Текст книги "Ты полюбишь вновь"

Автор книги: Марджори Льюти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Их взгляды встретились, и у Мэнди перехватило дыхание… Ей не приходило в голову усомниться в том, что Саймон говорит серьезно. Она просто не могла поверить, что ее поступки могли перевернуть его жизнь.

– Мэнди… – начал он.

Тут на столе зазвонил телефон, и Саймон взял трубку:

– Розовые плантации Деррингтона. А, привет, Ники, это ты. – Голос сразу потеплел, стал простым и домашним. – Рад тебя слышать. Нет, я еду завтра с утра в Сент-Олбанс. Правда? Хочешь, я тебя подвезу? Да, конечно, с удовольствием. Я к тебе заеду около восьми, и тогда обо всем договоримся. – Послушав, он сказал: – Нет, Мэнди здесь. Ну тогда скажи мне «спокойной ночи». Спокойной ночи, Ники.

Он положил трубку, улыбаясь:

– Никола завтра едет в Лондон. Я ее подброшу, мне по дороге.

Он встал. И вид у него был, как показалось Мэнди, опять очень довольный жизнью.

– Сегодня вечером меня не будет дома, когда ты придешь укладывать Пипа спать, так что до завтра, Мэнди. Я вернусь самое позднее в восемь. Но если ты закончишь раньше, можешь меня не ждать.

– Я лучше подожду, – пообещала она.

Он кивнул и вышел из комнаты, тихонько насвистывая.

Мэнди осталась сидеть за столом. Значит, больше можно не жалеть Николу. Может быть, Саймон именно это хотел сказать… что переменил свое отношение к женитьбе? Но внутри у нее все сопротивлялось догадке о том, что Никола и Саймон любят друг друга.

«Ты как собака на сене, – упрекнула себя Мэнди. – Завидуешь чужому счастью, потому что упустила собственное».

Изобразив улыбку, она вышла в сад искать Пипа.

Это случилось на следующий день, после обеда. Мэнди зашла на кухню и увидела миссис Доббин, которая сидела на стуле, вцепившись руками в сиденье и вся посерев.

– Это люмбаго, – простонала она. – У меня как-то раз уже был такой приступ. Ой-ой! – Лицо ее исказилось от боли, когда она попыталась шевельнуться. – А сегодня приезжает делегация из Женского института.

Мэнди моментально оценила ситуацию:

– Об этом можете не беспокоиться, миссис Доббин. Я займусь ими сама. А вам надо немедленно лечь в постель. Я знаю, что такое люмбаго: у нас в приюте миссис Уилльямс от этого страдала. Бедная вы моя, это такая ужасная боль. Идемте со мной, опирайтесь на меня, я помогу вам подняться в вашу комнату.

Путь оказался долгим и мучительным. Но к половине третьего миссис Доббин лежала в постели, укутанная в одеяло и обложенная горячими грелками, делая вид, что ей уже намного лучше.

– Ни о чем не беспокойтесь, дорогая, – заявила Мэнди. – Я со всем справлюсь сама.

И ей действительно это удалось. Она накрыла чайный стол на лужайке для дам из Женского института, они оказались очень милыми дружелюбными старушками. Пип, прихрамывая, бегал от одного стола к другому, разнося традиционные лепешки, не забывая по дороге проглотить несколько штук, и очень довольный суматохой, царившей вокруг.

Когда дамы уехали и Мэнди перемыла всю посуду, она пошла наверх проведать миссис Доббин.

– Сейчас я пойду в деревню, скажу вашей сестре, что случилось. И захвачу свою зубную щетку и ночную сорочку – переночую здесь, в западной комнате, чтобы утром успеть приготовить завтрак.

– О, милая моя, как мне не хочется нагружать тебя всем этим, – проворчала старушка. – Но я, видишь… ой-ой-ой! Меня хоть в утиль сдавай.

Мэнди похлопала ее по руке:

– Пока просто лежите в постели, не вставайте, придет доктор, а там посмотрим.

Часы пролетали незаметно. Пришел врач, прописал полный покой, горячие ванночки и таблетки. Заглянула сестра миссис Доббин и предложила сделать больной горчичники, против чего Мэнди протестовала что есть сил – она считала, что горчичники еще хуже, чем люмбаго.

