Текст книги "Белый мусор (СИ)"

Автор книги: Максим Лагно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Выживанцы подобрались вплотную. Впереди всех ехал Дель Фин на мотоцикле с коляской, в которой вместо пассажира размещался концертный динамик. Дель Фин сдёрнул с себя майку и блестел на солнце чёрными накачанными бицепсами. Верещал в любимый громкоговоритель:

– Я мчусь к тебе, Клод! Пиши завещание!

Пулемёт Захара замолчал. Амбразуру башни залило пламенем из зажигательного снаряда. Руди стреляла из башни второго бронепежо. Ещё немного и всё кончено. Выживанцы просто задавят количеством.

Клод никогда не был так близок к проигрышу. Это я ощущала и по себе. Он сдался. Стал искать глазами Руди. Захотел перед смертью посмотреть на неё, ощутить ту нетребовательную любовь к нему, которую Руди всегда сдерживала, но при этом одновременно носила напоказ, как драгоценность.

Я знала: он пожалел, что так и не достал для тёти Наташи лицензию на деторождение. Общая черта Яхиных, мы сожалеем не о том зле, что причинили, но о том добре, что не успели принести нуждающимся.

Последний раз глянула на лежавшего без сознания Антуана, д’Егор обматывал его шею бинтом. На глазах моих выступили слёзы – одна из женских привилегий, которую память Клода не способна оценить.

Не хотелось умирать, прожив чуть больше месяца.

Нетерпеливый выживанец на мотоцикле подкатил к бронепежо и на ходу выпрыгнул, цепляясь за крышу. Ударом приклада я отправила его на землю, а кто-то добил выстрелом.

Тут нас накрыла волна горячего воздуха. Взметнулась пыль. Над головой что-то промелькнуло, а по степи пробежала тень. И только потом оглушил рёв реактивного двигателя, прорвавшийся сквозь шлемы.

В стену врагов врезались две ракеты. Раздулись огненными шарами, раскидывая машины. Колесо от выживанского мотоцикла стукнулось о крышу рядом со мной.

Рёв отдалился и снова стал нарастать.

Результат второго захода выживанцы ждать не стали. Не обращая внимания на усиленные динамиком окрики Дель Фина, развернулись и беспорядочно разъехались по степи. Бронепежо сталкивались друг с другом, сбивая мотоциклистов. Блестящая спина Дель Фина исчезла в пыли.

Штурмовик Тифон-34 с гербом Империи послал ещё несколько ракет в рассеивающееся войско выживанцев. Пролетел над обороняющимися и накренился вправо-влево, приветствуя Эскадрон.

Из бронепежо выскочил профессор Сенчин с рацией. Как безумный^ повторял услышанное по радио:

– Патрик Паск вызывает Эскадрон Клода. Патрик Паск вызывает Эскадрон Клода.

Клод принял рацию и ответил:

– Клод на связи. Скажите, Патрик, все археологические экспедиции поддерживает имперская аэронавтика?

Патрик Паск хихикнул:

– Нет, только особо важные. Ведь знание – сила. А сила – это Империя.

Глава 24. Минус пять на два

Меня натурально коробило от того, что не владела информацией о происходящем в таком же объёме, что и Клод. Слишком сильна во мне команданская привычка анализировать, сопоставлять и оценивать.

Приноровилась узнавать о команданских делах из косвенных источников: из бесед с дядей Кириллом, из случайных высказываний Гоши, от словоохотливого, но почти бессодержательного Захара.

Насколько я смогла выяснить, Патрик Паск был доволен находками, хотя задавал Клоду странные вопросы. Точно ли мы не забыли никаких документов? Осмотрели все стены? Вдруг, там замаскированный сейф?

Отчёт про нападение австралийцев выслушал скептически:

– Скорее всего, это какие-то выживанцы. Зачем австралийцам наши исторические находки?

Клод возразил:

– Мы мало знаем об австралийцах. Быть может, поэтому стоит расследовать подробности инцидента?

– Я простой работник музея.

– То есть штурмовик, что нам помог, из музейной коллекции?

Паск ушёл от ответа:

– Внешняя политика это не моя компетенция. Тем более с такими полумифическими сущностями, как австралийцы.

