Текст книги "Раиса Немчинская"

Автор книги: Максимилиан Немчинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Максимилиан Изяславович Немчинский
РАИСА НЕМЧИНСКАЯ

Меня часто занимает вопрос: как люди приходят в цирк? Нет, не на представление, а насовсем, кем бы они там ни становились – артистами, исследователями, ассистентами в номерах, служителями при животных… Для меня самого в этом смысле все обстояло просто, я в цирке со дня рождения, «родился во время гастрольной поездки родителей» – пишу я обычно в автобиографии. Ну а не цирковые дети, нормальные, так сказать, люди, что влечет их?

Я не удержался, спросил как-то маму, помнит ли она, когда впервые услышала о цирке, решила стать гимнасткой.

И она рассказала, как зимним тамбовским вечером ей, забившейся в угол дивана, прочитала старшая сестра «Гуттаперчевого мальчика» Григоровича. Вой вьюги за окном… Темная комната, едва освещенная керосиновой лампой… Маленький разбившийся гимнаст…

Вот уж, действительно, не подходящее чтение на сон грядущий для пятилетней девочки. Да и обстановка была пугающая. Все, как нарочно, подстроено, чтобы маленького человечка навсегда отвратить от цирка.

Но нет. Сработал, наверное, славный закон контраста. Или строптивый характер. Манеж, обагренный кровью, не испугал. Несчастный случай стал, должно быть, самым убедительным доказательством, что цирку нужны смелые, сильные, упорные. Девочка не могла этого не ощутить. Убежденность, что сила воли движет миром цирка, не покидала ее ни на минуту. А когда человек озарен какой-либо идеей, он не знает преград. Смертью и падением кончилась цирковая жизнь прославленной гимнастки Раисы Немчинской. С рассказа о падении и смерти началась она для маленькой, не по годам серьезной и упорной девочки Раечки Ахаткиной.

Дочь военного, она раньше научилась свободно сидеть на лошади, чем ходить. Кнут, стек, ружье-монтекристо, перешедшее в наследство от дяди, – любимые игрушки детства. И лошадь. Правда, сначала лошадь была игрушечной. Но с настоящей лошадиной шкурой, с гривой, хвостом и белыми зубами. Как с настоящей с ней и обращалась маленькая хозяйка. Поила, кормила овсом, заплетала на ночь хвост и гриву, каждое утро седлала, взнуздывала; ведь чтобы добиться от лошади хорошей выездки, с ней надо ежедневно упорно работать.

Не забывала наездница и о собственных тренировках. Дом, в котором жила их семья, окружал старинный сад с большими деревьями, беседками, трельяжами. И девочка изо дня в день, не считая синяков и царапин, лазала по трельяжам, взбиралась на верхушки деревьев, прыгала с крыш беседок. Настойчиво вырабатывала в себе мужество и силу.

Тамбов не был родным городом для ее родителей. Просто ко времени ее рождения в нем был расквартирован полк отца. Но для самой Раечки именно с Тамбовом связаны все наиболее значительные события ее детства.

Здесь она начала закалять свою волю. Зимними вечерами, специально дождавшись темноты, одна ходила на замерзшую и занесенную снегом Уну и там десятки раз подряд летала на санках с отвесного берега чуть ли не до середины реки. Ранними летними утрами, в прохладный час водопоя, удирая потихоньку от родителей, переплывала она с красноармейцами эту же Уну, сидя на корточках на лошади.

Здесь, в Тамбове, она начала учиться. Кстати, в школу записалась сама. Время было такое, что подобная самостоятельность никого не удивила. «Девочка, мы тебя запишем, – сказали ей, – но учиться разрешим, если принесешь полено». Не было не только дров, чтобы отопить школу, не хватало парт, учебников, учителей. Но все это не мешало тяге к учебе.

В Тамбове же на сцене драматического кружка, поставившего «Кота в сапогах», впервые выйдя к зрителю в шубке из заячьих шкурок, маске на лице, большущей шляпе и сапогах с раструбами, услышала Раечка первые аплодисменты в своей жизни.

