Текст книги "Дикие нравы"

Автор книги: Максим Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Выходите, генерал ждет нас.

С трудом передвигая затекшие от долгой езды ноги, Максим выбрался из машины и, спрыгнув на землю, с наслаждением потянулся. Он уже так устал от событий этого сумасшедшего дня, что беседа с загадочным генералом его вовсе не занимала, а представлялась всего лишь досадной помехой, стоящей на пути к вожделенном отдыху. Он даже не гадал, как сложится этот разговор, полностью препоручив себя собственной судьбе, хотя и понимал, конечно, что от предстоящей беседы напрямую зависит его жизнь.

– Пойдемте, – нетерпеливо подтолкнул его в спину Пойзон.

И Максим даже сделал пару шагов вперед к приглашающее распахнутой двери хижины, как вдруг взгляд его случайно зацепился за сложенные штабелем вдоль стены зеленые ящики. Что-то было в них невыносимо знакомое и неправильное, будто в вещи из совсем другого мира неожиданно оказавшейся на пути там, где она заведомо никак появиться не могла. Макс замер, внимательно вглядываясь в полустертую маркировку, яркое солнце заливало поверхность ящиков, не давало прочесть облупившуюся черную краску букв. Да ведь это же… Он аж задохнулся от неожиданности. Не может быть! Этого не может быть, просто потому, что не может быть никогда! Но, развеивая последние сомнения, его глазам открылась пристроенная на самом дальнем ящике длинная зеленая труба с заглушками на обоих концах. Беспощадное экваториальное солнце заливало ее слепящими, играющими на вспучившейся краске лучами.

– Ну что встал! – недовольно окликнул его Пойзон, дергая за локоть.

– Да отцепись ты, обезьяна! – в сердцах ляпнул по-русски Максим, одним движением вырывая свою руку из захвата, не замечая удивленного взгляда Андрея, не видя, как зло ощерившись, синхронно положили пальцы на спусковые крючки пулеметов охранники.

Он ничего сейчас не видел вокруг, в мире остались лишь эти ящики и длинная зеленая туба, ничего важнее сейчас просто не существовало. Он шагнул вперед. Да никаких сомнений, перед ним был родной, знакомый до боли по службе на испытательном полигоне комплекс «Игла», точнее не весь комплекс, а только туба с ракетой. Пусковой механизм был отстыкован и нигде в пределах видимости не обнаруживался. Но и одной тубы достаточно с лихвой, ящики, скорее всего тоже не пустые. Уж больно знакомая укупорка, после стольких лет постоянных испытаний ни с чем не спутаешь. Наш, разработанный в Коломне, ПЗРК, и какими только судьбами занесло тебя в лапы к африканским повстанцам? Ну да сейчас не об этом, потом разбираться будем. Перед глазами сами собой запрыгали строчки из первой части руководства по эксплуатации, накрепко затверженные когда-то наизусть: «КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩАЕТСЯ размещать комплекс в непосредственной близости от нагревательных приборов, на расстоянии менее пяти метров от источников открытого огня и в местах незащищенных от попадания прямых солнечных лучей». Долбанные обезьяны, уж не знаю, как попала к вам в руки сложная зенитно-ракетная техника, но вот шарахнет сейчас похоже, так, что никому мало не покажется. Предельная жара для «Иглы» – 50 градусов Цельсия, здесь сейчас все шестьдесят, плюс еще жалящие солнечные лучи, так и впивающиеся в корпус лежащей на ящиках тубы. А в каждом ящике еще по две таких же, которые обязательно сдетонируют при взрыве. А зона опасности при подрыве боевой части «Иглы» сто метров. Именно на таком расстоянии сохраняют свою убойную силу осколки, а если запустится движок, то «птички» из ящиков способны самостоятельно разлететься на полкилометра и даже больше, увеличивая зону поражения в разы. А кому повезет не поймать случайный осколок, те как пить дать наглотаются ядовитого дыма полного солей тяжелых металлов и прочей дряни. Ну, черножопые, ну уроды! Макс будто во сне сделал еще один шаг к так мирно привалившимся к стене хижины ящикам, а перед глазами все скакали буквы из различных инструкций, складываясь в беспощадные фразы: «При возгорании немедленно прекратить попытки тушения пожара и покинуть опасную зону… воспламенение и подрыв взрывчатого вещества наступает через шесть-семь минут после начала воздействия открытого пламени… вход в зону подрыва для ликвидации последствий аварии не ранее чем через тридцать минут, после рассеивания дымного облака, содержащего ядовитые для человека компоненты». То ли от страха вызванного этими всплывшими в памяти выдержками из руководства по эксплуатации, то ли от вызванного дрожанием воздуха обмана зрения, только показалось в тот момент Максиму, что из под тубы уже вьется тонкой струйкой белесый дымок.

