Текст книги "Ушелец"

Автор книги: Максим Хорсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Справедлив был тот, кто заметил, что клин выбивается клином. Рывок метаболизма провернул внутри ушельца забуксовавшие было шестеренки, при этом сломав им несколько зубьев.

Раскин не стал терять время на размышления. Он не связывал надежд с внезапным возвращением сил. Свеча тоже ярко вспыхивает, перед тем как погаснуть навсегда. Он понимал, что окончательно и невосполнимо выгорел.

Ушелец глотнул аминокислотного сиропа, подтянул под себя колени и по-звериному прыгнул к реактору.

Перемахнул через лежащего в пыли покойника, – прости, старик, – схватил кабель. Облапил округлость реактора, нащупал клеммы. Как умел, зафиксировал кабель, прижав его жилы двумя болтами. Повернул четыре хромированных тумблера в положение «On».

Кажется, с реактором – все. Он, конечно же, не запустится просто так. Ему тоже нужна энергия. Всей системе из четырех реакторов и черт-те чего накрученного внутри «скаута» нужна энергия. Откуда же ей взяться? Солнечные батареи на ночной стороне бесполезны, ветряков он не наблюдал в ближайших окрестностях… А если это решетчатая конструкция в рубке? Раскин машинально поднял руку, чтобы потереть себе лысину. Пальцы стукнулись об шлем. Неужели то паучье гнездо со стеклянной емкостью внутри – вариант клетки Вольта?

Ушелец рывком, как отогревшийся на солнце крокодил, повернулся к «скауту».

Теперь нужно было опять попасть внутрь…

Хронодатчик снова изменил темп. «Смещение» сошло на нет.

Но Раскин не стал «тушить» сверхнавык. Метнулся на трап, ворвался в шлюз. Собственный пульс заглушал навязчивое «тик-тик-тик». Теперь самым верным хронодатчиком стало его сердце. Интересно, услышит ли он тишину, когда оно остановится? Или только последний удар?

В коридоре он начал задыхаться, – легкие втягивали в себя горячий кисель дыхательной смеси, но не находили в нем нужного объема кислорода. Движения делались все более вялыми и неуклюжими.

Он угасал, как свет фонаря с разрядившейся батареей.

В рубке он столкнулся с тем же кухуракуту. Инопланетянин предупредительно втянул в себя щупальца. Твари, очевидно, «смещение» было нипочем. Как и другой твари – ушельцу. Раскин улыбнулся, проведя эту параллель.

Пришло время его триумфа!

Он, спотыкаясь об волочащиеся вдоль пола провода, добрался до компьютера у ложемента. Говорил ли сейчас ему что-либо человек в скафандре, кто знает? Раскин ничего не слышал, кроме тока крови в ушах и собственного хриплого дыхания. Но на всякий случай он ободряюще помахал коллеге рукой.

Как же этот дьявольский прибор включается?

Упал на колени: сверхнавык иссяк. Потянул было из трубки аминокислотный сироп, но не смог его проглотить, выпустил внутрь шлема сквозь неплотно сомкнутые губы. Перед глазами вновь все поплыло. Рубку затопил свинцовый туман, и через миг он уже не мог различить ничего, кроме перемигивания светодиодов среди безумного нагромождения аппаратуры и яркого, как солнечный зайчик, пятна – кухуракуту.

Под рукой вдруг обнаружилась клавиатура. Простая клавиатура с большой клавишей «пробел» внизу и рядом функциональных клавиш сверху. Повинуясь наитию, отыскал «enter».

Он усмехнулся: а почему бы и нет?

В худшем случае, он умрет с улыбкой на лице.

Ведь даже это дано не всякому.

Часть II
ЛЕНДЛОРДЫ. ИЛЛЮЗИИ

Глава 1

Многие из тех людей, кто когда-либо путешествовал стационарными гиперпорталами, заявляют, что в момент прохождения сквозь складку пространства находились в состоянии, близком к клинической смерти. Они клянутся, что видели пресловутый темный тоннель, заново переживали эпизоды прошлой жизни, общались с умершими родственниками.