– Был бы там, убедился, полностью они мифические или наполовину. Сама Иисус-дева-мария оберегал Эскадрон.

– Не Иисус-дева-мария, а твой ум и опыт, командан Клод. И немного штурмовик имперской аэронавтики, что случайно барражировал в том районе. Мы не зря обратились за услугами в Эскадрон Клода. Деньги получены? Дело закрыто.

Подробности беседы выложила тётя Наташа, которая присутствовала на отчётном заседании, подавая Клоду и Патрику Паску цикорий и оранжину.

Я убедилась, что украденный мною ординатёр-табло именно то, что искал Патрик Паск изначально.

Внутри меня словно что-то изменилось: теперь не моя крошечная личность забилась в угол, но остатки Клода оборонялись из последних сил, призывая то вернуть тайком ординатёр-табло, то признаться Клоду, то признаться Антуану.

В ответ я глотала блонамин, с удовлетворением отмечая, что Клод во мне становился тише, растворяясь как белый мусор.

От д’Егора я узнала, что Клод ходил в больницу к Антуану. Провёл лекцию, на тему внеуставных отношений. Напирал на то, что он не против любви, но она не должна мешать работе и дисциплине.

Антуан угрюмо выслушал:

– Так точно, командан. Клянусь, что отношения не повлияют на дисциплину.

Клод хотел сделать выговор и Руди (рассказал мне Захар), но посмотрел в её заплаканные глаза. Выражение затаённого ожидания так его смутило, что смог лишь потрепать её по щеке и пообещал, что не будет назначать дисциплинарное взыскание. Руди покорно поблагодарила. Ещё Захар клялся, что капрал-шеф и командан тут же, в коридоре офицерских квартир, занялись сексом.

Клод заявился и ко мне, чтоб сделать выговор. Но я первая пошла в атаку:

– У тебя в голове свои мозги или их тоже назначает совет депозантов?

– Рядовой Жи…

– Ты всю жизнь умудряешься уходить от разговора с самим собой, но от меня не отвертишься.

– Что ты от меня требуешь?

– В деле с артефактами что-то скрывается. Откуда снова взялся Дель Фин? Значит, тут и Ханаат замешан? Дай себе свободу мыслить самостоятельно.

Клод плюнул:

– Отставить пререкания. За манкирование воинской дисциплиной лишаю тебя премии в плюс один эльэкю. Назначаю штраф в минус два эльэкю в течение месяца.

– Ах ты, гад. На мне же кредит.

– Минус пять на два месяца.

– Ты меня без штанов оставляешь.

– Привыкай.

Клод вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Я мстительно подумала, что теперь точно не расскажу Клоду про ординатёр-табло. Странное противостояние с Клодом вышло за пределы моих мыслей и началось на самом деле. Только вот сам Клод, кажись, не замечал, что с ним кто-то боролся. Типичный Яхин.

Ничего, кроме тайны ординатёра-табло у меня была возможность нанести Клоду удар по самому ценному в его жизни – по праву командовать Эскадроном. Это раньше он был безоговорочным наследником. Теперь у него появилась сестричка, которая может это право оспорить…

Ещё я трусливо задумалась, как мне общаться с Антуаном, после его выписки? То, что произошло перед атакой выживанцев было одним из неосознанных импульсов, которые случались после приёма блонамина.

Но Антуан… Он отдавал отчёт в том, что делал. Я ему нравилась по-настоящему, без той шизофренической неуверенности, что иногда руководила моими действиями.

Глава 25. Разноголовая

Выражение «порыться в памяти» приобрело для меня буквальное значение. Я именно, что могла порыться в памяти Клода, как вор в квартире. Или как любопытный ребёнок на чердаке загородного дома.

Чердак Клода был завален занимательным хламом, оценить который он сам не мог, ибо не видел себя со стороны.

Чтоб увидеть чей-то внутренний мир, нужно посмотреть на внешний с того же ракурса, но своими глазами, например, стоя у человека за спиной. Клод не мог встать за собственную спину. Видел мир как видим мы его все – из центра собственного сознания.

У меня было два таких центра. «Разноголовая», как верно подметил Захар.

