Текст книги "Бродяга (СИ)"

Автор книги: Максим Ковалёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

   Дождавшись, когда мать скроется из виду, Тритор взял бразды правления:

   – Шагай за мной, – велел он бродяге. – Будешь чистить стойла, а то мне некогда ими заняться. Да и не охота. А тебе чего от него надо? – шикнул он на брата.

   Брин не остался в долгу:

   – Чего хочу, то и делаю. Ты мне не указчик.

   – Да ну?

   – Ну да!

   Георг спокойно наблюдал за братской перепалкой. Но когда Тритор попытался отвесить мальцу подзатыльник, шагнул вперёд. Перехватив ладонь парня в воздухе, он сжал её так, что послышался отчётливый хруст.

   – Обижать слабого – признавать свою слабость. Так говорят мудрые.

   Старший яростно рванулся. Мышь заверещал, едва не бросаясь в назревающую бучу. Однако бродяга уже отпустил запястье драчуна, когда тот вновь дёрнулся. Увлёкшись силой своего негодования, Тритор грохнулся бы наземь, и лишь бочка с водой спасла его от подобного позора.

   – Висельник-хренов, ты чего удумал!

   – Ничего я не удумал, – Георг отвернулся, поднимая свой мешок. – Показывай, что делать надо. Не к чему лясы попусту точить. Есть охота.

   Парень ещё посверкал глазами, прежде чем кулаки его разжались.

   – Пошли! Покажу, откуда говно выгребать будешь.

   Оправив безрукавку, не оглядываясь, он направился к калитке во двор и дальше к конюшне, где постояльцы оставляли своих лошадей. Бродяга подмигнул стоящему с открытым ртом Брину. На ходу собрав волосы в косицу, он перевязал их бечёвкой. Успокоившийся мышь восседал на его плече.

   Опомнившись, Брин побежал догонять их.

   Конюшня при здешней таверне – «Сивый мерин», таково было её название, как великодушно сообщил Тритор на вопрос Георга, – оказалась захудала и грязна. Ничего иного, впрочем, ждать и не приходилось. Из дюжины стойл заняты были только три, но загажены оказались все подчистую. Прежний чистильщик более чем прохладно относился к своим обязанностям. Зато появление дешёвого работника было воспринято им с воодушевлением.

   – Мать велела выскрести тут всё, чтоб блестело, – известил он.

   Мария, очевидно, просто не знала, в каком состояние находилась конюшня, а сынок тем и воспользовался.

   – Всё, так всё, – не стал спорить бродяга.

   – Да тут и за целый день не убраться! – Брин в отличие от своего нового знакомого, не собирался безропотно сносить командование брата.

   – Тебе какое дело! – рыкнул Тритор. – Только и можешь под ногами мешаться.

   Завязался спор. Старший, может, вновь не преминул бы прибегнуть к тем доводам, что повесомее простых слов, но близость чужака, вздумавшего заступаться за малолетнего всезнайку, остужала его порывы. Бродяга же взял вилы и принялся выгребать из стойл навоз, в который успела превратиться слежавшаяся солома.

   Мышь отправился обследовать незнакомое место. Чтобы поживиться чем-то съестным, ему, возможно, придётся схватиться с собственными собратьями, что заправляли здесь по праву рождения. Впрочем, за здоровье своего друга Георг не переживал – при необходимости тот всегда сумеет постоять за себя.

   Бродяга работал молча. Брин пошёл посмотреть лошадей. Его брат слонялся тут же из угла в угол. Помогать даже в малости он не собирался, но и не уходил из конюшни. Георг, если бы его спросили, предположил бы, что тот не желал попадаться на глаза матери, которая могла нагрузить его другой работой.

   Тихо появился Дик. Подошёл к каждому, обнюхал. После чего с чувством выполненного долга улёгся в солому, положив голову на лапы.

   – А вдруг он мыша съест? – побеспокоился Брин.

   – Не съест, – сказал бродяга.

   Мальчик подумал, что да, не съест. Ведь для этого ему пришлось бы сначала поймать шустрого зверька, а времена охоты для его престарелой собаки остались в прошлом. Ничего интересного не происходило, и вскоре пёс задремал.

