Текст книги "Уйди из моей жизни"

Автор книги: Маргарет Майо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

– Я пообещал Сэм, что останусь с тобой на несколько дней, – сказал Байрон Даниэлле. – Но это обещание было дано, только чтобы ее успокоить. Я не могу находиться с моим соперником в одном доме. Элли, скажи мне, это была правда, когда ты говорила, что любишь меня?

Как же ловко ему удалось опять соединить их!

Даниэлла неохотно, почти через силу, слегка кивнула ему. Кивок был такой слабый, что Байрон мог и не заметить его, если бы так внимательно не следил за ней. По его просьбе Даниэлла села на стоящий рядом стул, и свет из окна залил ее лицо. День был не солнечным, хотя и довольно светлым для начала осени. Это время года Даниэлла любила больше всего.

– Так что мы будем с этим делать?

– «С этим» – это с нашей любовью? – хрипло спросила она.

Байрон кивнул, но в следующее мгновение его лицо сморщилось от боли.

– Черт, мне не следует этого делать. – А несколькими минутами позже он спросил: – Ну, как?

– Ничего и не нужно делать, – ответила Даниэлла.

Его губы сжались в тонкую линию.

– Это значит, ты отказываешься выполнять обязательства, которые есть у тебя перед Тони?

Даниэлла понимала, что больше не может обманывать его.

– Никакого обязательства нет и никогда не было.

– Я не понимаю. – Он смотрел на нее, не веря ни единому слову.

– Он – мой друг, только и всего, – с виноватым лицом сказала Даниэлла. – Сейчас он снова вернулся назад, в Малайзию. Думаю, у него там есть девушка. Я же просто предоставила ему на несколько ночей крышу над головой.

Байрон еще больше насупился.

– И ты позволила мне думать, что?..

– Это казалось мне наилучшим выходом.

– Почему? – Вопрос прозвучал резко и отрывисто, как выстрел из ружья. – В этом же нет смысла.

– Для меня был, – тихо произнесла Даниэлла.

– И только когда тебе показалось, что я могу умереть, ты наконец осознала, что до сих пор меня любишь, да? – Он впился в нее глазами. – Должен признаться, мне это не очень льстит, но если уж так случилось, то я даже рад этому несчастному случаю со мной.

Может быть, самое лучшее – позволить ему думать именно так? В отличие от ее вялой улыбки улыбка Байрона была энергичной, во весь рот.

– Я не могу дождаться, когда выйду отсюда. Ты думаешь, Сэм знает, какие чувства мы с тобой испытываем друг к другу? – Он опять нахмурился, так как его вдруг поразила одна мысль. – Тебе не кажется, что именно из-за этого она разорвала помолвку? И не поэтому ли она вдруг предложила, чтобы поправляться я ехал к тебе?

Даниэлла пожала плечами.

– Может быть. Сэм – чуткая и заботливая девушка. Мне она очень понравилась. Думаю, вы бы с ней составили прекрасную пару.

– С тобой у нас союз будет еще лучше. Ты должна помнить об этом. – И Байрон тяжело облокотился на спинку стула и закрыл глаза, словно этот разговор совсем лишил его сил.

– Тогда я пойду, Байрон, – Даниэлла поднялась.

Он с трудом приподнял веки.

– Ты не можешь уйти, не поцеловав меня. Это приказ: поцеловать мужчину, которого ты любишь.

Пульс учащенно забился. Даниэлла разрывалась от противоречивых чувств: ей одновременно и хотелось, и не хотелось этого поцелуя. Она слегка прикоснулась губами к его щеке, но вдруг на удивление крепкая рука легла на ее голову и направила ее губы к его губам.

Ей показалось, что поцелуй длился вечность, хотя она понимала – прошло не больше нескольких секунд. Этот поцелуй вызвал в Даниэлле целое море чувств и парализовал ее. Она не знала, где найти силы, чтобы выйти из палаты.

Голова Байрона раскалывалась, словно по ней били молотком. Боль была безжалостна. Доктора сказали, что боль со временем пройдет, но он не должен забывать, что упавшие кирпичи проломили ему череп. Да, как долго он сможет выдержать эту боль?