Все это, конечно же, бред чистой воды. Смерть есть смерть. Даже если она и клиническая. Поплясав на лезвии ее косы, не выйдешь из портала в точке прибытия лишь с жалобами на дезориентацию, головокружение и подавленное состояние. Тем, кому на самом деле доведется наблюдать пейзажи «того света», вероятно, понадобится помощь реаниматоров. Или агентств по предоставлению ритуальных услуг.

И все же никто не поспешит уличить во лжи человека, который со слезами на глазах станет рассказывать, дескать, вся жизнь у него промелькнула перед глазами, лишь он ступил за порог гиперпортала. Потому что этот порог отделяет не только «здесь» от находящегося на расстоянии световых лет «там», он также разграничивает мир привычной физики от загадочного «потусторонья», в котором пространство и время равны нулю. И черт его знает, какому катаклизму подвергается сознание разумного существа, проходящего через подобную сингулярность.

«– Твоя плоть для меня – пластилин, а геном – конструктор „Лего“.»

Темнота.

«– Имя и полный возраст?

– Федор Раскин, шесть лет.

– Ну, Федя, ты желаешь стать таким же сильным, как Супермен? Да или нет?

Он стоит без одежды посреди светлой комнаты, и отвечать на вопросы в таком положении не очень удобно. Хорошо, что человек, сидящий за столом, мужчина. И доктор. Отец говорил, что он не должен стесняться докторов.

На стене висит анатомический плакат: такой же голый мальчик, только старше лет на пять, изображен стоящим; на половине его тела отсутствует кожный покров и мышечная прослойка. Со вкусом изображены разноцветные органы. Интересно, этот мальчик тоже хотел стать Суперменом?

– А может, тебе нравится другой герой, а? Ратибор из пояса Ориона? Отвечай, да или нет?

– Да, Ратибор из пояса Ориона, – подтвердил мальчик.

– О! Космический рейнджер! Да!..

Доктор усмехнулся.

На экране лэптопа развернулась генетическая карта мальчика. Зеленым подсвечивались возможные трансформации… Да, занятный экземпляр.

– Ляжешь к нам в больничку? – спросил доктор сладким голосом. – Отвечай: да или нет? Да или нет?»

Темнота.

«– Дурень! Все мутанты – уроды, и даже детей у них не бывает!

– А зачем мне дети?

Двое шли навстречу волнам; за их спинами темнела ноябрьская декадентская Ялта. Девочка четырнадцати лет, остроязыкая, начавшая уже формироваться, и мальчик на два года младше спутницы. Его тоже… начали формировать.

…О, какое она превосходство ощущала над этим недомерком! Словно жиголо перед монахом. Но – сам дурак – с малых лет лишил себя выбора…

Волны стального цвета лизали прибрежную гальку; мальчик брел по пляжу, машинально подбирал зеленые „морские камушки“ и складывал их в карман пальто. Наклоняясь, украдкой бросал взгляд на ноги спутницы, обтянутые тугими шерстяными брючками. Он думал – украдкой, но на самом деле ничто не ускользало от внимания глазастой.

– Дурак, – сказала она беззлобно, – поехали лучше к нам, в Москву. Будешь учиться, станешь писателем, как мой папа. На конвенты приглашать начнут. В Подмосковье, в Питер, в Харьков, в Крым…

Нашла, кем гордиться – субтильным папашей, которого целый год не могли излечить от туберкулеза. Он знал это – подслушал разговор санаторских врачей. Какими преимуществами может обладать сей болезненный тип перед ним, будущим колонизатором?

Решился:

– Зато твой папа никогда не сможет сделать вот так!

Глаза девочки сверкнули: ее юный друг принялся скидывать с себя одежду. На гальку упало пальто, шарф, ботинки, а затем свитер и брюки. Движения мальчика были очень быстрыми и удивительно точными. Не прошло и половины минуты, как он остался лишь в плавках. Девочка присела на круглый камень. Вытянула ножки, – блеснуло солнце в многочисленных пряжках, украшающих ее сапоги, – ей было интересно, что же случится дальше.

– Я не болею! Никогда не болею! Э-гей!!!

И мальчик бросился в волны.

Море было спокойным и удивительно холодным».

…Дальше следовала другая история.

История – чего скрывать? – не из веселых.

