Текст книги "Разговорчики в строю №2"

Автор книги: Максим Токарев

Соавторы: Олег Рыков,Александр Бобров,Елена Панова,Михаил Крюков,Юлия Орехова,Александр Михлин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

СОН

– А-а-а-а-а-а!!!

– Мужики, что это было?

– Ну какая сволочь не спит, и другим не даёт?

– Родил, что ли, кто-то?

– Это я чуть с перепугу не родил, когда мне Ромыч на ухо заорал!

– Это что, Медведь был?

– Нет, Бобёр!

– Идите на хрен, я сам только что проснулся!

– Да я шучу, Медведь орал, только он спит, сука!

– Как спит?! Поднял роту на уши, а сам спит?! Сейчас я его…

– Что ты его, Дрон? Разбудишь Медведя неудачно – он из тебя много маленьких мудачков наделает, не придется потом причиндалами работать!

– А-а-а, мать вашу, уйдите от меня!!!

– Да что с ним?

– Хрен знает, может, живот во сне крутит?

– Если бы у него живот крутило, нас даже противогазы не спасли бы, а я пока что вроде живой!

– Может, его совесть мучает?

– Окстись, Петрушка, откуда у Ромыча совесть? Он её ещё в качалке штангой придавил!

– Не-е, помните, он вчера нашу двухпудовку на ногу поставил, так это его придавленная совесть так орала!

– Первый раз слышу, чтобы совесть находилась в ноге!

– Ты ещё много чего в жизни не слышал, мальчик!

– Кого мальчиком обозвал?

– Извини, девочка!

– Да иди ты!

– Тихо, народ, дайте поспать!

– Ну, челове-е-ек, тут его товарищ во сне умирает, может быть, а он спит!

– То-то я смотрю, как вы его реанимируете длинными языками!

– Мы за него переживаем!

– А-а-а, оставьте меня в покое, у меня ничего нет, чтобы вам дать!!!

– Народ, может ему снится, что его бандиты обувают?

– Хотел бы я посмотреть на бандита, который рискнёт обуть Медведя!

– Да уж, разве что буквально, и ещё после этого собственным носовым платочком ботиночки протереть!

– Слушайте, а ну как он у нас тут еще загнётся во сне с перепугу, у качков знаете, какие сердца нежные и чувствительные!

– Скорее, мы все тут загнемся с постоянного недосыпа!

– Так, я его сейчас разбужу и узнаем, что случилось. Ромы-ы-ыч!!! Йух-ха!

– Что это было?

– Эта сука меня с кровати столкнула, больно – башкой о тумбочку уписался!!!

– Я тащусь над тобой, Петрушка, ты его как будил-то?

– За плечо потряс.

– Ты его еще в щёчку поцеловал бы! Чтобы Медведя разбудить, минимум подушкой по башке треснуть надо!

– О! Денисыч, а положи-ка ты на него гирю.

– Сам положи, он ей же тебя и отчебурашит, как проснется!

– Если проснется!

– Это ты потом не проснёшься!

– Затих! Помер, может? Ну, все, Петрушка, завтра майору скажем, что это ты Медведя во сне придушил, и он тебя заставит рыть могилу зубочисткой.

– Не смешите мои тапочки, чтобы Петрушка смог придушить Медведя, ему надо весь следующий семестр жрать анаболики и сутками качаться!

– Ага – на рее!

– На ху…

– А-а-а-а!!! Я больше не могу, забирайте все, но уйдите!!! Уйдите, я вас прошу!!!

– Не, ну надо, как надрывается!

– Будто девственность кому пытается отдать, а они не берут, но и не уходят!

– Во фантазия, надо бы тебе, Дрон, поменьше перловки в обед жрать!

– Это жареная селёдка дурные мысли навевает!

– Это какие такие дурные мысли по отношению к Медведю тебе селедка навеяла???

– Да иди ты, Бобер, со своими намёками!

– Всё, я вас оставляю, делайте что хотите, но я больше не могу!!!

– Какая сволочь дала Ромычу почитать на ночь женский любовный роман?

– И ты, Бобёр, жареной селёдки переел?

