Текст книги "Епископ ада и другие истории"
Автор книги: Марджори Боуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Ах, если бы этим все кончилось, и я, не веривший ни в рай, ни в ад, мог бы забыть Гектора Грейтрикса, седьмого графа Калверса. Тот день я провел в обществе людей, ничего о нем не знавших; я засиделся допоздна, стараясь обо всем забыть. Я пил, танцевал, играл в азартные игры и избегал сплетников, которые могли бы завести разговор о скандале с Калверсами.
Вернувшись, я обнаружил, что свет на лестнице, обычно оставляемый служанкой, погас, так что мне пришлось пробираться наверх в темноте и тишине. Когда я оказался в комнате, мне снова пришлось шарить во мраке, в поисках кремня и трута, перебираясь от одного предмета мебели к другому; было холодно, через высокое окно заглядывала луна, похожая в ясном небе на сосульку. Наконец, когда ощущение темноты стало невыносимым, я нашел трутницу и зажег свет.
Когда я поднес горящий трут к свече, то обнаружил, что я в комнате не один; кто-то сидел в кресле, ко мне спиной, с накинутым на голову капюшоном, – очевидно, мужчина. Я видел свисающую бледную руку, полы одежды, на которой виднелись какие-то отблески. Я подумал, что это кто-то из моих друзей, пришедший навестить меня, уснул в ожидании моего прихода.
Я приблизился, держа в руках свечу; меня вдруг охватил необъяснимый страх.
Когда я подошел, фигура обернулась.
Это был его светлость.
На нем был тот самый миндально-зеленый камзол с серебряной вышивкой, в котором я видел его в последний раз. Господи, спаси нас и помилуй!
Там, где должно было располагаться его лицо, вздымалась вверх рябь пламени, и сквозь багровую пелену огня сверкали адские глаза, в которых читалась невыразимая скорбь. Пламя свивалось над его головой; оно образовывало как бы огненную митру, переливавшуюся зелеными и синими огнями, словно она была украшена драгоценными камнями.
Этот дьявол был вынужден сдержать свое обещание – открыть другому грешнику правду об аде.
Я не смог надолго выдержать это ужасное зрелище; когда он поднял руку в демоническом благословении, я упал без чувств; последнее, что я видел, и что навеки запечатлелось в моей памяти, была пылающая митра над глазами, в которых читалась невыразимая скорбь.
ТАРЕЛКА «КРОУН ДЕРБИ»
The Crown Derby Plate (1933)
Марта Пим сказала, что она никогда в жизни не видела привидений, но ей бы этого очень хотелось, «особенно на Рождество, потому что, – вы можете смеяться сколько угодно, – но это самое подходящее время, чтобы увидеть привидение».
– Не думаю, что с тобой это когда-нибудь случится, – спокойно ответила кузина Мейбл, а кузина Клара вздрогнула и сказала, что ей бы хотелось сменить тему разговора, – ей не нравится даже думать о чем-то подобном.
Три пожилых, жизнерадостных женщины сидели у большого камина, довольные и счастливые, проведя день в приятных развлечениях; Марта приехала в гости к кузинам, владевшим красивым, удобным, загородным домом; она всегда приезжала к Уинтонам на Рождество и находила неторопливую деревенскую жизнь восхитительной после лондонской суеты, поскольку владела замечательным антикварным магазином и ей приходилось много работать. Однако, несмотря на свои шестьдесят лет, она все еще была полна энтузиазма, равно в работе и увлечениях, и ожидала, что несколько дней праздников, ожидающих ее, будут такими же восхитительными, как и во время нескольких предыдущих визитов.
Две ее кузины, Мейбл и Клара, вели более размеренную, но ничуть не менее приятную жизнь; у них было больше денег, но меньше интересов; тем не менее, они также прекрасно проводили время.
– Кстати о привидениях, – сказала Мейбл. – Интересно, как поживает та старуха в «Хартли», поскольку в «Хартли», как вам известно, водятся привидения.
– Да, я знаю, – улыбнулась мисс Пим, – но за все те годы, что мы знаем это место, мы никогда не слышали чего-нибудь, похожего на правду, не так ли?