У Даниэллы Байрон жил уже почти две недели. Он ничего не говорил ей о своих желаниях и надеждах, но и ее не спрашивал ни о чем. Все ее время теперь принадлежало ему. Она никогда не узнает, какое огромное облегчение он испытал, когда она сказала, что Тони для нее ничего не значит. Байрону хотелось вскочить со стула и пуститься в пляс. И он бы исполнил свое желание, если бы был достаточно здоров.

Даниэлла заботилась о нем не хуже профессиональной сиделки. Она приспосабливалась к любому его настроению и, казалось, интуитивно улавливала, когда он чувствовал себя плохо, когда хотел побыть один, а когда ему нужна была компания.

В тот первый ее вечерний приход в больницу Даниэлла призналась ему в своей любви, и Байрон подумал, что он умер и уже на небесах. Сейчас же он не видел причины, которая бы помешала им снова быть вместе и уже навсегда.

Постепенно он набирался сил. Его прогулки, которые начались с коротенького променада вокруг сада, стали длиннее. Головные боли посещали его все реже и реже. Да, иногда голова у Байрона так же сильно раскалывалась, как раньше, и настроение в такие периоды у него было просто отвратительным, но Даниэлла не обращала внимания на эти вспышки раздражения. Она никогда не унывала, а всегда улыбалась, и любовь Байрона к ней стала еще сильнее и крепче.

В конце концов он решил, что наступило подходящее время для того, чтобы рассказать ей о Джоне. Все последние дни эта мысль не шла у него из головы. Байрон нашел доказательства прежде, чем с ним произошел этот несчастный случай, и подумал, что Даниэлле следует знать все. Он решил дождаться конца ужина. Вот, наконец, шторы опущены, зажжен свет. Когда Даниэлла стала собирать со стола посуду, чтобы отнести ее на кухню, Байрон остановил ее.

– Оставь это пока, Элли. Позже я тебе помогу. Сейчас мне нужно тебе кое-что рассказать. Давай пройдем в гостиную.

Даниэлла настороженно на него посмотрела. Когда они удобно расположились в гостиной – он в кресле, она на кушетке напротив, – Байрон сказал:

– Ты знаешь, что галерея окончательно обвалилась?

Даниэлла кивнула, хмурясь и с удивлением глядя на Байрона, словно меньше всего на свете ожидала об этом услышать.

– Как ты узнал? Я пыталась уберечь тебя от этого. Я умышленно прятала все газеты с информацией о галерее. Я ведь понимала, как сильно это тебя может расстроить.

– Я расстроился, – согласился Байрон. – Когда ты ушла, я сделал несколько телефонных звонков – и, должен признаться, совершенно убит. Хотя самое лучшее для галереи было рухнуть, так как она стала представлять для всех угрозу, – добавил он с перекошенным от боли лицом.

– Ты самый удачливый человек из всех, кого я знаю.

– Я удачливее, чем Джон, – подтвердил он. Да, он был счастливее Джона, потому что Даниэлла любила его! – Думаю, тебе следует знать, – начал Байрон, осторожно подбирая слова, – Джон был в курсе того, что шотландцы решили несколько облегчить себе работу.

– Значит, если бы он не погиб, то смог бы тогда все это исправить? Ты это имеешь в виду? Интересно, почему он мне ничего никогда не рассказывал? Хотя в то время он никогда не обсуждал свою работу со мной. Джон никогда не говорил о работе и свою личную жизнь не мешал со служебной. Думаю, в нем жило два совершенно разных человека.

– Все дело в том, что он пытался решить эту проблему, – тихо произнес Байрон. – Он встретился с шотландцами и пригрозил подать на них в суд, если они не будут вести дела добросовестно.

– И?..

Прошло несколько секунд, прежде чем Байрон ответил. Когда он, наконец, заговорил, в его голосе отчетливо слышалась глубокая скорбь.

– Его заставили молчать.

Глаза Даниэллы широко раскрылись, и, казалось, она перестала дышать.

– О чем ты говоришь?

– Смерть Джона была вызвана не несчастным случаем, Элли.

– Ты хочешь сказать, что кто-то убил его?

– Да, боюсь, что так.

– Но ведь следователь сделал заключение, что его смерть наступила в результате несчастного случая. – Две огромных слезы выкатились из ее глаз и потекли по щекам.

