Текст книги "Смерть в Галерее"
Автор книги: Марджери (Марджори) Аллингем (Аллингхэм)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
Она взглянула на Габриель и Доротею. Обе женщины смотрели на рыжеволосого человека За столом, как на призрак. Уж они-то, конечно, знали дом. За тридцать лет они изучили каждый дюйм этого дома. Но эта идея была настолько абсурдной, что Фрэнсис улыбнулась, не заметив, как Дэвид тревожно смотрит на Филлиду.
Лукар наслаждался впечатлением, которое произвело его заявление. Он развалился в кресле Мэйрика и скрестил пухлые ноги.
– Кажется, полицейские очень заинтересовались негром. Полные идиоты, – заметил он. – Я еще не высказался по этому поводу, потому что меня не спрашивали. Я гораздо сильнее заинтересовался другой маленькой проблемкой… например, популярной песенкой, которую поют в мюзик-холле.
Он оглядел застывшие лица с растущим удовлетворением.
– Что, никто не удивился? – сказал он. – Интересно. Это известная старая песенка «Ее целую только я…». Кто-нибудь ее знает? «Звезда Айдахо. Теперь ты знаешь, ее совсем не понимаешь. У нее есть кто-то на уме, но не споет она тебе. Ее целую только я, любовь моя, любовь моя…». Что, никто не слышал? Ну, хоть кто-нибудь! Я могу ее для вас насвистеть.
Он трубочкой сложил толстые губы, и нехитрая мелодия зазвучала резко и пронзительно. Это было лучше, чем фальшивый свист мальчика-рассыльного, но вместе с тем далековато и до профессионального исполнения.
– О, Боже, – сдавленно прошептала мисс Дорсет. – Свист по телефону.
– Что такое? – одновременно спросили Фрэнсис и Габриель, и обе резко замолчали, будто проговорившись.
– О чем это вы? Мне об этом ничего не сказали, – обернувшись, с любопытством спросил Годолфин. Интерес к новой неизвестной улике мгновенно вытеснил весь его гнев.
– Вы узнаете эту мелодию, правда? – склонив голову набок, Лукар разглядывал мисс Дорсет.
– Да, я слышала… один раз, – подавленно сказала женщина. Она испугалась. Страх прятался в ее застывших глазах и уголках дрожащих губ. – Это было месяцев восемь… десять… нет, почти год назад. Позвонили и попросили мистера Мадригала. Голос был мне незнаком. Он был с иностранным акцентом и какой-то сдавленный. Что-то меня заинтересовало, и я еще минуточку Послушала. Это все, что я слышала, просто просвистели мелодию. А потом мистер Мадригал повесил трубку, сразу ушел и весь лень не возвращался.
Она замолчала.
– Я его таким никогда не видела, – подумав, добавила она.
Годолфин посмотрел на нее так, будто она несла какую-то ахинею.
– Это на вас непохоже, – сказал он. – Я хотел сказать, что это совершенно фантастическая история. Мелодрама. Какие-то факирские фокусы. Возьмите себя в руки. Что случилось на самом деле?
– Все это правда, – Филлида сидела очень прямо, щеки ее горели. – Это часто случалось или, по крайней мере, ему так казалось. Это стало его навязчивой идеей. Он все время об этом думал, и именно это меня так пугало. Я думала, он сошел с ума. В тот день после… после того, как мы его нашли, я рассказала обо всем Габриель, но она подумала, что я сумасшедшая. А теперь мисс Дорсет вам рассказывает то же самое, а вы все смотрите на нее как на…
Ее слова закончились коротким резким смехом. Смех становился все громче, выше и бесконтрольнее.
Габриель бросилась к ней с неожиданной живостью.
– Скорее, – крикнула она. – Скорее, кто-нибудь!
Фрэнсис подбежала первой, сильно встряхнула ее, и истерика прошла.
– Хорошо, – сказал Годолфин, когда волнение немного улеглось. – Хорошо, хорошо. Не нужно вдаваться во все эти подробности, Филлида. Раз вы все говорите, значит, так это все и было. Верю. Я отлично знал Роберта и не считаю, что он был неврастеником. Может, он над вами подшучивал?
