Текст книги "Лондонцы"
Автор книги: Маргарет Пембертон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
Кейт уронила руки и тупо уставилась на отца.
– Но почему? Если настало время выбрать нового капитана, это следовало бы сделать в прошлом году! Почему ты перестал играть? Ведь ты старый член клуба!
Карл нехотя встал и повернулся к ней.
– Потому, дочка, что теперь я стал иностранцем – гражданином враждебного государства. Меня исключили.
Кейт не знала, что на это сказать: ее обиде за отца и возмущению не было предела. Самое ужасное в этой истории было то, что в правление крикетного клуба входили люди, которых Карл считал своими друзьями, – Ниббс и Дэниел Коллинз.
– Мой папа наверняка здесь ни при чем. Он всегда очень уважат твоего отца, – сказала Керри, кормя грудью малышку Розу.
– Мистер Ниббс и отец Дэнни тоже считались его друзьями, однако на собрании они не выступили в его защиту. Если бы они за него заступились, его не исключили бы из команды, – возразила Кейт, вновь испытывая прилив негодования, от которого ее бросило в жар.
– Я поговорю об этом с отцом, – пообещала Керри. – Мне кажется, произошло досадное недоразумение. Твоего папу не могли исключить из крикетного клуба из-за того, о чем ты мне рассказала. Слушай, а как у него со зрением? Два года назад брата Теда исключили из команды, потому что он не видел летящего мяча с расстояния трех ярдов, не говоря уже о двадцати.
Такая версия, возможно, и успокоила бы Кейт, если бы Дэнни, приехавший в очередное увольнение домой, не ляпнул перед самым ее уходом:
– Слышала новость? В Берлине Гитлера величают национальным героем! Проклятые немцы! Скорее бы уж началась Еойна с ними – всех перестреляем!
В июле стало очевидно, что заветное желание Дэнни вот-вот осуществится: правительство Англии объявило о своем намерении эвакуировать детей в отдаленные районы страны, подальше от вероятных германских бомбардировок.
– Они затевают войну! – в присутствии Кейт возбужденно кричала Мириам, разговаривая с мисс Годфри. – Иначе зачем вывозить детей из Лондона, скажите на милость?
– Это простая предосторожность, мисс Дженнингс, – успокаивала ее бывшая директриса. Она, разумеется, кривила душой, по лишь потому, что не желала еще больше огорчать впечатлительную соседку.
В августе польский кризис обострился и все школьники Лондона получили предписание явиться с чемоданом самых необходимых вещей на сборные пункты для эвакуации. С Мириам случилась истерика.
– Берил слишком мала, чтобы ехать одной в деревню! – визжала она. – А Билли? Он ни разу не покидал родного дома! Мальчик будет обливаться слезами, пытаясь уснуть. Бедный мой агнец!
Зная сыночка как облупленного, Мейвис в этом сомневалась. Сорванец наверняка будет по ночам спать как убитый, а днем ходить на голове, в полной мере наслаждаясь жизнью. Жалеть следовало скорее его опекунов, не подозревающих, какого дьяволенка они приютили.
– Пока дети вместе, все у них будет в ажуре, – решительно заявила Мейвис. – Прекрати стенать, мама, лучше помоги уложить эти проклятые вещи. Ума не приложу, зачем детям брать с собой индивидуальную зубную щетку! Какой идиот составлял этот список самого необходимого? Можно подумать, они будут шиковать в «Ритце»! Обойдутся и одной щеткой на двоих, правда?
С отъездом из Лондона детворы в городе воцарилось уныние.
– Когда гадкий герр Гитлер уймется и все вернется на круги своя, – вздыхала мисс Хеллиуэлл, – я не буду обижаться на Билли Ломэкса и его друзей за то, что они крутятся на веревке вокруг столба напротив моей калитки. Без этих сорванцов стало настолько тихо, что я не могу наладить телепатические контакты со своими дорогими, ушедшими в иной мир. Недавно мистер Ниббс попросил меня пообщаться с его отцом. Так вместо него на связь вышел японец, живший в двенадцатом веке!
