Текст книги "Наина (СИ)"

Автор книги: Максим Лаврентьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Короче, сумасшедший дом. Вменяемее прочих чеченцы или дагестанцы, кучкующиеся обособленно. Один из них, рыжий, сегодня увивался за мной, но я не очень доверяю этим нашим горцам – у них совершенно разбойничьи рожи.

Чувствую, что никого себе тут не найду, чтобы наконец забыть о прошлом. Правда, на нашем курсе есть несколько более-менее смазливых парней славянского типа; один даже чем-то напомнил мне моего возлюбленного Колю.

…Только я написала, что никого себе не найду, как довольно милый студентик стал ко мне клеиться. Я с утра, уже на первой лекции почувствовала на себе его взгляд. Это тот самый парень, что немного похож на Колю. Не уверена насчет его ума, но, по крайней мере на вид, он не такой сумасшедший, как остальные. Довольно высокого роста. Прилично и чисто одет. У него курчавые волосы, в которые мне еще вчера вдруг страшно захотелось запустить пальцы. Длинные холеные руки с узкими кистями обвязаны на запястьях разноцветными фенечками, но ему это, пожалуй, идет. Правильные черты лица, правда, слишком уж предугадываемые и оттого незапоминающиеся, неброские, что ли. И все же сам по себе, вне окружения местных психов, если к нему внимательно присмотреться, мальчик может впечатлить. Имени его я припомнить никак не могла, хотя, конечно, не раз уже слышала. Знала, что он учится на поэтическим семинаре, поэтому решила про себя называть его поэтом.

До конца занятий поэт время от времени сверлил меня взглядом, когда, как он думал, я этого не замечаю. А после увязался за мной к метро. Я видела, что он робеет, поэтому немного помогла ему решиться – заговорила сама.

Он из Москвы, что, впрочем, и так было очевидно. Живет где-то на “серой” ветке, в одной квартире со своей матерью.

Зашли в “Макдональдс”, это по пути. Там, пока я уплетала два биг-мака, свой и его, поэт рассказал о себе остальное. Интеллигентная семья. Музыкальная школа с детства. Каждое лето на даче. Везет же некоторым! Ну и о своей персоне мнит, конечно, бог знает что. Так я и знала!

С ним, однако, было неожиданно уютно вот так посидеть, как со старым приятелем или приятельницей. И, сама удивляясь своей откровенности, я рассказала ему и про Сёму, и про Васечку. Тут поэт побледнел, но быстро взял себя в руки, пробормотав, что ничего против детей не имеет.

Воспитанный парень проводил меня до МГУ, где мы еще немного посидели в кафешке. Я готова была пригласить его и к себе, но брат зашел утром и предупредил, что повздорил со своей подружкой – будет пока что ночевать со мной в общежитии.

Итак, мы вынуждены расстаться. Я отпустила его, поднялась в комнату, разделась и приняла душ. Давно со мной такого не было: я самозабвенно мастурбировала, представляя себе этого домашнего мальчика, и не остановилась даже тогда, когда открылась входная дверь: пришел брат.

…Вот это новость: оказывается, мой мальчик ко всему прочему еще и девственник! В двадцать лет он ни разу не был с женщиной. Для признания в этом он выбрал довольно неожиданный момент: мы стояли и целовались на смотровой площадке перед МГУ. Я в это время терлась о его вставший член и прикидывала, успеем ли мы заняться любовью до прихода брата, все еще не помирившегося с продавщицей.

Сразу после того, как он, краснея, выдал мне свой секрет, я почувствовала себя средневековым сюзереном, собирающимся воспользоваться по отношению к одной из своих многочисленных подданных правом первой ночи. Но потом решила, что никуда торопиться не следует. Сёма лез напролом и сразу тащил меня в постель. Я не успевала даже как следует возбудиться, было сухо и больно. К тому же Сёма обычно кончал так же быстро, как и входил в меня. А тут, кажется, представляется случай не спеша заняться любовью. Член у него стоит часами и мальчик при этом не кончает. С таким я смогу делать все, что угодно, и сколь угодно долго. М-м-м-м!..