– О, нет, ты ошибаешься. Роберт изменился. В последний раз, когда я его видел, он вел себя именно как неврастеник.
Дэвид сказал это спокойно, даже как-то небрежно, и выражение его лица не изменилось под испытующим взглядом Годолфина.
– Я однажды это слышала, – снова повторила мисс Дорсет. – Как я и говорила, я слышала это только однажды, но всегда знала, когда это происходило. По его поведению.
– Странно, – сказал Годолфин. – Конечно, я вам верю. Но разве это не странно? Как часто это случалось? Раз в месяц? Раз в неделю?
– Последнее время постоянно, правда? – Лукар обратился к женщине, лукаво улыбаясь, как будто их обоих связывала одна общая тайна. – Это началось примерно год назад и потом продолжалось в разное время. Вам так не показалось, миссис Мадригал?
Филлида закрыла лицо руками.
– Да, я тоже так думаю. – Ее голос был уже спокойнее. – Это все больше сводило его с ума, а осенью он уже только об этом и думал. Мне начало казаться, что он сошел с ума.
– Никакого сумасшествия в этом нет, раз мисс Дорсет тоже это слышала, – рационально заметил Годолфин.
– Точно. Я тоже так думаю, – Лукар сказал это очень тихо, но все повернулись и посмотрели на него. – Ну вот, пожалуйста. Я вам об этом все время твержу, но есть у меня такое подозрение, что зря. Если хотите, можете звонить в полицию. Но я бы на вашем месте сначала убедился, что тот самый ваш лучший друг тоже этого хочет. А сейчас не буду мешать. Мне начинает казаться, что вы хотите все это обсудить без меня, К сожалению, не могу предложить вам эту комнату, я буду занят. Однако, все остальные комнаты этого мавзолея в вашем распоряжении. Мисс Дорсет, принесите-ка мне чашечку чая минут через пятнадцать.
Это был заключительный удар, последняя точка над i, и он на всякий случай опасливо всмотрелся в их лица.
В другом конце комнаты Фрэнсис тоже недоуменно вглядывалась в лица окружавших ее людей. Она ждала криков негодования, хотя бы единственного уничтожающего замечания, которое поставило бы его на место. Но не дождалась. Похоже, они все были готовы это проглотить. Она почувствовала полное бессилие. В это было трудно поверить, но так оно и было. Габриель предостерегающе придержала Годолфина за рукав, все остальные молчали с непроницаемым выражением на лицах.
Они вышли, оставляя Лукара праздновать победу. Вся процессия спустилась в античный зал. Там никого не было. Наступила неловкая пауза, после чего Габриель, возглавлявшая маленькую разбитую армию, потянулась к Доротее, ища поддержки, и повернулась к ним.
– Я посижу здесь, – объявила она, пристально глядя на мисс Дорсет ясными, несмотря на усталость, глазами. – Не пускайте сюда посетителей. Галерея закрыта.
– Дорогая, ты считаешь, так лучше? – заботливость не входила в число достоинств Филлиды, но голос ее звучал искренне. – Тебе бы лучше прилечь после всего этого. Я и сама пойду прилягу, я не могу это вынести. Я больше не могу это все вынести.
Габриель обратилась к Годолфину:
– Уведите ее домой, – сказала она. – Все уходите. Есть какие-то возражения? Я хочу, чтобы ушли все, кроме Доротеи. Боже, как я уже стара, я уже слишком стара. Я хочу посидеть здесь, отдохнуть и прийти в себя.
Возразить было нечего. Она отдавала приказы вот уже почти восемьдесят лет и в этом искусстве достигла определенного мастерства.
Все потянулись к лестнице и остановились там, разделившись на две маленькие шепчущиеся группы. Дэвид подошел к Фрэнсис.
– Я возвращаюсь в студию, – сказал он. – Мне нужно поработать.
– Поработать? – Это было настолько неожиданно в такой момент, что она эхом повторила его слова.
Он кивнул.
– Да, я рисую. Это портрет. Мне нужно его закончить. Я к тебе скоро зайду. Вечером будь дома, я тебе позвоню.
Она ничего не ответила, и он, улыбнувшись, взял ее за руку и легонько сжал. Потом он повернулся и быстро сбежал по лестнице. Фрэнсис стояла и смотрела ему вслед.