Но все равно в ней присутствовало что-то светлое. Это несмотря на последующую экстренную транспортировку из Ялты в Питер, интенсивную терапию, уколы, вшивание под кожу колоний бактериофагов. Мать тогда взяла отпуск и навещала его каждый день, потчевала книгами и выслушивала ругань кураторов будущего первопроходца. Отец был жив и не подозревал о поджидающей за поворотом ближайшего будущего тяжелой болезни. Он приходил только по выходным – в течение недели работал: строил первый в России стационарный гиперпортал. От отца пахло пивом, соусом карри и сигаретами. С ним можно было часами разговаривать о футболе…

Эти воспоминания посещали Федора редко. И никогда – настолько отчетливо.

Поэтому Раскин не обрадовался, когда понял, что его трясут. Причем специально. Видимо, кто-то хотел, чтобы он пришел в себя.

БУМ!!!

Услышал он над собой. То, на чем он лежал, содрогнулось. И…

БУМ!!!

…снова, затем еще и еще.

Он не лелеял надежд на свое спасение. Дышать приходилось все той же перегретой, бедной кислородом смесью. Он знал, что по-прежнему лежит на палубе в рубке управления потерпевшего бедствие корабля дальней разведки. На Забвении – самой опасной из всех планет в окрестностях Солнца. Поэтому он предпочел бы умереть, не приходя в сознание. И это…

БУМ!!!

…было совсем некстати.

Над Раскиным склонились трое мужчин в сине-черных комбинезонах. Поверх униформы на них были надеты армированные жилеты серого цвета. Двое из этой троицы оказались вооруженными легкими автоматами, а третий, самый молодой, – двумя огромными пижонскими пистолетами, рукояти которых выглядывали из кобур, пристегнутых к портупее.

Рядом с Раскиным присели еще двое. Деловито развернули жестяной чемодан с «комплектом спасателя». Выложили на пол пневматические бокорезы, алмазную фрезу, компактный лазерный резак…

– Давайте, ребята, веселее! – поторопил их человек из первой тройки: полнолицый лысоватый мужчина с жидкой щеточкой усов под носом.

Сначала взявшие на себя функции спасателей открыли на шлеме Раскина забрало. Для этого им пришлось сломать расплавившиеся замки приспособлением, напоминающим компактный ломик-«фомку». Все пятеро отшатнулись, когда из открытого шлема вырвался поток горячего и зловонного духа. Удрученно переглянулись.

– Пан командир! – помахал рукой перед носом тот, который носил кобуры. – Может, он издох? Глядь, какой запахон!

Полнолицый и усатый «пан командир» в ответ лишь грязно выругался.

Раскину нацепили на лицо (не снимая шлема) кислородную маску. Всерьез начали обсуждать, как делается массаж сердца через скафандр.

Пока не случилось беды, Раскин поспешил разомкнуть слипшиеся веки.

Это вызвало всеобщее оживление и радостный гул. Ушелец же глядел на суетящихся возле него людей, пытаясь вспомнить, видел ли он их среди подчиненных Шнайдера или Козловского. Быть может, его подобрали и транспортировали на «Ретивый»?

– Лис! Вызывай Веронику! Живой он! – толкнул «пан командир» одного из своих бойцов. – Не переживайте, мистер, – обратился он к Раскину, – мы вас спасем!

– Спасибо, ребята! Честное слово – спасибо! – искренне поблагодарил их Раскин, скинув с лица маску. К счастью, помощь автоматического переводчика ему не требовалась – эти люди говорили по-английски.

БУМ!!!

С потолка просыпалась каменная крошка. Все поглядели вверх. Раскин в том числе.

«Я не на корабле? – уныло спросил он себя. – Откуда здесь штукатурка?.. Быть может, я на Восьмой станции?»

Последняя версия показалась ему наиболее правдоподобной. Хотя и притянутой за уши: ведь не могли же его перевезти с Забвения на корабль, а затем с корабля на Восьмую, не извлекая из скафандра. Словно музейный экспонат. Словно мумию в саркофаге.

– Вот суки! Пристрелялись! – прокомментировал последнее «БУМ!» парень с пистолетами. – Ну и пусть переводят боеприпасы, раз такие болваны, – купол этими огурцами не пробить!