Байрону хотелось вскочить, подбежать к Даниэлле, заключить ее в свои объятия и утешить, но он еще не все рассказал.

– Налицо наглое сокрытие преступления. У Рода были свои подозрения, и он пошел в полицию, но там сочли, что он страдает паранойей. Когда шотландцы узнали, что он сделал, они объявили ему, что, если он и в дальнейшем предпримет такие же попытки, его жизнь не будет стоить и ломаного гроша. Бедный Род с тех пор так напуган, что боится сказать лишнее слово. Мне понадобилось очень много времени, чтобы все это вытрясти из него.

В глазах Даниэллы отразился ужас, и она вздрогнула.

– А тебе не кажется, что несчастный случай с тобой был?..

– О Господи, нет, – быстро прервал Байрон ее подозрения. – Ясно, что это была моя собственная ошибка. Однако я подозреваю, что шотландцы сознательно отошли от дел, когда заметили первые признаки надвигающейся катастрофы. Мне кажется, они испугались.

– Что сделали с тем парнем, который уронил на голову Джона кирпичи? – Она побледнела и нервно сжала руками колени.

– Пока ничего, но мы знаем, где он живет.

– Кто это – «мы»?

– Я и частный детектив, которого я нанял, – ответил ей Байрон. – Я намереваюсь передать куда следует свои доказательства. Если бы не произошел этот чертов несчастный случай, я бы уже давно это сделал. Но я не успокоюсь до тех пор, пока убийца Джона не окажется на скамье подсудимых. – Наконец он сел рядом с Даниэллой на кушетку, мягко притянул ее к себе и смахнул волосы, упавшие ей на лицо. – Прости, но я должен был рассказать тебе о Джоне. Я ведь знаю, как сильно ты его любила.

– Я его не любила, – тихо проговорила она.

Сердце Байрона на какое-то мгновение замерло, а потом забилось так, что чуть не выпрыгивало из груди.

– Но ты сказала…

– Я помню, что говорила, – ответила Даниэлла. – Мне нравился Джон, я им восхищалась и считала его хорошей партией. Мы с ним отлично ладили, и, возможно, я должна была бы его до некоторой степени любить, но я люблю тебя. – Эти последние слова были сказаны так тихо, как будто она не хотела, чтобы Байрон их услышал.

– Тогда почему ты говорила неправду? – так же тихо спросил он.

– Полагаю, для самозащиты.

– Ты не хотела признаваться, что никогда не переставала любить меня?

– Да.

Это было самое тихое и слабое «да», которое ему когда-либо приходилось слышать, но и этого было достаточно. У Байрона из груди вырвался стон. Он повернул Даниэллу к себе лицом, радуясь, что теперь может с полным правом целовать ее.

Он почувствовал, как бешено бьется в груди сердце, как стучит кровь в висках, как поднимается в нем сильное желание. Позволит ли Элли? Или еще слишком рано для этого? Должен ли он обуздать свое желание?

Когда Байрон провел пальцами по ее сладко пахнущей коже, затем стал ласкать ее восхитительную грудь, так что у Даниэллы перехватило дыхание, он понял, что наконец-то счастлив.

Он опустил голову и долго покрывал ее грудь жадными поцелуями. Господи, это было божественно! Байрон перевел взгляд на ее лицо: глаза Даниэллы были закрыты, голова откинута назад, манящий рот приоткрыт.

И вдруг сильная боль пронзила его голову. Байрон понял, что позволил себе слишком большую нагрузку. Проклятье! И еще раз проклятье!

– Байрон? – Даниэлла все поняла, так как почти всегда чутко определяла перепады в его настроении, любую его мысль. – Твоя голова?

– Прости.

– Не извиняйся. – Она положила его голову к себе на колени и накрыла руками раненое место. Байрон чувствовал тепло ее рук – успокаивающее тепло, чувствовал, как боль постепенно уходит.

И Даниэлла поняла, что боль прошла. Она знала об этом, хотя Байрон не произнес ни слова.

Даниэлла решила, что настало подходящее время для того, чтобы наконец рассказать Байрону все. Сейчас они стали ближе друг другу, и Байрон как раз находился в хорошем настроении. Нужно рассказать, пока все не зашло слишком далеко.

