Текст книги "Придуманная жизнь (ЛП)"

Автор книги: Мара Торрес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

“Ну, ни фига себе…”

Напоследок она извлекла на свет божий инструкцию с пятнадцатью фаллоимитаторами-

“утешителями”.

– Они стоят семьдесят пять монет, но они высокотехнологичны. Выбирайте.

– Я – пас, – заявила я.

– Конечно, сейчас ты пролетаешь, но потом тебе понравится. Давай, выбирай.

Я посмотрела на вереницу розовых, голубых, зеленых, белых, черных, шоколадных

приспособлений. Они были и классические, и в форме червяка, с двойным и тройным

стимулированием, был даже один, казавшийся стальным.

– Ну уж нет.

– Дело твое… Ну, а вы?

Карлота набросилась на один розовый с двойным стимулированием, а Рита – на стальной.

– Ну же, Ната, давай, не будь дурой, имитаторы есть уже у всех на свете, девчонки от них в восторге, им нравится.

– Нет уж, дудки.

Вернувшись домой с вибратором в сумочке, я подумала, что, говоря о том, что предамся

культурной жизни, я имела в виду вовсе не это.

Глава 4. В горы

Я последовала своим планам на реальную жизнь, а именно, полностью отдалась природе.

В конце недели, на выходные, мы – Альвар, Рита, Карлота и я – ездили в горы. В пятницу,

после работы, мы погрузили сумки в машину, включили хитовую музычку и выехали из

Мадрида, держа путь в Пиренеи, в дом нашей подружки Алисы. Имя у нее иностранное, но

родилась она в Чамбери. Город ей изрядно надоел, и она уже несколько месяцев жила в горах.

Через два часа мы появились в Бургосе.

– Минутку, девочки, – сказал Альвар, напросившийся первым сесть за руль. – Где

находится дорога, ведущая в Уэску? Ее нет ни на одном указателе.

– Сантандер, Логроньо, Бильбао, – я вслух прочитала надписи на щитах. – А ведь и правда

нет, Уэска здесь не указан.

– Ох, ты черт! – вскричала Карлота. – Ведь мы же в Бургосе! Мы же перепутали дорогу!

– Да что ты говоришь? – Альвар выпустил руль, схватившись рукой за голову.

– Мы же должны были ехать по А-2, а поехали по А-1!

– Во-о-от, блин, ну на-а-адо же! – Рите не пришло в голову ничего другого, как начать

аплодировать.

Карлота схватила мобильник и быстро набрала номер.

– Алиса, подружка, ты даже не представляешь, что с нами случилось. Прикинь, сейчас

мы в Бургосе. Мы перепутали дорогу… Что – как? Даже в мыслях не укладывается, что мы так опростоволосились. Вот уж ступили, так ступили… Нет-нет-нет, не ждите нас к ужину,

мы приедем поздно. Так что вы ужинайте спокойно, когда мы будем подъезжать, то

сообщим… Ла-а-адно, да-да, не волнуйтесь, мы едем, не торопясь… Ничего, ничего… Все,

давай, целую, чао!

Карлота повесила трубку.

– Все решено. Приедем позже, только и всего. Альвар, жми в сторону Логроньо,

отправляемся в турне.

Путешествовать нужно с друзьями. Если подобное происходит с тобой и твоей второй

половиной, то непосредственно возникает потребность высказать все:

– Это все ты виноват, почему ты не посмотрел карту перед тем, как ехать.

– Если бы ты так не задержалась, приводя себя в порядок, потом я, скорее всего, не гнал

бы так быстро и не ошибся. Если тебе не нравится, как я ориентируюсь, ориентируйся сама.

– А почему мы не купили навигатор, я же говорила, чтобы мы его купили, если я поеду с

тобой. И вообще, не лучше ли аннулировать бронь в гостинице, потому что ехать уже не имеет смысла, и не лучше ли тебе развернуться, чтобы мы вернулись в Мадрид.

Вот и все, поездка тебя раздражает, путешествие испорчено. С друзьями же, наоборот,

все кажется чудесным. Ты ошибся и вынужден кружить по Испании, чтобы добраться до места. Кружи на здоровье. Оно и к лучшему – больше времени поболтать в машине.