– Не мели чушь, Павло! – оборвал его «пан командир». – Они разбивают внешнюю оболочку. Когда панцирь пойдет трещинами, ударят чем-нибудь посущественней. И аминь тогда всем!

Спасатели принялись с удвоенным рвением извлекать Раскина из «скорлупы». Просунули в шлем бокорезы, принялись ломать скафандр, понося на чем свет стоит «металл», из которого он был изготовлен. В спешке перерезали какую-то трубку, и остатки аминокислотного сиропа хлынули наружу, желто-зеленые, словно желчь.

– Гордон? – обратился к Раскину полнолицый командир. – Как ты, друг? Идти сможешь? Нам придется убираться отсюда очень быстро.

– Смогу, – на всякий случай ответил Раскин. То, что он совсем не Гордон, решил скрывать до тех пор, пока его не извлекут из скафандра. А то мало ли? Пустят пулю в лоб, пока он корчится на полу, беспомощный, скованный остатками «скорлупы».

– Томас, может, выпустим дронов? – предложил Павло командиру.

Тот скривил губы.

– Нет! Дронов пока придержим. Где Вероника?! – заревел он в сторону. В ту же секунду ожил коммуникатор, который командир носил на запястье левой руки, рядом с часами.

– Что? – отозвался Томас.

Из коммуникатора донесся взволнованный голос:

– Томас, со стороны рудоперерабатывающего – активный огонь! У меня двое раненых! Прошу разрешения использовать дронов!

И действительно, как только неизвестный договорил, из крохотного динамика коммуникатора стали доноситься короткие, злые автоматные очереди. Павло по-волчьи оскалился и поправил портупею.

– Где Вероника? – спросил командир докладчика. Казалось, что информацию о бое и о раненых он пропустил мимо ушей.

– Она ушла с позиции, как только ей передали твой приказ.

Раскин прикусил губу и почувствовал вкус крови. Что это за структура, где командира называют просто по имени? Ни в Министерстве обороны, ни в Федеральном агентстве безопасности, ни в Колониальном командовании такие вольности были не приняты. Раскин с удивлением понял, что он не узнает не только лиц этих людей, но и их униформу. Какой-нибудь особо секретный спецназ?

И где в пространстве Солнечной Федерации может иметь место заваруха со стрельбой из автоматов и гранатометов? Ведь это «БУМ!» – не что иное, как взрыв гранаты с внешней стороны здания, в котором они сейчас находятся.

Нет, даже не здания, а купола. «Купол» – сказал этот парень со «стволами» в подмышках. Значит, дело происходит на колонии.

Раскин терялся в догадках: на Восьмую напали споры? Буферную планету атаковали регулярные войска Федерации по приказу Треугольника? Удручало то, что он видел лишь склоненные над ним лица и часть высокого, скрытого в тени потолка. Посмотреть бы, куда он попал…

Павло присел на корточки. Макнул мизинец в потек аминокислотного сиропа. Легкомысленно лизнул ноготь – усвоить этот коктейль было по силам только модернизированному организму. Павло сплюнул, прежде чем Раскин издал предупреждающий хрип.

– Это, наверное, какой-нибудь «Гуанин-лизин»? – спросил он, почему-то ухмыляясь.

– Нет! – выдохнул Раскин. Его скафандр как раз резали в области солнечного сплетения, и живот пришлось втянуть, насколько это оказалось возможным. – Это… котлета по-киевски.

Павло фыркнул.

– Гной, ей-богу! – сказал он по-русски.

Наконец Раскину помогли освободить из скафандра плечи. Через минуту он уже стоял, покачиваясь, на нетвердых ногах. Все невольно наморщили носы – от оранжевого комбинезона-поддевки ушельца несло на три версты. Раскину же было плевать – он думал, дышал прохладным воздухом, мог двигаться; его забрали с проклятой планеты-убийцы, он находился среди людей, а не под носом у стаи чокнутых кухуракуту. Он был едва жив, однако пытался сохранить хорошую мину, часто кивал и пробовал улыбаться запекшимися губами. Его похлопывали по плечам, зачем-то поздравляли и пытались приободрить.