– Я тоже должна тебе кое-что рассказать, – сказала Даниэлла, гладя его по голове и чувствуя под своими пальцами вновь отросшие короткие волосы. Он и без волос выглядел очень красивым, утонченным и весьма сексуальным.

– Если это что-то нехорошее, я не хочу об этом слышать, – сказал ей Байрон, поворачивая голову у нее на коленях так, чтобы видеть ее лицо.

Даниэлла глядела на него сверху вниз, и несмотря на то, что в лежачем положении он выглядел таким забавным, она не улыбнулась.

– Это касается того, почему я ушла от тебя. Мне кажется это очень важным и…

– Элли! – Он в одну секунду остановил поток ее слов, сел рядом и взял ее за руку. – Элли, с прошлым покончено. Мне хочется забросить его куда-нибудь подальше и не обсуждать. Впереди нас ждет будущее, и я надеюсь – нет, даже молюсь, – что это будущее будет счастливым и прекрасным. И, пожалуйста, не говори мне больше о прошлом.

– Но Байрон, ты не понимаешь. Я…

Но Байрон снова перебил ее своим восклицанием:

– Я не желаю больше испытывать боль и полагаю, что ты тоже этого не хочешь. Я признаю, что мы оба допустили ошибку, поэтому не мучайся угрызениями совести. Все, о чем я сейчас прошу, это о попытке начать все сначала. Разве я о многом прошу?

Даниэлла вздохнула. Он останавливал ее на каждом шагу. Все выглядело так, словно он ничего не хотел знать. А ведь для нее было так важно, чтобы Байрон узнал! Значит, нужно подождать еще. Возможно, она выбрала не самый подходящий для такого разговора момент.

В конце недели Даниэлла поехала на кладбище, которое посещала очень часто. Байрону она сказала, что едет в Бирмингем, и он тут же захотел сопровождать ее, как иногда это делал раньше. Но Даниэлла выкрутилась, сославшись на то, что ей нужно обсудить с Мелиссой много деловых вопросов, которые Байрону будут прочно скучны.

Она любовно поливала нежно-розовую садовую гвоздику на могиле Люси и рассказывала ей о ее папочке, о том, что с ним произошел несчастный случай и что с того самого момента он живет с ней.

Когда Даниэлла возвратилась домой, Байрона еще не было. На этот раз она была даже рада этому, так как после посещения кладбища всегда печалилась и грустила.

Байрон ни на секунду не поверил, что Даниэлла собиралась встретиться с Мелиссой. Он не знал, почему так подумал, – какое-то внутреннее чутье подсказывало ему. Он хотел узнать тайну и поэтому последовал за Даниэллой. Когда он увидел, где она выходит, то спросил себя, почему Даниэлла не сказала, что собирается навестить могилу Джона. Он бы все понял, ведь для Даниэллы ходить на кладбище к Джону – самая естественная вещь на свете.

Издалека он наблюдал, как Даниэлла опустилась у могилы на колени и поставила в вазу свежие цветы. Он видел, как она склонила голову как в молитве, a затем поднялась и ушла. Байрона она не видела и вряд ли увидела бы, даже если бы он стоял рядом.

Даниэлла была погружена в себя и выглядела при этом очень печальной. Байрону никогда еще не приходилось видеть ее такой, как сейчас. Неужели она лгала, когда говорила, что никогда не любила Джона? Это было сказано для того, чтобы пощадить его чувства? Эта мысль Байрону совсем не понравилась.

Не в состоянии успокоиться, он решил взглянуть на надгробный камень. То, что он там прочитал, потрясло его до глубины души. Это была могила не мужчины, как он думал, а ребенка – крохотная могилка ребенка! Даты жизни и смерти там не было, и не было ничего, кроме трех слов: «Люси, драгоценное дитя».

У Даниэллы с Джоном был ребенок! Тогда как его собственный так и не родился! Это дитя пришло в мир, но…

Байрон быстро вернулся домой. Даниэлла была уже там. Она все еще выглядела печальной. Вряд ли он сможет дождаться подходящего момента, чтобы расспросить ее обо всем. Он считал, что должен прямо сейчас рассказать ей о том, что узнал. Он ведь может ее утешить и, начиная с этого момента, всегда будет поддерживать. Такой груз нельзя нести в одиночку.

