Текст книги "Епископ ада и другие истории"
Автор книги: Марджори Боуэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
Annotation
Марджори Боуэн (1885–1952) была плодовитой писательницей, среди её многочисленных поклонников были Артур Конан Дойл, Марк Твена и Грэм Грин. Самые значительные её работы – это рассказы о призрачном и сверхъестественном, лучшие из которых она собрала под заголовком «Епископ ада и другие истории».
Марджори Боуэн
ФЛОРЕНС ФЛАННЕРИ
СОРНЯКИ
МЕСТЬ ЭНН ЛИТ
ЕПИСКОП АДА
ТАРЕЛКА «КРОУН ДЕРБИ»
ПРЕКРАСНЫЕ ВОЛОСЫ АМБРОЗИНЫ
СЕРАЯ КОМНАТА
ХОЗЯЙКА ДОМА
НЕОБЫЧНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ МИСТЕРА ДЖОНА ПРАУДИ
Марджори Боуэн
ЕПИСКОП АДА И ДРУГИЕ ИСТОРИИ
The Bishop of Hell and Other Stories
1949
Marjorie Bowen
ФЛОРЕНС ФЛАННЕРИ
Florence Flannery (1924)
Случайно обратив внимание на мокрые пятна на покрытых пылью ступеньках, Флоренс Фланнери взглянула вверх, ожидая увидеть влажное пятно на потолке. Но не увидела ничего, кроме все той же серой пыли, что и везде; это могло стать причиной для дурного настроения, и Флоренс воспользовалась этой причиной. «Гадкое, грязное место», – проворчала она, любившая позолоту, безделушки и зеркала, в которых отражались бы обтянутые бархатом стулья, и стала поспешно подниматься, приподняв юбку с оборками. Ее муж последовал за нею; они были женаты уже неделю, но их страсть не принесла им счастья. Испытывая отвращение от возвращения домой, Дэниел Шют задавался вопросом: что заставило его жениться на этой женщине, и как скоро он возненавидит ее.
Когда она стояла в большой спальне, он смотрел на нее с неприязнью; безвкусная прелесть вульгарной красоты когда-то восхищала его, смущала разум и вызывала брожение чувств, но здесь, в его старом доме, омываемом изумительным воздухом Девона, его зрение стало острее, и сейчас она казалась грубой, подобно макам в конце августа.
– Конечно, оно тебе не нравится, – с едва заметным презрением произнес он, прислонившись широким плечом к одному из кроватных столбиков, засунув большие руки в карманы узких брюк из нанки; его светлые волосы, взъерошенные после путешествия, свисали на мрачное лицо.
– Это не то место, которое ты описывал с таким восторгом, – ответила Флоренс с ленцой, стоя у небольшого окна; лучи осеннего солнца, падая на стекло сбоку, высветили выцарапанное на нем имя:
«ФЛОРЕНС ФЛАННЕРИ. РОДИЛАСЬ 1500».
– Взгляни, – удивленно воскликнула она, – наверное, эта какая-нибудь из моих прародительниц!
Она сняла бриллиантовое кольцо и нацарапала под надписью: 1800. Дэниел Шют подошел и посмотрел поверх ее плеча.
– Выглядит странно – «родилась в 1500» – а умерла будто бы в 1800, – заметил он. – Не думаю, чтобы она имела к тебе какое-нибудь отношение, моя прелесть, но она принесла тебе удачу, потому что именно это имя заставило меня обратить на тебя внимание, когда я услышал, как тебя зовут.
Он говорил грубоватым тоном, и она ответила в тон ему.
– Ты недооцениваешь то, что тебе принадлежит, мистер Шют. Могу поклясться, у меня был вполне приличный выбор.
– Кавалеров было предостаточно, – усмехнулся он, – в отличие от вероятных мужей, не так ли?
Он, сутулясь, отошел, поскольку его все-таки задело ее замечание; он женился на певичке из оперы, не обладающей талантом, происхождением, даже именем, поскольку он не мог до конца поверить, чтобы «Флоренс Фланнери» было ее настоящим именем.
И все же это имя всегда привлекало его; это было так странно, встретить настоящую женщину, которую звали Флоренс Фланнери, – он помнил это имя с детства, когда обводил его пальцем на стекле.
