Текст книги "Бродяга (СИ)"

Автор книги: Максим Ковалёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

   Здоровяк не шутил. Может, и опрометчиво они решили, что заломают его в два счёта. Такого великана свалить не проще, чем дуб выкорчевать, да и в драке тот оказался не дурак. И что теперь? Стражники переглянулись.

   В это время у Тритора происходила своя маленькая, но от того не менее жестокая схватка.

   Ринувшийся на него бугай был белобрыс и имел на щеке внушительного вида бородавку. Почему-то именно она бросилась в глаза, а вовсе не раскрытый в глухом рычании рот и не летящая на него дубинка. Повинуясь неосознанному порыву, как если бы кто-то толкнул его, парень отпрыгнул. Дубинка пронеслась возле самого уха, врезавшись в край столешницы, с треском обломав доски и опрокинув стоящие на столе кружки. Тритор увидел это, уже лёжа на устилавшей пол соломе, снизу вверх глядя на своего противника.

   А тому стало не до изворотливого паршивца. Неудачно пришедшийся удар выбил дубинку из руки стражника, саму же руку пронзила до того резкая боль, словно в ней по всей длине треснула кость. Белобрысый разразился матерным воем.

   Это был его шанс.

   Вскочив на ноги, ни о чём не думая, Тритор сам кинулся на бугая.

   Если бы он не вывернул ладонь, лезвие ножа вошло бы стражнику в шею по самую перекладину рукояти, открыв путь фонтану крови. Но он вывернул и вместо смертельной раны урод получил лишь сокрушительный удар в скулу камнем набалдашника. Кровь всё же брызнула, пусть и в меньшем количестве. Оглушённого молодчика повело в сторону. Кое-как тот сумел ухватиться за стол и лишь благодаря тому не упасть.

   «С этим он покончил. Сам! В общем-то, это оказалось не так уж и сложно...»

   Вместо того чтобы убраться подобру-поздорову счастливым, что ему сохранили жизнь, стражник вознамерился поквитаться со своим обидчиком. К этому был не готов уже Тритор. Бугай очумело тряс головой, сплёвывая натекающую в рот кровь. Он мало что различал, но выброшенный вслепую кулак сам нашёл челюсть парня.

   В глазах у Трита вспыхнул красочный фейерверк, быстро, правда, сменившихся полумраком. Он падал, не в силах ни устоять, ни даже вздохнуть поглубже. Только рухнув на то же самое место, что и минутой ранее, парень понял свою ошибку.

   Он честно попытался подняться. Руки дрожали, голова безвольно моталась, точно у него вырвали позвоночник. Привстав на колени, Тритор снова упал. Мир плыл – во тьме мелькали смазанные пятна, в ушах рокотало море. Руки запутались в какой-то тряпке. Лицо горело, и сами собой подступали горячие слезы. Он застонал, продолжая брыкаться на полу. Нож лежал под ним, впившись рукоятью в рёбра, но эту боль он почти не ощущал.

   Его хватило всего на один удар, и ему хватило одного. Побитый стражник мог брать его «тёпленьким», ведь, даже получив увечье, тот уже приходил в себя. Георг этого то ли не видел, то ли – что вероятнее, – у него сейчас хватало своих забот.

   Толпа вопила и потрясала кулаками. Большинство поддерживало вояк лорда, но некоторые, напротив, чужака и сына хозяйки, бросивших им вызов и своей отчаянной дерзостью заслуживших расположение части наблюдателей.

   Стражник с рассечённой скулой, из которой хлестала кровь, и которую он зажимал ладонью, подобрал оброненную дубинку. После чего шагнул к ублюдку, едва не выбившему ему глаз. Оскал бешеного волка – око за око!

   – Я тебя...

   Ничего больше он сказать не успел.

   Тяжёлая пивная кружка, что обрушилась ему на затылок, оборвала всякую речь. Громила с закатившимися белками ещё только валился мешком навзничь, а Мария уже склонялась над сыном, тряся за плечи и пытаясь привести в чувство.

   Тритор мотал гудящей головой, сквозь завесу своих волос пытаясь разглядеть лицо того, кто ему помогал.

   Что происходит? Где враги? Их же была целая прорва – десяток или больше!

