Текст книги "Раиса Немчинская"

Автор книги: Максимилиан Немчинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Через неделю Рикки вернулась домой, вернее, в номер гостиницы, где в то время жили они с мужем. Номер был большой, из двух комнат, соединенных аркой. Крюки, предназначенные для драпировки, Жорж приспособил под репетиционные гимнастические кольца. И, конечно, первое, что сделала Рикки, вернувшись из роддома, был безукоризненно зафиксированный бланш на этих кольцах. Правда, от сильного напряжения произошло кровоизлияние вокруг глаз, но это ее совсем не огорчило, главное, что не разучилась делать трюки.

Но войти в работу оказалось не так просто, как представлялось вначале. Каждая репетиция вырастала в целую проблему. Всякий раз приходилось решать заново, куда девать сына. Его отдавали свободным от репетиций артистам, несли к жене директора, если тот жил при цирке, а чаще всего, если не было холодно, просто укладывали в чемодан и оставляли в гардеробной.

Из Ульяновска в Сызрань, а потом и в Пензу поехали уже впятером – Рикки, Жорж, сын, няня и партнер. Здесь Рикки, стосковавшаяся по работе, после долгого бездействия решилась наконец осуществить уникальный трюк, который начала репетировать до прихода к Немар, жонглирование при висе в зубнике. В номер это вошло как парная комбинация ее и Жоржа.

Он, как обычно, повиснув на подколенках, опускался головой вниз, зажав в руке петлю с зубником. За него-то и держалась Рикки зубами, жонглируя тремя обручами. Трюк этот чрезвычайно сложен тем, что, вися в зубах, исполнителю не только невозможно повернуть голову, но даже трудно следить глазами за полетом колец. Поэтому от артиста требуется тщательно соразмеренная сила броска и предельная собранность. Но уж чем-чем, а умением сосредоточиться на работе Рикки обладала.

К 1935 году цирки Советской страны стали государственными. Но о централизации циркового дела только еще мечтали. Правда, существовало в то время Государственное объединение музыкальных, эстрадных и цирковых предприятий (ГОМЭЦ), но в его ведении находились в основном цирки центральной России, да и то не все. То, что Немар продолжали ездить по циркам горсоветов, следует отнести за счет их чрезмерной артистической гордости. Жорж считал, что появиться в центральных госцирках страны они должны не раньше, чем смогут поразить профессионалов своим номером, его небывалым трюковым репертуаром. А жизнь складывалась так, что отдаляла и отдаляла этот момент. Дело осложнилось и неожиданным уходом партнера. Ушел он в конце пензенских гастролей, когда Жорж был в Минске, подписывал там контракт. Конечно, контракт сразу же оказался недействительным: ведь заключали его на трех исполнителей. И Рикки с Жоржем оказались без цирка, без работы. Правда, Жоржу быстро удалось добиться приглашения в Мариуполь (теперь город Жданов). Но цирк открывался там только в январе, а на дворе была середина октября, и, следовательно, уезжать из Пензы не имело смысла.

Цирк закрыли. Все артисты разъехались. Наступила зима. Оставаться одним в городе, где нет ни друзей, ни знакомых, было непривычно и тягостно. Хорошо еще, что у хозяев квартиры, где жили Немар, был большой сарай. В него-то и перевез Жорж весь багаж. Волок на саночках через город ящики, весь скарб семьи, и вспоминал цыгана Юдко из «Последнего табора». Фильм, как в насмешку, незадолго до этого показывали в единственном тогда звуковом в Пензе кинотеатре.

Шли дни. Уходили деньги. А было их совсем немного, ведь молодая семья не рассчитывала на прекращение заработка. Как ни сокращала хозяйственная Рикки все необходимые расходы, денег на жизнь едва хватало, а на отправку багажа взять их было просто неоткуда. Сегодня об этом и подумать странно, но ведь и аппараты, и костюмы, и животные, их перевозка и собственные переезды – все было за счет артистов. Пришлось продавать вещи. Жорж нашел покупателя на свою доху, была у него такая необъятная шуба, без которой в те времена в Сибири нельзя было и шагу ступить. Рикки отнесла в комиссионную свои платья. Другого выхода не было, собирали деньги на переезд.