– Ты никогда не рассказывал мне о ней, – сказала миссис Шют.
– Потому что ничего о ней не знаю. Она родилась триста лет назад, дорогая. Конечно, существуют бабушкины сказки…
Он вышел из спальни, они последовала за ним вниз.
– Это и есть ваше прекрасное поместье, мистер Шют? Ваша замечательная земля? И как же я буду жить здесь, мистер Шют, оставив веселье Лондона ради вас?
Ее голос, пронзительный и резкий, преследовал его, пока он спускался по лестнице и входил в просторную гостиную; здесь они остановились, глядя друг на друга, словно существа, попавшие в ловушку. Возможно, они ими и были.
Он женился на ней, потому что был разорен и изгнан из Лондона нуждой; он был подобен пьянице, боявшемуся одиночества и нуждавшемуся в товарище, который составил бы ему компанию за бутылкой, человеком, приобретшим путем брака то, что не мог бы купить за деньги, не обладая необходимыми средствами; она вышла за него замуж, потому что пик ее красоты миновал, и впереди не брезжило возможности одержать блестящую победу, а также под влиянием желания приобрести имя и стать хозяйкой большого дома у моря, – каким она представляла себе Шют Мэйнор.
На самом деле, дом действительно был большим и величественным, но при этом оставлен Дэниелом Шютом двадцать лет назад, лишился обстановки и был заложен, чтобы оплатить пороки владельца, так что теперь выглядел пустынным, заброшенным, потускневшим, и только женщина с любовью в сердце могла возродить его к жизни; но в сердце Флоренс Фланнери этой любви не было, – только жадность.
Они стояли лицом к лицу в мрачной комнате с чудовищной люстрой, висевшей над ними, завернутой в покрытый пылью кусок ткани; стены были покрыты паутиной, бледное зимнее солнце освещало густой слой пыли на досках пола.
– Я никогда не смогу жить здесь! – воскликнула миссис Шют. В ее голосе прозвучала паника, она прижала руки к сердцу жестом отчаяния.
Дэниел был тронут ее жестом; он и сам не ожидал, что это место будет выглядеть таким жалким. За ним присматривал какой-то агент, и Шют предположил, что даже к их приезду тот не удосужился навести хоть какой-то порядок.
Флоренс заметила в его взгляде затаенный стыд и продолжала в том же духе.
– Мы ведь можем вернуться, не так ли? – спросила она глубоким голосом, наиболее подходящим для подобных случаев. – В Лондон, в дом на Бейкер-стрит? Старые друзья, прежние удовольствия, маленький кабриолет, прогулки в парке?
– Черт побери! – с огорчением пробормотал он. – У меня нет денег, Фло; нет этих проклятых денег! – Она услышала в его голосе горькую правду, и до нее только сейчас дошло, жертвой какого чудовищного обмана она стала.
– Вы хотите сказать, что у вас нет денег, мистер Шют? – воскликнула она.
– Их недостаточно для Лондона, дорогая.
– И мне придется жить в этом грязном сарае?
– Он был достаточно хорош для моих предков, миссис Шют, – мрачно ответил он. – Для всех женщин моей семьи, благородных дам, живших здесь, так что он будет вполне пригоден и для вас, дорогая; вам следует забыть обо всяких ваших манерах ярмарок Варфоломея.
Она слегка испугалась; в последнем месте, где они останавливались, чтобы напоить лошадей, он напился пьяным, и она прекрасно знала, каким он может стать, даже без употребления алкоголя.
Поэтому они тихонько спустилась в просторную кухню, где старуха и девушка готовили еду.
При виде их миссис Шют немного приободрилась; она присела у большого открытого камина и стала поводить руками так, чтобы отблески огня вспыхивали на ее кольцах, оправляя нижнюю юбку, чтобы девушка могла видеть ее изящные туфельки.
– Мне хотелось бы чего-нибудь выпить, чтобы подкрепить силы, – сказала она, – потому что я проделала долгий путь, в конце которого меня ждало разочарование, а это способно вызвать нервное потрясение у любой женщины.
Старая дама улыбнулась, узнав в ней тот тип женщин, к которому относилась и сама; потому что его можно встретить даже в деревне.