   Марии кое-как подняла его с пола. Утирая бегущий из разбитого носа липкий ручей, Тритор силился удержать вертикальное положение. Вспомнив про нож, он наклонился. Пошатнулся. Отшвырнул когда-то слетевшую безрукавку, обнаружил под ней что искал и облегчённо выдохнул. Теперь можно было оглядеться.

   Его противник покоился без движения под столом, за которым они только что ужинали и на котором среди опрокинутой посуды остались лежать пустые ножны. Он всё же разделался с ним!.. Только теперь он заметил, что заполняющая общий зал толпа, ещё мгновением ранее неистовствовавшая в боевом угаре, теперь молчала. Лишь слышались несмелые перешёптывания. И в этой вдруг установившейся, кажущейся после шума и криков какой-то неуместной тишине все смотрели – нет, не на Тритора и не на поверженного им стражника.

   Все смотрели на бродягу.

   Против него же были оставшиеся холуи Карла!.. Сжав крепче нож, Тритор поискал Георга рассеянным взглядом. Помочь... Но помощь тому не требовалась.

   Бродяга спокойно стоял рядом, сложив руки на груди. Волосы растрёпаны, ворот рубахи распахнут – да и только. Он и дыхание-то не сбил! Ближайший из противников скособочившись медленно отступал от него спиною вперёд, двое других, один из которых волочил баюкающего руку собрата, тоже пятились. Их дубинки были брошены в знак того, что никто более не намерен ими махать, не говоря уж о чём-то большем. Эта сцена и заставила толпу примолкнуть.

   Один заборол троих! Да кто он такой, этот чужак? Страшный человек...

   – Куда? – Карл с трудом подавил кашель, лицо его пестрело алыми пятнами. – Вы что сдрейфили?!

   Стражники не слушали командира и продолжали отступать к выходу. Карл быстро сообразил, что от них он уже ничего не добьётся. Потом шкуры спустит, а то и вовсе со службы турнёт, но сейчас он оставался один. Арбаса десятник не считал достойным помощником ни в этом, ни в любом другом деле. Однако и самому сбегать было ниже его достоинства. Кроме того ещё имелась возможность поставить незнакомца на место.

   – Эй, сукины дети! – обратился он к зевакам. – Чего рты разинули? Наших парней калечит какой-то пришлый висельник, а вы и рады!

   Толпа воззрилась на него с удивлением. Никто по-прежнему не произносил ни звука, только смотрели и жались к стенам.

   – Кто поможет скрутить ублюдка, – Карл ткнул пальцем в бродягу, – получит вознаграждение. Золотой! Даже два! Два золотых за поимку беглого каторжника! Полновесное золото и личная благодарность лорда Брукса! Я гарантирую!

   Вот это, в отличие от пустых призывов, на полупьяных разгорячённых дракой подмастерьев, пекарей, гончаров и прочий люд подействовало. Толпа расступилась, провожая сочувственными взглядами троицу «безвинно обиженных», а затем вновь сомкнулась. И все смотрели на бродягу.

   Два золотых... Видеть такие деньги, не говоря уж о том, чтобы подержать в руках, никому из присутствующих не доводилось ни разу в жизни. И навряд ли доведётся. А значит, дело приобретало по-настоящему серьёзный оборот.

   Миг неуверенности. Толпа качнулась на шаг вперёд. Сумбурное движение – в многочисленных торчащих из неё руках разом возникли глиняные бутылки, кружки, просто чашки, с ещё стекающими с них остатками супа, и даже лавки. От сутолоки и разлитого кругом крепкого пивного духа сделалось жарко как в бане. На рубахах в подмышках расползались мокрые пятна. Встопорщенные бороды и напряжённые спины. Десятки блестящих взглядов в тусклом свете подвешенных у потолка ламп. В них помесь страха и алчности, и они устремлены на бродягу. Тесня друг друга, сбив плотнее ряды, люди неслаженно, но наступали. Мрачные, уверенные в своей численной силе и от того обрётшие какую ни есть решимость.

   Чужак – уже не важно, кто он. Как и то, в чём он повинен или же нет. Прости, как говорится, ты оказался не в том месте не в то время. Согласись сам: два золотых на дороге не валяются...

   Мария тщилась кричать. Слёзы душили воззвания хозяйки. Тритор обнял мать, оттаскивая подальше в сторону.

   Карл снова был на коне:

   – Против кучи никто не устоит! Смелее, бездари!