Интересно посмотреть, как станет выкручиваться в этой ситуации мой возбужденный друг. И как, между прочим, буду вести себя дальше я сама? Эти два вопроса волновали и возбуждали меня больше всего, когда мы распрощались и я, придя к себе, снова практически с порога бросилась в душ.

Все это пишу уже на следующий день, в субботу, приехав в Протвино. У Васи опять диатез.

…На неделю позабыла о дневнике – все равно не произошло ничего нового. По-прежнему езжу на лекции в институт.

Были с поэтом на концерте Гребенщикова. Мне его козлиное блеянье не слишком-то нравится, но парень от него просто без ума, поэтому я легко прикинулась фанаткой. Именно там, в Горбушке, вдруг увидела, что мальчик подражает гребенщиковской манере одеваться и даже, кажется, собрался так же, как тот, отпустить волосы.

Все вечера мы проводим вместе, гуляя по улицам и целуясь.

Поэт, конечно, не мог утерпеть, чтобы не читать мне своих стихов. По-моему, ничего особенного, все тот же Гребенщиков, только без гитары. Буддизм, индуизм, космополитизм и прочая непонятная фигня. Хорошо хоть пишет в рифму, а не выдает километровые верлибры, как большинство наших институтских “гениев”. Разумеется, и тут я прикинулась восторженной дурой.

Настоящего секса до сих пор (!!!) еще не было. Но вчера на курсе кинули клич: все собираемся на вечеринку в Серебряном бору, – уж там-то, чувствую, мой милый рифмоплет будет действовать посмелее.

…Все случилась почти так, как я и предчувствовала. Правда, не сразу. Рассказываю по порядку.

Мы с поэтом встретились в метро и на троллейбусе добрались до Серебряного бора. Это огромный дачный поселок на Москве-реке, прямо среди города. Довольно долго искали нужную дачу, а когда нашли, большинство наших уже было в сборе. Горел костер – девчонки жарили шашлыки на всех. Разлили по пластиковым стаканам то, что каждый привез с собой. Оказалось – гораздо больше, чем было бы достаточно. Но я забегаю вперед.

Поэт притащил с собой гитару и, когда все расселись под кустами, запел. Я не могла долго выносить его пение, ушла с некоторыми другими ребятами курить за дом. Дело было даже не в том, что парень пел песни “Аквариума”, порядком мне уже надоевшие. Но он подражал голосу Гребня, даже его движениям! И ворот рубашки у него так же точно расстегнут на две пуговицы. А эти дурацкие фенечки, болтающиеся на руках… Все выглядел так… безнадежно тупо! Я чуть было не крикнула ему об этом. Чтобы сдержаться, пришлось выпить водки.

К тому времени как стемнело, все сокурснички перепились и валялись, где попало. В кустах кто-то, судя по звукам, трахался. Некоторые пытались заночевать в доме, но тут всех нас выгнали неожиданно приехавшие настоящие хозяева дачи.

Мой парень, на которого я все еще злилась, повел себя не по-детски: схватил меня за руку и вытащил из этой ловушки – я, кажется, немного перебрала и потеряла ориентацию. Моя благодарность ему выразилась в том, что когда он повез меня к себе домой, я ничуть не возражала и последовала за ним, словно кобыла за конюхом в стойло.

Дома его мать впустила нас и угостила чаем. Кажется, я ей не особенно понравилась. Ну конечно: москвичи, интеллигентная семья и все такое! Домашний-то мальчик. А тут явилась невесть откуда девка – и давай портить чистенького ребенка. Впрочем, я опять забежала вперед.

Обо всем этом я подумала после, а тогда, в том состоянии, в котором я находилась, мне было уже на все плевать.

Между тем вожделеющий мой мальчик поступил так: постелил себе отдельно и в другом месте. Но, придя из ванной, я застала его сидящим в кресле в приготовленной для меня комнате. Легкая досада охватила меня: я так устала, что тот прекрасный секс, на который рассчитывала и к которому давно стремилась и готовилась, был бы сейчас для меня в тягость.