Всю дорогу мы распевали песни, записанные Ритой, и вспоминали дела давно минувших

лет. Мы вспоминали их сотни раз, но каждый раз, как мы рассказываем о них, мы получаем все большее удовольствие. С каждым разом рассказы становятся все привлекательней и прелестней. Когда мы почти добрались до места, Карлота выключила музыку.

– Я должна рассказать вам что-то, что немного меня беспокоит… – Она сделала паузу и

вздохнула. – Хонас стал очень странным, он почти не разговаривает со мной, целый день он какой-то мрачный, угрюмый, и я не знаю, что делать.

– Возможно, у бедняги выдалась паршивая неделя.

– Ладно, Альвар, это не только неделя, это тянется уже больше месяца.

– А почему ты не рассказала нам об этом раньше? – спросила Рита.

– Откуда я знаю? Я думала, что все пройдет, но…

– Не парься, малышка, возможно у него просто кризис, – оборвал Карлоту Альвар. – Все

имеют на это право.

– Да, конечно, у всех есть право на, так называемый, кризис. Но ведь мы живем вместе, разве нет? Я говорю, что неурядицы делят на пару и кризисы переживают вдвоем… А он, должно быть, переживает кризис с мобильником, потому что не расстается с ним ни на минуту, он даже в туалет его таскает.

– А раньше не таскал? – спросила я.

– Нет, раньше не таскал, оставлял его на столе. В туалет он с мобильником не ходил. А,

кроме того, он его запаролил.

“Запаролил мобильник… Это настораживает и наводит на мысль,” – подумала я. Рита с

Альваром подумали так же, но никто из нас ничего не сказал Карлоте.

– А ты поинтересовалась, что с ним происходит?

– Да, Ната, но он говорит, что ничего не происходит, что он всего лишь немного устал на

работе, и не хочет об этом говорить.

– Ладно, подруга, теперь отключись, расслабься, ведь нас ждет жизнь в горах, – сказал

Альвар, чтобы подбодрить ее, вдохнуть в нее жизнь. – Увидишь, какой чистый воздух в

горах. Подышишь свежим воздухом, проветришься.

Как же славно нам дышалось. Когда мы приехали, Алиса уже поджидала нас в баре, со

своими местными друзьями. Мы пили пиво до рассвета, до половины третьего, или до трех, а потом должны были идти домой, поскольку на следующий день хотели прогуляться по горам.

Прежде чем лечь в постель, мы стали разбирать чемоданы и услышали, как Альвар из

своей комнаты спрашивал Алису, есть ли у нее вешалки.

– Вешалки? – ответила Алиса с кухни. – А зачем?

– Для того, чтобы не помялись рубашки, – пояснил Альвар.

Мы вчетвером расхохотались, поскольку и подумать не могли, что Альвар привез с собой

из Мадрида рубашки, ведь в горы все приезжают с одеждой далеко не от кутюр. В ответ

Альвар заявил, чтобы мы оставили его в покое, он такой, какой есть, а, если остальные

ходили зачуханные, то это не его проблема. И добавил, что друзья Алисы ему очень

понравились, они потрясающие, вот только, как ни старался он весь вечер, но так и не смог

понять, как это они, входя в казино, не снимают шерстяные шапки, ведь внутри так жарко.

Алиса сказала, что поначалу, для нее это тоже было странным, но потом она привыкла, и

теперь тоже не снимает шапку. “Если я снимаю шерстяную шапку, то мне чего-то не хватает,” – призналась она.

Тогда Альвар достал из дорожной сумки разноцветную шерстяную шапку, надел

солнцезащитные очки, приспустил до половины задницы штаны, так что наружу выглядывали трусы и начал танцевать постреди гостиной под включенную Алисой на компьютере музыку. Мы тоже сходили за своими шапками и очками, открыли себе еще пивка, и наконец, предались тысячам глупостей. Рано утром, в пять, мы отправились спать, ведь на завтрашнее утро мы договорились прогуляться.

С постели мы встали в девять, сварганили сэндвичи и спустились в бар, где нас

поджидали Алисины друзья. Мы заказали кофе с молоком, сок и тосты с помидорами и

маслом.

– Хлеб выпекала моя соседка в дровяной печи, доставшейся ей в наследство от своего

прадедушки, – пояснил кто-то.

Да, хлеб и в самом деле домашний, его вкус совершенно другой, точно так же, как у помидоров с грядки, – согласились мы.

