Текст книги "Чего не прощает ракетчик"

Автор книги: Максим Михайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

– Как, отче? Как я должен себе помочь, научи! – Севастьянов все же осмелился поднять глаза на священника.

И сам поразился встретив его мягкий всепонимающий взгляд. Вовсе не так по его разумению должен был смотреть служитель церкви на погрязшего в грехе, по крайней мере, так полагал сам подполковник, хотя откуда ему было на самом деле знать, что и как положено делать людям, посвятившим себя богу.

– А вот этому тебя никто не научит. Слушай сердце свое, оно подскажет, – мягко произнес отец Алексий, успокаивающе касаясь его плеча пальцами. – Через сердце наше, Господь с нами говорит, потому к его голосу прислушиваться надо. Ты же встречи ищешь с последним из врагов твоих? Двух других встретил уже, так?

– Так, – кивнул головой Севастьянов.

– Ну так найди его и поговори с ним… Узнай почему он так поступил, что с ним произошло… Расспроси, а потом уж суди… Только помни, что я тебе сейчас говорил. Злом в этом мире зло токмо умножить можно… Право на месть лишь у Господа нашего… Нам же сирым и малым просто жить нужно по правде, тогда и мстить никому не придется…

Низкое, тяжело набрякшее чернотой предгрозовое небо нависало над головой, давило на виски, бьющиеся глухим злым пульсом. Севастьянов шел вперед через силу, ощущая почти физически, как сгустившийся воздух неохотно расступается под натиском его тела, не желает пропускать его вперед. Изредка он на несколько секунд прикрывал свинцовые веки, и тогда под ними вспыхивали яркими гирляндами разноцветные огненные сполохи, бились роями радужные сверкающие мухи, мела ослепительная поземка. Он тут же, испуганно вздрагивая, усилием воли раздергивал непослушные глаза, широко пялясь невидящим взглядом в катящуюся ему навстречу по проспекту толпу людей. Людей ли? Эти замордованные согбенные силуэты в серой невыразительной одежде даже отдаленно не походили на тех веселых, непосредственных и открытых жителей города, что привык он видеть в прежние визиты сюда. Что случилось с ними? Какой злобный вампир высосал их энергию, их неколебимую волю к жизни? Какой темный волшебник наложил на них это страшное обезличивающее заклятие? Мысли гулкими каменными жерновами трудно ворочались в пылающей жаром голове, больно давили изнутри на переносицу, сжимали раскаленным обручем виски.

"Ты болен, Севастьянов", – сказал кто-то тихо и спокойно совсем рядом.

Он оглянулся, ища невидимого собеседника налитыми кровью глазами, покачнувшись от этого неловкого движения и лишь едва удержав равновесие. Мститель шел с ним рядом, практически прозрачный, похожий на дымное облако. Его обычно сжатые в тонкую нитку губы растянулись в глумливой усмешке, глаза холодно поблескивали матовой радужкой. В последнее время он являлся Севастьянову все чаще, уже не в зеркалах, не в мутных отражениях дождевых луж и грязных витрин, это осталось в прошлом. Теперь он появлялся полупрозрачной серой тенью, то и дело маячащей за плечом, бросающей слышные лишь Севастьянову колкие насмешки, глумящейся над ним, издевающейся.

"Ты болен и умрешь, – безжалостно и как-то даже равнодушно сообщил Мститель. – Ты даже не сумеешь доделать то, зачем приехал. Ты всегда был лишь неудачником, парень. Жалким неудачником, вечным лузером и аутсайдером".

Севастьянов через силу оскалился, вздернув губу и обнажая зло сжатые зубы, процедил убежденно:

– Нет, сука, врешь. Я все сделаю так как надо и не сдохну раньше, как бы ты не хотел. Не сдохну!

