Текст книги "Полька"
Автор книги: Мануэла Гретковска
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)
Нам не спится. Размышляем, существуют ли бордели с беременными женщинами. Наверняка есть любители таких архетипических и архижопных удовольствий.
3 ноября
Покупаем рабочий стул: крутящийся, с регулируемой высотой. Петушок уже год уговаривал меня купить удобное кресло. Если бы не беременность, я бы осталась при (на) старом. Но уже стало тяжело наклоняться к столу, скоро придется запихивать живот под столешницу.
Перед тем как выйти в мир (магазин), Петр мажет лицо кремом. Втирает изысканное косметическое средство с энтузиазмом неофита (несколько лет уговоров).
– Надо же за собой следить. – Он появляется на пороге ванной, похожий на небрежно накрашенного трансвестита.
– Что это за крем?
– Ну, из газеты, рекламный, пробная упаковка.
– Это же основа для макияжа.
– Там было написано: «питает кожу, увлажняет».
– Иди умойся, – говорю ему, словно вульгарно накрасившейся девчонке. Да здравствует равенство?
В четыре темно, хотя еще не вечер. Тучи загустевают в сумерки, замораживаются на зиму.
Пани Фишер: «Домбровский (тот самый, знаменитый, из гимна «марш, марш, Домбровский, с земли польской…» [43]43
Ян Хенрик Домбровский (1755–1818) – польский генерал, участник восстания Костюшко 1794 г., создатель Польских легионов в Италии, в 1813 г. был назначен Наполеоном главнокомандующим Польской армии. Воспет в «Мазурке Домбровского» (первоначальное название – «Песнь польских легионов в Италии»), ставшей национальным гимном Польши. У Гретковской – парафраз припева (в тексте гимна: «Марш, марш, Домбровский, с земли итальянской на польскую»).
[Закрыть]) плохо, едва-едва говорил по-польски».
Изобретение, достойное беременной женщины: к дверной ручке можно привязать веревочку, тогда не придется вылезать из ванны, чтобы захлопывать дверь, которую я поначалу открываю из-за духоты.
Около двух или трех ночи шум. Пьяный Хеллоуин: на тротуаре девочки в мини, на каблуках, с розовыми дьявольскими рожками – шатаются, их рвет.
– Праздник Всех Святых скоро прикажет долго жить. Старики, заботящиеся о кладбищах, однажды там и останутся, а в секуляризованных церквах в этот день будут устраивать rave party [44]44
Вечеринка в стиле рейв (англ.).
[Закрыть], – злорадно замечает Петушок.
Болтаем до пяти. Я ворочаюсь с боку на бок, внутри что-то булькает. Очень хочется лечь на живот. Но, говорят, тогда сдавливается брюшная аорта, и ребенок получает меньше кислорода. Переворачиваюсь на бок – теперь матери достается меньше сна. День после Хеллоуина кошмарный, сизо-невыспавшийся.
По домам ходят ребята в масках и выпрашивают: Godis [45]45
Конфеты (швед.).
[Закрыть]? Buss [46]46
Скандал (швед.).
[Закрыть]? Если не «godis», то «buss» – забросают яйцами. Террор – на этот раз не смерти, а молодости.
4 ноября
В полдень я сваливаюсь. Пытаюсь работать лежа, стоя. Ничего не получается. Тошнота – из носа, не из желудка. Словно не только вот-вот вырвет, но и кровь носом пойдет.
На улице следы Хеллоуина – выброшенные маски, использованные лампадки. Тут же крутятся свидетели Иеговы. Пристают к прохожим, пользуясь «человеческой паранойей» – страхом смерти.
Сценарий «Польских дам» продвигается – сцена за сценой. Две-три в день – идеальный темп, без спешки. За спиной, словно адский ангел-хранитель, – неотступная мысль: «Что там с результатами обследования?»
7 ноября
С помощью фэн-шуй мы избавились от соседей. В своей квартире они бывают только по выходным. Можно орать, слушать музыку. Заниматься любовью в ванной, не включая для маскировки воду. Вокруг полная тишина. Прохожие за окном – персонажи немого кино: бегут, беззвучно открывая рот.
Задумавшись, ставлю чашку в пространство. На мгновение она зависает, не в силах поверить, что с ней, хрупкой родственницей Розенталей, могли обойтись столь дерзко. Шокированная, падает в обморок, становится совсем уж прозрачной и рассыпается в фарфоровую пыль.