Раскин огляделся. Зал, в котором он пришел в себя, оказался просторным прямоугольным помещением. Высокий свод поддерживали четыре металлические колонны, напоминающие по форме изогнутые лезвия ятаганов. В центре находилась установка, похожая одновременно на садовую беседку и кабину рентген-аппарата.

«Да это же малогабаритный гиперпортал!» – догадался Раскин.

Стеклянная дверца была открыта, и изнутри машины доносилось потрескивание остаточного электричества. Вытянутый на полу скафандр, как стрелка компаса, указывал, что именно из той наэлектролизованной глубины появился ушелец.

У дальней стены стояла пара придвинутых друг к другу складных столиков. Они были сплошь заставлены различным оборудованием и опутаны проводами. Мерцали два широких голографических монитора. На один из них проецировалась карта какого-то городка с четкой планировкой кварталов и пересекающимися под прямым углом улицами. На карте ежесекундно появлялись и исчезали ничего не говорящие Раскину значки. Двое парней сидели на табуретах перед мониторами и что-то непрерывно бормотали в закрепленные у висков гарнитуры.

– Гордон, у вас наверняка сейчас много вопросов, – прохладно, но с уважением в голосе обратился командир Томас к Раскину, который уже смекнул, что оказался в чьем-то полевом штабе. – Я прошу вас проявить терпение: сейчас мы не можем тратить время на разговоры… – он повернулся к «компьютерщикам» и рявкнул: – Где Вероника, мать ее?

Ему ответили. Однако слов никто не расслышал: в здании раздалась автоматная пальба. Потянуло пороховой гарью. В тот же миг зал наполнился клацаньем затворов. Павло выхватил два огромных хромированных пистолета, утяжеленных лазерными прицелами, и навел их на двери.

– У нас что? Прорыв?! – заорал в свой коммуникатор командир Томас. – Шью, эти уроды прорвались?!

Раскин попятился в сторону ближайшей колонны. Под определением «уроды» мог скрываться кто угодно: и споры, и кухуракуту, и просто люди с иной жизненной позицией. А он был слишком слаб, чтобы принимать активное участие в этой войнушке. К тому же огнестрельное оружие Раскин не любил и в глубине души не понимал, как один человек может наставить на другого ствол и спустить курок. Это было как-то не спортивно.

То ли дело – пырнуть ножом. Или трехгранным острием костяного шипа-имплантата…

Шутка, конечно.

Дверь тяжело хлопнула об стену. Эхом отозвался одинокий выстрел.

Павло с виноватым выражением на лице поднял пистолеты вверх. Из дула правого струился сизый дымок.

На пороге повис, схватившись за коробку двери, человек в сине-черном комбинезоне. По его груди стремительно расползалось темное пятно.

– Болван!.. – шикнул кто-то в сторону Павла.

– Томас! – выкрикнул умирающий. – Заложники освободились!

Заложники?! Раскин нервно провел рукой по грязной лысине. Как говорил один известный киногерой: «Это становится совсем интересно!»

В тот же миг кто-то вышвырнул убитого из дверного проема. Мелькнуло пятно цвета «хаки»: в зал ворвался поджарый головорез с автоматом в руках и с ходу, с бедра, открыл огонь. Следом за ним появился еще один, и еще, и еще… Они поливали находящихся в зале свинцом и, казалось, не замечали ответных пуль, вгрызающихся в их тела. А из дверей вырывались все новые и новые люди в камуфляже. Кем бы ни были эти бывшие заложники, очевидно, что зуб на «сине-черных» они имели большой и острый, раз не стали спасаться бегством, а ударили прямо по штабу.

В считаные секунды зал заволокло белесым угаром, во все стороны брызнуло бетонное крошево. Редкие паузы в оглушительном стрекоте автоматов и хулиганском свисте рикошетящих пуль заполнили вопли сражающихся и надрывные крики умирающих.

Раскину повезло: он успел укрыться за ближайшей клинообразной колонной. Пули отбарабанили дробь по металлу, но не смогли достать ушельца в его убежище.

