Текст книги "Люди желтых плащей (СИ)"

Автор книги: Максим Марух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

   И, конечно же, оружие. Дальний стенд полностью отведен под оружие. Когда-то оно стояло на подставках, соединенное друг с другом стальной цепью с подвесными замками, но наши предшественники позаботились об этом, и сейчас оружие свалено в кучу на полу. Ружья двуствольные и одноствольные, дробовики "ремингтона", самовзводные карабины, и, конечно же, знаменитая "Сайга". Быстрые автоматические выстрелы, что мы слышали – ее голос.

   Не долго думая, перетаскиваем в "Октавию" (благо, самый большой урон, полученный ей во время бойни, был нанесен Ваниным топором) все, что видим. Салон и багажник стремительно наполняются награбленным добром. Видя, что все нам просто не увезти, даю Ване команду брать только самое нужное и только по паре (на поиски родных предстоит экипировать две машины). Мы с Витосом, тем временем, спускаемся в небольшое подсобное помещение за боеприпасами.

   Внутри царит полумрак, и мы зажигаем фонарики. Очевидно, раньше боеприпасы хранились в небольших деревянных шкафчиках, расставленных на стеллажах, но теперь все они взломаны и выпотрошены. Не разбираясь с маркировкой, сваливаем в глубокий рыбацкий садок все коробки подчистую. Через минуту садок полон. Время поджимает, а я не хочу задерживаться здесь ни единой лишней минуты. Велю Витосу тащить садок наверх и паковаться, а сам задерживаюсь еще на несколько минут поискать что-нибудь взрывчатое. Шашки, гранаты, что угодно. Чем черт не шутит – вдруг найдется?

   Но вместо этого слышу у себя за спиной шевеление. Отупев от ужаса, направляю луч фонаря в темный угол, из которого исходил звук. И моя челюсть медленно отпадает.

   Передо мной на полу сидит человек.

   16:30

   Это четвертый пассажир "Акцента" и второй кавказец из сидевших на заднем сиденье. Парень тяжело ранен – даже в полумраке подсобки я вижу кровь на его груди и животе. В левой руке "Сайга", направленная дулом на меня. Правая рука представляет собой окровавленную культю – кисть оторвана по самое запястье.

   – Нэ ссы... – хрипит парень. У него тяжелый кавказский акцент. – Пули кончились. А без руки хуй зарядишь...

   Молчу, сраженный неприятной картиной.

   Возможно, он врет. Но зачем? Я у него на мушке, его палец на спусковом крючке.

   – Видал, сколько я положил?

   Киваю – видал.

   – Да, стрелять умэю немножко... Но насэли, суки, рэально. Нэ углядел, и вот – нэт руки. Ты у них главный?

   Молчу.

   – Вижу, что ты. Мнэ пиздэц, да?

   Медленно киваю ему – да.

   На обескровленных губах появляется тень улыбки.

   – Сам знаю. Слышь, братка, а ведь тэбе тоже пиздэц...

   Снова смотрю на карабин. Все-таки обманул...

   – Да нэ ссы ты, – из груди парня вырывается лающий смешок. – Сказал нэ заряжен, значит нэ заряжен. Но тэбе все равно пиздэц... Потому что ты главный.

   Молчу.

   – Когда-нибудь, братка, ты приведешь их нэ в то место. И случится хуйня... Как сегодня, – из уголка глаза выкатывается слеза и катится по небритой щеке. Если б не она, я бы ни за что не понял, что он плачет. – И ты будэшь виноват. Они сдэлают тебя виноватым.

   – Ты был у них главным? – нахожу в себе силы спросить.

   Еще один сиплый смешок.

   – Я? Нэ-эт, брат, нэ я. Вон тот пидарас лысый в магазине – он был главный. Я говорил – нэ хуй идти, надо дома сидеть. А он нэ послушал, повел. Из-за него Арсена убили. Моего брата...

   "Арсена съели заживо", – проносится у меня в голове. – "Разорвали на куски и съели".

   – Ты грохнул главного? – спрашиваю.

   – Канэшно, – кивает парень. – Полрожка в спину высадил.

   Мы молчим. Потом его сдавливает пароксизм кашля, и он харкает кровью на пол подсобки.

   – Добьешь? – поднимает он глаза на меня.

   – Нет, – качаю головой.

   – Ну, хоть пушку помоги зарядить. Я сам...