Испуганно шарахнулась в сторону ковылявшая рядом неряшливо одетая женщина средних лет, еще молодящаяся, но уже непоправимо расплывшаяся вширь и некрасивая, с бледной морщинистой кожей присыпанной толстым слоем пудры. Глянула на Севастьянова недоуменно и испуганно, но тут же забыв о нем, растворилась безоглядно в городском водовороте обреченно волоча набитые чем-то ярким пакеты неизвестного супермаркета. Мститель за плечом осуждающе качнул головой: "Сам с собой разговариваешь псих? Хотя теперь это не страшно… Никто не побежит звонить в скорую, просто решат, что у тебя на ухе гарнитура мобильника. Прогресс…" Он гаденько ухмыльнулся, и Севастьянову немыслимо захотелось его ударить, вцепиться скрюченными от ненависти пальцами в горло, рвать зубами эту ненавистную серую дымку ощущая на губах вкус вражеской крови. Какой может быть вкус крови у призрака? Затхлый, будто застоявшаяся болотная вода, наверное… И при этом она должна быть такой же противно тепловатой… Горло винтом скрутил отдавшийся в желудке спазм отвращения, колыхнулись внутри резкие рвотные позывы. Мститель смотрел удивленно, непонимающе, не ожидал такого… Однако, когда Севастьянов справившись с накатившей тошнотой демонстративно сунул руку в отвисший от хранившейся там тяжести глубокий карман плаща, надоедливый призрак сообразил, что к чему и дисциплинированно растворился в воздухе. Последней растаяла широкая глумливая улыбка.

Прикосновение пальцев к холодному металлу придало сил, очищающей волной прокатилось от кожных рецепторов к мозгу, плеснув холодной свежестью внутри пылающей жаром черепной коробки, сделав на миг окружающий мир четким и ясным, вернув ему нормальные краски вместо сплошных коричнево-бурых тонов. Пистолет был на месте, придавал уверенности привычной своей тяжестью, холодной основательностью. "Там всего три патрона, – мелькнула непрошенная заполошная мысль. – Не рассчитывал, что так выйдет. Мало осталось". Он повторил это "мало осталось" на разные лады, обкатывая внутри каждую букву этой фразы, словно ворочая набранную в рот гальку, добиваясь того, чтобы привычные слова полностью утратили свою суть превратившись в бессмысленный набор непонятных звуков, не имеющий никакого смысла. Потом припечатал с удовольствием, сам страшась той внутренней силы и уверенности, что прозвучали в голосе: "Ничего, хватит. Теперь уже хватит".

Улица, заполненная тенями, продолжала послушно скользить навстречу. Он даже не приглядывался к номерам домов, уверенный, что не пропустит нужный двор ни при каких условиях. Просто плыл сквозь людской поток вечернего проспекта, окунаясь в световые пятна уже загоревшихся фонарей, равнодушно оглядывая ползущие справа ряды машин, перемигивающихся фарами, скользя расфокусированным зрением по неону рекламы и сверкающим витринам магазинов. Черное, беременное подступающей грозой небо все так же нестерпимо давило на плечи, простреливало острой болью кружащуюся голову, уплотнившийся, спрессованный воздух словно не пускал вперед. "Ветер, это просто ветер", – успокаивающе произнес про себя Севастьянов, и отчаянно завертел головой услышав в конце фразы знакомый ехидный смешок. На этот раз Мстителя рядом не оказалось, а может просто удачно прятался гад. Криво ухмыльнувшись Севастьянов свернул в узкую арку темного двора-колодца. Это должно было быть где-то здесь. В нос ударила нестерпимая вонь давно не вывозившихся мусорных контейнеров, перемешанная с едким запахом мочи и испражнений. Он поморщился, но утвердительно кивнул головой. Да, здесь именно так и должно было пахнуть. В логове предателя и убийцы и должен стоять зловонный смрад, это правильно, как в пещере какого-нибудь Змея-Горыныча, или на худой конец норе, более привычного теперь западного дракона. "Ну да, а ты у нас витязь в сияющих доспехах, чистый душой и телом", – снова съехидничал над ухом Мститель. Севастьянов даже не повернул головы, хотя очень хотелось.

– Нет, не витязь, – веско и раздельно произнес он. – Просто человек восстанавливающий справедливость. Каратель.

