Текст книги "Придуманная жизнь (ЛП)"

Автор книги: Мара Торрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Когда я добралась до этого момента, у меня скрутило живот, и я вынуждена была пойти на кухню заварить ромашку. Мауро как раз был там, на кухне. Разглядывая крутящуюся в микроволновке тарелку со стоящим на ней стаканом с закипающей водой, я четко поняла, что должна что-то делать. Я должна заключить с Мауро договор, который упрочит наш союз, навсегда избавив от проблем. Ведь, рассказывая мне о Елене, он пояснил: “Когда наши отношения стабилизировались, все успокоилось, и нам оставалось только любить друг друга, наша любовь вдребезги разбилась”. Также, как отношения Донато и Паулы, как прежняя любовь шефа к Майте. Также, как отношения Хонаса и Карлоты. Как наша с Бето любовь. Как связь Диего Сантаклара с его балериной, или того официанта из кафе. Все эти истории закончились из-за возникшей скуки. Единственная возможность избежать того, чтобы наши с Мауро отношения не завершились, как все остальные – это сделать так, чтобы мы никогда не почувствовали, что задыхаемся вдвоем. Но, черт возьми, как же этого добиться? И, главное, чтобы никто из нас при этом не страдал! Я спрашивала себя об этом, и вдруг меня осенило: “Договор!”.

Я подбежала к этажерке и стала рыться среди бумаг в поисках договора. Я открыла ящики, вытащила тетради, переворошила квитанции и счета, перетряхнула книги, на случай, если сунула его между страниц. Я заглянула в шкафчик, где храню туалетную бумагу и медикаменты, но я не обнаружила ничего, даже следа договора. Опустившись на стул, я зажмурилась и крепко, изо всех сил, сжала кулаки, чтобы как следует сконцентрироваться и вспомнить, куда я его положила. Внезапно до меня дошло, что я никогда не найду договор, потому что я его не составляла. Я сказала: “Думаю составить договор...”, но я никогда его не писала. Договора не существовало. Я торопливо позвала Мауро, и за отсутствием документа, сообщила ему на словах, что он должен заключить со мной договор, по которому мы брали бы не себя обязательства жить одним днем, никогда не думая о завтрашнем.

– Никаких возражений, – заявила я. – Без договора я с тобой жить не буду.

– Ладно, – ответил Мауро. – Где я должен расписаться? На твоем пупке?

И вот теперь, несколько месяцев спустя, я понимаю, что даже несмотря на его подпись на моем пупке, я всего боюсь. Боюсь того, что Мауро бросит меня ради нее, что ему надоест со мной, что мне будет скучно с ним, боюсь, что ему захочется чего-то большего, а я не разрешу, боюсь, что он вообще ничего не захочет.

– Я пошутил об одностороннем соглашении, – сказал Мауро, ущипнув меня за щеку и стараясь расшевелить. – Забудь...

Я отошла от пупка, договора и веревки на шее и взглянула на него. Он улыбался мне, лежа среди простыней.

– Мне хорошо, Фортуната. Я счастлив. Этого мне достаточно.

Когда Мауро ушел, я еще немного повалялась в постели, постоянно прокручивая в уме его слова о том, что ему ничего больше не нужно, что ему и этого достаточно. Достаточно, но до каких пор? Потому что... А что, если Бето прав? Что, если я ни с кем и никогда в жизни не смогу снова построить отношения, потому что не хочу умирать со скуки, пока мы убиваем время, пялясь в телевизор. Что, если эта повседневная жизненная рутина одержит надо мной верх? Но, какова альтернатива?.. Остаться навсегда одной? Я помню, когда воскресные вечера казались мне дерьмом, потому что во всем мире не было ничего хуже воскресного вечера, когда все бросили тебя. Я упорно хотела вычеркнуть их из календаря, чтобы их просто не было. Чтобы они одним махом исчезли с лица земли. Кому хочется жить воскресным вечером, когда у тебя голова трещит с субботнего похмелья, когда никому не хочется строить с тобой планы, потому что все ушли на шашлыки, сказав: “Мы идем парами, но, если хочешь, приходи”? Когда ты в итоге умираешь со скуки на диване, непрестанно думая, что следующий день – понедельник, и этот воскресный вечер ускользает от тебя, как ускользает между пальцами песок. Сколько времени прошло с тех воскресений, и сколько вещей изменилось. Я перестала ненавидеть воскресные вечера, даже можно, пожалуй, сказать, что я их чуточку люблю. Понятно, я говорю так потому, что знаю: если захочу, я проведу их не одна, ведь я с Мауро. Так что, может, вещи не так уж и изменились, или, скорее всего, изменились вещи, но не я. Это было бы самое худшее, что все вокруг меня изменилось, все, кроме меня. Я не хочу об этом думать.