Мэнди постелила себе в западной комнате и приготовила ужин себе, Пипу и миссис Доббин. Потом Пип вывел ее на улицу, чтобы она пожелала спокойной ночи Миссис Болтер. Когда наконец девушка уложила спать не на шутку разбаловавшегося Пипа, было уже почти восемь часов. Она сделала чай миссис Доббин и сама выпила чашечку.

– Сэр Саймон ничего не говорил, будет ли он ужинать, когда вернется? – спросила Мэнди.

– Оставь ему что-нибудь холодное, и все, – ответила миссис Доббин. – Сэр Саймон очень непривередлив. Никогда не требует себе горячего ужина, если поздно приезжает. Он всегда был такой – добрый, заботливый, еще мальчишкой. Помню, он всегда помогал своему младшему братику…

– А я не знала, что у него есть брат, – удивилась Мэнди, но миссис Доббин тут же переменила тему, сказав, что в холодильнике осталась холодная говядина.

– Тогда я сделаю салат, – решила Мэнди. – Достану еще сыр, печенье, что-нибудь из фруктов, а потом сварю кофе. Этого будет достаточно?

– Он обычно как раз так и ужинает летом, – кивнула миссис Доббин. – Как ты только угадала?

Мэнди улыбнулась про себя. Трудно представить, чтобы Саймон уплетал сладкие пудинги. Она взглянула на часы:

– Наверное, он уже скоро будет. Пойду на кухню. Миссис Доббин, вам больше ничего не нужно? Все хорошо?

Экономка поблагодарила Мэнди со слезами на глазах за то, что та так добра к ней, и пообещала, что завтра будет снова на ногах. Мэнди строго предупредила ее, чтобы она не вставала, пока доктор не разрешит, потом пошла вниз, в прохладную полутемную кухню, и принялась готовить ужин сэру Саймону.

К четверти девятого все было готово, но он так и не появился. Мэнди взяла журнал и села у окна в гостиной, откуда была видна подъездная дорожка к дому.

Медленно прополз час. Конечно, убеждала себя Мэнди, ехать ему довольно далеко. В такой чудесный летний вечер на дорогах должно быть много машин, и Саймон мог попасть в пробку.

Она поднялась наверх и заглянула к Пипу, который мирно спал. Из комнаты миссис Доббин тоже не доносилось ни звука. К половине одиннадцатого сумрак превратился в темноту. Что там Саймон говорил про то, что хочет еще поработать в саду до темноты?

Мэнди пошла в оранжерею. Все здесь, казалось, было наполнено присутствием Саймона. Его запасная трубка лежала на подоконнике. За дверью на вешалке висел его твидовый пиджак.

Из открытых окон дул прохладный ночной ветер. Она закрыла их, надеясь, что поступает правильно, затем налила воды в ведро и протерла влажной тряпкой пол и крыльцо, что, как она видела однажды вечером, делал Саймон.

Наконец Мэнди вернулась в дом. Было уже начало двенадцатого, и она начала беспокоиться. Выбранив себя за глупое беспокойство, она включила свет в гостиной и задернула занавески, но через несколько минут, услышав какой-то шум на улице, снова отдернула их и погасила лампу. Мэнди почувствовала, что во рту у нее пересохло и горло сжалось от волнения.

А вдруг он попал в аварию? Откуда она знает? Перестань быть идиоткой, Мэнди. Да что угодно могло задержать его. Он же не знает, что миссис Доббин заболела. И что ты сидишь здесь и ждешь его. Он мог вообще остаться в городе на ночь, а приехать домой только утром. Но нет, он позвонил бы, если бы у него что-то изменилось. Саймон очень ответственный.

Ответственный. А вот Робин совсем безответственный, как выяснилось. Эйлин часто так о нем говорила. Робин… теперь он казался ей далеким-далеким прошлым. Теперь даже мысль о нем не причиняла больше мучений.

Но куда же подевался Саймон? Часы пробили полночь… час ночи… Мэнди уже потеряла счет времени, сидя у окна, свет просачивался только из освещенной прихожей. Время от времени она слышала шум машины с основной дороги, в полумиле от дома. И каждый раз задерживала дыхание, прислушиваясь к звуку мотора, который приближался к их переулку. И с каждым разочарованием тревога ее все усиливалась, пока наконец все ее тело не заныло от напряжения и утомления.