   – Откуда же ты такой явился? – Тритор привалился плечом к бревенчатой стене, положил ладони на пояс и засунул большие пальцы за край ремня.

   Георг ждал подобного вопроса. В молчании тошно даже изнывать от безделья.

   – Я пришёл издалека, – ответил он, выпрямляя спину.

   Услышав разговоры, к ним вернулся Брин. Бродяга улыбнулся в бороду.

   – Оттуда, где почти круглый год светит солнце и жара стоит такая, что на деревьях вместо листьев растут колючки, а люди черны как сажа.

   – Из пустынь что ли? – знающе откликнулся Тритор. – Далековато до нашего захолустья. Особо пешком топать.

   Бродяга не собирался ничего доказывать. Кое-что ещё рассказать – пожалуйста. Если только его захотят слушать.

   – Как же люди бывают чёрными? – Брин, конечно, хотел. – И снега у них совсем нет? Всегда одно лето?.. Вот бы и у нас так было!

   Тритор хмыкнул, выразив тем всё, что он думает о наивности простецов, верящих россказням разных проходимцев.

   – Люди ко всему могут приспособиться. И к жаре, и к холоду. Но попади ты туда, – кивнул Георг Брину, – через пару дней запросился бы обратно. И своя зима показалась бы тебе стократ милее тамошнего бесконечного лета. Лета, от которого почва обращается в раскалённый песок, всякая вода уходит вглубь земли, а деревья растут лишь у крохотных озёр, называемых оазисами. Только у этих оазисов и кипит жизнь. В других же местах – смерть и выбеленные солнцем кости, перекатываемые ветром. Но и если тамошнего обитателя переселить в вашу местность, он здесь навряд ли приживётся. Потянет его на родину, к ласковому солнышку, подальше от свирепых морозов и дремучих лесов. Каждому на свете определён свой дом.

   Слова у бродяги лились легко, как вода.

   – Судьба заносила меня в разные края – на север и на юг, на восток и на запад. И в дальние, и в ближние страны. Всюду. Хожу я много, смотрю, как мир устроен, какая в нём есть красота и разнообразие. Как в других местах живётся: лучше или хуже. Но сколь ни ходил я, где ни бывал, для себя вынес одно: везде живут не лучше и не хуже, чем здесь у вас, к примеру.

   Брин слушал, не перебивая, а вот Тритор, как мог, выражал пренебрежение на подобные рассудительные речи.

   – И что ты делал на юге? Тоже побирался?

   Георг ответил с усмешкой:

   – Я воевал.

   И этот короткий ответ разом заставил Тритора отстраниться от стены.

   – Воевал? Ты?! Как же тебя угораздило?

   Бродяга вновь улыбнулся, постаравшись пониже склонить голову. Выдержав паузу, словно вспоминая, он возобновил рассказ, а с ним и свою работу:

   – Война застигла меня в одном селении у подножия великой горы, где я жил уже некоторое время. Тамошний народ был добр ко мне. Я многому у них научился и услышал многие их песни вечерами у горящих костров... Но в ту ночь костры не горели. В деревне все спали, когда на них напали воины из соседнего племени. Стали грабить, жечь, вязать пленников. Вот и пришлось мне кх... вмешаться.

   Брин округлил глаза. Мужские истории, тем более про войну, он любил больше всех прочих. Только рассказывали их в таверне нечасто. Стражники лорда – единственные настоящие воины в их городе – предпочитали обсуждать баб и кто кому набил морду, а не боевые походы, в которых они ни разу и не участвовали.

   – И что, ты всех победил? – по дурной привычке съязвил Тритор.

   – Победить не победил, но шуму наделал изрядно, так что лиходеи предпочли поскорее унести ноги. Я же до того заходил к гномам и купил у них особого порошка, что, соприкасаясь с огнём, вспыхивает не хуже небесной молнии. А если его набить в бочонок, протянуть верёвочку и поджечь её (не забыв при этом укрыться подальше), грохоту будет, точно раскалываются сами горы. БАБАХ! Дым, шум, гарь! Все бегут и кричат, тут уж не до грабежей – штаны бы не потерять от страха.

