Текст книги "Бродяга (СИ)"

Автор книги: Максим Ковалёв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

   Старик долго, почти в упор рассматривал бродягу. У мальчика даже мелькнула мысль, не уснул ли тот стоя. Тритор же понадеялся, что у «вонючки» прихватило сердце, и он сейчас отдаст концы. Но тогда придётся возиться с телом – опять заботы.

   Подзаборник заговорил. Каким-то иным голосом. Тягучим. Проникновенным. Пьяных мычаний в нём и тех почти перестало слышаться.

   – Это ты... я узнааал тя. Той шааам... Ты венуся! Ты... ты спас меа... тода... давно... Ты пишёл за мооой, доообый аспо-ин?

   Братья переглянулись. Это что за новые бредни? А старик говорил с жаром, задыхаясь, но не останавливаясь. Он даже пустил слезу.

   – Моя семья... я был ааа-астлив... Потом все умёёёли... я один... Но ты пишёл. Я здааал теба... так долго... доообый аспо-ин. Ты венёшь их, как тода?.. Умояю!

   – Ты меня с кем-то путаешь, бедный человек, – покачал головой бродяга.

   – Нееет... Умояю! – Старик утирал глаза кулаками с зажатыми в них монетами.

   – Пойдём, я тебя провожу. Думаю, сегодня в этом заведении ты будешь желанным гостем. – Георг вновь поднялся, без всякой брезгливости взял нищего под локоть. Тот не сопротивлялся и позволил увести себя.

   На ходу Подзаборник всё пытался что-то сказать бродяге, проникновенно заглядывая ему в глаза. Седая борода тряслась. Георг кивал в ответ, но со спины выражение его лица было не узнать.

   – Он точно колдун, – заключил Тритор. – Причём какой-то ненормальный.

   – Если боишься его, зачем взял нож?

   – Слишком умный? Давно по шее не получал? Так я быстро...

   Попрепираться братьям не дали. Бродяга возвращался. Присев на корточки, он поднял мыша, который появился неведомо откуда, хотя его белый мех хорошо выделялся на тёмной земле. Брин, уже зная, что не получит никаких объяснений, всё же хотел начать расспросы.

   – Мать зовёт, – опередил его Тритор. – Пошли ужинать.

   Действительно, Мария махала им с крыльца, умудряясь одновременно с этим зажигать висящий над входом фонарь и распекать толпящихся здесь же зевак, что сами не шли в таверну и другим проход загораживали.

   В животе после дневных трудов урчало, подкрепиться было самое время. Встрепенувшийся Дик придерживался того же мнения, о чём хрипло гавкнул. Брин обещал заглянуть на кухню и сказать Мами, чтобы не забыла покормить его. Георг заикнулся о том, чтобы поесть в конюшне, где поспокойнее и никто не пихается, но Брин после долгой болезни хотел послушать, что нового обсуждается в таверне.

   – Сборище пьяных мужчин и гулящих женщин – не лучшая компания для мальца как ты, – сказал бродяга.

   – Ну, пойдём! Пойдём, пойдём! – упрашивал Брин.

   – Пошли, в зале поприличнее будет, чем с лошадьми сидеть, – поддержал его брат.

   Солнце скрылось за кромкой леса, теперь о нём напоминало лишь быстро угасающее зарево. Ветер всё настойчивее срывал жёлтую листву с деревьев. Показались звёзды. Небольшой городок отходил ко сну.

   Что никак не касалось таверны на его окраине.

   В общем зале «Сивого мерина» горели масленые лампы, подвешенные под балками потолка на тележном колесе, что не давали достаточного освещения, а лишь разгоняли полумрак по углам. В воздухе густой дух из смеси чадного дыма, перегара, пара и жирных запахов с кухни. На полу солома, пока ещё свежая. Грубые надёжные столы и лавки выстроены в тесные шеренги. Народу полно. Отовсюду доносится неразборчивый многолюдный гомон, смех, ругань, треск соприкасающихся кружек. И посреди бедлама ловко снуют разносчицы в кружевных передниках с подносами полными снеди и выпивки.