Первая мировая война. Февральская революция. Великий Октябрь. Весь этот растревоженный, перевернутый мир не мог не отразиться на жизни и психике ребенка, рожденного в 1912 году.

Облавы, обыски. На улицу не пускают – там стреляют. Страшные разговоры о смерти от недоедания и привычка на всю жизнь доедать дочиста все, что ни положат на тарелку. Отец, уехавший на Западный фронт в хрустящем сверкании погон, возвращается в странном звании военспеца. Многое тогда казалось необычным. Приемы обучения, органы управления, армия, искусство, жизнь – все создавалось заново. Оттого, наверное, и дети той эпохи росли такими жадными до всего нового, такими уверенными в собственном призвании, такими легкими на подъем.

В 1923 году часть, где служил отец Раи, была передислоцирована в Воронеж. Переезжали, разумеется, всей семьей.

Первое, что запомнилось от Воронежа, – это турник, стоящий в маленьком саду большого каменного дома, в котором поселились Ахаткины. Нет, не турник даже, просто два врытых в землю столба с трубой-перекладиной над ними. Рая, спрыгнув с пролетки, привезшей с вокзала бесчисленные коробки и чемоданы родителей, взобралась по балке, повисла на перекладине и улеглась на живот. А потом, сгруппировавшись, охватив ладонями ноги, закрутилась в кульбитах. Все быстрее, быстрее и быстрее, руки уже не выдерживают напряжения, разжимаются сами собой, и девочка, все еще вращаясь, падает на землю, и сгруппированная, катится по дерновой дорожке мимо кустов и клумб. Испуга не было. Не было и ушибов. Была одна безудержная, беспричинная радость. Впрочем, что за причины нужны для радости в одиннадцать лет?

Квартира, отведенная Ахаткиным, была большая, и каждая из девочек получила по отдельной комнате с окнами в сад и высокими лепными потолками. Рая тут же упросила соседа ввинтить прямо в розовых купидончиков, порхающих среди голубых цветов и рогов изобилия, два крюка для трапеции. Третий крюк для зубника тогда же укрепили в притолоке двери. Самого зубника, правда, не было. Висеть приходилось на ламповом фитиле.

Вот так, с турника и трапеции, началась воронежская жизнь Раи Ахаткиной. В Воронеже она пришла в большой спорт, окончила школу, начала свою самостоятельную жизнь воздушной гимнастки.

Чем это было вызвано – объяснить не берусь, но в Воронеже тех лет жило много ребят, мечтавших о цирке и готовящих себя к трудной артистической карьере. Назову лишь наиболее прославившихся: Владимир Дуров, братья Макеевы, лучшие, пожалуй, музыкальные эксцентрики советского цирка; Тамара Эдер (тогда Соловьева), воздушная гимнастка, затем укротительница львов и дрессировщица медведей; создатель прекрасных акробатических групп, а впоследствии канатоходец Николай Хибин, начавший работать под псевдонимом Мариано; самые темповые турнисты из выступавших на манежах нашей страны Алексей Козявин, Павел Дрыгин и Константин Бирюков, взявшие потом псевдоним Круффи… Список можно продолжить именами не столь громкими, но, право же, делавшими честь любой цирковой программе 30–40-х годов.

Это странно, однако почти со всеми из них Рая познакомилась много позже, уже во время своих гастролей. А тогда она мечтала о цирке, но мечтала втихомолку, на своей трапеции под розовыми откормленными купидончиками.

Сразу же по приезде в Воронеж Рая записалась в спортивный кружок Дворца труда. Определили ее в детскую группу так называемых «чижиков», куда ей и положено было попасть по возрасту. Но ненадолго. После первого же занятия девочку перевели во взрослую группу.

В кружке Рая особенно увлекалась снарядовой гимнастикой – бумом, турником, параллельными и разновысокими брусьями. Но, овладев наиболее распространенными упражнениями, исполняемыми на этих снарядах, Рая натолкнулась на препятствие, преодолеть которое так и не смогла. В те годы существовало строго соблюдаемое разграничение между женской и мужской гимнастикой. Наиболее сложные, а следовательно, интересные для исполнителей и эффектные упражнения девушкам категорически запрещались. Всякий раз, когда Рая упрямо пыталась переступить запретную черту, инструктор, проводивший занятия, решительно пресекал эти попытки.