   Он инфицирован – минут через двадцать сам помрет.

   – Нет, – повторяю.

   – Ну и хуй с тобой. Пиздуйте отсюда, пока нэ поздно.

   Киваю ему и выхожу из подсобки.

   Пацаны уже в сборе. Витос разглядывает какие-то желтые свертки.

   Ваня вопросительно смотрит на меня:

   – Мне показалось, ты базаришь с кем-то.

   – Креститься надо, – выдавливаю из себя улыбку и подхожу к Витосу. – Что это?

   – Ща посмотр'им.

   Витос вскрывает упаковку, снимает застежку, и сверток разматывается в длинный желтый водонепроницаемый полиэстеровый плащ с капюшоном.

   – А вот это нужная вещь, – замечает Ваня.

   Мы берем плащи на всех, и еще несколько про запас. Потом, переступая через мертвые тела тех, кому не посчастливилось найти такие же до начала первого "розового дождя", направляемся к выходу из магазина.

Глава 6

Люди желтых плащей

   17:00

   Мы едем обратно в молчании, усугубляемом тишиной вымершего города. Требуется время, чтобы переварить случившееся у оружейного магазина. До сих пор мы относились к этой безумной кровавой бойне, как к чему-то нереальному. Эфемерному. Так воспринимаешь насилие в кино. Ты абстрагируешься от происходящего на экране, прекрасно зная, что все это понарошку, несерьезно. Кровь – краска, оторванные части тел – силиконовые муляжи.

   На обратной дороге к дому до нас постепенно доходит, что произошедшее с нами было взаправду, что у нас на глазах было убито больше полусотни человек, пусть и не совсем нормальных. Но ведь среди них были и нормальные. Мы видели их смерть. Мы приложили руку к их смерти.

   Чувствую поднимающуюся в груди тошноту, спазм сдавливает горло. С трудом сдерживаю рвотный позыв – ничего кроме желчи из меня сейчас не выйдет. На водительском сиденье непрерывно курит Ваня. Где он раздобыл сигареты не знаю, наверное, нашел в магазине. А ведь он бросил, полгода держался. Впрочем, я и сам подумываю "развязаться" – в условиях свершившегося апокалипсиса психическое здоровье куда важнее физического. О долгой счастливой старости думать не приходится – тут бы до завтрашнего дня дотянуть.

   Смотрю на Витоса. Парень держится, но я вижу, что ему тоже погано. Одно дело – убить зараженное отродье, пытавшееся перегрызть тебе глотку, и совсем другое – отправить на тот свет четыре человеческие жизни. Пожалуй, ему даже хуже, чем мне сейчас. В отличие от меня, он человек верующий, а законы веры и законы выживания плохо играют в паре. Рано или поздно ему придется сделать выбор.

   Мы спускаемся к РИИЖТу под аккомпанемент розовой капели, непривычно громкой во всепоглощающей тишине. Дождь погасил пожарище на крыше института, однако в окнах по-прежнему теплятся оранжевые язычки пламени. Возможно, это выжившие засели внутри и поджаривают на кострах украденные из магазинов сосиски и хлеб, но, скорее всего, у меня просто разыгралась фантазия. Слава богу, что она не рисует мне людей, поджаривающих на кострах плоть своих покойников. Пока не рисует...

   Мы въезжаем на кольцевую дорогу площади Народного Ополчения, и я трогаю Ваню за плечо:

   – Езжай через Каменку. Заскочим в аптеку, раз уж на колесах. В дороге могут пригодится медикаменты.

   Ваня кивает и закуривает новую сигарету. Вижу в зеркальце заднего вида его глаза, скользнувшие по мне и снова уставившиеся на дорогу. Склеры покраснели, веки припухли, в глазницах залегли тени, словно он не спал двое суток. Что ж, в нашем новом мире сон – роскошь, которую могут позволить себе немногие. По крайней мере, немногие живые.

   Спускаемся на Каменку прямо по Шеболдаева. Раньше здесь было одностороннее движение, но теперь нас вряд ли оштрафуют. Один из немногих плюсов зомби-апокалипсиса – отмена всех видов правил, включая дорожные. Можно ездить по встречке, можно ездить по тротуарам, можно ездить по газонам и прямо по человеческим трупам... Можно ссать в фонтанах, бухать в детских садиках, курить травку на кладбище, поедая гостинцы прямо с могилок. Можно насрать огромную кучу в мэрии, аккурат на столе для административных собраний, и подтереться городским флагом. Можно даже устроить сексуальную оргию в храме или синагоге, натянув вязаный балаклав до самых яиц и просунув член через глазницу. Лицо можно не прятать – тебе все равно ничего не будет.