   Брин улыбался. Тритор морщил лоб, припоминая, ведь и он что-то слышал о гномьем грохочущем порошке, но вот что именно, напрочь вылетело из головы. Мотнув взлохмаченной шевелюрой, он признался:

   – Я вот тоже думаю на будущий год к лорду податься.

   – Мать тебя не пустит.

   Этот ответ был не первым, который младший давал старшему по данному вопросу. А то, отчего бы тот так взбрыкнул:

   – Не пустит – сам уйду! А будет кричать... – Тритор замялся. – Сила есть (теперь уже хмыкнул Брин), остальному научат. Лордам всегда воины требуются – нашему или кому-то из соседних. Вербовщики каждый праздник на площади горланят.

   Брин не разделил уверенности брата.

   – Это потому, что они постоянно воюют. Но теперь наш лорд помирился с другими, так в таверне говорили, а значит, и воины им больше не нужны.

   – Дурак, ничего не смыслишь, так молчал бы. Сегодня помирились – завтра разругались. Или Лесовики опять на границе набеги устроят... Война никогда не заканчивается. Потому и солдаты нужны всегда.

   Младшему не нашлось, что возразить. Тритор наслушался немало речей тех же вербовщиков.

   – А жизнь солдата проста, – продолжал излагать «верные» доводы старший. – Особо когда повоюешь, воинского умения наберёшься, там тебя и в личную стражу взять могут. Стражники же вообще живут припеваючи: дел, считай, никаких, кормёжка бесплатная, а жалование такое, что только мечтай.

   – Вот ты и размечтался.

   Тритор пропустил укол мимо ушей.

   – Воины ходят в уважении... Лорд и его люди живут, а мы здесь выживаем.

   Может, и это было в многообещающих речах вербовщиков, подумал бродяга.

   – Ну, а когда деньжат скоплю, подыму нашу таверну. – Тритор решил довести цепочку своих планов на будущее до логичного и, несомненно, счастливого завершения. Он выстраивал её немалое время. Лёжа в кровати перед сном или вычищая ту же конюшню (и это была ещё одна причина, отчего последняя пребывала в столь неприглядном состоянии). – Сделаю всё на высшем уровне, чтоб приличным людям не зазорно остановиться было. А не только всякому сброду с большой дороги.

   Взгляд, брошенный им на бродягу, говорил сам за себя.

   – А мать так и отдаст тебе таверну? – спросил Брин.

   – Отдаст, никуда не денется. Хозяйство совсем захиреет, если дела и дальше пойдут как сейчас. Её с тобой я, так уж и быть, приму на содержание. Старикам да юродивыми, говорят, помогать надо. А в жёны себе возьму Милку – дочь Вартага.

   На этом радужном завершении мечтатель совсем по-детски улыбнулся.

   – Слышала бы мать, что ты говоришь, задала бы тебе такую взбучку, что ты мигом бы сам всю конюшню вычистил.

   – Ща я тебе задам...

   Георг высунулся из стойла, одарив вошедших в привычное столкновение братьев тяжёлым взглядом. Брин потупился. Тритор вновь привалился к стене, возвращаясь к своим заманчивым грёзам. А какие они ещё бывают в шестнадцать лет?

   Чуть погодя «будущая опора достопочтимого лорда» изрёк, словно подводя черту под всеми предшествующими рассуждениями:

   – Пока молод, надо дело делать. Деньги зарабатывать. Сидя на одном месте маменькиным сынком, ничего не получишь.

   – Делать дело – это правильно, – согласился Георг. – Дело – во-первых, деньги – во-вторых. Не стану спорить, может, в личной страже лорда и получится нажить состояние, но вот в действующей армии – навряд ли.

   – Это почему же? Где война, там и пожива. Военачальники всегда отдают завоёванный город, ну или там село, солдатам на день – таков неписаный закон.

   – Говорят, что так... – Бродяга опустил вилы, опёрся ладонями на верх рукояти. – Но те, кто грабит, и те, кого грабят, говорят об одном и том же по-разному. И тут уж с какой стороны окажешься... Я это на себе испытал в том селении на краю пустыни, где песок переходит в большую траву, что совсем не похожа на здешнюю.

   Братья разом умолкли, поняв, что чужак собирается поведать продолжение своих странствий.