Впрочем, парень и сам-то едва держался на ногах. Сначала он решительно лег со мной, но, нервно поцеловавшись, немного пососав мою грудь и неловко потыкавшись членом в мое бедро, быстро скис и уснул. Кажется, к этому времени я и сама уже спала.

А вот утро… Утро наконец-то принесло мне все почти уже забытые радости и прошло под знаменем бешеного секса.

Я еще и не проснулась, а его член уже обнаружил то, что ему было нужно, и вошел туда. Первые минуты мне казалось, что я сплю, что это чудесный сон. Затем повернулась с бока на спину, и член вошел в меня снова. Я так и не открывала глаз и ясно, до физического присутствия представляла себе Колю, который берет меня на речном пляже.

Умом я, конечно, понимала, что это совсем не Коля, но убеждала себя, что по ощущениям очень похоже. Расфантазировавшись, никак не могла кончить и чуть не расплакалась. Член тут же вышел, и парень, почти понуждаемый мною, приник ртом к моему клитору.

Губы его были горячи, а язык нежен. Лизал он просто великолепно. Потом я попросила вставить в меня пальцы. Здесь тоже таился сюрприз: тонкие и длинные музыкальные пальчики прикасались к чему-то такому во мне, от чего я кончила быстро и сильно. И тут же еще, и еще.

Удовлетворенная, позволила в знак благодарности взять меня сзади, что и было проделано им с такой легкостью, словно парень давно занимается этим. Его пальцы обрели неожиданную силу. Он крепко держал меня и насаживал на член. Особенно прекрасным был момент его оргазма, когда обжигающая сперма вдруг стала вливаться в меня толчками. В этот момент я едва не кончила снова.

Целый день потом мы провели в постели, периодически занимаясь любовью. Пару раз я выбегала в туалет. Все прочие контакты с внешним миром в лице матери взял на себя “обесчещенный” мною мальчик – то и дело он вскакивал и приносил мне чай, кофе и бутерброды на подносе.

Оказалось, у него и фантазия что надо – заставил меня читать ему книжку, пока долбил меня сзади. Поэт! Текст периодически расплывался у меня перед глазами. Было необычно и сладко.

Вечером он проводил меня и остался на ночь. Перед сном, уже через силу, я опять занялась с ним сексом. На этот раз он быстро сделал свои дела, покурил и уснул. Я долго смотрела на его лицо в свете настольной лампы: спящий, он был как-то по-особенному хорош.

Наутро все у меня разбухло и болело, особенно грудь, которую кое-кто с таким энтузиазмом сосал весь день накануне. Сидеть тоже было не просто, хотя вчера я все время текла. Но ведь столько актов любви подряд трудно выдержать после почти полугодовой паузы!

Ночью во сне видела Колю. Он шел в каком-то неземном сиянии, приблизился ко мне и склонился. Как мне показалась, он был недоволен. Проснувшись, я подумала, что предала его, предала свою мечту.

Пишу это уже через неделю, в Протвино, вспоминая. Раны мои все еще побаливают, но постепенно затягиваются. Я говорю, прежде всего, о душевных ранах. А тело бережно хранит все отметки, по которым, рассматривая себя сейчас в зеркало, я в малейших подробностях могу восстановить каждый удивительный день.

Распахнула халат и раздвинула ноги. Соски, конечно, ужасно разбухли. Как будто я опять собралась родить. На внутренней стороне бедер много синяков, на внешней полно ссадин.

Милый, милый мой, если бы ты только знал, какое потрясающее волшебство, какое во всех смыслах глубокое преображение всю неделю творил со мной твой роскошный и сильный член!

Ну вот, не могу больше, бегу в душ.

Октябрь. Погода испортилась, похолодало, почти каждый день идет дождь. Но это даже неплохо: мы почти не выходим наружу, вялясь часами в постели. Мой партнер уже неплохо освоился, и я поражаюсь тому, как часто и с какой силой он берет меня.

В институт мы ездим далеко не на все занятия, а иногда вообще не встаем утром. С большим трудом заставляю себя каждую пятницу подняться и поехать в Протвино. Поэт всякий раз галантно провожает меня до автобуса. Интересно, насколько его хватит?