Встретив новый, 1936 год в Пензе с сыном и няней, Рикки и Жорж отправились в Мариуполь. Были они молоды, уверены в себе и не сомневались, что новый год принесет им и новые радости.

Жизнь артиста цирка полна неожиданностей, и к ним нельзя привыкнуть. Конечно, цирковой манеж повсюду равен тринадцати метрам. Но каждый город не похож на предыдущий. Каждый следующий цирк имеет свое неповторимое лицо. Каждая новая гастроль обязательно сталкивает с интереснейшими людьми. Одним из них был Р. С. Гамсахурдия, директор Тифлисского (так в те годы продолжали именовать Тбилиси) цирка, куда Немар приехали на закрытие сезона.

Цирк был старый, деревянный, с дырявой крышей. Чердака не было, и каждый гастролер для своего воздушного номера проделывал в крыше отверстия, клал снаружи бревна и на них вязал трос. Когда приезжали новые номера, Гамсахурдия, входя в цирк, сразу же спрашивал у инспектора манежа: «А дырки они будут сверлить?» И, если получал отрицательный ответ, говорил: «Хорошие артисты». Жорж сверлил отверстия, но тем не менее Роман Сергеевич, зная его по давнишним гастролям, все же числил в хороших артистах. Был он уже старым (76 лет!), лысым и грузным, отдал цирковому искусству всю свою жизнь, но судьба подарила ему еще счастье успеть выстроить для Тбилиси новое каменное здание цирка.

Ни временные денежные неурядицы, ни переход на работу в цирковой конвейер не мешали Немар заниматься главным – подготовкой нового воздушного номера. И если обстоятельства никак не позволяли приступить к изготовлению давно задуманной аппаратуры, то только потому, что все сбережения немедленно уходили на приобретение материалов для осуществления очередного замысла Жоржа. Теперь он занимался проблемой финального спуска. Обычный сход по веревочной лестнице его уже не устраивал. Хотелось чего-то эффектного, непосредственно связанного с воздушной работой. Так появилась идея парашюта, на котором Рикки могла опуститься на манеж, вися в зубнике. Еще в Сталинграде, на Тракторном заводе, удалось изготовить металлическую конструкцию парашюта-зонта. Но в работу этот трюк не пустили по причине уж совсем непредвиденной.

Приехавшие из Москвы артисты рассказали о гастролирующей там немецкой гимнастической паре. Их номер не вызывал особого внимания, за исключением финала, в котором гимнастка висла в зубнике под бочонком, и от ее веса боковые стенки раскрывались, как спицы зонта. Она оказывалась висящей как бы в шатре, но не сплошном, а состоящем из большого количества цветных лент. Конечно же, грех было не воспользоваться такой отличной выдумкой. Правда, Жорж не повторил сам аппарат, привезенный немцами. Он воспользовался только идеей лент, а не сплошного шелкового купола, как им было задумано вначале.

Атласные ленты тогда стоили дорого, а требовалось их несколько сотен метров, так что к тому времени, когда были накоплены деньги для их покупки, Жорж внес в конструкцию парашюта, который они с Рикки уже окончательно переименовали в зонтик, столько дополнительных приспособлений, что он стал так же мало напоминать бочонок немцев, как и его собственную первоначальную конструкцию.

Покончив с финалом номера, Жорж занялся его началом.

В те годы артисты цирка увлекались различными прологами, прямого отношения к жанру самого номера не имеющими. Эти в основном танцевальные вступления почитались таким неоспоримым свидетельством современной композиции, что Жорж с его страстью ко всяким новшествам никак не мог не заняться и прологом.