“Ну что, опять стала терзаться, что будничная жизнь одержит над тобой верх?..”

Глава 10. Красная футболка

Сегодня ночью Мауро не было, и, прежде чем лечь в постель, я принялась бродить по

комнате, разбирая ворох валяющейся на креслах одежды. Я отложила пару юбок и штанцов, бросила в стирку две блузки и вдруг наткнулась на красную футболку. Футболка была не моя. Она была вывернута наизнанку. Я вывернула ее и чуть не грохнулась в обморок.

– Эта красная футболка для избранных!

Дело не в том, что это очень важно для меня, мне-то как раз все равно, но такую футболку

не каждый носит. Человек не покупает такую красную футболку*, лишь бы купить. Он покупает ее, потому что она ему нравится, это его жизнь, ведь он обожает футбол. Я знала, что Мауро болельщик, но не знала, что у него была такая футболка. Я абсолютно уверена в том, что это – его любимая футболка… Меня удивляет одно – то, что он оставил ее у меня дома. Это не может быть случайностью. Но тогда, почему он оставил футболку здесь? Я отнесла ее в гостиную и повесила на спинку дивана, чтобы хорошенько все обдумать. Но тотчас же появился ты.

– Ему нравится футбол, да?

Да, Бето, он любит футбол, – ответила я, пока мы на пару внимательно разглядывали

лежащую на диване футболку. – Что-то случилось?

– Нет-нет. Я ведь ничего не говорю.

– Вот и хорошо.

– Как ты думаешь, почему он оставил ее здесь? – задал мне вопрос Бето.

– Понятия не имею, – ответила я, – а ты как думаешь?

– Он хочет оставить свой след, я так думаю. Мауро нарочно оставил ее здесь. Он достал ее

перед тем, как уйти, и спрятал среди твоей одежды, чтобы ты убрала ее в шкаф. Таким

образом в этом доме будет что-то его. Он метит территорию, как кобель, чтобы оставить свой след. Точно.

(Бето выбил меня из колеи своим всезнайством.)

– Ну почему ты такой дурак, Бето?

– И это спрашиваешь ты.

Нет, правда, вчера вечером Мауро не надевал эту футболку, – я машинально вспомнила

одежду, в которой он был вчера. – Возможно, он притащил ее в сумке.

– Возможно. Вероятно, он не так ясно, как ты, представляет, что значит быть

любовниками, Ната. Да пойми, ты, он помнит прежние отношения со взлетами и падениями, настоящий страстный роман… Вполне возможно, ему очень хочется устаканить свою жизнь, имея с тобой спокойные отношения.

– Нет, Бето, этого не может быть, потому что он бросил Елену из-за того, что ему стало

скучно.

– Нет, Ната, он бросил Елену потому, что прогнил фундамент их отношений, и, когда

прошла влюбленность, он понял, что ничего не было. Понимаешь, страсть, как шампанское: насколько быстро пенится, настолько быстро и опускается.

– В последнее время ты такой умняга, верно?

– Да, ладно, куда там! Об этом написано в книге о помощи самому себе. Той, которую

подарил тебе Мауро, и которую ты читаешь по ночам.

Я смутилась. Верно, я ее читаю, ну и что?

– Ничего. Если ничего не происходит, то почему ты ее читаешь, Ната? Вот я и спрашиваю,

зачем ты ее читаешь? Чего ты боишься?

– Я всего боюсь, Бето. Всего и ничего сразу.

– Почему бы тебе не расслабиться и не плыть по течению. Позволь жизни самой нести

тебя.