Подобно пилоту, которому, для управления бес-пилотным роем, достаточно установить соединение с ведущим и замыкающим бес-пилотом, переключалась из головы Клода в свою голову. Из ведущего на замыкающего. Из прошлого в настоящее.

По воспоминаниям из детства Клода могла проследить те точки, которые формировали его личность. Сам он не видел в них ничего необычного: всего лишь обрывки сведений о прошлом, искажённые свойством памяти хранить образы. Для меня – подробный отчёт о том, как человек становился тем, кем являлся сейчас. Кем я сама была в значительной степени.

Особенно выделялось его восхищение отцом, который был самым отчаянным команданом ПВК за всю историю. Его поведение Клод до сих пор пытался то ли копировать, то ли исправить. Именно отвага папы, Шарля Яхина, граничащая с глупостью, сделал Клода сиротой.

Отец Клода… (не могу говорить «мой», не хочу, трудно) погиб на миссии во время подавления восстания в НФР, Негрянской Федеративной Республике.

НФР зажата между провинциями Иваново, Биюсер и Миркур. Не имела выхода ни к Океан-морю, ни к горам с их многочисленными реками. Негрянскую Федеративную республику создали под нажимом Фонда Негрянской Культуры, который требовал обеспечить негрян Империи Ру́сси собственным «клочком земли», где они могли бы «воссоздать подлинно негрянскую государственность».

Это была засушливая бесплодная территория, границы которой нарисованы по линейке, а не по ущельям или течениям рек, как у других провинций. Уже тогда, пару веков назад, никто этими землями особо не интересовался.

НФР была создана по решению чиновников, которые сами там жить не собирались. Не собирались там жить и рядовые негряне. Богатые или просто обеспеченные негряне жили где угодно, только не в специально огороженной для них стране. Не смотря на призывы Фонда, никто не хотел ехать «на новую родину».

Постепенно Негрянская Республика превратилась в филиал Санитарного Домена, сохранив, впрочем, признаки государства: локальную вертикаль власти, какой-то госбюджет, пополняемый из Имперской казны и разворовываемый имперскими же чиновниками в Моску. До НФР доходили какие-то крохи, которые растаскивали республиканские госслужащие.

Местная беднота не различала себя по цвету кожи. И обильно, неустанно плодилась, так как власти не следили за ограничителями рождаемости в гражданских чипах, выданных в НФР.

Сам Фонд Негрянской Культуры быстро потерял контроль над умами бедноты. То есть не следил за чистотой негрянской расы. Именно здесь, среди перманентной засухи и голода, рождались единственные в Империи мулатки и мулаты, судьба которых определялась лет с четырнадцати – бордели Моску, Лимузена, Кримеи, Сен-Брянска, а так же бордели богатых городов-государств Мизура и Балуна.

Из-за парадоксов существования НФР негряне Империи были представителями и самого богатого, и самого бедного слоя социума Империи Ру́сси.

Постепенно в НФР образовалась Партия Патриотов. Состояла в основном из тех негрян, что не имели средств для переезда в другие провинции. Партия Патриотов считала, что Империя намеренно уничтожает население республики, чтоб избавиться от подлинно негрянского государства.

С начала 1000-х годов в НФР надеялись на постройку дирижабледрома близ своей столицы, города Боку. Это придало бы республике веса в имперской торговле, оживило бы экономику, открыло бы источники дохода для местного бюджета. Но чиновники ТорФло (Торгового Флота Империи) решили построить дирижабледром в соседней ФРГ – Федеративной Республике Гобон, – второй национальной негрянской автономии, но с выгодным географическим положением.

Перенос строительства дирижабледрома стал формальной причиной того, что патриоты взялись за оружие.

В 1006 они провозгласили себя Новоафрикой, в честь прародины, которую много тысячелетий назад поглотила Неудобь. Потребовали выхода из состава Империи, с планами последующего присоединения к Конурскому Ханаату. Восстание было в первую очередь поддержано провокаторами из ханаатских спецслужб, которые вообще-то и создали патриотическое подполье в НФР.

Через пару месяцев усиленной пропаганды, поддержку восстанию оказало и всё население республики. Поверили, что присоединение к Конурскому Ханаату принесёт им блага роскошной жизни, которых не было в Империи.