   Возле него Арбас поигрывал кинжалом с вычурной, украшенной серебряными вставками рукоятью. Тоже вооружённый, хотя до последнего не собиравшийся этого демонстрировать.

   – Бей висельника! – подал голос и он. – Покажем, как соваться, куда не просят! Разгромим эту дыру, раз тут привечают подобную мразь!

   С кинжалом или без, сам Арбас в первые ряды не спешил.

   – Кто тут истинная мразь – так это ты! – не осталась в долгу Мария. Её не радовало в одночасье лишиться своего пусть захудалого, но приносящего стабильный доход заведения. – Арбас, всю жизнь ты прикрывался другими и сейчас стоишь позади всех. Слизняк паршивый! Люди, да что вы его слушаете?!

   – Заткнёт эту бабу кто-нибудь или нет? – вопросил обиженный. Кулаки сжаты, желваки вздулись на перекошенной роже. Но с места он не двинулся, ведь между ним и горластой стервой стоял здоровяк со шрамами на щеке. Стоял и смотрел прямо на него... Ничего, сейчас ему зенки повышибают! – Дави их! Чего ждём!

   – Ах ты, свинья! – Тритор отпихнул мать и замахнулся подаренным ножом на урода, маячившего за наступающей, вооружённой чем попало толпой.

   Народ почувствовал, что запахло жареным, и поумерил пыл. Кто был на линии между парнем и бывшим стражником живо раздвинулись, так что образовался свободный коридор.

   – Ты что удумал? – голос подвёл Арбаса. Он вскинул руку, прикрываясь ею. Подался назад и упёрся задом в опорный столб, поддерживающий балки крыши. – Убить меня хочешь? А кишка ни тонка?.. Смотри, сгниёшь на каторге. Знаешь, как там таких сосунков в оборот пускают!

   – Опусти нож парень, – приказал Карл весь мокрый и раскрасневшийся. Дёрнул его нечистый ввязаться в это дело. Двоих ребят уже покалечило, а если ещё до убийства дойдёт, непросто ему будет отмазаться. Послушал дурака... – Дошутишься у меня – мигом в кандалы!

   Для Тритора его угрозы опоздали. Он отвёл руку с ножом для броска.

   Толпа расступилась ещё дальше. Арбас дёрнулся было бежать, но сообразил, что тогда точно словит острую сталь меж лопаток. Дабы не искушать судьбу, крепче вжался в опору. Он так и прикрывал лицо одной рукой, вторая сжимала ничем не способный помочь ему сейчас кинжал.

   – Чёртов сосунок... чёртова семейка...

   Мария попыталась выхватить у сына нож, тот не позволил.

   – Нет, Трит! Не надо!

   – Покажу ему. Получит своё! – Парень сверлил Арбаса ненавидящим взглядом. Вязкая капля свесилась с его распухшего багрового носа и упала на без того вымазанную рубаху.

   К ним подошёл Георг. Этот не стал хватать за руки:

   – Не глупи. Не ломай из-за него свою жизнь.

   – Уж позволь мне самому решать! – огрызнулся парень.

   Широко улыбнувшись окровавленными зубами, Тритор выбросил вперёд кисть. Нож блеснул в воздухе смазанным росчерком.

   – Ааайййй... – выдавил Арбас, медленно сползая вдоль столба.

   Нож дрожал над самой его макушкой, глубоко уйдя в толщу дерева.

   – Я не собираюсь марать солому в нашей таверне кровью этой сволочи, – сказал парень. – Больно надо.

   Под напускным спокойствием его сердце колотилось бешено, как никогда. Но само сердце полнила твёрдость. Тритор знал, что нож вонзится в столб точно в то место, куда он метил. Ни на полпальца выше или ниже.

   Рыдающая Мария принялась целовать сына в щёки, тот вяло отстранялся. Были бы у него силы, он запинал бы это ничтожество ногами как собаку.

   – Смотрите! Смотрите! Ах!!! – раздались рядом возгласы.

   Упивающаяся бесплатным зрелищем толпа всколыхнулась.