Что-то резкое, повелительное выкрикнул один из охранников, вскидывая к плечу пулеметный приклад.

– Назад, – дернул Максима за шиворот Пойзон. – Вы что, идиот? Они же будут стрелять! Что происходит, черт возьми!

Только тут Макс вспомнил о существовании окружающих и собственно о своей роли в разыгрываемом здесь спектакле. Осознание собственной незначительности и бессилья, неожиданно отозвалось внутри приступом сокрушительной ярости, мгновенно затмившей разум, заставившей свирепо оскалиться и, не думая о последствиях одним точным движением перехватить все еще удерживающую воротник руку майора на излом.

– Дебил! Идиот! Безграмотный болван! – рявкнул прямо в широко раскрывшиеся от удивления глаза Пойзона Макс, и с великолепным презрением игнорируя защелкавшую предохранителями охрану продолжил: – Какой баран оставили боевые ракеты под солнцем?! Вы что, хотите, чтобы весь лагерь стерло с лица земли?! Неучи сраные!

К чести Пойзона надо сказать, что соображал он замечательно быстро. Ловким и слитным движением, походящим на хорошо отрепетированное балетное па, вывернувшись из захвата, он властно махнул охранникам:

– Отставить!

Потом, развернувшись к Максиму, коротко бросил:

– Прекратите истерику! В чем дело?

– Дело? – Максима все еще трясло, стоило огромного усилия совладать с собой и ответить на вопрос, и даже не смотря на это, его речь звучала короткими рублеными фразами, больше всего напоминавшими злобный собачий лай. – Это боевые зенитные ракеты. Очень чувствительные к нагреву. Если их немедленно не убрать из-под солнца и не охладить, будет такой взрыв, что разнесет весь лагерь.

Видимо, дрожащий от напряжения голос Максима показался Пойзону убедительным, по-крайней мере он не стал терять время, выясняя, откуда горному инженеру известны такие подробности.

– Merde! – рявкнул он по-французски, и тут же разразился длинной тирадой на местном наречии, обращаясь к столпившимся вокруг бойцам.

Подчиняясь его приказам, несколько человек бросились к ящикам и, облепив их, будто трудолюбивые муравьи, в секунду перетащили под тень от брезентового навеса, откуда-то из-за ближних палаток уже бежали несколько человек с ведрами полными воды.

Еще один резкий повелительный жест и холодные прозрачные струи с размаху окатили и зеленую тубу с облупившейся краской и ящики, на которых она лежала. Макс неожиданно почувствовал, как ослабли, сделались ватными ноги, и опустился прямо в траву, привалившись спиной к колесу лендровера. Голова была пустой и легкой, очень хотелось курить, а в висках плыл нежный хрустальный звон. Непосредственная угроза взрыва была предотвращена, а остальное сейчас стало мелким и неважным, автоматически отодвинулось на второй план. Разномастно одетые май-майи все еще суетились вокруг красочным хороводом, перекликались на своем щебечущем языке, тащили еще ведра с водой, зачем-то натягивали дополнительный навес… Но теперь все это уже было не важно…

Рядом опустился Пойзон, устало вздохнул и потащил из кармана рубашки массивный серебряный портсигар. Щелкнула, отлетая в сторону, крышка.

– Угощайтесь.

Незнакомого вида тонкие коричневые папироски ровными рядами теснились в серебряном плену.