– Нет, – подтвердила Клара, – но ходят упорные слухи, что это жуткое место, и если говорить обо мне, – я ни за что на свете не согласилась бы жить в этом доме!
– Конечно, там, на болотах, одиноко и тоскливо, – согласилась Мейбл. – Но что касается призрака, он совсем не обязательно должен присутствовать в нем.
– Откуда же взялись слухи? – спросила мисс Пим, вспомнив, что «Хартли» действительно кажется необитаемым.
– Некая мисс Лефейн, эксцентричная старуха… кажется, ты встречалась с ней здесь однажды, пару лет назад…
– Кажется, да, но я ее совершенно не помню.
– С тех пор мы ее не видели; «Хартли» – очень мрачное место, да и она, похоже, гостей не жалует. Но она коллекционирует фарфор, Марта, так что тебе было бы интересно наведаться к ней.
При слове «фарфор» у Марты Пим возникли какие-то странные ассоциации; она молчала, пытаясь соединить их воедино, и через некоторое время у нее перед глазами предстала ясная картина.
Она вспомнила, что тридцать лет тому назад, – да, должно быть, с того времени прошло тридцать лет, когда, будучи молодой женщиной, она вложила все свои деньги в антикварное дело и жила у своих кузин (тогда еще была жива ее тетя), – она ездила через болото в «Хартли», где происходил аукцион; подробности совершенно изгладились у нее из памяти, но она вполне отчетливо помнила, как купила великолепный фарфоровый сервиз «Кроун Дерби», – он был ее гордостью, – идеальный набор, если бы не одна отсутствующая тарелка.
– Как странно, – заметила она, – что эта мисс Лефейн тоже коллекционирует фарфор, потому что именно в «Хартли» я купила тот замечательный сервиз; и если бы не тарелка…
– Пропавшая тарелка? Кажется, я что-то припоминаю, – сказала Клара. – Но разве они не сказали, что она должна быть где-то в доме, и нужно просто хорошенько поискать?
– Думаю, что да, но, конечно, я больше ничего о ней не слышала, и эта пропавшая тарелка меня жутко раздражает. Кто владелец «Хартли»?
– Сэр Джеймс Сьюэлл; мне кажется, он приходился этой мисс Лефейн каким-то родственником, но я не уверена…
– Интересно, нашла ли она тарелку, – задумчиво произнесла мисс Пим. – Я думаю, у нее было достаточно времени обыскать дом…
– Почему бы тебе не пойти и не спросить? – предложила Мейбл. – Если она ее нашла, то ей от одной тарелки мало проку.
– Не говори глупости, – сказала Клара. – Подумать только: в такую погоду идти по болотам и расспрашивать о тарелке, потерянной много лет назад. Я уверена, что Марта к тебе не прислушается…
Но Марта задумалась над словами кузины; эта мысль захватила ее; как это было бы здорово, если бы после стольких лет, почти целой жизни, она нашла тарелку, отсутствие которой так ее раздражало! И эта надежда вовсе не была безосновательной; вполне могло случиться, что старая мисс Лефейн, осматривая старинный дом, нашла недостающий предмет сервиза.
И, конечно, если бы она это сделала, будучи родственной душой в отношении коллекционирования, она наверняка рассталась бы с ней, чтобы сервиз стал полным.
Кузина попыталась отговорить ее; мисс Лефейн, по ее словам, жила затворницей и была странным созданием, которое могло сильно возмутиться подобным визитом и просьбой.
– Что ж, если так, я просто повернусь и уйду, – улыбнулась мисс Пим. – Полагаю, она не откусит мне голову; а вообще, мне нравится встречаться с подобными любопытными типами, – по крайней мере, нас с ней объединяет любовь к старинному фарфору.
– Как это глупо, – столько лет беспокоиться по поводу какой-то тарелки.
– Не просто тарелки, а тарелки «Кроун Дерби», – поправила ее мисс Пим. – Конечно, странно, почему я не подумала об этом раньше, но теперь, когда эта мысль запала мне в голову, я обязательно схожу туда. К тому же, – добавила она с надеждой, – мне, может быть, удастся увидеть привидение.