– Вы попали в самую точку, но я видел, что на этой неделе бар закупал помидоры в

супермаркете, – отметил друг Алисы.

– Это шутка, небольшой розыгрыш, – не поверила Рита.

– А мне по барабану, из супермаркета помидоры, или геномодифицированные, они мне

просто нравятся, – вставил Альвар.

Мы рассмеялись, а приятель Алисы и Альвар чокнулись чашками с кофе. Мы

расплатились, подхватили рюкзаки и отправились в поход.

Мы прошагали пару часов, пока не дошли до луговой прогалины. Там мы расстелили

несколько рогожек и провели весь день до вечера, валяясь и разглядывая облака. А в это время Алиса с друзьями рассказывали нам о том, как им нравится жить в деревне, вдали от

городской кутерьмы. Почти все они остались в Мадриде без работы. Когда после всех

посланных резюме и безуспешных поисков работы, ребята уже не могли оплачивать жилье в

городе, они собрали вещички и уехали из Мадрида. Среди всех этих лыжных дорожек,

палаток и ресторанов они помаленьку более, или менее обжились. Ребята говорят – для того, чтобы здесь жить нужно не так много. В деревне ты учишься отказываться от многих вещей,

не тратишь попусту дни. Ты открываешь, что можешь установить связь с природой, а ведь

раньше тебе даже не приходило в голову, что такая связь существует. Ты понимаешь, что

множество вещей, казавшихся тебе просто необходимыми, на самом деле излишни. Твои

потребности ограничиваются потребностями животных. Да, в сущности, человек и является

всего лишь животным. Карлота сказала, что есть документальный фильм, в котором говорится как раз об этом, о генной модификации, порожденной и внедряемой цивилизацией.

– Вы видели этот фильм по телевизору? – спросила она.

– У нас нет телевизора, – ответили друзья Алисы. – Телевидение отравляет жизнь, заражая

людей негативом, и от этого им становится хуже. Мы предпочитаем дышать полной грудью.

Мне нравилось слушать, как они говорят о трудностях и неприятностях, покуривая травку.

Слушая их, я сильно завидовала им с их растаманскими косичками, татуировками, поэтическими фразами. Я даже подумала: вот бы и мне набраться когда-нибудь смелости и поступить бы также, как они, – бросить все и начать с нуля в другом месте.

Мы перекинулись в картишки, а когда начало смеркаться, собрали вещи и тронулись в

обратный путь, распевая песни группы “Ветуста Морла”. Добравшись до припева: “Иногда

я – не я, я ищу маскарадный костюм получше”, мы вдруг остановились и заорали. Мы

вопили до хрипоты. Громогласно орать песни сообща – сказочное, потрясающее ощущение.

В воскресенье после обеда, мы засунули сумки в машину и направились по шоссе обратно

домой, предварительно хорошенько изучив карту, чтобы не остаться в дураках дважды.

– Даже не представляю, с чем столкнусь по возвращении, и что меня ждет, – Карлота

посмотрела в окошко и вздохнула. – Надеюсь, плохое настроение у Хонаса пройдет.

Мы сказали, чтобы она не волновалась, что это было лишь небольшое переутомление,

неприятность на работе.

– Вот увидишь, это только усталость, только это.

Чамбери – один из 21 района Мадрида

Бу́ргос – город в Испании, в провинции Бургос

Уэ́ска – город в Испании, в провинции Арагон

Сантанде́р – город в Испании, админ. центр автономного сообщества Кантабрия

Логрóньо – город в Испании, административный центр автономного сообщества Риоха

Бильба́о – город на севере Испании, административный центр провинции Бискайя

растаманство – молодежная субкультура, важной частью которой является курение марихуаны

Ветуста Морла(Vetusta Morla) – испанская рок-группа (далее в тексте приведены слова из песни Valiente с альбома Un Día En El Mundo(2008)

Глава 5. Только это.

Хонас бросил Карлоту.

– Давай, посмотрим, что он тебе сказал?

– Ничего, он ничего мне не сказал, – ответила по телефону Карлота. – Когда в воскресенье

ночью я пришла домой, он был все таким же, каким я оставила его в пятницу. Он валялся на диване лицом вниз. Я спросила еще раз, не случилось ли с ним чего, а он сказал, что ничего не произошло, и он не хочет говорить. Я пошла в кровать, потому что вымоталась вконец, а он остался смотреть телевизор. Утром в понедельник мы вдвоем пошли на работу и весь день не общались. Он не позвонил мне, я не позвонила ему. А вечером я снова спросила его, не

случилось ли чего, и он сказал, что ничего не случилось.