– Не курю, – отрицательно мотнул головой Максим, не хватало еще брать подобные мелкие подачки. – Хотя ладно, давайте…

Сладковатый дым приятно защипал легкие, наполняя их пряным ароматом, голова с непривычки закружилась, захотелось беспричинно смеяться.

– Марихуана? – расслабленно поинтересовался Макс.

– О, совсем немного, – улыбнулся Пойзон.

Какое-то время оба сосредоточенно втягивали дым, опьяняющий, заставляющий расслабиться мышцы и успокоиться скрученные в узлы нервы. Наконец майор прервал затянувшееся молчание:

– Скажите, неужели угроза взрыва действительно была так реальна?

– Реальнее некуда, – подтвердил Максим. – Эти штуки очень чувствительны к температуре. Там для повышения боевой эффективности использована чрезвычайно мощная взрывчатая смесь, но за все приходится платить. В данном случае плата заключается в том, что эта взрывчатка весьма нестабильна и плохо держит высокую температуру. Скажите лучше, откуда они у вас взялись? Насколько я знаю, эти ПЗРК в Африку не экспортировались.

– Не в Африку, так в Индию, или в Китай… – меланхолично заявил Пойзон. – Когда я последний раз был в лагере, этих штуковин тут не наблюдалось. Видимо, захватили недавно, как раз вчера наши ребята солидно потрепали правительственный конвой. Так что, скорее всего оттуда притащили…

– Выходит, со вчерашнего вечера лежат, – подвел итог Максим. – Повезло вам, привезли бы меня часика на два позже, и беседовать было бы не с кем…

– Да, повезло… – задумчиво повторил Пойзон.

Взгляд его неожиданно утратил расслабленность и вновь стал понизительным и острым.

– Одного не пойму, откуда у вас, горного инженера, такие специфические познания в зенитных ракетах?

Максим уже давно ждал этого вопроса, в том, что Пойзон далеко не идиот, он уже убедился, а значит, вопрос не мог не возникнуть. Ответ тоже был заранее готов, вот только насколько убедительно он прозвучит для майора?

– Я же русский инженер, – Максим постарался улыбнуться как можно простодушней и для пущего эффекта даже развел руками. – А в России принята всеобщая воинская повинность. Вот в молодые годы я как раз и был в армии стрелком-зенитчиком. Стрелял именно этими ракетами. Вот такая ирония судьбы, счастливый случай, можно сказать…

– Да уж действительно, совпадение одно на миллион, – все так же медленно протянул Пойзон, и по его отсутствующему виду было сразу понятно, что он напряженно что-то обдумывает, что-то напрямую связанное с вновь открывшимися обстоятельствами, и раздумья эти не сулят собеседнику ничего хорошего.

Макс уже наладился ляпнуть что-нибудь способное прервать эту погруженную в недоверчивые мысли тишину, что-нибудь бестолковое и разухабистое, что сразу нормализовало бы сгустившуюся черными тучами атмосферу. Вот только никак не мог придумать, что бы такое выдать на гора, чтобы враз отвлечь посматривающего на него с прищуром майора, от собственной персоны. На счастье его спас один из генеральских телохранителей. Жилистый темнокожий вояка подошел к ним бесцеремонно расталкивая суетящихся подростков и, лихо вскинув ладонь к берету, доложил:

– Господин майор, вас вызывает к себе генерал. Так же он просил доставить к нему и обоих белых.

Пойзон недовольно оглядел охранника тяжелым взглядом с головы до ног, явно ища к чему бы придраться, чтобы тут же на месте вздуть не вовремя явившегося с докладом бойца. Судя по недовольному выражению лица, ничего толкового ему на ум так и не пришло, и Макс с накатившим вдруг неуместным весельем подумал: «Эх ты, чукча африканская, будь на твоем месте наш бывший начальник штаба, этот негритос уже до печенок бы осознал, что он последний человек на этой планете и вообще зря появился на свет. А ты даже солдата в чувство привести не можешь, крокодил нильский!» Генеральский телохранитель, меж тем и не думал уходить, стоял себе, горой возвышаясь над сидящим на земле Пойзоном, и равнодушно ел его глазами.

