Текст книги "Люди желтых плащей (СИ)"

Автор книги: Максим Марух

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

   06:20

   Яростно тормошу Арта:

   – Вставай! Вставай, бля!

   Тот просыпается мгновенно, глаза распахиваются и наполняются ужасом.

   – Шо сучиось? – спрашивает заплетающимся спросонья языком.

   На дальнем конце кровати Женя беспокойно ворочается, бурчит что-то себе под нос. Я уже знаю, в чем тут дело – мой брат пост ни за что бы не бросил.

   Набрасываюсь на Арта:

   – Хуля ты тут делаешь! Почему не поднял меня?

   – Да я это... – на его губах появляется неуклюжая улыбка. – Не хотел будить.

   – Мы же договорились! – я выныриваю из-под одеяла и вскакиваю на ноги.

   Пропитанная потом одежда обтягивает распаренную кожу мерзким холодным коконом.

   – Слышь, да все нормально, – Арт приподнимается на локтях. От былой брутальности не осталось и следа, в голос возвращается неуверенность, всякий раз появляющаяся там под гнетом обоснованных обвинений. – Мы с Евой вчера часа два протрещали. Нормальная девчонка.

   Передо мной снова Артем, каким я знал его прежде. Пофигистичный, инфантильный, падкий на женское обаяние.

   Наконец, просыпается Женя. Садится на кровати и осоловело хлопает глазами. Тоже весь потный, на голове воронье гнездо.

   – Чо случилось?

   – Это нормальная девчонка отправила тебя спать? – игнорируя вопрос брата, наседаю на Арта. – И нас посоветовала не будить, да?

   – Ну, да! И чо? – набычивается Арт. Лучшая защита – нападение.

   Вместо ответа принимаюсь обшаривать свои карманы. Не обнаружив искомого, обращаюсь к Жене:

   – Скажи мне, что ключи от машины у тебя.

   Тот выворачивает наизнанку карманы джинсов – ничего. У Арта тоже пусто. Поняв, к чему дело клонится, Артем бросается обыскивать комнату. Может не стараться, я знаю, что ключей в спальне нет. Более того – я почти наверняка знаю, где они есть.

   – Они у Евы. Ключи у Евы.

   Женя поносит Арта на чем свет стоит, тот пытается оправдаться:

   – Да чо вы кипишуете? Они же не знают, какая у нас машина!

   Я стараюсь сдерживать себя, но получается плохо:

   – Они нас видели, баран! Эта мелкая, как ее... Лилит! Она пасла нас у дороги. Может, даже срисовала все, что лежит в багажнике, пока мы разгружались. А у нас там, на минуточку, два ружья, гора боеприпасов, медикаменты и бог знает сколько всего еще!

   На лице Артема смятение.

   – Бля, чисто твой косяк, Арт, – подливает масла Женя.

   – Пошли, – цежу сквозь зубы, – может, еще не поздно.

   Прихватив оружие (благодарю бога, что нам хватило рассудительности взять его с собой в кровать) и рацию, покидаем полутемную спаленку.

   06:30

   Гнев застит мне глаза, едва я перешагиваю порог комнаты. В висках стучит, ладони мокрые. Зол не только я, мои друзья тоже в бешенстве. Топот наших ботинок, яростное сопение, шорох плащей, которые мы снова надели – все это звучит угрожающе в душной темноте изолированного от внешнего мира дома.

   Неудивительно, что она испугалась. Из второй спальни, которую хозяйки дома делили между собой на время нашего визита, доносится короткий вздох. Едва различимый, но мое обострившееся внимание улавливает его, и я направляюсь туда. Дергаю ручку – заперто. Слышу сзади звенящий голос брата:

   – Отойди!

   Едва успеваю отшатнуться – Женя со всего маху бьет ногой в область замка, и дверь отлетает к стене.

   Тонкий взвизг пронзает гостиную.

   Саша сидит на заправленной кровати, полностью одетая (они даже не ложились спать!), и размазывает косметику по заплаканному лицу. Когда мы врываемся в комнату – три высокие фигуры в желтых дождевых плащах поверх теплой одежды – грохоча ботинками, она вжимается с пинку кровати и принимается вопить.

   – Это Ева, это все Ева! Не трогайте меня, пожалуйста!