Прошли две недели. Письмо из больницы. Осторожно открываю: ничего страшного там быть не должно, иначе сообщили бы раньше… В белом конверте – моя не слишком чистая совесть.
От страха «фотографирую» сразу всю страницу: Даун – нет, другие заболевания – нет.
Здоров! «Пол ребенка будет известен 10.11. Контактный телефон…»
– Петр, письмо из больницы… – бужу я Петушка.
– Все в порядке? Я так и думал. – Петр спокойно засыпает.
Бегу в лес. Чирикаю вместе с последними птицами. Болтаю со своим животом, извиняюсь… Бестолково машу руками, повторяю фигуры Тай-Ши. Не могу сосредоточиться, вместо плавных упражнений – радостный танец. Опьяневшее сознание выдает галлюцинацию: на поляну выходит узкоглазый буддистский монах. Направляется ко мне. Петр был прав, говоря, что Малыш – месть Тибета (мои июльские травки от «рака», выписанные варшавскими дальневосточными целителями).
– Привет! – кланяюсь я призраку, воплотившему мои предчувствия.
Под оранжевой «сутаной» у монаха теплая клетчатая рубашка. Он приехал из Бирмы по приглашению шведской семьи, нуждающейся в духовной поддержке. У хозяйки рак груди. Монах живет в лесной избушке и учится водить трактор – сгребает срубленные ели. Ждет первого снега – первого в его жизни.
Заглядываю в свой талмуд – «Беременность. 40 недель». Что теперь? Ребенок здоров… да ничего подобного! Положительный результат перинатального обследования вовсе не гарантирует здоровья ни ребенку, ни матери. В книге по неделям перечисляются грядущие опасности до самого конца девятого месяца: бореллиоз, тромбоз, меконий, фибронектин. Ассортимент болезней богаче, чем набор имен в святках. Блин, я прошла все обследования, словно слалом с препятствиями, а тут вдруг выясняется, что это девятимесячный марафон ипохондриков? Справочник-ужастик отправляется в холодильник, где я держу старые ненужные книги.
8 ноября
Середина сценария. Амалия Мнишек [47]47
Мария Амалия Мнишек (1736–1772) – дочь Генриха Брюля, премьер-министра при Августе II и Августе III, фактического правителя Польши. Жена Ежи Мнишека, высокопоставленного придворного чиновника, семье которого издавна принадлежал польский городок Дукля. Одна из самых образованных и влиятельных женщин своего времени.
[Закрыть]возвращается в Польшу (хорошо ей). Встреча перед дворцом в Дукле.
Спустя несколько лет супруги перестроят дом, возведут костел, где Амалия упокоится в самом удивительном на территории Речи Посполитой склепе: полулежащая женская фигура, окруженная пеной алебастровых складок в стиле рококо. В каменном платье, каменном чепце, высоких сапожках. Друг напротив друга – два хрустальных зеркала, бесконечно повторяющие отражения Амалии. Бесконечность как передразнивание себя самого, шутка без кульминации.
В Стокгольме у гинеколога.
– У тебя совсем другой вид. Уже получила результаты? – догадывается она.
Отправляюсь на УЗИ. Малыш снова чувствует присутствие публики. Хлопает в ладошки, шлепает меня по матке. Из-под пупка доносится тихое шуршание аппарата. Врач записывает размер головки и сантиметры этой беззаботной юлы, считает пальчики.
– Один, два, три, четыре.
– А пятый где? – спрашиваю я испуганно.
– В ротике, сосет.
– Наверняка девочка. – Петр уже уверен.
– Еще слишком рано, чтобы увидеть «кисточку» или «кисочку». Пока непонятно. Роды назначим… от седьмого и до семнадцатого апреля, но вообще-то ребенок сам решит. – Конец фильма, врач выключает экран.
Выношу из поликлиники пятнадцатисантиметрового человечка, укрытого моей кожей и пальто. Я видела его «до самых костей», но ничего о нем не знаю, не представляю себе, что ему снится. Это Он или Она? Он дышит мной, пьет мою кровь. Мы вместе шагаем по космосу. Он погружен в меня, быть может, пока еще знает все на свете. На моем лице – уже след ангельского перста. Согласно Каббале, перед самым рождением человека ангел легонько касается углубления между носом и ртом, стирая память о божественной тайне и судьбе. Остается небольшая ямка – печать забвения.