   Склоняются над исцарапанными столешницами игроки в кости. Глаза блестят – игра идёт на деньги, невесть какие, но всё же. В том никто не препятствует, лишь бы заказы шли непрерывно. То тут, то там азартные выкрики – радости (у шулеров, что давно прикормили себе здесь рыбное место) и разочарования («рыбам» мало веселья быть пойманными на крючок). Собравшееся провести вечерок в тёплой компании людское множество шумело как море, вздымаясь волнами и рокоча прибоями.

   Георг и братья погрузились в него с головой.

   Они выбрали место в углу, подальше от особо громогласных столов. Мария распорядилась, и им подали ужин. Скромный, но вполне сытный: суп из свежих грибов, солянка да по куску яблочного пирога. На сыновей, целый день не отходящих от случайного работника, она глянула с осуждением. А вот Георгу подмигнула.

   – Тритор говорит, ты сегодня хорошо потрудился, бродяга, – сама подавая им хлеб, сказала хозяйка. – Свой ужин с пинтой пива заслужил. Как поешь, окликни меня, подымимся наверх и обсудим, не найдётся ли для тебя занятья ещё на пару деньков. Уже за деньги.

   – Премного благодарен. – Георг кивнул то ли хозяйке, то ли востроносой разносчице, принёсшей им кружки – две с пивом и одну с клюквенным морсом.

   Вновь подмигнув ему, Мария ушла. Её цветастый фартук, под которым угадывались пышные формы, и копна стянутых в косу рыжих волос растворились в толпе. Тритор, сопя, принялся есть. При этом он коротко покосился на Георга, потом на брата и ничего не сказал. Брин сделался вдруг непривычно молчалив, даже по сторонам почти не смотрел. Заработанный ужин ел и бродяга. Недовольно пищащий мышь был посажен за пазуху, дабы не смущать своим видом окружающих. Перед этим он получил кусок хлеба, и это немного задобрило его.

   Когда голод был утолён, и они сытно отложили ложки, взявшись вместо них за кружки, возникшее напряжение начало спадать.

   Зал уже забит под завязку, а посетителей всё прибывало, что не удивительно – завтра выходной день, а значит, можно было позволить себе расслабиться. Мария распекала недостаточно расторопных по её мнению разносчиц. Сильный голос хозяйки то и дело прорезал общий гвалт. В ответ доносились советы хорошенько выпороть лентяек или отдать на воспитание самим крикунам. Мария отвечала, что пусть те лучше своих жён воспитывают, а здесь уж она сама управится. Народ ржал над бойким ответом и заказывал ещё пива.

   Характер у этой женщины был под стать иному мужику. С ней если и шутили, то лишь на словах, а то и в зубы получить недолго. Недаром в таверне не было наёмного вышибалы. Мария вполне обходилась своими силами, экономя тем кучу денег.

   Уже нет мест. Стоят в проходах или со злостью в сердце уходят, так и не найдя уголка присесть, – вечер упущен впустую. Уже кто-то кому-то заехал в морду и получил сдачи. Драчунов совместными усилиями под надзором хозяйки выпроводи взашей. Вот и славно, лишняя лавка освободилась!

   Бродяга скучающе взирал по сторонам. Ужин был съеден, мышь всё упрямее возился за пазухой, просясь наружу. Но мальчишкам не захотелось уходить так рано. Тритор принёс им ещё по кружке – себе и Георгу пива, брату – кваса. Теперь задумчивый он сидел, теребя в ладонях ножны с ножом и отбрасывая за висок спадающую на глаза прядь. Некая мысль настойчиво крутилась у него в голове. Бродяга хотел бы знать, какая именно, но спросить, и тем сбить ход раздумий (он надеялся, правильных раздумий)... нет, не стоит.

   Брин же вертел головой, и его глаза цвета весеннего неба жадно всматривались в лица окружающих. Он пытался прислушиваться, но если беседу за ближним столом ещё как-то удавалось разобрать, то чуть дальше – бесполезно. Малец соскучился по обществу за время своего вынужденного заточения в четырёх стенах. Бродяга понимал его – ему, хоть он об этом и не любил распространяться, самому не раз доводилось сидеть взаперти, где потолки столь низки, что не дают выпрямиться в полный рост, а замшелые стены сложены из огромных валунов, меж которых нет даже крохотной щёлки, чтобы узнать: солнце снаружи или ночь, льёт дождь или уже выпал снег. И пребывал он там не дни и не месяцы – годы. Кажущиеся бесконечными, высасывающие саму душу и умертвляющие тело годы. В одном из таких мест он и повстречал своего хвостатого друга...