Слово понравилось, неожиданно показалось точным и емким, и он несколько раз со вкусом повторил его на разные лады, вслушиваясь в то, как звучит. Против ожидания Мститель не издал в ответ ни звука, даже тихого ехидного смеха. Жаль, это слово не пришло в голову еще тогда, когда он вел спор со священником. Оно могло стать хорошим аргументом. Ну да ничего, в конце концов, отец Алексий действительно помог. Без него было бы не отсидеться, не укрыться от идущей по следам погони, да и до города подвез, как обещал. Севастьянов невольно вспомнил как долго стоял глядя ему вслед оседлавший старенький мотоцикл священник. Сколько укоризненного сожаления сквозило в его взгляде. Ладно, не ко времени сейчас эти воспоминания, теперь вовсе о другом думать надо.

Севастьянов криво улыбнулся похожей на оскал улыбкой и уверенно направился к металлической двери подъезда. Сегодня он не готовился заранее. Отчего-то знал, что это не нужно, что все, приходит конец, финальная сцена, когда сам невидимый режиссер, что весь спектакль вел своего героя, должен позаботиться о том, чтобы он не встретил на пути никаких лишних трудностей, избавить его от всего наносного, мелкого и неважного. Потому Севастьянов ничуть не удивился обнаружив, что несмотря на висящий под козырьком домофон и наличие вовсе не дешевого импортного кодового замка, железная дверь подъезда слегка приоткрыта. Так и должно было быть, некая высшая сила, что вела его сюда, услужливо убирала с пути глупые, ненужные сейчас препятствия. Подцепив пальцами холодную сталь он потянул подъездную дверь на себя, и та легко распахнулась ему навстречу открывая темную пасть коридора с выщербленными зубами-ступеньками ведущими внутрь. Севастьянов шагнул вперед, и тяжелый армейский ботинок гулко стукнул по выложенному мраморной крошкой полу нижней площадки лестницы. Из-за плеча ударил первый глухой раскат грома, звонко хлестнули по асфальту первые дождевые капли, сочно и быстро простучали по пластиковому козырьку над подъездом. Севастьянов с лязгом захлопнул стальную дверь за спиной, с наслаждением слушая щелчок намертво вставших в пазы ригелей замка. Напрасные надежды, тот, кого он хотел оставить на улице уже висел прямо перед ним серым сгустком выделяясь в подъездном полумраке. Севастьянов пошел прямо на него, и Мститель радостно и нетерпеливо устремился вверх по лестнице, словно маня за собой, указывая дальнейший путь.

Нужную дверь Севастьянов нашел быстро. Старая обшарпанная дерматиновая обивка, сквозь которую кое-где уже бесстыдно вытарчивал свалявшийся силиконовый наполнитель, большой старомодный глазок и тронутая ржавчиной замочная скважина ясно говорили о том, что здешние хозяева либо бедны, как церковные мыши, либо просто о своей безопасности заботятся не слишком. Такие двери в современных городах редкость, если где еще и встречаются, так это в спальных рабочих районах, в жилищах полунищего пролетариата. На этой же лестничной площадке на фоне суперсовременных металлических, декорированных под дерево соседок, такое убожество вызывало по меньшей мере удивление. Впрочем Севастьянов не удивился, ему было просто не до того, голову вновь сжали тугие обручи ослепляющей боли. Хотелось поскорее закончить то, зачем пришел сюда, к этой ободранной нелепой двери. Даже гримасничающий рядом призрак уже не раздражал, как обычно.

– Ну, что теперь будешь делать? – ехидно ухмыльнулся навязчивый фантом, уловив брошенный в его сторону взгляд.

Вместо ответа Севастьянов протянул руку и нажал торчащую рядом с дверью кнопку звонка, с отвращением вслушиваясь в дребезжащий перезвон внутри квартиры.

– А если его нет дома? – глумливо осведомился Мститель. – А если он там не один? Что тогда?