Вопреки окружающему ее мраку и тревожному ожиданию конца света Кейт не пала духом перед лицом надвигающейся катастрофы, а, напротив, испытывала огромную радость и душевный подъем. Дело было в том, что Тоби сделал ей предложение и она, не раздумывая ни секунды, согласилась стать его женой.
Неделю спустя, немногим более четверти века после того, как Карла призвали в кайзеровскую армию, Европа вновь оказалась ввергнутой в кровавую бойню. Премьер-министр высоким пронзительным голосом недвусмысленно объявил по радио: «Наша страна находится в состоянии войны с Германией. Мы готовы!»
А где-то в Блэкхите кое-кому захотелось продемонстрировать свое отношение к немцам. В пять часов пополудни, едва Карл Фойт подумал, что пора закрывать книжный магазин, кто-то швырнул в окно камень. На картонке, привязанной к кирпичу, кроваво-красными буквами было написано: «Убирайся вон из Англии, германская свинья! Иначе мы затравим тебя!»
Глава 7
– Нужно вызвать полицию! – сказала сидящая напротив отца за кухонным столом Кейт часом позже. Она была бледна как мел и все еще не верила, что такое возможно. – Полиция выяснит, чьих это рук дело! Виновного арестуют! Полиция…
– Полиция и пальцем не пошевелит, – обреченно сказал Карл, и у Кейт перехватило дыхание, словно от удара в солнечное сплетение. – Британия объявила Германии войну, а я – немец. В участке меня вежливо выслушают, но никаких мер не предпримут. В душе полицейские симпатизируют тому, кто швырнул в меня камень.
– Не могу в это поверить, – отрешенно глядя сквозь него, произнесла Кейт, хотя, к своему ужасу, сама почувствовала, что это звучит неубедительно.
Карл потер ладонью глаза.
– Тебе пора спуститься с облаков, в которых ты витаешь с тех пор, как познакомилась с Тоби. Правительство Великобритании считает меня подданным враждебного государства. Меня должны интернировать.
– Интернировать? – уставилась на него Кейт. – Как это понимать? Тебя поместят в лагерь? Но ведь ты здесь живешь уже двадцать лет, папа! Неужели ты можешь подумать, что тебя арестуют? – Голос ее дрожал от волнения.
– А что в этом странного? – спокойно спросил Карл, глядя ей в глаза. – Такое уже однажды со мной случалось.
– Но тогда все было совсем иначе! – Кейт вскочила из-за стола и случайно задела чашку с чаем. Она со стуком упала на блюдце, горячий чай вылился на скатерть и стал стекать на пол. Но ни Карл, ни Кейт не обратили на это внимания.
– Тогда ты был военнопленным, солдатом германской армии. А теперь ты не солдат, Англия стала твоим домом, ты такой же англичанин, как Ниббс, Коллинз или Чарли Робсон.
Карл невольно улыбнулся, хотя предмет их спора и не располагал к этому.
– Так считаешь ты, моя дорогая, но соседи думают иначе! Ведь исключили же меня из крикетной команды. Точно так же относится ко мне и правительство Англии. – Горькая улыбка исчезла с его лица. – Нужно смотреть правде в глаза, дочка! Будем готовиться к худшему. Я до сих пор не вмешивался в твою личную жизнь, но теперь вынужден задать тебе один очень личный вопрос.
Кейт замерла, не представляя, о чем хочет спросить ее отец.
Уставившись на нее немигающим взглядом, Карл произнес:
– Может ли случиться, что вы с Тоби поженитесь?
Чай все еще капал на пол, у ног Кейт образовалась лужица.
– Я… Мы…
– Я должен это знать, дорогая! Если это возможно, я буду за тебя спокоен, как бы долго ни продолжалась война и меня ни держали в лагере. Я буду знать, что о тебе есть кому позаботиться. Ты меня понимаешь?
– Да, папа! – Кейт вцепилась в край стола. Отца вот-вот куда-то увезут, возможно, в ближайшее время. Как подданного враждебного государства его интернируют. И он волнуется, что тогда она останется совсем одна и ей не на кого будет опереться: ведь родственников у них нет.