Агенты не скупились на обещания. Ручались, что Конурский Ханаат поднимет экономику, выдаст всем новоафриканцам пенсии в десять раз большие, чем сейчас. Построят заводы, (не уточняя заводы по производству чего?) Проведут к городам новые дороги. Уверяли, что богатые ханаатцы давно хотят посещать туристические места Новоафрики.

Всё это было так красноречиво подано, что сами будущие новоафриканцы поверили в существование на своей бесплодной земле каких-то туристических мест.

Ханаатцы снабжали повстанцев оружием, провиантом и разведданными о передвижении имперских войск в период контртеррористической операции.

Для подавления восстания к операции были привлечены все ПВК.

То был хороший заказ и случай проявить себя на рынке, поэтому Шарль Яхин отправился на выделенный Эскадрону участок фронта, чтобы лично руководить спецоперациями. В 1009 погиб, прикрывая отход Эскадрона из-под артиллерийского огня ополченцев.

Клоду было всего девятнадцать, когда он стал наследником и команданом. С тех пор он всякий раз пытался воспроизвести поведение отца. Его глупую смелость почитал за доблесть, неумение планировать операции за чистоту помыслов, а общую бездарность в военном деле – нераскрытым потенциалом полководца.

Чем старше и опытнее становился Клод, тем больше понимал, что отец не герой, а дурачина, подставивший себя под снаряд неумехи-ополченца. И тем тщательнее скрывал это понимание от себя и окружающих.

И тем меньше я хотела быть похожей на кого-либо из них.

Глава 26. Кое-что о Клоде

Утром выходного дня в дверь моей комнаты постучали.

Я ещё не решила, перенимать ли привычку Клода, подниматься в шесть утра даже в выходные. Поэтому валялась в кровати, что мне понравилось.

Скинула одеяло и поднялась:

– Заходи, кто там?

На пороге стоял Антуан. На шее – полоска пластыря. Выздоровевший отдохнувший, но напряжённый.

На мне были те великоватые трусики, что одолжила Наташа, и серая солдатская майка без рукавов. Трусики постоянно сползали, а титьки едва прикрывались майкой.

Мне пришлось смутиться и обернуть себя одеялом:

– Ты выздоровел.

– Д’Егор вовремя остановил кровь. Сама по себе рана ерундовая.

– Пардон, что не посещала тебя в больнице. Мне было неловко.

Антуан подошёл ко мне:

– Я, типа, так же чувствовал себя.

Короткий разговор почему-то воодушевил обоих. Я быстро умылась и начала одевать гимнастёрку и военные брюки. Антуан вдруг засмеялся и покачал головой:

– Ты оделась как Клод. Брюки в сапоги заправила. Да и сами брюки, пардон, совсем тебе не идут.

– Другого шмотья у меня нет. Как и других привычек. Наташа сказала, что после зарплаты вместе купим красивые платья да трусики кружевные. А пока всё уходит на кредит.

Упоминание о трусиках Антуан пропустил. Скрыл смущение за осмотром моей комнаты:

– Маленькая.

– Но хорошо проветриваемая. Не сырая, как большинство помещений Форт-Блю, – отозвалась я. – Не забывай, я не офицер. Должна в казарме спать.

Я выпростала штанины из сапог:

– Готова. Куда пойдём? У меня ни сантима. Всё за твой счёт.

– Поехали драться на саблях.

– А ты способен?

– Ищешь оправдание, чтоб не драться?

– Берегись, у тебя появится парочка новых ран.

Мы покинули Форт-Блю. Антуан повёл меня вдоль Староназванского бульвара до станции метро.

Солнечный выходной день. Вместе с нами в метро стекались толпы пейзан и горожан. Многие пейзане открыто хлебали из бутылок алкоситро, но быстро их прятали, завидев патрульных жандармов.

Я не знала, что сказать. Антуан, скорее всего, тоже. Мы усиленно глядели в разные стороны, словно наслаждались прогулкой, хотя видели этот многолюдный бульвар миллион раз. В толпе удобно молчать.

Спустились в подземку, привычно растолкали потных и загорелых пейзан, что на выходные съехались в Моску, заполоняя собой все вагоны. Сели на лавку.