   Арбас поднимался после своего унижения. Пыхтящий, с выпученными от ярости бельмами. На его штанах расплывалось мокрое пятно – все это видели, и он знал, что все видят. Арбас схватился за рукоять торчащего в столбе ножа. Им он и вспорет брюхо гадёнышу. Дальше будь что будет, но он никому не позволит... никому... Мышцы на подзаплывшей жиром, но до сих пор гнувшей подковы руке вздулись буграми. Пальцы на рукояти с набалдашником из блестящего камня побелели от натуги. Арбас закряхтел и дёрнул. Ладонь соскользнула пустой, лишь ободрав кожу.

   Нож как был, так и остался торчать в столбе. Он не сумел его даже пошевелить. И повторно пытаться сделать это было бесполезно. Очередной позор.

   Арбас зарычал.

   Карл, в какой уже раз, пришёл на помощь незадачливому приятелю.

   – Что опять встали? – обратился он к толпе, разглядывающей ухаря в обмоченных штанах. – Ждёте, когда висельник и его дружёк дадут дёру? Три золотых за их поимку! Кто первый – тот и получит всё золото! Остальные останутся ни с чем!

   Толпа встрепенулась, как после короткой дрёмы. Поднялись опущенные до того лавки, бутылки, а кое у кого и короткие ножики, что предпочитали носить с собой на всякий случай. В глаза вернулся хищный блеск. В самом деле, чего это они?

   Наступление возобновилось.

   – Что вы, озверели? – вопрошала Мария серую, потерявшую человеческий облик массу. – Вы же все столько лет сидели в этой таверне и теперь стали...

   – Стадом. – Бродяга положил руку на плечо в отчаяние озирающейся женщине. – Стадом овец. Посмотрим, не убоитесь ли вы волка.

   Окружение сжималось. Чужак и еже с ним у стены, бежать некуда. Самые охочие до поживы, работая локтями, проталкивались вперёд. Но и прочие наседали, веря, что и им перепадёт от щедрот лорда. Даже трусы, что держались поближе к дверям, пихали в спины впереди стоящих. Нечленораздельный гул. Сдавленный, душный. Перегарное дыхание прямо в рожу. Хриплые бормотания, различимы лишь обрывки: «Давай!», «Навались, навались!», «Посторонись, ничего не видать!».

   Пока ещё никто не осмелился нанести удара или хотя бы бросить что потяжелее – висельник играючи расправился с тремя здоровяками, и об этом помнили. Но чем ближе они подступали, тем сильнее напрягались потные руки, сжимающие, кому что досталось. Чужак не двигался с места. Боялся! Ещё пара шажков и...

   – Крыса!

   Одна из молодых кухарок, что вылезла вперёд (деньги нужны всем!) и теперь рьяно отбивалась от загребущих лап, стремящихся утянуть её назад, завизжала так, что у находившихся поблизости зазвенело в ушах.

   – КРЫЫЫЫЫСА!

   Дурёха сама взялась расталкивать народ и отдавливать ноги. Остановить её было невозможно. Двое или трое упали, сбитые подобным напором. Девку выпустили, и та стремглав кинулась к выходу. Её удаляющийся визг ещё долго доносился с улицы. Другое дело, что до того никому не было заботы.

   Передние ряды людского скопления охнули. Послышались воззвания к Творцу.

   – Спаси и сохрани!

   – Нечистая сила! Ей богу, нечистая сила!

   Некоторые по примеру молодки решили податься назад. Идущие за ними не видели, что там ещё вдруг стряслось. Зато желали увидеть. И потому напротив настойчивее напирали, толкая общую кучу вперёд.

   – АААААААААА, пустите меня! Пустите!

   Какой-то плюгавый мужичок заголосил не хуже девчонки. Но силёнок у него оказалось не в пример меньше. Оттолкнуть со своего пути он никого не сумел, сам споткнулся и грохнулся на пол. На него наступили.

   – Убивают!

   – Адское отродье! – вторило ему сразу множество голосов.

   Тут уж народ сообразил, что случилось нречто неладное (Убивают! Убивают!), и раздался в стороны. Тогда все прочие смогли увидеть, отчего так шарахнулись впереди стоящие. Послышались новые визги и не только женские.

   У ног бродяги, подобравшись и ощетинившись, сидела крыса.

   Вернее, это существо только внешне напоминало крысу. В остальном же...