Все, за что брался Жорж, он старался делать на профессиональном уровне. Так и на этот раз, работая в Харькове, он много общался с театральными артистами, неоднократно приглашал их в цирк на представления и репетиции. Жорж даже ухитрился привлечь для творческих консультаций ведущего артиста и режиссера театра Русской драмы А. Г. Крамова. По его совету танцевальный выход к номеру ставила хореограф театра Е. М. Вислоцкая.

Готовили сразу два варианта – танец с китайской лентой (очевидно, дань внешности Рикки) и танец с воздушными шарами и костюмом по мотивам Аэлиты (разумеется, кино-Аэлиты, декорированной прославленной художницей Московского Камерного театра А. А. Экстер). Одновременно с репетициями Жорж мастерил на заводах аппараты для иллюзионного появления самой Рикки и шаров в ее руках, приспособления для надувания этих шаров. Пришлось срочно разыскивать черный бархат, атласные ленты, материал для костюмов.

Танец с воздушными шарами шел под модное тогда танго «Жалюзи», а с китайской лентой – почему-то под вальс Штрауса. Правда, это не смущало ни балетмейстера, ни артистов. Да и зрители не обращали внимания на эту несуразицу, когда Жорж решился наконец представить театрализованное начало номера на их суд.

Еще перед Тифлисом Немар перешли в Центральное управление цирками, созданное вместо ГОМЭЦ. И вот теперь, после Харькова, их послали в Иркутск, что было совсем некстати. Все деньги они потратили на реквизит, и теплую одежду купить было не на что. У Жоржа – кожанка, у Рикки – жакеточка, но сын экипирован, как на Северный полюс, – доха, унты, шапка с длинными ушами.

Иркутск встретил их страшными морозами. Жили далеко от цирка, в маленьком общежитии с русской печкой. Возле нее и отогревались. В цирке было так холодно, что во время работы руки буквально примерзали к рамке. Однако сына повсюду возили с собой. В гримировочной стоял вечный шум от радиоустановки с электролой и громадными громкоговорителями, но только там можно было согреться у керосинки. Жорж решил пустить работу нового номера не под оркестр, а под радиосопровождение. К его величайшему огорчению, из этой затеи ничего не вышло, так как доверять аппаратуру приходилось случайным людям, и звук противно «фонировал». Но уж, конечно, все ночные репетиции шли под радио.

Не следует, конечно, думать, что, увлекшись внешним оформлением будущего номера, Жорж забыл об основной трюковой работе. В том же Харькове была изготовлена необходимая для подготовки одной из задуманных воздушных комбинаций лесенка. Отработке трюков на ней и были посвящены в основном все ночные репетиции в Иркутске.

Репетировали после представлений, потому что тогда от дыхания зрителей хоть немного поднималась температура в зрительном зале. Жорж и Рикки взяли за правило все воздушные трюки отрабатывать внизу, добиваясь автоматизма исполнения. Работа предстояла довольно кропотливая, требующая согласованности действий обоих партнеров, так что Рикки с Жоржем было на что тратить репетиционные часы в Иркутске. В Красноярске, куда они вскоре переехали, дела складывались удачней.

Во время репетиций скучать не приходилось, тем более что постоянным участником их ночных трудов стал дрессировщик Викардо (под таким псевдонимом выступал тогда Э. А. Рогальский с номером «Немые друзья»). Когда работаешь рядом с кем-нибудь, то невольно стремишься продемонстрировать соседу, на что ты способен. Вот и старались друг перед другом Немар и Рогальский, он – дрессируя собак, Жорж и Рикки – шлифуя до совершенства каждый жест.

В те годы жили они, целиком уйдя в цирковые репетиции, в номер. Каждую копейку откладывали на реквизит. Ничего не приобретали из одежды. Рикки все это, конечно, угнетало. Хорошо еще, что время года было такое, что лишний раз и нос на улицу не высунешь. Да и города не очень располагали к прогулкам. После Красноярска молодая семья переехала в Кемерово.

Кемеровский цирк был с огромным белым портиком в три яруса и с бесчисленным количеством гипсовых колонн. Однако главным его достоинством было для артистов не это, а хорошо отапливаемое помещение. Поэтому и репетировать здесь было одно удовольствие.