Поэтому она принесла миссис Шют немного дамсонского вина и тарелку с бисквитами, и женщины принялись дружелюбно болтать на тускло освещенной свечами кухне, в то время как Дэниел Шют бродил по своему старому дому; и даже его почти окаменевшее сердце испытывало острую боль, когда он видел места, где прошло его детство, опустошенными: заросшие дорожки, поваленные деревья, заколоченные беседки, высохшие фонтаны и раскинувшиеся вокруг дома поля, огороженные незнакомыми людьми.
Ноябрьская луна высоко поднялась в затянутое туманной дымкой пространство открытого неба, когда он добрался до старого пруда, в котором разводили карпов.
Поросший мхом, потрескавшийся камень покрывали высохшие сорняки, темная вода казалось грязной и тягучей, словно слизь.
– Полагаю, карпов здесь больше нет? – сказал мистер Шют.
Он не осознал, что говорит вслух, и был удивлен, услышав ответ.
– Мне кажется, кое-какие остались, сквайр.
Мистер Шют резко развернулся и увидел едва различимую фигуру человека, сидевшего на краю пруда так, что, казалось, ноги его наполовину погружены в черную воду.
– Кто ты такой? – спросил Дэниел Шют.
– Я – Патли, сэр, я присматриваю за садом.
– Ты чертовски плохо справляешься со своей работой, – раздраженно сказал Дэниел.
– Он слишком большой для одного человека, сэр.
Казалось, он наклоняется все ниже и ниже, и вот-вот соскользнет в пруд; на самом деле, в полумраке, мистеру Шюту казалось, что он и так уже наполовину в воде; однако, когда тот, объяснив ситуацию, пошевелился, стало видно, – он всего лишь склонился над мрачными глубинами пруда.
В лунном свете он казался невзрачным человеком среднего телосложения, с медленными движениями и большими невыразительными глазами, слабо поблескивавшими в бледном свете луны; мистеру Шюту показалось, что он смотрит на него искоса, словно глаза его особым образом расположены на голове, но вскоре понял, что это была всего лишь иллюзия.
– Кто тебя нанял? – неприязненно спросил он, начиная ненавидеть это существо.
– Мистер Трегаскис, агент, – ответил мужчина с сильным иностранным акцентом или же с каким-то дефектом речи, поднялся и скрылся в зимнем подлеске.
Мистер Шют вернулся домой, ворча; в мрачной гостиной его ждал мистер Трегаскис – рыжий корнуоллец, ухмылявшийся, глядя на своего работодателя. Он знал пороки и проблемы мистера Шюта, он видел миссис Шют, сидевшую на кухне погруженной в сентиментальные сплетни со старой дамой Чейз и девицей с лицом идиотки, пьющей крепкое деревенское вино, пока оно не начало проливаться из ее дрожащих пальцев на тафтяную юбку.
Поэтому он принял шумный, фамильярный тон, а мистер Шют был слишком подавлен, чтобы возмутиться; послали за старым портвейном, и мужчины серьезно напились.
Наконец, когда свечи догорели, бутылки опустели, а в очаге остался лишь пепел от последнего полена, мистер Шют осведомился, что это за существо – Пейли, которого он нашел склонившимся над прудом с карпами.
Мистер Трегаскис подробно ему рассказал, но на следующее утро мистер Шют не мог вспомнить, что тот говорил; весь вечер в его воспоминаниях царила какая-то фантасмагория; но ему показалось, агент сказал – Пейли когда-то был моряком, забредшим сюда из Плимута, согласившимся на работу без оплаты; странным человеком, жившим в плетеной хижине, которую он построил себе сам; пищу себе он также добывал сам.
Единственное объяснение такому поведению было: он чего-то долго ждал, и продолжает ждать; но он полезен, сказал мистер Трегаскис, а потому будет лучше всего оставить его в покое.
Все это мистер Шют смутно припоминал, лежа в огромной кровати и глядя на бледное осеннее солнце, сверкавшее на имени Флоренс Фланнери, с двумя датами, нацарапанными на оконном стекле.
Было уже поздно, но жена все еще лежала рядом с ним и крепко спала; ее густые пышные каштановые волосы разметались по подушке, полная грудь тяжело поднималась и опускалась, румянец на щеках разошелся пятнами, дешевые бриллианты сверкали на пухлых руках, фальшивые жемчужины обвивали шею.