– Он все такой же странный? – спросила я подругу.

– Точно такой же, как перед поездкой в горы, или даже хуже. Все время ворчит, бурчит,

как медведь.

– И что дальше?

– А дальше во вторник я ему сказала, чтобы он сразу рассказал обо всем, а он заявил,

чтобы я оставила свои расспросы, потому что он не хочет говорить. Он ничего мне не говорит, только просит: “Карлота, я тебя умоляю, перестань задавать мне вопросы”. Понятно, что я замолчала, но в среду целый день думала о том, что с той ночи ничего не прошло. “С той ночи ни черта не проходит,” – сказала я себе. И не прошло.

– И что? – спросила я.

– Да ничего, мы поужинали, и вдруг он выдает, что так больше не может продолжаться, и

что он уходит. “Я ухожу, – говорит. – Как уходишь? – спрашиваю я его, а он мне отвечает: – Да, Карлота, я ухожу. – Да что такое ты несешь, Хонас? Куда ты идешь? – Пока к другу. – А сам смотрит на меня глазами невинного ягненка, а потом говорит: – Я причиняю тебе слишком много боли, Карлота, я не могу так продолжать”. А в пятницу, когда я пришла с работы, он уже забрал все свои вещи.

– Лыжи с великом тоже?

– Тоже.

– А коробку с инструментами?

– Тоже. Он не оставил ничего.

– Я тащусь.

– Представь себе, я тоже.

Глава 6. Хонас и Карлота.

Типичная идеальная пара. Молодые, красивые, приятные, самостоятельные, независимые.

Они жили вместе, но каждый их них по-своему устраивал собственную жизнь. По выходным

Хонас уезжал со своими друзьями, а Карлота – с нами, чтобы подышать воздухом после целой недели, проведенной на диване. Они заявляли, что сумели договориться и прийти к

идеальному соглашению, когда можно любить, не уставая друг от друга. И нам тоже так

казалось. Больше того, мы с Ритой мечтали найти свои пары, и чтобы они были такими же, как у Хонаса и Карлоты. И вот на тебе, как гром средь ясного неба, все развалилось в одночасье.

Хонас объявил Карлоте, что вовсе не уверен в том, что жизнь с ней будет такой, о какой он

мечтал, и ему необходимо чувствовать себя свободным. Карлота спросила его, что изменилось и откуда ветер дует, раз теперь он заговорил о свободе. Ведь она никогда не

требовала у Хонаса никаких объяснений. И что означает для него свобода, если он всегда делал все, что хотел. Хонас говорит, что Карлота его не понимает, что у него нет с ней

ничего общего, и единственное, что с ним происходит, это нежелание иметь постоянные

отношения. “С какой это стати он уходит?” – недоумевает Карлота. Они прожили вместе пять лет, а теперь, очень удобно сказать, что он не хочет иметь постоянных отношений, которые на этот раз были искренними, и сейчас, видите ли, он говорит, что с ним что-то происходит. А происходит, вероятно, то, что он больше ее не любит.

– Посмотри мне в глаза, Хонас. Посмотри и ответь, ты все еще любишь меня?

– Думаю, что нет, Карлота.

Больше не о чем говорить, поскольку “думаю, что нет” означает просто “нет”. Он ее уже

не любит. Все кончено, все прошло, завершилось, он унес из дома все вещи, включая крем для бритья.

– И что ты собираешься делать? – спросила я, когда мы остались втроем выпить кофе.

– Вычеркнуть его из своей жизни, – ответила Карлота, спокойно ставя чашку на блюдечко.

– Пока я заблокировала его в WhatsApp и Твиттере, удалила из Facebook, и стерла его

номер из мобильника.

– Да, ладно тебе, – рассуждала я, – ты ведь помнишь его телефон наизусть.

– Да, конечно, помню, – размышляла вслух Карлота, – но, если хочешь позвонить, вовсе не

одно и то же набрать номер одной клавишей, или набирать девять цифр. К тому же, вы меня отлично знаете и понимаете, что я не стану названивать ему.