9 ноября
Утром ощущаю свое интересное положение. Никогда не позволяла себе валяться в кровати. Рык будильника:
– «Каррррррррррррдиолог в девять!»
А вот сегодня наоборот: будильник сам по себе, я сама по себе. Наконец из ванной выходит Петр и оглушает его кулаком.
Мне снятся сны. Но чтобы такое количество за одну ночь? Наверное, я вижу их за нас обоих. Если мы обмениваемся воздухом и едой, то почему бы не снами? Если это были Твои мечты, то они вполне скромны: мне снились разноцветные шелковые ленточки.
В лаборатории меня укладывают на кушетку. Электроды, аппарат, лечь на левый бок, руку под голову. Машина шумит, темно, тепло. Мы с Малышом слышим мерное, усиленное микрофоном «бум-бум» моего сердца. Лаборантка водит датчиком под ребрами. «Бум-бум» сменяется «пим-пам» – сердце-рекордсмен безостановочно лупит пинг-понговым мячиком жизни. Затем чмокает, жамкает и принимается за то, ради чего было создано: гонит кровь. Жутковатые – жадные, всасывающие – звуки. Тишина. Обследование закончено. Лаборантка идет за врачом.
Я вожу по животу «подслушкой» (а может, «подглядкой»?). Аппарат настроен исключительно на кардиологию, из всего детского тельца позволяет «увидеть» только бьющееся сердечко.
Появляется бледный накрахмаленный специалист.
– Все в порядке?
– Никакого склероза сердечного клапана. Ты – в суперпорядке, – расшифровывает он бумажную ленту. – Похоже, это твоим польским врачам нездоровилось.
В больничном сортире анатомические рисунки, объявления: «Одинокий мужчина ищет женщину, весом от 15 до 20 кг», рядом приписка: «Тебе самое место в больнице, лечиться надо, chuj». Я за польскую орфографию: «huj» – более короткий, обрезанный.
На обратном пути Петушок вспоминает о существовании польского магазина. Волшебное исполнение желаний. Что за день: и неожиданно здоровое сердце, и маковый пирог, сырник, пончики, ароматный хлеб, квашеная капуста, конфеты «Ведель» («ириски», «фигли»). На прилавке – «Информатор культуры. Ежемесячное издание Польского совета по культуре в Стокгольме». На первой странице все напечатано прописными буквами, с программой: фильмы, концерты. Листаю «Информатор» и пожираю капусту. Польская эмиграция – по-прежнему священная корова из репертуара Гомбровича: «23 ноября в 19.00 ВЕЧЕР «ПРОЭЗИИ» (поэзии и прозы?) – Генеральный консул РП в Стокгольме приглашает на инаугурационный вечер, открывающий серию встреч с классикой польской поэзии и прозы, на которых (фамилии лекторов) Вам напомнят о наших Великих. На первом вечере, в гостиной Генерального консульства, мы будем слушать строфы Владислава Реймонта и Адама Мицкевича. Музыкальное сопровождение (фортепиано).»
В «Нигетер» статья о Карине Ридберг и ее бестселлере «Чертовы штучки», в котором писательница свободно перемешивает собственную жизнь и художественный текст. Описывает свои романы с известными людьми. Смелая девица. А если взять и сбросить не первой свежести белье, под которым скрываются иные из моих бывших? Нравственные авторитеты, светила этики и искусства. Впрочем, кто в это поверит? Вранье легче выдать за правду. Они сами издают книги, в которых изображают себя эталонами нравственности и вкуса.
Графоманское оплевывание других не есть искусство, дорогие мои господа, а постель – такая же тема, как любая другая. В прозе – хорошей прозе – даже камуфляж может обернуться вивисекцией. Ридберг смело лепит литературу из собственной жизни. Несмотря на то что мужчине на первый взгляд подобная откровенность придает дополнительный колорит, а женщине – добавляет синяков.
Автор статьи не отказывает Ридберг в таланте (ее репутация сложилась еще после предыдущей книги), он лишь размышляет: не раздражает ли писателя-мужчину, когда пером, этим фаллическим атрибутом, размахивает женщина? Кроме того, Ридберг, оказывается, так истощена, что у нее даже нет месячных. Прочие выводы умнее, без копания в чужом белье, нездорового возбуждения и пошло-фамильярного ворчания, какое доносится порой из польского критического курятника, как только речь заходит о женщине-писательнице.
Тема для диплома: «Влияние приборов фаллической формы на развитие мужского творчества конца XX века в свете развития информатики и женского творчества, использующего клитороподобные клавиши клавиатуры и мышку».
