Текст книги "Разговорчики в строю №2"

Автор книги: Максим Токарев

Соавторы: Олег Рыков,Александр Бобров,Елена Панова,Михаил Крюков,Юлия Орехова,Александр Михлин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

КАРТ-БЛАНШ

Карт-бланш для политиков, юристов и моряков – понятие разное. Даже для моряков это разное понятие. Для штурманов «бланковка», чистый лист морской карты – конец всех ограничений, чистая вода, дающая немного свободного времени: можно незаметно вздремнуть, уткнувшись головой в автопрокладчик, можно сыграть милую шутку с молодым вахтенным офицером, но тут нужна серьезность во взгляде! Самая серьезная из серьезнейших серьезностей серьезности! Не улыбаясь, поменять карту вахтенному офицеру с бланковой на почти бланковую. Пусть там, в центре листа, будет маленький такой остров. Еще, сильно нажимая на правый палец своей ноги, серьезно поговорить с лейтенантом о бдительности несения вахты, не предупреждая его о виртуальности надвигающейся земли. Отпустить правый палец, расслабиться и, выждав, насладиться паникой молодого, орущего о неотвратимой посадке корабля на мель. Значит, карт-бланш для штурманов – рекреационное антистрессовое средство.

Для всех остальных «бланковка» – расходный материал:

– для замполитов – средство наглядной агитации;

– для прочих (офицеров и мичманов) – оберточная бумага, в которую заворачивается кета, кижуч или чавыча перед отправкой на… опа, не поймаете… в Украину или на родину;

– для старых садистов (командиров боевых частей) карт-бланш – самогонный аппарат.

Вы мне не верите? Не верите…

Устройство этого аппарата – не знакомая до боли кастрюля со змеевиком. В нем применен принцип холодного самогоноварения. И брагу не надо разводить, так как разводят лейтенанта.

Я был лейтенантом. Из меня тоже гнали спирт. Самому понравилось.

Меня вызвал мой начальник, старый боевой конь… из сказки Ершова, и предложил ускоренно «свальсировать в темпе румбы» в Гидрографию Флота для получения карт на поход. В основном – бланковых.

Взявшего низкий старт меня схватил за шиворот и спросил участливо:

– Ты туда без шила пойдешь, глупый?

– А что, Сан Владимыч, так не дадут?

– Не дадут. Там женщины работают, у которых мужья флотские. А они все пьющие! Вот, возьми бутылку, но обратно без нее… хм… карт не возвращайся!

Я надел соответствующие весне шинель и шапку, засунул в рукав бутылку и, делая высокие выПАды ногами, попылил в горку, держа пеленг чуть правее ресторана «Океан» на улице Ленинская. Пеленг лежал точно на здание Владивостокского цирка, веселящего толпу через улицу от Управления гидрографической службы Тихоокеанского флота.

Открыв резные дореволюционные двери, помнящие растрелли… расстрелянных офицеров штаба царского флота, был очарован испоганенной красотой когда-то чудного фойе с обязательной широкой мраморной лестницей. Она не была прямолинейно марксистской, а витой, напоминающей кудрявую бороду адмирала Макарова.

Оглядываясь, поднялся на второй этаж, где, постучавшись в тюремное окошко выдачи готовых карт, услышал:

– Ваши карты еще не отредактированы. Лейтенантик, приходите с бутылкой завтра. Если не женаты, приходите с шампанским.

Вставив бутылку в правый рукав, я весело запрыгал по лестнице. Обратный путь лежал под горку!

Вот и фойе, и за резной дверью путь на свободу, который оказался перегорожен шикарным каким-то несоветским контрадмиралом! Он выглядел как контра: хлыщеват, узколиц, длиннопалец, хрустящеманжетен, «третий шар в центральную лузу», «Вестовой, пару вдов в каюту! Клико, пейзанин!». И, самое страшное, перченые ироничные глаза Колчака! Начальник Гидрографии Флота! Житие мое!

Правая рука пошла вверх, но честь отдать не успела, так как потянулась за бутылкой, летящей под ноги Колчака и угрожающей разбиться вдребезги о половую плитку. Описав дугу, она мягко упала под одной ей известным углом самосохранения и покатилась под ноги адмирала.

Остановив ее блестящим полуботинком, Колчак очень естественно улыбнулся и спросил:

– Пьешь? Или за картами приходил?

– Пью… за картами, тащ контрамирал.