Наверное, она ненадолго уснула, положив голову на спинку кресла. Внезапно очнувшись, Мэнди открыла глаза, и наконец-то сквозь кусты блеснул долгожданный свет фар. Из темноты вынырнул черный силуэт машины Саймона. Мотор еще немного потарахтел и замолк у парадного крыльца.

Мэнди бросилась через гостиную и в мгновение ока оказалась в коридоре. Саймон в это время вошел в дверь – лицо усталое, через щеку тянулась грязная полоса.

– Мэнди… Боже мой, ты что, так до сих пор здесь и сидишь, в такое время?

Она постаралась отвечать твердым голосом, мигая заспанными глазами при свете яркой лампы:

– Я… ждала. А миссис Доббин слегла. У нее люмбаго, поэтому я решила не возвращаться в деревню, а остаться здесь на ночь, в свободной комнате, чтобы завтра с утра пораньше встать и приготовить завтрак. Я приготовила ужин… а потом, наверное, заснула.

Если она и покривила слегка душой, пересказывая события вечера, то Саймон был не в том состоянии, чтобы обращать на это внимание. Он медленно пошел в гостиную и упал в кресло, прикрыв глаза руками. Мэнди пошла вслед за ним, хотела спросить, что случилось, не ранен ли он, но догадывалась, что сейчас не надо его трогать.

И вдруг, глядя на него, она почувствовала, что ее так и тянет коснуться его склоненной головы, чтобы успокоить и утешить, как она часто утешала Пипа. Господи боже, ужаснулась Мэнди про себя, что бы он мне сказал, если бы я так сделала? Смешок, больше похожий на всхлип, застрял у нее в горле.

Он поднял на нее глаза:

– Мэнди, ты бледная как привидение. Иди спать. Марш! Я сам о себе позабочусь.

Она не двинулась с места:

– У тебя на лице… ты, случайно, не ранен, не ушибся?

Саймон коснулся щеки:

– А… я что, грязный? Я попал в аварию с мотоциклом. Парень лежал посреди дороги, просто чудо, что я успел его объехать. Он слишком разогнался на повороте и врезался в телеграфный столб. Юнец какой-то. Пришлось вызвать «скорую»… потом давать показания полиции. Потом я остался в больнице ждать, чтобы узнать, как он. Врачи говорят – будет жить. Так что понимаешь, почему я так поздно.

Он посмотрел на нее неожиданно пристально и сказал:

– А что, Мэнди, ты, случаем, не беспокоилась за меня, а?

– Ну конечно беспокоилась. Я уже воображала себе всякие ужасы, не знала, что случилось. Знаешь, какое у женщин бывает воображение в таких случаях. Но теперь все в порядке, раз ты жив и здоров. По крайней мере, давай я накрою ужин, пока не легла спать.

Они вышли в темную столовую, и Саймон съел все, что Мэнди ему принесла, а она тем временем рассказывала о событиях, случившихся за день:

– А еще я закрыла окна и протерла оранжерею. Правильно? Больше ничего не могла придумать.

Саймон откинулся на спинку стула и улыбнулся ей:

– Мэнди, Мэнди, что бы я без тебя делал? Я только сегодня говорил Николе, что ты стала для меня просто незаменима.

Мэнди помолчала, прежде чем спросить:

– А мисс Марсден… то есть Никола, она была с тобой во время аварии?

– Нет, к счастью, не была. Она осталась в городе на несколько дней. Ей надо сделать кое-какие важные покупки, – добавил Саймон с улыбкой.

Важные покупки! Он так это сказал, что это могло значить только одно… она покупает себе приданое. Значит, они скоро объявят о помолвке. А может быть, в один прекрасный день он просто возьмет и скажет ей: «Мы с Николой решили пожениться». И все.

Он сложил салфетку и поднялся из-за стола:

– Ужин был прекрасный. А экспромтом всегда лучше. А теперь, малышка, давай-ка, беги спать, уже поздно. Надеюсь, ты себе приготовила постель.

На минуту его рука задержалась у Мэнди на плече. Пальцы его были легкими и твердыми.

– Ступай, ступай, – настойчиво повторил Саймон. – Не годится моей секретарше так изматывать себя на работе.

– Ничего, я выдержу, – улыбнулась она. – Спокойной ночи, Саймон.

– Спокойной ночи, – ответил он, – и спасибо, что беспокоилась обо мне.