Комбинацию с лестницей стали проходить уже на рамке. Сразу стало сложнее сохранять равновесие. Ведь здесь под ногами Жоржа были узкие пластины, а не обширный манеж. Да и Рикки приходилось с особой осторожностью следить за переносом центра тяжести собственного тела, чтобы не сбить мужа с баланса. А ведь ей кроме эффектного арабеска предстояло, встав на последнюю ступеньку лестницы (площадок на ней не было, только небольшие ручки-упоры для стойки), жонглировать факелами. Каждый трюк и каждое движение на лестнице так долго и тщательно готовились внизу, на манеже, что Рикки и Жорж без всяких опасений перенесли репетиции в воздух. Комбинация была настолько отработана, что даже когда горящий факел попал Рикки в лоб, она не шелохнулась, не потеряла баланс. Правда, лоб довольно сильно обожгло и Жорж принудил заменить факелы на никелированные палочки. Вот так, по крохам, придумывался, проверялся трюковой репертуар будущего номера. Остановка была за самим аппаратом.

За все эти годы конструкция неоднократно меняла свой облик. Хотелось, чтобы сам вид аппарата напоминал о воздухе, о небе, о полете. Можно без преувеличения сказать, что мечтами о полете жила тогда вся страна. Ведь это было время первых полетов через океан, попыток покорить стратосферу, фантастических планов изучения других планет. За каждым из этих проектов стояли, как равные, человеческая дерзость и совершенная техника. Было бы естественно, если бы Жорж захотел в новом задуманном аппарате повторить внешний вид какой-ни-будь летательной машины. По тем временам они были достаточно разнообразны и полны той конструктивной романтики, которой жило все искусство начала 30-х годов. Аэропланы, дирижабли, ракеты – здесь было на что ориентироваться и из чего выбирать. Но Жорж сразу же отверг этот путь. Постараюсь объяснить почему.

Цирк всегда стремился заполучить на манеж самые последние технические новинки. Так в цирковое искусство вошли велосипеды, мотоциклы, затем и автомобили. Постепенно пришла пора и летательных средств.

Как раз в 1929 году, когда Рикки появилась в цирке, гимнасты Эдер и Беретто создали свой вариант «Полета на аэроплане вокруг Эйфелевой башни». Гимнастическим аппаратом, на котором шла работа, служил обычный бамбук, соединенный с трапецией. Столь же традиционны были и трюки. Необычность номера заключалась в другом. Бамбук крепился к девятиметровой консоли, в свою очередь поднятой на двенадцатиметровую высоту металлической конструкции, напоминающей Эйфелеву башню. Вокруг этой башни вращалась консоль, увлекаемая пропеллером аэроплана, подвешенного с противоположной бамбуку стороны. Номер был создан как садовый аттракцион, но исполнялся и в цирковых помещениях. Правда, в этих случаях приходилось обращаться к зрителям за помощью. «Товарищи, во избежание длинного антракта, – говаривал, например, знаменитейший по тем временам арбитр чемпионатов шпрехшталмейстер И. В. Лебедев, более известный, как Дядя Ваня, – желающих приглашаем помочь установить Эйфелеву башню!». Зрители охотно откликались, для них помощь «циркачам» была удовольствием.

Но, конечно, номер, из-за громоздкости аппаратуры занимающий целое отделение, требовал для своего самого обстоятельного показа куда меньше времени, чем уходило на его подготовку и разборку.

Следующим этапом освоения цирком летательных средств стал номер на ракете или, как тогда говорили, на «воздушной торпеде». Ее сигарообразный корпус крепился к куполу цирка стержнем, идущим из центра торпеды, и вращался в горизонтальной плоскости. У хвостовых стабилизаторов подвешивался двойной бамбук. Благодаря ему гимнасты Дуглас (под таким псевдонимом Валентина и Михаил Волгины выступали в 1934 году) кроме вольтижной работы получили возможность синхронно исполнять на вращении друг под другом всевозможные флажки и оттяжки. И хотя радиус перемещения бамбука был в этом случае значительно меньше, чем у Эдера – Беретто, но уже сам факт отсутствия под вращающимся аппаратом подпорки с манежа делал номер Дуглас более романтичным и подлинно воздушным.