Дни, однако, оказались столь насыщенными приятными мелочами, что мисс Пим не представилось ни малейшего шанса немедленно претворить свой план в жизнь; но она не забыла о нем и даже порасспрашивала у местных жителей, что они знают о «Хартли» и мисс Лефейн.
Но никто ничего не знал, кроме того, что в доме якобы водятся привидения, а его хозяйка – «чокнутая».
– С домом что-то связано? – спрашивала мисс Пим, у которой призраки ассоциировались с милыми сказками.
Но ей всегда отвечали, что никому в точности не известно, отчего возникло такое мнение; старый Сьюэлл был наполовину безумцем, и, возможно, был похоронен в саду, отчего о доме и пошла дурная слава…
– Это неприятно, – соглашалась мисс Пим.
Встреча с призраком казалась ей маловероятной; ей следовало сказать судьбе спасибо, если удастся хотя бы заполучить тарелку «Кроун Дерби»; по крайней мере, она была полна решимости попытаться это сделать, а также удовлетворить легкое любопытство, возникшее у нее в результате расспросов о «Хартли» и воспоминаний о том дне, когда она посещала аукцион в уединенном старом доме.
Итак, едва ей представилась возможность, – пока Мейбл и Клара с комфортом отдыхали после обеда, – Марта Пим, предпочитавшая активный образ жизни, запрягла маленькую коляску и помчалась через болото.
Направление казалось ей правильным, и, однако, вскоре она сбилась с пути.
Под зимним небом, казавшимся серым и твердым, как металл, до самого горизонта тянулись унылые болота, сломанный оливково-коричневый камыш казался шрамами на поверхности шафранового цвета бочагов, прихваченных первыми заморозками; воздух был холодным, но не резким, а мягким, влажным; слабый туман делал неясными черные силуэты деревьев, возносивших свои голые ветви над дамбами; вороны, чайки и другие птицы с криками проносились над канавами и пустошами.
Мисс Пим остановила пони и оглядела эту призрачную сцену, доставлявшую определенное удовольствие тому, кого впереди непременно ожидала уютная деревня, веселый дом и хорошая компания.
Худой, бесцветный старик, словно являясь неотъемлемой частью серого пейзажа, шел по дороге между редкими деревьями.
Мисс Пим застегнула пальто и спросила, как проехать к «Хартли», когда он проходил мимо нее; он ответил, что ей нужно ехать все время прямо, и она проследовала дальше по дороге, тянувшейся через болота.
«Разумеется, – подумала она, – если вы живете в месте, подобном этому, то непременно населите его привидениями».
Дом внезапно показался на холме, окруженный голыми деревьями, обнесенный старой кирпичной стеной, из-за вечной сырости сплошь покрытой мхом и лишайником.
Это был, без сомнения, «Хартли», поскольку на всем огромном пространстве больше не было видно никакого другого человеческого жилья; кроме того, она вспомнила его, несмотря на прошедшие годы, стоящим на возвышении посреди болот, но тогда поля и деревья были по-летнему зелеными и яркими.
«Она, конечно, сумасшедшая, – подумала мисс Пим, – если живет здесь. И я очень сомневаюсь, чтобы мне удалось заполучить мою тарелку».
Она привязала маленькую лошадку у садовой калитки, небрежно приоткрытой, и вошла; сад был так запущен, что было удивительно видеть аккуратный дом, занавески на окнах и блестящий медный дверной молоток, который, должно быть, был отполирован совсем недавно, если учитывать постоянно присутствовавшую в воздухе сырость, – причину ржавчины и гнили.
Дом был внушительным, «в котором не было ничего плохого, кроме его местоположения», – решила мисс Пим, хотя его нельзя было назвать привлекательным; он был построен из серого камня, покрытого штукатуркой, столь популярного сто лет назад, с плоскими окнами и дверью; одна его сторона была затенена большим деревом, напоминающим кипарис, придававшим черный оттенок этой части сада.
Сад был неухожен, несколько кустов возвышались над пожухлой травой; возле ограждающей его высокой стены, сделанной так, чтобы защищать сад от постоянных ветров, виднелись фруктовые деревья, напоминающие скелеты.