   – Я войну, пусть это и была лишь стычка двух соседних племён, вкусил изнутри. И она совсем не походила на то, как ты её расписываешь, – обратился он к Тритору. – Не было там ни доблестных солдат, ни отважных поступков. Только дикие рожи, выныривающие из зарослей в ночном мраке, и заострённые копья, пронзающие всех без разбору, будь ты поднятым спросонья мужчиной или женщиной, стремящейся оборонить своих детей. Убийцы переступали через истекающие кровью тела, врывались в дома, вытаскивая всё то немногое, что там имелось, а потом бросали горящие факелы на крыши, крытые сухими листьями. Они намеревались спалить ту деревню дотла, убить всех мужчин, а женщин, скот и детей забрать себе... Но, если кого из грабителей удавалось зажать в угол, их растерзывали голыми руками за учинённые зверства. Треск пламени превратил тихую ночь, когда положено отдыхать и любить, в пляску смерти... Пока устроенный мною грохот не разогнал это опьянённое кровью и смертью людское стадо, успела выгореть половина деревни.

   – И что? Убийства на войне – обычное дело, – пожал плечами Тритор. – Мог бы что-то поинтереснее выдумать.

   – Я ещё не договорил, – оборвал его Георг. – Убийства – да, но мы ведь говорим о награде за совершённые деяния.

   – Ну и что ты получил в награду? – спросил Брин.

   – Пинок под зад, – процедил его братец.

   – О том, что получил я, расскажу чуть позже. Сначала о том, что получили ночные грабители. А они получили, как говорится, сполна.

   Той же ночью, когда ещё тлели их дома, а женщины рыдали над телами мужей, уцелевшие воины, ведомые сыном убитого вождя, обратились за помощью к старейшинам ещё одного племени, что обитало неподалёку, – носящим в волосах синие перья хищных птиц, гнездящихся высоко в горах. Сын вождя предложил за помощь в отмщении убийцам отдать свой народ им в повиновение. Понеся страшные потери всего за одну, ещё не успевшую закончиться ночь, его люди не могли более вести независимую жизнь. Такова была суровая явь того сурового края. Синепёрым же объединение сулило расширение владений и прибавку численности.

   Посовещавшись, старейшины прислушались к просьбам соседей.

   Следующей ночью объединённый отряд обрушился на деревню несостоявшихся завоевателей. Битва была долгой и кровавой. И закончилась, когда солнце поднялось высоко в небо. К тому времени племя захватчиков перестало существовать – все его мужчины, способные носить оружие, были убиты, равно как и бесполезные старики, дома их сожжены, а женщины, малолетние дети, скотина и скарб, перешли во владение Синепёрых, что в одночасье сделались сильнейшим племенем тех земель.

   Прекратило своё существование и приютившее меня племя.

   Тритор с показным равнодушием рассматривал свои обломанные ногти. Он мог уйти и не слушать, но не уходил. Как бы то ни было, конец истории его не впечатлил.

   – И там ты получил свои раны? Ну, на лице, и нога... и палец, которого нет, – заговорил и сразу смутился Брин.

   Бродяга покачал головой.

   – Нет, шрам на лице и хромоту я получил в другом месте. А так взволновавший тебя палец мне пришлось скормить мышу, когда мы с ним дрейфовали много дней на маленькой лодке посреди огромного моря совершенно без всяких съестных припасов. Я-то ещё мог потерпеть, а вот этот обжора...

   Брин с радостью усмехнулся шутке. Наверное, шутке.

   – Ты стал воевать в той пустыне?

   – Мне предлагали отправиться карать «преступивших кровь и союзы предков», но я отказался. Чужие козы мне были без надобности, да и ощутить копьё в собственных кишках как-то не хотелось. Пока воины решали свои дела, со мной заговорил шаман племени, или как там его называли – Проводник Душ. Сгорбленный старик с седыми космами до пояса и лицом, похожим на дубовую доску. Он жил не в деревне, а в пещере у гор, и пришёл после взрыва, когда всё уже было кончено.