– Тоби сделал мне предложение, – сказала она, желая успокоить отца. Ей хотелось добавить, что они до сих пор не помолвлены только потому, что она пока не готова к встрече с его дедом. Но тогда пришлось бы объяснять ее опасения, а это принесло бы Карлу новую боль.
Плечи отца опустились, он вздохнул с облегчением, и Кейт поняла, что не сможет рассказать ему о болезненных предрассудках Харви-старшего. Ей также впервые пришло в голову, что Тоби вряд ли удастся уговорить деда принять немку в качестве невестки. Если он не сумел настоять на своем за минувшие месяцы, то теперь уж точно любая попытка что-то растолковать упрямому деду обречена на неудачу.
– В таком случае поговори с Тоби, попробуй объяснить ему ситуацию.
Он взял со стола чашки и блюдца и понес их к раковине.
– Когда он узнает, что ты можешь остаться совершенно одна, он, возможно, поймет, насколько важно, чтобы вы скорее поженились. – Карл поставил посуду в раковину. – Будем считать, что одна проблема решена.
Кейт не осмелилась его разочаровать.
– Остается лишь спокойно обсудить остальные вопросы. – Он обернулся к дочери и, натянуто улыбнувшись, заметил: – Может статься, что мне повезет и вместо лагеря меня отправят в ополчение.
Но все случилось иначе. Карл извлек из почтового ящика розоватый конверт, точно такой, в котором Джеку Робсону прислали повестку на призывной пункт.
– Меня вызывают в полицейское управление на Боу-стрит, – сообщил Карл дочери, застывшей в тревожном ожидании. – Нужно встать на учет как иностранному подданному.
– Тебя интернируют? Что там написано? – забыв о гренке, который она держала в руке, взволнованно спросила Кейт.
– Нет, – покачал головой Карл. – Пока только зарегистрируют, как всех иностранцев, даже беженцев. Не беспокойся, все не так страшно, как может показаться.
Тягостное предчувствие не оставляло Кейт в тот день и на работе. Мистер Мафф истолковал ее настроение на свой лад, как страх перед возможными налетами германских бомбардировщиков или даже высадкой десанта, и с неожиданной бравадой воскликнул:
– Не падайте духом, Кейт! Британский бульдог немцам не по зубам! Мы застрянем у них в глотке. Лозунг дня – вперед и вверх!
Неожиданный воинственный выпад позволила себе даже мисс Пирс, когда Кейт подсела за ее столик в столовой. Сделав свирепую мину, она сказала:
– Пусть только немецкий летчик спустится на парашюте в мой палисадник! Я заготовила на этот случай вилы у входной двери, он у меня встретит достойный прием!
Кейт не терпелось поскорее узнать, чем закончился визит отца в полицию, и она проделала весь путь домой через пустошь бегом. Ворвавшись наконец в прихожую, она, к своему ужасу, обнаружила, что дом пуст. Сердце едва не выскочило из груди.
Сделав глубокий вдох, она повернулась и выскочила на улицу. Ей требовалось облегчить душу, а единственным человеком, готовым ее выслушать в любое время, была Керри.
Напротив калитки мисс Годфри о чем-то разговаривали мистер Ниббс и Дэниел Коллинз. Ни один из них не обратил на Кейт внимания, и она не стала с ними здороваться: после исключения ее отца из крикетной команды Кейт перестала замечать его бывших приятелей, присутствовавших на том позорном собрании.
– Из-за этой проклятой войны скомкан конец крикетного сезона! – в сердцах воскликнул мистер Ниббс, когда Кейт проходила мимо.
Кейт ощутила приступ злорадства и ускорила шаг. Из окна второго этажа дома мисс Хеллиуэлл торчал развевающийся британский флаг, купленный гадалкой по случаю коронации Георга VI. У домика Ломэксов ее окликнула Мейвис, невозмутимо созерцавшая окрестности из окна спальни.
– Привет! Паршивые дела, ты согласна? Кристине пришлось зарегистрироваться как иностранке, а Джеку прислали повестку. Он говорит, что правительство напрасно потратилось на марку: в прошлый понедельник он сам записался в коммандос.