Я стала более придирчиво изучать его. Нет, он совершенно не похож на Колю. У него интересная манера во время разговора все время жестикулировать наподобие балетного танцора – движения гибкие, плавные. Что бы ни делал, сидит ли при этом или стоит, он принимает скульптурные позы, – вначале я думала, что он выпендривается передо мной, но так он ведет себя постоянно и всюду, то есть это у него врожденное. Слегка раскосые серые глаза (у Коли – голубые, а у Сёмы были карие) и вкрадчивый голос нравятся мне в нем, пожалуй, больше всего. Ну, и член, разумеется. Вообще, если бы его член по нескольку раз в день не пронзал меня чуть ли не до самого сердца (образно выражаясь, естественно), можно было бы принять моего прекрасного мальчика за нетрадиционно ориентированного. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно!

Кстати, сейчас он позволил накрасить себя перед намечавшейся вечеринкой. Я подвела ему глаза, слегка попудрила, мазнула помадой губы, брызнула лаком – и получился прямо-таки настоящий трансвестит, похожий до ужаса. Вначале он был смущен, краснел, однако, стоило мне сказать, что его поэтические кумиры, например, обожаемый Кузмин (известный гомосексуалист, между прочим), вовсю пользовались косметикой, как поэт тотчас воспрянул духом и даже по собственному почину надел мои перстни на свои тонкие (ах, какие тонкие и нежные!) пальцы.

Позднее в тот же день. Вообще-то, я заметила, что при всем его упрямстве, он легко позволяет управлять собой, если ты подберешь к нему ключ или, вернее сказать, найдешь необходимые рычаги. Один из них, самый очевидный и первоочередной, это, разумеется, его пенис. Стоит только намекнуть на возможность минета – и рычаг уже приведен в действие. Более разнообразные и, так сказать, долгоиграющие команды отдаются с помощью других, скрытых в глубине приспособлений. Он ведь все еще воображает себя выдающейся личностью, и обожает, когда я активно стимулирую с этой стороны его гипертрофированное самосознание. Да если бы я только захотела, с помощью всего пары-тройки таких рычажков смогла бы направлять самовлюбленного молодого самца куда угодно, а хоть бы и подальше. Возможно, что скоро я именно так с ним и поступлю.

…Перечитала вчерашнюю запись и поняла, что все еще злюсь на него за то, что вчера он прямо при мне нахально заигрывал с одной бабенкой из института. Эта гадина приперлась на поэтический вечер в наше общежитие. У них еще до меня был роман, впрочем, как я понимаю, абсолютно невинный с его стороны. Видимо, девчушка решила, что теперь, когда мальчик кое-чему научился, она тоже может попользоваться.

Я не мешала им болтать, но все время следила и в какой-то момент готова была убить обоих, уж точно эту мерзавку. А мой накрашенный позер, кажется, так ничего и не заметил ни в ней, ни во мне. Впрочем, есть вещи, которые видны только женскому глазу.

Вернувшись в комнату он, как ни в чем не бывало, занялся со мной любовью.

…Сегодня ему особенно нравилось, когда я была сверху. Каждый раз он буквально умолял меня оседлать его. Мне эта поза не нравится, потому что, находясь в ней, я почти ничего внутри себя не чувствую. Испугавшись, что он слишком уж войдет во вкус и растеряет все старание, с которым аккуратно вылизывает меня, я специально двигалась медленно, а то и вообще замирала и сбивалась с ритма – лишь бы только он так не кончил.

…На моего чистоплюя с каждым днем в институте повышается спрос, теперь он в центре внимания сразу нескольких искательниц его дивного тела («дивный» – один из тех дурацких эпитетов, которые он употребляет постоянно и к чему ни попадя). С какой-то из них – я пока не выяснила, с кем именно, – он ездил без меня в Театральный музей на кружок йоги. Я прекрасно понимаю, что это только начало. Сперва ему там покажут несколько гибких поз, потом сделают перед ним растяжку, продемонстрируют закинутые за уши ноги. А закончится вся эта гимнастика в постели.