Она не посмела посмотреть ему в лицо, боясь увидеть обычную насмешку. Медленно поднимаясь по лестнице, она знала, что Саймон стоит внизу и смотрит на нее, но прошла прямо к себе в комнату, не оглядываясь.

Глава 7

Наступил июль. Мэнди стояла на коленях в траве перед кустами роз в саду, помогая Саймону обирать завядшие бутоны – это была ежедневная процедура.

В то утро ему сообщили, что его роза получила в Испытательном комитете сертификат первой степени.

– И это моя первая попытка, – с удовлетворением рассуждал Саймон, толкая тачку вдоль ряда. – А так редко бывает, чтобы первая роза – и сразу удачная. Повезло, конечно, ничего не скажешь, все равно что выиграть заезд на бегах. Теперь я могу продолжать это дело и послать свои экземпляры на осеннюю выставку… В начале сентября, например, будет выставка в Лимингфилде. А потом, если моя роза получит там какой-нибудь приз, я могу в следующем сезоне попробовать поучаствовать в Общенациональной выставке.

Мэнди оторвала засохший бутон и осторожно положила его в мелкую корзинку, стоявшую перед ней. Хотя листья уже безвольно свисали со стебля, они были все еще влажными и бархатистыми. Ей на ум пришло коротенькое французское стихотворение, которое она выучила в последнем классе школы, – грустная история о двух возлюбленных, которые как-то вечером пошли посмотреть на розу, расцветшую только утром, и увидели, что на земле уже валяются опавшие лепестки. «О да, Природа так жестока, – горевал юноша, – коль до заката лишь цветок живет!»

Мэнди подавила вздох и бодро спросила:

– А ты уже решил, как назовешь свой новый сорт?

Саймон улыбнулся. В последние дни он часто улыбался – странной, загадочной улыбкой. И вообще он очень изменился – стал как будто моложе, счастливее.

– Да, я уже решил. Есть только одно имя на свете, которое я могу дать моей новой розе.

– Правда? – с притворным изумлением протянула она. И вдруг, поняв значение его слов, залилась краской и пробормотала: – А… ну да, понятно.

Конечно, он назовет свою розу «никола». «Никола марсден». А может быть, к сентябрю это будет уже «никола деррингтон»?

Она почувствовала, что он за ней наблюдает.

– Как думаешь, Мэнди, хорошо я придумал?

– Очень хорошо, просто замечательно.

Мэнди опустила голову, перебирая малиновые лепестки в своей корзинке.

– Рад, что ты одобряешь, – весело откликнулся Саймон, – потому что в этом есть и твой вклад.

Ее вклад? В том, что он решил жениться на Николе? При чем тут она? Вдруг Мэнди вспомнила, о чем он говорил ей в тот день в кабинете. «Благодаря тебе я по-новому взглянул на свой характер. Более чем обидно, что я полностью отверг жизнь из-за двух людей, которые когда-то предали меня». Он это имеет в виду?

Наверное, недоумение отразилось у нее на лице, потому что Саймон продолжил:

– Ну конечно. Если бы ты не помогла мне свалить с плеч конторскую работу, я никак не смог бы выкроить время на выведение новой розы. На это уходит масса времени, ты же знаешь. Ну что, дитя, – прибавил он шутливо, – теперь понимаешь, что я имею в виду?

– Какая разница, – промямлила Мэнди, ужасно смутившись, и, еле поднявшись на ноги, пошла дальше вдоль рядов посадок, чтобы прекратить этот разговор. Немного выждав, она соврала, будто бы ждет телефонного звонка, и ускользнула из сада.

Подойдя к дому, она встретила Николу Марсден, только что вышедшую из двери. Сегодня она казалась особенно хорошенькой, солнце золотило ее светлые волосы, а глаза блестели как два бриллианта.

– А, привет, Мэнди, – улыбнулась она. – Что сегодня за чудесный день! А я ищу Саймона… он там, в саду? Очень хорошо, пойду найду его.

Мэнди повернулась и посмотрела, как та бежит по траве к саду. В походке ее была легкость и стремительность, летнее платье весело развевалось, мелькали стройные загорелые ноги. Видимо, Саймон заметил ее издали, и подошел к воротам, вытянув вперед руки. Подбежав к нему, Никола просунула руку ему под локоть и подняла лицо.