Миска спагетти на обед. Через час в желудке ощущение пустоты.
– Петушок, это уже, похоже, борьба за пищу. Малыш съел всю мою тарелку.
– Подожди еще, сейчас лягнет тебя в поясницу: «Мама, подавай-ка десерт!»
Долгая прогулка в темноте. Поднявшись на холм, высматриваем оранжевые огоньки наших окон.
10 ноября
Без четверти десять будут готовы результаты анализа: девочка или мальчик. Мне все равно. Я настроилась на мальчика. Петр хотел бы девочку. К счастью, выбор ограничен. И то, и другое окажется сюрпризом. Позвоню в двенадцать, когда закончу две сцены «Польских дам».
Завтракаю, включаю радио – третью программу, читаю Фишер: знаю, что до вечера у меня уже может не оказаться времени для подобных развлечений. Девять тридцать – сажусь к компьютеру-кормильцу. Сцена похорон Брюля – министра при дворе Августа II, отца Амалии. Толпа, выбрасывающая его из гроба, затем Амалия с дочерью – прячущиеся за стеклянными дверями костела от народной мести. Люди орут: «Преступник, кровопийца!» В моей голове: «Девочка? Мальчик?!»
Не выдерживаю и, не добравшись до конца сцены, звоню в Karolinka Sjukhuset [48]48
Больница Св. Каролины (швед.).
[Закрыть]– занято. Возвращаюсь к похоронам: Амалия наставляет дочь, приказывая смотреть на осквернение дедова тела: «Или ты держишь сброд в узде, или он разорвет тебя в клочья». Вот допишу сцену и позвоню. Не закончив, снова бегу к телефону.
Можно было бы сделать усилие и прочирикать эти несколько фраз по-шведски. Но я боюсь ошибиться: придется называть длиннющий номер страховки – словно интересуешься тайным банковским счетом. Пусть уж лучше отвечают по-английски. Шведская flicka [49]49
Девочка (швед.).
[Закрыть]ассоциируется у меня с французским ментом-фликом. Pojke [50]50
Мальчик (швед.).
[Закрыть]– с коротко стриженным блондинчиком в черном спортивном костюме, пожирающим черные лакричные конфетки. Знаменитые мальвовые леденцы, любимое лакомство героев «Мы все из Бюллербю», горько-соленые. Я проверяла их на детях не из Бюллербю, то есть не шведских. Реакция неизменная – рвотный рефлекс.
Девушка из больницы спрашивает дату рождения, персональный номер, номер анализа, после чего лукаво задает вопрос:
– Это твой первый ребенок?
– Yes [51]51
Да (англ.).
[Закрыть]. – У меня дрожит голос. Она делает многозначительную паузу.
– А ты сама как думаешь – мальчик или девочка?
– Please [52]52
Пожалуйста (англ.).
[Закрыть].
– О'кей, я тебе скажу… girl [53]53
Девочка (англ.).
[Закрыть].
– GIRL! Девочка!!!
Заспанный Петр выбегает из спальни:
– Я так и знал.
Мы отплясываем на радостях. Девочка раньше начинает говорить и ходить, ее легче вырастить, девочка… Просто-таки Супердевушка, Power Girl!
– Поля! – радуется Петр.
Я настаиваю на Нани. Тоже легко выговорить, универсальное имя для любой страны.
– Нет, нет, решено. Поля – скромно и просто. – Петушку внимает даже пылесос: постепенно затихает. Отправляемся за новым. Продавец в обтягивающей накачанные мышцы футболке нахваливает темно-синий. Ни слова о тяге, мощности и прочих технических примочках, которые обожают мужики из электроотделов.
– Отличный крепкий пылесос. Ребенок сможет на нем кататься. – Продавец дергает трубку.
Прилагайся к нему седло, так почему бы и нет – убирали бы квартиру верхом. Продавец вскакивает на пластмассовый пылесос:
– Можно даже прыгать, он все выдержит!
Мы уходим, пробормотав, что, мол, еще подумаем. На улице смеемся до упада. Купим пылесос в другом месте – самый обычный, только для уборки.