   Шаман рассказал, что, поняв, какое горе обрушилось на его народ, он долго взывал к Духам-Хранителям, прося о помощи, даже принёс им в жертву свою кровь – старик показал запястье, кое-как обвязанное грязной тряпкой, но Духи более не откликались на его мольбы. А теперь шаман узнал, что сын вождя намерен «продать» свой народ за возможность отмщения. Он не попытался отговорить его, да и не стал бы никто уже случившегося слушать старика. Когда уцелевшие воины ушли, шаман увлёк меня в свою пещеру, как он сказал: отблагодарить за их спасение. Я ответил, что не за что меня благодарить, деревня-то была разгромлена. На это Проводник Душ ответил, что помогающий бескорыстно достоин вознаграждения вдвойне.

   Я жил у них достаточно долго, так что научился многим их словам, и понимал, что тот говорит от чистого сердца.

   Старик привёл меня в тёмную берлогу, захламлённую всяческим барахлом: сшитыми из цветастых лоскутьев амулетами, тотемными деревянными фигурами, а также вываренными черепами поверженных в прежние годы врагов, что теперь служили оберегами победителям (не очень-то действенными, как выяснилось). Раз его «добро» всё равно должно было перейти во владение шамана Синепёрых, то он не испытывал сожаления, если прежде что-то из этого досталось бы пусть и стороннему, но достойному человеку. Я отнекивался как мог, но меня, тем не менее, одарили. Заметьте, не за убийства, которых я и не совершал, а за спасение.

   Когда мы вышли из пещерного сумрака обратно под свет солнца, старик сказал, что мне лучше их покинуть – неизвестно, как изменится отношение к чужаку после Красной ночи. Я счёл его совет разумным и сразу ушёл из тех краёв.

   На прощание шаман признался, что ему тоже скоро предстоит отправиться в путь. Гораздо более дальний, нежели мой, хотя сам он не очень-то спешил туда. В племени мог быть только один Проводник Душ и у Синепёрых он уже имелся. Молодой и гордый. Старому же шаману предстояла встреча с предками их народа.

   На том моё путешествие по землям темнокожих людей, обитающих на границе песчаного моря, закончилось.

   Слова отзвучали, в конюшне повисла странная тишина, словно каждый из них ещё прислушивался к последним отголоскам рассказа. Рядом фыркали лошади, переступая в тесных стойлах. Пахло их потом и от соломенной пыли першило в носу.

   – Чем же тебя одарили? – поинтересовался Тритор. – Покажи нам. Докажи, что твои слова не простая выдумка.

   Брин, судя по всему, придерживался того же мнения. Георг не хотел расстраивать юнца, но сейчас показывать ему было нечего.

   – С радостью бы, только давно это случилось. С тех пор всё, что мне подарили, я распродал, чтобы прокормиться в дороге. Да и невелико было богатство – блестящие камушки да резные статуэтки животных. Чем ещё могло владеть полудикое племя?

   – Угу, – «понимающе» промычал Тритор.

   Брин всё равно улыбался – рассказ бродяги ему понравился.

   – Посмотреть мир – хорошее стремление, сам ему следую, – добавил Георг. – Сидя же в замке никакого умения не получишь и опытным воином не станешь.

   – Уж лучше сидеть в тепле, чем шляться неприкаянно. – Тритор остался при своём, и бредовые истории чужака, что работал за еду, его ни в чём не переубедили.

   – Каждому своё, – кивнул бродяга, возобновляя махать вилами.

   Брин вернулся к лошадям. Вскоре к нему подошёл брат.

   – Странный тип, этот твой новый приятель, – сказал он полушёпотом.

   Мальчик гладил протянутую морду чей-то смирной кобылы. Тёплую, словно бы бархатистую. Он подозрительно посмотрел на старшего. Но тот со скучающим видом ковырял носком сапога лежалую солому.

   – Ну и что? Он хороший человек.

   – И кто он такой на самом деле? Откуда пришёл? И эта его крыса... Кажется-то он безобидным, а всё же чужак. Хошь, не хошь, а надо держать ухо востро.

   – Это не крыса, а мышь, – поправил Брин. Он и сам хотел бы узнать побольше про бродягу. – У него шрамы по всему телу, я видел. Но ничего кроме этой истории он мне не рассказывал. Даже что в мешке лежит посмотреть не дал.