Этот инструктор, человек творческий, преданный спорту педагог, Митрофан Ильич Паршин, уже много лет спустя пришел за кулисы Ленинградского цирка поблагодарить гимнастку за прекрасное выступление. Он искренне сетовал о том, что тогда, в Воронеже, не сумел использовать всех возможностей своей ученицы. Он не осмелился, да и не мог преступить категоричность инструкции, но сумел сделать другое, наверное, более важное для человека, мечтавшего об артистической карьере. Паршин не довольствовался обычными показательными выступлениями своих воспитанников, имевшими в городе заслуженный успех. Он устраивал целые физкультурные пантомимы с красочным оформлением, световыми и пиротехническими эффектами. Серия гимнастических или акробатических упражнений подчинялась в них развитию драматургического действия, несла определенную смысловую нагрузку. В кружке Паршина юные спортсмены не только получали физическую закалку и навыки, в них воспитывали еще и умение театрально преподнести спортивное упражнение. Но разве думаешь об этой будущей пользе в четырнадцать или даже в шестнадцать лет? В эти годы живут настоящей минутой.

Поэтому-то так ухватилась Рая за предложение репетировать воздушный номер, с которым к ней обратились после одного из показательных выступлений, где она вызвала особое одобрение зала своей работой на турнике. Алеша Козявин, впоследствии комик в номере Круффи, привел Раю к своему приятелю, в саду которого на врытых в землю столбах с перекладиной была подвешена рамка для воздушной работы. Начались тренировки, и Рая получила первое представление о цирковой аппаратуре, о групповой гимнастической работе. Но занятия продолжались недолго. Лето было дождливое, а, главное, родители владельца аппаратуры желали, чтобы их сын стал инженером, а не каким-то «циркачом».

Однако Рая уже приобрела известность как спортсменка, мечтающая о воздушной работе и имеющая к ней все данные. Тотчас же поступило следующее приглашение. Конечно, и на этот раз она ответила согласием.

Индивидуальные домашние упражнения на трапеции, почти ежедневные тренировки в спортивном кружке, усиленные репетиции с партнерами вовсе не мешали учебе в школе. А ведь были еще занятия музыкой (подавала надежды как пианистка), частные уроки у известной воронежской балерины, да и общественная работа (а ею увлекались в те годы ничуть не меньше, чем теперь) отнимали много времени. Но, уж наверное, молодость для того и существует, чтобы все дела решать играючи, разом.

Была Рая одной из первых в классе, все предметы легко ей давались, но особенно довольна своею ученицей была преподавательница математики. Выпускное сочинение писала на тему «Каким должен быть советский учитель». Все экзамены Рая выдержала блестяще. Но когда перед лицом всего педагогического состава школы и представителей Горнаробраза математичка, гордая успехами любимой ученицы, спросила: «Кем ты хочешь быть в дальнейшем, девочка?» – та, не моргнув глазом, ответила: «Воздушной гимнасткой». Никто, конечно, не понял, о чем идет речь, и Рае пришлось разъяснять, что будет она артисткой цирка. Несчастная учительница всплеснула руками и патетически изрекла: «Для чего же я ее учила!»

В эти же дни шли завершающие репетиции воздушного номера. Новые партнеры Николай Бутырин и Иван Золототрубов оказались парнями упорными, цирком увлеченными всерьез, как и она.

Готовность номера было решено проверить на публике. Они выступили в концертных программах сначала в Народном доме, а затем и в Художественном (бывшем Семейном) саду. Перед сценой были установлены высокие мачты и повешена рамка. Влезали и спускались по веревочной лестнице. А для поклона входили уже на сцену. Оба выступления прошли с успехом.