Вот вам и разница между Карлотой и остальными: уж если Карлота говорит, что не станет

звонить, то она и не звонит, даже если ее душа выворачивается наизнанку. Несмотря на то, что желание набрать заветные девять цифр выжжет ей нутро, раз она говорит, что не станет

звонить, то и не звонит.

– Но в понедельник твой день рождения, я уверена, что он тебе позвонит, – заметила Рита.

– Ты за это ухватишься, верно? – спросила я.

– Понятия не имею, может быть и нет. Нам и в самом деле нечего сказать друг другу.

– “Счастья тебе” и “Спасибо”. Вот тебе уже два слова. Вы поговорите друг с другом – и

делу конец.

– “Ага, спасибо тебе, придурок, за испорченную жизнь”. Смотри-ка, у меня вдруг

получилось шесть слов. Все, точка, – когда Карлота ставит точку и уходит в сторону, то это

на самом деле точка и отдаление.

В ночь с воскресенья на понедельник, в одну минуту первого, Хонас прислал Карлоте

смс-ку:“Поздравляю, милая. Надеюсь. Ты будешь очень счастлива, и год будет для тебя

чудесным. Я тя лю.”

Карлота ему не ответила, не ответила она и на следующий день, но в среду послала сообщение по почте.

Спасибо за поздравление, Хонас. Слова “милая” и “я тя лю” напомнили мне времена,

когда мы были счастливой парой, по крайней мере, я так думала. Поначалу мне было муторно и тоскливо, такие вот делишки, но что есть, то есть. Существует только два пути: либо ты себя превозмогаешь, и твое душевное состояние преодолевается, либо тоска разрастается в тебе, как опухоль. Я не придаю значения своему теперешнему состоянию,

потому что с ним нужно справиться, отсечь, как эту опухоль. Так что ты тоже будь очень

счастлив. Бай.

Ханас ответил ей через семь минут еще одним сообщением:

Привет, Карлота! Почему ты так мне отвечаешь? Почему говоришь “думала”? Ведь мы

и были счастливы. Мы были очень счастливы, будь уверена. Рядом с тобой я был самым счастливым на свете человеком, ты навсегда оставила во мне свой след, я никогда не смогу забыть тебя. Не сомневайся в том, что я был счастлив рядом с тобой, это было бы ошибкой. Больше того, вероятно, рядом с тобой я мог бы быть счастлив всегда... Я не пытаюсь убедить тебя в этом, просто говорю то, что думаю.

Она:

Пойми, Хонас, вопросы веры я не оставляю даже на воскресенья. Дело не в убеждении, а

в единстве людей. Ты был так счастлив, что ушел, не оставив следа? Ты был так

счастлив, что не мог поговорить со мной, чтобы рассказать, о чем думал? Ты был так

счаслив, что решил начать новую жизнь? Что-то в этой историии у меня не сходится, так

что самое лучшее нам расстаться. А если когда-нибудь тебе захочется мне все объяснить,

а мне захочется все выслушать, мы выпьем кофейку. А пока наслаждайся по полной своей

холостяцкой жизнью, как я наслаждаюсь своей. Обнимаю тебя крепко, и катись ты на хрен!

Карлота – решительная. Она всегда была такой решительной. Возникает желание ей

зааплодировать.

Вчера Карлота отмечала день рождения. Это был самый грандиозный в ее жизни,

праздник, по крайней мене, из тех, что я помню. Пятьдесят гостей, море выпивки и еды, вдоволь музыки – и Карлота в наряде двадцатых годов, лишившая нас дара речи.

– Как ты думаешь, она скучает по Хонасу? – спросила меня Рита, когда Карлота

отплясывала чарльстон с французом, следовавшим за ней повсюду с завидным постоянством.

Я посмотрела на колышущийся плюмаж из перьев, прикрепленный к сверкающей диадеме

на ее голове.

– Не очень-то заметно, правда.

Сегодня у нас воскресное похмелье.

Глава 7. Ната и Фортуната.

Я задаю себе вопрос, в чем же больше правды – в том, что люди видят снаружи на моем

лице, или в том, что я чувствую внутри, в своей душе? Я задалась этим вопросом, потому что все попали в самую точку, сказав, что Альберто никогда ко мне не вернется, и единственным

человеком, который ошибся, была я сама. Пока я была уверена в том, что он вернется, и мы

расстались лишь на время, остальные были уверены в обратном.