   – Что там может лежать? Жалкие пожитки.

   – Он его очень бережёт. У него там...

   Брин понял, что едва не сболтнул лишнего. А ведь его просили.

   – Что у него там? – Тритор уловил заминку.

   – Ничего. – Брин протянул руку над невысокой дверкой, вновь погладив подставляемую морду. Брат ещё подождал, но ничего нового ему здесь было не вызнать. Сплюнув, Тритор направился к выходу из конюшни.

   – Пойду, подышу свежим воздухом, а то тут слишком воняет, – сообщил он.

   Чистку стойл Георг продолжал до самого обеда. Брин всё время околачивался рядом, но кроме кратких шуток ничего не услышал. Мышь куда-то запропастился. Мальчик не сумел отыскать его, хоть и переворошил солому во всех углах. Он гладил лошадей постояльцев и заглядывал в их огромные влажные глаза. Ему казалось, что лошади хотят его о чём-то спросить, о чём-то очень важном. Только не могут. Потому в их глазах и застыл этот невысказанный вопрос.

   – Ты умеешь ладить с животными, – сказал бродяга.

   – Лошади – они самые красивые в мире.

   – Да. Но и в коровах, если присмотреться, можно найти свою прелесть. И в остальных тоже. Вот только кошек я не люблю.

   – Это потому, что у тебя мышь, – предположил Брин.

   – Наверное.

   Несмотря на раскрытые ворота, в конюшне становилось душно. Мальчик вышел на улицу и стал смотреть на дорогу, часть которой виднелась за дубом. По ней шёл непрерывный поток людей – в город и из города. Ехали поскрипывающие телеги, доносились голоса, собачий лай и происходило много чего ещё.

   – Пока хватит. – Брин вздрогнул, когда Георг неслышно подошёл сзади. – После доделаю. Так и скажем твоей матери. Давай, веди на кухню или куда там. Но сперва, надо ещё разок умыться.

   Мышь сидел на плече бродяги, на своём прежнем месте, оправляя усы. Не иначе, ему уже удалось разжиться чем-то съестным.

   Они сходили к бочке, где Георг снова шумно плескался в холодной воде, а потом долго отмывал сапоги. У него в мешке нашлась на смену вторая рубаха – вполне опрятная, пусть и застиранная сильнее прежней. Собирая волосы в косицу, он глянул на Брина сверху вниз и сказал, что теперь готов к сытному обеду. Мальчик повёл его на кухню. Мать должна была распорядиться, чтобы там накормили работника.

   Их посадили за стол у стены. Мимо бегали кухарки и разносчицы. От печи шёл жаркий ток, а воздух полнили клубы пара и разномастные запахи, по большей части весьма аппетитные. Мами сама налила бродяге чашку куриного супа, положив туда целую ножку. Были ещё варёные бобы с подливой, кусок хлеба, луковица и кружка молока. Брин попросил себе всё то же самое. Георг поблагодарил кухарку. Он и мальчик сидели с набитыми ртами и довольно перемигивались.

   Когда с бобами было покончено, бродяге подали вторую порцию – хозяйки на кухне не было, так что Мами и другие могли позволить себе некоторую вольность.

   Слухи о новом работнике стали сегодня центром обсуждения. А уж когда тот оказался весёлым и общительным – вовсе не грязным оборванцем, – интерес к нему только возрос. Бродяга всех и каждого благодарил за проявленную заботу.

   Мышь вновь исчез. Брин украдкой заглядывал под стол, пытаясь высмотреть его и опасаясь, что Мами, увидят хвостатого проныру, забравшегося в её владения, недолго думая, прихлопнет того.

   Наевшись, Георг откинулся на скамье, попивая молоко. От предложенного пива он отказался, сказав, что не любитель его. Слово за слово и он уже рассказывал кухаркам, как однажды ему довелось спасаться от стада диких кабанов, что загнали его на высокое дерево, где он просидел без малого два дня. А в дупле на том дереве жила очень запасливая белка, с которой он вёл отчаянную борьбу за её ореховые припасы. Мами и остальные посмеялись от души.

   Потом пришла Мария, и веселье пришлось прекратить.