– Ну, чего тебе еще, чудовище? – не выдержал майор. – Я слышал, что ты сказал, сейчас иду. Белые тоже сейчас будут. Что ты тут стоишь как статуя?

– Приказано сопроводить, господин майор, – невозмутимо глядя в одну точку, доложил боец.

– Кого сопроводить? Я тебе что, арестант? Сказано, сейчас идем! Что тебе еще нужно?

– Приказано сопроводить, господин майор, – так же тупо повторил боец, и лишь глубоко под маской полного безразличия по его лицу скользнула тень тщательно скрытой издевательской ухмылки.

– Ну, вот что ты поделаешь с этими дуболомами, – картинно развел руками Пойзон. – Ладно, поднимайтесь мосье инженер, а то этот внук шимпанзе так и будет стоять над душой.

Максим старательно сделал вид, что не заметил этой плохо прикрытой начальственным тоном капитуляции майора перед генеральским охранником. Слишком умным и наблюдательным быть плохо, окружающие таких не любят, а если ты при этом настолько неосторожен, что лишний раз тычешь им в нос своей наблюдательностью, то не просто не любят, а откровенно ненавидят. Майор искоса глянул ему в лицо, но Макс в этот момент весьма правдоподобно изобразил, что полностью увлечен развязавшимся на правом ботинке шнурком.

– Эй, давайте сюда ООНовца, мы идем к генералу, – окликнул Пойзон экипаж второй машины, и баклажанного цвета бойцы незамедлительно вытолкнули из нее смертельно бледного, нервно подергивающегося Андрея.

– Доволен? – с еле сдержанным гневом обратился майор к генеральскому охраннику все так же равнодушно стоявшему рядом. – Можем идти?

– Идем только вы, я и два белых, – бесстрастно проскрипел боец. – Ваших людей генерал не приглашал.

– Но белые могут быть опасны…

– На это у генерала есть своя охрана, – отрезал боец. – Ваши люди пусть подождут здесь.

– Хорошо, хорошо, – досадливо скривился Пойзон, и, развернувшись к машинам что-то резко выкрикнул, сопроводив слова повелительным жестом.

Баклажанные недовольно ворча, но, не решаясь перечить командиру, полезли обратно в лендроверы из которых было повылазили. Максим заметил, что один из них при этом демонстративно развернул в сторону генеральской хижины турельный пулемет своего внедорожника. Охранник тоже оценил этот жест, но отреагировал на него лишь презрительным взглядом.

– Да весело, – пробурчал себе под нос Макс. – Похоже, здесь все готовы вцепиться друг другу в горло, что уж говорить о пособниках белых угнетателей. Шансы на выживание стремительно падают.

– Лично у вас они весьма высоки, – мрачно сообщил расслышавший его реплику Пойзон. – Как ни странно даже выше, чем у меня. Так что, вперед, не задерживайте генеральский прием, это противоречит этикету.

Генерал принял их в отгороженном тростниковой стенкой углу хижины, прямо возле массивного, сколоченного из досок стола покрытого подробной картой местности сплошь испещренной непонятными значками и пометками самых разных цветов. Джексон оказался маленьким сухощавым человечком, едва дотягивающим своим ростом Максиму до плеча. Даже помпезный белый мундир с шитыми золотом погонами, напоминающими роскошные гусарские эполеты, не придавал ему бравого и воинственного вида, и, несмотря на явно индивидуальный пошив, сидел на генерале так будто только что был снят с чьего-то чужого плеча. Зато генерала просто переполняла взрывная кипучая энергия, не дававшая ему ни минуты усидеть на месте. Он постоянно был в движении, мерил комнату широкими шагами, выглядывал в окно, склонялся к карте, что-то поправлял в своем туалете, сбивал щелчком пальцев невидимую глазом соринку с плеча, одним словом непрестанно что-то делал, ни секунды не оставаясь в покое.