   Огромная, с кошку, скорее даже с дворовую собаку, «крыса» скалила на них зубы. Очень много жёлтых и острых зубов, сверкающих за оттопыренными влажными складками губ. Налитые кровью глаза озирали толпу. Шерсть на выгнутом дугою хребте торчала дыбом. Голый розовый хвост змеёю извивался под её задом. И ещё – эта тварь была белой. Не серой и не чёрной. Отвратительно, невообразимо белой! Оно-то и страшило сильнее всего.

   – Это сам Дьявол! – выискался доморощенный провидец.

   Единая сущность толпы, сперва польстившаяся призрачным звоном денег, а вместо того огорошенная, как поленом, волною непостижимого страха, и мыслила как единая сущность. Такое объяснение показалось ей более чем правдоподобным.

   – Люди, он пришёл забрать себе наши души! – сыпал внезапными откровениями «провидец» – мужик в разорванной на груди рубахе и тощим лицом, из которого выпирал бардовый нос завсегдатая питейных заведений. Чертей ему доводилось видать и прежде, а вот самого «Дьявола» впервые. – Бегите, спасайтесь!

   «Провидец» первым же поверил в свои слова. И рванул прочь. После кухарки входная дверь в общий зал ещё оставалась приоткрытой. При этом мужик едва влачил ноги и то и дело оглядывался, не иначе, ожидая погони.

   – Что вы мнётесь, тупицы?! – рвал горло Карл. Он да Арбас, так потерянно и стоящий всё у того же столба, за спинами других единственные ещё не видели причины нового переполоха. – Приведите его мне со связанными руками и золото ваше! Учтите, ждать до ночи я не намерен!

   Ужасная белая крыса тонко взвизгнула и прыгнула вперёд. Немного, на каких-то полшага, но и того хватило.

   – ВАЛИМ!

   Крик раздался одновременно с разных сторон. Он-то и сорвал лавину общего напряжения. До этого всё качалось туда-обратно, как внутри у народа, так и снаружи. Требуя выплеска и не находя его. И вот лопнуло. Не понадобилось ни смертоубийств, ни иных крайностей. Один резкий выкрик, удушающая духота и испуганные взгляды стоящих с тобою рядом... Тут уж понеслось.

   «Валим!». Возглас был противоречив сам по себе, да ещё и исходил от людей, подразумевавших совершенно разлиное. Потому и воспринят оказался по-разному. Часть народа ломанулась к выходу. Нахер и подальше от всей этой бредовой страхомути!.. Но нашлись также те, кто расценил его, как команду к действию. Всем скопом навалиться на чужака – тут уж будь ты хоть сам Дьявол, сомнём и повяжем. И этот Белый Ужас нипочём – растоптать его в кровавое месиво!

   Ринулись, мешая друг другу и пихая друг друга. Задерживая друг друга. Увлекая совсем не туда, куда каждый стремился, и тем нарываясь на ожесточённый отпор... Спасайся!.. Вперёд!.. Единая сущность толпы распалась на скопище отдельных индивидов, прокладывающих путь в тесном переплетении чужих рук, ног и тел, вынужденных преодолевать сопротивление и от того в прямом смысле озверевших.

   Вновь заголосила женщина (Господи, что же творится... не трогайте меня!), не иначе, подружка сбежавшей девахи. Из пыхтящей кучи вывалился толстяк, растянулся на соломе. По нему бежали к дверям. Наступали, даже не пытаясь обойти.

   – Помо-омоги-ите!

   Его не слушали и не слышали. Взгляд толстяка упёрся в оказавшуюся совсем рядом чудовищную зубастую пасть. Несчастного подбросило в воздух так, что уже он сбил и подмял под себя кого-то.

   – Пустите! – огласил зал медвежий рёв взамен жалкого писка.

   И подобных сцен вспыхнуло разом десяток.

   Двое мужичков, вооружённых взятыми из камина кочергой и поленом, задумали на пару совладать с хвостатым альбиносом, а после добраться и до держащегося позади него чужака. Чужак отстранённо взирал на происходящее столпотворение.

   Сжимающий кочергу смельчак замахнулся на мыша. Будь ты хоть сто раз адское отродье, с перебитым хребтом много не напрыгаешься!

   Георг дёрнулся, но посчитал своё вмешательство излишним.