   – Георг, Подзаборник тоже здесь. Сегодня его не прогнали, как ты и говорил. – Бродяга проследил за указывающим пальцем Брина.

   Старик занял самый тёмный угол. Его лысина низко склонилась над кружкой то ли в глубокой задумчивости, то ли, что вероятнее, просто в дрёме, отяжелевшая от духоты и выпивки. Близко подсаживаться к нему никто не желал.

   Тут нищий вскинул голову и воззрился прямо на них, словно почувствовал на себе чужие взгляды. Несколько мгновений старик присматривался – зрение у него давно уже оставляло желать лучшего. Потом поднялся и, натыкаясь на других посетителей, отдавливая ноги и получая в ответ пожелания скорее сдохнуть, направился к столу своих новых знакомых.

   – Я же говорил, теперь год не отвяжется, – поморщился Тритор, одним залпом осушая кружку.

   Нищий приблизился. Окинул их осоловевшим взглядом. В карманах у него вновь было пусто, зато желудок полон под завязку и отнюдь не луковой похлёбкой. Подзаборник улыбнулся. Беззубой добродушной улыбкой, от которой пакли бороды смешно разошлись в стороны.

   Брин без радости потеснился, и старик плюхнулся рядом, прижав его к стене. Георга и братьев обдало кислым духом прелости, дополненным свежим перегаром. Тритор уже собрался выпроводить нищеброда до дверей – и лучше пинками, но бродяга положил ему руку на плечо.

   – Как поживаешь, бедный человек? – спросил он. – Вкусно ли готовят в этом уютном заведении?

   – В-усно, – выдавил старик. Язык у него заплетался, голова стремилась безвольно упасть на грудь, и он её каждый раз вскидывал, чтобы спустя мгновение та вновь начала клониться, как тяжёлая шляпка подсолнуха на закате.

   – Да он кроме пойла, должно быть, и куска хлеба себе не взял. – Если бродяге охота, пусть возится с этим ничтожеством. Сам Тритор вернулся к ножу, аккуратно извлёк лезвие и принялся острым концом выскребывать на столешнице рисунок, добавляя его к уже имеющейся на ней «живописи».

   Брин прекратил глазеть по сторонам и, чуть кривясь от близости лохмотьев старика, более похожих на драные тряпки, всю зиму провалявшиеся под снегом, а с весной оттаявшие и надетые, ждал, о чём с ним будет говорить Георг. Впрочем, ничего занятного услышать не довелось. Старик вновь принялся плакать. Он путано рассказывал о том, что много лет назад случилось с его семьёй – надо ж, Брин подумать не мог, что у Подзаборника когда-то была семья, – и всё молил бродягу возвратить ему жену и детей. Мальчика веселило, как искренне он верит, что Георгу такое по силам, совсем головой тронулся. Бродяга, очевидно, думал так же, потому спокойно слушал его лепет и иногда кивал.

   Скоро Брин вновь обозревал зал. Тритор ушёл в себя, вырезая ножом что-то отдалённое напоминающее рогатого оленя.

   – Он колдун, – как бы между делом просветил старика старший из братьев.

   Георг улыбнулся. Подзаборник его слов не понял вовсе.

   – Спа-ибо дууук... я пооомю, шо ты о-мог ме... дааа, – заверил нищий парня.

   – Да-да, всегда рады, – хмыкнул Тритор.

   Когда на них совсем перестали обращать внимание, бродяга накрыл своей ладонью дрожащие пальцы старика, посмотрел ему в лицо:

   – Ты пойдёшь на закат, бедный человек. Прямо, всё время прямо. Ты выйдешь к скальному мысу, что впадает далеко в море. На нём стоит монастырь из красного камня. Красивое и умиротворённое место. Там ты сможешь попытаться излечить свою заблудшую в потёмках душу. Тебя не прогонят, не бойся. Более я ничем не могу тебе помочь. Бедный... бедный человек.