Дэниел Шют сел на кровати и взглянул на нее, свернувшуюся калачиком. «Кто она? Откуда?» – подумал он. Он никогда не стремился узнать этого, но теперь его раздражало незнание того, что касалось его жены.
Он принялся трясти ее за голое плечо, пока она не зевнула, просыпаясь.
– Кто ты, Фло? – спросил он. – Ты ведь должна что-то знать о себе?
Женщина, моргая, смотрела на него, поправляя на груди атласную ночную сорочку.
– Я – оперная певица, – ответила она. – Я никогда не знала своих родителей.
– Значит, твое детство прошло на улице или в сиротском приюте? – с горечью спросил он.
– Может быть.
– А твое имя? – настаивал он. – Тебя кто-нибудь когда-нибудь называл другим именем, не Флоренс Фланнери?
– Никогда, – равнодушно ответила она.
– Ты не ирландка.
– Не знаю, мистер Шют. Я была во многих странах и видела много странных вещей.
Он рассмеялся; он слышал о некоторых из ее приключений.
– Ты столько всего повидала, побывала в стольких местах, и я не понимаю, как тебе удалось вместить это всего лишь в одну человеческую жизнь.
– Сама не знаю. Все это похоже на сон, но больше прочего – лежать здесь и смотреть на свое собственное имя, написанное триста лет назад.
Она беспокойно пошевелилась и соскользнула с кровати – красивая женщина с застывшим в глазах вопросом.
– Некоторые напитки становятся причиной снов, дорогая, – сказал мистер Шют. – Прошлой ночью мне приснился парень по имени Пейли, которого я встретил у пруда с карпами.
– Ты пил в гостиной, – презрительно парировала она.
– А ты на кухне, дорогая.
Миссис Шют накинула шелковую шаль с бахромой, подарок индийского набоба, и, дрожа и зевая, опустилась в одно из теплых мягких кресел.
– Кто такая, эта Флоренс Фланнери? – рассеянно спросила она.
– Я же говорил, что этого никто не знает. Ирландская девушка, родилась во Флоренции, как говорили, когда я был еще маленьким и прислушивался к сплетням старших. Ее матерью была Медичи, а Джон был ее женихом! Она приехала сюда с каким-то молодым Шютом, путешествовавшим по Италии; он забрал ее и привез домой, сюда, как теперь я привез тебя!
– Он женился на ней? – равнодушно спросила миссис Шют.
– У него было больше здравого смысла, – грубо ответил ее муж. – Я единственный дурак в семье. Она была настоящей мегерой. Джон Шют брал ее с собой в свои путешествия; у него имелся корабль, он жаждал приключений. В Плимуте до сих пор рассказывают о том, как она сидела среди попугаев, пряностей и шелков, когда судно возвращалось в порт.
– Да, это были хорошие времена! – вздохнула миссис Шют. – Когда мужчины были мужчинами, и умели платить настоящую цену за свои удовольствия!
– С вами полностью расплатились по рыночной цене, миссис Шют, – ответил он и зевнул.
– Я бы предпочла быть женщиной Джона Шюта, чем твоей женой, – ответила она. – Ты что-нибудь знаешь о нем?
– Вчера вечером я видел его портрет на задней лестнице. Гуди Чейз показала его мне. Благородный человек с прямым взглядом и крепкими руками, привыкший сражаться и любить. Он использовал их, чтобы избавиться от Флоренс Фланнери, – ухмыльнулся мистер Шют, – если хотя бы половина рассказов правда. Во время одного из своих путешествий они подобрали молодого португальца, понравившегося даме, и она привезла его в Шют Корт.
– И чем же это кончилось?
– Не знаю ничего, кроме того, что ее вышвырнули, как я хотел бы вышвырнуть тебя, моя красавица! – с неожиданной яростью произнес мистер Шют. Его жена рассмеялась и встала.
– Я расскажу тебе окончание этой истории. Она устала от своей новой любви, а он был не португалец, а индиец, по крайней мере, частично, и звали его д'Эйли, а местные называли его Дэйли. Во время одного из путешествий она рассказала о нем Джону Шюту, и тот оставил его на необитаемом острове в южных морях, привязав к огромному каменному изображению бога, под раскаленными лучами тропического солнца. Должно быть, это был бог рыб, потому что рядом с островом не водилось ничего, кроме огромных рыб.