11 ноября
Международный день Кошмара. На Западе – конец Первой мировой войны, в Польше – праздник Независимости. По радио и телевидению – сплошные трупы. В достойном «Культурном бульоне» – репортаж из Руанды и фрагменты книги моего бывшего преподавателя из Франции, подвергшегося пыткам в камбоджийском концлагере. Его спасло знание буддизма – удалось убедить кхмерского палача, профессора математики, что он не американский шпион, а этнолог. Вернувшись спустя годы в Камбоджу, француз встретил своего несостоявшегося убийцу, на совести которого было сорок тысяч жертв (в основном убитых лопатой), – свободного и разбогатевшего.
Бернар Пиво спрашивает профессора и второго гостя, журналиста из Руанды: «Почему?» Почему люди так жестоки? Ни один из собеседников не в состоянии ответить. Это невозможно. Орудующие мачете руандийские убийцы пришли к выводу, что человека заколоть легче, чем животное: чувствуя приближение смерти, он становится сговорчивее.
Вечером по третьей программе дискуссия о современном патриотизме. Я занимаюсь своим батиком и отключаюсь. Для меня лучший пример патриотизма – болельщики. И соседи с их флагами. Что-то вроде местной моды. Если с похмелья забыл, где находишься, достаточно выглянуть в окно: залитая цветом моря Швеция. Повсюду Швеция, никаких сомнений: над одинаковыми «ржавыми» домиками палки со шведскими флагами. Собачка помечает территорию, поднимая лапу, а они – поднимая флаг. Швеция, типично шведский домик, а в нем – швед с садовым тотемом. Польский патриотизм: вера в то, что поляки – самый избранный народ Европы и мира.
Картинка закончена. Портрет девушки в венке. Чувственный взгляд, обаятельная улыбка. Рот напоминает кровавое пятно – засохший струп? Зубы прикрыты губами. Два клыка в память о хищных предках. Мы выиграли не только очередную войну, мы выиграли у всего сущего. Человек, быть может, и стал более цивилизованным – организовался в банды (народы), – но не более человечным. Очеловечить можно собаку или героев Диснея.
Нами по-прежнему управляют боги без масок – набор инстинктов и кучка серых клеток, которую мы называем разумом, более хищная и жестокая, чем клыки и когти. Маленькие Пол Потики в офисах и редакциях, терзающие тех, кто осужден на штатную работу. Домой они возвращаются не менее покалеченными, чем ветераны войны, – с дыркой в желудке. Язва как огнестрельная рана цивилизации.
Мне нельзя волноваться, это вредно для Польки. По вечерам только Моцарт. «Слишком много нот», – говорил о нем эрцгерцог Иосиф II, так пусть одна из них проделает в животе дырочку и донесется до ее свернутых ушек.
12 ноября
Больше всего мыслей после пробуждения. Они еще не испачканы завтраком и суетой, безответственно легки. В январе отправимся в Италию. Самолетом до Венеции, оттуда в Сиену, Ассизи, Рим – почему бы и нет?
Когда Петр возвращается из больницы, делюсь с ним своими планами.
– У тебя будет вот такущий живот, а в нем пихающаяся Поля – никаких музеев не захочется.
Измученный дежурством Петушок укладывается. Я лежу с ним, жду, пока он заснет. Эти совместные минуты выравнивают наш счет после проведенной врозь ночи. Запускаю пальцы и расчесываю его мягкие длинные волосы. Разметавшиеся по подушке, словно Петр бежит куда-то сквозь сон. Спутанные приснившимися чувствами и реальными проблемами. Поднимает меня с постели телефонный звонок.
Студия «Городка». Я выслушиваю их мнение. Десять серий надо сдать сейчас, остальные четырнадцать, может, наверное…
– Я понимаю, что должна сделать до конца декабря, а дальше? – пытаюсь я хоть что-то спланировать.
– Подождите две недели, все выяснится.
У меня нет времени ждать. К концу марта я превращусь в шарик, потом шарик улетит, а я останусь на земле с пеленками, сосками, бессонными ночами. О работе придется забыть. Природу можно запланировать: роды в апреле, от седьмого до семнадцатого. Человек же, с его рациональностью, непредсказуем: «Выяснится…» Я пишу сценарий, начала книгу, снимается сериал. Время бежит, терпение кончается. Я представляю себе это бегущее время, а рядом с ним – поспешающее трусцой терпение. Но я не умею бегать трусцой, ковыряться.
«Любите людей, они так быстро уходят», – слова ксендза Твардовского превратили в телевизионный лозунг. Может, кому-нибудь наконец придет в голову, что после очередного беспардонного повторения эта поэтическая строка превратится в слоган по поводу преждевременной эякуляции?