– Нет, блин, мне жюльен и «Божоле» на обед сегодня давали!

– Что-то водки захотелось!

– С жареной селёдкой?

– Буэ-э-э!

– Сволочи, убью обоих, если еще о еде говорить будете!

– Нет, не прыгайте на меня, не трогайте мои ноги!!!

– Вот как подсознательные стремления к мазохизму выводятся на поверхность в состоянии сумрачного сознания!

– Всё бы тебе ржать, Бобёр, что с этим «ласковым и нежным зверем» делать будем? Спать-то хочется!

– Короче, Денис, столкни его с кровати, один хрен с такого сна он ничего не поймёт!

– Щас попробую. Опанькх-х-х-хки! Йух-ха!

– Ты, блин, чемпион по прыжкам в ширину, я не понял – тебе понравилось с кровати падать, что ли? Попроси, я тебя сапогом еблдыкну, эффект будет тот же, а казённая мебель не пострадает!

– Да казённая мебель и так не пострадает – что ей сделается от Петрушкиной ватной головы?

– Я ссу на вас глядючи, клоуны!

– Идея: ссы на Ромыча, и тебе полегчает, и его разбудишь!

– А что – сейчас я его водой оболью! Днева-а-альный!!! Тащи станок…

– Како-ой?!

– Строгальный, мать твою, принеси воды стакан!

– Сам дошлёпаешь, у нищих слуг нет!

– Ой, ух, мама-а-а, да не смотрите на меня, не надо!!!.. Уйя-я-я-я, Денисыч, ты с какого хрена меня облил???

– Да ты возымел уже всех своими воплями!

– Блин, спасибо, что разбудили, мужики, чуть не умер со страху!

– Трусы проверь, может, что новое там найдёшь?

– Лишь бы старое не потерял!

– Да, блин, запросто, такого страху натерпелся!

– Да что снилось-то, поведай, не томи душу!

– Что, Бобёр, давно кошмары ночные не мучали? Ты только попроси майора, он тебе устроит марш-бросок с полной выкладкой!

– Так майор и вас, мои молодые наивные друзья, ко мне в компанию прибавит? Хотите, устроим массовый цирк?

– Вот уж хренушки, рассказывай, Медведь! Слушатели уже полчаса как в нетерпении ножонками сучат!

– Да, э-э-э, что рассказывать-то? Ну, мне, эта-а, пауки всякие и тараканы снились!

– ???

– Арахнофоб ты наш ночной, мать твою за ногу, мы уж думали там тебя насилуют, а он тараканьи бега во сне устраивает!

ЭЛЕКТРИК

На столбе сидела толстая спокойная ворона и худой взволнованный Серега полутора метрами ниже!

Ворона, в отличие от Сереги, была умной птицей, ей и в голову не приходило заниматься электропроводкой, не понимая в этом ничего, впрочем, ей много чего не приходило в голову. Прапорщик, в свою очередь, был еще более умной птицей, чем ворона, потому тоже не собирался лично этим заниматься, когда есть солдаты, хотя и ему много чего не приходило в голову!

Серега в очередной раз просто оказался не вовремя под рукой, и сейчас сидел на столбе, держа в одной руке провод, идущий от свежепостроенного сарая и другой рукой готовясь схватится за провод, тянущийся от соседнего столба, чтобы соединить их между собой!

Изо всех сил он постарался вспомнить все, что знал об электричестве и не вспомнил, только ему почему-то вдруг показалось, что если выключатель в сарае будет повернут в положение «Выкл.» то током ударить не должно… наверное… по крайней мере, очень хотелось в это верить!

– Товарищ прапорщик, – жалобно проблеял Серега. – А свет в сарае выключен?

– Какой, на хрен, свет в сарае, когда ты его еще не провел ни хрена? – бодро отозвался прапорщик.

Похоже, он тоже ничего не понимает в электричестве, – подумал Серега и очень захотел потерять сознание.

Это ему не удалось. По ноге протек пот, вызывая сомнения в своем происхождении.

