Ранним утром Добромир продолжил разговор, Ольга едва глаза раскрыла, а он тут как тут.

– Продолжу, чтобы ты осознала, какой шаг совершишь сегодня. Ибо никогда не будешь прежней. Твое имя не просто слово. Оно будет ключом твоим, с его помощью ты соединишься с родом человеческим, нашим родом. Благодаря ему ты будешь черпать силу, знания, мудрость, здоровье – из всего, что тебя окружает. Наши Предки возьмут тебя под свою защиту. Наши боги: Перун, Макоши – Великая мать, Даждьбог, Сварог, Велес – примут тебя. Отныне ты будешь обращаться только к ним. Понимаешь меня?

– Ты пугаешь меня, Добромир! – да, она читала и зазубривала имена богов славянского пантеона, и кто чем "занимался". Но это было в обычной жизни студентки, стремящейся, если не на "отлично", то уж на "хорошо" сдать экзамены. Все имена и ипостаси для нее и друзей являлись примером обычных сказок или баек, доставшимися от предков. Сейчас же, каждое имя, произнесенное Добромиром, прозвучало с особой интонацией. И звуки разбудили непонятные, неподвластные стихии. Показалось, что затхлый воздух в землянке шевельнулся, завибрировал. Ольга готова была поклясться, что заметила микроскопические искры в разных углах, дуновение ветра. Откуда?!. Вот и каплю, реально мокрую, настоящую ей пришлось с собственных ресниц смахнуть, а она не плакала, и откуда взялась-то? А еще непривычно и дико вибрировали имена внутри нее: мысленно повторяя за Добромиром, она получала в голове сильнейшее эхо.

"Так и свихнуться можно, запросто!"

– Страх и почитание – это хорошо. Зазнайство ромейское уходит, чужой дух гордыни покидает тебя, – неожиданно улыбнулся старец, – Значит: не впустую я тебе вчера втолковывал. Но ты еще подумай – назад дороги не будет.

"Еще круче!" – Ольга начала закипать.

– И о чем мне нужно подумать?

– Готова ли ты принять новое имя и долю.

– Забавно! Я не могу ходить, чтобы уйти отсюда, а ты мне говоришь – думай и решай!

– Почему не можешь ходить? Встань и иди, – Добромир протянул Ольге чашу с отваром, та, немного подумав, все ж взяла и выпила залпом.

– Он еще издевается, – прошипела зло, вернула посудуу, спустила ноги с лавки. Странно, но на это не потребовалось особых усилий. Ольга с наслаждением ощутила кожей прохладу земляного пола, – Я могу вот так просто встать и идти, куда хочу?

– Можешь. Не боись.

"Гипноз мне не нужен!" – Ольга старательно отводила взгляд. Ей удалось сосредоточиться и успокоить себя: пронзающей боли и темноты беспамятства не будет. Она медленно, осторожно попыталась подняться. Волшебство – работали мышцы и суставы. Легко. Свободно.

"Вот сейчас закружиться голова, и я шлепнусь!"

Но не кружилось, не падалось. Девушка ровно стояла, словно не было многих дней прикованности к постели и страшных ушибов. Хотя… ей никто не говорил, что у нее что-то сломано или отбито… Как же так? Получается она просто лежала и, по неясным причинам, не могла встать? А сказочный старик напоил ее несколько раз отварами, погрузил в гипноз, и вот она здоровенькая стоит.

"Что за наваждение?!"

Первый шаг.

Робкий. Убедить себя – все отлично, она может ходить – не удалось. Маленький червячок сомнения грыз, а если точнее – пронзительно и заливисто подвывал где-то в глубине души: "Ты упадешь! Сумасшедшая! А-а-а!".

Второй шаг. Качнулась. На какое-то мгновение правая нога, что приняла на себя вес тела, словно потеряла стержень и стала ватной. Ольга даже присела, но выпрямилась. Удержала равновесие, повторила движение следующего шага. Встала. Замерла.

"Черт! Хоть бы лавка или столб какой был на пути!"

Но небольшая землянка вдруг визуально раздвинулась вглубь и ширь, стала огромной, скромная мебель оказалась в недосягаемости. Нет. Все осталось на местах, но ощущение беспомощности затопило вновь, мешая и не позволяя трезво судить о пространстве, играя с визуализацией.