   Старик разрыдался, размазывая слёзы по заросшим щекам. Уткнулся лбом в сложенные на столешнице руки. Бродяга оставил его в покое.

   – Г-георг, – не своим голосом произнёс Брин. Рот мальчика широко раскрылся, глаза раскрылись ещё шире. – Они явились! Ты не ушёл, и теперь они тебя схватят... Я забыл тебе напомнить!

   Тритор встрепенулся, посмотрел на брата, потом на входную дверь. Бродяга кивнул мальцу: дескать, всё понял и благодарен за заботу.

   В слух же он сказал:

   – Я сам с ними поговорю. Если понадобится. Вы сидите и не лезьте не в своё дело. Всё будет хорошо. – Георг подмигнул Брину. – Теперь-то ты мне веришь?

   И развернулся к вновь вошедшим.

   Только что вошедшие в таверну шестеро мужчин остановились у входа, осматривая набившийся в общий зал народ. Впереди остальных стояли двое: Арбас и некто кряжистый с квадратным подбородком и взглядом, упрятанным под нависшими бровями. Весьма быстро этот высмотрел бродягу. Указал на него. Арбаз со своим спутником, а за ними и четверо других – все как родные братья на одно лицо, не обременённое работой внутренней мысли, и в одинаковых же кожаных куртках, что носили стражники здешнего лорда, – расталкивая встречных, прошествовали в угол к Георгу и братьям. Хватило пары слов, чтобы компания мастеровых, самозабвенно режущихся в кости на мелочь за соседним столом, освободила место и убралась «к чёртовой матери» без сторонней помощи.

   Разговоры в зале постепенно стихали. За Арбасом и еже с ним следили настороженные взгляды. В подобных заведениях народу редко когда доводилось наблюдать что-либо, помимо опостылевших физиономий своих извечных собутыльников. И вдруг предстоящий вечер, если повезёт, пообещал нечто занятное. Посетители таверны почувствовали это и приготовились ждать.

   Прибывшие расселись. Арбас крикнул, чтобы им несли пива. И мяса. Нормального мяса, а не ту парашу, что здесь обычно подают! Оказавшаяся тут как тут Мария с мрачным выражением выслушала заказ и поторопила разносчиц. На нелестные отзывы о своей кухне она предпочла никак не отреагировать.

   Пока выполнялся заказ, Арбас отклонился на лавке к столу, за которым сидел Георг, и шепнул ему:

   – И ты тут, шрамник, как погляжу. Не сбежал... Ну-ну. – Откинувшись обратно, он заорал на весь зал: – Где наше пиво?! У нас уж глотки пересохли. Собачья дыра!

   Возвратившиеся разносчицы засуетились, расставляя плошки и кружки. На пару шлепков пониже спины они ответили наигранными смешками и быстренько убежали обратно на кухню. Мария, наблюдавшая за этим со стороны, одобрительно кивнула. Затем она кивнула Брину с Тритором (о чём-то оживлённо шепчущимся), чтобы те уходили из зала. Братья сделали вид, что не поняли посылаемых ею знаков.

   Прочие посетители продолжили есть и пить. Разговоры набирали прежнюю громкость. Однако пелена настороженного ожидания, что до того повисла в воздухе, никуда не делась. Лишь стала не столь тягостной, как в первые мгновения. Может, ничего примечательного сегодня и не случится? Жаль, если так...

   К столу серьёзных парней в надежде заработка сунулась пара весёлых девок (у стражников должны были водиться деньжата, если не у них, то у кого?). Но их быстро отшили. При всём желании нынче ребята пришли сюда не для того. Мятые юбки, под которыми мелькали худые белые ноги, прошуршали обратно в зал в поисках более сговорчивых дружков.

   Компания пила и громко ржала. Бывший стражник тоже прикладывался к кружке, не забывая при этом поглядывать через плечо на Георга. Бродяга оставался на прежнем месте, не думая уходить. Иначе они вышли бы следом и поговорили с ним на свежем воздухе да под звёздами. Так, собственно, и задумывалось. Но тот сидел, как ни в чём не бывало. И ещё эти двое сосунков с ним.

   Конечно, у всех на виду не хотелось бы... Пока Арбас думал, как лучше поступить со своим обидчиком, его приятели лакали заказанное им пиво. Спешить было некуда.