   Хозяйка таверны, как полагается, была сердита. Брин подумал, что сейчас последует взбучка. И ошибся. Георг поднялся и предложил ей присесть к ним, немного отдохнуть от дневных забот. Как ни странно, Мария согласилась.

   – Определённо, что-то с тобой неладно, бродяга, – протянула она, уперев локти в столешницу и пристально рассматривая своего работника.

   Брин старался сидеть как можно тише, лишь бы не прогнали.

   – Будешь хорошо работать, может найму тебя подольше, чем на один день, – сказала Мария, продолжая сверлить его хитрым прищуром. – Даже заплачу звонкой монетой. Вечером посмотрим, какой ты трудяга. Там, глядишь, и о цене сговоримся.

   Брин уловил странные нотки в голосе матери. Он не понял, что за ними крылось, но словно бы ничего приятного. И то, что бродяге выпадала возможность подзаработать, этого не меняло.

   – Пара лишних монет никогда не бывает лишней, – только и сказал Георг.

   – Вот-вот, – подтвердила Мария. – Пара, а лучше десяток. Всё зависит от того, как будешь работать.

   Улыбнувшись его замешательству, хозяйка поднялась из-за стола. Прикрикнув на кухарок, чтобы меньше болтали и поскорее разносили обед, она покинула кухню.

   Мальчик и бродяга остались одни. Обед был съеден, пора возвращаться в конюшню. Георг убрал оставшийся кусок хлеба в карман – для друга, как он сказал.

   – Опять этот будет доставать, – проворчал Брин, идущий следом за ним.

   Улыбка вернулась в короткую бороду бродяги. День был замечателен, солнце ясно светило в небе и разве это не повод радоваться жизни?

   Двор таверны заполнился гомонящими людьми. Кто-то уходил, костеря на чём свет стоит эту «дыру», клянясь, что ноги его здесь впредь не будет. Кто-то напротив, подъезжал на телеге и орал, чтоб ему освободили дорогу. У коновязи ржали лошади, топчущие грязь в подсыхающих лужах, кудахтали расшуганные куры. На бродягу и его спутника никто не обращал внимания.

   В конюшне Тритора не оказалось. Брин вздохнул с облегчением. Георг помог какому-то купчику завести лошадь в вычищенное стойло и сразу взялся закладывать солому в другие.

   – Брин, – окрикнул он мальчика. – Сходи, если не трудно, принеси мой мешок. Я его оставил в огороде возле бочки. Только прошу, не заглядывай внутрь. Хорошо?

   Брин пообещал, что не станет, и выбежал наружу. Вернулся он нескоро. Встревоженный, с отпечатком злобы на лице.

   – Мешка нет... Его украли. И я знаю, кто.

   Георг выслушал весть спокойно, лишь меж бровей залегла глубокая складка.

   – Это Тритор взял! Он спрашивал меня про твой мешок, и я... я не сказал ему, что ты хранишь там что-то ценное. Но он всё равно понял! Это я виноват.

   – В общем-то, как я и говорил, там нет ничего ценного. – Бродяга делал вид, что не расстроен, но мальчик видел правду. – Так, всякие безделицы. Не переживай.

   Брин стоял в воротах конюшни и глядел, как бродяга растаскивает солому. Кулаки его были сжаты. Он думал о том, где мог укрыться братец с чужими вещами. Мальчик знал несколько укромных уголков, как в самой таверне, так и за её пределами – их-то и следовало проверить в первую очередь.

   – Я найду Тритора и заставлю его вернуть украденное! Дик, со мной!

   Более не теряя ни минуты, Брин убежал на поиски. Сонный пёс поднялся со своего лежбища, на котором продрых все последние часы, почесал за ухом, зевнул, лишь после чего вперевалку, но вполне бодро посеменил за мальчиком. Бродяга отметил, что если тот и припадал на заднюю лапу, то совсем немного.

   – Зря стараешься, – Георг посмотрел вослед Брину, потом продолжил работу. – Но, может, всё ещё и образумится само собой.

   ...Брин оббежал все дворовые постройки, даже залез на чердак. Он устал и запыхался. А все старания ушли в пустоту. Ворюга затаился в неведомом укрытии.