Она подошла к большому окну на лестничной площадке и встала на коленки на низкий подоконник. Фрэнсис смотрела вниз, ожидая, что он вот-вот выйдет. Уже стемнело, и уличные фонари красиво желтели в голубой туманной дымке. Она не могла увидеть свой дом, потому что мешал угол стены, но зато прекрасно видна была площадь с черными, качавшимися на ветру, деревьями, пешеходами, которые брели, опустив головы и придерживая шляпы. А ветер трепал их пальто и знаменами развевал их платья. Дэвида не было видно, и Фрэнсис подумала, что просмотрела его. Но она все равно не уходила. Знакомый пейзаж за окном был таким мирным и спокойным, а в ее голове в последнее время были только мучительные страхи и неожиданные впечатления. Она давно уже не испытывала такого душевного равновесия, и была благодарна за минутную передышку. Она, как ребенок, принялась подсчитывать машины, и постепенно все страхи, старые и новые, отступили куда-то в подсознание. Какое-то время она жила только настоящим, только тем, что видела за окном.
Девушка не заметила, как ушли все остальные, не обращала внимания на проходивших мимо работников Галереи. Она разглядывала лицу вот уже почти двадцать минут, просто стоя на коленках на подоконнике и бездумно глядя на машины. К действительности ее вернул какой-то шум конце здания. Звон упавшего на паркет подноса был первым сигналом тревоги, потом по коридору разнесся крик рассыльного, и началось вавилонское столпотворение.
Ровно в четыре пятнадцать этот молодой человек постучал в кабинет Мэйрика, принеся чай, который Лукар имел наглость потребовать. Он уже почти подошел к столу, когда вдруг увидел Лукара, и поднос выпал из его рук.
Лукар был мертв. Даже четырнадцатилетний мальчик это сразу понял. На лице Лукара так и застыла самодовольная улыбка, он все еще сидел в кресле Мэйрика, но в боку у него зияла узкая рана, которую оставило тонкое лезвие, войдя между ребрами, проткнув грудную клетку, а потом добравшись до самого сердца. Лукар умер, как Роберт Мадригал, мгновенно и без единого стона. Как и в прошлый раз, рядом не было никакого оружия.
Весь персонал Галереи столпился на боковой лестнице, единственному пути в кабинет Мэйрика, потому что античный зал заняла Габриель. И внезапно Фрэнсис, еще до конца не осознавшая, что значит весь этот жуткий шум, внизу увидела Дэвида. Он быстро прошел прямо под окном, где она стояла, а потом перебежал через дорогу.
16
В восемь часов окна Галереи все еще были освещены. В соседнем доме царил полнейший беспорядок, который один только и помогает пережить кризис. Фрэнсис шла через холл с двумя горячими грелками, совершенно не замечая человека в штатском, молчаливо сидевшего со строгим выражением лица. Не обращая на него внимание, она взбегала по этой лестнице уже в двадцатый раз после того, как состояние Филлиды стало критическим. Она уже начала привыкать к этому человеку, и ее уже совершенно не беспокоил его подозрительный взгляд.
Годолфин остался там, где она его оставила. Он стоял, прислонившись к перилам на лестничной площадке, держась рукой за вешалку, где доктор оставил свое пальто. Он ни разу не взглянул на проходящую мимо Фрэнсис.
Верхний холл выглядел странно. Все двери были широко распахнуты, а за ними виднелись комнаты, прежде такие домашние и уютные. Везде горел свет. Одеяла были разбросаны, тележки с мисками и кувшинами, стоявшие рядом с дверью в комнату, где лежала больная, дополняли картину всеобщего беспорядка. Старинный особняк номер 38 на Сэллет-сквер больше не выглядел великосветской дамой, это была скорее женщина в домашнем халате со съехавшими чулками. Отовсюду слышались шепот, звон мисок и чайников, шорох поспешных шагов и тихий скрип осторожно закрывающихся дверей.
Миссис Сандерсон в громадном белом переднике, старавшаяся произвести на доктора впечатление своей расторопностью, на цыпочках вышла из комнаты Филлиды с грелками в обеих руках.