– Так куда едем-то? – нарушила я молчание. – На спортивный сабледром или кабарешный?

– Лучше на кабарешный, на спортивные надо места резервировать. Но если хочешь, я могу договориться…

– Кабарешный устраивает. Но если мы едем в «Округ радости», как бы не наткнуться на Клода. Он по борделям сейчас шастает. Если увидит нас, сразу поймёт, что собрались фехтовать. Взыскание гарантированно. А у меня и без того штраф.

Антуан сказал:

– Кстати, мы с ребятами думаем, что Клод настроен против сабельных состязаний потому, что боится, что его победят.

– Он боится не этого. Клод сильный сабельщик. Он боится случайно убить кого-то на ринге, а не на войне. Считает это бесчестным. А фехтовать в защите ему неинтересно.

– Типа, Клод не может убивать на ринге, – усмехнулся Антуан, – но замочит тебя, если подумает, что ты подвергаешь насмешкам его драгоценный авторитет.

– Это я знаю. Но…

Антуан быстро взглянул на меня и посмотрел на рыжебородого пейзанина с баклажкой крепкого алкоситро «Пятая волна». Прихлёбывая пойло, тот переводил мутный взгляд с меня на Антуана, явно следя за беседой.

– Но… – повторила я настойчиво.

– Ладно, ладно, что значит твоё «но»?

– То, что многие мои чувства являются продолжениями клодовских. Даже блонамин против них бессилен. Д’Егор сказал, что особенности личности Клода стали этакими каркасами, на которые наращена моя личность.

– И, типа, что?

– Моя случайная страсть к тебе не так уж и случайна. Ваши отношения с Клодом – больше, чем дружба, Антуан. Уж мне это известно наверняка.

– Чего уставился, образина? – заорал вдруг Антуан на рыжебородого пейзанина. – В табло хочешь получить?

Пейзанин ухмыльнулся:

– А хучь и в табло. Лишь бы задницу тебе не подставить.

Антуан схватился за пистолет, но я остановила его:

– Не уходи от ответа.

– Нет никакого ответа, – буркнул Антуан. – Прими двойную дозу блонамина и успокойся. Мы просто, типа, едем фехтовать.

Глава 27. Ан гард!

Квадрат улиц Авеню Дефюнеса, Авеню Фортесс и реки Малая Петовка был занят многочисленными кабаре и борделями. Носил негласное название «Округ радости». Радости там были известные: шлюхи, сабли и пудра.

Причиной, почему там расплодились кабаре, стало название центральной улицы района, «улицы им. Пятидесятилетия пейзанского освобождения». Получив пару веков назад разрешение выходить из черты оседлости и посещать города, пейзане из провинции Моску стекались на эту улицу, чтоб выпить в честь события. Само собой, там возникли кабаре, предлагая к выпивке пудру (редкую в деревне) и сабельные чемпионаты.

Со временем пейзане позабыли о своём освобождении, а городские власти решили, что удобнее держать все кабаре в одном районе – и жандармам проще, и туристам. Между авиадромом Моску 19 и Округом Радости даже курсировал обветшалый прогулочный дирижабль, подвозящий вожделеющих развлечений туристов прямо к причальной мачте «Бара Сорокина», самого большого в Империи Ру́сси кабаре, вход в которое открыт для всех.

Я и Антуан прошли мимо блистательной громады кабаре-комплекса «Бар Сорокин» и свернули к кабаре «Компетисьён», вывеска которого виднелась с начала улицы: две перекрещённые сабли, под которыми сталкивались две рюмки, расплёскивая неоновую водку.

В главном зале кабаре было пусто. Основное развлечение этого часа находилось в подвальном помещении, на сабледроме, где установлено десять фехтовальных дорожек с подсветкой. Вдоль дорожек толпились зрители. Звенела сталь, на табло мелькали ставки.

Пейзане с горделивым презрением смотрели друг на друга и напоказ хлебали водку, разбавляя её не оранжиной, а густым гренадином. Каждый считал, что другие принимают его за горожанина.

– Клод не бывал здесь, – сказала я. – Но знает, что в Компетисьён идут безостановочные сабельные чемпионаты.