Севастьянов не ответил, лишь равнодушно пожал плечами, не отнимая пальца от кнопки звонка. Действительно, какая разница… Если нет дома, то рано или поздно придет. Если не один, то в пистолете все еще есть целых три патрона. Должно хватить. Лишь бы все произошло быстрее, чтобы разжались наконец давящие на виски обручи, чтобы схлынула ослепительная, терзающая воспаленный мозг боль.

За дверью послышались медленные старчески шаркающие шаги, кто-то неспешно шел по коридору. Севастьянов сунул правую руку в карман, пальцы удобно легли на холодную ребристую рукоять, привычно охватили гладкий пластик. Большой одним щелчком скинул предохранитель, указательный дисциплинированно вытянулся поверх спусковой скобы. Лязгнул проворачиваясь замок, донеслось из-за двери неясное чертыхание, потом еще раз повернулся ключ. Севастьянов выдохнул и крепко сжав зубы потянул из кармана руку с оружием.

Дверь широко распахнулась. Никаких тебе фокусов с цепочками и прочих подобных прибамбасов, заходи, кто хочет. Померанец стоял на пороге, чуть покачиваясь и тупо глядя перед собой. С трудом сфокусировал взгляд на уставившемся ему в лоб пистолетном дуле, качнул головой, рассматривая стоявшего на площадке человека. Наконец в глазах мелькнула некая осмысленность. Севастьянов ждал этого момента чтобы начать говорить. Почему-то просто так выстрелить в сослуживца ему показалось неправильным, хотя только что сам нетерпеливо ждал, когда же наступит этот момент. Теперь же четко понял, что должен что-то такое сказать ему, что-то емкое и злое, все объясняющее и обвиняющее… Зачем, для чего ему нужно было это осознание того, кто для него был уже трупом, он не смог бы объяснить и сам. В самом деле не все ли равно, что в последнюю оставшуюся секунду будет думать и чувствовать Померанец, если спустя миг, он перестанет и думать, и чувствовать вообще… Но вот было в этом что-то неправильное, надо было сказать, пояснить, пусть даже что-то выспреннее и глупое… Но нельзя, отчего-то невозможно было выстрелить просто так, в человека который в центре дрожащего от криминального беспредела города открывает дверь квартиры даже не глянув в глазок, просто элементарно не спросив, кто и зачем пришел… Нужные слова все не находились и несколько секунд Севастьянов просто стоял с пистолетом уставленным в лоб Померанца и напряженно думал, наконец, вроде мелькнуло в мозгу что-то подходящее. Он уже открыл было рот, но Померанец опередил его:

– А, это ты… – произнес тусклым, лишенным эмоций голосом. – Заходи, раз пришел…

Потом развернулся и не глядя больше на гостя также устало зашаркал в глубь квартиры по едва освещенному слабенькой лампочкой коридору. На пистолет в руке сослуживца он не то чтобы не обратил внимания, просто оружие его никак не заинтересовало, словно бы Севастьянов держал не пистолет, а, к примеру, газету. Пистолет и пистолет, подумаешь, эка невидаль. Севастьянов воровато оглянувшись по сторонам и чувствуя себя предельно глупо вернул руку с оружием в карман плаща и переступил порог квартиры предателя. "Идиот", – с чувством прошипел где-то за его спиной оставшийся на лестничной площадке Мститель.

Севастьянов молча топал по узкому длинному коридору ведущему в комнату. На ходу невольно смотрел в сгорбленную спину бредущего впереди Померанца. Удивлялся этим безвольно опущенным вниз плечам, остроте торчащих лопаток, согнутому будто от непосильной ноши позвоночнику. Невольно вспоминал другого Померанца, того, полугодичной давности, крепкого, веселого и ироничного, что явился сдатчиком ракет на полигон. Вспоминал, как тот балагурил, тискал сослуживца в медвежьих объятиях, вкусно хрустел малосольным огурцом, лихо забросив в рот стопку водки. Этот теперешний Померанец от того отличался разительно, словно крепкий, как гриб боровик сорокалетний мужик вдруг разом превратился в немощного старца. О причинах такой перемены оставалось только гадать, но вот выстрелить в эту покорную безразличную спину Севастьянов теперь не мог, не мог пробудить в себе прежнюю ненависть, прежнее сознание своей безусловной правоты, не мог, как ни старался.