На обед котлеты. Беру рецепт: яйцо, панировочные сухари. Вожусь со склизким белком, добавляю приправы. Мне приходит в голову, что кулинарные рецепты, пожалуй, служат возрождению мертвого мяса – цветов, упругости, запаха. Щепотку того, щепотку этого, и вот вам из кровавых останков – свинка-Франкенштейн. Остается лишь потереть ее (перцем), подогреть в кастрюле и voila: на вкус котлета как живая!
Гуляем с Петушком. Голые красные ветки на белых березовых стволах напоминают горящий хворост. Тепло, словно они согревают воздух, – ноябрь без заморозков.
Испортила свой батик. Не получился клеевой контур, заполняемый красками. Блестящее обаяние шелка, способное затушевать грубейшие ошибки, на этот раз меня не спасло. Каждую картинку я начинаю, словно неопытный любитель.
13 ноября
Стена из «Польских дам» – тридцать девять сцен, шестьдесят страниц. Амалии теперь предстоит связаться с Барской конфедерацией [54]54
Барская конфедерация (1768–1772) – вооруженный союз польских магнатов и шляхты против короля Станислава Понятовского, заключившего с Россией Варшавский договор 1768 года о вечной дружбе. Пользуясь поддержкой Австрии и Франции, Барская конфедерация объявила о низложении короля. Разгром Барской конфедерации подготовил почву для первого раздела (1772) Речи Посполитой.
[Закрыть]и оказаться замешанной в убийстве жены Потоцкого [55]55
Гертруды Конарской, жены Станислава Потоцкого (1752–1805), маршала Тарговицкой конфедерации 1792 г. (союза, заключенного польским дворянством против демократической конституции 3 мая 1791 г. и поддержанного русскими войсками).
[Закрыть]. С помощью нескольких сцен, не прибегая к закадровым комментариям, я должна рассказать историю конфедерации, объяснить, в чем была ее суть. Сижу, уставившись в экран, – и ноль, голая стена. К тому же зритель должен сочувствовать Амалии.
Пишу и тут же стираю. Раз мне самой скучно от сцен и диалогов, значит, дело плохо. Хорошие тексты получаются у меня только под кайфом.
Иду в лес и, наглотавшись поэзии, – обратно на галеры. У меня, видно, ум в ногах – в сидячем положении никогда ничего не придумывается. Наверное, есть не только кинестетики, воспринимающие мир через ощущения, но и кинетики, воспринимающие его в движении, а также статики, воспринимающие в сидении. Мудрые люди утверждают, что движение (особенно раскачивание взад-вперед) возбуждает гиппокамп, ответственный за память. Но я ведь вроде не пытаюсь вспомнить тысяча семьсот семидесятый год…
Секс во время беременности, ха-ха! Все удобнее становится стоя, сзади. Купить какие-нибудь особо блядские шпильки? Петушку не пришлось бы ко мне наклоняться. Становиться на табуреточку – уж слишком трогательно и по-детски. Решено: шпильки, sursum corda [56]56
Возвысился духом (лат.,из Евхаристии).
[Закрыть]и откляченная задница.
Звонит Зося, спрашивает, не поправилась ли я. В последний раз мы виделись, когда я забежала к ним в июле на полдник. Похоже, я привела семейство в недоумение, бросившись к кастрюлям и сожрав вчерашнюю лазанью, что-то из китайской кухни, а потом еще оглянувшись в поисках десерта. В качестве презента мне выдали тогда смалец в стаканчике – Петр потом решил, что это испорченный сыр, и выбросил. Тогда я и не подозревала, что беременна, думала, это реакция на диету.
Говорю правду:
– Зося, с тех пор мы потолстели на четыре кило – Поля и я. Я на пятом месяце.
Зося радуется больше, чем мы сами.
– Наконец-то! – поздравляет она нас, словно мы уже достигли столь почтенного возраста, что случившееся можно считать настоящим чудом. Зато она пришлет свою гениальную лазанью – хорошо все-таки быть беременной.
14 ноября
Звонок издательницы. Она вернулась с Франкфуртской ярмарки, привезла статьи, в которых немцы интересуются, почему я не приехала. Ответ простой: на ярмарку в этом году приглашали не из Германии, а из Польши. Вот я и не попала. Раньше бы – обязательно, через год, наверное, тоже поеду, однако на шумное празднование Дней Польши никто из поляков меня не пригласил. Испанцы во Франкфурте купили «Метафизическое кабаре», хотят издать к концу следующего года.