– Расслабиться, как ты? Плыть по жизни, как ты, мечтавший, что будешь плавать по всей

земле на корабле, чтобы быть свободным и не жить в мире, в котором тебя воспитали, где все организовано и упорядочено, где нет места импровизации. И вот ты плывешь и попадаешь в обычную историю, такую же, как истории наших родителей, дедушек и прадедушек. Это твой способ бунтовать против жизненных устоев, Бето? Твой способ быть свободным и счастливым?

– Ты этого не понимаешь, потому что даже не знаешь, что значит любить.

– Почему бы тебе не оставить меня в покое раз и навсегда, малыш? Отстань от меня,

вешай лапшу на уши другой.

– Я пришел, потому что ты меня попросила. Разве однажды ты не сказала, что хотела бы,

чтобы я был твоим невидимым другом. А если теперь тебя все допекло, то почему ты не сказала раньше?

– Бето… – прервала я его, – позволь сказать тебе одну вещь. Я отлично знаю, почему ты

приходишь, поэтому не приходи. Ты начал появляться в моем доме, когда провел уже больше года, не подавая никаких признаков жизни. Твое появление совпало именно с тем моментом, когда в мою жизнь вошел Мауро. Не слишком ли случайное совпадение, тебе так не кажется? Быть может, ты просто не хочешь, чтобы я тебя забыла? А, быть может, это как раз ты боишься, что я полюблю другого, навсегда разлюбив тебя?

– Ната, позволь, я тоже скажу тебе одну вещь. Возможно, это ты тащишь меня за собой по

жизни, потому что по-прежнему любишь меня?

Я начала бить тебя кулаками и ногами. Я пинала тебя до тех пор, пока не вышвырнула из

дома. А когда ты, наконец-то, ушел, я заорала во всю глотку так, что свалилась на диван и почти сорвала голос.

– И не смотри на меня так! – сказала я дивану.

*Вполне вероятно, что Мауро является болельщиком футбольного клуба “Осасуна”(Памплона), у которых основной домашней формой является красная футболка и синие трусы

Глава 11. Послание Мауро

“ Мауро, я больше не могу с тобой встречаться. Не звони мне, и не пытайся встретиться со мной. Мне необходимо время, чтобы разобраться в своих мыслях. Знаю, что в этом послании я скупа на слова и не решаюсь позвонить по телефону, чтобы сказать тебе это прямо в лицо. Я – дерьмовая трусиха. Надеюсь, ты сумеешь меня простить. Целую”.

Футболку ему я не вернула.

Глава 12. Стереть контакт

Я удалила все сообщения от Мауро и заблокировала WhatsApp.. Я удалила его номер с

мобильника. Сбросила в корзину его почту. Я оставила его только на Фейсбуке, так, на всякий случай, хотя мы никогда им не пользовались.

Вечером я встретилась с Ритой и Карлотой. У нас с Мауро все закончено, и я могу не

волноваться. Поэтому я рассказала девчонкам о Мауро. Они сказали мне, что и подумать не могли, что Мауро так долго был со мной, а они ничего об этом не знали. Я собралась показать им несколько фотографий, имевшихся в мобильнике, искала их, но так ни одной и не нашла.

– А ты, часом не придумала все? – спросила Карлота, – Может, Мауро вовсе не

существует?

Молчание и тишина.

– А что, если Мауро не существует?

– Да ну, блин, вы что, совсем чокнутые? Я стерла с мобильника все, что имело к нему

отношение.

Они спросили, хорошо ли мне. Я ответила, что хорошо, что с тех пор, как я все

заблокировала, мне стало поспокойнее, потому что я знаю – он не позвонит и не напишет мне, и я смогу разобраться в своих мыслях. Мы выпили за счастье.

Придя ночью домой, я уселась на диван спокойно выпить холодного пивка и включила

телевизор. Через десять минут я подумала, что совершила глупость, стерев данные Мауро, ведь, в конце концов, он мне безразличен. А, если он мне безразличен, то что мне стоит иметь его номер в мобиле. И, кроме того, случись что-то серьезное, то как девчонки его найдут? Карлота с Ритой должны будут срочно позвонить ему и найти его номер в книжке моего телефона. А, если там нет телефона, то они его не найдут и не смогут ничего ему рассказать… Ну, как же так – не иметь его номера? Это же очень важно иметь номер того, кого любил, даже если ты был с ним совсем недолго.

Я нашла его номер в списке звонков, нажала кнопку “добавить в контакты”, записала и

нажала “сохранить”.