Мисс Пим обратила на это внимание, прежде чем постучать в дверь; но вид сада не подействовал на нее угнетающе, она просто испытала крайнюю жалость к тому, кто жил в таком месте.
В дальнем конце сада, около стены, над мокрой бесцветной травой, виднелось надгробие; она вспомнила, что ей говорили о старом антикваре, похороненном на территории «Хартли».
Поскольку на ее стук никто не ответил, она отступила на шаг и взглянула на дом; в нем, несомненно, кто-то жил, – окна были закрыты белыми занавесками и серыми жалюзи, опущенными на один и тот же уровень.
Она снова посмотрела на дверь и увидела, что та открыта, и кто-то, скрытый темнотой коридора, пристально смотрит на нее.
– Добрый день, – весело произнесла мисс Пим. – Я подумала, что мне необходимо повидаться с мисс Лефейн… Вы ведь мисс Лефейн, не так ли?
– Это мой дом, – последовал ворчливый ответ.
Марта Пим и не ожидала увидеть здесь прислугу, хотя старушке, казалось, приходится изрядно трудиться, чтобы содержать дом в чистоте и порядке.
– Разумеется, – ответила она. – Можно мне войти? Меня зовут Марта Пим, я живу у Уинтонов, мы с вами виделись у них…
– Входите, – тихим голосом произнесла старушка. – Меня посещает мало людей, я чувствую себя очень одинокой.
«Ничего удивительного», – подумала мисс Пим, но решила не обращать внимания на странности хозяйки и вошла в дом с приятной улыбкой на лице.
Коридор был освещен плохо, но она смогла составить себе ясное представление о мисс Лефейн; первым впечатлением было то, что это бедное создание – ужасно старое, старше, чем это возможно для человека; она чувствовала себя совсем юной по сравнению с ней, – настолько блеклой, слабой и бледной была мисс Лефейн.
Кроме того, она была чудовищно толстой, а ее дряблая фигура – бесформенной; на ней было плохо скроенное неопределенного цвета и покроя платье, испачканное землей и пропитанное влагой там, где, по мнению мисс Пим, оно касалось земли, когда хозяйка работала в саду; платье, без сомнения, должно было скрыть ее полноту, но было так небрежно надето, что только добавляло ей тучности, поскольку везде висело складками.
Еще одним нелепым штрихом в облике бедной старушки были ее короткие волосы; несмотря на то, что она казалась очень дряхлой и одинокой, скудные остатки волос были тщательно уложены вокруг трясущейся головы.
– Боже мой, Боже мой, – произнесла она тонким скрипучим голосом. – Как это мило, что вы пришли. Полагаю, вы предпочитаете гостиную? Сама я обычно сижу в саду.
– В саду? Но ведь не в такую погоду?
– Я привыкла. Вы даже представить не можете, что можно привыкнуть к погоде.
– Пожалуй, – с сомнением согласилась мисс Пим. – Но ведь вы, наверное, живете здесь не одна?
– В последнее время – совсем одна. У меня была компаньонка, но ее увезли, не знаю точно, куда. Я так и не смогла отыскать ее следов, – раздраженно ответила старая леди.
«Наверное, несчастная компаньонка просто не выдержала таких условий, – подумала мисс Пим. – Это не удивительно… но ведь кто-то же должен присматривать за ней».
Они вошли в гостиную, в которой, к ужасу посетительницы, огонь разведен не был, хотя она и содержалась в хорошем состоянии.
Здесь, на десятках полок, стояли изумительные фарфоровые сервизы, при виде которых у Марты Пим заблестели глаза.
– Ага! – воскликнула мисс Лефейн. – Я вижу, вы по достоинству оценили мои сокровища! Завидуете? Хотели бы, чтобы некоторые из этих вещей принадлежали вам?
Марта Пим, разумеется, хотела бы этого; она с восхищением оглядывала стены, столы и шкафы, а старуха следовала за ней с выражением явного удовольствия на лице.
Это была прекрасная маленькая коллекция, очень изысканная, подобранная со вкусом, и Марта подумала: это удивительно, что столь слабое, древнее создание может содержать ее в таком порядке, а также выполнять обычную домашнюю работу.