– Я сейчас их опять нагрею, – прошептала она, столкнувшись с Фрэнсис. – Входите, Мисс. Не стучите. Бедняжка, она опять бредит. Кто бы мог подумать? Удивляюсь, как мы сами еще можем держаться на ногах. Норрису уже дважды становилось плохо. Во всем виноваты нервы, а у некоторых людей это отражается на желудке.
Она поспешила вниз, и ступеньки жалобно Заскрипели под ее тяжелыми шагами. Фрэнсис вошла.
В комнате было жарко, Доротея склонилась над огнем, где закипал маленький латунный чайник. Доктор стоял у кровати, сложив на груди руки. Фрэнсис была ему очень благодарна. Доктор был такой внимательный и терпеливый, кроме того, в нем было столько спокойной уверенности, что бред и метания Филлиды уже не казались такими пугающими.
Доротея взяла грелки и положила их на кровать. Она все время что-то приговаривала себе под нос, но ее движения были четкими и решительными. Можно было подумать, что всю жизнь она только и ухаживала за больными, лежащими в бреду.
– Бедняжка, – монотонно повторяла она вполголоса. – Бедняжка. Тихо, тихо. Бедняжка, бедная глупышка.
Филлида лежала с закатившимися глазами и была похожа на старуху с каким-то скомканным лицом, серыми губами и заострившимся носом. Она все время что-то лихорадочно шептала. Можно было разобрать только отдельные слова, звучавшие четко и ясно.
– Кошмар, – сказала Доротея. – Она все время твердит: «Кошмар…». Она холодная. Она совсем холодная. У нее руки, как лед.
Доктор проверил пульс Филлиды. Он ничего не сказал, но очень осторожно опустил ее вялую руку и бережно прикрыл ее одеялом.
– Что с ней? – отрывисто спросила Фрэнсис. – Это не может быть вызвано простым испугом.
– Шок? – доктор слабо улыбнулся Фрэнсис. – Вы считаете, шок не может все это вызвать? А-а это равносильно удару прямо в сердце. Если объяснять это таким образом, тогда легче себе представить, что с ней произошло. Эмоции могут совершенно расстроить кровообращение. Ее нервная система и до этого была в ужасном состоянии, а это потрясение было последней каплей.
– С ней будет все в порядке?
Он ответил не сразу, повернувшись и задумчиво оглядев больную.
– Я думаю, да, – помолчав, ответил он. – Сейчас главная угроза – инфекция. В таком состоянии, когда организм совершенно ослаблен, всегда есть опасность подхватить воспаление легких или какую-нибудь другую дрянь. За ней нужно будет постоянно присматривать.
Нотка сомнения, прозвучавшая в последней Фразе, насторожила Фрэнсис.
– Вы имеете в виду, что ее нельзя перевезти в клинику? Но мы и сами не хотели бы. Разве не могли бы мы пригласить несколько хороших сиделок прямо сюда? Это большой дом, здесь очень много спален.
Он немного замялся и неловко посмотрел на нее.
– Это было бы, конечно, идеально, если можно было бы все это организовать.
– Ну, конечно. Может быть, вы позвоните и пригласите кого-нибудь?
– Я постараюсь, – медленно сказал он. Она внезапно все поняла и побледнела.
– Вы хотите сказать, что они могут не согласиться? – Ее лицо выразило такое искреннее разочарование, такое бессилие, что доктор растроганно похлопал ее по плечу.
– Сейчас уже поздно, правда? – мягко сказал он. – А неопытная сиделка нам, конечно, не нужна. Я попробую. Я их давно знаю и попробую договориться. Я попробую что-нибудь сделать. Можно мне поговорить по другому телефону?
– Конечно, конечно, – Фрэнсис почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Ситуация с сиделкой наглядно продемонстрировала, в каком ужасном положении оказалась вся семья. – В моей комнате есть второй аппарат. Это соседняя дверь. Пойдемте, я покажу.
Она показала ему, где телефон, и уже повернулась к выходу, но он взял ее за руку.
– Не могли бы вы на минуту задержаться, – попросил он. – Я бы хотел с вами поговорить. Было бы лучше закрыть дверь. Скажите, у миссис Мадригал обморок случился сразу, как только ей рассказали о случившемся? Кто ей об этом сказал? Вы?