Есть, правда, и другой вариант, более доступный. Это крашеная канарейка, наша великовозрастная однокурсница Ира, преследующая моего парня повсюду. Меня она словно бы не замечает. Периодически подсовывает ему листы с влюбленными признаниями, которые я потом заставляю его читать мне вслух. Он самодовольно смеется, я тоже, но мой смех походит скорее на предостерегающее шипение змеи.

Добрая,

добрая,

добрая,

как кобра, я.

…Гуляли по Пречистенке, пили пиво и смотрели, как турки строят Храм Христа Спасителя, почти уже готовый. Потом начался дождь, и я направилась было в метро, но поэт потащил меня в Пушкинский музей. Там, среди милых его сердцу статуй, мы бродили часа два.

Он много и интересно рассказывал почти о каждой скульптуре и картине – видно, что часто и давно здесь бывает.

На обратном пути был погружен в себя, забавно отвечал невпопад на мои вопросы и, казалось, напряженно решал что-то в уме. А когда мы пришли в комнату, кинулся к столу, схватил ручку и бумагу и записал стихи, после чего в каком-то особенном восторге занялся со мной любовью.

Стихи я вкладываю в дневник – на память. Наконец-то он написал нечто более-менее реалистическое, без буддизма. Полагаю, что это – мое влияние.

Музей. Аполлон Бельведерский

Стоит в наготе олимпийской.

Смеются нахальный и дерзкий

Над богом с отколотой писькой.

О чем-то бормочет подружке

Студент, насосавшийся пива,

И тут же, ведомый под ручки,

Поэт ухмыляется криво.

Служа сумасшедшему веку,

Среди мирового паскудства

Давно здесь утратили веру

В священную силу искусства.

…Вчера во время перекура эта убогая перечница Ира приковыляла под лестницу, где мы все обычно сидим. Сама-то она не курит, просто решила быть поближе к предмету своего домогательства. Мы как раз говорили о том, почему каждый из нас решил поступать именно в Литинститут. Я сказала, как бы в шутку: “В моем случае это произошло почти случайно. Но у меня, в отличие от некоторых, полно времени, чтобы одуматься и поступить куда-нибудь еще”. Канареечка прямо-таки вспыхнула при этих словах и вся задергалась, но молча прожевала (приятного аппетита, старуха!) и быстро ушла.

…Памятуя о том, как он, накрашенный, читал недавно стихи, хорохорился и строил глазки той своей паскуде, решила проучить его. Попросила встать в постели на четвереньки, начала облизывала ему ягодицы, а потом, как бы невзначай, попыталась вставить внутрь палец. Он вздрогнул, как от удара током, рывком перевернулся на спину, побледнел и вообще очень сильно распереживался. Как я ни упрашивала, пытаясь обратить все в шутку, он ни на что такое уже не поддался и только смутился еще больше. Кроме того, у него впервые в такой момент пропала эрекция и я, уже досадуя на свою глупость, чуть ли ни целый час возбуждала его руками и ртом.

…К бесспорным его достоинствам можно отнести большую начитанность, благодаря чему его можно использовать как исторический справочник, а также то, что он не обращает никакого внимания на мои месячные, даже напротив, только возбуждается (уверяет, что его в эти дни как-то особенно будоражит мой запах). В первый раз, в начале нашего близкого знакомства, я уехала в Протвино, а теперь хотела притвориться заболевшей. Но разве можно таким вот образом оградить себя от его настойчивых ухаживаний? Пришлось объяснить ему все. Он не удивился, хотя признался, что не совсем меня понимает. Вид крови его, однако, не оттолкнул, скорее наоборот, и тогда я сказала: “Ты словно бы опять лишил меня девственности”.

Как обычно, он сначала вылизал все, что нужно, а потом вошел сзади. Никогда не думала, что в критические дни любиться так приятно. Хотя кончила я всего один раз, да и то несильно, сам процесс доставил незабываемое удовольствие (специально употребила здесь три последних слова – на семинаре в институте нам сегодня втолковывали, что это штамп и что так писать художественную прозу нельзя).