В ответ на церемонный рапорт Пойзона, Джексон лишь нетерпеливо махнул рукой, прерывая докладчика в самом начале. Майор почтительно умолк, но от Максима не укрылась мгновенная гримаса недовольства, искривившая его губы, впрочем, генерал этого проявления чувств своего подчиненного не заметил, либо проигнорировал его с истинно королевским величием. Ему было некогда, в два быстрых энергичных шага он оказался рядом с Максом и пристально уставился ему в лицо снизу вверх. Темные подвижные глаза двумя острыми сверлами буравили его, стремясь проникнуть в самую душу.

– Это вы подняли тревогу и предотвратили взрыв? – говорил генерал короткими рублеными фразами, отрывистыми и емкими, что в сочетании с хриплым голосом рождало устойчивые ассоциации с вороньим карканьем.

– Да я, – Макс скромно потупился.

– Обращаясь к господину генералу или отвечая на его вопрос, следует добавлять «мой генерал», – скрипуче вставил угрюмый толстяк-адъютант стоявший у них за спиной.

– Ах, оставьте эти церемонии! – воскликнул Джексон, замахав на него руками.

– Да это я поднял тревогу, мой генерал, – поправился Максим и мысленно пожал себе руку, уловив в висевшем прямо напротив зеркале одобрительный кивок толстяка.

– Что опасность действительно была так велика? – цепкий взгляд генерала не отпускал его зрачки, требуя правдивого ответа.

– Да, мой генерал, очень велика. Взрывчатое вещество боевых частей этих ракет очень чувствительно к нагреву. А ваши люди…

– Никчемные ослы! – неожиданно тонко взвизгнул Джексон, брызгая во все стороны слюной. – Арук!

– Здесь, мой генерал! – во всю силу своих легких рявкнул толстяк-адъютант. – Выяснить, кто приказал складывать эти ящики под солнце, да еще рядом с моим штабом и расстрелять мерзавца, я хочу получить его правое ухо до наступления темноты.

– Да, мой генерал!

Четко развернувшись и щелкнув каблуками, толстяк выскочил из приемной.

Злое хищное выражение тут же, как по волшебству сползло с генеральского лица, сменившись самой что ни на есть доброжелательной улыбкой.

– Я благодарю Вас за своевременное предупреждение… – он на секунду замялся.

– Мосье Макс, – подсказал чутко уловивший вынужденную паузу Пойзон.

– Я благодарю Вас мосье Макс за своевременное предупреждение и выражаю надежду, что наша с Вами дружба, начавшаяся при столь прискорбных обстоятельствах, будет носить долгий и плодотворный характер.

– Рад был Вам услужить, мой генерал, – отчего-то в залихватском староармейском стиле ответил Максим, почему-то очень хотелось добавить «ваше благородие», но он сдержался.

– Мосье Макс, – доверительно обняв его за плечи, для чего ему пришлось подняться на цыпочки, продолжал генерал. – Как мне доложили, Вы весьма коротко знакомы с устройством этих ракет и даже умеете самостоятельно их запускать.

– Да, у меня был такой опыт, – осторожно ответил Максим, уже понимая, куда клониться дело.

– В связи с этим, у меня будет к Вам одно деловое предложение, – хитро подмигнул Джексон. – Но детали его мы обсудим позже, пока же не откажитесь принять наше радушие. Будьте сегодня моим гостем!

Максим в ответ лишь вежливо улыбнулся, перспектива гостить у мятежного генерала его вовсе не вдохновляла, с гораздо большей благодарностью он принял бы предложение о доставке в ближайший цивилизованный город, а еще лучше прямо в Кигали, как можно ближе к аэропорту, но выбирать похоже не приходилось. Генерал довольно похлопал его по плечу и тут же, будто забыв об его существовании, перешел к Андрею. Смертельно бледный, еле стоящий на ногах от всего пережитого ООНовец генерала не заинтересовал:

– Наблюдатель ООН?

– Д-да, м-мой генерал…

– Сектор?

– С-северное К-киву…

– Страна из которой прибыл?

– Р-россия…

– В яму!

– Ч-что?

– Это я не тебе, дерьмо. Пойзон, в яму этого урода, потом решим, кому его продать, или на кого поменять, если раньше не загнется.

– Есть, мой генерал.