"Это паршивый страх. А я не боюсь! Не боюсь и точка!" – глубоко вздохнула, прикрыла глаза, успокаивая себя, Ольга. Обождала с закрытыми глазами, покачиваясь и собираясь с силами. Распахнула и обвела взглядом комнату.

"Ну вот, никуда стены не умотали!"

И пошла… быстро, легко. Смотря прямо перед собою. Дав задание себе дойти до столба в центре землянки. Последние два шага сделала через чур быстро, суетливо. Почти повисла на столбе, обхватив и прижавшись горящей щекой. За что и получила не похвалу, а насмешливую отповедь.

– Бечь-то тебе еще рано, – усмехнулся в бороду Добромир, – Подь, посиди немного, успеешь.

– Ага! – Ольга неожиданно для себя рассмеялась и осторожно развернулась к лежанке, повторила шаги и плюхнулась, – Я хожу!

– Дык сколько можно лежать?

– Я не хочу лежать!

– Попей еще отвара и поспи.

– Сейчас?!

– Да. Не спорь. Вишь испарина выступила, от страха.

– Добромир, а ты колдун, волшебник, травник? Откуда знаешь, что от страха?

– Волхв… Я все знаю. Ты поди не перва у меня. Спи!

– А Любава – знахарка, лекарь?

– Чего?.. Любава – поляница.

– Кто?

Но Добромир не ответил – вышел из землянки.

Ощущение эйфории – она может ходить, еще чуть и сбежит, некоторое время мешало Ольге уснуть. В голове метались мысли, планы: как она встанет и пойдет из непонятного места домой, к людям, к маме и сестре Наташке. Ольгу не смущало, что она не может определить даже свое местонахождение. В конце концов, она покинет эти дебри, гостеприимного Добромира, выйдет в ту деревеньку, откуда ее принесли, а там… да хоть по солнцу. Не перепутает же она север с западом! Выберется.

Глава 6

Ольга с беспокойством ожидала утра: слова Добромира – она должна теперь обращаться только к древним, языческим богам немного смущали. Не то чтобы она была «истинной» православной, соблюдающей все обряды и посты, нет. Как и все ее поколение, отмечала праздники, особо «не заморачиваясь» над тем смыслом и значением веры, которую они несли. Здесь скорее звучали моральные аспекты – в прошлом люди гибли за веру, принимали мучения… А она? Она должна вот так легко отказаться от привычных: «Слава, Господи! Господи, помоги!», часто срывающегося на «автомате», особенно во время экзаменов. Непривычно. Неуютно. Непонятно для чего?

Она не собирается здесь зависнуть, в чужом и странном мирке. Ее же должны искать? Что ж, отказаться от странного обряда ей не позволят, значит – "будет посмотреть". И потом, никто же не знает, что она думает по поводу всех этих приготовлений, на самом-то деле – они ей чужды. Хотят позабавиться с ее участием, пусть потешатся надеждами! Она теперь стоит на ногах. Может ходить. К тому же, прикрытая одеялом, Ольга, выполнив целый ряд упражнений, проверила работу мышц.

Работали!!!

– Готова? – спросил Добромир поутру. Что наступил новый день, Ольга лишь догадалась: в землянке все равно было темно, и горела лучина.

За спиною волхва мелькнула тень, а потом в светлое пятно вышла Любава. Ольга села на койке. Настроение с утра не задалось – смутные сомнения мешали выдавить улыбку.

– Вставай, пора идти, – начала хлопотать вокруг подопечной Любава.

– Куда?

– Туда, где праздновать будем твое имянаречение!

"Как крестины что ли?" – чуть не ляпнула вслух Ольга.

* * *

Собрались быстро. Вышли. И опять брели непонятно куда, через непролазные дебри, сухостой, седую паутину, огромными покрывалами свисающую до земли… Не слышно было птиц, не скакали веселые белки, редкий луч солнца пробивался острой стрелой до тропы, но, испугавшись мрачных залежей бурелома, таял быстро или резко улетал назад. Казалось не только деревья и воздух замерли, но и само время никто и никогда в этих местах не тревожил, настолько все было огромным и старым, девственным и застоявшимся.