– Неужели вы действительно делаете все сами и живете совсем одна? – спросила она, поеживаясь в своем толстом пальто и жалея, что энергии мисс Лефейн не хватило на разведение огня; по всей видимости, старушка жила на кухне, как это свойственно многим одиноким чудакам.
– Кое-кто здесь был, – ответила мисс Лефейн, – но мне пришлось отослать ее. Я же говорила вам, что она ушла; я не могу найти ее следов, и рада этому. Конечно, – задумчиво добавила она, – мне очень одиноко, но я дольше не могла выносить ее дерзости. Она утверждала, что это ее дом и ее коллекция фарфора! Вы бы в это поверили? Она пыталась выгнать меня, чтобы я не могла любоваться своими вещами!
– Да, это неприятно, – сказала мисс Пим, гадая, какая из двух женщин сошла с ума. – Но не лучше ли для вас было найти другую?
– О, нет, – последовал быстрый ответ. – Я предпочитаю остаться одна со своими вещами; я не смею покидать дом, поскольку боюсь, как бы кто-нибудь что-нибудь не забрал… Когда-то здесь проходил аукцион, и это было ужасно…
– Значит, тогда вы были здесь? – спросила мисс Пим; но, на самом деле, старая леди была такого возраста, что в то время могла находиться где угодно.
– Да, конечно, – довольно раздраженно ответила мисс Лефейн, и мисс Пим решила, что она, должно быть, родственница старого сэра Джеймса Сьюэлла. Клара и Мейбл как-то туманно выразились по этому поводу. – Я была очень занята, скрывая фарфор, но один сервиз все-таки был продан – чайный сервиз «Кроун Дерби»…
– В котором не хватало одной тарелки! – воскликнула Марта Пим. – Это я купила его, и, знаете, мне интересно, удалось ли вам ее найти…
– Я ее спрятала, – пробурчала мисс Лефейн.
– Вы это сделали? Это довольно странно… Зачем вы прятали вещи, вместо того, чтобы купить их?
– Покупать то, что и так принадлежало мне?
– Значит, старый сэр Джеймс все оставил вам? – спросила Марта Пим, чувствуя себя совершенно сбитой с толку.
– Она получила гораздо больше, – возразила мисс Лефейн, но Марта Пим не обратила на ее слова внимания.
– Если тарелка у вас, – сказала она, – вы могли бы продать ее мне, я дам за нее хорошую цену. Было бы очень приятно наконец-то иметь полный сервиз после стольких лет.
– Деньги мне ни к чему, – печально ответила мисс Лефейн. – От них мне никакого проку. Я ведь не могу выйти из дома или сада.
– Что ж, ничего не поделаешь, – весело ответила Марта Пим. – Но, знаете, боюсь, жить здесь в полном одиночестве очень скучно… Хорошо бы было развести огонь… Уже Рождество, и погода очень сырая.
– Я уже давно не чувствую ни сырости, ни холода, – ответила мисс Лефейн, со вздохом усаживаясь в одно из кресел, набитых конским волосом; мисс Пим с удивлением заметила, что у нее на ногах надеты только пара белых чулок. «У нее отменное здоровье, – подумала она, – хотя она и выглядит не очень хорошо».
– Значит, мне не суждено получить тарелку? – быстро спросила она, расхаживая взад и вперед, потому что в полумраке опрятной, чистой гостиной было очень холодно, и она подумала, что долго здесь не выдержит; поскольку ее явно не собирались угощать чаем или еще чем-нибудь, ей оставалось только откланяться.
– Возможно, я отдам ее вам, – вздохнула мисс Лефейн, – раз уж вы так любезно нанесли мне визит. В конце концов, от одной тарелки мало проку, не правда ли?
– Конечно, нет. Я вообще удивляюсь, зачем вам понадобилось ее прятать…
– Я не могу вынести, – ответила мисс Лефейн, – когда эти вещи покидают дом!
Марта Пим не собиралась вдаваться в это; было совершенно ясно, что старая леди на самом деле весьма эксцентрична, и с этим ничего поделать было нельзя; неудивительно, что она «выпала» из жизни, что никто не виделся с ней и ничего о ней не знал, но мисс Пим почему-то захотелось сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти ее от самой себя.