   Мама анархия во всей своей разрушительной мощи.

   Мы спускаемся к Каменке, расталкивая кузовом выстроившиеся по обочинам дороги машины. У кольца на Второй Пятилетке нам тоже приходится остановиться. Перевернутый набок автобус напрочь перегородил дорогу. Внутри автобуса, в крошеве битого стекла и содранной с сидений обивки, мы видим изуродованные человеческие тела. Что автобус делал здесь в три часа утра, да еще битком набитый людьми, я не знаю. Возможно, вывозил беженцев. Вполне вероятно, внутри могли быть мои знакомые или даже родственники. Однако чтобы выяснить это, мне придется войти в автобус и обследовать трупы. Я уверен, что не пойду. Достаточно с меня потрясений для одного дня.

   Ваня останавливает машину прямо посреди Шеболдаева, и оставшуюся часть пути до аптеки мы преодолеваем пешком. Награбленное в "Супер-Арсенале" добро, включая огнестрельное оружие, оставляем в "Октавии" под охраной Вани – некогда разбираться с патронами, да и стрелки из нас пока, прямо скажем, неважные. Чего доброго, перестреляем друг дружку, испугавшись тени на стене. Вместо этого берем с собой охотничьи ножи и пару отцовских топоров. Мое мачете тоже со мной – за то недолгое время, что мы вместе, я уже успел сродниться с ним.

   На Каменке аптек целых три. Выбираем с Витосом самую просторную и светлую. Удостоверившись, что внутри никого, принимаемся сметать с прилавков все, что может пригодиться в дороге, а так же во время путешествия к новому Арарату, если таковой существует.

   Вместительный ягдташ, позаимствованный все в том же "Супер-Арсенале", наполняется бинтами, пластырями, йодом и перекисью, шприцами и ампулами, порошками, всеми видами таблеток, начиная с пилюль от кашля и заканчивая тяжелыми антибиотиками, а так же готовыми автомобильными аптечками. Пошло ухмыляясь, Витос машет мне из-за прилавка огромным резиновым фаллоимитатором.

   Идиот.

   Внезапно меня осеняет! "Левотироксин"! Как я мог забыть о нем? Примерно два года назад мне удалили щитовидку, и с тех пор я на заместительной терапии. "Левотироксин" – единственное, что поддерживает меня абсолютно здоровым. После тиреоидэктомии я обречен пить эти маленькие безвкусные таблеточки до конца своих дней. Без них я могу прожить месяц или два, но рано или поздно недостаток гормонов щитовидной железы скажется, и меня ждет гипотиреоидная кома.

   Выдергиваю с корнем все ящики и, наконец, нахожу искомое лекарство. Выбираю упаковки с максимальной дозировкой в 125 миллиграмм и закидываю в ягдташ – всего шесть пачек. Если пить по полтаблетки в день, этого запаса мне хватит на три года. За это время мы либо найдем еще одну аптеку, либо никакие аптеки нас уже не спасут.

   Удовлетворенно застегиваю ягдташ и выбираюсь из-за прилавка. Витос стоит, прислонившись спиной к стене, и жует аскорбинки.

   – Хапай, – он протягивает мне белый пузырек, – надо укр'еплять иммунитет.

   В подставленную ладонь выпадает несколько желтых шариков. Подношу руку ко рту, но проглотить аскорбинки не успеваю – в эту секунду до нас доносится три коротких сигнала.

   Тройной гудок от Вани – наш условный знак на случай появления незваных гостей.

   17:20

   С мачете в одной руке и набитым медикаментами ягдташем в другой вылетаю из аптеки. Витос за мной, в каждой руке по увесистому отцовскому топору. Пересекаем зеленый газон внутри кольцевой дороги и мчимся к тому месту, где Ваня припарковал свою "Октавию". Издалека вижу еще одну машину, остановившуюся рядом. Серебристый "Ниссан". Приглядевшись внимательней, различаю номера: "457АВХ".

   Мой серебристый "Ниссан"...