Антуан подтвердил:

– Саблисты любого уровня могут войти в соответствующую группу и принять участие. Сразу, без всяких приготовлений и очередей. Посмотри на список.

На отдельном табло, украшенном гербами и значками сабельных команд, светилась таблица:

Пять лучших саблистов Моску по версии кабаре Компетисьён

1. Прохор Фекан – 1544 победы. Статус: не участвует.

2. Алмаз Экорше – 1342 победы. Статус: активный участник

3. Антуан Рыбин – 445 побед. Статус: участник.

4. Ив де Гош – 437 побед. Статус: участник

5. Дель Фин – 429 побед. Статус: неизвестен

– Дель Фин тоже фехтует? – удивилась я.

– Конечно, у него же, типа, мания догнать и перегнать Эскадрон Клода. Всё надеется встретить тут Клода и скрестить с ним клинки. Но пока что, как видишь, двое из нашего Эскадрона занимают места в пятёрке лучших. С переменным успехом бьём Дель Фина. Но гад настойчив. Лезет на вершину.

– Клод знает, что ты и многие парни Эскадрона любители подраться на саблях. Иногда вы получаете увечья, которые скрывали от него. Что вынудило Клода вводить запреты на драки.

– У Клода на всё запреты, – махнул Антуан. – Свихнулся на своей дисциплине. А сам в любой свободный момент тащится в бордель.

Эх, знал бы Антуан, в какие игры Клод заставляет играть бордельных путан, не судил бы строго.

Мы прошли в зону регистрации. Антуана встретил интендант фехтовального зала. Распорядился освободить дорожку, где два пейзана, облачённые в глухую защиту, дрались незаточеными саблями.

Все с любопытством наблюдали, как мы переодевались в фехтовальные костюмы. Оба брезгливо отбросили защитные доспехи.

Тонкие белые гетры красиво подчёркивали мои ноги. Даже я сама залюбовалась.

– Секундочку, мадемуазель, – ко мне подскочил работник сабледрома, держа на вытянутой руку ординатёр-табло: – Снимочек для анонсика.

Я собрала волосы под шлем, приняла воинственную позу и улыбнулась. Работник сделал «снимочек» и убежал.

– Красивая, – признался Антуан и спрятал лицо под стеклом шлема. – Жалко, что могу повредить такую красоту.

– Лесть тебе не поможет, – покраснела я. – Пощады не жди.

– Это мы ещё посмотрим, кто кого пощадит, – глухо из-под шлема отозвался Антуан и вынул саблю из ножен.

Мы разошлись. На табло появились портреты с подписями «Антуан Рыбин» и «Жизель Яхина» с коэффициентом ставок. Большинство было за Антуана. Его все знали, как локального чемпиона.

Арбитр занял место и скомандовал:

– Ан гард! Алле!

Последний раз Клод фехтовал с Антуаном, когда оба были кадетами военной академии.

Клод обычно фехтовал без выкрутасов. Часто атаковал и чуть менее, чем в половине схваток побеждал. Главной слабостью Клода было его неумение переступать ногами, не шаркая, а, отступая, не успевал переходить на бег. Знал об этом, но ни чего поделать не мог. В контратаке терялся, но отлично бил с ближней дистанции,

Антуан несколько раз одолевал Клода именно в контрударе с прыжковым выпадом, от которого тот не успевал уклониться. Именно так Клод проиграл на выпускном фехтовальном чемпионате.

Как синтезан Клода, я не должна сильно отличаться в стиле фехтования, решил Антуан, поэтому начал атаку с типового выпада, приберегая любимый выпад-прыжок на будущее. Я встретила сближение крепкой защитой, а при отходе скрещивала ноги так, что мой противник засомневался в выбранной тактике.

Тогда Антуан предпринял первую глубокую атаку. Скачок, выпад. Я легко отвела лезвие и отошла назад. В боку у Антуана расплылось кровавое пятно.

– 0:1 в пользу Жизель Яхиной, – оповестил диктор.

Пьяный пейзанин радостно взревел, демонстрируя сородичам знание терминологии:

– Удар по левому боку.

