Текст книги "Смерть в Галерее"
Автор книги: Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
3
Кафе «Ройял» было совершенно пустынным. Фрэнсис помешивала ложечкой пломбир с орехами и старалась сосредоточиться. В два часа она решила, что Филд вполне соответствует ее представлениям об идеальном мужчине. Значит, когда он писал ее портрет, он был моложе, чем ей казалось. Тогда ему было двадцать пять, сейчас – тридцать два, и за прошедшие семь лет он не слишком изменился. У него красивое лицо, с тонкими, почти аскетическими чертами. В темных волосах еще не было седины, и его сильные руки были большими и нежными, как у мальчишки.
– Что там у вас происходит? – спросил он буднично и очень удивился, заметив, что она старательно избегает его взгляда.
– Что ты имеешь в виду? – ответила она вопросом на вопрос. Он пошевелился, и она почувствовала, что он улыбнулся, а уголки его губ слегка подрагивают.
– Ты не хочешь об этом говорить. Ну, хорошо. Я все понял по выражению твоего лица. Извини. Поговорим о чем-нибудь другом.
– Неужели ты что-то заметил? – Он улыбнулся, и она поняла, что вопрос прозвучал глупо.
– Конечно, – сказал он. – Или муж Филлиды, или этот огненно-рыжий нахлебник воткнули перочинный нож в одну из моих лучших картин. Может быть, тебе кажется, что все это пустяки, но твой папа совсем по-другому относился к картинам, выставленным для продажи. Или, пока я по божьей воле шатался по миру, настолько изменились времена и нравы? Возможно, я ошибаюсь, но мне показалось, что у тебя тоже дела идут не слишком хорошо. Моя дорогая девочка, ты определенно ждешь от меня помощи и зашиты. И это очень трогательно. И не извиняйся, потому что мне самому это нравится. Ведь моя собственная юность уже умчалась, обвитая виноградной лозой, под романтические трели. Но не беспокойся. Ты можешь не раскрывать мне леденящую кровь семейную тайну, если тебе не хочется. Но уж если ты решишься, то вот он я, бодрый, здоровый, страшно надежный и готовый на все. Что случилось? Этот рыжий бездельник имеет на Роберта какой-то компромат?
– Ты имеешь в виду шантаж? – Наконец, слово было произнесено и теперь уже не казалось таким страшным.
– Ну, я не знаю, – тон его был изысканно небрежным. – Я не думаю, что Роберт собственноручно резал полотно. Но если один прикрывает другого с такой беззаветной преданностью, можно подумать что угодно. Это наносит страшный вред делам. Вообще-то в жизни я удивительно беспечный человек, даже для художника. Но даже для меня это чересчур. Ты понимаешь, о чем я?
Фрэнсис бросила на него быстрый взгляд. Его тон слегка изменился, и она застала его врасплох. В его темных глазах за улыбкой пряталась ярость. Он жестом остановил поток ее извинений.
– Не нужно, моя дорогая, – сказал он. – Дело не в тебе и не в твоем старике. Что-то явно не так с этими двумя типами, и я просто размышлял, что бы это могло быть. Только и всего. Или есть что-то еще?
Он спросил об этом так легко. Сегодня Фрэнсис уже предприняла одну безуспешную попытку выговориться, но сейчас в его лице она нашла благодарного слушателя. Она рассказала ему обо всем: описала маленький неприятный инцидент с разбитой китайской вазой в античном зале, ужасную историю со специальным каталогом, предназначенным исключительно для королевской семьи, от которого осталась горстка пепла за десять минут до приезда августейшей особы, в общих чертах описала обстоятельства, при которых уволился бесценный старик Петерсон, проработавший в фирме тридцать лет.
Это была странная история. Цепь подозрительных происшествий, каждое из которых было чуточку серьезнее предыдущего. И все это складывалось в удручающую картину большой беды. Юный голос, в котором отчетливо слышался страх, умолял о помощи. Он слушал ее очень внимательно.