   Альбинос легко увернулся от нацеленной в него железки. Та ударилась об пол и погнулась. Удалец потерял равновесие, сам едва не упав на бестию. Удержался. К этому времени мыш был уже у его ноги. Хватанул за голень, разодрав штанину, и тут же отскочил. Приятель укушенного попытался пнуть его сапогом в брюхо, за что лишь чудом не лишился этого самого сапога.

   Зверь с вымазанной кровью мордой вернулся на прежнюю позицию. Любители лёгкой наживы отступали от него, хватаясь друг за друга. Видя, чем обернулся первый наскок, прочие оставались на безопасном отдалении, выискивая шанса самим испытать удачу... Три золотых!

   Куча мала кое-как рассосалась. Кто хотел, сбежал. Десяток зевак сгрудился у выхода, готовый в любой момент сделать ноги. Но жажда узнать, чем кончится дело, была сильна и держала их у порога. Ещё часть укрылась за опрокинутыми столами или в кухонном коридоре, а ещё на лестнице, ведущей на второй этаж, где сдавались комнаты постояльцам. Один чудак залез в широкий альков камина, откуда глазел вокруг, трясясь от страха, вымазанный по уши в саже.

   Двое неудачников убрались на улицу, но ещё пара их сотоварищей, что не кинулись по углам, продолжили стоять посреди расчистившегося от лишней толкотни зала – плечистые, мрачно-сосредоточенные. Каждый с ножом в руке. Этих не смутила ни общая паника, ни вид разросшейся до неимоверных размеров крысы. В жизни им довелось повидать всякого. Один успел послужить в армии, второй посидеть тёмной ночкой в кустах у дороги, поджидая припозднившегося путника. Этих было так сразу не спугнуть. А в деньжатах они нуждались не меньше остальных и твёрдо намеревались получить своё. Да и заиметь расположение лорда никто бы не отказался – лишним оно не будет уж точно.

   – Убили! Мужа моего убили. – Плакала разносчица с лошадиным лицом, которое слёзы и искривлённый рот портили ещё сильнее. Женщина сидела на полу, держа на своём переднике окровавленную голову мужчины, затоптанного в давке. – Убииили!

   Мужик был жив – стонал, и нога его дёргалась, но досталось ему сильно.

   – Чужак! Это чужак проклятый! – надрывалась плакальщица, заламывая руки. – Как пришёл к нам, так все беды и начались!

   Крики затихли. Краткое помешательство накатило и схлынуло. И никто уже не ответил бы, отчего оно случилось. Оставшийся в таверне народ осторожно загомонил. Впрочем, помочь покалеченному никто не спешил.

   – Что ты говоришь? – слабым голосом произнесла Мария. Лицо хозяйки опухло от рыданий. Кровь и едва ли ни убийства в её заведении... Нет, это было невозможно. Но и возможно.

   – Она, она привечала чужака! – Разносчица ткнула пальцем в Марию и поддерживающего её Тритора. – Люди добрые...

   – Силия, зачем ты? Не было же того! – Мами вперевалку выбралась из толпы. – Что тут устроили?! – возопила старшая кухарка, обведя злобным взглядом зал. – Что, говорю, устроили?!

   Повторный вопрос обращался лично к Карлу. Ситуация вышла из-под всякого контроля – единственная мысль билась в голове притихшего десятника, в то время как ноги желали убраться куда подальше.

   – И эта с ними! Я сама видала, как они шушукались, обсуждая свои делишки!

   Плакальщица не унималась. Вскочив, отчего голова её мужа ударилась об пол, она что было сил толкнула Мами под колени. Полнотелая старуха всплеснула руками и опрокинулась. Силия подползла к ней, схватила за копну выбившихся из-под кухонного колпака седых волос. Мами, не давая спуску, сопротивлялась.

   На них смотрели с изумление. Выпивохи, Мария, Тритор. Даже мыша захватила неуклюжая возня женщин возле бесчувственного мужчины. И сейчас, глядя на зверька, никто бы не сказал, что он такой уж огромный. Да, может с кошку, но уж точно не с собаку. Нищие, что ютятся по городским подвалам, побожились бы, что крысы вырастают и поболее, гораздо поболее!

   Силия, которой Мами сумела выкрутить руку, заверещала на нестерпимой ноте, выпятив лошадиные зубы. Их борьба приковала все взгляды. Этим воспользовались обступившие бродягу лиходеи. Безмолвно переглянувшись, они дружно...

   Георг развернулся столь стремительно, что взвился порыв ветра. Или это была...