– Даниэлла, я надеюсь, ты простишь меня за то, что я последовал за тобой на кладбище. Знаешь, я не поверил, что ты собралась к себе в магазин.

Вся кровь отлила от ее лица, и она как подкошенная рухнула на кухонный табурет.

– Мне известно о твоем ребенке. Почему ты мне о нем не рассказывала?

Она долго-долго смотрела на него, борясь со слезами, но не выдержала – слезы хлынули из глаз и потекли по щекам.

– Я пыталась, Байрон. На днях я хотела рассказать тебе, но ты отказался меня выслушать.

Байрон нахмурился, пытаясь припомнить тот разговор. Но ведь тогда он отказался слушать о причине их разрыва, и только!

– Я знаю, что должна была рассказать тебе все тогда, когда это случилось, но я не могла. Я боялась и поэтому не могла, Байрон.

И тут Байрон начал проклинать себя.

– Ты говоришь, Элли… – медленно начал он, – ты говоришь, что Люси была нашим ребенком?!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Даниэлла кивнула. Теперь она была рада, что он уже все знает.

– И ты боялась рассказать мне об этом?

– Мне казалось, что ты рассердишься. Я думала, что ты обвинишь меня в этом, как обвинил в выкидыше. Ты ужасно поступил тогда со мной, Байрон, и вряд ли я могла пройти через это еще раз. – Она даже не пыталась остановить льющиеся из глаз слезы.

– Больше всего меня бесит, что ты ничего мне не рассказала! – горячо воскликнул Байрон. – Я не могу поверить, что с тобой случилось несчастье, а я не знал об этом ничего! О Господи, как же это ужасно!

– Не думай, что для меня это было менее ужасно, – возразила Даниэлла. – В моей жизни это был самый трагический момент, который совсем выбил меня из колеи. – «И который, – произнесла она уже про себя, – никогда со мной не повторится».

– Но я должен был быть там, с тобой, – заметил ей Байрон. – Тебе не следовало испытывать все эти муки в одиночестве. Черт возьми, Элли, я же был отцом этого ребенка! Как ты думаешь, что я сейчас испытываю?! Ведь на мне лежала такая же ответственность, как и на тебе.

– Не кричи на меня, Байрон. – Ее лицо передернулось от боли. – Я уже достаточно настрадалась и продолжаю страдать до сих пор. Если бы ты знал, что я только об этом и думаю!

– Ты не выбила на могильном камне дату. Почему? – обвинительным тоном спросил Байрон.

– Ты мог когда-нибудь увидеть эту могилу, а я не хотела, чтобы ты все понял.

Байрон вздрогнул. Выглядел он сейчас просто ужасно подавленным.

– Сколько ей было, когда она?..

– Только несколько часов.

– О Господи! – Байрон стал мерить шагами кухню, пока его мозг пытался осмыслить эту ужасную новость.

Даниэлла сидела, уронив голову на руки. Он следил за ней! Да, это лишний раз доказывало, что она совсем не умеет лгать. Но по крайней мере сейчас он хотя бы что-то знал.

– Даниэлла. – Он вдруг остановился и посмотрел на нее. – Ты совершенно точно знаешь, что была беременна, когда оставила меня?

Она кивнула, чувствуя себя виноватой.

– Черт возьми, ну почему ты ушла? Ты не должна была этого делать тогда – ведь ты так нуждалась во мне и в моей помощи.

– Да, ты прав, но я боялась, – прошептала она прерывающимся от волнения голосом. – Боялась, что, если я потеряю ребенка, ты уйдешь от меня, – я ведь знала, как сильно ты хотел иметь собственных детей. Поэтому и решила уйти первой. Потом, когда потеряла и этого ребенка, я поняла, что правильно поступила.

– Это самая большая нелепость на свете, которую я когда-либо слышал, – бушевал Байрон. – Я никогда не оставил бы тебя, Элли. Неужели ты думаешь, что я – чудовище? Когда ты потеряла ребенка, ты ведь очень нуждалась в моей поддержке. Почему же ты мне не позвонила? Почему ты не позвала меня к себе на помощь? И по крайней мере ты могла хотя бы позволить мне знать правду.