– Ничего хорошего, старушка, – наконец, сказал он. – Все это действительно ужасно. И это не пустяковые промахи, которые совершает начинающий молодой клерк, набираясь опыта. Мне кажется, эта ваза была бесценной? Петерсон был прекрасным работником, и история с моей картиной была бы логичным продолжением всего этого кошмара, но я, к счастью для фирмы, слишком ленив. Что ты собираешься делать? Мне кажется, Мэйрик сейчас не сможет быстро вернуться. Ты действительно уверена, что во всем виноват Рыжий?
– Да, я так думаю, – уже спокойнее произнесла Фрэнсис, потом вздрогнула, что-то вспомнив. Он немедленно это заметил. Она подумала о том, как удивительно легко он ее понимает и отнесла это на счет его богатого жизненного опыта.
– Кто он и откуда? – спросил он.
Она начала объяснять, и в его глазах появилось понимающее выражение.
– Это та тибетская экспедиция Долли Годолфина? Таинственное восхождение к Гималайскому ущелью? – сказал он. – Я тогда читал об этом в газетах. Волнующая история. В Америке этим интересовались все. Об этом писали во всех газетах. Вернулись только Роберт и Лукар? Тогда это многое объясняет. Рыжий, наверное, спас Роберту жизнь или что-то в этом роде. Да, тогда эта история повсюду была гвоздем программы. Любой человек мог придумать такой проект, но только Годолфин смог убедить старого упрямца Мэйрика финансировать его. Насколько я помню, Роберт ездил в качестве консультанта по искусству. Мне кажется, это была идея Мэйрика. Я так и слышу, как он убеждает Долли взять кого-нибудь, кто бы мог отличить ценную вещь от старой простой безделушки. Хотя мне и трудно понять, как Роберт мог согласиться участвовать в такой авантюре. По-моему, для него это слишком эксцентрично. Он похож на кролика, который возвращается с поля битвы, в то время как лев остается там умирать. Годолфин был необычным человеком. Он бы здесь во всем разобрался. Ты его, конечно, знала?
Она кивнула.
– Я часто встречалась с ним дома на каникулах. Они с Филлидой одно время встречались, но совсем недолго.
– Да, они встречались, – в его глазах светилась насмешка. – Твоя сводная сестра коллекционировала поклонников.
Фрэнсис быстро на него взглянула. Он был прав. Филлида внесла в список своих побед и Дэвида Филда, но никогда не стоило слепо доверять ее памяти. Филд, затем Годолфин и еще полдюжины других, все они были влюблены в Филлиду, которая в конце концов всех их позабыла ради целой вереницы воображаемых болезней и которая в конце концов вышла замуж за Роберта, единственного и достойнейшего. Фрэнсис казалось, что, чем больше она взрослела, тем более странной становилась жизнь вокруг нее.
– Роберт оказался самым настойчивым, – вслух продолжила она свои мысли, – Все другие улетучились, а Годолфин затерялся где-то на Тибете, но Роберт был настойчивым. У него за всей этой нервозностью чувствуется характер и какая-то пугающая преданность, фанатизм. Если нужно что-то доказать, он будет стоять насмерть, когда все вокруг уже сдадутся. Именно поэтому, наверное, я испытываю этот идиотский страх.
– Слишком сильно сказано, – подбодрил ее Роберт. – Почему страх? Такое недостойное чувство в твоем возрасте?
– Роберт хочет, чтобы я вышла замуж за Лукара, – откровенно сказала она, – и, хотя я знаю, что это абсурд, он сверхъестественно упрям, когда добивается своей цели. Иногда мне кажется, что я сойду с ума и сделаю то, о чем он просит.
Он увидел выражение ее лица, и его глаза расширились.
– Рыжий?! – спросил он. – Скажи мне, что это шутка. Не могу в это поверить. Это чертовщина какая-то. Роберт, конечно, тронулся, – воскликнул он с несвойственной ему горячностью. Это ее развеселило, и она ему улыбнулась.
– Он просто жалкий негодяй, – сказала Фрэнсис, и он согласно кивнул.