Запыхавшаяся после марафона через пустошь и сгорая от нетерпения выплеснуть Керри свою тревогу, Кейт не стала останавливаться и болтать с Мейвис. Она лишь помахала ей рукой и поспешно завернула в открытую калитку палисадника Дженнингсов.
– Боже правый, это ты, моя крошка! – всплеснула руками Лия, увидев Кейт. – Чем ты так расстроена? Разве немцы уже высадили десант? Или…
– Нет, миссис Зингер, ничего такого не случилось. Мне нужна Керри. Она дома?
– Наверху, купает Розу.
– Спасибо! – Кейт стала быстро подниматься по лестнице, прыгая через две ступеньки.
– Арестуют? Интернируют? – переспросила Керри. Она стояла на коленях у белой эмалированной ванны и, поддерживая головку Розы, плескала в дочку водой из ладошки. – Не говори чушь, Кейт. Ты совсем потеряла рассудок!
Керри осторожно вытащила дочку из ванны, не обращая внимания на ее протесты, и обернула брыкающегося ребенка махровым полотенцем. Лишь после этого она смогла уделить внимание подруге.
– Все иностранцы, проживающие в Англии, должны зарегистрироваться. Даже Кристина. Это чистая формальность.
– Но папа ушел на Боу-стрит утром и до сих пор не вернулся! И не сравнивай его с Кристиной: он немец, а она еврейка. А беженку вряд ли сочтут лицом, представляющим угрозу национальной безопасности!
– Как и твоего отца! – подчеркнуто рассудительно возразила Керри, направляясь в свою комнату, в другой конец коридора. – Ну кто подумает, что он – человек, угрожающий государственной безопасности? Он ведь не Мата Хари, верно? Только полный идиот заподозрит его в шпионаже на германскую секретную службу.
В другое время Кейт наверняка бы хихикнула, услышав такое, но сейчас ей было не до шуток.
– По-твоему, сейчас все в здравом уме? – воскликнула она. – На людей действует война. Вспомни, ведь отца исключили из крикетной команды те, кого он знал долгие годы. Разве это разумно? А как насчет кирпича, влетевшего в окно книжного магазина? Это уже не безумие, а настоящее преступление!
Керри положила Розу на развернутое на кровати полотенце и принялась присыпать тальком. Она не знала, что ответить подруге и как ее успокоить. Кейт тяжело вздохнула. Керри молча продолжала наносить ваткой детскую присыпку на промежность и сморщенные впадинки под мышками малышки, весело шевелящей пальчиками.
– Я чувствую себя как Алиса, провалившаяся через кроличью нору в Страну Чудес, – наконец промолвила Кейт, нахмурив брови. – Все, что раньше казалось нормальным, теперь перестало быть таковым. Самые невероятные вещи стали возможными. Люди, которых отец считал друзьями, оказались его недоброжелателями. Но самое ужасное – это то, что папу, при всей его законопослушности и преданности Англии, могут интернировать! А ведь он ненавидит Гитлера всеми фибрами души. – И севшим от волнения голосом она чуть слышно добавила: – Все не так, ни в чем нельзя быть уверенной. Я это явственно ощущаю.
– И не ты одна, моя дорогая. Жизнь переменилась для всех, – рассудительно заметила Керри, складывая треугольником подгузник и аккуратно пеленая Розу. – Дэнни отплывает во Францию как боец британского экспедиционного корпуса. Тед никак не может решить, податься ему в добровольцы сейчас или дождаться призыва мужчин его возраста – а сама понимаешь, такое очень скоро случится. Папа вступил в ополчение, хотя я ума не приложу, какой от него прок. Он никогда не держал в руках ничего похожего на винтовку. Если ему придется столкнуться лицом к лицу с немцем, он сможет лишь швырнуть в него апельсин или яблоко.
Кейт стало стыдно за свое поведение: выходит, не ее одну тревожит будущее! Да как она посмела не подумать об этом!
– Я не знала о Дэнни, – виновато сказала она. – Уже известно, куда их направят во Франции?