Протянул руку, закрыл глаза и изо всех сил сжал в кулаке провод, чтобы убило как можно быстрее…

– Кар-р! – одобрительно сказала ворона, прапорщик высказался в таком же духе.

Этот звук вернул Сереге ощущение действительности – очень хотелось жить и выпить, воздух пах настолько одуряюще-приятно, что хотелось его обнять и укусить, несмотря на близость выгребной ямы.

Даже прапорщик вдруг показался довольно милым человеком и даже чем-то симпатичным, когда не стоит снизу, задрав вверх морду.

– Чего расселся-то, блин? Я чё, тут с тобой до ночи вкалывать должен? – сказал «милый человек». – Теперь цепляй фазу, на хрен!

Что-то щелкнуло в голове у Сереги при слове «фаза», в ушах противно зазвенело – жизнь кончалась второй раз подряд всего за одну минуту.

Ноги стали ватными, руки затряслись, желудок мерзко заурчал, ворона, нагадив на гимнастерку, тяжело взлетела со столба.

– А ну вас к черту, товарищ прапорщик, с гауптвахты хоть живыми возвращаются, – обессилено сказал Серега и начал слезать.

БАНЯ

– На повестке сегодняшнего дня – поездка в баню! Поэтому, слушай мою команду: сейчас все идут получать новое белье у прапорщика и через пятнадцать минут построение перед казармой! Приступить к выполнению!

Я не стал дожидаться реакции своих друзей и немедленно рванул к каптерке.

– Товарищ прапорщик, а почему вы мне выдали два носовых платка?

– Юморист! Это портянки!

– Да? На руку наматывать?

– Пару дней поносишь – растянутся.

– Руки?

– Хренуки! Держи майку!

– Товарищ прапорщик, а что означает «13б», нарисованные на майке?

– Тринадцать – значит счастливая, а «б» – это ты! Еще та «б», к тому же к фамилии твоей подходит! Не задавай идиотских вопросов, пошел вон! Следующий!

– Р-р-р-равняйсь!!! Смир-р-р-р-рна! Сейчас строем выдвигаемся к проходной училища, где грузимся в машины для следования в баню. В дороге рожи глумливые из кузова не высовывать, средние пальцы следующим позади машинам не показывать и всякий мусор в них не кидать! Если увижу – убью прямо в бане! Налево! Шагом марш!

 
Там, где пехота не пройдет,
Где бронепоезд не промчится,
Угрюмый танк не проползет —
Туда наш взвод ходил мочиться!
 

– Команды петь не было! Молча идем!

Машин дожидались почти час, в конце концов, появились два ЗиЛ-131.

– По машинам!!! Курсант, э-э-э, ваша фамилия?

– Лоншаков!

– Помогите товарищу забраться в кузов! Видите, он самостоятельно не может!

– Вашу ручку, мисс!

– Да пошел ты!

– Ну, тогда сам лезь!

– Без разговорчиков! Молча грузимся и рассаживаемся!

– Ну, поехали!

– Гагарин хренов!

– Кто сказал? Слушай мою команду: песню запевай!

 
Эх, путь-дорожка фронтовая,
Не страшна нам бабёшка любая!
 

– Курсант Шоханов, наряд вне очереди!

– Есть наряд, товарищ капитан!

– Если вы такие умные – дальше едем молча, кто скажет хоть слово, получит наряд вместе с Шохановым! Лоншаков, втяни копыто вовнутрь кузова – сапог потеряешь, брюхо тоже втяни – выпадешь!

– Так, вылезаем строиться! Слушай мою команду: даю вам на мытье сорок пять минут, после этого построение здесь же! Опоздавшие получают наряд! Разойдись!

Часть народу почему-то потянулось за сигаретами, остальные, по выработавшейся стадной привычке, скучковались вокруг них, я же побежал мыться – покурить можно и после!

Влетел в раздевалку, мгновенно разделся и рванул в помывочную.

Парную нам, конечно, никто открывать не стал, но наличие обыкновенной горячей воды, от которой мы за две недели сборов уже совершенно отвыкли, показалось неземным блаженством.

Я уже намыливался второй раз, когда в дверь помывочной робко постучали из раздевалки.