– Он, наверное, тебе ужасно надоел. Такие люди могут. Они считают себя лучшими представителями рода человеческого. Этот толстокожий напористый самец может надолго испортить жизнь. Их невозможно оскорбить: ты их в дверь, они – назад в окно. Может, тебе пока уехать куда-нибудь на юг, подальше от всех этих неприятностей? Все это не очень хорошо, дорогая Фрэнсис. Ты в беде.
Она печально улыбнулась. С ним было так спокойно и приятно. В нем было столько легкости и дружелюбия, столько внимания и симпатии. И, более того, у него был большой жизненный опыт. С ним можно было обсуждать что угодно.
– А знаешь, что может тебе помочь? Помолвка, – сказал он. – Только помолвка прекратит всю эту возню до приезда Мэйрика. Я понимаю, что это немного старомодно, но в этом что-то есть. У тебя есть кто-нибудь на примете?
Фрэнсис засмеялась.
– Мне некого попросить, – сказала она. Он не улыбнулся.
– Должен быть кто-то, кого ты знаешь, или дело может действительно закончиться свадьбой, – серьезно сказал он. – Когда возвращается твой отец?
– В январе или феврале.
– Еще долго. Если я правильно понимаю, Филлида занята только собой.
– Ты недалек от истины.
– Ну тогда я забираю тебя с собой и покупаю тебе кольцо. Не слишком дорогое, но вполне достойное, чтобы нам поверили. Ты согласна?
Фрэнсис заметила, что он расстроен, и была этим неприятно удивлена. У Дэвида Филда была любопытная репутация, не подтвержденная ни одним конкретным фактом. И хотя говорили, что он сердцеед, его фамилию не связывали ни с одним женским именем. Он ни разу не был женат, не разводился и не был помолвлен. Никто не помнил более или менее продолжительного романа.
Он посмотрел на нее, и она виновато покраснела.
– Я не прошу тебя выходить за меня замуж и не думаю, что это когда-нибудь может случиться, – сказал он отрывисто. – Я хочу сказать, что даже если мы без памяти полюбим друг друга, а это, как ни удивительно, иногда случается, останется еще вопрос о деньгах. Я весьма щепетильно к этому отношусь. Я зарабатываю немного, как раз столько, чтобы прокормить неприхотливую жену, но никогда не буду сказочно богат. А у тебя совершенно непристойное состояние. Видишь, это совершенно исключает вопрос о браке. Моя дорогая девочка, не смотри на меня так. Знаю, я говорю, как помешанный. Хотел бы я, чтобы все было по-другому. Но у меня фобия. Однажды одна старуха назвала меня охотником за женскими деньгами, и я ее чуть не убил. У меня в руке была бутылка, – нечего смеяться, – и я даже ею замахнулся. Слава Богу, я ее не ударил, но я почувствовал, что мог бы. За всю свою жизнь я никогда не был так напуган. Мы поссорились на всю жизнь.
Он выпрямился. Она вдруг поняла, что он вовсе не шутил. Его улыбка погасла, и на секунду Фрэнсис увидела в его страстных и честных глазах непреклонную решимость и, как ей показалось, даже страх.
– Итак, свадьба исключена, – подвел он итог бодрым голосом. – Но если вдруг ты хочешь закончить дни в какой-нибудь дорогой частной клинике, а я, по каким-либо особым причинам, совершенно недостойная кандидатура, мы можем не продолжать. Однако, шутки в сторону, я уеду в Нью-Йорк не раньше апреля, и если ты не возражаешь, пойдем-ка и купим обручальное кольцо.
Фрэнсис молчала. Она даже не была уверена, шутит он или нет. Предложение было, конечно, диким, но заманчивым. Он продолжал разглядывать ее, прищурив глаза. Уголки рта подрагивали в знакомой улыбке. И Фрэнсис думала, не разыгрывает ли он ее. Через секунду он уже рассматривал ее бесстрастно любопытным взглядом художника. Он увидел, что обещавшие стать прекрасными черты лица, которые он рисовал несколько лет назад, окончательно оформились, и четко определился очаровательный разрез миндалевидных глаз, который он тогда для себя открыл. Он подумал, что она прекрасна, beaute du diable. Когда Фрэнсис достигнет возраста Габриель, в ее красивом лице полностью проявятся сила и порода, чувственность и характер.