   Зал тоже ждал. Косые взгляды Арбаса себе за спину не остались без внимания. А значит, что-то всё же намечалось... Разговоры за столами сменялись приглушёнными шёпотами, и всё об одном и том же. Теперь уже и Мария не скрывала волнения. Теребила край фартука, закусив губу, – она, как и прочие, не знала подробностей случившейся днём стычки, но ничего хорошего от визита своего прежнего «ухажёра» не ждала. Некоторые благоразумные всё же предпочли покинуть зал. Нашлись и такие, кто встал у самых дверей, не выходя наружу, но готовый, если вдруг что, мигом выскочить. И не подпирали косяк у входа крепкие амбалы, способные выпроводить нежеланных посетителей. Такие сами кого хочешь выпроводят.

   Подзаборник, про которого все забыли, вздрогнул.

   Старик грешным делом задремал, улёгшись на столешницу. Ему снилось что-то приятное, давно у него не было таких снов. Во сне же он понял одну важную вещь. И вот, проснувшись, решил выбираться на улицу. Освежиться, да и до ветру сходить требовалось. К тому же его ждала дальняя дорога, в которую он отправится, едва займётся рассвет. Он не знал, хватит ли ему сил достичь её конца, но он попробует.

   Старик встал из-за стола. Бродяга поддержал его под локоть. Подзаборник хотел поклониться, но Георг не дал.

   – Иди с миром, – сказал бродяга.

   Нищий что-то промычал в ответ и двинулся к выходу.

   Путь старика лежал мимо стола, за которым устроился Арбас с компанией. И надо такому случиться, что Подзаборника качнуло именно в тот момент, когда он проходил возле него. Бывший стражник как раз подносил выпивку ко рту. Старик задел его локоть. Арбас стукнулся зубами о край кружки и захлебнулся. Большая часть пива оказалась не в его горле, а на его куртке с нашитыми на неё бляхами.

   Подзаборник того и не заметил, продолжив свой нетвёрдый ход к дверям.

   Арбас не мог снести подобного неуважения. Да и случай отвести душу пришёлся, как нельзя кстати.

   Прокашлявшись, он с рёвом вскочил со скамьи:

   – СМОТРИ КУДА ПРЁШЬ, СТАРЫЙ ХЕР!

   Разговоры в зале стихли, как отрезало. Упал и разбился оброненный кем-то кувшин – тут же поднялся густой пивной запах. Мария до крови прикусила губу. Брин вжал голову в плечи и прильнул к самой стене. Бродяга тяжко вздохнул.

   Тишина была столь резкой и полной, что стало слышно, как во дворе таверны зовут некоего Мишлака, чтобы тот вернулся, паскуда, и проводил до дому, а то у него (у зовущего) ноги обмякли, и сам он идти не может. В этой тишине отзвук обращённого к нему возгласа дошёл даже до замутнённого сознания Подзаборника.

   Старик остановился. Большая голова его приподнялась с груди. Отрешённый взгляд уставился на Арбаса. Все в таверне, считая и самого заводилу, показным движением стряхивающего с лица капли пива, ждали, что за этим последует.

   – Бе-нова алеку обид-т кааадый монет, – громко прогнусавил нищий. Или так показалось в сгустившемся напряжении. После паузы старик добавил, совершенно чётко и теперь уже точно повысив голос: – Сам ты вонючий хер.

   Он даже плюнул в Арбаса. Вернее попытался, но всё, что выдавил из себя, повисло на его же всклокоченной бороде.

   Дзыннннннннннннннннннь.

   Находящиеся в таверне буквально услышали, как лопнула простёршаяся через весь зал незримая струна, что до того всё натягивалась и натягивалась, тонко звеня, и наконец не выдержала.

   – Ты покойник старик!

   В миг налившись кровью, Арбас двинулся на замершего пьянчугу.

   Зал жадно глазел.

   Во взгляде Подзаборника отразился страх – похоже, он начал осознавать, что совершил. Цепляясь за столы и спотыкаясь, старик попятился от надвигающейся на него красномордой смерти.