Какое успокоение – знать, что он снова есть в моем телефоне, хотя и не понадобится…

Ведь я записала телефон Мауро просто так. Видит Бог, что я не стану звонить ему, но я была очень довольна тем, что снова сохранила номер в своем телефоне. Не дай Бог, со мной что-то случится, а его не смогут найти. Не приведи Господь, со мной что-то произойдет, а он узнает об этом годы спустя, потому что однажды, в приступе гнева, я стерла его номер, и никто не мог ему позвонить.

Я отхлебнула пива, посмотрела не в контакте ли он сейчас. Из любопытства, только из

чистого любопытства.

“В контакте”. Какое случайное совпадение! Его могло бы и не быть на связи, но ведь

надо же, он тут. Я подождала несколько минут, чтобы он тоже увидел, что я на связи, на случай, если бы захотел мне что-нибудь сказать. Я внимательно посмотрела на монитор, не изменился ли его статус на “Мауро пишет сообщение”, но ничего. Он на связи, но не со мной. А с кем же? Не важно. Нам не о чем разговаривать, разве нет? Почему он должен писать мне сообщение, если мы не разговариваем? Не разговаривать, так не разговаривать. Начать разговаривать, чтобы потом переживать?

Я вышла из контакта, потом снова вошла.

Я написала “привет” и поставила многоточие.

“Привет…”

Точки я убрала.

“Привет”

Просто “Привет” без многоточия не означает ничего, он не означает “Я хочу снова быть с

тобой, я сожалею о том, что произошло, и раскаиваюсь”, “Привет” – это всего лишь “Привет”. Это даже не “Привет, как дела?” Понятно, что “Привет, как дела?”, пожалуй, было бы лучше, не так холодно, как просто сухое “Привет”.

“Привет, как дела?”

Я стерла сообщение, прежде чем отправила. Если я хочу знать, как у него дела, то должна

позвонить ему, а не посылать никакие сообщения… Но, пошли я сообщение, все равно ведь ничего не случится. Я снова написала

“Привет, как дела?”

И снова стерла. А когда я написала ему в третий раз, то увидела, что Мауро уже офф-лайн.

“Последний вход в 23.40”. Оно и к лучшему.

Глава 13. Каким ты будешь без меня

Прошло три недели, как я ничего не знаю о Мауро.

Я спрашиваю себя, какой он теперь?

Какой он без меня?

Что он чувствует, просыпаясь по утрам, когда не нужно искать песню, чтобы разбудить

ту, что рядом, потому что он так давно знает ее, что романтика уже не нужна.

Когда, садясь на мотоцикл, он думает только о дорожном движении.

Когда консьерж приветствует его, не поднимая глаз от своего стола.

Когда в полдень он спускается выпить кофе в бар на углу, и официантка говорит ему, что

он, должно быть плохо спал, потому что у него синяки под глазами.

Какой он, когда должен найти ресторан, чтобы поужинать, а ему так не хочется, так лень,

потому что теперь он везде ходит с ней.

Какой он, когда приходит вечером и встречается с Еленой?

Когда они идут в кинозал торгового центра рядом с домом, потому что идет дождь, и ей

не хочется промокнуть, ведь она завила волосы, потратив целый час на прическу перед выходом.

Какой он, когда тоже не хочет промокнуть?

Когда готовит ужин, и никто не накрывает на стол, потому что самое легкое – ужинать,

сидя в кресле перед телевизором.

Когда не о чем разговаривать, потому что они знают решительно все друг о друге.

Когда они садятся посмотреть, в какую гостиницу поехать на выходные, потому что у них

есть кое-какие деньжата, которые нужно потратить.

Когда она учиняет ему разнос за слишком быструю езду на машине.

Когда разговаривают о том, как достали друзья, с которыми они встречались, потому что

ни один из них не решился сказать, что приятели с детьми их утомили.

Когда Мауро останавливается, пристально глядя в одну точку, и Елена спрашивает его: “О

чем задумался?”

И он отвечает: “Ни о чем, я не думаю ни о чем”.

И что означает это “ни о чем”?

Глава 14 Такое долгожданное и такое неожиданное

Сегодня вечером я получила сообщение:

“Привет, Ната. Почему бы нам не выпить кофе и не поговорить спокойно о том, что

происходит?”