– Нет, – звенящим голосом ответила Керри, готовая расплакаться, но стоически держащая себя в руках.
– Прости меня, пожалуйста, – вздохнула Кейт. – Не сердись, умоляю! Я не должна была вот так врываться к тебе со своими заботами. Мне просто не приходило в голову, что сейчас не только нам приходится несладко. Я переволновалась из-за того, что папа утром ушел на Боу-стрит и до сих пор не вернулся…
– Он, возможно, уже дома, – рассудительно сказала Керри, беря Розу на руки. – Готова побиться об заклад, что на Боу-стрит вытянулась длиннющая очередь, до самого Букингемского дворца. – Она хихикнула и сразу стала прежней Керри. – Если вдуматься, то и королю Георгу следовало бы зарегистрироваться как иностранцу. Ведь его матушка – немка, точно? Да и королевский дом называется Виндзором со времен последней войны, а раньше он именовался Саксен-Кобург-Гота. Ха-ха-ха! – покатилась со смеху она. – В жилах Георга больше немецкой крови, чем у чванливого австрийского маляра Гитлера!
– А Керри, может быть, и права, – спустя час сказал Карл, когда дочь поставила перед ним тарелку с картофельным пюре и сосисками. – Дело может принять любопытный оборот!
– Вряд ли король Георг станет регистрироваться как иностранец, даже если окажется, что он стопроцентный немец, – не унималась Кейт. – Что случилось на Боу-стрит? Почему тебя так долго там продержали? Они говорят, что хотят тебя интернировать?
Карл невозмутимо полил сосиски соусом.
– На Боу-стрит образовалась огромная очередь… Что же касается интернирования… – Сердце Кейт готово было выпрыгнуть из груди. – Так вот, интернируют иностранцев, опасных для государства. Их будут держать в лагере до окончания войны. – Он выдержал многозначительную паузу. – Те же из иностранцев, которых признают неопасными, останутся дома, но должны будут регулярно отмечаться в участке.
Кейт замерла в ожидании.
Карл невозмутимо воткнул в сосиску вилку и мягко улыбнулся.
– Я попал во вторую категорию.
Кейт с облегчением вздохнула и рухнула на стул.
– Слава Богу, папа! А я-то подумала, что тебя арестовали и даже не разрешили попрощаться со мной и взять вещи.
Карл решил не рассказывать дочери о том, что его дело будут время от времени пересматривать и в любой момент его могут интернировать. Вместо этого он отложил вилку и буднично поинтересовался:
– А ты не хочешь сосисок с пюре? Любопытно, куда отправят Дэнни? Керри тебе этого не сказала?
Первые месяцы войны казались кошмаром. Керри так ничего и не узнала о Дэнни, зато Кейт была уверена, что Тоби еще в Англии. Он писал:
«Милая Кейт! Нас послали в какую-то чертову дыру. Здесь дьявольская стужа, можно замерзнуть, вдобавок дует ураганный ветер. Прошлой ночью ветром сорвало с креплений два самолета. Нам постоянно приходится скалывать лед и счищать грязь с машин. В общем, дела обстоят паршиво».
Для Кейт было важно одно: Тоби жив и здоров.
В январе он сообщил ей, что скоро будет переведен в 54-ю эскадрилью в Хорнчерч, графство Эссекс. Это была его хорошая новость. Плохая же заключалась в том, что недавно у деда случился сердечный приступ. Хотя домашний врач и полагал, что здоровье старика вне опасности, Тоби не рискнул бы сейчас оповещать его об их намерении пожениться, как они собирались сделать.
Кейт восприняла эту новость со смешанным чувством. После разговора с отцом она настроилась на встречу с мистером Харви. Но теперь знакомство откладывалось из-за его плохого самочувствия, и для волнений больше не было оснований. В конце концов, рассуждала она, со свадьбой можно повременить, ведь отца не интернируют, а значит, у него не будет повода тревожиться о дочери, оставшейся в одиночестве в измученном войной Лондоне.