В 1937 году Алексей Бараненко сконструировал и построил небольшой биплан, самолетик того типа, который летчики ласково именовали «этажерками». Аэроплан этот мог разгоняться по манежу, подняться в воздух и летать кругами над зрительным залом. Потом, как и положено самолету, он снижался, касался колесами опилок и долго бежал вдоль барьера, гася инерцию полета. Как настоящим самолетом, им управлял сидящий в кабине «пилот». Как у настоящего самолета, у него оглушительно ревел мотор. Как от настоящего самолета, от него исходил едкий запах бензина и выхлопных газов. Впрочем, он и был настоящим самолетом. Только связывающий его с центром купола трос, длина которого регулировала радиус полета аэроплана, и делала его цирковым аппаратом. Подчеркивая эту подлинность самолета, Бараненко с партнером работали не в традиционных гимнастических костюмах, а так же как Эдер – Беретто, в летных комбинезонах и даже шлемах. Номер Бараненко был предельно достоверным воспроизведением в цирковых условиях мечты о полете.

И все-таки новаторское значение этих номеров исчерпывалось фактом вращения аппарата. Ведь сами аппараты были лишь различно декорированной модификацией штамберта, с большим или меньшим радиусом вращения, так как вся трюковая работа велась не на них, а под ними, на тех же традиционных ловиторке, бамбуке, трапеции.

Безусловно, вращение придавало самым простеньким трюкам особую эффектность и выразительность. Но оно же делало невозможным исполнение больших маховых обрывов, а именно в этом Немар не имели себе равных среди гимнастов. Жоржу и Рикки изрядно надоел силуэт «абажура», но и мысль об использовании для воздушного циркового аппарата облика какой-нибудь реально существующей летательной конструкции казалась банальной. Хотелось найти более обобщенную поэтическую форму.

После долгих раздумий, споров, случайных вариантов, неумелых набросков Жоржа, тщательно нарисованных эскизов приглашенных художников, бесконечных чертежей конструкторов родилась наконец мысль о луне.

«Гимнасты на Луне» – уже в одном этом названии слышался артистам отзвук поэзии. Но подлинно поэтической конструкцией должен был стать сам аппарат.

Представьте себе двухсполовинойметровый круг из сверкающего металла, в левую половину которого вписан улыбающийся профиль луны. Две тонкие хромированные стойки, к которым крепилась рамка, и сама рамка настолько незначительны были по своей массе рядом с дюралевым корпусом лупы, что просто не воспринимались глазом. Зрителю казалось, что гимнасты действительно примостились на серпе полумесяца.

Вот какой аппарат был наконец изготовлен летом 1937 года в Нижнем Новгороде, переименованном уже к тому времени в город Горький. Делали его на заводе «Красное Сормово». Как Жоржу удалось уговорить заводскую дирекцию принять заказ, как сумел он привлечь инженеров к разработке, конструкции, как добился, несмотря на режим строжайшей экономии, получить разрешение на дефицитные дюралюминиевые сплавы и цельнотянутые трубы из недавно появившейся тогда легированной стали, навсегда останется тайной его организаторского таланта. Известно только, что пропадал он на заводе целыми днями, прибегая в цирк к самому выходу на манеж.

В цирк «Луну» доставили в ящиках, изготовленных со щегольской тщательностью, словно коробки для хирургических инструментов.

После Горького предстояло ехать в Москву. Более благоприятных условий для выпуска номера трудно было и придумать. Все складывалось на редкость удачно.

Но тут опять случайность вторглась в жизнь артистов и разрушила их надежды и планы. Жорж во время работы повредил колено, порвал мениск. Увезла его с представления «скорая помощь». Потом он отлеживался дома. Все вроде бы обошлось. Но от гастролей в Москве пришлось отказаться. Поехали в Сочи лечиться. Жоржу рекомендовали Мацесту.