Сообщение от Мауро. Я его не ждала, клянусь, не ждала.

Я не ответила.

Глава 15. Страх и мечты

Сегодня ночью я добралась до конца книги, которую он мне подарил, когда мы были

вместе. В самом последнем предложении говорится: “Будь осторожен в своих мечтах, ведь они могут осуществиться”. И потом приписано: “И то, чего боишься – тоже”.

C одной стороны я думаю, что Мауро вернется к Елене, и боюсь этого, а с другой –

думаю, что могла бы быть счастлива с ним, и хочу этого. Так что же сбудется, страх, или мечта?

Прежде чем погасить свет, я ответила на сообщение, которое он прислал мне три дня

назад:

“Хорошо, Мауро. Если хочешь – встретимся, я согласна. На этой неделе я свободна”.

Глава 16 Астронавт

Мы встретились в баре неподалеку от моего дома, куда заходили несколько раз,

встречаясь после работы. В бар я вошла совсем неторопливо, потому что там есть одна предательская лестница, и я вынуждена была спускаться по ней, крепко вцепившись в перила. С огромным трудом подняв руку, я поприветствовала официанта, и медленно двинулась вперед. Я едва волочила ноги, стараясь не задеть стулья и столы и совершенно не понимая, какого черта их поставили так близко друг от друга, зная, что между ними почти невозможно пройти. Немного не дойдя до стола, за которым сидел Мауро, я взглянула на сапоги и увидела, что к их подошвам приклеилось множество белых салфеток. Я попыталась избавиться от них, но не смогла, поскольку не могла как следует согнуться. Так что я оставила эту затею. Не все ли равно?

Когда я подошла, Мауро читал газету. Подняв глаза, он вздрогнул, сидя на стуле.

– Господи, Ната! Что ты делаешь в скафандре?

– Ничего.

Сняв шлем скафандра, я положила его на деревянную табуретку, тряхнула волосами и

села.

– Закажи мне, пожалуйста, пиво.

– Ха-ха-ха, могу я узнать, где ты откопала этот костюм?

– Нигде. Он мой.

Официант принес пиво. Я попыталась взять бутылку руками, но оказалось, что это

невозможно.

– Быть может, ты снимешь перчатки, а? Так тебе было бы гораздо удобнее.

– Да, правда. Тяни.

Мауро тянул за кончики пальцев одной из перчаток, пока не снял ее. Также он помог мне

и с другой. Едва успев снять перчатки, я схватила пиво. Я чувствовала себя такой свободной, что выпила почти всю бутылку.

Поначалу мы были немного смущены, но это сразу же прошло. Нам с Мауро было о чем

поговорить, потому что за те почти что четыре недели, что мы не встречались, у нас накопилась масса новостей. Мауро сказал, что на другой день ему позвонил Донато и поинтересовался, может ли он участвовать в их проекте.

– Я заметил, что он очень спокойный, – добавил Мауро.

– Да, я тоже видела его спокойным, – сообщила я. – После той депрессии, в которую он

впал после увольнений и развода, сейчас, похоже, ему стало лучше. Он говорит, что мало-помалу все вернется.

– Поживем – увидим. Дай Бог, чтобы так и было.

– Да…

Мы сменили тему, потому что эта была нам не по душе. Мауро спросил меня о Рите и

Карлоте. Я ответила, что когда рассказала девчонкам о наших с ним отношениях, о том, что уже столько месяцев мы вместе, они не могли поверить, что я держала все в секрете. Они спросили, уж не выдумала ли я все. Они были уверены, что Мауро не существует. Мауро прищурил глаза:

– Ты представляешь, что я не существую?

Мы рассмеялись и продолжали болтать о всяких пустяках. Но вот Мауро пристально

посмотрел мне в глаза и сказал:

– Ната, вчера мне позвонила Елена.

Я знала, что сегодня должна была выйти из дома в огнеупорном костюме. Я это знала. На

случай, если бы судьба взорвала меня на тысячу осколков.

– И что?

– Не знаю, она сказала, что хочет меня видеть. Я ответил ей, что должен подумать.

– А-а-а.

Молчание.

– Делай, что хочешь, Мауро, это твоя жизнь.

– Я люблю только тебя, Фортуната.