Моя детская паника умилила старого волчару. Хмыкнув, он ступил на «бороду Макарова», открывая мне фарватер.

Я опять вставил бутылку, но уже в левый рукав и через пятнадцать минут пытался отдышаться в своей каюте. Бутылка зло сопела в рундуке. Сопение выдало…

В дверь постучались. На пороге стоял улыбающийся механик:

– «Шило» есть?

– Нет, дядя Миша.

– Не ***** («обманывать» – разговорный русский). Доставай!

– Меня начальник через клюз протащит! Смилуйтесь!

От неравноправного диалога нас отвлек повторный стук в дверь. Механик юркнул на шконку и задернул штору. На пороге стоял помощник Гога. Неравноправный диалог на разговорном русском повторился.

– Гога, этот шкет не понимает, что Саня, его начальник – наш друг, и что Саня дал добро это «шило» съесть, – сказал механик, откинув полог. – Наливай!

– Можно, я у Сан Владимыча узнаю?

– Узнай, он сейчас у комбрига на совещании. Наливай же!

Через полчаса довольные «садисты» ушли, унося с собой полстакана, «необходимых для протирки рефмашины». Но я-то знал, что у моего шефа суточная норма – полстакана чистого без закуски враз. И не более, но и не менее.

Зазвонил телефон:

– Кто говорит?

– Облом! Быстро в мою каюту!

– Где карты?

– Не готовы. Завтра.

– А где «шило»? – дохнул шеф знакомым перегаром.

– Ваши друзья схарчили.

– Что-о-о? К 18.00 бутылку на стол! Сход на берег – через «шило»!

Поняв, что со мной сыграли одну из флотских шуток, начал действовать. Сход на берег был нужен как воздух!

– Дима, пол-литра шила срочно! Отдам через неделю! – кинулся к корабельному стоматологу, зная, что тот только что получил 10 литров чистого медицинского на поход.

– Бутылка моего спирта – это бутылка хорошего коньяка! – заупрямился док.

Через полчаса мы уже разливали бутылку грузинского «чая». В 18.00 «шило» сопело на столе моего шефа.

– Люблю военных! – крякнул он. – Добро на сход! Впредь будь бдительнее!

ЖИВЕТЕ ВО РЦЫ

– Рубка дежурного – каюте старпома, рассыльного ко мне.

– Есть!

– Дзынь!

– Рубка дежурного – ют, тащ, к Керимбабекову земляки приехали. Прошу добро спустить Бабека на стенку.

– Только в сопровождении дежурного по низам. Вызывай сам!

– Дзыынь – дзынь!

– Дежурный, я долго буду ждать рассыльного?!

– Уже летит, тащ третьего ранга.

– Дзынь!

– Таварищт старыши лэтнант, матрос Керимбабеков. Там зэмэлы ка мнэ пршлы. Пращю дабро на схот!

– Бабек, я же сказал, Ъ, только в присутствии дежурного по низам! Дзыынь – дзынь!

– Тащ, второй статьи Кузин. Прибыл с почты. Посылки раздавать будем?

– Сколько?

– Двадцать…

– Дежурным по боевым частям и службам наверх!

– Тащ, рассыльного вызывали?

– Ты где, ступидо, был?

– Бабека искал – к нему земели приехали.

– Так вот же он стоит!!! Пулей к старпому!

– Тащ, мэнэ зэмэлы ждют. Прщю добро схот.

– Где твои гюйс и берет, чувырло?! Марш вниз – через минуту у меня!

– Дежурному по низам прибыть в рубку дежурного!

– Дзыынь – дзынь.

– Каюта 12, мичман Побегайло слуша-а-а-ик-ет.

– Павло, где эта сволочь?!

– Хто?

– Вовка – мой дежурный по низам, Ъ!

– Га? Якой?

– Поцикайло, Ъ!

– Тю, не знаю!

– Открывай дверь, гад! Открой, киевский шлепок, постреляю на хрен!

– Ну, шо ты, выпить хочешь?

– Ой, мама мины. Когда ж он успел заложить за шкентель?

– Брааатан, захди! Павлуха, налей ему, Ъ.

– Рынду набью, урод! Урод! Сиди – не высовывайся – смена через три часа. Появишься – трупом сделаю!

– Рубка дежурного – каюте старпома. Почему на борту моего корабля, мля, подаются неуставные команды!?

– Какие, тащ?

– Где дежурный по низам?! Почему вызываете его по трансляции?!