   Может, Арбас и дал бы ему сбежать, а потом вместе с дружками посмеялся над этим ничтожеством, но какой-то добряк захотел посмотреть на более увлекательное развитие событий. Подзаборник запнулся об выставленную ногу и грохнулся на пол.

   Арбас подошёл и навис над сжавшимся стариком. Не придумав ничего лучше, он двинул его под рёбра носком сапога, так что нищий взвыл от боли.

   – Я ведь предупреждал тебя, урод, чтоб не попадался мне на глаза?!

   Буян занёс ногу для повторного пинка.

   Его дружки орали: «Задай горяченького!», «Пропиши вшивому козлу!». В зале также раздалось несколько задорных выкриков. Арбас собирался последовать им, но тут со своего места поднялся Георг.

   – Ты для этого пришёл сюда, бывший стражник? Поизмываешься над калекой, которому другой, столь же великодушный господин, поставил детскую подножку.

   «Великодушный господин» выпятил челюсть, без страха, даже с вызовом глядя на бродягу. Этот не чувствовал для себя опасности – большинство в таверне было на его стороне. Вернее, не пожелало бы пойти против Арбаса и пришедших с ним, поддержав незнакомца, что, в общем-то, одно и тоже.

   Бывший стражник медленно повернулся к бродяге с довольной ухмылкой на лице. Ну, теперь ты мой, – читалось в ней. Теперь пойдёт потеха.

   В зале вновь повисло молчание. И эти двое находились в его центре.

   – Ты тоже покойник, проходимец. Ты только что подписал свой приговор.

   Бродягу его слова не впечатлили. Он запустил руку за пазуху и достал пищащего мыша. Передал зверька Брину, вернее вложил в его безвольную ладонь. Во взгляде мальчишка читалась обречённость. Он, похоже, не поставил бы на своего знакомого, начнись между ним и стражниками более тесное выяснение отношений. К чему всё и шло. Но мыша Брин принял и тоже убрал под рубаху – самое безопасное место для альбиноса в нынешних обстоятельствах.

   От показного пренебрежения чужака новая порция крови прильнула к щекам и бычьей шее Арбас, окрасив их в тёмно-бордовый. Перед мысленным взором мелькнула картина недавнего унижения в паршивой конюшне. Впрочем, когда рядом встали приятели, причём столь резво, что пороняли лавки, он задышал ровнее.

   – Арбас, – сказал Карл, тот мрачный человек с квадратным подбородком, служивший десятником у лорда, под начальством которого не так давно ходил сам Арбас, – этот проходимец прилюдно оскорбил тебя. Думаю, нам, как стражам порядка, следует задержать его до выяснения, кто он такой и откуда явился в наш славный город. Что-то мне подсказывает, что больно он смахивает на беглого каторжанина. А я привык доверять своему чутью.

   Карл знал, как надавить на человека и разом сбить с него спесь. Для того Арбас и пригласил его сюда по старой дружбе, пропустить по кружечке пивка.

   – Он буйный, – предупредил Арбас. – Может сопротивление оказать.

   – Ничего. Ребята помогут, если что.

   Ребята помочь были готовы. У них нашлись короткие тяжёлые дубинки, до срока спрятанные под куртками и теперь появившиеся на свет. Лорд Брукс кого попало к себе на службу не брал.

   Подзаборник между тем отполз подальше в угол, чтобы его не затоптали в сутолоке.

   Завсегдатаи таверны, почувствовав, что время пришло и, желая помочь бравым парням, хранящим их покой от всяких пришлых смутьянов, быстренько подобрались. Поднялись со своих мест и взялись со скрежетом сдвигать столы к стенам, расчищая пространство, дабы стражникам было, где развернуться, если чужак вздумает брыкаться. На что все искренне надеялись.

   Но тут уж терпение лопнуло у хозяйки заведения.

   – Да что вы затеяли, черти! А ну, идите на улицу и делайте там, что хотите! Арбас! Карл! Я не позволю в моей...

   – Заткнись, дура! – прорычал Арбас. – В следующий раз будешь думать, за кем держаться, а кого и на порог пускать не следует.

   Мария оборвалась на полуслове. Но нашёлся тот, кто продолжил за неё:

   – Заткнись-ка ты, Арбас, а то из твоей пасти вонь идёт, аж глаза режет.