– Занято! – гнусавым кокетливым голосом крикнул я и продолжил мытье.

Вымыв голову и последний раз ополоснувшись, я заметил, что прошло уже пятнадцать из сорока пяти отведенных минут, а мылся я пока что в гордом одиночестве.

Неслышно подкрался к двери в раздевалку и услышал голоса:

– Народ, а чего мы здесь толпимся-то?

– Да там бабы какие-то непонятные моются!

– С чего ты взял?

– Да вот Лонш постучался, а оттуда женским голосом «Занято!» ответили!

Ситуация приобретала неожиданный оборот! Надо было пользоваться случаем. Я распахнул дверь и замер, увидев всю роту с принадлежностями для мытья, но в казенных трусах бывшего черного цвета!

– Ну что зависли, сволочи? Осталось всего полчаса, а вы все грязные и необслуженные – дамы ждут! Снимаем трусы и заходим по одному, дожидаемся своей очереди! Следующий!

И шагнул вперед!

Вся толпа синхронно отступила на шаг назад.

– Ближе, Бандерлоги, ближе!

Еще один шаг назад!

– Лоншаков, теперь твоя очередь!

Лоншаков роняет мыльницу на ногу, наклоняется подобрать, я даю ему пинка, от которого он влетает в помывочную и закрываю за ним дверь!

Он начинает ломиться обратно, забыв, что изнутри дверь нужно тянуть.

Через несколько секунд наступает тишина! Я оборачиваюсь и гордым взглядом окидываю остолбеневшее воинство. На меня смотрят, как на предателя, только что сдавшего товарища фашистским палачам!

Не говоря ни слова, иду к шкафчику со своими вещами.

Тут открывается дверь помывочной и на пороге появляется призрак Лоншакова с трясущимися губами и сжатыми кулаками:

– Где эта сука? Сейчас я его убью! Там никого нет – он все время один мылся!!!

Я рванул в проход между шкафами и занял круговую оборону!

Меня попытались побить, но не тут-то было! Расстояние между шкафами позволяло успешно действовать одному, а напиравшие «бандерлоги» только мешали друг другу. К тому же у меня в руках была мокрая мочалка, по боевым свойствам не уступавшая милицейской дубинке!

В течение двух минут я успешно держался, лупя мочалкой по голым торсам и отпихиваясь ногами, но победа линчевателей была близка!

И тут в дверях раздевалки возник архангел Гавриил, за неимением трубы пользующийся луженой глоткой, излучавшей могучие децибелы мата – капитан Русаков:

– Какого … бардак в бане? Это что за игры, вашу мать?

– Товарищ капитан! Они говорят, что сегодня постный день, и я своим мытьем оскорбил законы Шариата! – все еще в горячке боя погнал я.

Капитан наморщил ум и скомандовал:

– Все немедленно мыться марш!

Я подумал, что и мне следовало бы принять душ, чтобы смыть боевой пот, но войти в помывочную вторично уже не решился.

Оделся и вышел покурить на крыльцо.

– Каждый раз удивляюсь я, глядя на студентов, – сказал капитан. – Всегда что-то новое выкидывают, но чтобы отказываться мыться в бане – такого со мной еще не было!

В этот раз я благоразумно промолчал.

Елена Панова
Мемуар офицерской жены

От автора

Родилась в Москве в 1967 г., там же и прожила всю жизнь с небольшим перерывом.

В 1991 г. окончила Институт международных отношений, по специальности – экономист-международник.

После института зачем-то вышла замуж за едва знакомого военного и уехала с ним в Забайкальские степи. О чем, кстати, не жалею.

После Забайкалья – Приднестровье.

Потом Москва, академия, Хабаровск, МЧС, опять Москва.

В общем, так и воюем до сих пор.

Огорченная хамским отношением к армии со стороны всех, кому не лень, начала писать рассказы, где (из принципа!) о военных – ни слова плохого.