   Мой брат наставляет на нее дробовик. Щеки угрожающе раздуваются, вылетающие сквозь зубы шипящие согласные производят на девушку тот же эффект, что расправленный капюшон кобры на кролика:

   – Где она, блять? Говори быстро!

   Саша подтягивает ноги к груди и елозит ступнями по покрывалу, пытаясь плотнее втиснуться в спинку кровати.

   – Она ушла с Лилит! Минут десять назад! Я здесь не причем! Отвечаю, пацаны! Это Ева все придумала, я сразу отказалась участвовать. Пожалуйста, не убивайте меня...

   Последняя фраза сперва пролетает мимо моих ушей. Лишь спустя мгновение я понимаю, что просьба адресована мне. Оно и неудивительно. Когда в последний раз кто-то умолял вас сохранить ему жизнь? Всерьез умолял? Лично у меня это впервые.

   Новый мир – новый опыт.

   – Куда пошла? – потрясая дробовиком, продолжает допрос Женя.

   Ответ уже известен нам, но не мешает убедиться.

   – К вашей машине, куда же... – причитает Саша. Меня не покидает стойкое ощущение, что ее истерика – не более чем актерская игра. Хорошо поставленная актерская игра. – Она сразу задумала вас ограбить... потому и пригласила переночевать... Малая увидела, сколько у вас в багажнике всего...

   У меня за плечом Арт отчетливо произносит: "блядь".

   Воскрешаю в памяти нашу встречу на улице. "Я ж вас потому и позвала", – честно призналась Ева, когда я сообщил ей об оружии. Кто ж знал, что ее заявление следует толковать так буквально...

   – Пожалуйста, пацаны, не убива-айте!

   О! Теперь ее слова сразу достигают ушей и устремляются по слуховым каналам прямиком к центру удовольствия в мозгу. Кажется, я начинаю привыкать.

   – А ты осталась?

   – Да!

   – И типа не собиралась нас обманывать?

   – Говорю же, я не при чем! Ну, клянусь вам, клянусь! Пожалуйста, пацаны!

   – Ну, бля, если обманула, – Женя делает страшные глаза, – я тебя найду и лично шлепну.

   Пустые угрозы. Мой брат пытается запугать ее, и только. Он ломает свой концерт, она свой. Сейчас мы ведем разные игры.

   Оставляем Сашу горестно всхлипывать в спальне, и собираемся в прихожей. Здесь темно почти как ночью, солнце еще не добралось до восточной части дома. Вижу черные силуэты друзей, покатые фигуры в плащах.

   – Не рановато выходить? – осторожно спрашивает Арт. – Темновастенько.

   Да, эта мысль тоже приходила мне в голову. В другой ситуации я непременно дождался бы, пока солнце вступит в свои полные права. Но сейчас кипящая злость и жажда мести пересиливают инстинкт самосохранения.

   – Эта же толстуха пошла, – замечает Женя. – Мы чем хуже?

   – Если только это не какая-то наебка, – говорит Арт.

   Тоже правда. Один раз нас уже перехитрили, но вдруг то был всего лишь первый акт многоходовой пьесы? Очень уж картинно Саша размазывала сопли по щекам.

   Кручу ручку замка, и сувальдовые пластины щелчками загоняют засов в дверь.

   – Пошли.

   06:55

   Ночной бой у ворот – схватка стаи зараженных дворняг с "прокаженными". Мы видим двух мертвых собак, явно инфицированных, и растерзанное тело мужчины, лежащего в позе витрувианского человека посреди лужи крови. На руках и ногах недостает пальцев, кожа на спине изорвана в лоскуты, лицо обглодано почти до костей.

   Перешагиваем через тело и устремляемся к "Ниссану". Бежим вдоль дороги, пригибаясь к земле и стараясь держаться как можно ближе к домам. Так, чтобы при необходимости всегда можно было юркнуть во двор. В наше время иметь пути к отступлению не менее важно, чем конечную цель.

   Воздух напоен умопомрачительным смрадом. Эдакая смесь скотобойни, крематория и братской могилы. Запахи свежего, сгоревшего и разлагающегося мяса забивают ноздри и глотку. Легкая тошнота, не покидающая меня вот уже вторые сутки, усиливается. Еще пара дней, и к нашей экипировке, помимо плащей, придется добавлять респираторы.