   17:25

   Когда мы с Витосом, наконец, добегаем до машины, Женя, Арт и Михась уже окружили Ваню. Тот поочередно заключает каждого в объятия, и я, впервые за долгое время, вижу на лицах друзей улыбки. Скованные, напряженные, но все же улыбки. Сам не замечаю, как уголки губ расползаются в разные стороны. Позади себя слышу приветственный возглас Витоса.

   Первым жму руку брату, хлопаем друг друга по плечу и улыбаемся в тридцать два зуба. Михась и Арт набрасываются на меня одновременно, секунда – и я зажат между ними. Потом уже не замечаю, кого обнимаю, и кто обнимает меня – эйфория от процесса воссоединения захлестывает нас с головой.

   Наша команда снова в сборе. Все целы и невредимы. Что может быть лучше?

   17:30

   Когда эмоции стихают, Михась напускается на нас всеми перунами:

   – Пиздец, где вы лазили? Мы уже поехали вас искать!

   Они должны были выехать к "Супер-Арсеналу" через час после нашего отъезда, но, как и мы, пережидали дождь и последовавшее за ним нашествие "прокаженных". Я благодарю судьбу за то, что дождь уравнял время нашего отправления, иначе мы бы ни за что здесь не встретились. А если бы разминулись – могли вообще никогда больше не встретиться.

   Смотрю в салон "Ниссана" через окно. Пацаны собирались серьезно: кухонные ножи, еще один топор, бейсбольная бита и... вилы? Да, глаза меня не обманывают, из приоткрытого окна задней дверцы торчат наружу старые садовые вилы. Должно быть, это Женя – только ему в голову могла придти идея взять их в поход. Ну, хоть бензопилу не прихватил, и на том спасибо.

   – В аптеку заскочили, – объясняет Витос, кивая на ягдташ.

   – Отлично! – улыбается Женя. – Красавчики, что зашли!

   Страсть к лекарствам передалась ему от бабушки. Если бы мы не позаботились о медикаментах заранее, он погнал бы нас в аптеку при первой же возможности.

   – Ахуеть! – Арт с восторгом разглядывает набитый оружием салон "Октавии". – Вы че, весь магазин вынесли?

   Женя с Михасем отмечают находку Арта победным кличем. Однако при упоминании магазина наши с Витосом и Вано лица темнеют, от улыбок не остается и следа.

   Это не ускользает от внимания моего брата.

   – Чо у вас там случилось? Рассказывайте! Вы под дождь попали?

   – Попали, – отвечаю ему. – И не только под дождь.

   Следующие пять минут Михась, Арт и Женя слушают мой краткий пересказ событий у "Супер-Арсенала", дополненный ремарками от Витоса и Вано. Я выкладываю все как на духу, умолчав лишь о полумертвом парне в подсобке магазина, которому отказал в "последней милости", как называли это в старину. Возникшее между нами полуминутное откровение принадлежит лишь мне одному.

   Когда я заканчиваю, повисает напряженная тишина.

   – Малой, ты как? – наконец, обращается к Витосу Арт.

   "Малым" Витоса трудно назвать – он уже давно не уступает брату ни в весе, ни в росте. Арт старше него на шесть лет, но сейчас, когда одному двадцать шесть, а второму двадцать, разница в возрасте почти стерлась. Осталась лишь старая привычка.

   – Нор'мально, – кивает тот.

   Он лжет – мы все это видим. Но кто сейчас хочет услышать правду?

   – Бля-я, – Арт обводит взглядом окружающее пространство. Мне даже не надо стараться, чтобы отыскать парочку трупов – глаза сами натыкаются на них повсюду. – Мы действительно в зомби-апокалипсисе... Пиздец, до сих пор не верится! А вам?

   Почти дружно качаем головами.

   Что касается меня, последние сутки я пребываю во власти механизма психологической самозащиты. Кажется, в медицине это называют состоянием "отрицания" – так больной терминальной стадией рака реагирует на известие о своей скорой смерти. Он отказывается верить.

   Так и я. Я верю своим ушам, верю своим глазам, верю своему носу ("дождь пахнет рвотой, алкогольной рвотой"), но я не верю всей картинке в целом. В глубине души я надеюсь проснуться однажды в своей кровати и обнаружить, что все произошедшее со мной – до чертиков реалистичный дурной сон.

   – Ну, ты, Вано, мозг... – качает головой Арт. – Я б даже не додумался колеса им пробить.