Конечно, это только считалось, что «лечиться». В Сочи Немар работали. Ни сам Жорж, ни Рикки не придавали серьезного значения травмам. И у нее и у него часто бывали ушибы и растяжения. На подобные вещи в цирке не принято обращать внимания. Просто в Сочи Жорж, работая, как обычно, ездил в Мацесту принимать ванны. И тогда Рикки тренировалась одна или загорала на пляже.

В те годы берег Черного моря не был еще столь цивилизован, закован в гранит и перенаселен, как в наши дни. Все было проще, естественнее, ближе к природе. В сочинской бухте вместе с отдыхающими постоянно ныряли дельфины, а на пляже в Севастополе под топчанами бегали морские свинки.

Цирк в Севастополе стоял на самом берегу моря. Дули сильные ветры, и шатер шапито ходил ходуном. Однажды, когда во время вечернего представления Жорж крутил Рикки, лежащую в балансе на трапеции, внезапно погас свет. Ветер порвал провода, как выяснилось позже. Зрители ахнули. В абсолютной темноте Рикки не растерялась, мгновенно взялась руками за веревки, села. И Жорж, хотя его рот был занят зубником, «помычал», дал знак, остановил трапецию. Когда снова зажегся свет и зрители увидели, что артисты живы и сидят на аппарате, зал просто взорвался шквалом аплодисментов. «Было полное впечатление, что мачты рухнули», – уверял за кулисами давнишний друг Жоржа, прекрасный музыкальный эксцентрик Н. И. Тамарин.

Цирковой костюм Николая Ивановича был по-клоунски элегантен: клетчатый пиджак, застегнутый на большой крючок. Так же озорно проходило и все его выступление. Он сыпал прибаутками, играл на различных музыкальных инструментах, а в финале, в образе и в характере исполнения известного скрипача Яна Кубелика, имитировал свистом какой-нибудь классический скрипичный концерт. Безупречная музыкальность Тамарина в сочетании с комизмом его поведения на манеже произвели на Жоржа сильное впечатление, и он загорелся идеей сделать второй номер эксцентрического плана, в котором кульминацией должен стать шуточный дуэт на двух трубах. Сам он довольно прилично играл на духовых инструментах и заставлял Рикки дуть в трубу, уверяя, что раз она знает ноты и играла на рояле, то с трубой тем более справится. Выучить нужно было только одну вещь. Трубу давал Тамарин. Рикки деваться было некуда, она старательно дула все свободное от воздушных репетиций время на радость хозяйке и соседям.

Жорж придумал, что в этом номере будет одет в шкуру медведя. В те времена стояли еще в вестибюлях периферийных гостиниц и ресторанов такие медведи, на их лапы, как на вешалку, пристраивали трости, зонты, шляпы. Рикки же предназначалась роль элегантного взбалмошного существа, которое никак не может уместить на чучеле свои вещи. Заканчиваться номер должен был серией темпераментных акробатических поддержек и игрой медведя на огромной трубе, известной среди музыкантов как туба-бас. Но все окончилось Риккиным ученическим дутьем. Жизнь с ее заботами, трудностями, болезнями сына захлестнула, не дала довести до конца этот номер. Не хватало сил, времени и денег сделать все ранее задуманное сразу.

В Севастополе Рикки начала уже репетировать вращение в колесе. Жорж решил, что в финале «Луны» он будет держать в зубах и крутить колесо, в котором в свою очередь будет крутиться Рикки. Это колесо со спицами, идущими к центрам, и дугой с зубником, эти центры соединяющие, было изготовлено еще в Горьком. Трудно сказать, что Рикки пришлось делать больше – репетировать крутку или чистить колесо. Было оно никелированным и от морского воздуха постоянно ржавело, а Рикки так же постоянно часами оттирала пятна нашатырным спиртом и зубным порошком.