– Ну, как? – спросил он.
– Это решило бы одну из моих проблем до возвращения Мэйрика, но это в некотором роде мошенничество, и это меня пугает, – заявила она с сомнением.
– Чего не сделаешь для старого друга, – сказал он, улыбаясь. – Итак, заключаем сделку.
Покупаем кольца, лаем объявления в газеты, а потом сообщаем обо всем семье. Рыжий может кусать локти, а Роберт пусть оставит свое сватовство. Таким образом мы исправим первую несправедливость. Когда будешь в безопасности, сможешь уйти от меня к другому. Или нет, давай лучше поссоримся из-за балета. Это будет чрезвычайно изысканно. Главное, выбрать легенду и не отступать от нее ни на шаг. Фрэнсис смущенно молчала.
– А не разобьешь ли ты этим чье-нибудь сердце? – наконец, спросила она. – Я имею в виду сердце какой-нибудь другой женщины.
– Я? О, Боже! Я свободен, никому не принадлежу, и никто меня не любит, – его позабавило выражение ее лица. – Я оказываю тебе великую честь, жертвуя своей бесценной свободой. Надеюсь, ты это понимаешь. И надеюсь на твое благородство и прекрасное воспитание, я ведь и раньше никогда не был помолвлен. Старые холостяки на самом деле ужасные грубияны и невежи – в последний момент им всегда удается улизнуть. Ни одной из моих возлюбленных не удалось поймать меня на крючок.
– Почему? Причина всегда заключалась в деньгах?
Он нахмурился.
– О да, и в деньгах тоже. То одно, то другое. Пойдем же наконец. К твоим глазам лучше всего пойдет кольцо с аквамарином.
Выходя на улицу, они опять смеялись. А порывистый ветер старался привлечь их внимание, развевая рукава одежды и досаждая брызгами теплого мягкого дождя. Потом они оба часто вспоминали об этом. Когда они перебирали в памяти каждый эпизод того рокового дня, жалобный плач ветра снова и снова звучал, как предупреждение. Но в тот день они были глухи к его мольбам и шли по предначертанному пути, ни о чем не догадываясь.
4
– Где они сейчас? В зеленой гостиной? О, Фрэнсис, как ты могла так поступить? Как ты могла?
Филлида Мадригал лежала на кушетке среди кружевных подушек и обливалась слезами.
– Мои нервы натянуты как струна. Это невыносимо, совершенно невыносимо, – шептала она. – Малейший диссонанс отдается в моем теле нестерпимой болью. Неужели было недостаточно для меня той унизительной, совершенно невозможной сиены с Габриель? А теперь врываешься ты и устраиваешь новую, с Робертом и Дэвидом!
Фрэнсис стояла на ковре в белой спальне. Она раздумывала о том, что все это так похоже на Филлиду, она всегда так себя вела после семейных сиен, которые, в сущности, не имели для нее никакого значения.
– Я не думала, что бабушка приедет сюда, мы с ней расстались еще днем, – сказала она, поворачивая новое кольцо вокруг пальца. – Мне никак не могло прийти в голову, что она приедет и примется за Роберта. Она так стара. Мне показалось, что она не поняла ни слова из того, что я рассказывала ей днем.