– Боюсь, что да. Мы с Доротеей привели бабушку из Галереи, а потом я зашла к Филлиде. Она как раз собиралась ложиться спать. Сестра весь день была очень возбуждена, и я должна была бы сообразить и не выбалтывать все сразу. Но, боюсь, я уже слишком привыкла, что Филлида все время больна. Мы все привыкли.
Он печально кивнул.
– Естественно, – сказал он. – Посторонние считают все это неопасным и даже несерьезным. Вы ей все прямо так и рассказали?
– Я сказала, что Лукар убит.
– И потом она потеряла сознание?
– Да. Я подумала, что все сейчас пройдет, что это просто слабость. Я позвала Доротею, и мы уложили ее в постель. Потом я увидела, что лоб у нее влажный и что сама она совершенно холодная. И мы послали за вами.
– Понимаю, – сказал он, но его взгляд все еще выражал сомнение. И она продолжила лихорадочно объяснять. Ей казалось чрезвычайно важным, чтобы ему стало ясно все до конца, но каждое ее слово запутывало все только больше и больше.
– У нас было что-то вроде семейного совещания, – начала она. – Нас всех пригласил в офис отца в Галерее сам мистер Лукар. Это в соседнем здании. Когда все закончилось, мы немного задержались в Галерее. Но Филлида плохо себя чувствовала, поэтому мистер Годолфин сразу увел ее оттуда.
– Мистер Годолфин? – заинтересовался доктор. – Я как-то об этом не подумал. Он оставался с ней до вашего прихода?
– Нет, – нерешительно сказала Фрэнсис и замолчала. Все это было так трудно. Он мог сделать какие-то неправильные и опасные выводы. – Нет, – наконец, повторила она. – Собственно говоря, нет. Он уезжал на машине.
– На машине?
– Да. Извините, что я так невнятно все объясняю. Мне показалось, что это и так понятно. Видите ли, когда они вернулись, перед домом стояла новая машина, которую собирался покупать Годолфин. Ее прислали из магазина. Продавцы уже ждали его, поэтому Годолфин сразу отвел Филлиду в ее комнату, и вышел опробовать машину.
– И она одна пробыла в доме в течение… скажем… минут тридцати-сорока. А потом пришли вы?
– Около получаса. Лукара нашли через двадцать минут после того, как все ушли. И мы сразу прибежали, как только услышали, что произошло. Из-за бабушки. Служащие, конечно, были там все это время.
– Но, насколько я понимаю, они все были на первом этаже?
– Должны были быть там. Фактически, да, они, наверное, там и были все это время.
– Понимаю, – опять повторил он, и его усталое лицо стало обеспокоенным. Ей и самой было не слишком весело. Он озабоченно посмотрел на черные круги под ее глазами и ободряюще сказал: – Вы и о себе должны подумать. Мы с вами не в зале суда. Но это и не праздное любопытство. Понимаете, я должен понять одну вещь. Есть ли здесь какая-то дверь, которая соединяет этот дом и Галерею?
Фрэнсис вспыхнула. Краска залила все ее лицо и шею, и она выглядела такой юной и беззащитной.
– Да, – неохотно сказала она. – Это личная дверь Мэйрика. Моего отца. Никто и мечтать не смел ею воспользоваться. Поэтому никто из нас и не подумал пройти там сегодня днем. Ну, может, кроме Габриель. Вы, наверное, удивитесь, но ни разу в жизни я не прошла через эту дверь. Мэйрик превратил ее в какой-то фетиш.
– Где она?
Фрэнсис глубоко вздохнула. В конце концов, теперь все это уже не важно. Сегодня об этом знает полиция, а завтра узнает весь город.
– Она в шкафу в спальне Мэйрика, – медленно сказала она. – И она ведет прямо в его кабинет.
– В его кабинет? Это туда, где был убит Лукар?
Она печально кивнула, и доктор почувствовал острую жалость. Но он все-таки спросил:
– Если дверью кроме вашего отца никто не пользовался, значит, она должна быть закрыта?
Фрэнсис пожала плечами. Она ожидала этого от полиции, но только не от врача. В конце концов, какое все это имеет значение?