   Город окутан утренней серью, истончающейся под напором набирающего мощь солнца. Из всех звуков я различаю только те, что издаем мы сами. Звуки, которым я доверяю, звуки, которые для меня слаще музыки. Безопасные звуки. Никаких инородных примесей.

   Помимо бытового мусора, наводнившего улицы (удивительно, как быстро он разнесся по городу в отсутствие людей), под ногами попадаются трупы птиц и мелких грызунов. Еще вчера ничего подобного не наблюдалось, а сегодня все ими буквально кишит. Возможно, их сгубил сам вирус, но мне почему-то кажется, что причина в последствиях, приведших к отключению инстинкта самосохранения. Воображение рисует голубей, камнем бросающихся к земле, и обезумевших крыс, нападающих на собак.

   Погруженный в утреннюю дымку город напоминает руины давно исчезнувшей цивилизации. Причиненные апокалипсисом разрушения ничтожны по сравнению с тем, что сделают с городской инфраструктурой погода и время, но даже сейчас я чувствую себя туристом на Марсе. Это больше не мой Ростов. Через год или пять здесь будут джунгли. Камень искрошится, железо сгниет, дороги и тротуары зарастут травой, улицы заполонят дикие животные. Какой биологический вид будет царствовать в этой биосфере? Не знаю. Но вряд ли это будет "человек разумный". Скорее, "человек безумный".

   Бегущий в авангарде Женя замедляется, оглядывается на нас, машет рукой: "стоять". Останавливаемся, замираем. Вытягиваю шею и смотрю на дорогу.

   Впереди в строю припаркованных у обочины машин вижу наш "Ниссан" с открытым багажником. Возле автомобиля как будто никого, но мы все равно соблюдаем осторожность, приближаясь к нему. Жестом приказываю брату обойти машину сзади; мы с Артом, с оружием наизготовку, заходим спереди.

   – Никого, – шепчет Женя. Подступает к багажнику, заглядывает: – Ай бляди, ай бляди...

   Значит, мы пришли слишком поздно.

   Арт огибает машину по кругу, я заглядываю в салон. Пусто.

   Вдруг слышу у себя за спиной:

   – Не шевелись.

   Знакомый голос с хрипотцой...

   Потом ружейное дуло упирается мне между лопаток.

   07:00

   "Они прятались в салоне соседней машины", – слишком поздно доходит до меня. Нет, не так. Они поджидали нас в салоне соседней машины.

   – Убери это! – Женя вскидывает свой "Моссберг".

   Ева у меня за спиной, поэтому он целится скорее в меня, чем в нее. Находиться на линии огня сразу двух дул – ощущение не из приятных. Да что там, я вот-вот наложу в штаны...

   – Слышь, завязывай, – Арт дергает цевьем дробовика: "щелк-щелк".

   Сон в руку...

   – Сам завязывай, белобрысый, – произносит еще один девичий голос.

   Лилит. Мне не надо поворачиваться, я и так знаю, что второй из украденных "ИЖ-ей" направлен на моего друга. Чертовка дождалась, пока Арт возьмет на прицел Еву, и только потом обнаружила себя.

   Женя приставным шагом меняет диспозицию и берет на мушку Лилит.

   Теперь у нас самая настоящая мексиканская ничья.

   07:10

   Стоим и целимся друг в друга – пять человек посреди оккупированного кровожадными монстрами города. Лучшей иллюстрации никчемности человеческой натуры просто не найти.

   – Мы только возьмем пару ваших ружей и немного патронов, – говорит Ева. Она вытравила из голоса приветливые нотки, но ему по-прежнему не хватает жесткости. – Вам все равно столько много не надо. Будем считать это платой за ночлег.

   – Слышь, мы сами решим, сколько нам надо, а сколько нет, – произносит Арт. – Убери ружье и давай нормально поговорим.

   – Мы с тобой вчера наговорились, дружок. Языком чесать ты мастак.

   Даже периферическим зрением вижу, как краснеет лицо Арта.

   – Я тебя сейчас ебну, убери пушку! – скалит зубы Женя.

   Он всегда так делает, когда хочет нагнать страху на оппонента, но сейчас его попытки больше похожи на струю зловонного секрета из-под хвоста скунса. Капюшон кобры исчез. Он защищается, а не нападает.

   – А я ебну твоего братика, – парирует Ева. – Так что сам убери.

   Ее голос дрожит, и я понимаю, что она напугана не меньше нашего, если не больше. И, тем не менее, она идет до конца. Как бы парадоксально это ни звучало, но у девочки есть яйца.