Всем существом Мэнди хотелось отвернуться и уйти в дом, чтобы не видеть эти две фигуры, но что-то удерживало ее на месте. Они казались ей актерами, как если бы смотреть на них с самых задних рядов зрительного зала театра… маленькие, отчетливо видные фигурки, Саймон в старой бордовой рубахе, Никола, юная и свежая, в голубом платье. И тут бордовое и голубое слились в одно, Никола закинула обе руки за шею Саймона и притянула его к себе. Мэнди резко повернулась и пошла в дом.

Миссис Доббин тяжело спускалась по лестнице, переводя дух на каждой ступеньке.

– Мисс Мэнди, не могли бы вы подняться? Мистер Пип пошел отдохнуть после ужина, а потом не спустился, так что я решила пойти на него взглянуть. Мне не понравилось, как он выглядит, мисс. Он говорит, что спина у него опять стала болеть, и вид у него действительно неважный.

На ее лбу собрались морщинки, а маленькие добрые глаза беспокойно блестели.

Не говоря ни слова, Мэнди рванулась вверх по лестнице. Пип лежал в кровати, не шевелясь, лицо его было бледным и сморщенным. Мэнди подошла к постели и взяла его за руку:

– Что такое, Пип? Что с тобой случилось, мальчик мой?

– Мэнди… у меня опять болит. Еще хуже, чем раньше.

Он скосил на нее глаза, но не двигал головой. Вид у него был перепуганный.

Срочно надо врача, подумала Мэнди. Врача, немедленно.

Она тронула его лоб. Он был влажный и горячий.

– Сейчас мы снимем боль, Пип, – пообещала Мэнди, молясь про себя, чтобы это оказалось возможно. – А пока полежи спокойно, а я пойду найду Саймона. И сразу вернусь к тебе. Хорошо? – Она улыбнулась.

– Хорошо, – прошептал Пип. – Только ты не… – у него перехватило дыхание, – долго, ладно?

Она сбежала по лестнице и выскочила в сад. Саймон и Никола гуляли там, взявшись под руку. Девушка сияла, но сейчас счастье Николы совершенно не трогало Мэнди. Сейчас все было не важно, главное – помочь Пипу.

– Саймон! – задыхаясь, крикнула она издалека. – Пип заболел… что-то серьезное. У него начались страшные боли, намного хуже, чем прежде. Мы можем вызвать врача?

Саймон посмотрел на нее, быстро повернулся и побежал к гаражу.

– Ждите меня, – крикнул он через плечо, – я привезу Смитсона, даже если мне придется обыскать всю округу.

Через несколько секунд большая черная машина с визгом вылетела на дорогу. Никола нерешительно топталась на месте.

– Я могу чем-нибудь помочь, Мэнди? – спросила она с искренним сочувствием. – У меня дома есть лекарства, которые врач прописывал мне от головной боли. Может быть, они помогут?

Мэнди заколебалась:

– Спасибо большое, но я думаю, лучше все же дождаться врача.

– Да, ты права. Тогда я пойду. Тебе надо побыть с Пипом. Но если я что-нибудь могу сделать, то не стесняйся…

Какая она милая, подумала рассеянно Мэнди. Ей действительно не все равно, что Пип заболел. Она добрая и искренняя. И в глубине души Мэнди безотчетно почувствовала, что когда-нибудь это сыграет свою роль.

Дом сразу стал чужим и странным, как всякий дом, где болеет ребенок… зашторенные комнаты, приглушенные голоса, негромкие шаги.

Саймон вернулся меньше чем через двадцать минут с низеньким доктором Смитсоном, Пипу сделали укол, он заснул и перестал чувствовать боль. После ухода врача Саймон вызвал Мэнди из комнаты на лестницу.

– Смитсону не нравится состояние мальчика, – сказал он мрачно. – Он посоветовал пригласить к нему Глина Филпота из Лондона. Я Филпоту уже позвонил, он приедет около половины двенадцатого. Это один из лучших специалистов в стране по позвоночнику… честно говоря, я лично с ним знаком. Он тот самый хирург, который делал мне операцию несколько лет назад.

«Хирург!» – мелькнуло у Мэнди в голове.

– Понятно, – кивнула она и вдруг – не потому, что это было важно, а потому, что надо было что-то сказать, добавила: – Наверное, этот визит будет стоить много денег? Боюсь, их нельзя будет взять из расходов на персонал.