Померанец все так же медленно вразвалку вошел в маленькую захламленную комнату и не оглядываясь направился к стоящему у противоположной стены креслу. Шедший за ним Севастьянов с невольным интересом оглядел открывшуюся ему картину типично холостяцкой берлоги в которой проживал его бывший однополчанин. Действительно, берлога в данном случае была самым подходящим словом для обозначения того, что предстало его взору. Точнее началось даже не со взора, сперва он почувствовал запах. Запах старого закисшего белья, гниющих остатков пищи и дешевого алкоголя, то самое непередаваемое амбре, что неистребимо витает в жилье записных алкоголиков, то которым и сами они пропитываются настолько, что вполне искренне перестают его замечать. Так что к открывшейся после его взгляду картине Севастьянов оказался в какой-то степени заранее подготовлен этой ударившей в нос кислой волной.

В комнате похоже не наводили элементарного порядка, не говоря уж о проветривании и мытье полов уже, как минимум, несколько месяцев. Скомканное и почерневшее постельное белье на диване явственно свидетельствовало о том, что хозяин легко обходится без стирки и глажки, а может быть и спать предпочитает не раздеваясь. Толстый слой пыли на всех горизонтальных поверхностях говорил о том, что и книги с многочисленных полок, и диски из специальной держалки давно уже никто не вынимал. Да и телевизор с компьютером явно стояли ненужные и заброшенные, по крайней мере человеческая рука их не касалась уже много дней. Зато и причину такого невнимания к столь необходимым современному человеку предметам тоже долго искать не приходилось. Она сама так и бросалась в глаза в виде солидной батареи разнокалиберных пустых бутылок выстроившихся вдоль стоящих у журнального стола кресел, под самим столом и возле дивана. Тут же валялись в художественном беспорядке грязные тарелки, колбасные хвостики, закаменевшие сырные корки и наоборот расплывшиеся в бурое месиво яблочные огрызки. Диагноз был ясен – исключительно тяжелый многодневный запой, самого тяжелого вида – одиночного, не требующего ни компании собутыльников, ни разухабистых лиц противоположного пола, ни развозящего душу веселья. Все что необходимо это бесперебойная поставка вино-водочных материалов, да любая, пусть даже самая простецкая закуска. Севастьянов невольно присвистнул, оценив количество пустых бутылок находившихся в комнате. Да уж, такое не часто увидишь. Силен Померанец, нечего сказать.

– Пьешь? – не спросил даже, скорее просто констатировал непреложный факт.

– Пью, – коротко кивнул хозяин берлоги, ерзая в кресле и пытаясь дотянуться до чего-то невидного Севастьянову, располагавшегося где-то за уставленным грязной посудой журнальным столиком.

Наконец все же уцепил и с облегченным вздохом выволок на свет ополовиненную бутылку «Стрелецкой». Маслянистая тягучая жидкость цвета крепкого чая тяжело колыхнулась, потревоженная его усилием. Померанец тут же принялся внимательно разглядывать бутылку, вертя ее перед налившимися кровью глазами и что-то вымеряя грязными, толстыми как сосиски пальцами. Видимо жидкость в таре с момента последнего их свидания таинственным образом уменьшилась, что вызывало теперь справедливое негодование хозяина. Про замершего всего в трех шагах от него однополчанина Померанец казалось, позабыл совершенно. Севастьянов стоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, чего-чего, а такой вот встречи идя сюда, он точно не ожидал и теперь просто не знал, что делать, ощущая себя полнейшим идиотом.

– Сука, вот сука! – неизвестно к кому адресовываясь в сердцах бросил Померанец, и неожиданно цепко и ясно глянув в лицо мнущемуся у порога Севастьянову, осведомился: – Выпьешь?

Тот лишь отрицательно мотнул головой.