– В то время это казалось мне лучшим выходом, – чуть слышно проговорила Даниэлла.

Байрон опять принялся ходить из угла в угол, и Даниэлла забеспокоилась. Из-за этого расстройства его головная боль могла возобновиться.

– Мне кажется, нам следует выпить чаю. Как ты на это смотришь? – Ей необходимо было что-то сделать, чтобы помочь ему освободить свой мозг от той новости, которой она только что поразила его.

Окончательно эта тема была исчерпана лишь спустя час. Байрон хотел знать все до каждой мелочи. К тому времени, когда он закончил свои расспросы, голова у Даниэллы тоже начала побаливать.

– Осталось только одно-единственное утешение, – проговорил Байрон. Эти слова были сказаны намного позже их разговора, уже ближе к вечеру. – Когда мы поженимся, мы сможем попробовать начать все сначала. И я лично буду следить за тем, чтобы ты была под наблюдением самых лучших врачей.

Даниэлла вдруг не выдержала и расплакалась. Байрон с удивлением посмотрел на нее.

– Я что-то не то сказал? Ты не хочешь быть моей женой, Элли? Или я опять решаю все за тебя? Да, я знаю, что должен был спросить у тебя, но мне показалось, что с тех пор, как мы выяснили, что любим друг друга, решение уже принято.

Она спрятала от него свое лицо.

– Дело не в том, что я не хочу, – я просто не могу! – Боль была такая сильная, что ее невозможно было вынести.

– Не можешь, Элли? – Он коснулся пальцами ее подбородка и заставил посмотреть на себя. – Не можешь?

Даниэлла закрыла глаза и покачала головой.

Байрон нежно промокнул на ее лице слезы своим носовым платком.

– Почему?

– Потому что… потому что… – Она с трудом сглотнула. Все ее тело напряглось, в горле пересохло. – Потому что, Байрон, я никогда не буду настоящей женой. Я никогда не смогу стать матерью. Что-то случилось со мной после того, как я потеряла Люси, и теперь я не могу больше иметь детей. Никогда.

Даниэлла внимательно наблюдала за лицом Байрона, ожидая прочитать на нем смятение, ужас и отказ от нее. Но ничего подобного она там не увидела. Напротив, его лицо выражало только сочувствие и теплоту, все мысли Байрона были только о ней.

– О, моя дорогая, любимая Элли, неужели ты действительно думаешь, что для меня это может иметь какое-то значение? Неужели ты думаешь, что это может повлиять на мои чувства к тебе? – Он мягко притянул к себе Даниэллу. – Теперь я больше не беспокоюсь, потому что у меня есть ты. И я люблю тебя, Элли, люблю всем своим сердцем. Я всегда тебя любил. Все годы, что мы жили порознь, моя жизнь была пустой и ненужной. А теперь никто на свете не отнимет тебя у меня снова и ничто нас больше с тобой не разлучит.

– Но ты хотел иметь детей. Ты хотел, чтобы у тебя была большая семья. – Она посмотрела на него мокрыми от слез глазами. – Ты всегда это говорил. И Саманте тоже сказал об этом своем желании. А ведь она как раз была готова родить тебе столько ребятишек, сколько ты хочешь. Ах, Байрон, тебе лучше жениться на ней!

Байрон обнял Даниэллу и принялся се успокаивать.

– Единственная причина, по которой я попросил Сэм выйти за меня замуж, состояла в том, что я думал, что потерял тебя навсегда, – тихо проговорил он. – Я не буду отрицать, что она мне очень нравится и она действительно замечательный человек и собеседник, но вряд ли я ей говорил о детях. Это само собой подразумевалось, правда. Мы должны жить для наших потомков, а не просто сгорать, как восковые свечи, ничего после себя не оставляя. Но если ты на самом деле считаешь, что отсутствие у тебя детей может настроить меня против нашего брака, тогда ты очень плохо меня знаешь.

– Для тебя это ничего не значит? – Перед Даниэллой забрезжила слабая надежда.

– Черт возьми, конечно, не значит! Я люблю тебя, глупенькая, тебя! И я хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь.

– Думаю, мы могли бы усыновить или удочерить ребенка.