МЕМУАР ОФИЦЕРСКОЙ ЖЕНЫ

Уже на третьем месяце жизни на станции Мирная я поняла, как местная популяция офицерских жен вычисляет вновь прибывших. Новенькие всегда ходят с дамскими сумочками. С риди-, прости, Господи, – кюлями. В которых лежат кошельки с бесполезными деньгами и бесполезные ключи от казенных квартир. И на каблуках, которыми они очень смешно ковыляют по разбитым дорогам там, где нет тротуаров (а их нет нигде), и царапают сухую пыльную землю там, где дорог тоже нет. А если дождь, новенькие ходят с беспомощными зонтиками и стоически сглатывают льющуюся по лицу воду пополам со слезами и соплями. Каждая новенькая, желая сделать приятное аборигенше, продающей молоко, делает комплимент его дешевизне, после чего на следующий же день цены на молочные продукты взлетают вдвое. Резиновые сапоги, плащ-палатки и «вы чо, охренели?» появляются позже.

В тот момент, когда мы, ошалевшие и заржавевшие от нескольких суток в поезде, скрипя суставами, выползли на аэродромные плиты, заменявшие перрон в пункте назначения, на станции Мирная не было НИ-ЧЕ-ГО. По нашу сторону поезда простиралась безжизненная степь, и единственным признаком цивилизации в ней был огрызок грунтовой дороги и ярко-синий щит «Счастливого пути», под которым дорога заканчивалась. А между тем Лехе следовало кому-то доложить о своем прибытии. Доложить о прибытии – это первое, что должен сделать офицер на новом месте службы. Потом уже можно пописать, умыться, побриться и т. д. Кстати, это хорошее правило – оно помогает не растеряться в незнакомой обстановке.

Поскольку в пустой степи наше прибытие, кажется, никого не интересовало, Леха снял фуражку и полез под вагон, надеясь на другой стороне найти кого-нибудь, кому можно доложиться.

Оставленная при багаже, некоторое время я рассеянно прислушивалась к нетрезвой болтовне проводников, потом поезд чихнул, свистнул и уехал, увезя их с собой, и я испугалась так, как никогда до этого. Потому что по другую сторону колеи ТОЖЕ ничего не было. Вообще ничего. Только огромная, выжженная солнцем и выдубленная ветром степь, стеклянное небо и полоумные кузнечики. Я сидела посередине всего этого со своим телевизором и ревела от мысли, что Леха, проползя под вагоном, влез в него с другой стороны и уехал дальше в Китай, выбросив меня, как ненужный чемодан. Я тогда не знала, что меня-то Леха еще может выбросить, но телевизор – никогда.

Потом уже, спустя два-три месяца, я обнаружила, что там была и станционная будка, и штаб дивизии в каком-то полукилометре от нее, и еще какие-то постройки, и даже люди. Оказалось, что с перрона из аэродромных плит их было прекрасно видно. Не знаю, где оно все пряталось в тот самый первый день. Чудеса маскировки.

Но настоящий офицер даже в арктических льдах найдет, Кому Доложить, и уже через полчаса появился и Леха, и грузовик с двумя военными, и нам сказали: «Добро пожаловать», и пожали руки, и сказали, что очень рады и давно ждали.

– Моя жена, – сказал Леха и показал меня приехавшему за нами капитану. Капитан посмотрел на меня, как папуас на Миклухо-Маклая, и задал удивительный вопрос:

– Так вы что, тоже приехали?

– Ну да. Разве непохоже? – удивился Леха.

– Впервые вижу, – пробормотал капитан и поволок в кузов наши вещи.

Я, кстати, тоже видела его впервые, и меня это ничуть не удивляло.

Солдат за рулем тоже вел себя странно. Леха с капитаном телепались в кузове, а две главные драгоценности – меня и телевизор – определили в кабину, и я всю дорогу старалась произвести на бойчишку хорошее впечатление. Он молчал, иногда угукал и исподтишка косился на меня, как на спущенного с поводка носорога. И лишь много времени спустя до меня дошло, почему у встречавшего нас капитана был такой вид, словно он борется с желанием потрогать меня рукой и сказать: «Ух ты!» Дело в том, что Настоящие Офицерские Жены НИКОГДА не едут в Дальний Гарнизон вместе с мужьями. В лучшем случае – через пару месяцев, после того, как он обживется-осмотрится-устроится. Но чаще все же никогда.