– Как знаешь, – не стал настаивать Померанец. – Тогда я один…

Поискав взглядом какую-нибудь подходящую тару и поняв, что кроме захватанной стеклянной стопки с плавающим внутри полуразложившимся бычком в зоне досягаемости ничего нет, он разочарованно вздохнул и, махнув рукой, припал к бутылочному горлышку губами, разом всосав в себя приличную порцию живительной влаги. Поросший волосами кадык несколько раз судорожно дернулся, проталкивая «Стрелецкую» в желудок. Померанец скривился, зябко передернул плечами и откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза. Севастьянов следил за ним с болезненным интересом. Изучал, будто ученый энтомолог редкого жука, которого собирается насадить на булавку для помещения в коллекцию. Копил в себе ненависть и уверенность в собственной правоте, вызывал из глубины души тот злой и жесткий настрой, с которым шел сюда и который успел полностью растерять, едва переступил порог убогой квартирки однополчанина. Получалось из рук вон плохо: голова вспыхивала радужной болью, на веки давил, выжигая глаза температурный жар, а сжатый в правой ладони пистолет из грозного оружия и надежного друга вдруг разом превратился в глупый и ненужный сейчас кусок железа.

– А я ведь пришел тебя, Паша, убить, – натужно выдавливая слова произнес наконец Севастьянов.

Померанец при звуке его голоса открыл-таки глаза, глянул осмысленно, но все равно как-то потеряно и равнодушно, безразлично повел обвисшими плечами.

– Убей, – голос звучал устало и тускло, так, словно речь сейчас шла вовсе не о нем, живом и теплом Померанце, а о каком-то безликом персонаже компьютерной игры, или бегущем мимо таракане.

Севастьянов натужно, через силу поднял пистолет, прицелился в голову сидящему в кресле человеку, тот больше не обращая на него никакого внимания, вновь потянулся к отставленной было в сторону бутылке. Мушка аккуратно и точно легла прямо в центр прорези, ровненько не выпячиваясь вверх и в то же время не проваливаясь вниз, сказывались долгие часы, проведенные на стрельбищах и в тирах. Рука не дрожала, пистолет сидел в ней привычно, как влитой. Указательный палец медленно покинул скобу и нежно, ласкающе коснулся спускового крючка, чуть вжал его, выбирая упругую слабину. Сквозь прорезь прицельной планки рассеченное надвое мушкой лицо Померанца смотрелось глупо и беззащитно, было совершенно невозможно представить, что вот сейчас он, Севастьянов, нажмет посильнее на спуск, посылая в это опухшее одутловатое лицо губительную пулю. Само это действие казалось отчего-то таким неуместным, что в реальности ни за что не могло произойти, не могло произойти не по каким-то причинам, а просто по определению.

Севастьянов плотнее сжал губы, выпуская через нос набранный в легкие воздух, успокаиваясь, стараясь не думать сейчас ни о чем, кроме того, что необходимо сделать. Так все легко и просто на самом деле: всего-то и нужно решиться на одно лишь незаметное движение указательным пальцем, маленькое, легкое движение. Цель так близко, что нет необходимости целиться, возможно, даже не понадобится контрольный выстрел. Если стрелять в висок, то Померанец ничего не успеет почувствовать, будет мертв раньше, чем услышит выстрел и осознает, что произошло. Все просто… Просто? Так чего же ты медлишь? Чего еще ждешь?

У Севастьянова не было внятного ответа на эти вопросы. Наверное, его смущала общая нереальность ситуации, молчаливая покорность жертвы, полнейшее отсутствие сопротивления… Все было не так, как должно… Предатель не пытался убежать, сопротивляться, как-то разжалобить явившегося к нему мстителя. В общем, вел себя вовсе не так, как подобало, по мысленно разработанному Севастьяновым и не раз обкатанному в голове сценарию. Оттого и убить сейчас Померанца было совсем не доблестно, даже стыдно как-то выходило, словно беззащитного и в целом-то невинного человека застрелить собрался. Невесть когда успевший просочиться в комнату Мститель насмешливо хихикал из дальнего угла, наблюдая за этими колебаниями, ехидно кривясь, попробуй, мол, сам, без меня, как-то оно у тебя выйдет? Однако, Севастьянов четко решил для себя, больше надоедливого призрака не замечать. Пусть себе веселится, раз пришла охота.