Я посмотрела ему в глаза. Такие темные и такие блестящие, что увидела в его зрачках

свое отражение в белом костюме астронавта. Я поцеловала его. Затем встала, снова надела на голову шлем скафандра и пошла с большой осторожностью, чтобы не споткнуться.

Потому что я до сих пор не знаю, чего хочу.

Придя домой, я сняла скафандр и облачилась в пижаму.

Я заглянула на кухню.

Я искала в гостиной.

В ванной.

Я открыла окно и посмотрела на балкон, вдруг ты затаился там.

Я искала под кроватью в спальной. Ничего.

Наконец.

Наконец-то!

Когда я вошла в гостиную и уселась на диван, то услышала, как ты кашлянул в шкафу.

Глава 17 Вернуться

– Как дела, Ната?

– Хорошо, хорошо.

– С тобой все в порядке?

Не понимаю, почему всякий раз, как я вхожу в эту консультацию, я начинаю плакать. Совсем не понимаю, ведь я вхожу туда спокойной, здороваюсь, сажусь. Какое-то время мы молчим. Я тереблю руки и покручиваю на пальце кольцо. Я смотрю на акварельное море на стене и спрашиваю себя, зачем здесь висит эта безобразная картина. Уверена, что ее кто-то подарил. Кто-то, кто, как и я, уселся однажды на это место, разглядывая пустую стену, и сказал самому себе, что на этой стене чего-то не хватает. А на следующей неделе этот человек появился с картиной подмышкой и терапевт повесила ее по обоюдному с ним согласию, подумав при этом, что снимет картину, как только вылечится ее пациент. Но, когда он вылечился, она не решилась снять картину , а вдруг когда-нибудь пациент вернется, как вернулась я.

Я перевожу взгляд с картины на терапевта – вдруг она заведет разговор, но она ничего мне не говорит. Я снова принимаюсь крутить все то же кольцо. Тогда, наконец-то, я слышу ее голос, задающий этот глупый, никому ненужный, риторический вопрос: “С тобой все в порядке?” Ведь всем на свете известно, что когда кто-то приходит в психотерапевтическую консультацию, и особенно, когда кто-то приходит туда снова, то только потому, что у него не все в порядке. И я отвечаю, что у меня все хорошо, хорошо. Я повторяю это два раза, чтобы все стало ясно.

– Хорошо, хорошо.

И в этот самый момент, когда я хочу подняться и уйти, я не поднимаюсь и не ухожу, а начинаю плакать.

– Успокойся, Ната.

Прошу бумажную салфетку. На меня напала икота.

– С чего начнем?

И я отвечаю, что не знаю, с чего начать, поскольку не имеется ни начала, ни конца. Вещи ведь не такие простые, какими кажутся. Да, конечно, в тот раз она оказалась права, сказав мне, что Бето никогда больше не захочет быть со мной, но и ошиблась тоже – у меня не получается вырвать его из своей жизни. Я рассказала ей, что он является мне, разговаривает со мной. Он что-то говорит мне, объясняет, особенно то, что я делаю, или должна сделать. Он заявляется ко мне домой, и ходит за мной по пятам, когда я иду на кухню, или в гостиную. Я хочу, чтобы он ушел, но он не уходит, а я не могу найти способ выгнать его. Я хочу, чтобы он исчез, но он не исчезает. Он вцепился мне в душу и оказывает свое влияние на мою жизнь так, что я по своей вине совершаю глупости. Он наблюдает за каждым моим движением, за каждым шагом. Он следит за мной. Бето за мной следит.

– Ната, успокойся.

Какое , к черту, спокойствие! Единственное, чего я хочу, это, чтобы он оставил меня в покое, меня! Меня, твою мать! Меня! Чтобы он оставил в покое меня! Я больше никогда не звонила ему снова, не писала сообщений, не прогуливалась по его улице, не спрашивала о нем его друзей. Я не посылала ему вновь писем, не читала ни своих, ни его сообщений. Не крутила его песен. Я выполнила все обязательства, привела все в порядок, но он не уходит. Не уходит! А я хочу, чтобы он ушел, чтобы на хрен убрался из моей жизни! Пусть он меня оставит, пусть исчезнет, пусть сгинет навсегда, и никогда, никогда не возвращается! Никогда!