– На камбузе. Проверяет качество пищи!

– Хрен там, здесь я!

– Хохол, я ж тебе сказал в каюте сидеть! Урод! Веди Бабека на стенку. И не возвращайся! Оба! На хрен оба скройтесь в тумане!

– Рубка – старпому. Кто там бубнит? Бубнило порвать?

– Да нет, тащ третьего ранга. Это механик мимо проходил.

– Вахтенный журнал мне на проверку! Срочно!

– Вы что, дежурный, большую приборку на корабле отменили собственным приказом, Ъ!?

– Есть! Будет исполнено!

– Уроды, уберите посылки из рубки! Рассыльный, попробуй дотянуться до «Лиственницы». Держись, Ъ! Больно?

– Тащ, счассс…

– Дзыыыынь! Начать малую приборку!

– Гад! Га-а-ад! БОЛЬШУЮ! На! Больно? Потерпи, сынок, я тебя через час совсем урою! Сволочи, посылки за борт! Сволочи!

– Тащ лэтнант, матрос Керимбабеков. Мэнэ зэмэлы ждют.

– А-А-А где Поцикайло?!

– Сказал мэнэ у каюта ждат.

– Дежурному по БЧ-5 наверх! Ваня, тащи раздвижной упор к каюте 12. Ломай ее, Ваня!

– Тащ, так это… Сломали… а она это…

– Что?

– Пустая! В иллюминатор ушли…

– Дежурный – старпому! Срочно ко мне!

– Почему в вахтенном журнале нет записей о прибытии на борт и сходе капитана 1 ранга Волобуева, фуева?! Сдать дежурство! Сегодня заступаете по новой!

– Тарщ, дети…

– Еще наделаете, если этих жена отсудит.

…

– Заступающей вахте построиться на юте!

– Поцикайло, а ты куда, кабан?!

– Тю, на сход!

– Убью, «вассер» не успеешь крикнуть! Сволочь! Сволочь!

…

– Пап, а почему тебя два дня не было?

– Папа, а мы на почту за посылкой от бабушки сходим?

– А мама сказала, чтобы ты нам пищу приготовил вместо того, чтобы «шило» глотать! Пап, это такой фокус?

– Пап, а пап, распишись в моем дневнике за полгода – училка ругается.

– Скажи… своей… бабушке: Посылки за борт! Училку – в расход! Маму вашу – к узбекам! Поци-ик-ик-кайло, убью!

…

– Дяденька доктор, он у нас, вообще-то, папка хороший. Вы его сильно не связывайте, а то у него «шило» внутри. Он его проглотил. Больнааа…

– Воды!

– На, пей, старлей.

– Не этой! В море отпустите, сволочи!

…

– Аврал! По местам стоять! С якоря и швартовых сниматься!

– Вахтенный офицер – каюте старпома. Почему, Ъ…

…

– Папочка, у мамы все хорошо. Дядя Сирежа мелицанер ее возит на работу и дамой. Бабушка приехала, и сама наканец получила посылку. Она тебя любит – когда видит твою фатографию на сирванте – чмокает губами, но очень смишно: «Чмо-чмо-чмо!». Папуль, возвращайся скорее!

ЗОРКИЙ СОКОЛ

Вы когда-нибудь видели птицу, бьющуюся в окно? Она бьется яро, но глупо. Птица видит цель – небо, но не видит препятствия, причины, вызывающей ее недоумение и бессильный гнев.

Гавайская сова, которую ветром унесло далеко от берега Гонолулу, была такой же: обязанная выглядеть философски, она выглядела запуганным «фридом файтером». [1]1
  «Фридом файтер» – «Freedom Fighter» F-5A – американский истребитель.


[Закрыть]Сова сидела в теплом уютном углу на ходовом мостике, куда ее принес спасший от гибели в штормовом море сигнальщик, и с ужасом глядела на стоящих перед ней больших и лысых коммунистов.

– Съедят! – подумала птица.

– Жалко птицу! – подумал осовевший от качки командир и приказал принести воду и сырого мяса.

– Накормят и убьют! – решила сова и еще раз попробовала разбить толстое стекло.

– Что ж ты такая мелкая? Не кормят американцы? – спросил этот толстый коммунист, пытаясь привлечь внимание птицы к куску мяса.

– Так просто меня не съешь! – крикнула сова на пернатом языке с гавайским акцентом и нагадила.