– Не желаете ли немного прокатиться в моей коляске? – предложила она. – На обратном пути мы могли бы заглянуть к Уинтонам и выпить чаю, они были бы рады вас видеть. Я думаю, вам просто необходимо ненадолго сменить обстановку.
– Я уже прогуливалась некоторое время назад, – ответила мисс Лефейн. – Я, в самом деле, прогуливалась, но не могла надолго оставить свой фарфор… хотя, – добавила она с трогательной благодарностью, – это очень, очень любезно с вашей стороны…
– Я уверена, никто не тронет ваш фарфор, – сказала Марта Пим, поддразнивая ее. – Кто может прийти сюда зимой, в такой час?
– Они придут, да, они придут! И она могла бы вернуться, совать нос в чужие дела и говорить, что это все ее; весь этот прекрасный фарфор – ее!
Мисс Лефейн произнесла это визгливым от волнения голосом и, вскочив, побежала вдоль стены, касаясь вялыми пожелтевшими руками блестящих предметов на полках.
– В таком случае, боюсь, мне пора; меня ждут, а дорога неблизкая; возможно, вы заглянете к нам как-нибудь в другой раз?
– Вам обязательно нужно уходить? – горестно вздохнула мисс Лефейн. – Мне иногда очень нужна компания, я почувствовала к вам симпатию, едва увидела вас, – другие, когда приходят, всегда стремятся заполучить мой фарфор, и мне приходится их отпугивать!
– Отпугивать! – повторила Марта Пим. – Как же вы это делаете?
– Это нетрудно. Люди легко пугаются, не правда ли?
Мисс Пим вдруг вспомнила, что у «Хартли» репутация дома с привидениями, – возможно, из-за старой странной истории; уединенный дом с могилой в саду казался достаточно мрачным, чтобы создать ему эту репутацию.
– Полагаю, вы никогда не видели здесь призраков? – спокойно спросила она. – Хотя, не скрою, мне хотелось бы увидеть какого-нибудь…
– Здесь нет никого, кроме меня, – ответила мисс Лефейн.
– Значит, вы никогда не видели ничего подобного? Я так и думала, что все это чепуха. И все-таки, я полагаю, что это очень тоскливо – жить здесь в полном одиночестве.
Мисс Лефейн вздохнула.
– Да, здесь очень одиноко. Останьтесь и поговорите со мной еще хоть немного. – Она тихо добавила: – И я отдам вам тарелку «Кроун Дерби».
– Вы действительно нашли ее? – спросила мисс Пим.
– Я вам ее покажу.
Толстая и неуклюжая, она, казалось, двигалась очень легко, когда скользнула мимо мисс Пим и повела ее из комнаты, а затем поднималась по лестнице – странная фигура в неуклюжем платье, с бахромой белых волос, свисающей на плечи.
Верхний этаж дома был таким же опрятным, как и гостиная; все на своих местах, при полном отсутствии признаков чьего-либо присутствия; кровати были покрыты пыльными покрывалами, отсутствовали лампы и камины. «Наверное, – сказала себе мисс Пим, – она не хочет показать мне, где живет».
Но когда они переходили из комнаты в комнату, она не удержалась, чтобы не спросить:
– А где живете вы, мисс Лефейн?
– В основном, в саду, – последовал ответ.
Мисс Пим подумала о тех ужасных условиях, в которых живут некоторые люди.
– Я так и думала, – улыбнулась она.
В самой дальней комнате, – крошечном темном чулане, – мисс Лефейн открыла большой шкаф и достала из него тарелку «Кроун Дерби», которую ее гостья приняла с восторгом, поскольку именно ее и не хватало в сервизе.
– Это очень мило с вашей стороны, – с восторгом сказала она. – Может быть, вы возьмете что-нибудь взамен или позволите мне что-нибудь для вас сделать?
– Вы могли бы еще раз навестить меня, – задумчиво ответила Мисс Лефейн.
– О да, конечно, мне хотелось бы снова навестить вас.