– Кто тебе это сказал? – спросил мистер Шют. – Старая дама Чейз, всюду сующая свой нос? Я никогда не слышал об этом прежде.
– Такова эта история, – продолжала его жена. – Последнее, что она видела, сидя на корме удаляющегося «Феникса», – его крепко привязанную к ухмыляющемуся идолу фигуру. Он проклинал ее и умолял идола оставить ее в живых, пока он не отомстит ей, – он происходил из тех, кого особенно любят эти боги, и Флоренс Фланнери боялась, боялась его слов и мести, когда корабль удалялся…
– Гуди Чейз в своем репертуаре! – усмехнулся мистер Шют. – И каков же конец этой истории?
– У нее нет конца, – с мрачным видом ответила жена. – Джон Шют бросил ее из-за преследовавших его несчастий, и что с ней стало, я не знаю.
– Это всего лишь глупая, уродливая сказка, – пробормотал Дэниель Шют, глядя на тоскливое холодное утро за решетчатыми окнами. – Спустись вниз, посмотри, есть ли еда на кухне и вино в погребе, а если этот негодяй Трегаскис там, пошли его ко мне.
Миссис Шют поднялась и яростно дернула за длинный шнур колокольчика, отчего тот громко зазвенел.
– А что ты будешь делать, когда все вино будет выпито, а агент обчистит твои карманы? – спросила она. – Учись делать все сам, мистер Шют.
Он с проклятием вскочил с постели, а она сидела в кресле, съежившись, – пока он одевался и после того, как он ушел, – время от времени заламывая руки и что-то вполголоса причитая, пока не пришла дама Чейз и не помогла ей одеться. Вид вскрытых коробок взбодрил миссис Шют; она с наслаждением принялась вытаскивать из них платья с оборками, отороченные мехом, демонстрируя восхищенной и изумленной Гуди Чейз последние парижские и лондонские моды, попутно вспоминая о тех триумфах, с которыми эти платья были связаны.
– Возможно, вы будете удивлены, узнав, что мистер Шют не первый мой муж, – сказала она, вскинув голову.
Толстая старуха подмигнула.
– Я была бы больше удивлена, миледи, если бы он оказался последним вашим мужем.
Миссис Шют громко рассмеялась, но вскоре ее настроение снова испортилось; стоя на коленях на полу над своими нарядами, она застыла, глядя сквозь окно, на стекле которого было написано ее имя, на раскачивающиеся голые ветви, на холодное небо, на сухое трепетание последних листьев.
– Я никогда отсюда не уйду, – печально сказала она. – Это место не сулит мне ничего хорошего. В свое время я переболела малярией, миссис Чейз, которую подхватила на одном из этих проклятых итальянских болот, и это повлияло на мою память; я многое не могу связать воедино, и многое вспоминаю с трудом – сны и лихорадку, миссис Чейз.
– Это от вина, миледи.
– Нет! – с яростью ответила стоявшая на коленях женщина. – Разве я не для того пила вино, чтобы забыть о снах и лихорадке? Жаль, что я не могу рассказать вам и половины того, что знаю, – множество прекрасных историй, но стоит мне начать их рассказывать, как они исчезают!
Она, причитая, принялась раскачиваться из стороны в сторону.
– Подумать только, как славно я проводила время с молодыми людьми, пившими за мое здоровье прямо в коляске, катаясь в маленьком кабриолете по Парижу и прогуливаясь по Пратеру в окрестностях Вены. Вы не поверите, как это было приятно!
– Вы остепенитесь, миледи, как это свойственно всем женщинам.
Действительно, миссис Шют, казалось, пыталась «остепениться»; но, вместе с тем, было нечто жалкое в той энергии отчаяния, с которой она принялась за то, чтобы сделать свою жизнь более-менее сносной; она убрала целую анфиладу комнат, обитых выцветшим зеленым шелком и обставила их тем, что смогла собрать со всего остального дома, – старыми позолоченными комодами и креслами в стиле рококо, потертыми гобеленами и облупившимися вазами Сакса или Люнвиля; одним или двумя пастельными портретами, покрывшимися пятнами от сырости, и какими-то безвкусными безделушками, мелочами, привезенными ею с собой.