Потом было офицерское общежитие, где мы были единственными постояльцами, если не считать тараканов. Впрочем, тараканы были не постояльцами, а скорее законными хозяевами. Они сидели на стенах, сложив лапки, ревностно следили за нашими действиями, и казалось, что они обмениваются критическими замечаниями.

А потом началась какая-то фантасмагория, и я до сих пор не уверена, что все это мне не приснилось в дорожной усталости. Пришли два мужика в штатском, пьяные и веселые, попытались ввалиться в нашу комнату, но застряли в двери и оттуда начали орать, что они тоже офицеры, тоже ротные и тоже саперы, что один из них вот-вот уезжает отсюда ко всем чертям, a Леха приехал на его место, и что вот сейчас они празднуют у него дома этих самых чертей, и надо немедленно отпраздновать и Лехин приезд, потому что если бы Леха не приехал, то хрен бы он отсюда вырвался, и короче, ребята, собирайтесь, пошли к нам, потому что там уже сидит толпа человек в двадцать, которая ждет только вас, и выпивки у них залейся, но если у вас есть, то тоже возьмите. У нас было. Мы взяли и пошли. Шатаясь от усталости и поддерживая друг друга на поворотах.

Толпа из двадцати человек встречала Леху овациями, а меня – тем же тихим и недоверчивым изумлением, которое я поняла впоследствии. В тот вечер я подумала просто, что они залюбовались. Но мне это было уже по фигу. Масса незнакомых людей, в центре внимания которых мы вдруг оказались, орала, наливала, чокалась, хлопала по плечам и лезла обниматься. Я не запомнила ни имен, ни лиц, ни званий. Запомнила только, что через неделю, сдав дела, хозяин этой квартиры уедет к чертям, и она станет нашей, в доказательство чего нам тут же передали запасной комплект ключей. Местонахождение квартиры я тоже не запомнила, но от ключей не отказалась.

В тот же вечер я имела удовольствие прокатиться на мотоцикле с коляской по пересеченной местности. Водитель, наш будущий сосед-старлей, был пьян, сидел, как мне казалось, спиной к рулю и все время размахивал руками, показывая нам местные достопримечательности. Достопримечательностей мы не разглядели, потому что ночь была безлунна, а у мотоцикла не горели фары.

Кроме нас с Лехой на мотоцикле стояли и висели еще человека четыре, которым вообще не надо было никуда ехать – им просто захотелось нас проводить.

Всю ночь я ехала в поезде, который свистел, визжал и плевался коньячным паром.

Вскоре мы переехали из общежития в тот самый ДОС. Если кто не знает, ДОС – это Дом Офицерского Состава. И от обычных домов от отличается так же, как и Офицерский Состав от обычных людей, даже если выглядит простой пятиэтажкой. Вот хотя бы номер. Знаете, какой у нашего ДОСа был номер? Нет, названия улицы не было. Там вообще не было ни одной улицы. А ДОС был № 988. Еще там были ДОСы № 745, 621, а номера четырех других я уже не помню. Конечно, выговаривать такие сложные номера на морозе было сложно, поэтому все дома имели клички. Наш, например, назывался Горбатым. Он стоял на пригорочке, и три первых подъезда были на этаж выше четвертого и пятого. Еще там был Копченый, получивший свое прозвище из-за пожара в начале семидесятых, был Зеленый и был еще один, который все называли уважительно по имени-отчеству – Дом, Где Живет Комдив. Этот был элитным – там электричество отключали только два раза в сутки.