   – Ты хоть стрелять умеешь? – подаю голос я, стараясь не выдавать страха, сковавшего язык.

   – Мой батяня заядлый охотник, я разве не говорила? Берет меня с собой в степь с семи лет. Так что давайте лучше договоримся.

   Торопит события. Первый признак неуверенности.

   – А пушку заряжать научил? У тебя в ружье-то патроны есть?

   – Попизди еще чуток, и сам узнаешь.

   – Какими заряжала? – захожу с другого бока. – Тридцать шестыми?

   – Двенадцатыми. Тридцать шестыми только мух сбивать.

   – Двенадцатые, это такие золотистые?

   – Нет, такие синие. Золотистые – это двадцать четвертые. Хорошь меня проверять, сказала умею, значит умею! Давайте лучше к делу!

   Последняя фраза звенит на высокой ноте, почти истерично. Ружье между моими лопатками ходит ходуном, выдавая дрожь в руках своей владелицы. Надо дожать.

   – Это вы решайте. Нас все равно на одного больше.

   – ПЕРЕСТАНЬ ЦЕЛИТЬСЯ В МОЕГО БРАТА, ТУПАЯ СУКА! – вопит Женя, и я чувствую, как Ева вздрагивает.

   Уловив это, Арт подхватывает:

   – Если ты выстрелишь, я убью тебя. Мелкая убьет меня. А Женя убьет ее! Ты чо, бля, до трех считать не умеешь?

   – А потом я вернусь домой и ебну твою подружку, – наконец, раскрывает свой "кобриный" капюшон Женя. – Только не быстро...

   – Медленно, – говорю я со всей уверенностью, на которую сейчас способен. – Он будет убивать ее очень медленно.

   Пауза. Только треск пожара вдалеке.

   Потом...

   – Обещайте, что возьмете нас с собой.

   07:15

   – Хорошо, – отвечаю без раздумий, – обещаю.

   Слишком быстро согласился. Пожалуй, следовало выдержать паузу.

   В голосе Евы сомнение:

   – Ты отвечаешь за свои слова?

   Как сказал один хороший писатель: слова – ветер.

   – Отвечаю.

   Она не так глупа, чтобы положиться на мою честность или, смешно сказать, совесть. Понятие совести придумали люди, в естественной природе оно не встречается. Теперь же, когда мы вернулись к истокам, принятые обществом искусственные модели нравственного поведения обречены на исчезновение. Что касается порядочности, то она и в былом мире стоила не дороже конского яблока, а сейчас и того дешевле.

   Но у Евы нет другого выхода. Все, что ей остается – уповать на те крохи этического воспитания, что еще остались в нас от наших родителей.

   Прикинув в уме удовлетворительность ответа, она, наконец, вытаскивает ствол из моего позвоночника.

   – Опусти оружие, Лилит.

   – Не, не опущу. Ты чо, Ев, они же нас кинут!

   – Опусти оружие, я сказала! – рявкает Ева так, что я вздрагиваю.

   Недовольно ворча, Лилит повинуется.

   Поворачиваюсь и, наконец, вижу лицо Евы. Лоб бледный, на щеках нездоровый румянец, обтянутая синим свитером грудь вздымается и опадает от возбужденного дыхания.

   Забираю у нее ружье. Арт обезоруживает Лилит. В глазах Евы стоят слезы, но она не позволит им выкатиться из глаз. Почему-то я в этом уверен.

   – Ты ведь не сдержишь обещание... – обескровленными губами произносит она.

   Уйти от ответа мне помогает тот, кого я меньше всего ожидаю сейчас услышать.

   07:19

   Рация в моем кармане издает хриплый вздох, и сквозь треск помех я слышу голос Михася:

   – Макс.... Макс, прием...

   Сигнал слабый, прерывистый, но в наступившей тишине мы хорошо различаем то, что доносится до нас из динамика:

   – Макс... прием... вы где...

   Вытаскиваю рацию из кармана и прижимаю к губам:

   – Михась, это Макс, прием! Мы на Таганрогской! Вы где?

   На заднем плане слышится монотонный гул, который я идентифицирую, как звук работающего мотора. Стало быть, они едут.

   – Макс! Ждите... ждите нас... мы к вам... – голос Михася вибрирует. То ли от плохого сигнала, то ли от волнения.