Губы его дрогнули в улыбке.

– Ты практична, как всегда, Мэнди! Я заплачу из своих личных средств.

– Да, но с какой стати?..

Он нетерпеливо отмахнулся от вопроса:

– Даже если бы Поп не заболел, я все равно собирался предложить, чтобы его осмотрел Глин Филпот, раньше или позже. Может быть, операция спасет его и он станет совершенно здоров, и если так, то мне хотелось бы дать парню такой шанс. Понимаешь, я ведь и сам знаю, каково быть калекой.

В голосе Саймона слышалась неподдельная горечь, особенно когда он произнес последнее слово. Мэнди это потрясло.

– Но ты же не калека!

– А что, разве не видно?

– Нет, конечно, – тепло возразила она.

Саймон успокоился:

– Ну хорошо, дитя, не надо на меня так сурово смотреть. Уже пора было бы понять, что такой уж я тип – очень люблю себя жалеть.

В глазах его мелькнула насмешка, но она тут же исчезла, когда он добавил:

– Так, теперь пойду к Пипу, а ты немного отдохни. Мы с тобой еще не знаем, чего нам ожидать этой ночью.

Мистер Глин Филпот прибыл без четверти двенадцать – высокий, крупный человек, слегка сутулый, с руками художника. Казалось, он ничуть не удивился, что его просили приехать за сотни миль, да еще в такой поздний час. Раз срочный случай… тем более что речь идет о жизни ребенка. Только увидев, как серьезно Саймон и врач отнеслись к этому делу, Мэнди наконец осознала, насколько сложна ситуация. Когда осмотр был закончен, она зашла в комнату и села рядом с кроватью Пипа, а мужчины пошли вниз. Пип спал под действием снотворного. Мэнди не могла отвести глаз от его лица; сейчас оно было таким спокойным, безмятежным, но что будет, когда он проснется и боль вернется? Ей страшно было об этом думать.

Вскоре она услышала, как машина доктора отъехала от дома. Саймон вошел в комнату.

– Как я и предполагал, – сказал он полушепотом. – Пипа надо класть в больницу Святой Матильды, это частная больница Глина Филпота, надо делать полное обследование, рентген и все прочее. Это очень срочно, время не терпит. Его там будут ждать завтра утром. Я сам его отвезу. Ты поедешь с нами, Мэнди?

– Да, если можно, – прошептала она.

Это была странная поездка. Они выехали затемно, еще не было четырех часов утра. Мэнди сидела на заднем сиденье, держа на коленях завернутого в одеяло Пипа. Саймон вел машину плавно и очень осторожно. Они молчали. Только иногда, оглядываясь через плечо, он коротко спрашивал:

– Как там у вас, все нормально?

Перед рассветом он остановил машину у дорожного круглосуточного кафе и принес Мэнди дымящуюся чашку чаю. Девушка попыталась высвободить руки, но Пип шевельнулся во сне, и она отрицательно покачала головой.

– Лучше не буду шевелиться, – прошептала Мэнди.

– Давай я тебя напою, – предложил Саймон.

Он поставил колено на переднее сиденье, наклонился к ней и поднес чашку к ее губам.

Мэнди благодарно улыбнулась ему в сереющем сумраке рассвета:

– Спасибо, чай был очень вкусный.

– Теперь уже недалеко, – сказал он. – Ты просто молодец, Мэнди.

От ласковой похвалы в его голосе ноющие от тяжести руки, казалось, слегка отошли.

– Так держать! – слегка улыбнулась ему Мэнди.

На какое-то мгновение по ее телу прошла волна теплого счастья, какого-то странного восторга, что в эту сумасшедшую ночь она вместе с человеком, который – против обстоятельств, против всех ожиданий – стал самым важным в ее жизни.

Они подъехали к больнице около шести часов утра.

– Так, прежде чем выходить из машины, давай договоримся, – сказал Саймон, останавливая машину на больничном дворе. – Вы с Пипом пока посидите здесь, а я пойду все оформлю в приемном покое. Потом я поеду назад, договорюсь обо всем с Гомером; Никола, я думаю, возьмет на себя телефон и офис. Я пробуду там часа два, не больше, и тут же вернусь к вам. Возможно, придется принимать решение. У тебя есть с собой деньги?

– Да, наверное, – неуверенно ответила Мэнди.