Сейчас, когда она получила то, за чем приехала, – заветную тарелку, – Марте Пим хотелось уйти; в доме было очень мрачно и тоскливо, она начала ощущать ужасный запах, – дом слишком долго не проветривался, и где-то в этом ужасном темном чуланчике гнило что-то влажное.
– Мне действительно пора, – поспешно сказала она.
Мисс Лефейн повернулась к ней с таким видом, будто собиралась обнять ее, и Марта отшатнулась.
– О Господи, – простонала старая леди. – Ну почему вы так торопитесь?
– Здесь… здесь ужасный запах, – еле слышно пробормотала мисс Пим.
Она обнаружила себя спешащей вниз по лестнице, в то время как мисс Лефейн говорила ей вслед:
– Какие странные люди… Она говорит о запахе…
– Вы и сами должны были его ощутить.
Мисс Пим вышла в коридор; старая леди не последовала за ней, а остановилась в сумраке лестницы, – серая бесформенная фигура.
Марта Пим терпеть не могла грубости и неблагодарности, но она не могла заставить себя остаться дольше ни на минуту; она поспешила выйти и через мгновение уже сидела в своей коляске. Действительно, этот запах…
– До свидания! – крикнула она с напускной веселостью. – И огромное вам спасибо!
Ответа из дома не последовало.
Мисс Пим тронула лошадку; она была немного расстроена и выбрала другую дорогу, чем ту, по которой приехала, – дорогу, которая вела мимо маленького домика, возвышавшегося над болотом; ей было приятно думать, что у бедной старушки из «Хартли» имеются соседи, живущие достаточно близко, и она остановила коляску, подумав, не стоит ли ей позвать кого-нибудь и сказать, что мисс Лефейн ужасно страдает от одиночества в своем доме, и у нее явно не в порядке с головой.
Молодая женщина, привлеченная шумом коляски, вышла из домика и, увидев мисс Пим, окликнула ее, спросив, не нужны ли ей ключи от дома?
– Какого дома? – спросила мисс Пим.
– «Хартли», мэм, они не вывесили объявление, потому что мимо него все равно никто не ходит, но они хотят его продать. Мисс Лефейн хочет продать или сдать его…
– Я только что была у нее в гостях…
– О, нет, мэм, она уехала год назад, куда-то за границу; она терпеть не могла этого места. С тех пор оно пустует, а я каждый день наведываюсь туда и прибираюсь…
Словоохотливая любопытная женщина подошла к ограде.
– Мисс Лефейн сейчас там, – сказала мисс Пим. – Должно быть, она только что вернулась.
– Сегодня утром ее там не было, мэм, да и вряд ли она вернулась бы… Она была очень напугана, мэм, ее прогнали, она не смела прикасаться к фарфору. Не могу сказать, чтобы я заметила что-то особенное, но я никогда не задерживаюсь в доме надолго, из-за ужасного запаха…
– Да, – еле слышно пробормотала Марта Пим, – запах есть. Но что… что прогнало ее?
Молодая женщина, даже в этом уединенном месте, понизила голос.
– Ну… поскольку вы не собираетесь приобретать этот дом… Она вбила себе в голову, что старый сэр Джеймс… Он не мог оставить «Хартли», мэм, он похоронен в саду, и она думала, что он преследует ее, не позволяя прикасаться к фарфору…
– Ах! – воскликнула мисс Пим.
– Он считал, что все вещи должны оставаться в «Хартли», но мисс Лефейн, кажется, кое-что продала; это случилось много лет назад…
– Да, да, – лицо мисс Пим потемнело. – Вы не знаете, что он был за человек?
– Нет, мэм, но я слышала, что он был очень толстый и очень старый… Интересно, кого вы могли видеть в «Хартли»?
Мисс Пим достала из сумки тарелку «Кроун Дерби».
– Пожалуйста, отнесите ее в дом, когда пойдете туда, – прошептала она. – В конце концов, она мне не нужна…
Прежде чем изумленная молодая женщина успела ответить, мисс Пим тронула лошадку с места; эти короткие волосы, этот заляпанный землей халат, белые носки, «я обычно живу в саду…»
Коляска быстро удалялась; Марта решила никому не рассказывать о том, что посещала «Хартли», и больше никогда не говорить о призраках.