   Тритор встал возле бродяги. Подаренный нож был крепко зажат в его ладони. Брин тоже вознамерился присоединиться к ним. Что он сидеть будет, когда другие... Георг, не глядя, толкнул мальца в грудь, и тот плюхнулся обратно на лавку. Мышь за пазухой негодующе запищал, вырываясь наружу. Брин прижал его рукой, чувствуя, как острые коготки царапают ему живот.

   Свободный пяточёк был расчищен, и зрители, толкаясь и пихаясь, заняли места по его краю. Лица их лучились предвкушением. Вот это вечерок! Вот так свезло, что они заглянули сюда сегодня!

   – Арбас! – вновь попыталась воззвать к благоразумию Мария. – Я тебя прошу...

   Её не слушали. Женщина затравлено огляделась по сторонам – помощи ждать не приходилось. После краткого колебания, она бросилась к младшему, схватила его за руку и поволокла из зала. Брин сопротивлялся всеми силами, но здесь мать была непреклонна. Она хотела увести и Тритора. Но тот так глянул на неё, что Мария решила вернуться за ним отдельно. Сперва следовало уберечь от опасности хотя бы одного сына, а потом уж вправлять мозги второму. И ведь она как чувствовала – не к добру явился этот странный бродяга, ох, не к добру.

   Женщина с ребёнком выбежала из таверны, растолкав столпившихся у дверей зевак. Их проводили насмешливыми взглядами, впрочем, быстро про них забыв.

   – Боишься? – шепнул Георг Тритору.

   В это время Арбас с приятелем немного пошушукались, а потом тот, кого звали Карлом, кивнул, и мордовороты с дубинками шагнули вперёд. Сами эти двое предпочли остаться в стороне. Один не привык марать руки, когда за него это могли сделать другие, потому и занимал свой пост уже два десятка лет. Арбас же, честно говоря, побаивался чужака. Никому он в этом не признался бы, но и лезть на рожон не собирался. Да тут того и не требовалось... Он привалился к опорному столбу, державшему балки крыши, наблюдая, как свершается его мщение. Никто и никогда не смеет бить Арбаса Бульва под зад!

   – Н-нет. То есть, да, – сглотнул Тритор. – Блин, сейчас мы огребём.

   – Ты ещё можешь уйти, – как нечто само собой разумеющееся предложил Георг. – Тебя отпустят, ты им без надобности.

   Парень следил за подступающими стражниками, за плавным покачиванием дубинок в крепких руках, за их непроницаемыми лицами.

   – Пусть лучше эти сволочи мне шею свернут, чем я позволю оскорблять мать.

   – Хорошо.

   То ли бродяга сказал последнее вслух, то ли он сказал что-то совсем другое, и Тритор его не понял, но близость этого человека, который сам даже не помышлял о побеге, вселяла уверенность, что всё у них образумится. Как-нибудь.

   – Эй, пацан, – услышал он голос Карла, – убрал бы ты свой ножичек, пока не порезался. А то я могу и тебя повязать как пособника этого меченого каторжника, а так же за угрозу жизни людям лорда, находящимся при исполнении.

   – Вот и не лезли бы вы к нам, тогда никто не порежется, – усмехнулся Тритор.

   Действительно усмехнулся и понял, что он ничего не боится. Ещё секунду назад боялся до одурения, но теперь страх ушёл. Осталась лишь разудалая весёлость. И желание, чтобы заваруха поскорее уж началась!

   – Как знаешь, – пожал плечами Карл. – Свидетели слышали, что ты отказался повиноваться страже. Он обвёл вопросительным взглядом жмущийся к стенам народ. Тот утвердительно закивал. – Дальше пеняй на себя.

   Георг стоял впереди, словно желая прикрыть его собой. Тритор нащупал край столешницы, за ней была стена – при случае отступать им было некуда.

   Арбас, пусть и сохранял свою расслабленную позу, почувствовал, как в нутре возник гадкий холодок. Словно он проглотил скользкую льдинку. И этот холодок потихоньку смораживал его кишки. Опять на него что ли накатывало?

   Бывший стражник шумно засопел.

   Что за дурь? Чтоб четверо мужиков не справились с одним бродягой и пацаном? Да быть того не может!.. Но он-то не справился и сбежал. Впервые, сколь себя помнил, с ним такое случилось. Правда, тогда он был один и малость растерялся...