Кейт было жаль Тоби, переживающего за дедушку, и самого мистера Харви, здоровье которого наверняка подорвало беспокойство за внука. В целом же она отнеслись к этому известию спокойно. Ей хватало и своих ежедневных забот, так что бессонницей из-за сердечного приступа Харви-старшего она страдать не стала.
С тех пор как ее отца столь поспешно освободили от обязанностей капитана местной крикетной команды, Кейт перестала здороваться с членами правления клуба, в том числе и со старыми знакомыми – мистером Ниббсом и свекром Керри, Дэниелом Коллинзом.
Сообразив наконец, что это их не задевает – они просто не замечают ее, Кейт была потрясена. Холодное безразличие этих людей оскорбило ее, хотя она сама решила прекратить с ними дружеские отношения. Неужели соседи и ее считают немецкой шпионкой? В это трудно было поверить, и Кейт отбросила нелепое предположение. Пересмотреть свою точку зрения ее вскоре вынудила Керри.
Солнечным февральским утром Кейт увидела ее, необычно бледную, на своем крыльце. Пряди курчавых волос выбивались из-под шерстяного платка. Тепло укутанная Роза спала за домом в детской коляске. Голос Керри звенел.
– Нужно поговорить!
– Что-нибудь с Дэнни? Проходи в дом!
Керри развязала узелок на подбородке и стянула платок.
– Нет, речь не о нем, хотя я до сих пор не знаю, где его там, во Франции, черти носят. Я хотела поговорить с тобой о другом, только не знаю, с чего начать…
Подруги прошли на кухню. Видя, что Керри чем-то расстроена, Кейт предложила:
– Я поставлю чайник. А Роза не простудится? Еще холодно, хотя солнце и припекает.
Керри потупилась и устало села за стол. Помолчав, она тяжело вздохнула и, глядя куда-то в угол, нехотя сказала:
– Она тепло одета, а где стоит коляска, там не дует.
Наступила томительная пауза. Кейт налила воды в чайник и поставила его на плиту.
– Если с Дэнни ничего не случилось, то какая же у тебя новость? Не очень плохая, надеюсь?
Бледное как мел лицо Керри так напряглось, что она стала похожа на тридцатилетнюю женщину.
– Мама, папа, бабушка и Кристина вчера устроили семейный совет, – с трудом выдавила она. – Мне велено передать тебе, чтобы ты к нам больше не приходила.
– К вам в дом? – переспросила Кейт, не понимая. Как это не приходить к ним в дом? Кейт считала его почти своим, она то и дело забегала к Керри, с тех пор как научилась ходить. – Что стряслось? Заболела бабушка? Или…
Керри тряхнула головой, и длинная прядь густых черных волос упала ей на глаза. Она откинула ее красной от постоянной стирки пеленок рукой и с болью в кошачьих глазах вымолвила:
– Бабушка здорова, слава Богу. Все из-за этой проклятой войны… Сама знаешь, как поступают немцы сейчас с поляками, чехами и другими людьми.
Голос у нее окончательно сел.
Кейт застыла возле плиты в тягостном ожидании. Что еще наговорит ей лучшая подруга?
Из неплотно закрытого крана в раковину капала вода.
– Кристина познакомилась со многими беженцами, – теребя платок в руках, продолжала Керри, так и не сняв застегнутое на все пуговицы темно-коричневое пальто. – Они рассказывают невероятные истории! Одна полька, подружка Кристины, поведала моим родителям, что в ее деревне гестаповцы согнали всех учителей в школу, подожгли ее и наблюдали, как дом горит вместе с людьми, а сами пили и хохотали, пока на месте пожара не остались угли. Маму стошнило, а папа сказал, что немцы – ненормальные извращенцы и он больше не станет с ними разговаривать до конца своих дней,
– И с моим отцом в том числе? – с трудом произнесла Кейт, проглотив подступивший ком.
– Да, – кивнула Кейт. – Разве твой отец не говорил тебе, что вчера они встретились на улице и мой папа высказал ему все, что думает?
– Нет, – покачала головой Кейт, чувствуя желание наклониться к раковине и сделать то, что сделала Мириам, услышав страшный рассказ беженки из Польши. Чайник на плите начал выпускать пар, но она этого не заметила. Она гадала, что еще скрывает от нее отец и кто следующий из соседей последует примеру Дженнингсов.