   Ваня деловито приосанивается. Несмотря на угрызения совести, он явно польщен.

   – В пизду такие истории... – Женя опасливо оглядывается по сторонам. – Сожрали заживо, говорите?.. Ну-ка дайте мне ружье!

   – Не здесь, – отрезает Михась. – На базе разберемся.

   – Ну, а вы тут как? – обращаюсь к нему. – Дождик покапал на нервы?

   – У нас тоже не без сюрпризов.

   – Серьезно? Рассказывай.

   – Приедем домой, покажем. А сейчас давайте-ка двигать отсюда.

   17:40

   Мы слышим призывный вой бабушки еще на дороге. Заключенные в тюрьме приутихли, в отсутствии конкурентов ее тонкий голосок разрезает тишину обезлюдевшего района, как нож масло. Женя оставил ее всего на двадцать минут, а она уже вопит так, словно собралась зазвать в гости всех "прокаженных" в округе. Что же будет, когда мы сообщим, что собираемся оставить ее на несколько дней?

   На пару с братом бросаемся в дом. Старуха в полуневменяемом состоянии сидит на диване в спальне и плачет навзрыд, совершенно не понимая, что происходит. Ей аккомпанирует Дэн, жалобно поскуливая под столом на кухне. Нам требуется не меньше двадцати минут, чтобы успокоить ее. В ход идут транквилизаторы и валерьянка.

   Попутно осматриваю дом. Пацаны поработали на славу – все окна заколочены дюймовыми досками, на столе в кухне высятся ряды бутылок с питьевой водой, припасы сложены в холодильник. Компрессор не работает – электрические сети рухнули сразу за телефонными – но это лучше, чем оставлять еду на съедение мышам.

   Совершенно измотанные, возвращаемся во двор, где нас ждут остальные.

   – Ну, что там? – спрашивает Михась. На вечно румяном лице тревога и сострадание.

   – Вроде, чуть угомонилась, – отвечает Женя. – Бля, пипец какой-то... – он с укором смотрит на меня: – Ну, и как ты собираешься оставить ее одну? Она же помрет к вечеру!

   – Не помрет, – отвечаю. – Поплачет, проголодается и пойдет есть.

   Я не лукавлю, воли к жизни в моей бабке побольше, чем у некоторых молодых. Врачи ее столько раз хоронили, а она ничего, живет.

   Пока мы препираемся, Ваня с Артом заканчивают переносить наши трофеи из "Октавии" во двор.

   Производим инвентаризацию. Начинаем, конечно, со стрелкового оружия. У нас джек-пот: пара помповых "Ремингтонов 870", пара помповых "Моссбергов 500", два карабина "Сайга 12", и еще четыре "Ижа" – пара 12-х и пара 27-х. Все модификации рассчитаны на 12-й калибр, коробки с боеприпасами битком набиты в садок. Есть все варианты: пулевые, дробовые, картечь. Да, и вдобавок арбалет "Мангуст" российского производства, если верить надписи на цевье. В кивере для стрел четыре углепластиковые стрелы.

   Ну, и остальное по мелочам: десять охотничьих ножей с фиксированным клинком разной длины, с полдюжины капканов на мелкую дичь, две газовые плиты и упаковка баллончиков к ним, два мотка хорошей альпинистской веревки, две трехместные палатки, два походных рюкзака, с десяток фляжек и фонариков, пара раций с упаковкой батареек, а так же полный ягдташ медикаментов. Рыболовные снасти мы не брали – у моего отца в сарае столько, что хватит укомплектовать командный рыболовный марафон.

   В самом конце мы достаем свертки с дождевыми плащами.

   – А это еще зачем? – хмурится Женя, и вдруг прозревает: – А, понял! Туплю...

   Оглядывая сваленные в кучу на столе сокровища, мы радуемся, как дети. Наличие огнестрельного оружия мгновенно возносит нас на вершину пищевой цепи, делая самыми опасными хищниками в урбанистических джунглях.

   Осталось только научиться всем этим пользоваться.

   – Кто-нибудь умеет стрелять? – задаю вопрос.

   Лес рук.

   Ага, ясно. Значит, никто.

   – Окей. А перезаряжать?

   Желающих продемонстрировать свой талант значительно меньше. Это тебе не на спусковой крючок давить. Мы – одомашненные хищники, непривыкшие к суровым будням дикой природы.