Ната не перестала существовать в обычном мире, но в своем собственном странном мирке Фортуната бездыханна, она мертва.

Сердце первой бьется, сердце второй заледенело.

Ната всегда окружена людьми, Фортуната – одинока.

Выходя из дома по утрам, я – Ната, а лежа в кровати по ночам, – Фортуната.

Ната шумная, суматошная, а Фортуната одинокая и опустошенная.

Я тебя ненавижу, Бето, ненавижу за то, что ты со мной сделал. Я ненавижу тебя всем сердцем, всей душой. Лучше бы тебя никогда не было, и я никогда бы не познакомилась с тобой! Господи, хоть бы ты никогда не родился на свет, не был отличником, и твои родители никогда не послали бы тебя в Мадрид! И пусть бы ты никогда не появлялся на том празднике по случаю окончания университета, и твой друг не представил бы нас, а ты не попросил бы у меня телефон и не позвонил бы мне, чтобы пригласить на ужин. Хоть бы ничего этого не произошло. Ты мог бы не появляться в моей жизни, заодно избавив меня от своего исчезновения три года спустя. Тогда теперь мне не пришлось бы учиться тому, что значит быть удрученной, подавленной, уничтоженной, что значит грустить и тосковать, желая наорать на тебя, ударить, избить за то, что ты разбил мне сердце, разлюбил и бросил меня. Я никогда не прощу тебя, Бето, пройди хоть тысяча лет. Клянусь, я не прощу тебя, потому что верила тебе, верила в твою любовь, пока однажды вечером ты не появился со своим проклятым бульдозером, чтобы разрушить все, не задавая вопросов. Я ненавижу тебя, Бето, и желаю тебе самого худшего.

– Не переборщи, Ната, – улыбаясь, говоришь ты.

– Бето!.. Что ты здесь делаешь?

– Думаешь, ты одна можешь летать на кровати?

Я подбегаю, чтобы обнять тебя. Боже, как же я тоскую по тебе! Как же мне не хватает той

спокойной, упорядоченной и размеренной жизни рядом с тобой. Теперь все совершенно иначе... Я скучаю по тем временам, когда я приходила затемно, и ты был дома. Я входила и видела, как ты валяешься на диване, смотришь телевизор, или слушаешь музыку, а в пепельнице было полно окурков, и стоял стакан на столе. Ты ничего не делал, просто ждал меня. Ты прятал лицо на моей шее, когда я подходила поцеловать тебя, и шептал мне на ушко, как сильно я задержалась, что вечер без меня тянулся целую вечность, и как же хорошо, что я уже дома. Ты поднимался с дивана, чтобы взять сумку, относил ее в комнату, и возвращался ко мне с домашними тапочками. Как же я хочу снова и снова видеть это. Хоть бы еще раз ты опустился на колени, чтобы снять мне сапоги и надеть тапочки, придвинул кресло, встал за моей спиной, чтобы заплести мне волосы в косичку, и начал расспрашивать, как я провела время.

– Отлично, – отвечаю я. – Я опоздала, как всегда, все уже были на своих местах, и мне досталось место на краешке стола, но мне было все равно, потому что я была с приятелями, с которыми прекрасно провела время. Мы говорили о знаках зодиака и о разных глупостях. Ужин прошел довольно забавно, поскольку мы болтали только о всякой ерунде, никому и в голову не пришло говорить о работе, о рекламе, о других агентствах. Никто не касался больных тем, чтобы не омрачить вечер.

– Здорово, что вы отвлеклись на время от своих проблем, но я не верю, что за весь вечер никто и словом не обмолвился о рекламе, – подкалываешь ты меня.

– Ладно, – соглашаюсь с тобой я, – поговорили, но совсем чуть-чуть, и только в самом начале, а потом мы об этом забыли.

Ты повторяешь то, что уже говорил и спрашиваешь, пропустили ли мы по бокальчику после ужина.

– Ну, конечно же, – отвечаю я. – И кроме того, завалились поплясать на танцплощадку в нижней части ресторана.

– И что же, все танцевали? – интересуешься ты.