…Люблю ли я его? Пожалуй, можно сказать так: увлечена им. Люблю им любоваться и с ним любиться. Как можно чаще и подолгу. Но все это еще не настоящая любовь. Сможет ли она когда-нибудь стать настоящей? Это интересный вопрос.

Я вижу, что он, при всей своей воспитанности, страшный сноб. Например, тщательно избегает разговоров о Васе и, кажется, уже досадует на меня из-за ребенка, хотя старается этого не показывать. О браке тоже пока ни слова. Однако я, достаточно хорошо изучив его характер, уверена, что могла бы без труда женить такого на себе.

Нужен ли мне сейчас муж? С одной стороны, не помешало бы устроиться в Москве поудобнее. И в этом смысле кандидатура вполне подходит. Его мамаша вынуждена была бы в конце концов смириться со мной. Может, пора вынуть спираль и еще раз забеременеть? Вот будет сюрприз! У них большая квартира, не то, что моя “двушка” в Протвино, – вполне хватило бы комнат, чтобы разместиться всем.

Но что он за человек, с другой стороны? Сможет ли обеспечивать меня и моего сына? Пока он всего лишь студент, ни дня нигде не работавший. Живет тем, что получает от матери. Если он женится, то должен будет обязательно перевестись на заочное отделение, чтобы устроиться на нормальную работу. Когда я намекнула ему на это, он заявил с обычным своим апломбом, что собирается “самореализоваться”, на его языке это означает: “буду заниматься тем, чем захочу, а хочу я оставаться всегда причастным к дивному искусству”. Разве таков мужской подход к реальной жизни? Да и какая нормальная женщина позволит своей второй половине писать стишки, которые никого не кормят, даже их автора? Я достаточно нахлебалась этого с Сёмой, хоть он и не писал стихов, а просто лежал и ничего не хотел делать.

Есть еще одна причина, останавливающая меня, – Коля. Кроме нескольких почти случайных поцелуев, между нами так ничего и не было. Но когда, будучи дома, я вижу, как он проносится перед моими окнами на своем мотоцикле, то готова бросить все, даже Васечку, прости господи, только за один взмах его руки, призывающий меня.

Нет, Коля никогда не останавливается. Он даже не догадывается о том, как я его люблю, а я не в силах ему в этом признаться. В последний раз видела его выходящим из магазина с какой-то белобрысой девкой.

Я так люблю, что даже не ревную.

…Часто (вот и прямо только что), когда занимаюсь любовью в общежитии с поэтом, представляю себе на его месте другого – Колю, иногда Сёму. Сегодня не удержалась: выкрикнула имя бывшего мужа. В этот момент парень лизал меня. Он сразу остановился, вылез из постели и, огорченный, пошел курить на лестницу. Потом возвратился и лежал совершенно чужой, холодный и разобиженный. Я чувствовала свою вину перед ним – ведь он же, в сущности, не виноват, это я никак не могу воспринять его целиком и всерьез. Нет, никогда не будет у него даже мотоцикла, – мамочка не позволит: опасно, можно голову разбить.

Пришлось отсосать ему, хотя не особенно уже и хотелось. Теперь он спит счастливый.

…Любились прямо на лестнице в общежитии. Поэт приспустил джинсы, а я задрала юбку на живот. Одним пролетом ниже курила шумная компания, поглощенная спором и не замечавшая нас. Если бы кто-нибудь из них поднялся хоть на ступеньку вверх, его глазам предстало бы незабываемое зрелище. Сначала я подскакивала на холодном подоконнике, потом отдалась сзади, упершись руками в раму окна. Это, конечно же, напомнило мне тот раз, когда Сёма провожал меня впервые до дома и, прежде чем попрощаться, на последнем этаже, перед дверью на чердак овладел мною, положив под меня на пол лестничной площадки свою серую болоньевую куртку.

…Записываю сюда в кратком изложении наш разговор – типичный в последнее время.

Он (смущенно): “Наиночка…”

Я (глядя в потолок): “Наиночка слушает”.

Он (решившись, наконец): “Прости, пожалуйста, но я не смогу остаться с тобой на ночь”.