   – Да хуля там делать! – выступает вперед Ваня, выплевывая сигарету. – Дайте сюда!

   – Вано, погодь, – осаживает его Михась. – Ты у нас, конечно, Рембо, но тут всем надо попрактиковаться. И, кстати, у нас есть неплохая возможность. Больше скажу – у нас есть мишень.

   Я недоуменно вскидываю брови:

   – Мишень?

   Михась, Арт и Женя заговорщически переглядываются.

   – Помните сюрприз, о котором говорил Михась? – спрашивает Женя.

   – Ну! – хором отвечаем с Виталиком.

   Ваня утвердительно машет головой.

   – Пойдемте, – кивает Михась. – Это надо видеть.

   18:10

   "Прокаженный" привязан к забору за сараем по рукам и ногам. Толстый слой белой капроновой нити, которую мы с братом используем при сборке карнизов для жалюзи, намертво фиксирует запястья и лодыжки к сетке забора. Как и на всех "прокаженных", на твари нет одежды. Тело худощавое, угловатое, сплошь покрыто синяками и ссадинами. С удивлением понимаю, что это мальчишка, лет десяти-двенадцати. Глаза и нос выдают в нем ребенка, хотя зрачки сужены, а ноздри раздуваются в бешеных попытках всосать в легкие весь окружающий воздух. Дыхание "прокаженных" в два раза чаще обычного, сердцебиение, если следовать логике, в четыре. На месте рта мальчишки – кровавая каверна, в которую он превратил свои изжеванные губы.

   У нас с Ваней вырывается вздох удивления. Витос смотрит на "прокаженного", широко открыв рот.

   При виде нас звереныш выходит из оцепенения, в котором пребывал, и принимается раскачивать сетку рабицы, издавая при этом жутки горловые звуки. В кровавой каше изуродованного рта мелькают белые зубы.

   – Это Джон его поймал, – извещает Михась.

   Мы поражены еще больше.

   – Да, – мой брат напускает на себя безразличный вид, – случайно. После дождя эти твари повылазили отовсюду, как черви. Когда прояснилось, я пошел осматривать периметр. Слышу, за сараем бьется кто-то, и шипит. Смотрю – эта тварь ногой в заборе застряла, а выбраться не может. Походу, укрытие себе искала.

   Только теперь я замечаю – левая нога отродья глубоко засела в сетке, искалеченная ступня все еще кровоточит.

   – Он меня не видел, прикиньте! – продолжает Женя. – У них на свету слепота какая-то... А у меня с собой только бита. Ну, я сзади подкрался, ебнул по башке! Думал, убью, к хуям. Но они, Максим, пиздец какие живучие! Не сдох, только отрубился. Потом пришел Михась и предложил привязать к забору. Я-то сразу прикончить хотел, но он мне не дал.

   Все смотрим на Михася.

   – Ну, – пожимает плечами тот, – раз уж нам предстоит иметь с ними дело, неплохо бы сначала изучить их слабые места, вам не кажется?

   Изучить. Конечно же! Ученый, чтоб его...

   – Вот они боятся света, это мы уже знаем. Что еще?

   "Прокаженный", словно поняв смысл сказанного, принимается биться еще яростнее. Бесформенная пасть исторгает нечленораздельные звуки и брызги ядовитой слюны.

   – Ща узнаем! – говорит Витос и вдруг убегает обратно во двор.

   Через десять секунд он возвращается, держа в руках арбалет "Мангуст".

   – Чо патрики тратить, – объясняет он нам, накладывая стрелу на тетиву.

   Резонно. Стрела откроет слабые места не хуже пули.

   Право первого выстрела предоставляется Жене.

   Мой брат упирает приклад в предплечье, прицеливается. Стеклопластиковые плечи арбалета вздрагивают, спуская тетиву...

   Стрела попадает зверенышу точно в левое бедро. С неприятным мясным чмоканьем наконечник входит в напряженную плоть с внешней стороны и выходит из внутренней. Однако мальчишка рычит и извивается не больше обычного, точно и не почувствовала выстрела.

   – А ну дай-ка мне, – Ваня забирает арбалет у Жени и перезаряжает.

   Вторая стела попадает мальчишке в живот, чуть левее пупка.

   Ясно – Ваня целил в грудь.