Толпа загомонила. Пейзане ринулись менять ставки. Они решили, что Антуан играет с путой, будучи в сговоре с букмекерами. Хотят создать видимость проигрыша, и, когда все поставят на бабу, быстренько выиграть. Но они-то не позволят городским прощелыгам обвести себя. Все пейзане удвоили ставки на Антуана.

– Хороший отбив, – сказал Антуан.

В ответ я сделала насмешливый финт клинком. Мы снова сошлись.

Подумала: отказ Клода фехтовать с Антуаном происходил не только от строгой дисциплины. Командан стыдился полового влечения к аджюдану. Само приглашение «скрестить клинки» вызывала в нём внутреннее сопротивление. Бедный Клод… Я-то теперь знаю, что Антуан тоже стыдился и боялся своей слабости к другу.

Законы Империи наказывали мужеложество унизительным судебным процессом, отлучением от церкви и штрафом. Мужеложцы Империи инкогнито посещали город-государство Мизур или Конурский Ханаат. Там давно отменили наказание за какие-либо формы половой ориентации. За это катохристанская церковь заранее прокляла их всех.

Проход, выпад, удар.

Антуан попал мне по гарде, прикрывающей вооружённую руку. Я чуть было не выронила саблю. Антуан ринулся развивать атаку, но я присела, нарушая все фехтовальные каноны, и провела лезвием по нижней часть маски Антуана. Этот приём Клод подглядел в поединке ханаатских фехтовальщиков, которые дрались кривыми остроконечными саблями, не соблюдали правил классического фехтования. Клод не мог использовать приём из-за своего высокого роста.

Удар считался смертельным. В бою без правил Антуану отрубило бы голову – самый позорный вид поражения. Арбитр объявил завершение схватки.

Табло с пятёркой лучших изменилось и показало конец списка:

214. Жизель Яхина – 1 победа. Статус: участник.

Антуан обескуражено стоял на краю дорожки. Санитар наложил на рану лейкопластырь. Предложил пакетик с обезболивающим, но Антуан отказался.

Я подошла и погладила Антуана по плечу:

– Ты дрался сразу с двумя сильными саблистами. Почти победил. Не сильно я тебя порезала?

– Ерунда. Пошли, выпьем.

Глава 28. До потери сознания

Переодевшись, поднялись на второй этаж и сели за столик напротив сцены. Шансонье в красном пиджаке исполнял лирические куплеты под аккомпанемент лютни и скрипт-оркестра.

Гарсон проворно обставил столик банками с оранжиной и гренадином, принёс бутылку водки и тарелку сладкого сушёного картофеля. Антуан взялся за стаканы и банки, налил оранжину, добавил гренадин и корицу.

Я спросила:

– А как заказать пудру?

Антуан перестал смешивать коктейли:

– Продолжаешь самоутверждаться за счёт нарушения приказов командана?

– Могу позволить себе всё то, что он себе запрещает. Мне не нужно всё время поддерживать авторитет сурового командана. Можно парадоксально сказать, что сейчас я больший Клод, чем он сам.

– Ну, тут без пудры точно не разобраться.

Гарсон достал из кармашка камзола маленькое меню и протянул Антуану.

– Гарсон, мне пудру номер пять, а для мадмуазель «Золотую лилию».

Гарсон принял заказ и удалился. Антуан и я стукнулись бокалами, как недавно скрещивали сабли.

– Последний раз Клод нюхал пудру в кабаре лет семь назад, – доложила я.

– Он вообще последний раз был нормальным человеком лет семь назад, – задумчиво сказал Антуан. – Как стал команданом эскадрона. Сначала он был слишком занят, а теперь сверх меры горд.

Я возразила:

– Он тоже терзается от необходимости соблюдать границы. Пойми, что иначе нельзя. Тогда у нас будет не легендарный Эскадрон Клода, а Бардак Клода. Знаю точно, для него ты всё тот же братан, друг детства, которому можно доверять.

Антуан сокрушённо покачал головой:

– Но разве обязательно запираться от всех в своём форте? Вот мы сейчас нормально же общаемся? Почему он не хочет так же?

– Потому что я – не Клод. Не забывай.

– Я с радостью забыл бы, но ты говоришь, как он. И даже улыбаешься, типа, как он… Впрочем, тебе тоже нелегко?