Вскоре после нашего новоселья Леха впервые проявил себя как добытчик. Он принес домой две бутылки портвейна в целлофановом пакете. Т. е. в пакете не две бутылки, а только их содержимое. Потому что у Лехи не было пустой тары для обмена. Тара была на вес золота. Впрочем, перелить портвейн из бутылки в пакет – дело нехитрое. Гораздо сложнее его потом из этого пакета наливать в посуду для непосредственного употребления. Особенно когда этой посуды нет. Дело в том, что мы с Лехой, как я уже говорила, ехали в Забайкалье налегке, в полной уверенности, что весь жизненно необходимый хозяйственный минимум сможем приобрести на месте. Хренушки!!! Я тогда просто не знала, что такое НАСТОЯЩИЙ минимум. Это когда в магазине – три полки мышеловок, полка фотоальбомов в роскошных кожаных переплетах и хрустальные вазы, которые не продаются, потому что дефицит. А в квартире… Однако про квартиру потом. В общем, на тот момент, когда удача улыбнулась нам портвейном, у нас из посуды имелся только полуторалитровый эмалированный ковш (тарелку мы купили уже позже). Из него мы и пили по очереди. Один пил, а другой в это время держал пакет и зажимал пальцами маленькую дырочку, которую мы прорезали в нижнем углу, чтобы проще было наливать. Потом менялись местами.

Таки собственно о квартире… В общем, ничего примечательного. Четвертый этаж, кухня, раздельный санузел и длинная, узкая комната-кишка. Кухня была большая, а в комнату вела двустворчатая стеклянная дверь, поэтому, когда я рассмотрела квартиру при дневном свете и с трезвых глаз, она мне сразу понравилась. В кухне помимо четырехконфорочной электрической плиты, с которой я так и не нашла общего языка, имелась школьная парта, сколоченный прежними хозяевами рабочий стол, похожий на гигантский посылочный ящик, занавешенный шторкой (шторку, правда, они сняли и увезли), и огромный глубокий противень из нержавейки. Противень был до краев забит окурками – бывший хозяин квартиры праздновал свою «отвальную» больше недели, и выносить мусор ему было некогда. Всю остальную мебель мы добывали собственными силами. Из шести казарменных табуреток, нескольких необрезных досок и борцовского мата Леха соорудил двуспальную кровать. Из подобранной у помойки шкафной дверцы и четырех украденных у аборигенов поленьев – журнальный столик. В качестве письменного стола была притащена не какая-то там школьная парта на железных ногах, а настоящая – из батальонного учебного класса. Когда мне было скучно, я изучала автографы, вырезанные на ее суровой деревянной поверхности, и пыталась представить, чем сейчас занимаются их авторы. Особенно те, которые «ДМБ-63»…

Спустя два месяца мои родители все-таки прислали нам контейнер. Им кто-то из знакомых сказал, что военная семья без контейнера – и не семья вовсе, а так, недоразумение. Как балерина на лесоповале. Таким образом, наше хозяйство пополнилось двумя школьными книжными шкафами и холодильником. Оно вообще много чем пополнилось – даже веником, потому что в контейнере оставалось свободное место, но шкафы и холодильник были наиболее крупными предметами. Холодильник, правда, переезда не вынес, и где-то на полпути испустил свой фреоновый дух. До следующего лета мы его использовали в качестве шкафа, а потом обменяли на китайскую кожаную куртку у соседей. Соседи, – капитан Толян и старлей Юрка, – как раз собирались открывать в Мирной бар, и сломанный холодильник им был нужен до зарезу. Пустые пивные банки им тоже были нужны, и их мы отдали просто так, без обмена. Что-то нам подсказывало, что до следующего Нового года мы на станции уже не дотянем, и украшать этими банками елку нам больше не придется.

Еще через какое-то время Леха обзавелся велосипедом. Это, конечно, было не так круто, как мотоцикл с коляской (мотоциклов на станции было всего штук пять, и их владельцы были заносчивы и пренебрежительны), но для начинающего ротного – все равно что папин автомобиль для 17-летнего оболтуса.