   – Мы можем выехать к вам навстречу! Прием, Михась! Ты слышишь меня?

   Шум, треск, ничего не разобрать. Потом:

   – Нет! Нет! Ждите нас там...

   Снова треск, визг покрышек и чья-то витиеватая ругань.

   – Что там у вас происходит?

   – Приготовьтесь и ждите нас... – хрипит Михась. – Мы... скоро...

   Мое сердце начинает биться чаще.

   – Что значит приготовьтесь? Поясни.

   Из рации доносится тяжелый удар, сопровождаемый скрежетом металла, визг тормозов и человеческий мат.

   – Ждите нас... – кричит Михась, и теперь я могу распознать в его голосе то, что раньше принимал за помехи. Это паника. – ...мы не... ах ты, блядь! НАЛЕВО, ВАНО, НАЛЕВО!..

   Визг тормозов и снова удар.

   – Макс! Макс! Мы не одни...

   Я хочу спросить, что это, ебаный в рот, значит, но не успеваю...

   В следующую секунду "Моторола" дважды коротко кашляет, и я понимаю, что это звуки выстрелов.

Глава 9

Золотая медаль

   07:25

   Все прекрасно понимают, что последние слова Михася означали вовсе не то, чего нам хотелось бы.

   Не знаю, нашли они кого-то из родственников или возвращаются тем же составом, но то, что преследует их, будет явно похуже Евы и компании. Очевидно, для разрешения их конфликта слов было недостаточно, и тогда заговорили ружья.

   Я пытаюсь вызвать Михася еще несколько раз в надежде получить чуть больше информации, но тот не отвечает. В лучшем случае его руки сейчас заняты оружием, а не рацией. В худшем... даже не хочу думать о худшем.

   Они едут сюда и нуждаются в нашей помощи. Мы должны быть готовы. Это все, о чем мне надо помнить.

   Ко мне подходит Женя.

   – Максим, я не понял.... – лицо бледное, на лбу блестят бисеринки пота. – Ты понял?

   С понятливостью у меня ненамного лучше, чем у брата. Зато у него талант задавать вопросы, на которые у меня нет адекватных ответов.

   – Женя, я слышал не больше твоего. Что я должен был понять?

   Оглядываю улицу. На сколько хватает глаз, ни единой живой души. Прислушиваюсь. Ни гула мотора, ни визга покрышек, ни выстрелов. Стало быть, они еще далеко.

   – Нам надо закрепиться где-нибудь, – подает голос Ева.

   – Нам? – морщится Арт. – Ты вообще хуля лезешь, а?

   Ева одаривает его неприязненным взглядом и отворачивается, как от назойливой мухи. К ней снова вернулась былая воинственность. От слез, грозивших навсегда уничтожить образ боевой подруги, полезной в трудном переходе, не осталось и следа.

   – Я теперь с вами, забыл? – напоминает она мне. – Вы меня приняли.

   Хороший ход. Сейчас ее единственный шанс увязаться с нами – сдать экзамен на "профпригодность". Пройти проверку боем, доказать свою состоятельность на деле, а не на словах. Слова – ветер. Кто не верит, может облизать палец и поднести к губам, когда надумает дать очередное обещание кому-либо или самому себе. Ева это понимает не хуже меня.

   – Мы чо, бля, на мизинцах клялись?! – не унимается Арт.

   Его голос дрожит, как и его подбородок. Я прекрасно представляю, что он чувствует – его брат в той машине. Но сейчас нам всем надо взять себя в руки. Паника убивает раньше, чем обстоятельства, ее вызвавшие.

   – Арт, не гони! – Женя вопросительно смотрит на меня. – Чем больше людей, тем лучше, а? Пусть поможет!

   Он прав. Поворачиваюсь к Еве и кладу ладонь себе на грудь:

   – Хочешь получить такой плащ?

   Она кивает. Внушительно и молча.

   Под неодобрительный вздох Артема возвращаю ей ружье, из которого она совсем недавно целилась мне в спину.

   – Тогда покажи, как умеешь стрелять.

   07:30

   Дальнейшие приготовления происходят в сосредоточенной спешке. Как будто кто-то невидимый, но очень кровожадный, подгоняет нас в спину звериным рыком и теплым воздухом, вырывающимся из пасти.