«Сине-черные» попытались рассредоточиться по залу. Раскин видел, как Томас, держа неумолкающий автомат одной рукой, помчался к открытой двери портала. Ушелец подумал, что вот так бесславно полнолицый командир собрался оставить своих бойцов, но нет – через секунду тот вынырнул из кабины обратно, уже с новым рожком в извергающем пламя оружии.

Обе стороны дрались с одинаковым ожесточением. Речь не шла о том, что кто-то продемонстрирует спою силу и заставит противника поднять руки. Было ясно, что и те, и другие собираются биться до последней капли крови, до последнего патрона.

Один из «компьютерщиков» вел огонь с пола. Второй, вероятно, был убит – он упал прямо в работающий голографический монитор. Со своей позиции Раскин видел лишь торчащие из полупрозрачной карты рифленые подошвы ботинок. Павло оказался за той же колонной, что и ушелец. Его черные, практически лишенные белков глаза азартно сверкали. «Сине-черный», шипя и матерясь по-русски, сунул дымящиеся пистолеты в кобуры. Сорвал с пояса узкий цилиндр. Взмахнул рукой…

Раскин предусмотрительно открыл рот: барабанные перепонки остались целы.

Взрыв гранаты разметал воинственных заложников. Тем из них, кто смог остаться на ногах, в спину ударило подоспевшее подкрепление «сине-черных».

…Через минуту Павло, бормоча себе под нос, принялся деловито добивать раненых врагов.

Раскин осторожно покинул укрытие. На убитых он старался не смотреть. Нет, он не был неженкой и не зеленел от вида крови: каких только зрелищ ему не доводилось лицезреть в прошлом. Однако по своему опыту знал: чем меньше с подобным имеешь дело, тем крепче спится и слаще естся. Кишки, они только тогда хороши, когда находятся внутри человека и выполняют свои функции. И плохие, и хорошие люди должны умирать в постелях в окружении родственников или в крайнем случае – докторов. А не черт-те где, на бетонном полу, в мотках собственного ливера.

Командир Томас говорил с какой-то молодой женщиной. Ее светлые волосы стягивала серо-зеленая лента, среди локонов, словно варварское украшение, сверкали рубиновые бусинки капель чужой крови. Она, нахмурившись, слушала командира. Тонкие пальцы барабанили по деревянному прикладу автомата. Раскин непроизвольно попятился. Он догадался, что речь идет о его особе.

– Павло! – крикнул Томас, после того как под сводами зала прогремел очередной выстрел. – Успокойся на минуту! Дай поговорить!

– Так они ж шевелятся! – Павло наступил на голову вяло перебирающего ногами бойца в камуфляже. – Томас! Может, прикажешь им первую помощь оказать? – и он дважды нажал на спусковой крючок.

Командир выкатил глаза:

– Я тебе сказал: остынь! Отвлекаешь же, мать твою так! Не спрячешь пушки – тебе помощь оказывать придется, молокосос!

Раскин сплюнул и отвернулся. Даже боязнь за собственную жизнь не смогла затмить собой отвращение, которое он испытал к этому парню, что так увлеченно переводил из мира «этого» в мир «иной» застрявших на полпути.

Отвернулся и встретился глазами со светловолосой женщиной.

Секунду-другую она изучала Раскина. Затем перевела взгляд на командира Томаса. Отрицательно покачала головой, добавив к этому короткую фразу. Лоб Томаса прорезали глубокие морщины. Командир вздохнул и подал едва заметный знак бровями. Раскин тут же почувствовал, что в область левой почки ему уперлось еще теплое дуло автомата. Пришлось поднять руки.

– Так, – полное лицо Томаса покрылось розовыми пятнами. Командир приблизился к Раскину. Смерил его взглядом, будто увидел впервые. – Кто ты такой и почему решил, что сможешь водить нас за нос?

Раскин медленно опустил руки. Его взяли в кольцо. Слева и справа – каменные лица. Нервные пальцы полируют спусковые крючки. Особняком стоял Павло и чуть ли не с любовью глядел на Раскина. На его лице можно было разглядеть надежду заняться чем-то более интересным, чем раздачей «на орехи» уже не сопротивляющимся противникам. В шаге за спиной Томаса покачивалась на каблуках светловолосая женщина. Ее плечи были опущены, а глаза смотрели в пол. Руки то и дело поправляли ремень перекинутого через плечо автомата.