– О, она все прекрасно поняла, – от злости у Филлиды Мадригал высохли слезы. – Она сильна, как лошадь, и упряма, как мул. Мне бы ее силу. Когда Габриель вошла, опираясь на руку старой Доротеи, она сразу завладела всем домом. Роберт имел неосторожность ей нагрубить. Это было идиотизмом чистейшей воды. Я стояла там, и у меня началось сильное сердцебиение, это значит, что завтра я буду совершенно разбитой. Она его выслушала, дала выплеснуться ярости, позволила сказать самые непростительные веши, а потом просто села и послала Доротею приготовить для нее спальню Мэйрика. Естественно, Роберт возражал, я, конечно, тоже. Как она может здесь жить? Неужели это разумно? Ее совершенно невозможно переубедить. Она сказала, что тридцать лет спала в этой комнате и теперь намерена там поселиться. Что с ней можно было поделать? Нам нечего было сказать. Я думала, что Роберт упадет в обморок. Он был белый, как стена. Наконец, Доротея увела ее наверх. Габриель не удостоила Роберта даже взглядом, она смотрела просто сквозь него. Но она запомнила все, что он сказал. Она опасна, Фрэнсис. Неуживчивая, эгоистичная, гордая старуха. И она здесь, в доме. Это ты виновата. Ты могла убить ее этим всем. Что угодно могло из всего этого выйти. Тебе не кажется, что ты должна сходить вниз?
Она села. Неяркий вечерний свет был к ней добр, красиво выделив капризную линию ее рта и углубив тени вокруг глаз. Медные блики играли в ее гладко зачесанных волосах.
– Пожалуйста, сходи к ним, Фрэнсис.
– Но я не могу! – утомленно ответила младшая сестра. – Роберт сказал, что хочет поговорить с Дэвидом наедине. Он всем совершенно ясно дал понять, чего хочет.
Филлида встала и прошлась по комнате. Кружевной пеньюар шлейфом струился по темному ковру.
– Фрэнсис, – внезапно произнесла она с силой, которую ее сводная сестра никак не предполагала услышать в этом слабом голосе. – Тебе никогда не казалось, что Роберт сошел с ума?
Вопрос был ошеломляющим уже только потому, что его задала Филлида, и он касался не ее собственного физического и морального состояния. Но здесь, наверху, в темной спальне, освещенной только камином, под завывание ветра у Фрэнсис от этого прямого вопроса перехватило дыхание. Ее начала бить мелкая дрожь.
– Почему? Почему ты об этом спрашиваешь?
– О, ничего, это, наверное, нервное. Я очень больна. Я боюсь. Мне несносен этот дом. Я только два года замужем. Роберт всегда вел себя как-то странно, с ним всегда было трудно. Но теперь стал совсем нестерпимым, и с каждым днем становится все хуже и хуже. Он следит за мной, он следит за тобой. Разговаривает только с Лукаром. Он совершенно помешался на вашем браке с Лукаром.
– Боюсь, что мне придется его разочаровать, моя дорогая.
Филлида помолчала, а потом неожиданно сообщила:
– Ты знаешь, что Дэвид Филд и Габриель страшно рассорились из-за меня. Конечно, это было очень давно, еще до того, как он стал знаменитым. – Внезапно она засмеялась и шутливо заломила руки. – Ну почему я вышла замуж за Роберта? – воскликнула она. – Почему из всех я выбрала именно Роберта? Вообще-то, все совершенно очевидно. Мы тайно обручились с Долли Годолфином, когда он уезжал в эту ужасную экспедицию, а потом, когда бедняга Долли пропал, и сердце мое было разбито, Роберт оказался рядом. Я была совершенно не в себе. О, Фрэнсис, хорошенько подумай, за кого ты выходишь замуж!
Она вернулась к кушетке и, упав на нее, начала плакать так тихо, что Фрэнсис ее не слышала. Она задумчиво смотрела на огонь. Итак, это Габриель назвала его охотником за приданым и разбудила в нем дьявола. Как это на него похоже – не называть имен.
Тихий голос Филлиды нарушил ход ее мыслей. Она опять попросила:
– Ради Бога, спустись к ним. Чем они могут так долго заниматься? У них обоих совершенно несносные характеры. Спустись и посмотри.
Фрэнсис быстро взглянула на нее.
– Наверное, и правда лучше сходить, – сказала она и внезапно обнаружила, что ей стало трудно дышать.
Прямо перед дверью она наткнулась на Доротею, старую служанку Габриель. Полная пожилая женщина побледнела от непривычного волнения. Она взяла Фрэнсис за руку.