   – ХВАТИТ!

   Пыль осыпалась с потолочных балок. Народ в таверне явственно окатила горячая волна, трепля волосы даже у тех, кто жался к самому порогу. Дрогнуло пламя ламп. Шипящий мышь прильнул к полу. Головы всех без исключения вжались в плечи. Любые звуки умолкли. Замолчала и страдалица Силия.

   В зале сделалось совсем тихо.

   Георг стоял словно бы один. Конечно, рядом за сдвинутыми столами затаились десятки людей, но он стоял словно бы посреди совершенно пустого пространства и будто на возвышении, которого здесь не имелось. Или это он был настолько высок, что возвышался над всеми, так что любой мог его хорошо видеть? Так казалось.

   Он стоял, широко разведя руки в стороны. Его ладони светились. Тёплым золотистым свечением, исходящим из их глубины.

   Народ, щурился, ощущая на своих лицах касание солнечных лучей.

   Смотрели. Не то чтобы в страхе, скорее ошарашено. Будто завсегдатаев таверны ударило по голове чем-то тяжёлым, но мягким. Сама хозяйка с сыном, как и все, таращилась на чужака. И гудела тишина. Гнетущая после недавнего ора. Густая, почти осязаемая.

   Георг был суров. Брови сошлись на переносице. Прозрачно-голубые глаза сияют двумя холодными северными звёздами в ночном небе. Именно сияют, а не отражают блики масляных ламп. Их сияние подавляло свет, льющийся из его ладоней.

   Люди смотрели и инстинктивно пятились. Даже дюжие лиходеи.

   – К-колду... – возглас слабый и неуверенный.

   Народ отступал к выходу. Спиною вперёд. Страшась, что стоит отвернуться, и колдун немедленно запустит огнешаром или чем похуже. С этих станется... У дверей очередная давка: кто-то замешкался, некстати преградив путь.

   – ОСТАНОВИТЕСЬ. – Голос спокойный и властный.

   Повелевающий Глас с небес посреди безмолвной пустоши.

   Они замерли. Подчинились. Не могло быть иначе. Жмущаяся друг к другу глазастая масса. Тяжело дышащая, потеющая, да что там – исходящая потом. Боящаяся моргнуть и тем навлечь на себя внимание. Овечье стадо в тесном загоне.

   – Остановитесь, – повторил Георг. – Подойдите ближе.

   Он взирает на них, сжимающихся всё сильнее. Опускаются взгляды и снова жадно вскидываются. Сердца сдавливает холодная длань, они пропускают удар. Сбежать! И не сбежать. Их тянет к нему, как к пропасти, в которую нельзя не заглянуть, оказавшись у края. А то и переступить за край... Ничтожность песчинки перед величием мирового колосса. Непреодолимая сила притяжения.

   – Посмотрите на себя.

   Это не было повелением, но многие обернулись на стоящих рядом – всё ещё сжимающих в руках бутылки и прочее, убрать которые не доходило до их разума.

   – Вы словно скот. – Георг взмахнул рукой, и сияние прошлось по толпе.

   Никто не спорил. Только слушали. Колосс вещал, овцы замерли у его стоп. Не осталось затюканных жизнью мастеровых, мелких служак и отчаянных лиходеев, равно как и глуповатых разносчиц. Был лишь Колосс и внемлющие овцы.

   – Бездумный, свирепый скот. Вот кого я вижу. Вы сидите здесь, в затхлости и грязи, как дикие звери в пещере. – Он дополнял слова скупыми жестами. Каждое его движение заставляло шарахаться. – Пьёте и жрёте, и не желаете видеть того, что совершается за пределами этой норы. А там – простор и жизнь! Но вы не хотите их.

   Георг опустил сияющие глаза. Люди вздохнули с облегчением, растерянно заозирались по сторонам, точно вспоминая, где находятся.

   – Что вы ищите здесь, в полутьме, чего нет там, в свете?

   Он вновь обрушил взгляд на толпу. Огромное лицо, каждая черта его словно высечена из мрамора. Их собственные лица бледны и печальны. Некоторые, не в силах более выдерживать, потупляются в пол. О чём они думают? Неужели слова чужака так тронули их? Или это лишь его вид подавляет, а лучащийся взгляд слепит?.. Нечто, надевшее человеческую личину. Нечто жуткое, мучающее их по какой-то своей прихоти и против их воли.