Андрей покачнулся, ослабевшие от ужаса ноги отказались держать его грузное тело, и если бы один из генеральских телохранителей не схватил его своей мощной лапой за локоть, наблюдатель бесславно хлопнулся бы в обморок прямо на месте. Но даже вздернутый вверх сильной рукой охранника он все равно являл собой предельно жалкое зрелище, весь как-то враз осунувшись и обвиснув. Видимо перспектива нового плена возможно даже более ужасного, чем у дикарей кигани полностью лишила его остатков мужества, а вместе с ними и вообще воли к жизни.

Максим несколько секунд наблюдал за ним, а потом шагнул вперед, подчиняясь еще не вполне ясному даже ему самому безотчетному порыву. Он сам не знал, что будет сейчас делать, знал только одно, что нельзя позволить этим чернокожим увести ООНовского наблюдалу и бросить в яму, что он никогда не простит себе, если сейчас не вмешается и не попробует повернуть вспять предложенный судьбой ход событий. Краем глаза Максим засек быстрые движения генеральской охраны, даже успел уловить мягкие щелчки предохранителей, заметил легкое облачко удивления, скользнувшее по лицу Джексона, спиной почувствовал, как разворачивается в его сторону Пойзон. Лишь сам Андрей вовсе не обратил внимания на происходящее, безвольно обвиснув на руке охранника.

– Мой генерал, разрешите?

Знакомый пронзительный взгляд маленьких цепких взгляд, легкое удивление и заинтересованность, потом долгожданный кивок – говори.

– Мой генерал, правильно ли я понял Ваши слова? Вам нужен человек, который сможет уничтожить для Вас некую воздушную цель?

– Я же сказал, поговорим об этом позже! – в голосе нетерпеливое раздражение и опасно звенящие стальные нотки.

– Извините, мой генерал, дело в том, что для стрельбы этими ракетами мне нужен помощник.

Вот теперь Джексон понял, куда он клонит, генеральский взгляд стал просто пронзающим насквозь рентгеном, Максиму показалось на миг, что генерал читает его мысли, как раскрытую книгу и видит всю его подноготную. Он даже вздрогнул, почти физически ощутив, что вот сейчас разомкнуться плотно сжатые губы Джексона, и он даст охране одну короткую команду: «Взять!» и тогда в яме окажутся уже оба. «Эх, дурак я, дурак, куда полез, кто меня просил!» – молнией пронеслось в голове.

– Мосье Макс, – обманчиво мягко произнес Джексон. – В общих чертах вы правильно угадали тему, на которую я хотел с Вами побеседовать. Потому, отвечаю на Ваш вопрос: я дам Вам столько помощников, сколько будет нужно, Вы сможете сами их отобрать из моих людей, и я гарантирую, что это будут самые лучшие помощники, какие у Вас когда-либо были, готовые разбиться в лепешку, выполняя Ваши распоряжения…

– Мой генерал, – сглотнув вставший в горле комок, начал Макс. – Дело в том, что я хотел бы просить Вас, определить мне в помощь вот этого человека.

– Вот этого? – явно давно понявший к чему клонится разговор Джексон, умело разыграл удивление. – Но зачем? Посмотрите на него, даже сейчас он похож на обосравшуюся мышь, чем он сможет помочь в настоящем бою?

– Мой генерал, этот человек – мой соотечественник. Даже из чувства национальной общности я хотел бы помочь ему выпутаться из этой истории. Кроме того, во время работы по воздушной цели мы сможем говорить на родном для нас обоих языке, это улучшит понимание внутри расчета и быстроту принятия решений, а в противоздушном бою это очень много значит, счет там идет на доли секунды. И разрешите уж быть с Вами полностью откровенным, я не слишком доверяю Вашим бойцам, как и вообще людям другого цвета кожи. Я не расист, просто между нами слишком много различий, а здесь очень важны будут, повторюсь еще раз, понимание и слаженность.

Выпалив все это единым духом, Максим умолк, пытливо вглядываясь в глаза генерала, надеясь в их черной глубине прочитать ответ, который должен был стать для ООНвца приговором, и мог быть приговором так же и для него самого. Джексон долго молчал, задумчиво шевеля тонкими нервными губами, комкая пальцы левой руки в кулаке правой.