Он открыл бумажник и вынул несколько купюр:

– Возьми – никогда не знаешь, вдруг понадобится. Не забудь поесть что-нибудь. Найди здесь какое-нибудь кафе. Может быть, поблизости есть небольшая гостиница. Как только доеду, сразу с вами свяжусь. Все ясно, Мэнди?

Она кивнула:

– Да.

– Молодец.

Саймон быстро вышел из машины и двинулся к больнице. Через несколько минут оттуда вышли два санитара с носилками. Ну вот, началось, подумала Мэнди, и страх пополз вверх по ее спине – кто знает, какие испытания предстоят этому маленькому мальчику, которого она сейчас держит на руках.

Верный своему обещанию, Саймон вернулся в больницу еще до двух часов дня. Мэнди ждала его в маленькой приемной, куда ее отвела медсестра, пока Пипа увезли на очередное обследование.

Саймон встретился с ней взглядом:

– Ну что, какие новости?

– О, Саймон, это все так… он держится таким молодцом… – И вдруг, вспомнив все подробности этого ужасного, долгого дня, Мэнди покачнулась и закрыла глаза руками.

Саймон кинулся к ней и обнял:

– Бедняжка Мэнди… бедная моя девочка.

Она отчаянно моргала и через пару мгновений умудрилась улыбнуться.

– Господи, не хватало, чтобы тебе еще со мной пришлось возиться! Просто… в общем, Пип мне как брат, понимаешь, в некотором смысле.

И она начала рассказывать все, что случилось за день, но не успела закончить, как в дверь постучали, и вошел мистер Глин Филпот вместе с больничным доктором в белом халате.

Поздоровавшись, Глин Филпот сразу перешел к делу:

– Вы, конечно, хотите знать результаты обследования. Мы только что провели небольшое совещание, и мы, я и мистер Джеллинг, пришли к полному согласию.

Врач в белом халате кивнул, и хирург продолжил:

– Заболевания позвоночника трудно распознать, поэтому трудно поставить окончательный диагноз. Думаю, у него защемление нерва, помимо всего прочего. Хотите узнать подробности?

– Нет, сэр, не стоит, – ответил Саймон. – Мы вам доверяем. Что же следует предпринять?

– Я бы посоветовал немедленную операцию. Прогноз сомнительный, но мы хотя бы сможем облегчить частые приступы боли и снять воспаление. А в самом лучшем случае – полностью восстановить функцию ног.

Саймон наклонился вперед и задал вопрос, который крутился и у Мэнди в голове:

– А риск есть?

– Риск есть всегда, – спокойно ответил хирург. – Ребенок очень слабенький. Но сейчас риск таких операций меньше, чем в прежние времена. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь мальчику.

– Да, – сказал Саймон. – В этом я не сомневаюсь. Ну что же, спасибо вам, сэр. Все ясно. Мне нужно получить разрешение на операцию у заведующей приютом, которая в настоящее время несет ответственность за мальчика. Я вам уже говорил.

Хирург кивнул:

– Я буду его оперировать сегодня в четыре часа. Времени терять нельзя. Не бойтесь, мы все должны надеяться на хороший исход.

Он ласково кивнул им и вышел, за ним – врач в белом халате.

Саймон повернулся к Мэнди:

– Пойду позвоню Матроне. Подождешь меня здесь?

Ждать… ждать! Это было хуже всего. Если бы она могла хоть что-нибудь сделать для Пипа! Но Мэнди весь этот долгий день оставалось только ждать и переживать.

Саймон отвел ее в гостиницу недалеко от больницы, там они выпили чаю и перекусили. Он болтал, и Мэнди понимала, что он специально старается отвлечь ее от того, что происходит сейчас в больнице. Наконец Саймон вздохнул:

– Ты, кажется, ни слова не слышишь из того, что я говорю, а, Мэнди?

Они сидели рядом на широком диване. Саймон крепко сжал ее руку и сказал:

– Нет смысла так переживать, Мэнди. Поверь мне, это лучшие врачи, каких только можно было найти.

Она заморгала:

– Да, я знаю, Саймон. Просто… он такой маленький… мне почему-то кажется, что он мой родной младший братик, даже не знаю почему. Ах да, я вроде уже это говорила?