   Первым делом запасаемся боеприпасами. Женя вываливает на землю коробки с патронами и давит их ногами. Содержимое катится по асфальту. Падаем на колени и лихорадочно набиваем им карманы, выхватывая друг у друга из-под носа, точно голодающие Поволжья хлебные корки.

   Когда к разноцветным пластиковым гильзам протягиваются тонкие руки Лилит, Ева шлепает по ним ладонью:

   – Куда!

   – Мне тоже...

   – Домой пошла!

   – Но я хочу с вами... я тоже умею стрелять!

   Лилит ружье никто не возвращал (чего доброго, понаделает в нас дырок из лучших побуждений), но я не мог запретить ей помогать нам. Желтый плащ нужно заслужить, и она не исключение. Балласт никому не нужен, а дети – это всегда балласт. Ей придется повзрослеть в рекордные сроки, если она хочет, чтобы плащ пришелся ей впору.

   Пожалуй, стоит сказать об этом Еве, но сейчас у меня нет времени спорить с ней. А она обязательно будет спорить.

   – Я сказала, домой пшла! Быстро!

   Еще один шлепок, на этот раз по затылку. Голова Лилит подается вперед, из глаз брызгают слезы. Девчонка вскакивает на ноги и, горько всхлипывая, бросается бежать в направлении дома. Длинные волосы мотаются из стороны в сторону, точно черное помело.

   Как это нередко бывает, мои мысли озвучивает Женя:

   – Вообще-то нас надо было сначала спросить. Может, нам ее помощь нужна?

   Я жду, что сейчас Ева начнет огрызаться, но она лишь заискивающе улыбается брату:

   – Женечка, да от нее больше вреда, чем пользы. Только под ногами путаться будет.

   Невиннейший из голосов. В ушах еще не отзвенел рык, которым она напустилась на Лилит, поэтому контраст особенно заметен. На Женю это действует, как седативное.

   – По хер уже... но впредь с нами советуйся.

   – Хорошо. Я поняла.

   Карманы наполнены патронами, но у нас остается еще несколько коробок. Складываем их в пакет и берем с собой. Следующие на очереди ножи. Арт раздает каждому по одному. Я отказываюсь – мое мачете мне нравится больше. Время от времени пытаюсь вызвать Михася по рации, но все мои попытки тщетны.

   – Что теперь? – спрашивает Женя, когда с экипировкой покончено.

   Осматриваюсь. Нам сказали ждать гостей? Что ж, будем гостеприимны.

   07:45

   Далеко ходить не пришлось, подошел ближайший дом. Участок огорожен кирпичным забором, двор на две машины, асфальтированная подъездная дорожка, ответвляющаяся от Таганрогской, железные ворота. Створки гостеприимно распахнуты. Плоская крыша небольшой летницы, пристроенной к дому, представляет собой отличную огневую позицию. Забраться наверх можно только по приставной лестнице, которую мы легко втянем наверх, если возникнет необходимость.

   В центре крыши собран весь наш арсенал. Коробки с патронами, резервный, уже заряженный "ИЖ" и запасные рожки для "Сайги". А так же пара садовых вил, три топора на длинной ручке и самая огромная в мире кувалда, которую мы с Артом едва подняли наверх. Все это Ева нашла внутри летницы, переоборудованной хозяевами в сарай. Там же нашлась банка с краской.

   Подступаю к краю крыши и осматриваю Таганрогскую. Женя с Евой заканчивают надпись. На дороге, не видевшей краски уже много лет (как и девяносто процентов всех Ростовских дорог), наконец, появляется разметка. Огромная Г-образная белая стрелка указывает на распахнутые ворота, ведущие во двор. Надпись под стрелкой гласит: "СВАРАЧИВАЙ СЮД". На букву "А", явно лишнюю в первом слове и недостающую во втором, у Жени не хватило краски.

   – Ну что там? Видно? – в десятый раз спрашивает меня Арт.

   Приставляю к глазам бинокль (и снова спасибо "Супер-Арсенал") и смотрю вдоль дороги. Обзору мешает крона абрикоса, растущего перед домом, но даже сквозь сплетения ветвей и не вижу никакого движения.

   – Пока нет.