– Меня зовут Федор Семенович Раскин, командир, – глухо проговорил ушелец. – Водить за нос я вас не собирался, не мальчик уже. Вас я не знаю и в гости сюда не рвался. Как я здесь оказался, до сих пор ума не приложу…

Томас хмыкнул. Хохотнул Павло и принялся играть с пистолетами, словно заправский ковбой.

– Ты гляди, Федор! – проговорил он, не прекращая вращать «стволы». – Земляк! Пристрелить его, пан командир?

Командир не ответил. Женщина бросила в сторону Павла раздраженный взгляд. Пальцы, лежащие на цевье автомата, побелели.

– Я штурмовой колонизатор категории А0 с коэффициентом изменений «восемь с половиной», – с нажимом проговорил Раскин. – Я выполнял задание на Забвении…

– На Забвении! – вновь перебил его Павло. – Старик, ты, наверное, не знаешь, что на этой планете люди долго не живут!

– Павло! Тявкнешь еще раз – добавлю в твоей голове еще одну дырку! – не оборачиваясь, бросил Томас.

Очевидно, последняя фраза всерьез зацепила парня. Он побледнел от злобы и одним движением вогнал пистолеты в кобуры. Демонстративно застыл, полузакрыв глаза и скрестив на груди руки.

– Продолжай! – рыкнул Томас в сторону Раскина.

– Слушай, командир! – Раскин сжал кулаки. – Ты, наверное, не знаешь, чего стоят полчаса на Забвении! Я едва дышу. Ты меня или сразу расстреляй, или же дай что-нибудь выпить и съесть, позволь отдохнуть. А потом допрашивай, сколько влезет! И еще раз повторяю: я знать вас не знаю и знать, уж извините, не желаю!

– А что, пропасть на Забвении тебе было бы предпочтительней? – продолжал напирать Томас.

– Предпочтительней! – честно ответил Раскин. – Там я по крайней мере знал, за что отдаю богу душу.

– Ты работал на Шнайдера? – спросила женщина. У нее был усталый, надтреснутый голос. Когда рядом рвутся гранаты и не умолкают выстрелы, попробуй, сохрани девственную чистоту связок.

– Да, – коротко ответил Раскин.

– Ты знаком с Гордоном Элдриджем? – вновь последовал вопрос.

– Да.

– Почему не его привлекли к выполнению миссии на Забвении?

Раскин развел руками. Пристально поглядел на женщину. А она была ничего: не высокая, не низкая. Худоватая, но не до изнеможения. Кожа светлая, даже скорее бледная. Нос прямой, скулы высокие, покрытые свежими ссадинами. Губы средние. Темные и растрескавшиеся. В углу рта – голубая гематома. Глаза миндалевидной формы, холодные, светлые, неопределенного цвета.

Да, ему приходилось видеть такие же серо-желто-голубые глаза. И это их выражение вроде: «меня все достало, но тебя я все равно переплюну» казалось знакомым.

Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы два помножить на два.

– Почему-почему? – буркнул Раскин. Сделал полшага вперед – очень уж назойливо давили под ребра дула автоматов. Констатировал: – Ты – Вероника Элдридж.

Женщина кивнула.

– Как я сразу не догадался… – Раскин криво улыбнулся. – Я должен был понять это еще на «десантнике», когда Шнайдер впервые назвал твое имя. Вероника. Ты не очень-то похожа на отца, но это, наверное, и к лучшему…

Ай да Элдридж! Парень, оказывается, был еще тем пройдохой, царствие ему небесное! Когда же он успел обзавестись ребенком? В школьном возрасте?

Раскину, например, начали перекраивать хромосомы, когда на лице еще и первые прыщи не появились. Соответственно, к своим восемнадцати годам он мог плодить лишь цирковых уродцев.

А что американец? Едва ли колонизатора со столь значительным коэффициентом изменений, как у него, готовили с более позднего возраста…

Раскин округлил глаза, приходя в изумление от очередной догадки.