Ближе к зиме в ходе дефицитно-распределительной кампании в батальоне Леха вытянул счастливый лотерейный билет – немецкий бюстгальтер и три куриных яйца. Яйца с презрением отверг в пользу коллектива, потому что я уже работала в военторге, а талон на немецкий бюстгальтер обменял на талон на стиральную машину. Узнав об этом, я его забранила совсем как старуха старика за золотую рыбку. «Лифчик ты и сама себе связать можешь, – отрубил Леха. – А стиральную машину я сам не сделаю». С тех пор я с Лехиной логикой больше не состязаюсь. Машину, правда, Леха немного помял по дороге из магазина – он ехал на ней с ледяной горки и не успел увернуться от ухаба. К слову: в те времена отечественная бытовая техника была не в пример надежнее нынешней импортной. В нашу трепетную «Занусси», например, Лехин бушлат даже не умещается, а вот то конверсионное недоразумение с вертикальным взле… загрузкой даже после аварии на ледяной горке играючи не только стирало бушлаты, но даже мыло посуду (тоже Лехино ноу-хау). А швейная машина «Чайка», привезенная мне моими родителями, имела движок от истребителя и могла шить брезент, войлок и тонкую фанеру. И не ломалась, даже когда я молотком выбивала иглу из гнезда. Вообще-то мои родители приезжали к нам не столько ради того, чтобы привезти швейную машину, сколько ради того, чтобы прокатиться. Они тоже приехали поездом, причем в СВ, успев по дороге даже покутить в Чите у папиного одноклассника. За те три дня, что они у нас гостили, мой папа успел открыть мне глаза на ту сторону жизни, о которой я даже не подозревала. Как-то в моем сознании очень быстро закрепилось, что продукты бывают только в пайках, по талонам или по военторговскому блату. Папа же, блуждая по гарнизону в поисках «чего-нибудь и закуски» забрел в местный военный супермаркет и увидел в витрине Мясо, которого в Москве в тот период уже не было. Сезон прошел.

– Что это? – спросил папа.

– Баранина. Разве не видите? – ответила Машка Скрытникова, с которой мы еще не успели подружиться, и которая, конечно, не знала, что за мужик стоит перед ней.

– И что, продается? – удивился папа.

– А на хрена она тут, по-вашему, лежит? – Машка тоже удивилась, потому что ей никогда раньше таких вопросов не задавали.

– И что, можно купить? – не отставал папа.

– Деньги есть – покупайте.

– А сколько можно?

– Сколько нужно, столько и можно.

– Что, вот прямо так можно купить?

– Нет, бля, через жопу правой ногой, – рассердилась Машка. – Мущщина, не морочьте мне голову, я замужем.

Потрясенный неосязаемой связью между бараньей тушей и Машкиным мужем, папа тут же купил баранины на все деньги, заныканные на пиво, и в тот же вечер безжалостно развенчал мой миф о том, что в мирненских магазинах пища вообще не продается. Этот миф я придумала, чтобы достойно прикрыть от окружающих свою неприязнь к электрической плите и к кухонному труду как таковому.

Еще родители сделали перестановку мебели. Они были большими любителями этого дела.

Не успели мы после их отъезда вернуть наши нехитрые мебеля в прежнюю диспозицию, к нам нагрянул Лехин отец. Он тоже сделал перестановку, поставив один книжный шкаф вверх ногами, а другой – горизонтально, плюс к этому соорудил угловую полочку под телевизор. Он сказал, что смотреть телевизор, лежа на нарах и переключая программы большим пальцем ноги вредно для зрения. Полочка была слаба здоровьем, то и дело норовила телевизор уронить, и ей пришлось приделать костыль – лыжную палку. Чтобы вторая лыжная палка не пропадала без дела, Лехин отец отодвинул вертикальный шкаф на метр от стены, положил на него палку одним концом, а другим – на стоящий неподалеку холодильник, и заявил: «А занавесочку сама повесишь»… Оказалось, это такая кладовка для разных вещей…

Однако хватит ностальгировать. Что любопытно – эта ободранная, несуразная, не своя квартира с нищенской казенной обстановкой до сих пор кажется мне лучшим домом из всех, в которых я когда-либо жила. Хотя бы потому, что это единственное в моей жизни жилье, из окна которого был виден горизонт.

А вообще я вам так скажу: в гарнизоне жить можно. Жить можно везде, где живут люди. Даже если кажется, что это вообще не жизнь.

Главное – не забывать мудрые слова Карлсона, который живет на крыше: «Если человеку мешает жить только ореховая скорлупа, попавшая в ботинок, он может считать себя счастливым».