Складывалось все в общем-то неплохо, но из-за коротких гастролей и долговременных переездов трудно было готовить новую работу. Из Севастополя послали в Омск, а оттуда – в Макеевку. Долгая и нелегкая дорога. Пересадки, холод в вагонах, а главное, упущенное для репетиций время. Вот так и шла жизнь. Не успеешь приехать в город, нужно начинать работу. Первые дни все тело болит, чувствуешь себя скованно. А только войдешь в форму – и уже отъезд. После Макеевки была Одесса, одно из лучших и самых высоких цирковых зданий того времени. После Одессы – Тула с ее маленьким цирком-грибком. И, как назло, именно туда приехал смотреть программу управляющий цирками А. М. Данкман.

Жорж, когда узнал о приезде Александра Морисовича, сильно разнервничался, и не без оснований. «Луна» была изготовлена в июле 1937 года, сейчас шел уже февраль 1938-го, но за все это время аппарат ни разу не собрали и не подвесили. Не была сделана вся электрическая часть, ведь «Луне» предстояло менять цвета, вращаться, опускаться и совершать еще целый ряд действий, для чего требовалось бесконечное число всевозможных коллекторов, электродвигателей, блоков управления и так далее. От мнения Данкмана зависело, как скоро удастся закончить и выпустить новый номер.

Когда программу смотрит начальство, артисты извлекают из сундуков самые нарядные костюмы, включают в работу все лучшее, что они исполняют из трюков. И тем не менее Жорж, посоветовавшись с Рикки, решил не делать этого. Одели они какие-то весьма скромные защитно-салатные костюмы, чуть расшитые золотыми блестками. Работали полностью старый номер. А ведь были уже готовы почти все трюковые комбинации, подготовленные для «Луны», были отличные костюмы, опять-таки отложенные до той, затянувшейся премьеры. Боялись они, наверное, как бы Данкман не сказал потом, что «Луна» – действительно новый аппарат, а вот работа – целиком старая. Но все окончилось благополучно. На приеме у Данкмана Жорж сумел договориться о разнарядке в Киев, с тем чтобы там доделать аппарат и выпустить номер.

Довоенный Киевский цирк, построенный страстным любителем циркового искусства и великолепным дрессировщиком лошадей П. С. Крутиковым еще в 1903 году с применением самых последних усовершенствований, и спустя тридцать пять лет продолжал оставаться в числе лучших и благоустроенных. Был он высокий, с манежем, расположенным на втором этаже, огромными фойе на обоих этажах, с отлично оборудованной закулисной частью. При цирке работали великолепные столярные и слесарные мастерские, которые Жорж, конечно же, тотчас завалил целым рядом заказов по готовящемуся номеру. Но в основном он пропадал на многочисленных заводах Киева. Жорж с головой ушел в электрические доделки аппарата.

В программе Немар выполняли свой старый номер под «абажуром», а на репетициях они под этим же «абажуром» ежедневно прогоняли по нескольку раз подряд все новые трюковые комбинации работы на «Луне». Чаще всего устраивали ночные прогоны, но, если Жорж был свободен от посещений заводов, репетировали и днем. Особое внимание уделяли недавно придуманному обрыву с мячами.

Жорж, зацепившись носками за перекладину рамки, а зубами – за зубник без накладки, прикрепленный тросами к стойкам, принимал горизонтальное положение, как бы лежа над манежем. Рикки стояла у него на вытянутых руках ногами и жонглировала тремя теннисными мячами. Один мяч она, как бы случайно, бросала назад, тянулась за ним и падала в обрыв. Жорж тут же выпускал изо рта зубник и тоже шел вместе с Рикки в обрыв корпусом. А в тот момент, когда их тела вытягивались в одну линию, Жорж отпускал и левую ногу Рикки, которую она мгновенно притягивала к голове. Так, летя в арабеске чуть ли не через весь цирк, удерживаемая лишь за одну ногу, Рикки заканчивала этот эффектный двойной маховый обрыв.