   Тело "прокаженного" вздрагивает, живот заливает кровью из раны. Но существо продолжает извиваться в путах, вовсе не собираясь падать в обморок от болевого шока, а тем более умирать.

   Первая информация о "прокаженных" – твари почти нечувствительны к боли.

   – Думаю, вирус воздействует на болевой центр мозга, – выносит вердикт Михась. – Отсюда и высокий болевой порог.

   Но мы уже вошли во вкус. Нам плевать на научную сторону вопроса. В нас бушует злость, и ее необходимо на ком-то сорвать.

   Третий выстрел мой. Стрела вонзается твари в левую половину груди – посмотрим, как они дышат с кровью в легких.

   Как оказалось, вполне себе неплохо дышат. Похоже, неизвестный штамм бешенства в "розовом дожде" вынуждает организм "прокаженного" работать на пределе, задействовать все резервы. Мальчишка продолжает хрипеть и брыкаться, но теперь вместе с зараженной слюной из его рта летят брызги крови.

   – Теперь я, – Витос берет арбалет и накладывает последнюю, четвертую стрелу.

   Прицеливается...

   В следующую секунду воздух сотрясает громоподобный выстрел, и голова мальчишки исчезает в багряном мареве.

   18:30

   От неожиданности мы подпрыгиваем на месте. В ушах звенит. Я вижу, как тело мальчишки, наконец, расслабляется и повисает на сетке рабицы. На его груди кровавый фартук из осколков черепа и кусочков мозга, а выше плеч – ничего.

   Требуется несколько секунд, чтобы понять, что произошло...

   Потом я замечаю в узком проходе, отделяющем задний двор от остального участка, Артема. В руках моего друга дробовик "Ремингтона".

   – Башка, – говорит он, и выражение, которое принимает его лицо, заставляет кожу на моей спине пойти мурашками. – Башка у них самое слабое место. Надо стрелять прямо в башку.

   18:50

   Мы собираемся очень быстро – двадцать минут, и "Ниссан" с "Октавией" полностью укомплектованы. Багажники едва захлопываются – провиант, вода, хозприпасы, амуниция и походные вещи, даже разделенные надвое, едва вмещаются в них. Оружие идет в салон, за исключением нескольких "Ижей" и большей части колюще-режущего, которые так же отправляются в багажник. Топоры, вилы и прочий садовый инвентарь оставляем в сарае – мы теперь продвинутые хищники и должны держать марку. Я беру с собой только свое мачете. В последний момент Женя вспоминает о самом главном – паре обрезков шланга, с помощью которых можно будет сливать бензин из баков брошенных на дороге машин.

   Объясняя бабушке, что пару дней ей придется продержаться самой, слышу в свой адрес столько оскорблений, сколько не слышал за раз, пожалуй, ни от кого. Спокойно проглатываю их все. Может ругать и ненавидеть меня сколько угодно – главное, чтобы кушать не забывала. Напоследок наказываю ей, если мы не вернемся, и она начнет голодать, отпустить Дэна. Его еда может понадобиться ей самой, а псу нужно дать возможность выжить или умереть, пытаясь.

   Когда вопрос с бабушкой решен, Миша уводит меня в сторонку переговорить с глазу на глаз. Наше первое правительственное совещание.

   – Уже почти семь, – напоминает он. – Через пару часов стемнеет. Может, стоит подождать до утра? С таким арсеналом мы легко сможем пережить еще одну ночь.

   Ему не надо говорить мне об этом. Последние два часа я только и делаю, что слежу за небом и солнцем.

   – Мы – да, – отвечаю, – а твоя родня может и не продержаться. Моя, кстати, тоже.

   Кладу ему руку на плечо.

   – Ничего, если не успеем к темноте, найдем укрытие. Весь город в нашем распоряжении. На этом месте свет клином не сошелся. Михась, нам нужно уходить отсюда.

   – Да, – чуть подумав, сумрачно соглашается тот. – Ты прав.

   Возвращаемся к остальным. Я киваю Витосу, и тот раздает каждому по желтому свертку.

   – Все разворачиваем! – делаю объявление. – С этого момента, если только над головой у нас нет крыши, носим их денно и нощно. Машина крышей не считается.

   Ворча, друзья распаковывают плащи и натягивают поверх одежды. Оглядываем друг друга – видок тот еще...

   Бабушка не выходит нас проводить. Ее маленький бунт – ее воля.