– Нет, не все, – рассказываю я, – но руководство танцевало. Знаешь, было очень смешно смотреть, как они танцуют. Капли пота стекают по лицу, рубашки вылезают из брюк, но пиджаки они не снимают.

– Хуже некуда, – смеешься ты, и я опять соглашаюсь.

– Верно, хуже некуда, – но, если бы ты был со мной, все было бы очаровательно, я была бы в восхищении.

– Да ни за что на свете, – говоришь ты, – лучше послушаю твой рассказ.

– Мауро пришел? – спросил ты, нежно гладя меня по волосам.

– Мауро?

– Ну да, тот самый Мауро, с которым ты познакомилась однажды на похожем ужине, и с которым потом попивала пивко.

– Ах, Мауро! Мауро... Конечно же нет, он не пришел, но сейчас, раз ты так говоришь, это было бы хорошо..

Я вскочила на ноги и принялась наворачивать круги по комнате, разговаривая вслух. Я не виделась с Мауро с того случая. “ А что бы произошло, не смойся я тогда неожиданно из бара. Уверена, что ничего. Ничего бы не произошло, а, возможно, что и все. А, быть может, сначала ничего, а потом все. Или, наоборот, сначала все, а после ничего.

Ты смеешься и говоришь, что я в своем репертуаре, остаюсь такой же, как всегда, и кажется, будто и не было времени, проведенного без меня.

Глава 8. Не лучшие времена

Мы остались пообедать у Альвара и Бласа. Решив купить на десерт пирожные, я подошла к булочной и увидела висящее на двери объявление “закрыто”. Мне пришлось пройти вниз три улицы, пока я не отыскала другую кондитерскую.

– А что, Курро сегодня куда-то ушел, у него закрыто? – спросила я, поднявшись к ребятам.

– У него закрыто не сегодня, – сказал Альвар, пока я относила сумочку и жакет в спальню. – Он закрылся окончательно.

– Ты шутишь, с чего бы это?

– Видишь ли, – крикнул с кухни Блас, – кризис, малышка, добивает всех.

Протрезвонил домофон, и в квартиру поднялась Рита вместе с Уго и Роберто, которых тоже пригласили. Они случайно встретились у входа. Мы расцеловались, немного поговорили о том, сколько времени не виделись. Даже не верится, но мы не смогли вспомнить, когда же это было в последний раз.

– Ничего удивительного, что не вспомнили, – прокомментировал Альвар. – В последний раз мы все встречались на торжественном открытии дома пару лет назад и закончили на рогах.

– Ну и роскошная жизнь у вас теперь, – сказал Робер, сделавший для них проект изменений. – Но, как сильно изменился квартал, правда? Его просто не узнать.

– Еще как не узнать – подтвердил Уго, – его как будто захватили китайцы.

– Булочная досталась китайцу? – спросила Рита. Она тоже видела, что булочная была

закрыта.

– Нет-нет, пока мы не знаем, кому досталась булочная, но в скором времени, полагаю, увидим... В любом случае, вы же не знаете, какая перепалка случилась у нас с Курро, верно, Блас?

Альвар постоянно спрашивает “верно, Блас?”, или “да, Блас?”, не ожидая от того ответа. Он говорит так, просто по привычке. И Блас, в свою очередь, говорит так же “правда, Альвар?”

– Ведь мы же заключили с ним мир, и снова каждый день спускались к нему. А однажды мы спросили его “Как дела?”, так, обычный вопрос, который задаешь, когда входишь. А он вместо того, чтобы ответить нам, как всегда свое привычное: “Да, ничего... Так себе, не то, чтобы очень, но живем помаленьку”, подошел, да и брякнул: “Ужасно, ребята, погано”. Мы с Бласом тогда сильно удивились, потому что заметили, что он реально встревожен. Поднимаясь, мы еще обсуждали услышанное, да, Блас?

– А на следующей неделе он приходит, – продолжил за Альваром нить разговора Блас, – и сообщает нам, что они не знают, что делать, чтобы оплатить аренду. А еще через неделю – что не могут заплатить поставщикам, и поэтому вынуждены закрыться...

– … Магазинчик, основанный его родителями, был открыт для всех более сорока лет. Он довольно прочно стоял на ногах.