Холодно. Петушок взялся за уборку террасы. У нас в каждой комнате, даже на кухне, тахта или топчанчик. На террасе целых два. Вот их-то и надо прикрыть на зиму соломенными циновками. Под одним из диванов обнаруживается старое птичье гнездо. Я нашла его – пустое – в лесу, принесла домой, положила туда куриные яйца. И, прикрепив к спутниковой антенне, принялась описывать Петушку удивительных больших птиц, что кружили над нашим домом. Он не купился – разглядел на яйцах магазинные штампы.
Отправляемся в кино. В программе значился китайский фильм о драконах, вестерн в стиле даосизма и феминизма. Отменили, как и фильм с Дугласом (пожалуй, лучшая его роль). Вместо них – новая версия «Шафта». Петушок протестует:
– Это фильм не для беременной женщины, слишком много жестокости.
– А что, по-твоему, для беременных – мультики?
Берем в видеопрокате для небеременных мужчин – «Ураган», о боксере, для нас обоих – историю с Аль Пачино о журналисте и табачной афере, и еще лично для меня – французский фильм, «Девушка на мосту». Несмотря на участие Даниэля Отейя, картина страдает сифилисом, то есть французской болезнью: метафора на метафоре, в результате – не кино, а метафора кино.
Поход в наш сельский магазин (торговая сеть ICA) – аргумент в пользу идеи Карен Бликсен с ее «Пиром Бабетты». В очереди в кассу хочется кричать: «Люди! На свете существует настоящий хлеб! Несоленое масло! Пирожные, не похожие на сухарики с кардамоном! Ароматные фрукты и овощи!!!»
Бабетта угостила свою скандинавско-протестантскую деревню европейскими деликатесами. Я беру с нее пример и привожу из Польши джемы и сладости фирмы «Ведель» для Керстин.
– Попробуй другого мира, других запахов, немороженых ощущений.
Керстин не притворяется – ей и в самом деле нравится. Тридцатилетний Хэкан, большой лакомка, не перестает удивляться – до чего же вкусно. Они бы и сами покупали такую колбасу и такие конфеты, если бы могли отыскать что-либо подобное в шведских магазинах. Увы. Правда, в школьной программе имеется «Пир Бабетты».
Почему Поля не толкается? Уже, наверное, пора. Петушку приходит в голову лишь одно утешительное объяснение:
– Может, она тебя любит?..
Вечерняя безнадега. Серо за окном, серо в голове. Сил нет. Написанное утром кажется бессмысленным, предстоящее завтра – несбыточным. Остается телевизионная мишура. В «Окнах» – ток-шоу «Все на продажу». Кася Фигура [57]57
Катажина Фигура – популярная польская актриса, российскому зрителю известна, в частности, по фильму «Киллер».
[Закрыть]дает объяснения по поводу своего «секс-телефона». Классная, темпераментная баба, у нее явно свои счеты с миром мужчин. Этот телефон – своего рода реванш, предлог для того, чтобы выдрать у мачо из хвоста последние перья – вдруг подается как «средство общения с публикой, способ коммуникации». Второй гость программы – мужик-рекламщик, бывший переводчик серьезной английской литературы. Этот сравнивает петит, которым печаталась его фамилия в книгах, с рекламными щитами, известными всей Польше. Возводит напраслину на рекламу – мол, пожирает лучшие умы. Ни слова о деньгах, на которые расклеивают его плакаты и которые она приносит. Стыд за свою работу или шляхетское барство? Быть богатым и свободным от рождения благодаря не запятнанному трудом таланту? Деньги унижают.
Польша два века тому назад, смешение высокого и низкого – салон и сортир. Пани Фишер о знаменитом любовнике, национальном герое, князе Юзефе Понятовском [58]58
Юзеф Понятовский (1763–1813) – князь, польский генерал, маршал Франции (1813). Племянник польского короля Станислава Августа.
[Закрыть]: «У обабившегося Князя вошло в привычку проводить утренние часы на толчке, принимая в такой позе визитеров. К этому привыкли и не выражали удивления» [59]59
Перевод Т. Щепкиной-Куперник.
[Закрыть].