Она поручила мистеру Трегаскису продать ее большой бриллиант в Плимуте, и купила бледно-голубые атласные портьеры для спальни и цветной муслин для кровати, ковер с орнаментом из роз, безвкусный туалетный столик, духи и мускус, чтобы избавиться от затхлого запаха плесени.
Это обустройство было ее единственным занятием. У них не было соседей, мистер Шют впал в меланхолию и одинокое пьянство; он цеплялся за свое существование, как за нечто предпочтительное долговой тюрьме, но ярость, с которой он принимал это существование, выражалась у него ужасными проклятиями. К той части поместья, которая все еще принадлежала ему, он относился едва ли не с презрением; мистер Трегаскис продолжал заведовать хозяйством, человек по имени Пейли работал в саду; неразговорчивый, замкнутый, угрюмый, он производил на мистера Шюта плохое впечатление, хотя ничего не требовал за свою работу, а трудился, не покладая рук: таскал в дом дрова и приводил сад в порядок, очищая его от сорняков.
Миссис Шют впервые встретилась с ним у пруда с карпами; одетая в белую атласную накидку, отороченную мехом, и большую шляпку, она в одиночестве бродила по заброшенным дорожкам. Пейли сидел на краю пруда с карпами, пристально всматриваясь в его мутные глубины.
– Я – новая хозяйка, – сказала миссис Шют, – и буду вам очень признательна, если вы наведете здесь порядок.
Пейли поднял на нее свои бесцветные глаза.
– Шют Корт уже не тот, что был раньше, – сказал он, – здесь много работы.
– Вы, кажется, проводите у пруда слишком много времени, – ответила она. – Что вы здесь делаете?
– Я жду, – ответил он. – Я все успеваю.
– Вы были моряком, как я слышала? – с любопытством спросила она, потому что трудно было представить себе, чтобы этот невзрачный человек в зеленовато-черной одежде когда-то был моряком; он имел странный вид человека без костей, без плеч и ребер, он выглядел так, словно его дряблая плоть не имела каркаса.
– Я бывал в море, – ответил он, – как и вы, миссис Шют.
Она грубо расхохоталась.
– Хотела бы я снова оказаться в море, – отозвалась она. – Подальше отсюда.
– Тогда почему вы остаетесь здесь?
– Мне и самой это интересно. Кажется, я не могу уйти отсюда, как раньше казалось, что я не могу прийти сюда, – в ее голосе слышались слезы. – Неужели я должна ждать, пока мистер Шют не упьется до смерти?
Резкий порыв ветра поднял маленькие волны на спокойной поверхности пруда, и она, бывшая Флоренс Фланнери, вздрогнув от его укуса, отвернулась, и, что-то бормоча себе под нос, пошла по тропинке к заброшенному дому.
Когда она вошла, ее муж с мистером Трегаскисом, в грязной гостиной, играли в карты.
– Почему бы тебе не избавится от этого Пейли? Я его ненавижу. Он бездельник. Миссис Чейз сказала мне, что он всегда сидит у пруда с карпами, и сегодня я встретила его там. Бррр!..
– С Пейли все в порядке, миссис Шют, – ответил Трегаскис. – Он прекрасно справляется со своими обязанностями.
– А почему он не уходит?
– Он ждет корабль, который скоро прибудет в Плимут.
– Прогони его, – настаивала миссис Шют. – Разве это место и без него не навевает достаточную тоску?
Ее неприязнь и отвращение к этому человеку, казалось, переросли в панику, и муж, дух которого был подорван выпивкой, заразился ее страхом.
– Когда здесь появился этот парень? – спросил он.
– Примерно за неделю до вашего приезда. Он пришел из Плимута пешком.
– Мы знаем об этом только с его слов, – ответил мистер Шют с пьяной улыбкой, – может быть, этот парень с Боу-стрит, подосланный одним из этих проклятых кредиторов! Ты права, Фло, мне тоже не нравится этот негодяй – он следит за мной, черт бы его побрал! Я его выгоню.
Мистер Трегаскис пожал плечами, когда Дэниел Шют, пошатываясь, поднялся со стула.