   Воздух над дорогой плывет от бензиновых испарений. Запах стоит такой, что я удивляюсь, как Арт еще не угорел. Машу ему рукой – завязывай. Тот бросает опустевшую канистру и бежит ко мне наверх. Смотрю на ворота, и сердце начинает биться чаще. Я пока не решил, кто закроет их. Это самая опасная часть нашего плана, и я до сих пор не уверен, стоит ли вообще претворять ее в жизнь. Женя категорически против, считая затею слишком рискованной, Арт до чертиков боится оставаться внизу, Ева не в том положении, чтобы упираться, но доверять ей я тоже не могу. И дело вовсе не в рыцарском благородстве – дело в ее тучной комплекции. Не уверен, что она справится. Остаюсь я.

   Внезапно мы слышим. Еще слабо, отдаленным эхом, но это определенно был выстрел. Через тридцать секунд второй – уже гораздо четче. Потом третий, четвертый. К звукам присоединяются гул мотора и голоса.

   – Все наверх! – командую я. – Все наверх!

   Женя с Евой отшвыривают кисти и со всех ног мчатся к дому. Арт уже поднимается по лестнице.

   Я почти физически ощущаю колотящееся о стенки грудной клетки сердце.

   Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук.

   Арт на крыше. Отдаю ему бинокль и перетягиваю карабин с плеча на грудь.

   – Куда собрался?

   – Вниз.

   Тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук...

   Показывается взлохмаченная голова Евы, за ней на крышу поднимается Женя. Пропускаю их и ставлю ногу на перекладину лестницы.

   – Максим, ты куда? – встревожено спрашивает брат.

   – Надо закрыть ворота, когда они заедут.

   Б-БАХ! Б-БАХ!

   Выстрелы уже совсем близко. Им аккомпанируют человеческие крики и безумные животные вопли. А еще шлепанье десятков босых ног по мокрому асфальту. "Прокаженные"...

   Туктуктуктуктуктуктуктуктуктук...

   Женя начинает кричать:

   – Не занимайся херней! По хуй на ворота! Слышишь, бля, не лезь туда!

   Сейчас его крик – излюбленное оружие в отсутствие аргументов – нам не поможет. Мне не поможет.

   – Занимайте позиции. Когда машина заедет, прикрывайте нас шквальным огнем.

   – Макс, может не надо? – это Арт.

   – Не лезь туда, я тебе говорю, еблан! – это Женя.

   Ева молчит – и на том спасибо.

   Опускаю вторую ногу на перекладину и начинаю спускаться.

   07:50

   Я не верю в вещие сны. К тому же, мои сны почти всегда идут вразрез с реальностью. Не припомню, чтобы хоть один из них сбылся. Значит ли это, что сегодня я не умру?

   Правильный ответ – нет. Иначе я бы здесь сейчас не стоял. Ворота должны быть закрыты, в этом у меня нет никаких сомнений.

   Я на подъездной дорожке. То, что к нам приближается, звучит поистине устрашающе. Грохот ружей, надрывное жужжание перегруженного двигателя, нечеловеческие вопли и вполне человеческий мат. И удары. Десятки кулаков и ладоней бьют в металлический кузов машины. Спустя несколько мгновений я понимаю, откуда взялся этот странный звук.

   Несмотря на довольно широкую "просеку", оставленную нами в пробке на Таганрогской, "Октавия" еле едет. Все четыре колеса пробиты, резина изжевана в лохмотья, обода с лязганьем чертят в асфальте глубокие борозды. Машину кидает из стороны в сторону, изуродованные колеса петляют восьмеркой. Ваня делает не больше тридцати километров в час, хотя я слышу, что он давит педаль газа в пол.

   Возможно, ехать быстрее мешает пара "прокаженных", по пояс застрявших под передним бампером. Руки тварей хватаются за радиаторную решетку в тщетных попытках втащить туловище на капот. Ноги... то, что осталось от ног, волочится мясными оковалками где-то под днищем машины. А может, их замедляют еще двое, пытающихся проникнуть в салон через разбитое заднее стекло. Грузный мужчина и тощая женщина едут на багажнике, а чьи-то руки (кажется, Витоса) колотят их прикладом дробовика по головам. Или все дело в полуголом здоровяке, лежащем в позе морской звезды на крыше? В этой туше килограмм сто, руки-ноги раскинуты в стороны для лучшего сцепления, за неимением иных конечностей он пытается пробить себе путь в машину головой. На крыше уже образовалась приличная вмятина.