Саймон ответил с кривой улыбкой:

– Ну хорошо, раз так, давай поговорим о Пипе. Я хотел сказать тебе об этом попозже, но, может быть, сейчас как раз самое подходящее время. У меня насчет Пипа есть планы. Я решил оставить его у себя.

– Как это – оставить? То есть…

– Да, усыновить. – Он улыбнулся ее изумлению и добавил: – Такое случается, как тебе известно.

– Ну разумеется. Просто это так неожиданно. А он уже знает? А, нет, конечно, иначе он обязательно рассказал бы мне.

Мэнди сидела неподвижно, уставившись на высокий серебряный чайник, пытаясь представить себе это: Пип – сын Саймона. Саймона и… Николы.

Тот, видимо, догадался, о чем она думает, и сказал:

– Вообще официальные ведомства обычно неохотно дают холостякам разрешение на усыновление. Но я объяснил, что в ближайшее время могу исправить это положение. Тогда больше никаких препятствий не будет.

Она с трудом проговорила:

– Для него это будет прекрасно, Саймон. И… ты так добр.

– Нет, – перебил он довольно резко, – не подумай, что я такой альтруист. Видишь ли, у меня ведь тоже был младший брат. Ему было примерно столько лет, сколько сейчас Пипу, когда он свалился с пони. Но он… он не смог выкарабкаться. Поначалу мы думали, что он выздоровеет. Он тоже ходил на костылях, как Пип. Но в конце концов, – Саймон пожал плечами, – мы ничего не смогли сделать. Он умер. Так что отчасти поэтому, когда мне представилась возможность помочь Пипу, я воспользовался ею. Он мне очень напоминает Алана.

– Тогда понятно, – медленно ответила Мэнди.

Оказывается, Саймон потерял не только возлюбленную, но пережил еще одно горе – смерть младшего брата. А она смела его судить!

Был один вопрос, который Мэнди должна была ему задать, но не знала, как к этому подойти. Наконец нарочито небрежным тоном она спросила:

– А как Никола относится к усыновлению Пипа?

– Никола? – Саймон помахал рукой проходившему мимо официанту. – Никола? Чек, пожалуйста. – Он подождал, пока принесут чек, и положил на стол банкнот. – А, Ники считает, что это очень хорошо. Знаешь, мне даже кажется, что это Ники подала мне такую идею. Иногда я думаю, что она знает меня лучше, чем я сам, а ведь ей было известно, как я переживал из-за Алана. Он был намного младше меня, и все это произошло уже после того, как наши родители умерли.

Он встал:

– Не пора нам возвращаться?

Мэнди, взглянув в его лицо – сразу помрачневшее, – поняла, что сейчас Саймон с болью вспоминает прошлое. Она молча взяла сумочку, перчатки и пошла к двери.

Когда они вернулись в больницу, им пришлось еще подождать. В коридоре, возле двери отдельной палаты Пипа, они забросали вопросами медицинскую сестру. Да, операция закончилась, сказала она, и пациент уже в палате. Больше она ничего не знала. Она была совсем молоденькая, и на лице ее Мэнди заметила жалость.

Саймон резко сказал:

– Мэнди, оставайся здесь. Пойду постараюсь что-нибудь разузнать.

Он вернулся через несколько минут со старшей медсестрой:

– Оказывается, Мэнди, нам на самом деле сюда нельзя входить, но сестра разрешила, так что можешь быстренько зайти в палату и взглянуть на него.

Проходя вместе с Мэнди в палату, сестра тронула ее за рукав:

– Но только на минуту, не больше. Он еще не отошел от наркоза.

– А он меня узнает?

– Возможно. Подбодрите его. – Сестра мило кивнула и вышла.

Мэнди подошла к высокой кровати. Рядом с ней стояла другая медсестра, она держала Пипа за руку, проверяя пульс.

Пип лежал с закрытыми глазами. Он был тих и бледен, и Мэнди показалось, что у нее сейчас станет плохо с сердцем.

Она наклонилась к нему и нежно погладила по темным волосам.

– Пип, – прошептала она. – Это Мэнди, я здесь, милый, пришла тебя проведать. А у меня для тебя есть хорошие новости… Мисс Болтер родилась. Она ждет тебя дома, у нее белые пятна вокруг глаз, и белая манишка, и большие толстые лапки, и она мне сказала, что очень ждет, когда же Пип вернется домой и будет с ней играть.