– Этот человек совершенно безвреден, сэр; если хотите – полоумный, но безвредный.
Тем не менее, мистер Шют накинул плащ с капюшоном и последовал за женой в казавшийся серым сад.
Пруд с карпами находился далеко от дома, и к тому времени, когда они добрались до него, в холодном, тяжелом воздухе сгустились сумерки.
Ветви огромных голых деревьев чернели на фоне мрачного вечернего неба; высохшие сорняки заполонили тропинки и аллеи; у пруда с карпами слабо вырисовывалась статуя, местами покрытая высохшим мхом.
Пейли не было.
– Он спит в своей хижине, – сказал мистер Шют. – Или шпионит за мной, старый урод. Я прогоню его.
Мертвая белизна пелерины миссис Шют странно поблескивала, когда она шла вслед за мужем через потрескивающий подлесок.
В сгущающихся сумерках они нашли хижину, – странное переплетение ветвей, в котором не было никакой мебели, – слабая защита от ветра и непогоды.
Пейли в ней не было.
– Я найду его, – пробормотал мистер Шют. – Даже если мне придется искать его всю ночь.
Его мозг, отравленный алкоголем, сосредоточился на работнике как на символе всех его несчастий и, возможно, мести за все его пороки.
Жена развернулась, потому что ее пелерина зацепилась за куст, а затем с мрачным видом направилась к пруду с карпами.
Мгновение спустя, резкий крик заставил мистера Шюта броситься к ней. Она стояла в странной согнутой позе, указывая дрожащей пухлой рукой на темные глубины пруда.
– Негодяй! Он утопился! – крикнула она.
Мистер Шют едва совладал со своими измученными нервами; схватив ее за руку, он посмотрел туда, куда указывал ее палец; там, где было относительно неглубоко, виднелось что-то темное, большое и темное, с бледными плоскими глазами, которые, казалось, злобно блестели.
– Пейли! – ахнул мистер Шют.
Он с ужасом наклонился, после чего разразился дребезжащим смехом.
– Это рыба, – сказал он. – Один из старых карпов.
Миссис Шют и сама теперь видела, что чудовищное существо в воде было рыбой; она разглядела широкую разинутую пасть, высокие темные плавники и чешую, грязно-белого и мертвенно-желтого цвета.
– Он смотрит на меня, – выдохнула она. – Убей его, убей этого мерзкого негодяя!
– Он… он слишком большой, – пробормотал мистер Шют, но тут же поднял камень, собираясь швырнуть его; огромная рыба, словно догадавшись о его намерениях, скользнула в мутные глубины пруда, оставив на поверхности слабую рябь.
К Дэниелу Шюту вернулось его мужество.
– Это всего лишь старый карп, – повторил он. – Я прикажу поймать эту тварь.
Миссис Шют заплакала и заломила руки. Муж грубо потащил ее к дому, оставил там, взял фонарь и в сопровождении мистера Трегаскиса снова отправился на поиски Пейли.
На этот раз они нашли его на обычном месте, на берегу пруда. Теперь мистер Шют передумал прогонять его; у него мелькнула смутная мысль: если он хочет, чтобы за прудом наблюдали, то кто сможет сделать это лучше Пейли?
– Послушайте, дружище, – сказал он, – в этом пруду водится огромный черный карп.
– Они живут сотни лет, – ответил Пейли. – Но это не карп.
– Значит, ты знаешь, о чем я говорю? – спросил мистер Шют.
– Да, знаю.
– Я хочу, чтобы ты поймал его и убил. Сделай это как можно быстрее. Я его ненавижу.
– Убить? – запротестовал мистер Трегаскис, державший фонарь, озябший и раздраженный. – Черт возьми, сквайр, что эта штука может сделать? Она же не может выйти из воды.
– Я бы не стал этого утверждать, – пробормотал мистер Шют.
– Вы пьяны, – грубо сказал мистер Трегаскис.
Но мистер Шют настаивал на своем.
– Следи за прудом, Пейли, следи за ним день и ночь, пока не выловишь эту рыбу.
– Я буду следить, – ответил Пейли, не двинувшись с места.