– В общем, на другой день мы пришли... а они закрывают магазин! И вот вы видите его стареньких родителей. Его отца, которому, должно быть, по меньшей мере лет восемьдесят, вытаскивающего из книжных полок те немногие, оставшиеся у них вещи, и стерегущего кассу, возле которой возится, составляя отчеты еще какой-то человек, и матушку, подбирающую шелковые кружева. Вы видите, как старичок протягивает сыну руку...

– … И видите самого Курро с понуро опущенной головой, все еще в фартуке... У нас душа ушла в пятки, и сжалось сердце, как сказал Блас.

На какое-то время мы лишились дара речи и молчали. Был слышен лишь звон доставаемой из шкафа посуды, да стук ударяющего о деревянную доску ножа, пока Робер резал лук.

– А, везде творится одно и то же, – сказала Рита. – Не только в торговле. Кто бы ни были, врачи, учителя, водители – не имеет никакого значения. Отпахали ли они двадцать лет, или только что отучились, безразлично, все мрут, как мухи. Тебе не нужно даже спрашивать, все написано на лицах. У нас, у всех снова постные, унылые физиономии.

– Представь себе, как у нас идут дела. Нас, архитекторов, скачки цен жахнули по полной, – Робер со свистом рубанул воздух ножом. – По самое некуда. Через что я прошел, чтобы иметь свою мастерскую с четырьмя служащими. А поскольку проектов у нас было мало, нам их не давали, то я стал подумывать о том, чтобы закрыться, как Курро, но, как ты закроешь? Понятно, что ты терпишь, половину людей увольняешь и ждешь, что будет дальше. А я говорю, что что-то произойдет...

Молчание. И снова слышна только наша возня. Рита стелила на стол скатерть, Альвар до блеска начищал бокалы, Уго открывал бутылку вина, Блас копошился у плиты рядом с Робером, продолжающим возиться с зеленью. Я носила на стол тарелки. Всем нам шестерым показалось несколько странным затеять разговор о работе. Мы почти всегда говорим о политике. В конце концов политика представляется делом других. Ты ругаешь их, критикуешь, не имея в этом деле никакого опыта. Но говорить о работе – совсем другое дело. Работа, особенно когда дела плохи, сугубо личное дело. Говорить об этом совестно. Это все равно, что раздеться перед людьми.

– А что там у вас, Блас? – спросил Робер.

– А как у нас будет? Нам урезали зарплату на пять процентов. Да дело даже не в зарплате. А в покупательной способности, которую ты уже никогда не вернешь. Я это знаю, потому и говорю. Мы расхлебываем кризис 93-го... Хотя, предупреждаю, что самое худшее, это страх. К тебе приходят с разной болтовней, что все идет ко дну, что наша система невыносима, и всякое такое бла-бла-бла... И что ты делаешь? Да просто опускаешь голову, хочешь во всем разобраться, а тебе урезали ставку и, сверх того, уволили, не знаю сколько, людей, и добавили часы... Да в конце-то концов, что вам говорить, а то сами не знаете.

Мы сели за стол. Альвар достал смесь из сухофруктов и начал накладывать по тарелкам гаспачо.

– Вот я и говорю, – высказался Альвар, раскладывая еду, – что не знаю, кто больше виноват, потому что все мы здесь с трудом пережили этот чертов кризис, о котором ты говорил, Робер. Ведь мы жили, как хотели. Мы происходим из поколения, которое приучило нас тому, что стоит иметь не только квартиру в городе, но и летний домик на пляже и еще один в горах, и иметь деньги, чтобы оплатить неделю отдыха в августе... Разве не так?

– Стоп-стоп-стоп! Прости, но мне надоело слушать, что все мы виноваты... до чертиков надоело! – возразил Альвару Уго. Виновны будут те, кто допустил, чтобы мы так жили. Если не ошибаюсь, те, кто позволил банкам предоставлять нам кредиты, растягивая их на тридцать лет, чтобы потом мы возвратили их в семикратном размере... Черт, а теперь, видите ли, мы должны верить этим речам о всеобщей виновности. Ну уж нет, не жирно ли будет. Виновны те, кто виноваты, а мы, все прочие, – жертвы. Жерт-вы! Ты, ты, ты, ты, ты и я. Нас здесь шестеро. И за нами вереница тех, кто будет за все расплачиваться. Посмотрите-ка, всем нам становится ясно, этот человек доведет меня до болезни своими заявлениями, что мы все ответственны за то, что наши политики некомпетентны.