– Она всегда была закрыта на засов со стороны спальни. Мэйрик открывал ее, только когда был в своем кабинете. Когда он уезжал, он тоже закрывал дверь на засов. Сейчас в этой комнате живет бабушка. Но когда мы сегодня днем вернулись, дверь была закрыта. А бабушка почти не выходит из своей комнаты.
– Но ее там сегодня не было, когда убили мистера Лукара?
– А-а, она тогда была в Галерее. Он посмотрел на телефон.
– Это ужасно неловко, но я должен быть честен и объяснить все сиделке, которую собираюсь пригласить.
– Ради всего святого, пригласите кого-то, кто умеет держать язык за зубами, – слова вырвались сами собой, прежде чем она успела сообразить.
Он внимательно на нее посмотрел, и некоторое время они молчали.
– Хорошо, – сказал он. – Это действительно важно. Дайте-ка я подумаю. Не могу обещать, но постараюсь.
Когда Фрэнсис выходила, он уже набирал номер. Она хотела войти к Филлиде, но на площадке столкнулась с миссис Сандерсон. Годолфин исчез со своего наблюдательного поста, и его шепот слышался из-за угла. Он разговаривал с Доротеей. Миссис Сандерсон явно не терпелось ей что-то сообщить. Она стояла на середине лестницы и быстрыми, но осторожными знаками подзывала ее к себе. Похоже, она заранее продумала эту немую сиену.
Когда Фрэнсис приблизилась, она отступила назад, приглашая ее спуститься, и увела через холл в столовую с такой показной небрежностью, что человек в штатском с недоумением посмотрел на них обеих. Однако, когда они были уже в безопасности за плотно закрытой дверью, в миссис Сандерсон произошла разительная перемена.
– Сядьте, мисс, – сказала она, воззрившись на нее с кроткой жалостью, искренней Почти на целых три четверти. – Сядьте и Достаньте носовой платок. Я кое-что услышала и, думаю, должна вам первой сообщить. Мужайтесь, моя дорогая. Они его схватили.
Это сработало. Фрэнсис так и не смогла Потом простить этого ни миссис Сандерсон, Пи самой себе. Всю ее захлестнуло, а потом совершенно поглотило чувство невосполнимой потери, и ярко освещенная знакомая Комната медленно погрузилась во тьму. Первое, что она потом ощутила – это собственные руки, до боли вцепившиеся в деревянный край стола. Миссис Сандерсон наблюдала за ней с состраданием, к которому примешивалась изрядная доля удовлетворения. Это был взгляд вампира, впрочем, не слишком злого.
– Молли узнала это от полицейского, который стоит у черного хода, – сказала она. – Они узнали его адрес, поехали за ним и привезли в участок. Галерея просто забита посетителями, – добавила она не без грусти. – Бедный мистер Дэвид! Вы в это не верите, правда?
Последний вопрос был умоляющим, провоцирующим на откровенность, но неожиданно показался Фрэнсис очень смешным. Ей внезапно пришло в голову, что Дэвид тоже бы, наверное, расхохотался, и его образ, услужливо нарисованный воображением, моментально привел ее в чувство.
– Нет, не верю, – резко и убежденно сказала она. Это прозвучало так властно, что почти испортило миссис Сандерсон все удовольствие.
– Он в полицейском участке, – настаивала экономка, давая понять, что ее скорее порадовала бы обеспокоенность хозяйки, чем такой оптимизм. – Теперь, конечно, всем все понятно. Мистер Лукар высказал свои подозрения. И убийца просто должен был нанести еще один удар. И все-таки, никогда нельзя предвидеть всего этого заранее. Это так ужасно. Он был таким милым человеком. Я бы никогда не поверила, что он на такое способен. Чужая душа – потемки. Теперь вам нужно уйти и хорошенько выплакаться. В холле сейчас никого из слуг нет. Вас никто не побеспокоит. Я принесу вам горячего молока с медом.
– Нет, я должна вернуться к Филлиде, – сказала Фрэнсис, все больше и больше чувствуя себя кошкой на раскаленной крыше, все еще борясь с идиотским желанием последовать совету миссис Сандерсон.
– Моя мужественная девочка! – На глазах экономки блеснули настоящие слезы. Фрэнсис удалилась.