Вот и исполнилась мечта. Можно начинать работу в цирке. Надо сказать, что в те времена это столь уж сложной проблемой не было. Цирки росли как грибы. Они были в подчинении ЦУГЦа (Центрального управления государственными цирками), УЗП (Управления зрелищными предприятиями), просто от горсовета и даже частные. Журнал «Рабис» из номера в номер печатал объявления о приглашении артистов всех жанров цирка и эстрады. Так что об ангажементе можно было не тревожиться. Но Рая отказалась от поездки.

Она пока не решалась начинать цирковую карьеру, которую окончательно избрала своей профессией. Наверное, не смогла перебороть подсознательную убежденность, что еще не настолько сильна в гимнастике, как это представлялось окружающим. Профессии надо учиться у профессионалов. И Рая посылает заявление в Москву с просьбой о приеме на Курсы циркового искусства, или попросту КЦИ, как тогда именовалось нынешнее Государственное училище циркового и эстрадного искусства.

Но в Москву она не поехала. Судьба распорядилась иначе. Группе Корелли, гастролировавшей в те дни в Воронеже, требовалась ученица в воздушный номер. Об этом сообщили Рае знакомые по спорту девушки. Они же уговорили пойти вместе с ними в цирк к Корелли.

И вот Рая пришла в цирк. Это было второе в ее жизни посещение цирка. Первое состоялось лет двенадцать назад, еще в Тамбове. Раечке пять лет. Только-только прочитан «Гуттаперчевый мальчик». Почти неделя в доме оживление – детей обещано свозить в цирк. Наступает наконец заветный день. К крыльцу подают пролетку. Извозчик поднимает верх, застегивает фартук. Идет проливной дождь. Улицы в то время были немощеные, и вскоре мостовая так залита, что лошадь бредет чуть ли не по брюхо в воде. Мама решает вернуться. Но девочка отчаянно умоляет ехать дальше.

И вот он, цирк. День, а горят все светильники. Острый, необычный запах опилок. Очень много нарядных детей. Сестры тоже одеты в праздничные одежды. На Раечке кружевное платье и широкий пояс из шотландки с пышным бантом сзади. Время до начала представления проходит незаметно – девочка деловито, таясь от мамы, перетаскивает бант на живот, ведь на спине его никому не видно. Первое отделение оставило смутное впечатление чего-то торжественного, волнующего, а главное, что потрясло, – какая-то завлекательно-непонятная работа в воздухе. Но вот наконец антракт.

В антракте, как известно, детей катают на пони и верблюдах. Мама усаживает старшую дочь, пользуясь этим, Раечка незаметно отстает, пробирается в ту часть кулис, где стоят отдыхающие клоуны. Сейчас ее заметят, украдут, и она станет артисткой.

Но антракт окончился. Ее не украли. Пришлось возвращаться с мамой и сестрой в зал. На манеж и смотреть не хотелось.

Дома весь вечер Раечка просидела тихо, забившись в угол дивана. А утром настояла, чтобы ей в детской повесили трапецию. Раечка решила стать цирковой артисткой.

И вот через двенадцать лет она снова в цирке. В цирке, который всегда представлялся недосягаемой, но такой желанной страной. И населяли эту страну существа сверхъестественных способностей. Их таинственные фамилии были полны очарования: Киссо, Планетти, Наито, Джиованни, Танти, Лапиадо, Розетти. И вот теперь человек, которому предстояло решить ее судьбу, – Корелли…

Проснулась Рая очень рано, ведь Корелли просил быть в цирке к половине шестого утра. За окном хлестал проливной дождь. Совсем, как тогда, в Тамбове, когда мама везла ее в цирк-. Девушка надела плащ, кепочку, взяла баул с тренировочным костюмом и героически зашагала по лужам через весь город. Улицы были буквально залиты водой. Дождевые потоки местами доходили до колен. Но к цирку Рая добралась к назначенному времени. Подруг по спорту не было (они явились, когда солнце успело высушить лужи), поэтому решила идти одна. Стучала в дверь гримировочной и не верила, что Корелли уже в цирке. Но тот был на месте, мастерил какой-то цирковой реквизит. Похвалил, что явилась вовремя, пригласил садиться.