"Странно, у нас младенца крестить несут в церковь, а здесь в чащу тащат… Правда, я не младенец. Ох, нечисто это дело. Нужно будет, как выберусь, в полицию заявить, странные какие-то люди!"

Временами возникало ощущение, что они бродят по кругу, останавливались нечасто, пили родниковую воду, что взяли с собою. К вечеру, упавшему и накрывшему внезапно, добрели к стоянке: навес бревенчатый, настил из еловых лап и сухой травы, темное пятно костра, обложенное гладкими камнями. Повалились спать, отужинав душистой грибной похлебки.

Едва проступили очертания частокола деревьев, поднялись, испили водицы и вновь побрели. Ольгу это молчаливое путешествие морально утомляло. Реально они уходили все дальше и дальше от людей, к кому она могла выйти, при удачном стечении обстоятельств и сбежав. Шансы на освобождение таяли с каждым шагом в неизведанную глубину леса. Лишь на четвертый день тропинка резко оборвалась, и все остановились перед рукотворным забором из целых бревен, высотою в два человеческих роста, за которым высилась небольшая смотровая башенка и… виднелось чистое, нереально синее небо с кучеряво-белыми облаками.

– Эй, люди! Принимайте путников! – зычно крикнул Добромир.

Ждали недолго. На той стороне появился охранник.

– Кто такие?

– Добромир.

– Милости просим! – мужчина спустился и через некоторое время то, что показалось Ольге забором, взмыло вверх, открывая взору большое пространство, свободное от леса, но полное различных построек и людей. Вот так с ходу девушка не могла понять: это военный лагерь или обычное поселение. Их встречало много вооруженных людей, из добротных построек выходили женщины… Много женщин. Гораздо больше, чем мужчин. Некоторые подходили и радостно обнимали Любаву, другие ей били низкие поклоны. Вот только оружие было несовременным: большие луки и мечи…

"Поклонники реконструкции? И для чего в такую глушь забрались?"

Если Ольга уже привыкла к речи Добромира и Любавы, а что не понимала с ходу, то немного додумывала, то здесь, в новой речи, опять началось через пень-колоду.

Ольга долго гадала, что поведали Любаве женщины, употребив незнакомые ей слова: гоньзнути,[1]1
  Гоньзнути – спастись бегством.


[Закрыть] городницу,[2]2
  Городница – часть моста.


[Закрыть] грезня[3]3
  Грезня – заросли кустарников.


[Закрыть], взмахивая руками и смеясь. Немного знакомым показалось слово «яруга», переводимое со старославянского языка как проходимый овраг…

"И вот для чего реконструкторам болтать на древнем языке? Для единственного зрителя? Странные они, право слово!"

Прибывших провели в срубленную избушку, где Ольга с удовольствием расположилась на лавке, вытянув ноги и дав отдых всему телу. Женщины хлопотали, накрывая стол, но, когда сели кушать, ее не пригласили, лишь поднесли нечто напоминающее ягодный морс. Девушка удивилась, выпила, обиженно отвернулась к стенке и сразу уснула.

Утро началось с мычания коров. Любава уже была на ногах, когда Ольга открыла глаза. Приятельница была нарядной. Прямо светилась радостью. Остальных женщины оделись в расшитые красными нитками белоснежные рубашки до пят, с множеством бус из разноцветных камней.

Девушка послушно поднялась, собралась умыться, но Любава не дала:

– Идем к роднику. Там умоешься.

"Там, так там!" – безразлично пожала плечами Ольга и послушно пошла за женщиной на край селения.

Родник располагался среди белоснежных молодых березок, сочная зеленая трава, словно на картине, гармонировала с белоснежными камнями, которые обрамляли настоящую, сделанную природой купель.

– Вот. Священный родник. Раздевайся и мойся!

Ольга хмыкнула, скинула сапоги и опустила стопу, попробовала температуру воды. Холодная!

– Раздеваться? – переспросила она Любаву, потому что желания прыгать в ледяную воду не испытывала.

– Да, омоешься.