– Ладно, будь по Вашему, я не хотел соглашаться на это, но мне хочется отплатить Вам за предотвращенный взрыв. Кроме того, мне понравилась Ваша искренность. Значит, не доверяете тем, у кого другой цвет кожи, хе-хе… Что ж, в этом мы с Вами сходимся, мосье Макс… Пойзон, разместить наших гостей, накормить, обеспечить всем необходимым. Детали работы обсудим завтра, сегодня, как я вижу, вы слишком устали для серьезного разговора. А некоторые, – он ожег презрительным взглядом еле держащегося на ногах Андрея. – И вовсе не в себе… Так что до завтра, господа, надеюсь новый день вы встретите отдохнувшими и готовыми отработать так щедро подаренную вам жизнь. Ведь ваши друзья с прииска хотели вас расстрелять, правда? И только храбрости моих разведчиков вы обязаны тем, что еще живы, не так ли?

Возразить было нечего, все действительно обстояло именно так, как говорил самозваный генерал.

Разместили их на самом деле как гостей, прямо по-королевски, щедро выделив отдельную палатку из полинявшего выбеленного солнцем брезента в самом центре лагеря.

– Ну, вот и ваш дом, – широко повел рукой Пойзон, иронично улыбнувшись. – Надеюсь дом временный и пребывание в нем не затянется сверх меры… Располагайтесь, отдыхайте… Ужин и завтрак вам доставят прямо сюда. Настойчиво рекомендую не покидать палатки без особой нужды, то есть не покидать вообще. Белым бесконтрольное брожение по лагерю май-майя может очень дорого обойтись, здесь многие имеют к угнетателям немалый счет. Так что дружеский совет: оставайтесь в палатке до тех пор, пока вас не вызовет генерал. Утром я загляну вас проведать. Что-нибудь еще?

– Самая малость, – угрюмо буркнул Максим, исподлобья глядя на майора. – Если уж Вы собираетесь нас кормить, извольте предусмотреть и то, куда потом будут утилизироваться отходы этого процесса. Понимаете, о чем я?

Куртуазная манера выражаться, свойственная Пойзону, делала неудобным прямое произнесение в беседе с ним слова «дерьмо», и потому Максим счел необходимым объясняться намеками.

– Раз уж нам небезопасно покидать палатку…

– А, вот вы о чем, – рассмеялся, наконец, сообразивший, куда он клонит Пойзон, и тихо свистнул, обернувшись назад.

Тут же откуда-то из-за сплошных рядов палаток, шалашей и навесов возник невысокий паренек в камуфляже с проржавевшим ведром, закрытым новенькой эмалированной крышкой. Вокруг громко жужжа, носились взволнованные мухи. Юный май-майя, почтительно склонив голову, подошел к офицеру и замер, ожидая дальнейших указаний. Пойзон повелительно кивнул солдату на вход в палатку, но бывший начеку Максим тут же отрицательно замотал головой. Еще не хватало, чтобы источавшее на полуденной жаре ужаснейшее амбре ведро занесли туда, где они собирались провести почти сутки, а возможно и дольше. В итоге импровизированную ночную вазу торжественно установили перед входом.

– Могу быть полезен чем-то еще? – деликатно осведомился Пойзон и, так и не получив ответа, церемонно раскланялся на прощание.

Максим тоже изобразил ему вслед что-то отдаленно напоминающее не то мушкетерский поклон, не то реверанс королевской фрейлины.