Быть может, Элдридж просто взял и рискнул? Рискнул, со свойственной ему беспечностью орегонского ездока на родео. Отважился. И вместе со своей женщиной (была ли она женой, любовницей или просто случайной встречной – кто теперь узнает?) им удалось сорвать джек-пот: ребенок родился не только здоровым, но и не обделенным искрой божьей. Ведь Вероника, если верить Шнайдеру, командовала кораблем дальней разведки. Соответственно, обладала самым полным набором необходимых качеств для работы в Большом Космосе.

Быть может, если бы и он, Федор Раскин, не смалодушничал в свое время, то не остался бы теперь одиноким, словно ледяная блуждающая планета в межзвездном пространстве, и не мотался бы из мира в мир, повинуясь чужой воле…

– Тебе задали вопрос, Раскин! – прервал его размышления Томас.

Ушелец поджал губы. Исподлобья взглянул на женщину.

– Из всех боевых мутантов с коэффициентом восемь с половиной и более только я остался в живых. Так что, – он коротко кивнул Веронике, – соболезную тебе. Извини, но произносить речи не умею и не люблю. Твой отец был неплохим парнем, поверь мне, я обязан ему жизнью, – перевел взгляд на Томаса. – И ты, командир, извини, но обернуться Гордоном Элдриджем я не могу.

Командир опустил голову, словно бык при виде матадора.

– Как умер мой отец? – отстраненно спросила Вероника.

– Я не знаю.

– Он работал на Забвении? Я имею в виду, в последние годы?

– Я не знаю, – повторил Раскин. Неожиданно ему вспомнились восемь призраков Забвения. Да… Белые зубы на обезображенном лице. Все-таки он не ошибся – это был Элдридж. Что американец забыл и мире, куда никто из них, чудом избежавших гибели и прошлом, не сунулся бы даже под страхом собственной смерти?

Но ведь он, Раскин, все же согласился выполнить миссию на той планете! И руководствовался отнюдь не боязнью за свою жизнь.

– Может быть, Элдридж и работал на Забвении… – добавил ушелец неуверенно. – А может, и нет.

БУМ!!!

С потолка снова посыпалась пыль. Неведомый противник решил продолжить обстрел позиции «сине-черных».

– Все, господа! Сворачиваем операцию! – громко проговорил командир Томас. – Мы и так потеряли много времени на этой планете, – он хмуро глянул на трупы своих бойцов. – И людей тоже…

Плечи Вероники поникли окончательно.

– Если я бы знала, Томас… – проговорила она с извиняющимися нотками в голосе. Затем вдруг заломила руки. – Неужели ребята гибли зря!..

– На войне случаются и поражения, – раздраженно отозвался командир. – Нечего посыпать голову пеплом. Была немалая вероятность успеха нашей задумки. Что ж, не вышло. Теперь нужно подумать, как отсюда безболезненно улизнуть. А зря или не зря гибли… – он махнул рукой. От Раскина не укрылась горечь этого жеста.

– Это почему же зря? – вмешался Павло. – «Зомбаков» положили сотни полторы! Когда бы мы еще так оторвались?

Эти люди воюют с Треугольником!

Раскин мысленно присвистнул. Конечно, о чем-то подобном он догадывался с самого начала, с того момента, как очутился в сотрясаемом близкими взрывами зале. Но какая же структура Солнечной Федерации не побоялась вступить в открытый конфликт с инопланетной цивилизацией? Вопреки официальной политике, согласно которой Треугольник – союзник Земли на веки вечные, а его расы: споры Обигура и почти мистическая Грибница – едва ли не будущие симбионты людей.

Томас отвернулся от Раскина. Поднес к губам коммуникатор.

– Всем командирам групп: перейти к последней фазе операции! Повторяю: сворачиваемся и приступаем к последней фазе! Лис! – окликнул он одного из бойцов, разбиравших обломки разрушенных в перестрелке компьютеров. – Что с реакторной?

– Шеф, все подготовлено, – ответил ему «сине-черный», утирая лоб испачканной в саже рукой, – подарочки лежат под елкой. Вы только скажите, и все на четверть мили вокруг взлетит в воздух.

– Молодец! – одобрил Томас. Нахмурившись, поглядел на тела своих погибших бойцов. – Будет погребальный костер, братья. Большего для вас мы сделать не можем.