Она дрожала, – не только от сырости, – а ее одежда словно пропиталась ужасным запахом.
ПРЕКРАСНЫЕ ВОЛОСЫ АМБРОЗИНЫ
The Fair Hair of Ambrosine (1933)
Клод Буше, с нарастающим страхом, ожидал наступления двенадцатого декабря.
Он все еще продолжал называть этот месяц декабрем; новые названия времен революции так и не стали для него привычными, он остался верным многим старым традициям.
И все же, он служил новой республике и до сих пор избегал опасности, грозившей в это жестокое время всем и каждому, не впадая в рабское ничтожество. Он был служащим в Палате Депутатов; получал достаточно и чувствовал себя спокойно. Из своего безопасного укрытия он наблюдал, как приходят и уходят великие люди, спокойно ужинал и курил трубку, пока повозки смерти сновали от тюрем к площади Бастилии, которую Буше мысленно называл площадью Людовика XVI.
У него имелись собственные амбиции, но он держал их при себе в ожидании более безопасных времен: он не собирался делать блестящую карьеру, которая должна была окончиться гильотиной; но он также не был и пессимистом; лучшие времена, говорил он себе, конечно же, непременно последуют за нынешней неразберихой (он отказывался воспринимать текущий момент как нечто иное), которую можно было рассматривать только как муки рождения нового государства.
Поэтому, будучи молодым и спокойным, ничего не потеряв от потрясений в обществе, он ждал так, как, по его мнению, мог позволить себе ждать, пока снова не установится порядок. Ужасы, омывавшие морем грязи и крови его спокойное существование, едва касались его; то, что должно было случиться 12 декабря, впервые наполнило его существо страхом.
Страхом иррациональным, не поддающимся никакому объяснению.
Его главной причиной был пустяк, происшествие настолько незначительное, что, впервые услышав о нем, он выбросил его из головы, как нечто, не имеющее ровно никакого значения.
Один из депутатов Лилля выявил заговор в Департаменте Беарна, назвав несколько имен, до сих пор считавшихся именами добрых друзей Республики. Это не выглядело слишком серьезным, но требовало некоторой деликатности в расследовании. Заместитель начальника соответствующего департамента отсутствовал; до его возвращения, 12 декабря, никаких мер не предпринималось; в этот день Буше, как человек надежный и заслуживающий доверия, должен был доставить все бумаги, касающиеся предполагаемого заговора, к нему домой в Сен-Клу.
Поначалу молодой служащий не придал этому значения, но потом ему стало приятно, поскольку этой миссии придавалось хоть какое-то значение. В тот вечер, за ужином в маленьком кафе на улице Сен-Жермен, он думал об Амброзине, хотя мысли о ней давно уже стали для него запретной темой.
Она была актрисой в театре, дававшем представления в дни террора, – подобном ядовитому цветку, распустившемуся на куче разврата.
Она жила в маленьком домике по дороге в Сен-Клу, на берегу реки, уединенном и скромном на вид месте, хотя саму Амброзину нельзя было назвать ни невинной, ни скромной.
Клод Буше любил ее, и каждый вечер, когда непристойное, разнузданное представление заканчивалось, отвозил ее домой в маленьком желтом кабриолете, принадлежавшем когда-то какой-то светской даме.
Они были вполне счастливы; она, разумеется, любила Клода и, как он считал, была ему верна; у него имелись соперники, и ему льстило, что ему удалось восторжествовать над ними и сделать ее всецело своей, подчинявшейся ему почти во всем; и хотя она была всего лишь дитя сточных канав Сент-Антуана, но, вместе с тем, очаровательна и грациозна, привлекательна своей простотой и пылкостью, которые сохранила, несмотря на многочисленные пороки и обманы.
Ее нельзя было назвать красавицей, но у нее были темно-синие глаза и лилейно-белая кожа, а волосы – чудесными, не тронутыми ни краской, ни пудрой; светлые, густые, пышные, полные естественных извивов; она укладывала их в высокую прическу, такими фантастическими формами, какие только могла себе позволить; при этом часть их неизменно ниспадала на грудь и плечи.