Померанец снова щедро приложился к бутылочному горлышку, а хлебнув, расслабленно уронил практически опустевший пузырь на деревянный подлокотник кресла, после чего внимательно оглядел застывшего с наставленным на него пистолетом однополчанина.

– Раз уж все равно не торопишься, может, пояснишь, за что мне такая немилость? – уголки рта разъехались в невеселой вымученной улыбке.

Севастьянов задохнулся от такой наглости, испытав меж тем и немалое облегчение оттого, что вот оно, сбылось, то о чем думалось, на что рассчитывалось бессонными ночами, душными от сжигающей мозг ярости. Предатель начинает, наконец, выкручиваться, пытаясь уйти от справедливой кары. Одновременно эти Помренацевские слова снимали необходимость стрелять вот сейчас, немедленно. Теперь по всем классическим сценариям и канонам требовалось поговорить со злодеем, одержать над ним верх не только с помощью оружия, но еще и морально. Закрепить, так сказать, свою физическую победу, оправдать ее, не столько перед ним, сколько перед самим собой.

– А ты не знаешь? – глумливо ухмыльнулся Севастьянов, делая шаг вперед и усаживаясь во второе, придвинутое к журнальному столику кресло.

Померанец себя ответом утруждать не стал, лишь только мотнул головой отрицательно, нет, не знаю, мол, и вновь потянулся к бутылке.

– Ладно, я тебе расскажу… – внимательно разглядывая бывшего сослуживца протянул Севастьянов. – Да отложи ты в конце концов свою соску. Или уже не можешь без этой гадости?

Померанец согласно забулькал, нет, не могу.

– Что совесть заела? – ехидно осведомился Севастьянов. – Так что-то поздно…

Ответом ему было лишь прежнее равнодушное и непонимающее движение покатых плеч хозяина квартиры.

– Хорошо, – вздохнул Севастьянов. – Сейчас я тебе все объясню. Только для начала скажи мне, ты этим летом в августе месяце где был?

Выпалив в шумно занюхивающего очередную дозу «Стрелецкой» несвежим рукавом Померанца этим вопросом, Севастьянов впился глазами в его лицо, ловя малейшие признаки волнения и страха, любые самые мельчайшие свидетельства того, что ему наконец удалось пробить непроницаемую завесу равнодушия и отстраненности, окутавшую этого человека. Померанец вздрогнул, невольно откидываясь на спинку кресла, стараясь отстраниться, оказаться подальше от вопрошающего, даже вялые потные ладони его взметнулись было вверх, прикрываясь от чужих слов и глаз, но тут же опали безвольно обратно на колени.

– Вижу, что вспомнил, – довольно ухмыльнулся Севастьянов. – Ну расскажи мне, однополчанин и друг, как же это случилось? Как ты умудрился сбивать российские самолеты на войне, до которой тебе не было дела. Много ли заплатили тебе за это хозяева? Сколько сейчас стоят тридцать сребреников? В твердой валюте хоть отсчитали, или этими вашими фантиками?

После каждого его вопроса Померанец все глубже вжимался в кресло, съеживался, пропадал, будто складываясь внутрь себя. Создавалось такое впечатление, что Севастьянов колотит его молотком по голове, забивая в мягкое нутро кресла, как гвоздь.

– Видишь, как оно? А ты говоришь, не знаю, за что я должен умереть… А те пацаны в которых ты пускал ракеты? Они за что умирали? Что они тебе сделали плохого? Что?