Я плачу. И не могу остановиться.

Психотерапевт говорит мне, что мы попробуем терапию, чтобы вычеркнуть Бето.

– Вычеркнуть его?

– Правильно. Вычеркнуть его.

Она спрашивает, готова ли я к тому, что Бето никогда больше не вернется в мои мысли. Я вытираю слезы руками.

– Вы промоете мне мозги или что?

– Я сотру твои воспоминания о нем, Ната. Если мы этого добьемся, эти воспоминания останутся в прошлом, они перестанут быть частью твоего настоящего. Воспоминания должны находиться где-то там, не здесь. Нужно изгнать их, перенести в другую часть, потому что здесь они ни к чему, они только сводят нас с ума. Эти воспоминания относятся к тем людям, кто был с нами прежде, а не к тем, кто с нами сейчас... Чтобы стереть их, нужно осознать, что они перестанут быть нашими. И мне нужно знать, готова ли ты навсегда отделиться от того, что связывает тебя с Альберто и можешь ли ты распроститься с этим.

– Я хочу только, чтобы он ушел. Чтобы только ушел...

Терапевт достала старые тикающие часы и спросила, хорошо ли я слышу отсчеты. Тик-так. Я утвердительно кивнула и в свою очередь спросила, собирается ли она меня гипнотизировать, и что со мной произойдет, если она меня загипнотизирует. Не получится ли так, что потом мне будет казаться, что все разгуливают по улице голышом, как это произошло с людьми, загипнотизированными тем типом на телепередаче.

– Нет, я не стану тебя гипнотизировать, – смеется терапевт.

Мне тоже чуточку смешно.

– Постарайся приблизить воспоминания, Ната, перенести их из прошлого, чтобы понять, что они уже не составляют часть нас. Постарайся добиться того, чтобы они ушли и больше никогда не возвращались. А, если и возвращались иногда, то, ко крайней мере, не причиняли бы боль.

– Ай... – Я высморкалась.

– Мы должны начать с самого болезненного для тебя воспоминания об отношениях с Бето. Я имею в виду не то, что заставило тебя больше всего страдать, а какую-то фразу, сцену, пейзаж, словом, то, что ты разделила с ним, что больше всего задевает тебя в настоящем. Ты закрываешь глаза и рассказываешь мне об этом, пока слышишь тиканье часов. Это тиканье будет нести тебя от одного воспоминания к другому. Ты не должна будешь выстраивать их в хронологическом порядке. Позволь воспоминаниям течь самим под мерное тиканье. Пусть они выходят, как хотят. Часы по-своему упорядочат твои воспоминания, едва ли понятным тебе образом. Ты будешь перепрыгивать с одного воспоминания на другое до тех пор, пока я не попрошу тебя снова вернуться к самому первому. Чтобы ты мне снова его рассказала. Ты готова?

– Да...

– С какого воспоминания начнем, Ната?

– С пляжа.

– Какое воспоминание о пляже?

– Когда мы находились там, на пляже.

– Закрой глаза, Ната, слушай только тиканье часов и расскажи мне, что случилось на пляже.

Я закрыла глаза. Попыталась слушать только тиканье часов, но я его не слышу. Я слышу лишь громкий автомобильный гудок на улице. Я не могу сосредоточиться.

– Пляж, Ната. Что произошло на пляже?

– Ничего...

Я знаю, что там, на пляже ничего важного не произошло. Не знаю, почему я выбрала это воспоминание, впрочем, какая разница. Я закрываю глаза и глубоко дышу. Наконец-то я слышу тиканье часов Только тиканье. Тик-так. Тик-так. Этот звук часов смешивается с плеском волн, неясным шумом прибоя. Я начинаю говорить.

– Мы с Бето одни, вокруг ни души, потому что к вечеру похолодало, и после ужина все

разошлись. А мы остались посмотреть на вечерние сумерки, и Бето снимал все на камеру. Я вижу стаю чаек на берегу. Я срываюсь с места и бегу к ним, взмахивая руками, словно я лечу. Бето обнимает меня и говорит, что я сумасшедшая и могу простыть. Я села у Бето в ногах, прислонившись спиной к его груди. Я чувствую его дыхание. Наше дыхание созвучно. Какое-то время мы молчим, только смотрим на солнце, которое вот-вот коснется воды. Еще несколько минут, пожалуй, даже секунд, и оно скроется за горизонтом, не оставив и следа. Я чувствую влажный песок под босыми ногами, а Бето рассказывает мне о домовом, который однажды покажется мне. “Это невозможно, – говорю я ему, – потому что домовых не бывает”. И он отвечает, что в мире невозможно только одно – то, что он меня разлюбит.