– Ладно, – сказал толстый, – сиди, сохни. Высохнешь – полетишь домой. Штурман, рассчитай курс – подскочим поближе к Оаху. Сильный ветер – боюсь, не долетит.

– Пора. Сейчас или никогда! – решилась сова и, увидев берег, стала биться в стекло, едва не ломая крылья.

– Выпустите ее! – приказал командир. Откинулись барашки, рама пошла вверх, давая свободу.

– Фак ю! [2]2
  «Фак ю!» – «До свидания, друзья!» (амер. жарг.)


[Закрыть]– победоносно крикнула птица, взлетая вверх.

– Жалко птицу! – повторил командир, увидев ее падение в воду.

Поведение этой совы мне напоминает молодого политработника, недоумевающего в бессильном гневе от невозможности преодолеть невидимое препятствие, отделяющее его от осовевших слушателей.

Его, молодого выпускника Киевской школы полиморсоса, взяли в море на стажировку. Он помогал нашему заму клекотать на комсомольских собраниях, а в короткие перерывы – учиться пить кровь у командира. Стоял он птицей на ходовом, справа от командирского кресла, и соколиным взглядом пялился в океан – пытался вспомнить заданный ему в этой школе штурманский уклон. Но это был не уклон, а дифферент, переходящий в девиацию с моральным склонением.

Молодой политработник верил в свою звезду. Он был лучшим и самым зорким. Однажды, клюющий носом в своем кресле командир подскочил от крика, едва не разбив головой репитер гирокомпаса.

– Перископ! – бился в стекло лейтенант.

– Где? – ошалел Прокопыч.

– Справа на траверзе!

– Сигнальщик, перископ видишь?

– Нет, товарищ командир. Да то гребень волны просто был!

– Усилить наблюдение!

– Есть.

Когда командир в течение суток четвертый раз услышал знакомый крик «Перископ!», он застонал и заорал:

– Доложить госпринадлежность подводной лодки!

– Товарищ командир, явно – американская! – не смущаясь, ответил лейтенант.

– Как узнал?

– Ну, он такой… черный, с наконечником, напоминающим… вантуз для туалета!

– Понял! Так ты сантехник или политрабочий? – прохрипел Прокопыч. – Шел бы ты, зоркий сокол, на правый пелорус [3]3
  Пелорус – открытое крыло ходового мостика.


[Закрыть]через левый борт! И не забудь по дороге в ленинскую комнату заглянуть!

А через несколько суток лейтенант праздновал свой день рождения. В назначенное время после ужина раздался стук в его каюту. Немного выждав, политработник открыл дверь и увидел две традиционные бутылки «Токайского», стоящие у комингса. Принесший их замполит уже скрылся в темном коридоре. Шаги затихли – свет загорелся. Довольный вниманием лейтенант присел на койку и стал думать, кого пригласить «на нарды с кофе». Список был короткий: замполит и особист. Выбрал замполита после особиста и пригласил обоих по телефону. Через две минуты опять раздался стук в дверь. Открыв ее и желая увидеть еще одну бутылку, он увидел стоящий туалетный вантуз. На его ручке черной краской через трафарет было написано: «Собственность ВМС США. Хранить вечно».

Как долго потом наш командир искал украденный из его персонального гальюна вантуз, вспоминая сов и перископы в марксистско-ленинскую их душу!

ЛЕТАЮЩАЯ КУРИЦА

Читая, вы можете подумать, что эта история опять про «шило» и пьянство. Нет, она про птицу. «Шило» тоже есть, ибо флотский найдет его в любом стоге сена, но оно здесь лишь повод и средство превращения реальности в фантастику. Летает ли курица? Некоторые летают…

А вот летает ли жареная курица?

Вообще-то общеизвестно, что курица – не птица, а любимое блюдо моряков. В море они могут отказаться от всего ради сочной ножки или хрустящего крылышка. Как продукт скоропортящийся, курятина на корабле истребляется в первую очередь и очень охотно. Поэтому полакомиться цыпленком-табака на четвертом месяце похода очень проблематично: все оставшиеся в морозильнике тушки учтены и контролируются старпомом, из-за плеча которого их пересчитывает командир, за спиной которого облизывается комбриг, оказавшийся в том походе у нас на борту. Комбриг – неистовый курощуп, требующий, как минимум, одну сочную курятину в сутки. Останься он без нее – съест поочередно весь экипаж. Но курятина нужна и для именинников, празднующих свой день рождения в море. Это святая традиция…. Итак, подсчитаем баланс: впереди 60 дней похода. Это 60 тушек комбригу плюс где-то 50 чикенов [4]4
  Чикен – chicken (англ.) – цыпленок.