– Я ничего не могу с ней поделать, – прошептала она тоном заботливой сиделки, который всегда появлялся, когда она говорила о своей хозяйке. – Она не хочет ложиться в постель и не хочет принимать капли. Она сидит в кресле, разглядывает комнату и говорит о предыдущем хозяине и мистере Мэйрике. Он не должен был так с ней разговаривать, это я о мистере Роберте. Она никогда не потерпела бы этого от кого-либо из своих, и уж, конечно, не потерпит от мистера Роберта. Она сердита, очень сердита. За всю свою жизнь я видела ее такой сердитой только дважды. Один раз, когда от мистера Мэйрика сбежала первая жена, мать Филлиды, и второй раз, когда к нам в дом приходил молодой джентльмен. Она очень сердита и очень стара. Она сидит и все вспоминает и вспоминает. Не сходить ли мне за доктором?
– Я не думаю, что это из-за Роберта, – сказала Фрэнсис. – Это я во всем виновата, Доротея. И мне ужасно жаль.
Старая женщина посмотрела на нее своим обычным добрым и строгим взглядом.
– Да, плохи дела, не так ли, мисс? – сказала она. – Немного подожду и пойду посмотрю, как она там. А пока спущусь на минутку и принесу ей капельку горячего молока. Может быть, она выпьет хоть немного молока и уснет. Это он ее расстроил. Кто-то должен ему об этом сказать. Он мог ее убить. Этот истерик приводит меня в бешенство. Я чувствую, что в этом доме что-то не так, что-то совсем не так. Может быть, вы этого и не замечаете, но я-то сразу почувствовала.
Она пошла дальше по коридору, большая и рассерженная старая женщина, возмущенная тем, что ее оторвали от привычных обязанностей. В доме было тихо и почти совсем темно.
Зеленая гостиная находилась в конце галереи, ведущей из главного зала. Рядом были две двери, за одной из которых была комната, а за второй – железная лестница, по которой можно было спуститься в вымощенный каменными плитами двор, все, что современный напористый Лондон оставил от цветущего восемнадцатого века.
В конце коридора она остановилась. Ей навстречу спешил мужчина. К своему изумлению, она узнала Лукара. Она так удивилась, увидев его в доме в такой час, что застыла на месте. Он подошел к ней, и Фрэнсис поняла, что с ним что-то произошло: он трясся от ярости, и его красное лицо покрылось белыми пятнами. Тем не менее он улыбался. Лукар остановился перед ней. Он был ненамного выше, и их глаза встретились. Он стоял и молча смотрел на нее. Этот взгляд встревожил Фрэнсис. Девушка попыталась проскользнуть мимо него, отделавшись какой-нибудь вежливой чепухой, но он, резко схватив ее за руку, повернул лицом к себе. Фрэнсис не думала, что он так силен – она считала, что коротышки не бывают силачами. Но Лукар с такой силой сжал ее запястье, что она была почти парализована и еле держалась на ногах. Он поднял ее руку и поднес ее к своим глазам. Увидев кольцо, Лукар резко оттолкнул ее и ринулся через холл в темный подъезд. Фрэнсис осталась одна, от ярости она вся дрожала и не могла дышать.
Девушка собралась с силами и пошла по коридору с решительным выражением лица, но колени у нее подкашивались. Перед дверью в зеленую гостиную она на минуту остановилась. В комнате царила зловещая тишина. Она так и не решилась повернуть ручку. Ненавидя себя за малодушие, Фрэнсис подошла ко второй двери и вышла во двор, который в этот час казался глубоким темным колодцем. Двор оказался ловушкой для ветра, весь день терроризировавшего город, и ветер, как живой, отчаянно метался вдоль высоких стен и развевал ее одежду и волосы.
Фрэнсис осторожно спустилась по лестнице и ступила на каменные плиты. Луна тускло светила сквозь быстро летящие облака, и в слабом неверном свете девушка с трудом различала нечеткие очертания предметов. Она разглядела ящик с китайскими приобретениями Мэйрика, стоявший позади, и сейчас похожий на пушечный лафет. Немного дальше в углу находилась небольшая пристройка, где хранили доски для ящиков, в которых перевозили картины. Фрэнсис подняла глаза и посмотрела на величественный дом. Светилось только одно окно – в зеленой гостиной. Шторы не были опушены, и она отчетливо увидела Дэвида. Он стоял, наклонившись над столом.