Корелли оказался простоватым на вид, пожилым человеком (стариком, по тогдашним Раиным понятиям) с такими усталыми, но внимательными глазами, что сразу становилось понятным его домашнее русское имя-отчество: Александр Васильевич.

Состоялся разговор, во время которого каждый пытался разобраться в собеседнике. Александр Васильевич был не только прекрасным гимнастом, комиком, звукоподражателем, он владел редким даром педагога и понимал, что в цирке еще больше, чем мастерство, важен характер человека. Его он и старался разгадать в этой длинноногой девочке с очень круглым и очень серьезным лицом. Рая сразу поняла, что, попав на обучение к такому опытному артисту, она приобретет для себя больше, чем на занятиях в училище.

Расспросив обо всем, что его интересовало, Корелли велел Рае переодеться в тренировочный костюм. Прошли на конюшню, к репетиционной трапеции. Рая показывала все, что умеет делать. Корелли вносил поправки в исполнение почти каждого движения, но тем не менее согласился взять девушку в ученицы.

Начались репетиции. И только теперь стало понятно, почему в цирке говорят о выступлениях – «работа». Тренировки действительно были тяжелой, изматывающей работой, требующей напряжения не только всех сил, они требовали и напряжения воли, чтобы выдержать, не бросить все сразу и навсегда. Часто возвращалась домой, еле передвигая ноги, так нестерпимо ныло все тело. Хотя она уже умела к тому времени делать немало трюков, но никогда не занималась по определенной программе с обязательным выполнением положенного числа упражнений.

А тут еще демоном-искусителем перед Раей предстал известный иллюзионист Касфикис. Его аттракцион занимал третье отделение гастролировавшей в Воронеже программы. «Девочка, – уговаривал он, – висеть в зубах больно, и все это так трудно, а у меня вам будет легко, и я сразу начну платить 75 рублей». Рая отказалась. Касфикис настаивать не стал, подарил свою фотографию с надписью: «Передумаете – приходите». Но девушка знала, что не передумает. Не за деньгами и легкой жизнью пришла она в цирк.

Мастерство исполнения и одержимость своим ремеслом – вот что не могло не восхищать в цирковых артистах. И, надо сказать, номера, собранные тем летом на воронежском манеже, были образцом, достойным самого искреннего восхищения. Увидев, запомнила их Рая на всю жизнь.

Прежде всего это был воздушный полет Джиованни. Наиболее сильное впечатление произвел одетый во фрачную пару комик, сам Джиованни, удивительно сочетавший абсолютную безукоризненность исполнения трюков с беспредельно смешным поведением в воздухе. Но, конечно, королевой воздуха, звездой полета была его солистка. Одна из первых в советском цирке женщин-вольтижеров, летала она в строгой спортивной манере, крутила такие пируэты и сальто-мортале, какими в те годы мог похвастать не каждый мужчина-полетчик.

Номер эквилибристов Лурих так прямо и представляли зрителям, как «высшее достижение точности». Действительно, высокая лестница, удерживаемая на ногах, четко исполняемые под самым куполом оттяжки, стойки на руках и голове, нарядные костюмы – все оставляло впечатление самого высокого мастерства. Правда, Рае запомнился не только сам номер, но и смешная, несообразная с ее возвышенным представлением о цирке, деталь. Лурих, улегшись на тринку, перед тем как взять на ноги лестницу, надевал пенсне. Был он близорук, а унтерман должен обязательно четко видеть вершину того предмета, которым он балансирует.

Выступление Сазоновых не рекламировали публике столь торжественно, как Луриха, но успехом оно пользовалось ничуть не меньшим. Высокая плотная женщина в длинном красивом платье держала на плече и на лбу перш, на котором ее юный партнер, одетый в стилизованный матросский костюм, как юнга на мачте, с непринужденной отвагой нарушал все представления о сохранении равновесия.