– Угу, – Ольга застыла. Планируемый обряд перестал нравиться совершенно. И раздеваться, то есть снять штаны и рубашку – все, что на ней, она была не готова.

– Чего ты? Помочь? – Любава не дожидалась и стала стаскивать с девушки рубашку.

"Елки-палки! В купель голышом?!" – Ольга отскочила в сторону и осталась без рубашки.

– Вода холодная! – обняла плечи руками.

– А в мокрой одежде будет еще холоднее, – заметила Любава, без смущения рассматривая девушку, – Давай, быстрее! Нас уже ждут!

– У-у-ух! Ладно, – Ольга скинула штаны и прыгнула, чтобы не тянуть наступление неприятного момента. Однако не смогла определить, что ей сейчас неприятнее: быть обнаженной под множеством любопытных глаз или испытать действия студеной воды. Ей показалось, что она выскочила быстрее, чем впрыгнула, стуча зубами, нервно стряхивая с тела капли воды. Любава укутала ее в холстину, а потом помогла одеться в новое и чистое.

– Идем, нас уже ждут.

В поселок возвращаться не пришлось, вновь углубились в лес, сторожевой стеной окружавший поселение со стороны родника. Между деревьев мелькали крупные подберезовики, на которые никто не обращал внимания. Непроизвольно у Ольги зачесались руки – собрать, чего добро такое зря пропадает. Но оборвала себя – растут и не трогают, значит что-то опять не так в этом странном месте. Идти пришлось недолго. Едва миновали крутой земляной вал, как открылась большая поляна, видимо утоптанная множеством ног. На другом конце селения высилась площадка из валунов настолько огромного размера, что поднять их можно было только краном. Оставалось удивляться, где его достали в глуши. Исполины были затейливо выложены – ступенями, ведущими к деревянному строению из потемневших от времени бревен.

"Храм? Дом "советов"?" – попробовала отгадать Ольга, склоняясь к первому утверждению, с интересом рассматривая два кострища, выложенных камнями. В одном из них горел огонь. Многочисленны фигуры, вырезанные из дерева или камня, располагались по дуге, многие были намного выше человеческого роста. Примерно в середине поляны стояла высоченная стела или столб, опять же окруженная каменными изваяниями. Немного в стороне от нее собралось человек тридцать жителей селения. По всему свободному пространству "поляны" лежали камни, образуя круги.

"Значит все ж храм, а полянка – языческое капище… Скверно! Что-то здесь не то. Меня лечили, нет, сначала украли, помыли, сюда привели. Долгим разговорам с Добромиром веры нет. Это может оказаться ложью, для того, чтобы я сама пришла сюда. А цель окажется иной. Вот же влипла! Ни оружия, ни палки какой… Даже спринтерский бег по пересеченке меня не спасет от этих неоязычников… Я же не знаю, что они удумали! Уж лучше бы настоящие славянские язычники, они ж людей и животных в жертву не приносили, а эти новые… Ой-й-й… Я действительно боюсь…"

Из здания вышел Добромир, а следом еще двое мужчин, одинаково бородатых, но моложе волхва на пару десятков лет.

"Ну вот сейчас и кривая дорожка моя закончиться, все будет ясно!"

Взмахнув рукой, Добромир указал на место рядом с горящим костром. Любава ткнула Ольгу в спину, и они подошли.

Добромир с помощниками стояли вокруг камня, напоминающего кресло. Любава взяла Ольгу за руку и потянула за собою. Женщина уселась поудобнее, раздвинула ноги и принудила девушку опуститься на землю, прилечь.

"Сначала ледяная купель, теперь сырая земля, вот же чудики!" – усмехнулась Ольга, послушно устраиваясь на траве. Она немного облокотилась на ногу Любавы и внимательно следила за помощниками Добромира.

Добромир забормотал уж совсем непонятные слова, лишь перечисление богов звучало знакомо. Несколько раз повторил имя Макоши и кивнул мужчинам. И тут-то Ольга забеспокоилась: стоящий напротив нее, вынул приличного размера нож… сделал шаг… медленно поднял руку, замахнувшись для удара… На нее!.. Еще шаг…

И тут сработали годы тренировок, включился опыт, моментально в голове прощелкнули варианты собственной защиты. Да, именно защиты: не позволить какому-то хмырю за просто так пырнуть себя ножом!