– Может быть. Мы еще об этом поговорим, – ответил ей Байрон. – Знаешь, что мы должны сделать сейчас? Мне кажется, мы должны пойти спать. И спать – вместе. Думаю, время для этого уже пришло. Ты как считаешь?

Даниэлла улыбнулась и кивнула. Последнее сомнение было разрешено. Она почувствовала себя по-настоящему свободной. Не было ни тревоги, ни страха; с ее души как будто свалился камень. Байрон любил ее такой, какой она была, и это – счастье!

Ей следовало бы знать, что он не такой ограниченный человек, чтобы позволить ее недостатку – бесплодию – как-то повлиять на его чувства к ней. Даниэлла заговорила об усыновлении, несмотря на все его заверения, потому что понимала: где-то в глубине души он все равно хочет иметь детей.

Ночь любви была сказочной. Даниэлла вряд ли могла представить себе что-либо подобное, и теперь эта чудесная ночь с Байроном останется у нее в душе навсегда. На следующее утро после этой восхитительной ночи позвонила ее мать.

– Ты откуда звонишь? – спросила Даниэлла, представляя себе мать в каком-нибудь экзотическом порту.

– Из дома. В круизе я страдала самыми ужасными приступами морской болезни и вряд ли смогла бы выдержать еще хоть немного. Я только что обнаружила, что ты так и не поехала ни в какую Америку.

– Нет, я не смогла, так как Байрон…

– Да, я в курсе, – перебила ее мать. – Род звонил в офис, и ему рассказали о несчастном случае. Он в порядке?

– Он поправляется, – ответила Даниэлла. – После завтрака я приеду к тебе. Знаешь, на самом деле у меня есть очень хорошая новость. О нет, тебе придется подождать. – Даниэлла повернулась к Байрону. – Молодожены уже дома. Маму замучила морская болезнь.

– Бедная Эвелин, – проговорил Байрон, сочувственно глядя на Даниэллу. – Что ты не смогла сделать из-за меня?

Даниэлла решила довериться ему полностью и заодно поддразнить его.

– Поехать в Америку.

– Что?!

Даниэлла звонко рассмеялась.

– Мне была невыносима мысль быть приглашенной на твою свадьбу, поэтому я решила на год скрыться. У меня уже все было собрано, когда я наткнулась в газете на заметку о несчастном случае с тобой. Еще бы несколько часов, и меня уже не было бы в Англии.

Байрон вздрогнул и крепко обнял Даниэллу.

– Спасибо тебе, Господи, что смилостивился над нами.

Прежде чем позволить ей уйти, он долго и горячо целовал Даниэллу, а потом спросил:

– Когда предположительно мы поедем к твоей маме?

– Сразу после завтрака.

– И что бы ты хотела съесть на завтрак, моя обожаемая Элли?

Но ответить она не смогла, так как Байрон снова закрыл ей рот поцелуем. Когда они наконец вышли из дома, уже подошло время ленча.

Эвелин очень удивилась, увидев Байрона вместе с Даниэллой, но не сделала ни одного, такого привычного для нее в прошлом, язвительного замечания. Вместо этого она спросила, как он себя чувствует. Род тоже был сильно обеспокоен его самочувствием после несчастного случая.

– Как жаль, что вам пришлось сократить свой медовый месяц, – с сожалением проговорила Даниэлла. – Какая ты невезучая, мама! Это, должно быть, было ужасно.

– Не напоминай ей об этом. – Род подмигнул Даниэлле. – У меня было то же самое, когда мы возвращались домой. Что хочешь выпить, Даниэлла? Вина? Байрон, тебе виски?

Байрон с Даниэллой переглянулись.

– Думаю, – произнес Байрон, – сейчас больше подойдет шампанское. И если откровенно, то у нас с собой есть бутылка. – И он торжественно извлек из-за спины бутылку шампанского.

– Мы решили пожениться, – объявила Даниэлла, широко улыбаясь. Глаза ее при этом светились счастьем.

Эвелин вскрикнула от неожиданности, но затем, к изумлению Даниэллы, сказала:

– Я рада за тебя, Даниэлла. – А обратясь к Байрону, произнесла: – Я плохо к тебе относилась. Но теперь я буду гордиться, что ты – снова мой зять.