[Закрыть]новорожденным офицерам и матросам. Заглянем в холодильник:

– 70 штук! – сосчитав, бодро рапортует помощник командира.

– Чего?! Я насчитал 75! – кричит старпом.

– А по моим данным их должно быть 90! – бьет кулаком по столу командир.

Как ни странно, счет каждого из них, исходя из индивидуальных потребностей, верен. Но честно ли учтены потребности остального экипажа? Конечно же! Да хоть 300 курей найдется – было бы «шило». А оно было? Было-было. Только у помощника Толи его не было – его кран был надежно перекрыт по всей цепочке спиртотранзита «Командир – старпом – замполит – командиры боевых частей». Но ведь были еще начальники служб! Вот на них страдающий Толя ставку и сделал: его блуждающий взгляд сфокусировался на большом доке, начальнике медицинской службы корабля двухметровом питерце Генке. Генка тоже страдал. Жил бы он в Монголии со своим запасом шила – ел бы по барану в день, что было его нормой. На корабле же он получал двойную порцию, но и этого было мало, поэтому малый док, наш стоматолог, иногда недосчитывался куска домашнего сала, неосторожно охлаждаемого в холодильнике лазарета – рядом с баночками вырезанных в ходе операций и заспиртованных аппендиксов. Но маленький док оставался бессловесным, так как «волшебный белый друг» – 10-литровая канистра чистого медицинского – хранился в каюте его начальника. За ней Толик и пришел…

– Геныч, – ломал нетвердой рукой свой подбородок помощник, – наливай!

– Толян, уйди – я в печали! – отнекивался Генка.

– Ген, давай я твою печаль утолю, а ты мою! А?

– Это как? Опять колбасой? Она у тебя в плесени.

– Курицей, – испугавшись своей смелости, прошептал абстинент.

– Толик, ты на «Варяге» не служил?

– А что?

– Смелый ты. Если не шутишь, то давай! – сказал начмед и набулькал полный стакан чистяка. Помощник потянулся к нему, но получил по руке.

– Сначала курица! – рявкнул большой док.

Палец Толяна накрутил заветный номер:

– Юсупов, шлангом в мой загашник. Возьмешь курицу, зажаришь, завернешь в газету и тихонько по шкафуту [5]5
  Шкафут – часть верхней палубы вдоль борта.


[Закрыть]чтобы никто не видел, к каюте дока. Иллюминатор будет открыт. Незаметно бросишь в него и обратно на камбуз! Все понял?!

– Так тошна, тащ. Сдэлаэм.

Дальше сидели молча: Толик уставился на стакан, а Генка – на иллюминатор. Оба сглатывали от волнения.

– Помоха, полчаса уже прошло! – ерзал голодный док.

– Рано…

– Толян, гад, час сидим! – взвился начмед.

Палец помощника потянулся к диску телефона:

– Юсупов, где курица?!

– Тащ, гдэ-гдэ… пажарыл и доку отнес. В люминатыр бросыл.

Лицо Толи побледнело: он выскочил из каюты Гены и бросился к соседней.

– Димон, сволочь, открывай! – начал бить ногами дверь, за которой жил маленький док Но оттуда донесся лишь хруст костей. Через пять минут она открылась. В каюте стоял довольный стоматолог, подбородок и руки которого лоснились от жира:

– Помоха, ты не поверишь – чудо случилось! – хрюкал от удовольствия докторенок. – Сижу, смотрю на звезды и мечтаю о жареной курице, как что-то в газете влетает в иллюминатор. Развернул – она, родная. Толь, ты в волшебство веришь?

Помощник лишь грустно повернулся и побрел в свою каюту. К начмеду возвращаться смысла уже не было.

До конца похода каждый именинник исправно получал свою курятину. Последнему вручили крупную тушку с аномально длинной шеей. В тот день фауна Калифорнии лишилась одного белоснежного пеликана…

УБИЙСТВО ЧЕКИСТА

Посвящается жертвам отравления

Они только что убили особиста и теперь не знали, что делать.

– Пошел я топиться! – подумал Фролыч и повернулся к двери каюты, не в силах больше смотреть на лежащего чекиста с закатившимися глазами. – Не ботаник ты, Василич, не ботаник! – вздохнул он, взглянув на белое сморщенное полотно, когда-то бывшее румяным анфасом и волевым профилем его друга.