Я (насмешливо): “Какие-нибудь срочные дела?”

Он: “Я обещал сегодня быть дома”.

Я: “А где он, твой дом?”

Он (вставая с кровати): “Ну вот, опять ты начинаешь… Ты же прекрасно все знаешь”.

Я: “Да, я прекрасно знаю, что твой дом там, где нет меня, а я там, где нет твоего дома”.

Он молчит. Потом ложится со мной.

Он (своим самым вкрадчивым голосом): “Я приеду завтра пораньше, утром”.

Я молчу.

Он: “Ну что я могу для тебя сделать? Хочешь, пойдем завтра гулять в Нескучный сад? Хочешь…”

Я (перебивая): “Ты никуда не опаздываешь?”

Он (опять вставая): “Хорошо, подожди, я сейчас вернусь”.

Он уходит и возвращается через пять минут.

Он (радостно): “Ну вот, я остаюсь”.

Я (меланхолично): “И что сказала на это твоя мама? Как она без тебя?”

Он (морщась): “Ну не надо, пожалуйста… ”

Ложится опять рядом. Некоторое время лежит спокойно, потом поворачивается и целует мое плечо, начинает гладить грудь.

Я: “Можешь уезжать. Я тебя отпускаю”.

Его рука скользит по моему животу вниз.

Я (раздраженно): “Что это ты делаешь?”

Он закрывает поцелуем мне рот, одновременно пытаясь стянуть с меня трусики. Стягивает их, несмотря на мое сопротивление, впрочем, скорее театральное.

Я (освобождаясь на мгновение): “Ты уже уехал? Эй!”

Он улыбается. Я делаюсь вдруг нежной, разжимаю бедра. Его пальцы раздвигают меня и начинают поглаживать.

Дальше разговор продолжают уже наши тела.

…Он податлив, как глина, принимающая любую форму. Другой давно уже скандалил бы со мной. Сёма, когда я отказала ему в постели, в первый раз накричал, а во второй ударил. Этот же ничего не понял, решив, что я плохо себя чувствую. Забегал по комнате. Наконец от его мельтешения у меня действительно заболела голова. Я лежала и злилась – на самом-то деле мне дико хотелось секса.

…Пишу на остановке автобуса до Протвино. Поэт оказался мстительным – возможно, он все-таки догадался, что я решила подержать его на длинном поводке. Как бы то ни было, но он не поехал провожать меня на метро, а вместо этого, сказавшись больным, отправился домой к маменьке.

В последние дни он стал просто раздражать меня. Если бы не секс... Но сейчас без секса остаться было бы просто глупо: я привыкла к почти ежедневным и многократным оргазмам, перестала, как раньше, пользоваться для этого душем.

А между прочим во вторник, когда я курила на лавочке во дворе института, ко мне подсел один преподаватель, драматург. Он родом из Абхазии, но давно живет в Москве. На вид ему лет сорок, возможно, что на самом деле и больше. Зовут его Саид. Он расспросил меня о том, кто я, откуда, на каком семинаре учусь. Дал свой телефон, предложил помощь, если что-то понадобится по учебе. Нормальный мужик, без пафоса. На следующий день я ожидала вновь встретить его, даже искала взглядом, но он, увы, так и не появился.

К чему я это пишу? Да к тому, что драматург по сравнению с моим поэтом выглядел хоть и не таким смазливым (он слегка лысоват), зато настоящим, подлинным. Не копией, а личностью.

Это не означает, конечно, что я вот так, с полпинка могла бы с ним изменить…

Написала сейчас “изменить” и почувствовала себя вновь замужней. Какая ерунда! Я пока еще свободна и могу заниматься сексом сколько захочу, где захочу, когда захочу и с кем захочу, не спрашивая ни у кого разрешения и не чувствуя угрызений совести. Да, я во всем вольна поступать по-своему.

Ну, вот и мой автобус.

Ноябрь. Мой поэтичный любовник приятно меня удивил: взял и, не предупредив ни о чем, приехал в Протвино. Я немного растерялась, когда он вдруг позвонил и начал по телефону описывать, как выглядит мой дом. В этом, конечно, опять выказало себя его позерство, но такие поступки моего мужчины меня возбуждают.