Комната напоминала освещенную нереальным слепящим светом сиену. Она прекрасно видела человека и могла хорошо разглядеть его лицо. Дэвид молчал. Он кого-то слушал или просто смотрел куда-то вниз. Фрэнсис поразило выражение его лица: оно было каким-то пугающе пустым. Глаза казались совершенно слепыми. Это было совсем не его лицо.
Это невыносимое мгновение длилось бесконечно, и затем, когда храбрость ее уже была на исходе, за ее спиной раздался какой-то шум.
Это был тихий шорох, похожий на шарканье. Это был не ветер. Фрэнсис резко обернулась с бьющимся сердцем. Треугольник света из окна падал как раз на дверь пристройки, деля ее надвое и освещая ручку. Когда девушка поворачивалась, она совершенно ясно увидела, что эта ручка движется, и дверь с тихим скрипом закрывается. Она могла бы в этом поклясться.
Фрэнсис охватила паника. Она была совершенно одна в темном колодце двора, окруженном высокими домами. Выл ветер. Безотчетный, непреодолимый ужас охватил и сковал все ее тело. Фрэнсис побежала. Она взлетела по железной лестнице и пронеслась по дому в свою комнату.
Она еще сидела на пуфике около трюмо, стараясь прийти в себя и побороть безумный страх, когда постучали, и в дверях возник Дэвид.
– Шестое чувство подсказало мне, что это именно твоя дверь, – сказал он, подходя к ней. – Итак, моя дорогая, мы все еще помолвлены.
Он старался говорить уверенно, но голос слегка дрожал, и она испуганно посмотрела на него.
– Что случилось? Что произошло?
– Ничего, – поспешно ответил он, и натянуто улыбнулся. – Я просто хотел увидеть тебя перед уходом. И сообщить, что все в порядке, несмотря на наш с Робертом далеко не джентльменский разговор. Кстати, он собирается прогуляться. Неплохая идея. Это хоть немного охладит его пыл.
– Что он сказал?
Он старался не встречаться с ней глазами, наблюдая за тихим движением штор.
– Выбрось его из головы, – сказал он. – Мы помолвлены. Спокойной ночи, дорогая.
Ей показалось, что он хочет ее поцеловать. Но, или Дэвид передумал, или это вообще ей показалось, потому что он просто коснулся ее руки и вышел, осторожно закрыв за собой дверь.
Несколько секунд она сидела, как заколдованная, а потом бросилась за ним в переднюю. Там было очень тихо и совсем темно. Она, совсем обессиленная, медленно подошла к перилам и посмотрела вниз на темный холл. Хлопнула входная дверь, и Фрэнсис вздрогнула. Она немного подождала, но свет не зажегся, шагов прислуги не было слышно, и она подумала, что Дэвид сам открыл себе дверь.
После его ухода она почувствовала себя совсем одинокой. Знакомый дом, в котором она прожила всю свою жизнь, показался пустым и чужим. Филлида закрылась в своей комнате, не было видно полоски света под ее дверью. Никаких признаков жизни не было слышно из спальни Мэйрика, где старая Габриель, наверное, лежала в старинной итальянской кровати под гобеленовым пологом. Везде было тихо и темно, но повсюду чувствовалась какая-то смутная угроза.
А потом, пока она там стояла, что-то случилось. Кто-то быстро и уверенно прошел вниз по коридору из зеленой гостиной, потом легко и стремительно прошагал через холл и вышел из дома, плотно закрыв за собой входную дверь. Она никого не увидела. Ни малейшей тени или неясного силуэта. Четкие и резкие звуки раньше прозвучали бы весело в этом старом доме, наполненном шорохами и скрипами, но сейчас в душе приникшей к тонкой балюстраде девушки они породили такой страх, что она едва не вскрикнула. И когда она возвращалась в свою ярко освещенную комнату, в ее ушах все еще звучали шаги. Звучали с такой живостью, которая ей потом показалась пророческой.