15 ноября
Гданьское художественное агентство приглашает на серию авторских вечеров в университете, на радио, в библиотеках и так далее. Впервые за встречу с читателями мне предлагают довольно приличный гонорар, сравнимый с тем, как «компенсируют» подобные поездки немцы. Новое время или новые агентства? Ценят, понимают, что для писателя это не только реклама (кривлянье на арене), но и труд, а чаще всего – помеха в работе. Отвечаю: «О'кей, охотно, но в это время года и в моем положении паром исключается. Я не обижусь, если агентство окажется не в состоянии оплатить авиабилет (в два раза дороже). Тогда, может, в другой раз…»
Ответ из агентства – факсом и словами Шекспира:
Крылья для Джульетты должен оплатить спонсор, его ищут. Я благодарю (факсом) за то, что они не предложили мне роль Офелии, которая пойдет ко дну на польском пароме шестидесятых годов.
Впервые за четыре месяца во рту вкус зеленого чая с лимоном. В начале беременности Поля гнусно капризничала, утверждая, что это настойка из окурков. Сегодня проглотила и забулькала (радостно?).
Днем, когда я укрыта одеждой, когда ничего не болит и меня не тошнит, я забываю о том, что внутри. Но, лежа в ванне, не могу узнать собственное тело. Асимметричный пупок, который, уподобившись ридикюлю, сбежал куда-то под мышку (следуя за сдвинувшимся аппендиксом – иллюстрация из книги об изменениях после пятого месяца беременности).
Живот напоминает чудовище, разлегшееся на моем желудке. В профиль это еще на что-то похоже (на материнство), но сверху напоминает просто бесформенную гору мяса. Я всегда состояла из кожи и костей. Полное отсутствие женских округлостей – а тут вдруг такой взрыв. Пытаюсь узнать, ощутить, с какого места до какого Поля. Дохлый номер. Тайна, от которой холодеет внутри.
Щелкая телевизионным пультом, случайно наткнулась на фильм Би-би-си о наскальной живописи. Я столько лет его ждала! Логичное объяснение символики пещерных рисунков. Мне казались неубедительными рассуждения из учебника: «Тридцать и двадцать тысяч лет назад наши предки прекрасно рисовали зверей, однако едва намечали контуры человеческих фигур, потому что охота была смыслом их существования». А геометрические узоры, встречающиеся в самых разных пещерах, – «своего рода пиктограмма, которой обозначалось количество дичи». Если человек в состоянии нарисовать коня чуть ли не в трех измерениях, то почему бы ему не нарисовать лицо? Люди всегда были склонны любоваться собой или окружающими. И потом, откуда аналогичные клетки, штрихи и спирали в удаленных друг от друга местах, ведь это происходило задолго до возникновения общей культуры, в эпоху орд охотников и собирателей?
Английские археологи сравнили картинки бушменов с рисунками во французских пещерах. Бушмены пустыни Калахари легко объяснили исследователям, что представляет собой рисунок предков, и, погрузившись в транс, станцевали его. Бушменский шаман описал свой полет по небу вслед за духами животных. Резкая боль, страдание, отразившиеся на его вспотевшем лице, – знаки благословения. Божество согласилось дать человеку силу. Крестный путь милосердия.
Подобного эффекта – ощущения парения – можно добиться, погрузив человека в глубокий гипнотический сон, но не давая ему при этом команд и позволяя мозгу работать на свободных оборотах. В этом случае он будет высвечивать собственные галлюцинации. В какой-то момент на экране разума возникают штрихи, клетки, спирали. Аналогичные узоры (подобные тем, пещерным) и переживания, независимо от возраста и интеллектуального уровня участников эксперимента. Я вспомнила ЛСД-путешествия по цветным туннелям калейдоскопа. В первый раз «кислота» прожгла мою голову насквозь. Эта легкость первых ощущений дается только однажды. Если бы меня попросили несколькими красками изобразить свои галлюцинации – тот цветной полет, – это были бы черные или красные точки наскальной живописи.
Клетки и штрихи оказались не ловушками для животных или прообразами цифр, а символом зрения. Прошитый шаманскими стрелами человек страдает, но одновременно обретает силу для перехода на другую сторону действительности. А ведут его животные, символизирующие сверхъестественные возможности. Мне кажутся убедительными и эти объяснения, и сакральные картины, которые детально воссоздают образы святых, ангелов – проводников в иной мир, и мимоходом, в профиль, – простых смертных. Назовем ли мы эти силы, словно репку из земли, извлекающие человека из материального мира, конем, быком или же крылатым львом святого Марка… все равно. Ореол ли украшает голову проводника по потустороннему миру, клюв ли, перья – деталь второстепенная.