Человек в штатском покинул свой пост, но она только потом поняла, что он стоял под внутренней дверью и подслушивал откровения экономки. В тот момент ей были совершенно ясны только две веши. Во-первых, нельзя сейчас об этом думать. Во-вторых. Дэвид арестован? Доказано, что он виновен? Доказано, что Дэвид убил Роберта, а потом Лукара? Это абсурд, совершенно невозможно, совершенно не похоже на правду, совершенно не похоже на него самого. Полное безумие.
Безумие? Слово молнией обожгло ее сознание, осветило потайные уголки ее памяти ярким неестественным светом. Для большинства людей безумие – пугающая тайна. Безумный человек кажется каким-то оборотнем. В цивилизованном мире самые фантастические предположения обыватель связывает с безумием. Фрэнсис, конечно, не была психиатром и, к тому же, была воспитана в той же обывательской шаблонной вере. Улыбающийся психопат, с мягкими манерами, сверхчеловеческой силой и жестокостью, одержимый манией убийства, был для нее полнейшей реальностью.
Безумие. Слово, как ключик, открывало тысячу тропинок. Закрытые двери сознания были теперь широко распахнуты, а за ними открывались далекие темные безобразные картины. Если будет доказано, что такой близкий и знакомый человек безумен, то чему же в этой жизни можно еще удивляться?
Она подошла к лестнице и остановилась, стараясь взять себя в руки. И вдруг где-то позади, в коридоре за углом, где-то очень близко, чуть слышно закрылась дверь зеленой гостиной.
Она прислушалась. В коридоре было темно, но тот, кто там стоял, и не подумал включать свет. Она слышала шаги по каменным плитам, уверенные, но очень осторожные. Прошло всего несколько секунд. Шаги приближались. Они звучали все ближе и ближе.
Она резко повернулась, и изумление подавило все другие чувства и эмоции.
Это была Габриель. Она шла совершенно одна и выглядела неожиданно уверенной и сильной в красивом вышитом халате с капюшоном, немного похожем на театральный костюм. Халат был серым, скрывал всю ее фигуру и придавал ей странный, загадочный вид. Она увидела Фрэнсис и остановилась, ее черные глаза смотрели немного виновато.
– Какой прекрасный дом, и здесь очень тепло, – заметила она.
– О, дорогая, ты не должна была, – начала девушка в отчаянной попытке скрыть свое истинное состояние. – Ты не должна была одна спускаться вниз.
– Мое дорогое дитя, – сердито ответила миссис Айвори. – Может быть, я и стара, но, хочется верить, еще не в могиле. – Она подошла твердой, уверенной походкой. Ее маленькая фигурка излучала огромную внутреннюю силу. Подъем ее все-таки утомил, и она оперлась на руку внучки. Фрэнсис почувствовала, что она немного дрожит.
– Бабушка, ты себя убьешь, – беспомощно сказала она. – Что ты там делала? Разве я Не могла бы туда сбегать?
Миссис Айвори остановилась на ступеньках. Ей было трудно дышать, и она немного дрожала, но ее глаза просто пылали от ярости.
– Нет, ты не могла, – сказала она. – Ты милое дитя. В тебе сила и ум моей молодости, но ты не можешь смотреть и видеть вместо меня. Никто не может смотреть моими глазами. Никто не может за меня думать. О, Фрэнсис, если бы мне еще твое тело, я бы им всем показала!
В ее последнем замечании не было ничего эксцентричного. Габриель сказала сущую правду.
– Мадам!
Доротея стояла наверху и расширенными от страха глазами смотрела на Габриель.
– Мадам, – повторила она. Целое море невысказанных упреков звучало в ее голосе. – О, мадам!
Она спустилась на пару ступенек, и Габриель отпустила руку Фрэнсис, ухватившись за руку Доротеи.
– Все в порядке, – сказала она и засмеялась. – Все в порядке, Доротея. Никаких разговоров. Никаких обвинений. Отведи меня в мою комнату.
Доротея сделала все, что было приказано. Она наклонила широкую спину, опустила голову и подхватила на руки свою хозяйку, которая с удовольствием ей подчинилась. Габриель была крошечной. Она, как ребенок, обвила одной рукой шею Доротеи, и ее голова в вышитом капюшоне слегка покачивалась в такт шагам.