Двое мужчин вернулись в заброшенный дом. Когда мистер Шют, пошатываясь, поднялся наверх, он увидел свою жену в окружении полудюжины зажженных свечей, скорчившуюся за безвкусными муслиновыми занавесями, которым она изуродовала большую кровать.
Она сжимала четки, постоянно подносила их к губам и бормотала что-то невнятное.
Мистер Шют подошел к кровати.
– Я и не знал, что ты – папистка, Фло, – усмехнулся он. Она подняла на него глаза.
– Эта история напомнила мне, – прошептала она, – о человеке, оставленном привязанным к статуе рыбьего бога, и его проклятию; о том, что он мог преследовать вероломную возлюбленную триста лет, пока не заставил ее вернуться в то самое место, откуда все и началось.
Дэниел Шют заметил, что она выпила, и опустился в кресло.
– Это все сплетни Гуди Чейз, – зевая, сказал он, – и эта проклятая уродливая рыба. Я поручил Пейли поймать ее – следить за прудом, пока она не появится.
Она пристально посмотрела на него и, казалось, почувствовала облегчение.
– В любом случае, тебе-то какое дело до этого? – продолжал он. – Ты ведь не та самая женщина, которая оставила человека на острове!
Он грубо расхохотался. Миссис Шют опустилась на подушки.
– Если за прудом присматривают, – пробормотала она, – я буду чувствовать себя спокойнее.
Но ночью она металась и задыхалась в бреду, говоря о больших кораблях, нагруженных странными товарами, об одиноких островах среди бескрайних морей, о могучих каменных богах, возносящихся к небесам, о мужчине, который посылает проклятие вслед уплывающей женщине, пока муж не встряхнул ее и не оставил одну, спать на кушетке в мрачной гостиной.
На следующий день он решил поговорить с миссис Чейз.
– Своими бредовыми россказнями вы совершенно задурили голову вашей хозяйке! Боже правый! Она точно сошла с ума!
Но Гуди Чейз сказала, что ничего ей не рассказывала.
– Это она рассказала мне эту историю, сквайр, и сказала, что прочитала ее в старой книге. Что я знаю о Флоренс Фланнери? Вы много раз спрашивали меня о ней, когда были ребенком, и я ничего не могла сказать вам, потому что знала только одно – она была потаскушкой, опозорившей Шют Корт!
Узнав это, Дэниел Шют пришел в ярость и приступил к жене с расспросами, откуда она набралась этих сказок, но женщина пребывала в мрачной меланхолии и ничего ему не отвечала; весь день она оставалась в таком состоянии, но когда короткие зимние светлые часы миновали, ее снова охватил ужас, и она, словно лишившись рассудка, била себя в грудь, целовала четки и непрестанно бормотала: «Мой грех, мой грех, мой тяжкий грех!»
Мистер Шют был не в том состоянии, чтобы терпеть это, и перебрался спать в другую комнату.
В унылую сельскую местность пришла зима; Пейли караулил у пруда, Шюты влачили жалкое, невыносимое существование в опустевшем доме.
Днем миссис Шют немного оживлялась и даже выходила из комнаты, чтобы посплетничать с миссис Чейз у огромного камина, но ближе к ночи ее всегда охватывал ужас, ее била дрожь, – и предметом ее кошмаров всегда была рыба, увиденная ею в пруду.
– Она не может выйти из воды, – говорили ей, на что она отвечала: – В первую ночь, когда мы приехали сюда, я заметила на лестнице потеки воды.
– Господи! – сказал как-то Дэниел Шют. – Это все равно, что жить с кем-то, приговоренным к смерти.
– Вызовите врача из Плимута, – предложил мистер Трегаскис.
Но мистер Шют не согласился, опасаясь, как бы его местоположение не стало известно кредиторам.
– Лучше гнить здесь, чем на каторге, – ответил он.
– Тогда увезите ее отсюда и проследите, чтобы она не употребляла спиртное.
Несчастный муж не мог сделать ни того, ни другого; у него не было ни денег, ни влияния на миссис Шют. На самом деле, он был безразличен к ее страданиям, за исключением тех случаев, когда они касались непосредственно его ужасным зрелищем умственного расстройства; он понимал, что нет ничего странного в том, что на такую женщину, как она, повлияли местные условия; к тому же, он испытал в жизни столько несчастий, что еще одно попросту не имело никакого значения.