   Стражники зажали двух дураков, вздумавших прилюдно бросить им вызов, в углу, отрезав путь к выходу. Уж эти ни в чём не сомневались. Дело плёвое – поразмяться чуток и вернуться допивать пиво. Главное навалиться всем разом, чтоб те даже пискнуть не успели.

   – Да, чё тянете! – раздался из толпы пьяный голос. – Надавали по мордасам и вся недолга!

   Прочие отозвались одобрительным гулом.

   Стражники переглянулись, перехватили поудобнее дубинки. В самом деле, чего они тянут? Но уж больно спокойно смотрит этот чужак, чьи сверкающие, словно сапфиры, глаза наводят невольную оторопь. Пацан-то в штаны наложил, его они в расчёт не брали.

   – Не нужно шума, – сказал бродяга, демонстрируя пустые ладони. – Попробуем решить дело миром.

   В ответ молчаливые прищуренные взгляды.

   Ждать надоело и Карлу:

   – Взять и-их... экх... эээкхеее...

   В его речи также послышалась неуверенность, о которой он сам, может, не подозревал. Не от того ли десятник поперхнулся, согнулся в поясе и закашлялся.

   Голос командира разом согнал онемение. Слова значения не имели, главное голос. Стражники в четыре глотки рявкнули нечто бессвязное, подбадривая друг друга. И бросились на Георга.

   Где-то в толпе завизжали разносчицы, выглянувшие с кухни узнать причину столпотворения. Но ещё громче был вопль Марии. Мать заперла Брина в доме и вернулась, чтобы увидеть, что самое ужасное всё же случилось. Прорваться ко второму сыну ей не дали, затолкав в толпе, вдруг разом пришедшей в возбуждение и закачавшейся взад-вперёд. Каждый стремился лицезреть начавшуюся-таки бучу во всех подробностях, но и опасался самому получить по башке.

   Короткие, утяжелённые на концах дубинки взлетели, ища человеческую плоть. Следом устремились кулаки – довершить и скрутить уже обмякающие тела. Всё по заученному, по привычному.

   Отчего же дубинки не встретились с целью, да и кулаки просвистели впустую?

   Трое стражников занялись Георгом, в то время как четвёртый их товарищ двинулся на Тритора. Навалились... и отпрянули. Бродяга как-то сумел извернуться и уйти в сторону, причём столь ловко, что ни один из ударов не догнал его.

   Толпа у стен ахнула единым существом.

   Несколько удивившись, но не более того, стражники вновь замахнулись, метя бродяге в голову и плечи.

   На этот раз Георг не стал отступать, а сам шагнул навстречу нападавшим. Шагнул, перетекая. Глаз едва ли смог бы уловить всю последовательность его движений. Для окружающих это заняло не дольше мгновения. Но если бы удалось замедлить само время, то сделалось бы различимо, как сначала он отклонился чуть вправо и вперёд, пропуская над головой дубинку стражника, что опередил остальных и нанося ему короткий удар под рёбра. Потом отпрянул вбок – хромота никак не сказалась на его сверхъестественной быстроте, – разминувшись с орудием усмирения второго. Одновременно он схватил его под локоть и рывком увлёк за собой, так что дубинка третьего пришлась по предплечью подставившегося под удар собрата.

   Хлоп! И время вернуло себе привычный бег.

   Только что смирно стоящий перед стражниками бродяга был уже за их спинами. Двое подчинённых Карла, один из которых клонился набок, с растерянным выражением лиц поворачивались к нему. Третий лежал на полу, скуля и зажимая то ли сильно ушибленную, то ли вовсе сломанную руку.

   Новый слаженный вздох толпы. Но теперь вместе с восхищением в него закрался и невольный испуг.

   Георг с безучастным спокойствием взирал на своих противников.

   – Как это? – подивился один из мордоворотов, переводя взгляд с бродяги на корчащегося у его ног товарища: – Я не нарочно...

   – Если не успокоитесь, только друг друга покалечите. – Басовитый голос Георга прозвучал отдалённым раскатом грома. Вроде и приглушённо, но до того грозно, что пробирал до костей.