   – Ну, что? – обращаюсь ко всем. – Присядем на дорожку?

   Теперь ко мне подходит Арт:

   – Макс, на пару слов.

   Мы отходим к воротам, и Арт вручает мне клочок бумаги.

   – Слышь, я сейчас включу музыку, а ты прочти это в слух, ага?

   – Что это?

   – Да так, – сконфуженно отмахивает он, – просто прочти, окей?

   – После выходки с дробашем я боюсь с тобой спорить. Ну, хорошо, давай.

   Арт выскальзывает на улицу и садится в "Ниссан". Включает зажигание и выбирает на магнитоле нужную композицию. Я возвращаюсь во двор.

   – Секунду внимания! Я сейчас кое-что прочту, а вы послушайте. Только серьезно, договорились?

   На лицах друзей скорее любопытство, чем шутливость. Арт выкручивает громкость на полную и присоединяется к нам. Наш спальный район оглашается звуками музыки. Это "Mystikal – Mystikal Fever".

   – Мы – люди желтых плащей, – читаю первую строчку, стараясь сдерживать улыбку. Глаз не поднимаю – и так знаю, что на лицах остальных то же самое. Проговариваю жестче: – Мы – люди желтых плащей! Это – наша клятва. Повторяем все вместе.

   Делаю паузу. Интересно, повторят они следующую фразу или нет?

   – Мы будем безжалостны к свои врагам! Мы – люди желтых плащей!

   Внятно за мной повторяет только Артем, остальные "жуют солому". Слышу чье-то хихиканье.

   – Мы не будем щадить ни людей, ни нелюдей! Мы – люди желтых плащей!

   К нам присоединяется голос Михася. Славный пример.

   – Мы никогда не сдадимся и никогда не сложим оружие. Мы – люди желтых плащей!

   Теперь за мной повторяют все. Пока неуверенно, но с каждым новым словом их голоса крепнут.

   – Кто пойдет против нас, познает наш гнев. Милость нашу познают только люди в желтых плащах. Мы – люди желтых плащей!

   Хором:

   – Мы – люди желтых плащей!

   – Мы не спасатели человечества! Мы не герои! Мы делаем только то, что нужно для спасения людей в желтых плащах! Мы – люди желтых плащей!

   – МЫ – ЛЮДИ ЖЕЛТЫХ ПЛАЩЕЙ.

   Они кричат. Все вместе. Слышу, как Витос, сжав кулаки, тянет: "ПЛАЩ-Е-Е-ЕЙ!" В сочетании с музыкой эффект потрясающий. Руки покрываются гусиной кожей, грудь распирает. Но я продолжаю:

   – В наши ряды можно вступить, из наших рядов нельзя выйти! Мы гостеприимны, но мы строги! Мы жестоки, но мы справедливы! Мы – люди желтых плащей!

   – МЫ – ЛЮДИ ЖЕЛТЫХ ПЛАЩЕЙ!

   – У нас своя правда! Горе тому, кто попадет на наш суд! Счастье тому, кому мы вынесем приговор! Потому что в тот же день муки его закончатся! Мы – раковая опухоль наших врагов! МЫ – ЛЕКАРСТВО ОТ ИХ ЗАПОРОВ! И МЫ ДАДИМ ПРОСРАТЬСЯ ЛЮБОМУ, КТО ЗАХОЧЕТ НАС ОТВЕДАТЬ! МЫ – ЛЮДИ ЖЕЛТЫХ ПЛАЩЕЙ!!! – ору во всю глотку.

   МЫ – ЛЮДИ ЖЕЛТЫХ ПЛАЩЕЙ!!! – вторят мне мои друзья.

   Нет – теперь уже мои братья.

   19:00

   Мы отправляемся в путешествие ровно в семь часов вечера, в понедельник первой недели новой эры. Две машины, по три человека в каждой.

   Отъезжая, бросаем прощальный взгляд на дом бабушки. Мы еще не знаем, что больше не вернемся сюда никогда.

Глава 7

Ночлег

   19:10

   "Моторола" в моей руке оживает, из динамика раздается голос Михася:

   – Макс, прием! Меня слышно?

   – Слышно, брат, слышно.

   Если бы он говорил чуть громче, я бы услышал его без всякой рации. Белая "Октавия" опережает нас всего на несколько метров. Наш кортеж из двух машин неспешно поднимается по Вавилова.