– Это всего лишь Роберт ушел, – громко сказала она своему отражению в зеркале, – всего лишь Роберт, дурочка. – Но это прозвучало неубедительно, и лицо, которое она видела в зеркале, было бледным и испуганным.
Когда на следующее утро Норрис, дворецкий Мэйрика, с небрежной учтивостью, которую он, кажется, приберегал для самых неловких ситуаций, объявил, что мистер Роберт не ночевал дома, и что его шляпы и пальто нет на месте, а потом церемонно вопросил, не отослать ли его корреспонденцию в клуб, никто особенно не встревожился.
Наоборот, все почувствовали облегчение: Фрэнсис, Филлида и Габриель, возлежащая в великолепной кровати с гобеленовым пологом.
Страх пришел позже, на третий день, когда стало известно, что Роберт не появлялся и в клубе. Страх становился все сильнее и перерос в ужас, когда осторожные расспросы на Блу Бриджес и в летнем доме в Суррее не принесли о нем никаких вестей, и когда камердинер из квартиры в Париже в ответной телеграмме сообщил, что месье там тоже не появлялся.
Страх прилетел вместе с письмами к Фрэнсис, градом посыпавшимися после объявления о помолвке. Страх вошел вместе с вопросами немногочисленных друзей Роберта. Страх пришел с сотней деловых бумаг, требовавших подписи Роберта. Страх шел от угрюмости Лукара, от истерик Филлиды и от необычной озабоченности в глазах Дэвида. И однажды утром, через семь дней после исчезновения
Роберта, случились две веши. Во-первых, это были новости, которые передали по телеграфу из дебрей северо-западной провинции Индии и которые были подхвачены всеми информационными агентствами мира. Краткие сообщения в срочных газетных выпусках, расклеенных по всему городу, выплеснули новость на улицы. Одно из них, на ажурной решетке ограды, окружавшей площадь, Филлида прочитала прямо из окна спальни.
ГОДОЛФИН СПАСЕН!!! ЗНАМЕНИТЫЙ ИССЛЕДОВАТЕЛЬ БЕЖИТ ИЗ ЗАКЛЮЧЕНИЯ!!!
Филлида стояла и молча смотрела на огромные буквы, слишком потрясенная, чтобы открыть окно и подозвать продавца газет. И тут произошло второе событие, мгновенно затмившее первое и приковавшее внимание всего города к дому на Сэллет-сквер. Это событие заставило Мэйрика мчаться домой из Китая первым же поездом или самолетом.
Фрэнсис поспешно вошла в комнату сводной сестры. Внешне она была спокойна, но ее серые глаза потемнели от напряжения и усилий держать себя в руках.
– Филлида, – хриплым голосом сказала она, – кое-что произошло. Ты должна собраться с силами, дорогая. Ты должна быть мужественной и… и… Боже мой! Держись!
Женщина обернулась.
– Нашли Роберта?
Глаза Фрэнсис расширились.
– Да, – сказала она. – Ты знала?
– Я? Нет, конечно, нет. Я ничего не знаю. Где он? Что он натворил?
– Дорогая, – сказала девушка тихим срывающимся голосом, – мне так жаль. Я никогда не думала, что такое может случиться. Он… он все это время лежал в зеленой гостиной. И его шляпа и пальто там, прямо на нем. Этот шкаф редко открывают, там ничего полезного нет. Поэтому его нашли только сегодня. Норрис мне рассказал.
Голос ее звучал беспомощно, она с трудом подбирала слова. Филлида тихо подошла к ней. На секунду показалось, что именно она здесь утешает, именно она кого-то должна поддержать. Филлида положила руку на плечо сводной сестры и легонько ее встряхнула.
– Фрэнсис, ты хочешь сказать, что Роберт мертв?
Девушка подняла на нее испуганные глаза и кивнула.
Рука Филлиды дрогнула. Ее лицо было спокойным, а голос пугающе ровным и бесстрастным.
– Слава Богу, – просто сказала она.