Время до ужина оба пленника провели в полусонном оцепенении, в накалившейся на солнце палатке температура была подстать парной в русской бане, тем не менее, ни один не решился покинуть ее. Максим раздевшись до нижнего белья и бросив одежду ворохом на грубые сколоченные из тонких древесных стволов нары завалился на них, молча уставившись в брезентовый потолок, сквозь который уныло просвечивали острые пики солнечных лучей. Все мышцы болели, голова шла кругом, слегка подташнивало, ужасно хотелось пить, настолько, что он даже рискнул отхлебнуть той мерзкой с тухлым привкусом теплой воды, которую обнаружил в пятилитровой пластиковой бутылке возле своих нар. Выпитая жидкость ничуть не утолила жажду и мгновенно выступила потом, покрывшим все тело мелкой бисерной россыпью. Говорить и думать было практически невозможно, липкая жара, казалось, просто расплавила, растопила мозги. Андрей валялся на соседних нарах. Этакое дежа вю, всего лишь сутки назад наблюдалась почти такая же картина, только в другом месте этой чертовой страны. И ООНовец тогда выглядел не в пример лучше, чем сейчас. Наблюдатель от пережитых потрясений изрядно осунулся и будто бы враз похудел, даже ростом стал вроде бы ниже. Сейчас он лежал на спине с закрытыми глазами, периодически вздрагивал всем телом, изредка вскрикивал или принимался тихо стонать. Максим решил, что это выходит из организма страх. Он читал когда-то о таком явлении: когда при реальной опасности, неотвратимой угрозе, нависшей над человеком, разум просто блокируется, не в силах справиться с надвигающимся ужасом, и человек просто впадает в ступор, тем самым неведомые защитные механизмы подсознания спасают его от возможности сойти с ума от страха. Зато потом, когда ситуация так или иначе разрешилась, подавленная и блокированная эмоция все же берет свое, заставляя уже в воображении раз за разом вновь и вновь переживать ушедший в небытие ужас. «Ничего, ничего, только на пользу, пусть пока дрожит и скрежещет зубами, по-крайней мере с политинформациями и нравоучениями лезть не будет, – зло решил про себя Максим. – Авось с ума не съедет и не помрет…»

Он оказался прав, когда двое улыбчивых парнишек лет по пятнадцать притащили к палатке котелки с ужином, до этого ко всему безразличный Андрей проявил живейшее участие, самостоятельно поднявшись с нар и даже потребовав у юных май-майев ложку. Не сразу понявший, что от него хотят эти странные угнетатели, официант в камуфляже разразился издевательским хохотом и жестами показал, мол, не баре, и руками поедите. Спорить с ним Максим счел не благоразумным и, дернув за рукав Андрея, заставил того вернуться в палатку. Молча принял из рук май-майя оба котелка и последовал за наблюдателем, захлопнув полог. К вечеру жара немного спала, и даже потянуло откуда-то прохладным освежающим ветерком. Но Максим стоически переборол искушение распахнуть матерчатую дверь впуская в палатку свежий воздух, вместе с ним внутрь наверняка бы просочились несметные орды различной летающей мрази, которая так и звенела вокруг нетерпеливыми крыльями, норовя полакомиться экзотической для этих мест кровью белых. Он и так подозревал, что предстоящая ночь вовсе не сулит приятного отдыха, так что делать ее еще не комфортнее счел просто глупым. Лучше уж удушливая жара, чем атакующие на бреющем полете москиты.

Ужин оказался по меркам африканских партизан просто роскошным: изрядное количество маисовой каши на дне котелка венчали солидный кусок жесткого волокнистого мяса и добрая краюха хлеба. И, несмотря на то, что мясо изрядно отдавало душком, Максим проглотил свою порцию с волчьим аппетитом. Андрей же долго ковырялся в котелке все не решаясь попробовать откровенно пахнущий тухлятиной кусок, брезгливо рассматривал его подцепив двумя пальцами, тяжело вздыхал.

– Что, мон шер? Пока гостили у кигани больше привыкли к человечинке? Это мясо кажется теперь вам недостаточно вкусным? – добродушно съязвил Максим, сыто отдуваясь. – Ешьте, готов поспорить, что такого сытного ужина не имеют и сами наши пленители, ну разве что офицеры. Мясо для африканца большая редкость.

– Без вас знаю, – брезгливо сморщившись, отрезал Андрей. – Лучше скажи мне, что это за спектакль ты тут устроил?

– Не понял… – слегка напрягся Максим.

– Вот только не надо… – мученически закатил глаза ООНовец. – Не надо изображать тут святую невинность. Что, неужели ракеты для ПЗРК взрываются от нагрева солнечными лучами?