А тело уже выполняло беззвучные команды: левая нога, до того момента полусогнутая, вытянулась и стопа развернулась внутрь, незаметно крючком зацепив щиколотку противника. Одновременно правая подтянулась и совершила резкий удар под колено наружной стороной стопы…

"Хмырь" не ожидал сопротивления, заорал от боли и завалился. Ольга вскочила на ноги, подхватила выпавший нож и метнулась между валунами в березовую рощу.

Первые секунды сзади было тихо.

Потом раздался…

Ольга не поверила ушам, приостановилась и оглянулась, но слух не обманул – на поляне стоял громкий хохот… Это ее сбило с толку.

"Хмырь" валялся и поскуливал, ему уже оказывали помощь. Зрители же не бросились за нею, а смеялись и вновь болтали на своем языке, часто повторяя "поляница". Взгляды, обращенные в сторону Ольги, не несли агрессии, на лице Добромира вообще читалось недоумение и растерянность. Любава уже поднялась и поглядывала то на Ольгу, собирающую показать прыть, то на волхва.

"Почему они смеются? Меня не хотели зарезать? Я ничего не понимаю! Нужно бежать!"

Только ноги оказались ватными, они не могли удержать девушку, и она повалилась в траву. В голове прозвучал шепот:

"Не бойся-я-я… Остановись… Никто не причинит тебе зла… Спи, чадо!.."[4]4
  Чадо – раньше наши предки не давали имена сразу при рождении и, до определённого возраста, детей называли чадо.


[Закрыть]

* * *

– Проснулась, чадо? – услышала Ольга, едва опали путы гипнотического воздействия. Она лежала в комнате, где провела ночь. Рядом сидел Добромир. Вид у волхва был задумчиво-обескураженный, казалось, он пытается решить некую важную задачу, но, зная ответ, не решается это сделать.

– Да. За что меня хотели убить?

– Никто не хотел тебя убивать. Это обряд появления на свет, он предшествует имя наречению.

– Мне появляться?! Я уже есть! Зачем мне давать мое же имя?! Зачем меня здесь держат?! Я хочу домой. Меня достали ваши реконструкторские игры в предков! – выпалила Ольга. Внутри кипело возмущение. В голове гремели барабаны. Злость вот-вот готова была выплеснуться и захлестнуть темной пеленой.

– Т-ш-ш, не шуми, чадо, – миролюбиво произнес волхв.

– Кто вы такие? Сектанты? Почему меня здесь держат и вынуждают участвовать в каких-то обрядах?!

– Сесанты? – Добромир попробовал выговорить, но исковеркал слово, и не похоже, что специально – оно явно не укладывалось в его речь, и было не незнакомо, – Не понимаю тебя, чадо. Тебя никто насильно не держит, тебя принесли, чтобы вылечить. Мы вылечили. Ты – вольная птица…

– И я могу уйти в любой момент? Прямо сейчас? – съехидничала Ольга, приподнимаясь с лежанки.

– Ступай… Проведут до опушки.

– Хорошо. В какой стороне Москва?

– Не знаю такого, – развел руками Добромир.

– Что?! – Ольга буквально впилась взглядом в волхва, пытаясь прочесть смущение, ложь, хоть какое-то мелькнувшее чувство, уличившее мужчину в обмане. Но не было.

– Мне нужно домой, в Москву, город такой, – попыталась она вновь, тихо прошептав и, почему-то внутренне, уже боясь услышать ответ.

– А, ну так то до Киева добираться, потом на юг, в ромейские земли, раз домой.

– Ромейские земли? Нет-нет, ты… путаешь!

– Если ты – ромейка, то дом твой там, я так думаю. Но ты ведь здесь. Здесь твой дом, чадо.

– Я не ромейка… я русская, из Москвы… Я хочу домой…

– Поспи, чадо… – взмахнул рукой Добромир, усыпляя Ольгу. – А я поищу твою Москву. Вишь горе-то какое… Домой хочет… Понятно дело – еще не наша, вот и испугалась. Поспит, успокоиться. Все уложиться, как буря на море.