   – Может, вы ищете деньги? Презренный метал?.. Нет. Напротив, вы проигрываете и пропиваете здесь заработанные крохи. Сетуя на бедность... Если хотите, я дам вам деньги. Сколько угодно.

   Георг склонился и извлёк из-под стола, за которым недавно сидел и под которым дрых оглушённый стражник, свой старый дорожный мешок. Поставил его на лавку, распустил тесёмки и, не глядя, запустил внутрь ладонь.

   – Берите!

   Он взмахнул рукой и на жмущихся людей полетел золотой дождь. Тяжёлые кругляши били их по головам, с приглушённым дробным стуком сыпались на застланный соломой пол. Георг снова и снова погружал ладонь в мешок, одаривая толпу монетами. Золотыми, все как одна, можно было не проверять на зуб.

   – Богатейте!.. Это настоящее золото, то, что грезится вам во снах. Вам обещали всего три монеты, я же даю десяток. Каждому. Что же вы?

   Толпа не брала монеты. Сторонились, боялись наступать на них. А если те запутывались в волосах или одежде, судорожно стряхивали с себя, будто ядовитых змей. Россыпь устлавших пол кругляшей... Колдовское золото добра не принесёт, зато в могилу сведёт раньше срока. То все знали ещё по бабкиным сказкам, что слушали в детстве... Столько золота может быть тоже лишь в сказке. В выдумке или во сне, а не в обыденной жизни.

   – Значит, золота вы жаждете не столь уж и сильно... Тогда, может, вы ищите пагубных удовольствий? Курево, хмелящие напитки. Я дам вам их!

   Теперь обе ладони ныряют в мешок и появляются обратно, сжимая туго набитые матерчатые кисеты, а с ними пузатую стеклянную бутыль, в которой плещется тёмное содержимое. Георг бросил кисеты – в них лежал табак, отменный табак, это чувствовалось по одному уже запаху, – как до того бросал монеты. Тяжёлую бутыль покатил по полу к ногам толпы.

   – Берите! Всё даром!

   Люди прянули врассыпную от катящейся к ним бутыли, как если бы это была бешеная собака, чья пасть исходила пеной. Табак также никто не принял.

   – И этого вам не нужно? Но это лучшее вино и лучший табак в мире. Я дам вам их сколько пожелаете.

   Здесь имелось немало заядлых курильщиков, не говоря уж о пьяницах, готовых за кружку дешёвого пойла свести родную дочь в публичный дом, но и они не осмеливались прикоснуться к «дарам». Поджилки тряслись сильнее.

   – Что же остаётся? – вопросил Георг.

   Пустые и одновременно полные животного страха глаза. Ни единого слова, даже звука или хрипа. Только множество обращённых на бродягу взглядов. И никто не уходил. Уходить не позволялось.

   – Еда? Вряд ли. Вы всё-таки разумные существа, а не звери, чтобы грызться за кость. Разврат? Но его и так предостаточно кругом. Каждый может купить, если хватит денег в карманах. Заработанных потом и кровью или одним только высоким положением. Значения не имеет – они примут всякую плату.

   Лиц женщин с яркими щеками не видно за спинами впереди стоящих, но они здесь, слушают вместе со всеми.

   – Молчите? – вновь вопрошает Георг. – Тогда чего же вы хотите? Чего вам недостаёт для счастливой жизни?

   Молчат.

   – А может, вы ищите нечто более ценное? То, что не получить ни даром, ни за деньги... Этого я вам дать не могу. Этого у меня нет.

   Толпа переглядывается. Настороженно. Наваждение медленно отпускает. Никто не выказывает агрессии, только продолжают смотреть.

   – Вы не приняли моих даров. – Золото, кисеты и бутыль всё так же лежат на полу, никем не подобранные. – Значит, это место манит вас чем-то иным. – Георг вглядывается в них. Всё больше глаз упирается в пол. Так и должно быть. Слабый – слабый не телом, но духом – опускает взгляд перед сильным. – Вы сами не ответите «чем». Чтобы ни случилось в жизни – радость или горе – вы приходите сюда. Это место поработило вас. Вы сами себя заточили в темницу, добровольно приковались цепями... Ваши души ищут забвения. Только его вы себе и оставили.