Я подавилась слезами.

– От десяти до одного, – мягко говорит терапевт, – насколько сильно причиняет тебе боль это воспоминание?

– Десять.

– Переходим к другому, Ната. Переходи к другому воспоминанию.

– Я не разута, но хочу разуться. Я ношу туфли на каблуках, которые натирают мне ноги. Все мои подружки пришли в кроссовках, а я – нет, потому что меня не предупредили. Они мне ничего не сказали. Я и не знала, что никто уже не ходит на каблуках, потому что нужно прыгать, мотая головой из стороны в сторону под ритм музыки без слов. Я сижу одна на тусовке, где уйма народу и хочу исчезнуть.

– Другое, Ната, – прерывает меня терапевт. – Переходим к другому. Не открывай глаза. Позволь себе нестись под тиканье часов.

Я глубоко дышу.

– Я ничего не слышу, только шелест листьев на деревьях, трясущихся на северном ветру. Я заваливаюсь на данное кем-то старое одеяло. Мы только что закончили играть в карты, причем я осталась последней, игра в континенталь мне никогда не удавалась. Мне сложно считать. Я продулась, но мне безразлично. Я чувствую себя счастливой. Алиса с друзьями радушно нас приютили – Риту, Карлоту, Альвара и меня – в своем жизнерадостном мирке в горах. Я гляжу на облако, похожее на бегущую борзую. Вот у нее глаза, уши и лапы. Четыре лапы. Замечательная борзая. Я моргаю, и борзая превратилась в необычную ракету. Я улыбаюсь. Я не хочу моргать, чтобы не упустить следующее превращение. Я сдерживаюсь, стою с открытыми глазами, не моргая, насколько хватает сил.

Тик-так.

– Моя собака. Родители пришли ко мне домой, потому что мне плохо. Мама сварила мне бульон, а папа принес в постель пончик. Они спросили, не хочу ли я, чтобы они оставили мне собаку. Я говорю “нет”, хотя хочу сказать “да”. Когда они втроем ушли, я сажусь на диван с блуждающим взглядом.

Тик-так.

Бето говорит мне, что это лишь на время. Нежно обхватив мое лицо руками, он смотрит

мне в глаза и говорит: “ Это только на время, любимая”. Любимая. Он называет меня любимой.

Тик-так.

– Не могу поверить, что он так смотрит на меня после стольких лет. Он пронзает меня

насквозь своим блеклым взглядом, и я понимаю, что он хочет меня поцеловать. Я притворяюсь. Беру банку пива, делаю глоток, я делаю вид, что ничего не понимаю. На самом деле, с тех пор, как мы уселись на террасе бара, я знаю, что Диего хочет меня поцеловать. Он говорит, что я очень красива, как всегда. Я отвечаю, что он такой же, как всегда, ничуть не изменился и никогда не повзрослеет, что он умрет через тысячу лет, считая себя Питером Пеном, хотя весь мир знает, что он дряхлый старик. Он подарил мне книгу песен.

Тик-так.

Я надела новое платье и чувствую себя совершенно счастливой. Прошло уже столько

месяцев, как я ничего не знала о Бето, и вот он снова мне позвонил, чтобы встретиться со мной, где всегда…

Я снова плачу, и не могу говорить.

Тик-так.

Я гляжу на красную болельщицкую футболку, разложенную на спинке дивана. Я не знаю,

что она здесь делает, не знаю, зачем эта красная футболка находится в моей квартире, словно говоря: “Привет, я пришла, чтобы остаться”. Я задыхаюсь.

Тик-так.

– У меня есть розовые брюки и футболка в розовую полоску, которые я никогда не

покупала. Я несу пакет с хлебом. Он тоже розовый, хотя был белым, когда мне его давала булочница. Прутья решетки, которых я касаюсь ключами, становятся розовыми и звонят, как колокольчики. Исчезла серость окружающего меня мира.