– А что думаешь обо всем ты, Керри? – взяв себя в руки, спросила Кейт. – Ты согласна с родителями, бабушкой и Кристиной? Мой папа, по-твоему, тоже ненормальный садист, способный жечь людей заживо?
Керри вздрогнула, словно бы Кейт ударила ее по лицу, и, вскочив со стула, срывающимся голосом воскликнула:
– Нет! Разумеется, нет! Мои родители и бабушка тоже так не думают. Но они не знают, как реагировать на происходящее. Неужели ты не понимаешь, что трудно дружить с немцами после всего, что очевидцы наговорили об их зверствах? С этим нельзя смириться, и ты, Кейт, не должна винить за это моих родных.
Чайник уже плевался струями пара, целые облака устремлялись к потолку кухни. Кейт повернулась спиной к Керри и, надев рукавицу, сшитую ею еще в начальной школе на уроках кройки и шитья, сняла, чайник с конфорки.
Керри тоже выпустила пар, и голос ее теперь звучал глухо и тихо.
– Твой отец двадцать лет живет с нами бок о бок, и, разумеется, никто не считает его нацистом или шпионом. Однако он немец! И люди не знают, как теперь им себя с ним вести.
– Я тоже наполовину немка, – заметила Кейт, заваривая чай. – И твоя семья наверняка не сможет с этим примириться.
– Оставь чайник в покое, Кейт, – едва слышно сказала Керри. – Пожалуй, я пойду…
Кейт кивнула: ей самой уже расхотелось пить чай – она с удовольствием выпила бы сейчас виски.
Керри вышла из дома, и Кейт увидела из окна, как она покатила коляску обратно, в дальний конец площади. Немного постояв в задумчивости, Кейт надела пальто ярко-вишневого цвета, обмотала горло шарфом, нахлобучила берет и выскочила из дома.
Ей пронзительно недоставало всего того, из чего складывался окружающий ее мир: дружелюбия соседей, которое она считала чем-то естественным, возможности погулять с Бонзо, обмена приветствиями при встречах с Ниббсом или Коллинзом. Все это теперь стремительно исчезало, уходило в небытие.
Оказавшись на вересковой пустоши, Кейт побрела через нее по диагонали, без какой-либо определенной цели, просто чтобы не оставаться на месте. Вот уже полгода Великобритания воевала с Германией, тысячи людей исчезли без вести, многие – навсегда, и рассудок подсказывал Кейт, что их с отцом личные проблемы ничтожны в сравнении со страданиями миллионов солдат и прочих граждан Европы. Но от этого шок и боль не ослабевали.
Во всем виновата Кристина! Если бы она не поселилась в доме Дженнингсов, все осталось бы как прежде.
Кейт пошла прямо по мерзлой траве. Наверняка и отца не исключили бы из крикетной команды, если бы Кристина не повлияла на членов правления. Они действовали заодно, как дикари, движимые врожденным чувством родства, перед лицом угрозы со стороны другого племени.
Она пересекла одну из дорожек, и под ногами жалобно заскрипел гравий. Отец прожил в Англии двадцать лет и считал ее своим домом, однако стоило начаться войне с Германией, как для соседей он стал чужаком, изгоем.
Она вновь ступила на прихваченную морозцем, жесткую траву и посмотрела на шпиль церкви Всех Святых, до которой оставалось всего пятьдесят ярдов. Да, отец стал здесь лишним. Неужели и ей предстоит такое? Неужели и она будет чувствовать себя чужой в окружении людей, которых знает с детства?
Кейт остановилась, засунула руки в карманы пальто и подставила лицо холодному ветру. Взгляд ее, устремленный на шпиль, сверкающий в лучах февральского солнца, стал бесстрастным и решительным. Что ж, если судьба уготовила ей такое испытание, она выдержит его с достоинством, так же как ее отец; она ничем его не опозорит. Она не станет ни перед кем заискивать и унижаться, даже перед Тоби.