Особым успехом в выступлении Алексея Цхомелидзе пользовалась сценка, где он вывозил на подставке маленького заводного слоника, который шагал в такт музыке, танцевал, а потом ломался из-за перекрученной пружины. Тут дрессировщик и разоблачал секрет «игрушки», доставая из шкурки слона фокстерьера.

Видное место в воронежской программе занимали выступления Армандос, акробатов на переходной лестнице, эквилибристов на перше Рольтон и дрессировщицы Капитолины Бескоровайной, демонстрировавшей комический футбол между пони и собаками.

Эти номера, а также конный вольтиж, двойную проволоку, воздушную рамку, акробатические пирамиды, работу на четырех подкидных досках с эффектными двойными прыжками на манеж, на колонну и в плечи стоящему на перше партнеру, исполняли участники группы Океанос. Разносторонними мастерами были не только руководитель труппы Леонид Сергеевич и его жена Капитолина Ивановна, но и их дети, с малолетства познавшие цирк во всем доступном их силенкам многообразии. Семилетний Коля, выступавший под псевдонимом Нико, вольтижировал на лошади, участвовал в групповом номере и, словно этого было мало, готовился стать жонглером. Маленькая Вива в свои пять лет слыла бесстрашной акробаткой, она проворно взбиралась на самый верх выстраиваемых партнерами пирамид и на мостики в номере на двойной проволоке. Наряду с собственными детьми семейство Океанос воспитывало и учеников. Самый талантливый из них, Ваня Папазов, вырос в первоклассного артиста, основного исполнителя номера на перше и самых эффектных прыжков с подкидных досок. Конечно, ученики, словно родные дети, и жили и столовались вместе с руководителем номера. Но еще теснее, чем общий кров, сближает в цирке людей работа. Именно благодаря работе появлялись, росли и крепли цирковые семьи. Ведь, кроме всего прочего, и ездить одной семьей удобнее, дешевле, проще. А жизнь артиста цирка – это вечное кочевье.

Выехала на свои первые гастроли в Казань и Рая. Там начались планомерные репетиции, неожиданные огорчения, трудности и, как результат всего этого, удачи. Репетировали ранним утром, до завтрака, и еще днем. Утром занимались на кольцах, днем – на аппарате нового, подготавливаемого Корелли группового номера из шести человек. Аппарат был уже готов и подвешен за кулисами на конюшне. Именно для воздушной работы и взял Корелли ученицу.

Задуманный им номер был рассчитан на шесть исполнительниц, работающих синхронно на шести бамбуках, шести трапециях и трех корд-де-воланах. Рая была настолько подготовлена, что сразу могла включиться в репетиции, делая все запланированные в номере трюки. Синхронная работа требует точной согласованности исполнения всех движений и каждого жеста. А этого можно добиться только в ходе бесконечных повторов. Но, наверное, в том-то и состоит магия цирка, что из этих кажущихся однообразными репетиций и рождается непередаваемое ощущение легкости исполнения трюка, одинаково радостное и для артиста и для зрителя. Репетиции шли успешно. И в следующем, Нижегородском цирке Корелли уже повесил аппарат не на конюшне, а под куполом.

Случилось так, что к началу гастролей в Нижнем Новгороде одна из партнерш заболела, и Корелли пришлось срочно вводить новенькую. Номер был не воздушный, гимнастика в партере, и ничего сложного ей не предстояло делать: штицы, бланши и шпагат на кольцах, ножной флажок (тогда это называлось – ангелок) на бамбуке, «лягушку» в руках у партнерши. Номер именовался «Мраморной группой живых статуэток», и, оправдывая это претенциозное название, девушки выходили в белых трико-комбинезонах без рукавов и в белых париках. Рая носила длинные косы, и когда на них попытались натянуть парик, то получилась не голова, а кочан капусты. Корелли повел Раю в парикмахерскую. Как ни сопротивлялась она, как ни уверяла, что у нее, как у Самсона, вся сила в волосах, косы ей отрезали. Вечером того же дня состоялся дебют. Было это 24 сентября 1929 года.