– Пойдите к доктору, мисс, пока я уложу мадам, – сказала Доротея, слегка обернувшись. – Он там совсем один. Бедняжка, он, наверное, думает, что попал в сумасшедший дом.
– Бедняжка, – передразнила ее Габриель и обронила короткий смешок, который был все еще ехидным и очень женственным.
Доротея унесла свою драгоценную ношу, а Фрэнсис поспешила через холл в комнату Филлиды. Доктор стоял перед дверью и разговаривал с Годолфином. Как только она подошла, они резко прервали разговор, и Годолфин энергично кивнул.
– Я все понял, – сказал он. – Я пойду и кого-нибудь найду. О, мой дорогой, не извиняйтесь. Я с вами согласен. Это совершенно необходимо и разумно. Все в порядке, предоставьте это мне.
Он, прихрамывая, ушел прочь, гордясь собственной полезностью.
– Вы нашли сиделку? – волнуясь, спросила Фрэнсис.
– Да, нашел, – сказал доктор с улыбкой. – Две прекрасные женщины уже едут сюда. Я даже подумал, не поехать ли мне самому за ними.
– Это так мило с вашей стороны.
– Что вы, что вы, – немного смущенно ответил он. – Мне нужно будет переговорить с ними наедине, и я подумал, что лучше было бы это сделать в машине. И, кстати, я… мне нужно их немного успокоить и сохранить хорошие отношения с агентством. Поэтому лучше было бы попросить этих людей в штатском, которые бродят по всему дому, отойти от этой двери. Тогда бы сиделки не подумали, что они в опас… тогда им не о чем было бы волноваться.
Он, волнуясь, смотрел на нее, и она поняла, какой он, в сущности, прекрасный человек.
– Это только меры сверхпредосторожности, – сказал он. – Обычный жест любезности по отношению к агентству.
– Вы хотите сказать, что им не стоит опасаться нападения извне? – пробормотала она.
– Им вообще нечего опасаться, моя дорогая, – сказал он. – Мистер Годолфин любезно предложил все это устроить. Он оказался очень полезным. Это тот самый Годолфин? А что он здесь делает?
Фрэнсис овладело дикое искушение сказать: «Он настоящий муж Филлиды» и посмотреть, что будет потом. Но она взяла себя в руки и осторожно ответила:
– Годолфин нам не родственник, но очень старый друг. Когда он вернулся, увидел, что с нами всеми происходит, и узнал, что папу задержали на карантин, то любезно предложил остаться и как-то нам помочь.
– Понимаю, – доктор был удовлетворен. – Какой замечательный человек, – сказал он, но она заметила, что его взгляд стал задумчивым, когда он посмотрел на дверь Филлиды. И Фрэнсис напряженно думала, что же могло сорваться с языка Филлиды в этом лихорадочном страшном бреду.
Доктор уехал, пост дежурного заняла миссис Сандерсон, и во всем доме воцарилось временное затишье. Человек в штатском вернулся на свое место в холле, а Годолфин еще не приехал от инспектора Бриди.
Фрэнсис пошла к себе и присела на кровать. Она чувствовала страшную усталость. Она настолько устала, что было огромным облегчением просто сидеть и прислушиваться к своей усталости. Ей вспомнилась мать. Вот так однажды вторая жена Мэйрика сидела и прислушивалась к своей невыносимой боли. «Ты можешь быть выше своей боли», – сказала она испуганному ребенку, взобравшемуся к ней на постель, – «прислушайся к ней, и она уже не твоя. Тогда это боль сама по себе. Если в тебе поселилась боль, дитя мое, просто посиди и прислушайся к ней».
Фрэнсис прислушивалась к своей усталости и к тяжелой боли в сердце, которая была настолько реальной, будто кто-то и вправду сильно сжимал рукой сердце.
Такой ее и нашла Доротея. Она то благодарила Бога, то тихо ругалась. Служанка Подошла и тяжело плюхнулась в соседнее кресло.
– Простите, мисс, – довольно резко начала она, и в ее голосе все еще слышался весь пережитый ужас. – Я ничего не могу с собой поделать. Я сойду с ума.