Мы встретились и немного прошлись по городу, пока мама убиралась в квартире. Я шла и боялась, что сейчас навстречу из-за угла вдруг выйдет Коля, что они увидят друг друга. Интересно, заметит ли поэт эту связь, угадает ли, хотя бы интуитивно, кто перед ним? Я не желала случайной встречи и поэтому специально обошла Колину улицу. Если бы вдруг эти двое столкнулись, я бы, наверное, сошла с ума.

Странно ходить с ним по тем же самым улицам, по тем же дворам, где я еще прошлой весной ходила с Сёмой. Поэт выглядит каким-то чужим, нездешним. Столичная птица. Подолгу разглядывал самые обычные фасады, так что сразу стало понятно, насколько ему все здесь по большому-то счету безразлично. Кроме, естественно, меня.

Я же расфантазировалась о том, как он приедет сюда летом (интересно, тогда я не буду ли уже вовсю беременна?) и мы отправимся с ним вдвоем на дачу. Где все еще, кстати, лежат забытые Сёмины вещи… Да, я чуть было сама не предложила подняться на верхний этаж, когда вошли в подъезд!

В квартире особенно бросилось в глаза, что он выше среднего роста. Сёма был бы ему по плечо, а Коля приблизительно одного роста с Сёмой.

На кухне он нашел общий язык с моей мамой; за чаем они говорили о литературе, а я все время выбегала в большую комнату к Васе, волнуясь о том, что же будет, когда они увидят друг друга – мой любовник и мой сын.

Вася очень обрадовался – этот добрый и важный знак. Обычно он плохо переносит чужих, капризничает и плачет. Но тут все прошло замечательно, в особенности потому, что поэт приехал в гости с подарком – а Вася обожает машинки. Не помню, говорила ли об этом заранее или он сам догадался привезти как раз то, что нужно.

Вася возился с новой игрушкой, парень сидел на стуле с прямой спиной, а я смотрела на них обоих и думала: “Вы могли быть отцом и сыном”. Они очень похожи – оба капризные и легкоранимые, обоих можно быстро покорить, дав им то, что они больше всего любят. Даже внешне, во взгляде широко раскрытых серых глаз, при всей разнице в возрасте заметно много общего.

К сожалению, мы не могли нормально уединиться у меня дома – с мамой и Васькой в соседней комнате. Поэтому я предложила переночевать в гостинице. Можно было, конечно, отправить его в Москву, но дикое желание буквально жгло мне живот, я вся текла.

В номере первым делом приняли душ и после этого занялись любовью под ритмичную музыку – магнитофон захватили из дома. Мы уже делали так в общежитии, то есть любились под Моррисона или под “Энигму”. Но здесь было все несколько иначе. В темноте, склоненный надо мной, он опять казался мне совершенно нездешним, каким-то неземным, будто бы это ангел или пришелец из космоса. При этом его член медленно двигался во мне, проникая все глубже и глубже, как бур, отверзающий недра. Казалось, этому движению не будет конца. Я подняла ноги и положили их ему на плечи. Мы кончили одновременно, что было довольно неожиданно в этой позе – обычно я кончаю от его языка, у него же практически всегда оргазм приходит, когда он берет меня сзади, стоящую на коленях.

Все произошло в тот момент, когда он стал извергаться в меня. Такое ощущение, будто забил фонтан или заработало нефтяное месторождение. Незабываемо!

Утром я проводила его до остановки. Мы прижимались друг к другу, не обращая внимания на пялящихся людей; я, правда, накинула на голову капюшон, чтобы не быть здесь узнанной.

Садясь в автобус, поэт чуть не плакал. Ну, точно, как Вася!

Я помахала ему вслед. Такое чувство, что расстаемся надолго, а между тем я поеду вслед за ним сегодня же вечером и, скорее всего, тем же самым автобусом.

Только двинулась к дому, как почти наперерез мне прошел Коля в своей неизменной косухе, даже не взглянув в мою сторону. Но, может быть, он все же заметил, как я прощалась с поэтом?