– Нужно учится жить своей жизнью, а не Клода. Как сказал д’Егор, генотип переварит фенотип. Нужно просто ждать.

– А сколько ждать?

Я тихо ответила:

– Есть вещи, которые можно и не ждать…

Оба отвели взгляды и спрятали их в бокалы с коктейлем. Гарсон явился вовремя, чтоб развеять возникшую неловкость. Поставил перед нами подносы. Стеклянные трубочки гармонично звякнули.

На баночке с пудрой для меня красовался искусственный цветок с ароматизатором. Антуан отпустил гарсона и собственноручно подготовил порции пудры себе и мне:

– «Золотая лилия» – это лёгкая смесь. Её даже беременным разрешают.

– У моего чипа есть лицензия на рождение гражданина. Прикинь, я могу ребёнка родить, когда с кредитом раскидаюсь.

Антуан втянул через трубочку свою дозу.

Нанюхавшись, оба откинулись на диване. Некоторое время наслаждались игрой шансонье на лютне. Его красный пиджак резко стал самым ярким и притягательным пятном в кабаре.

Антуан подсел поближе:

– И всё же, каково это быть, типа, Клодом, но и не быть, и вообще вся эта бодяга?

– Это как в детстве остаться одной дома. Родителей нет и можно делать всё то, что они запрещали. В моём случае, родители – это фенотип Клода.

Приняли ещё по кучке пудры. Антуан сделал вторую оранжину с кальвадосом:

– Зря Клод не тусуется с ребятами. Много теряет. Может ты сможешь его убедить? Как фенотип фенотипа?

– Его убеждать так же бессмысленно, как растить кукурузу в радиоактивной Неудоби. – Я махнула трубочкой, рассыпая пудру: – Кукуруза вырастет и съест того, кто её посадил. Хватит о нём. Давай… о нас?

Антуан сел рядом и обнял меня. Поцеловал в шею. Ощутил, небось, как там пульсирует моя кровь, взбодрённая «Золотой лилией». Я мягко поддалась в объятиях.

Гарсон, дождавшись, когда Антуан оторвётся от моих губ, протянул ключи от номеров. Собрал напитки и остатки пудры и побежал вперёд, чтоб подготовить столик к приходу парочки.

Мне показалось, что взлетела и парила под сводами кабаре, покачиваясь на воздушных струях, которые источала лютня. Открыла глаза. Оказывается Антуан поднял меня и понёс вверх по лестнице. Закрыла глаза и продолжила целоваться.

В номере Антуан положил меня на кровать.

Не открывая глаз, представила, как музыкальные волны опустили меня в тёплую ванну. Между ног, ближе к животу, зашевелилось незнакомое возбуждение.

Продолжая то целовать, то поглаживать, Антуан расстегнул мою гимнастёрку и закатал майку. Отщёлкнул пряжку ремня с гербом Империи. На некоторое время задержался, расстёгивая тугие пуговицы на ширинке моих армейских штанов. Они с трудом выходили из петель.

– Завтра же пойду с Наташей по магазинам, – пообещала я. – Куплю кружевные трусики. К дьяволу кредит…

Волны музыки превратились в язык Антуана, который, как опытный боец, постоянно менял огневую позицию. То касался шеи, то вдруг возникал где-то между грудей. Снова прятался. И вот – уже выглядывал из окопа, где-то в районе влагалища, и вёл прицельный огонь.

Время от времени я открывала глаза, чтоб проследить действия Антуана и сопоставить с собственными ощущениями. Тот уже давно разделся и ёрзал среди моих раздвинутых ног.

Пауза зятянулась. Основное действие давно должно начаться, но Антуан почему-то не спешил. Волны лютни просочились в вентиляцию и умолкли. Стало слышно, как внизу пейзане ругались с гарсоном из-за кролика в маринаде, которого они якобы не заказывали. Закрыла глаза, чтоб вернуть ощущение полёта. Но перед внутренним взором повисла только красная куртка шансонье.

Открыла глаза, и села с рядом с понурым Антуаном. Просунула руку ему между ног и потрогала вялый член:

– Что это, братан? В чём дело-то?