В Киеве Немар работали долго, две программы. Окончив первую, сняли старый аппарат и той же ночью подвесили «Луну». На следующий день состоялась премьера. В цирке было много людей с заводов, где Жорж доделывал аппаратуру. Они явились посмотреть на плоды своих рук. Да и вообще-то киевская публика уже хорошо знала гимнастов по их первому номеру на «абажуре». Все с интересом ждали, чем же их собираются поразить на этот раз. Ждать пришлось довольно долго. Ведь Немар начинали второе отделение. Но вот наконец все вернулись на свои места после антракта. В зале медленно погас свет.

Тут же в форганге вспыхнул матовый круг, перечеркнутый надписью «НЕМАР». В лучах прожекторов раздвинулся в стороны занавес, открыв висящую в пустоте голову Рикки, украшенную странным убором из сверкающих проволочек, свисающих как серебряная гроздь. Постепенно из темноты возникала и ее фигура, одетая в белый с драконами китайский халат. В тот момент, когда она вся целиком открылась взору зрителя, начал бить фонтан. Сверху, снизу, с боков светящиеся зеленые, красные, желтые, ярко-голубые струи воды словно уводили только что возникшую фигуру в мерцающее небытие и тотчас возвращали ее обратно с появившейся в руке палочкой с лентой. Взмахнув ею и вмиг оказавшись внутри беспрестанно меняющего форму зеленого кокона, Рикки начинала танец.

В цветных лучах прожектора, непрестанно сплетая из ленты всевозможные фигуры, перемежая эффектные прыжки изящными позами, Рикки, обойдя манеж, поднималась на стоящую у правого бокового прохода позолоченную колонну. В финальном пируэте Рикки швыряла через голову в форганг палочку с лептой, сбрасывала халат и, присев на верх колонны, оказывалась сидящей на руке Жоржа. Он возникал из мгновенно раскрывшейся колонны, покрытой изнутри серебряной фольгой и подсвеченной цветными огнями. Вместе с Рикки, сидящей на его вытянутой руке, Жорж выходил в центр манежа. И там вдруг Рикки в руках Жоржа летела в обрыв, чуть не коснувшись лицом ковра, тут же взлетала в изящном арабеске, стремительно вращалась вокруг тела партнера, опускалась на манеж, садилась в шпагат, встав, шла по кругу к спускающейся сверху веревочной лестнице и поднималась по ней к аппарату следом за Жоржем.

Загорался глаз «Луны». Рикки бралась рукой за колечко, которое держал Жорж, успевший уже повиснуть на подколенках под аппаратом. Резкий взмах ее стройного тела, и Рикки забрасывала корпус за руку. В тот же момент «Луна» вспыхивала сине-голубым светом. Опять резкий взмах тела, и теперь Рикки забрасывала его перед рукой, в передней уже закидке. Грациозный трюк этот, носящий скучное название «флажок-бланш в одной руке», проделывала Рикки шесть и восемь раз подряд, в темп, чередуя передние и задние закидки. Сходя с последней, Рикки сжималась в группировку и сразу же, выпрямившись во весь рост, совершала в руках Жоржа широкий летящий мах и оплетала его корпус ногами. Оба они тут же поднимались на рамку, и, он сидя, Рикки стоя, посылали зрителям комплимент. Присоединяясь к ним, подмаргивала своим глазом и «Луна».

После этого Рикки выжимала стойку в руках Жоржа. Не успевала она зафиксировать трюк, как оба они срывались в широкий маховой обрыв. В завершение его Рикки взлетала на спину Жоржа, висящего на подколенках под аппаратом, и упершись одной ступней в шею партнера, а другую зажав между его бедер, широко распахивала руки в летящем переднем флажке. Не дав смолкнуть аплодисментам, Рикки тут же обрывалась на ногу, зажатую Жоржем, не прерывая падения, переходила в его руки и висла в зубнике, скрепленном с петлей, одетой на правое запястье партнера. Вися в зубнике, Рикки жонглировала тремя посеребренными обручами, а еще два обруча Жорж крутил навстречу друг другу на отведенной в сторону левой руке. Отбросив, обручи, оба они поднимались в комплименте на рамку.