Род после вопроса о том, как все это повлияло на Саманту, присоединил свои поздравления к поздравлениям жены. Открыли шампанское, произнесли тосты. Потом, когда Даниэлла помогала матери готовить ленч, Эвелин сказала ей:

– Я хочу попросить прощения, Даниэлла, за то, что не разрешала Байрону видеться и говорить с тобой. Он звонил тебе очень-очень часто, но я не всегда тебе об этом говорила. Он много раз приходил к нам в дом, но я от тебя это скрывала. О, мне очень жаль, искренне жаль! Но тогда мне казалось, что я все делаю правильно.

У Даниэллы было такое приподнятое и радостное настроение, что она готова была простить матери все на свете. Ей, конечно, следовало бы знать, что Байрон так легко ее не отпустит.

День пролетел очень быстро. По пути домой Даниэлла сказала Байрону о своем разговоре с матерью.

– Я и не представляла, что ты так много раз пытался встретиться со мной и поговорить.

– Я очень рад, что это Эвелин останавливала меня, а не ты, – улыбнулся Байрон. – Ведь я действительно стал думать, что ты возненавидела меня.

– Я бы никогда не смогла тебя ненавидеть, – твердо сказала Даниэлла.

– Спасибо, мне стало легче. – Он коснулся ее руки. – На долгие годы это будет со мной.

– Даже не смей так думать снова, – проговорила она. – Я всегда любила тебя, Байрон. И эта любовь никогда не пройдет – никогда!

– Можете поцеловать невесту.

Это был самый счастливый день в жизни Даниэллы.

Выйти за Байрона замуж в первый раз было для нее радостью, сейчас же это было неземным счастьем и блаженством. Они были уверены в чувствах друг друга. Им обоим пришлось пройти через многое в этой жизни, и теперь вряд ли что сможет их разлучить и помешать им быть вместе.

Поцелуй длился так долго, что викарию в конце концов пришлось кашлянуть, чтобы напомнить, что вокруг ждут гости и приглашенные. Глаза Саманты увлажнились, когда она наблюдала за молодоженами. Тони же приехать на свадьбу не смог. Он прислал им свои поздравления, сообщая, что очень рад тому, что Даниэлла все-таки правильно поступила. И наконец, Эвелин плакала, как обычно плачут на свадьбах матери невест.

Свадебная церемония закончилась, и новобрачные полетели проводить свой медовый месяц на Санта-Лючию.

– Ты счастлива? – спросил Байрон, когда они вдвоем лежали в гамаке перед его домом на берегу.

– Разве может быть по-другому? Это самое сказочное место в мире. – Да, это была сказка: белый песок, голубое небо, колыхание пальмовых деревьев.

У Даниэллы просто не было слов, чтобы выразить свои чувства.

– Согласен, – произнес Байрон. – Это место очень подходит для тех, кто не имел медового месяца в первый свой брак, не так ли?

– Совершенно верно. – Она крутила на своем пальце золотое кольцо – то свое первое обручальное кольцо, на котором она настояла сейчас. Байрон крайне удивился, когда Даниэлла ухватилась за это старое кольцо. Ему очень хотелось подарить ей новое, которое было бы намного лучше и красивее прежнего, но Даниэлла оставалась непреклонной. Это старое колечко было для нее символом их любви.

– Я очень вас люблю, миссис Мередит.

– И я вас люблю, мистер Мередит. Я сейчас лежу здесь с тобой и думаю, какая же я счастливая, но еще мне интересно: где мы будем жить, когда вернемся домой в Англию?

Все произошло в такой суматохе, что они даже не успели это обсудить. Честно говоря, ей не хотелось продавать свой дом, но, если Байрон будет настаивать, чтобы они жили в Лондоне, она согласна. Ведь если будет счастлив Байрон, то она тоже будет счастлива!

– Мне кажется, что мы должны сохранить оба наших дома, – решил Байрон.

Даниэлла широко улыбнулась.

– Это просто превосходная идея, мистер Мередит. Я так рада, что вышла замуж за состоятельного человека.

Байрон игриво ткнул ее в бок.

– Может быть, нам следует вернуться в тот наш маленький домик, который мы когда-то снимали?