   В нескольких десятках метров позади "Октавию" преследуют с полсотни отстающих. Высунувшись из окна, Михась разряжает в них свой "Моссберг".

   Б-БАХ! Б-БАХ! Б-БАХ!

   Сердце перебирается из груди в голову и принимается отбивать чечетку в недрах черепной коробки. Происходящее на дороге престает казаться реальным, я словно погружаюсь в свой утренний сон...

   Странно, но страх при этом отступает. Он все еще во мне, сжимает сердце ледяными пальцами, но мой мозг теперь свободен. И может беспрепятственно посылать сигналы в конечности.

   Поднимаю голову и смотрю на летницу. Женя, Арт и Ева на крыше, с оружием наперевес.

   – Готовьтесь! – кричу им.

   Господи, только бы в "Октавии" заметили стрелку...

   07:55

   – ЕЗЖАЙТЕ ПО СТРЕЛКЕ! ЕЗЖАЙТЕ ПО СТРЕЛКЕ! – воплю в рацию, что есть мочи.

   Грохот стоит такой, что я едва сам себя слышу. Маловероятно, что внутри "Октавии" слышимость лучше. Но попробовать все равно стоит.

   Машина приближается к надписи под стрелкой, и вот уже передние обода прорезают полосы в свежей краске. На одну чудовищную секунду мне кажется, что они не заметили указатель и сейчас поедут мимо. Потом колеса со скрипом выворачиваются, и "Октавия" ползком взбирается на подъездную дорожку.

   Прицеливаюсь в одного из "прокаженных" под бампером. Опускаю палец на спусковой крючок. Вдыхаю... выдыхаю... Плавно нажимаю...

   Почти не слышу грохота. Только чувствую отдачу в плечо.

   Мой первый выстрел из огнестрельного оружия по живой цели откалывает от черепа "прокаженного" кусочек, и из отверстия выплескивается наружу кровавая каша. Ослабевшие руки отпускают решетку, и тело исчезает под машиной. Вторым в рожке "Сайги" идет дробовой заряд. До меня запоздало доходит, что если я промахнусь, то пробью радиатор или, чего доброго, движок.

   Ваня меня заметил и машет рукой из окна. Кудрявый затылок Михася на секунду сменяется лицом, и снова превращается в затылок. Руки быстро досылают в подствольный магазин новые заряды, и он возобновляет стрельбу. Витос на заднем сиденье слишком занят сражением с "прокаженными", сквозь сетку трещин на лобовом стекле мне его почти не видно.

   "Октавия" едет прямо на меня. До ворот остается метров двадцать, когда с летницы, наконец, открывают огонь. Чей-то меткий выстрел тут же снимает "прокаженного" на крыше. Мужчина вздрагивает, обмякает и остается лежать, но теперь без движения.

   Слышу, как пули барабанят по багажнику. Один "безбилетный пассажир" отваливается от машины, изрешеченный, как швейцарский сыр; другой – спустя пару выстрелов.

   Десять метров. Выскакиваю из ворот и бегу навстречу "Октавии". Слышу, как Женя наверху командует "не стреляйте!".

   Бью второго "прокаженного" под бампером мачете по голове. Лезвие намертво застревает в черепе, и я отпускаю рукоятку. Ничего, потом достану... Опрометью бросаюсь к воротам.

   "Октавия" въезжает во двор с двумя мертвыми "прокаженными" на кузове (один на крыше, второй под бампером, безжизненные пальцы так и не отпустили решетку радиатора) и целой сворой живых на хвосте. Через несколько секунд они будут здесь.

   Закрываю ворота, запираю засовы.

   Поднимаю голову и ору во всю глотку:

   – БРОСАЙ!

   Зажженная бутылка перелетает с крыши летницы за забор.

   Слышится звон стекла и вздох вспыхнувшего пламени. Меня обдает жаром.

   Потом первый "прокаженный" врезается с железные створки ворот.

   08:00

   Открываются дверцы, и пацаны выскакивают из машины. Желтые плащи сплошь в крови, оружие и ботинки тоже. Не знаю кто ранен, кто не ранен, кого покусали, кто заразился – сейчас это неважно.

   – По лестнице! На крышу!

   Дважды повторять не приходится. Витос взлетает по перекладинам с какой-то нечеловеческой скоростью, в одной руке "Ремингтон", вторая сжимает нож с налипшими на лезвие кусочками плоти.