Готовили Раю к выходу на манеж все партнерши и сам Корелли. Помогли натянуть костюм, надели парик, показали, как надо подвести глаза, подкрасить губы. Накинув на плечи халат, привели к занавесу. Непередаваемый страх сковал девушку, ничего подобного она не испытывала ни в Народном доме, ни в Художественном саду, а ведь там она выступала не в партере, а в воздухе и была ведущей исполнительницей… Но вот номер объявлен. Бояться и вспоминать уже некогда. Рая вместе с партнершами в лучах прожекторов выходит к зрителю на манеж.

Начало номера, групповая комбинация на кольцах, проходит гладко. Затем сольная работа, в ней Рая не занята. Можно отдышаться и оглядеться. Впрочем, все равно ничего не видно, прожектора слепят глаза. В третьей комбинации надо делать «лягушку» в руках мадам Корелли (та лежит, вложив голову в одно кольцо, а ноги в другое), одновременно с другой партнершей, которая тоже делает «лягушку» в специальных петлях, перекинутых через ноги унтермана.

И вот тут Рая ухитряется удариться носом о партнершу. После трюка она чувствует, что Корелли (он ассистирует, стоя в форганге) быстро вкладывает ей в руку носовой платок. Нос в губной помаде, Рая этого не знает, но, получив платок, послушно утирается. Теперь нужно идти на финальный трюк. Но как быть с платком? Мысль о том, что его можно просто бросить или же отдать обратно Корелли, и в голову не приходит. А время идет, и, кажется, зрительный зал следит только за платком в ее руке и ждет, что же будет дальше. И Рая не находит ничего лучшего, как тихонько присесть на корточки и положить злополучный платок на самом центре манежа у аппарата.

Финальный свой трюк она проводит спокойно. Но вот комплименты приносят ей новые мучения. Рая отлично помнит, что ее учили красиво развести руки в стороны и, приподнявшись на полупальцы, чуть согнуть ноги в коленях. Но вместо этого начинает выделывать руками нечто несусветное. Так в первое же свое выступление она поняла, что на манеже должны быть продуманы и отработаны не только трюки, но и любое движение.

Шла она к форгангу и глаза поднять не смела, боялась Корелли. Отчитать он ее отчитал, но все же поздравил с дебютом. А вечером, дома, не выдержал, рассказал, что все артисты программы смотрели Раино выступление, хвалили его за то, что взял себе такую стройную длинноногую ученицу, а голландец Гайер (тогда в цирке гастролировало много иностранных артистов) сказал даже, что с такой девушкой можно иметь успех и за границей.

Как ни поздно легли спать, назавтра уже в шесть утра были в цирке. Дебюты дебютами, но репетиции должны идти по установленному распорядку.

Шесть девушек быстро поднялись по веревочным лестницам к длинной раме, подвешенной под самый купол почти над форгангом, и заняли свои места. Началась репетиция. Отрабатывалась синхронность исполнения трюков на бамбуках. Корелли забрался на галерею и оттуда, следя за девушками, подавал команду.

При одном из повторов ножных передних флажков Рая услышала окрик Корелли: «Ты, образина, куда ставишь ногу, ставь выше!» Она послушно сгруппировалась и, поставив свободную ногу чуть ли не рядом с той, что была в петле, быстро оттолкнулась от бамбука. Ее вырвало из петли ее же толчком. Тогда на петлях не было предохранительных хомутов, да к тому же размер петли не соответствовал маленькой пятке ее ноги. Рая полетела вниз, но не прямо вниз, а как бы вперед через весь манеж к главному проходу. Это было на следующий день после ее дебюта, 25 сентября.

Вот как она сама об этом вспоминала:

«Падать мне было высоко, метров пятнадцать. С момента, когда я почувствовала себя не связанной с аппаратом и осознала, что падаю, в памяти промелькнула вся моя жизнь. О чем я только не вспоминала, даже о похвале Гайера. Страх, пожалуй, жил в мозгу какую-то долю секунды. Главное, я решала, что делать, чтобы, падая, не изуродовать лицо. Это потому, что мгновенно встал в памяти рассказ кого-то из артистов, как одна гимнастка забыла надеть штрабаты и прямо спрыгнула вниз, разбив лицо. Согнув левую руку, я зажала ладонью нос, чтобы он не поломался при падении, и слегка от этого повернулась боком. Потом попыталась сгруппироваться.