– Думаешь, ошиблись? – ойкнул Василич.

– А ты их цвет помнишь? Точно желтые или красноватые? – тужился Фролыч.

В тот день, за сутки до выхода «Азии» в первый поход, они пошли на окраину Балтийска, чтобы отметить на природе предстоящий переход через три океана. Посидев, как полагается советским офицерам, в кустах с двумя белыми подругами по фамилии Литр, друзья, почувствовав, что солнце совсем опустилось, даже больше, чем они сами, ломанулись тропой хунвейбина через лесопосадку домой, на еще пахнущий заводской краской ССВ-493. В этой гуще Василич и заметил куст, изрядно беременный ягодой.

– Облепиха! – обрадовался Василич, но тут же засомневался. – Это ж не Приморье! Здесь она растет? Похожа, однако… Давай нарвем!

Быстро нарезав веток ножом и набив ими целлофановый пакет, друзья вскоре были на борту корабля в своей каюте. Ягоду отделили от веток, засыпали ею трехлитровую банку и, естественно, залили спиртом. Именно так и никак иначе готовится варенье на Флоте!

Достали напиток из рундука нескоро, только услышав контрольную команду: «Широта ноль градусов…. Товсь…. Ноль! Есть пересечение Экватора! Команде построиться на юте для празднования Дня Нептуна!» Изможденные после лазания через чистилище под знойным африканским солнцем, отмывшись от мазута, Фролыч и Василич наконец закрыли дверь каюты, наслаждаясь прохладой от кондиционера и предвкушая, ибо не вкушать в такой день – преступление. В банке оказалась жидкость ярко-желтого цвета, подобная современному апельсиновому соку, что и вызвало их первое подозрение – советский орандж джюс тех времен был более надежного, унитарного для всех соков светло-коричневого цвета. Понюхали и застыли – не пахло ничем, совсем, даже «шилом». Разлили по полстакана и, зажмурившись, отпили по глотку…

– Амброзия! – крякнул Фролыч и всадил остаток в место для приема пищи.

Чудо-настойка была легка, в меру сладка и пилась, как чай! Потянувшись к банке для повтора, он услышал страшное, почти приговор.

– Фролыч, что-то мне кажется, что это была волчья ягода! – убил его Василич. Оттенка сатиры или юмора в его голосе не было. Были только кости с черепом на голубом фоне его глаз.

– Да нет, фигня! Мы же пока живы! – неудачно попытался успокоить его Фролыч. – Вообще-то, странный какой-то вкус… А давай кого-нибудь, кто в ботанике разбирается, позовем попробовать.

Выглянули в коридор. Там, естественно, оказался особист.

– Витьк, а Витьк? Выпить хочешь? – неуверенно спросили его.

Витька захотел. Очень! Поэтому предложенные полстакана хряпнул разом, после чего и ответил на их вопрос: «Однозначно – облепиха! У сливы другой вкус! Наливай еще!»

Обрадованные, друзья налили чекисту полный стакан. Тот сел поудобнее на койку и благостно влил жидкость в святая святых, то есть – в себя.

Стало так хорошо и тепло на душе, что, проигнорировав присутствие контролирующего органа, налили по стакану и себе. Чокнулись, включили подъемные механизмы рук и ЗАСТЫЛИ: Витек, пустив слюну, закатил глаза и медленно сполз по переборке! Дальше была тишина – жуткая, зверская тишина.

– Кажется, это была волчья ягода… Отморячились! – прошептал Фролыч, подумав, что пора топиться.

– Кто? – не понял друг.

– Он – точно, а мы – наверняка. Не ботаник ты, Василич, не ботаник…

– Думаешь, ошиблись? – ойкнул Василич.

– А ты их цвет помнишь? Точно желтые или красноватые? – тужился Фролыч.

– Хрен его знает, вроде желтый. Может, обойдется? – всхлипнул друг.

– Нет, это редкий песец, стопроцентный. Смотри, как побелел!

Несчастные еще минуту стояли как вкопанные, пока не поняли, что перед тем, как топиться, надо сбегать за доктором. Они уже были в двери, когда вдруг услышали «Хр-р-р-р-р-р-р» – протяжный богатырский храп из угла каюты.

– Ты знаешь, – сказал мне Фролыч при встрече, – с тех пор я люблю храпящих особистов. Храпит – значит, жив!