   Тритор не без основания полагал себя весьма предусмотрительным, и возможные поиски со стороны брата были им предвидены. Он ушёл подальше, на противоположный берег пруда за таверной, где в густом ивняке хранил лодку. Если малец не наврал, то, авось, и впрямь удастся разжиться чем-то стоящим. Хотя, верилось в такое слабо. Гнева бродяги он не опасался. Подобного проходимца никто не станет слушать, а уж о том, что у него украли какие-то ценности, и подавно. Уже завтра тот уберётся из их города. Как говорится, скатертью дорожка.

   Забравшись в лодку, Тритор принялся за осмотр добычи. Он положил тяжёлую ношу себе в ноги и распустил стягивающие тесёмки. Это не было первым воровство в его жизни. Парень склонился над распахнутой горловиной, заглядывая в тёмные недра. Там определённо лежало что-то большое и округлое. Что-то отсвечивающее жёлтым в пятнах солнца, пробивающихся сквозь ветви ивняка.

   Шлем – первым пришло на ум. Золотой шлем. Не может быть!

   Тритор протянул ладонь, намереваясь извлечь находку на свет.

   И с воплем отдёрнул руку.

   На его пальце, впившись острыми зубами, висело мохнатое тельце с непомерно длинным болтающимся хвостом.

   КРЫСА! Его поганая крыса! Забралась в мешок, словно только и ждала, чтобы он сунулся туда!

   Не прекращая кричать, Тритор замахал рукой, сбрасывая тварь. Но та вцепилась крепко. Парень взвыл от боли, чувствуя, как из него выдирают кусок мяса. Вся ладонь была в крови. Он уже хотел ударить ею о борт лодки – пусть он сломает себе кости, но и этой гадине не поздоровится!

   Крыса сама опустила его.

   Тварь спрыгнула на мешок, в котором устроила засаду. Морда вымазана алым. Алым же сверкают бусины глаз. Встопорщив дыбом шерсть, мышь зашипел на Тритора, давая понять, что так просто завладеть чужим добром ему не позволят.

   Парень отполз на противоположный конец лодки, зажимая прокушенную ладонь. Боль и страх смешались в нём, заставляя рычать от желания размозжить зубастую гадину в кровавое месиво, но и удерживая на безопасном расстоянии.

   Эта бестия покусала его! Да он её... да он...

   Мышь восседал на мешке, глядя прямо на него. Не нападая, но и уж точно не собираясь никуда сбегать. Тритор чувствовал, как его рассматривают, ждут, на что он решится дальше, готовясь при необходимости повторно пустить в ход игольчатые зубки. Мышцы зверька были напряжены как пружина.

   Весло в сарае, чтоб не спёрли... А, Бездна с этим мешком!

   Лучше смотаться от греха подальше и хорошенько промыть рану. Он вернётся, когда эта тварь уберётся отсюда. Не останется же она сидеть здесь.

   Мышь словно прочёл его мысли. Парень только приподнялся с поперечины, когда хвостатый охранник, тонко заверещав, бросился к нему. Тритор прикрыл лицо ладонями. Мышь прыгнул. Вцепился коготками в его безрукавку, вскарабкался по ней на плечо и там замер. Весь сжавшись, Тритор тоже замер. Всё произошло так быстро... ненормальность!.. что им овладела полнейшая растерянность. Он едва сдержался, чтобы не обмочиться.

   Не сразу он осмелился опустить ладони и скосить глаза вбок.

   Мохнатое создание восседало на плече. Внимательно гладя на него. Глядя на него. Держась коготками, что пропороли ткань, и покалывание от которых Тритор ощущал кожей. Тварь дожидалась, когда он перестанет трястись. Двух мнений тут быть не могло.

   Взирая вытатащенными глазами, он медленно сжал окровавленный кулак. Мышь оскалил сахарные зубки в «улыбке»... Тритор столь же медленно опустил руку.

   Мышь дёрнул мордой. Потом ещё раз. Тритор подумал, что сходит с ума. Хвостатая бестия придвинулась ближе к его уху. Слабенькое дыхание коснулось вывернутой, жутко напряжённой шеи. Мышь вновь дёрнул мордой. Будто чего-то добиваясь, на что-то указывая.