Делать все это было трудно, меня как-то распластывало в воздухе…

Удар – и, кажется, меня не стало.

Очнулась я от услышанных слов: „Вот ваша хваленая ученица!“ Открыла глаза – вокруг меня уже стояли все участники номера и сам Корелли. В цирке больше никого не было. Когда меня подняли и хотели поставить на ноги, я впервые ощутила боль и попросила положить обратно. Наверное, была вызвана „скорая помощь“, так как кто-то в белом халате сказал: „Давайте идите, девочка!“

Конечно, я не пошла. На меня накинули пальто, и Корелли поднял меня на руки. Открылись дверцы кареты „скорой помощи“, и выдвинулись носилки, на которые меня положили. Когда их задвигали обратно, я потеряла сознание, предварительно ощутив себя бездомной собачонкой, которую поймали „собачники“ и бросили в свой страшный ящик.

Больница, куда меня привезли, находилась в Канавино, напротив ярмарки, а цирк в те годы стоял совсем в другом месте, в Гордеевке. Рентгеновские аппараты были плохие, а может быть, ими тогда еще неумело пользовались, но доктор (даже фамилию его помню – Дурмашкин) отнесся ко мне очень внимательно. „Девочка, если не хотите быть кривобокой, лежите только на спине и не шевелитесь“. Вот какой умный доктор был. Однако уже позже он меня очень удивил, задав вопрос: „Правда, что артисты цирка для гибкости костей купаются в молоке?“ Вот так-то. Руку положили в шину, и началось лежание в больнице.

Дни идут медленно, а я все лежу на спине. Не шевельнусь, не повернусь. Корелли уже уехали в Ленинград на открытие сезона. Скоро и все артисты разъедутся. Последний раз знаменитый жокей А. С. Серж присылает свою ученицу Надю с передачей. Вот и все. Я остаюсь одна. Но домой ничего не сообщаю.

Время идет. В семнадцать лет все срастается быстро – и тазобедренные кости и переломанные руки. Наконец, мне разрешают встать. Я встаю. Но сделать хотя бы шаг невозможно. Опять меня укладывают. Еще уходит время. И вот я уже стою и делаю шаг между кроватями. Это достижение.

Шаг за шагом я учусь снова ходить. Но лечение мое не окончено. Ведь в руке перелом-то оскольчатый, и между лучевой и локтевой костью застрял осколок, и в мышечной сумке тоже. Значит, нужно делать операцию. Дополнительного лечения требуют и кости таза. Для этого нужно ехать в Ленинград, там, в специальном институте, может быть, мне помогут.

В Ленинграде у меня дядя, бабушка. Но я им не пишу. Я написала Корелли. Он прислал за мной женщину, меня привезли в Москву, а оттуда я уже сама доехала до Ленинграда.

Прежде всего я пошла в цирк. Красивое большое здание, я еще не видела таких. На манеже праздник – свет, музыка, красивые артисты. Я смотрю на все это и думаю, сколько мне еще нужно промучиться в больнице, сколько затратить сил, чтобы снова подняться под купол цирка. И ведь мне нужно не просто работать, а блистать, выделяться, создать что-то новое, свое…»

Что можно сказать о приведенных выше словах, если отвлечься от подлинной судьбы гимнастки? Только одно – девичьи бредни. Мечтать, разумеется, никому не запрещено. Но не отрываясь же от реальной жизни. А действительность была, как ей и положено, груба и конкретна. Укороченная нога (результат неправильного срастания лобковой кости). Ограниченное движение тазобедренных суставов (следствие трещин костей таза). Неразгибающаяся в локте рука (осколок в мышечной сумке). В клинике Травматологического института (ныне это Институт имени профессора Вредена), главной экспериментальной базе страны, заинтересовались этим случаем, обещали помочь, но сразу же предупредили, что полного восстановления движений конечностей не гарантируют.