Севастьянов уже почти кричал, не умея больше сдержаться, брызгая слюной и отчаянно борясь с желанием вскочить и собственными руками удавить сидящую перед ним тварь. Он начисто забыл о зажатом в ладони оружии, захваченный мутным жаром приливной волны ненависти и злобы. Злобы на отвратительное чудовище сидящее напротив, и то что оно приняло вдруг облик старого друга с которым пил водку меньше года назад и обнимался прощаясь, только добавляло остроты вспыхнувшей внутри мрачным огнем жажде убийства. Краем глаза он видел, как напрягся, подался вперед стараясь ничего не пропустить Мститель, как сверкнули горячечным блеском наркомана его обычно тусклые зрачки. И Севастьянов подчиняясь магии этого повелительного взгляда уже и впрямь начал приподниматься с кресла, когда некрасиво кривя губы в горькой гримасе и брызгая слюной заорал в ответ Померанец.

– А кто из вас сделал мне что-то хорошее?! Где были вы – русские, где была ваша Россия, когда меня здесь отказывались брать на работу за то что плохо говорю по-украински и служил в имперской оккупационной армии?! Что вы сделали чтобы помочь мне, когда я умирал с голоду, когда рылся в мусорных баках в поисках объедков?! Что ты от меня требуешь сейчас? Раскаяния за нарушенную присягу? Так я присягал Империи, слышишь ты?! Империи, которую развалила кучка трусливых пидорасов, предав нас всех. Тебя! Меня! Остальных пацанов! Даже тех, кто летели в том самолете, что сбил наш расчет тоже предали они! Так что же ты пришел мстить мне, почему ты не хочешь стрелять в них? Что, кишка тонка, герой?! Конечно, Померанца убить проще… Ну так давай, давай! Чего же ты медлишь? Или ты думаешь мне так уж дорога жизнь, что я буду за нее цепляться? Вот за такую!

Он широким кругом обвел грязную провонявшую гнилью и плесенью комнату с обвисшими струпьями обоев на стенах и исчерпав, видимо, на этом придавший на время энергии яростный порыв, обессилено провалился обратно в кресло. Все, вычерпал себя полностью, до дна, и теперь покорно ожидал своей участи, вновь выгоревший, пустой и безразличный. Однако и Севастьянов уже пережег охватившую его ненависть. Удушливая горячечная волна схлынула, и он тоже чувствовал себя выжатым и опустошенным. Ему уже не казалось больше, что со смертью последнего убийцы наступит какое-то облегчение, он больше не верил в необходимость справедливого воздаяния, хуже того, сомневался в самой его справедливости. Теперь оба просто молчали, погруженные в свои мысли и в свою боль, которую все равно нельзя было донести до другого.

– В самолете, который вы сбили, штурманом был Никита… – наконец выговорил куда-то в пространство Севастьянов. – Помнишь, тот молодой парень, я тебя с ним знакомил…

Померанец подтверждающее кивнул, помню… Пожевал губами, глядя в одну ему видимую даль и коротко уточнил:

– Жив?

Севастьянов отрицательно мотнул головой.

– Там кто-то все же уцелел, – медленно, через силу произнес Померанец. – Капеллан видел купола в ТОВе.

– Это был не он…

– Значит больше никто не спасся?

– Нет, только двое. И то повезло. «Бук», сам понимаешь…

– Понимаю, – тяжело кивнул головой Померанец. – Правильно, Капеллан видел только два парашюта… Кстати и самого его тоже недавно…

Померанец осекся искоса глянув на мрачно уставившегося в покрытую жирными пятнами столешницу однополчанина, он уже все понял, только никак не решался произнести это вслух, мялся, облизывал пересохшие губы. Севастьянов молча ждал, не пытаясь ему помочь, глядя на высохшую банку из-под кильки в томате, покрытую изнутри бурыми разводами так похожими на засохшую кровь. Тогда тоже было много крови, плескавшей горячими тяжело пахнущими каплями на стены и светлые шторы… Теперь он совершенно явственно вспомнил это… Не то, что происходило в квартире, когда его телом завладел прорвавшийся из подсознания Мститель, а именно вот это ощущение бьющей тяжелыми каплями, одуряюще пахнущей кровяной струи под рукой. Наверное, после его ухода квартира Капеллана напоминала такую же изгвазданную изнутри буро-красным консервную банку… Но ведь тогда это сделал не он… Это все Мститель… Сам Севастьянов этого просто не смог бы…