Текст книги "Ушелец"

Автор книги: Максим Хорсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

– Удачи, приятель! – пожелал он. Раскин неопределенно хмыкнул и пошел следом за десантниками.

– Сдерживай свои рефлексы, папа, – обратился к Раскину блондин, когда дверь отгородила его от ушельцев. – Тебе не причинят вреда.

– А остальным? – спросил Раскин.

– Ну что ты заладил: «остальным, остальным»! – скривился блондин. – Поверь, все происходящее имеет обоснованные причины и санкционировано соответствующими структурами.

– Может, поделишься?

– Мы – нет! – отрезала Скарлетт. В металлизированном комбинезоне она походила на героя-гермофродита из комикса для извращенцев. – С тобой пожелал встретиться командир Восьмой станции. Он ответит на все вопросы… само собой, на которые разрешается отвечать.

– С чего бы такая честь?..

Идти пришлось недолго. Даже до обидного недолго. Раскин надеялся посмотреть Восьмую целиком, определить ее действительные размеры, предназначение и даже, может быть, местоположение; но не тут-то было. Коридор, поворот, дверь, комната. Камера…

Стол, два стула. Яркий свет. Сеть записывающего модуля под потолком. Камера для допросов.

Ему не доверяли. С ним предпочитали не церемониться.

Раскин опустился на свободный стул. Посмотрел на сидящего напротив человека. Присвистнул про себя: перед ним был коллега-мутант. С немалым коэффициентом изменений. Сразу обращали на себя внимание глаза этого человека: будто застеленные темной поволокой. Сверкающие отраженным светом. Ну конечно! Дополнительные веки, темнеющие в зависимости от изменения освещения.

Мутант кивком отпустил сопровождающих. Блондин и валькирия удалились, щелкнув перед этим каблуками.

– Кофе? – предложил человек. На его стороне стола стояли два саморазогревающихся стакана.

– Можно, – согласился Раскин без особого энтузиазма. Кофе он не любил. Но это все равно лучше, чем вода из-под крана.

– Меня зовут Конрад Шнайдер, – представился человек и подвинул ушельцу один из стаканов. – Я – родом из Австрии. Вы можете называть меня полковник или просто – Шнайдер.

Он встал и протянул Раскину руку. Ушелец пожал сильную, ледяную ладонь, отметив, что у полковника между пальцами – перепонки. Интересно, где же ему приходилось исполнять свой колониальный долг? Может, на Трезубце Посейдона? Пятая планета в системе Проциона три четверти поверхности покрыто океаном, активное освоение начато в 2298 году, пятнадцать лет назад…

– Мне доложили, что среди ушельцев из Кубы оказался европеец. Этот человек не везет с собой никаких вещей, в беседе с сопровождающими демонстрирует знания о Большом Космосе, ведет себя уверенно и активно.

Раскин невесело усмехнулся.

– Вы не знаете, ждать ли от меня неприятностей? Могу пообещать…

– Я не мог не проверить информацию моих людей. Надо сказать, она меня заинтриговала, – перебил его полковник. – Каково было мое изумление, когда выяснилось, что нашу скромную Восьмую станцию посетил сам Ти-Рекс, Федор Раскин, модифицированный колонизатор первого поколения с категорией АО…

Штурмовые колонизаторы не носили обычных воинских званий. Им присуждались категории, напоминающие спектральную классификацию звезд.

– Вы так это говорите, будто я какой-то преступник-рецидивист с блатной кличкой и десятком статей на совести, – в свою очередь прервал полковника Раскин.

Конрад Шнайдер неожиданно улыбнулся. От улыбки, родившейся под темными рыбьими глазами, шел мороз по коже.

– Я знаю вас, Федор. Мы встречались на Александрии, дай бог памяти, в середине девяностых прошлого века.

Раскин нахмурил брови, стараясь вспомнить. На Александрии он прослужил недолго. Год или полтора. Александрия не входила в число «строптивых» планет, как, например, Хамелеон или Бастион. Александрию они «отработали» быстро.

– В те годы я еще не обзавелся этим… – Шнайдер растопырил пальцы, демонстрируя унизанные капиллярными нитями перепонки. – Да и вы тогда покучерявее были…

Раскин потер ладонью лысину и усмехнулся:

– Звучит как начало сказки.

Хрустнул пластик, комнату наполнил густой запах кофе. Конрад Шнайдер распечатал свой стакан. Ответил:

– Сказка – это мирное освоение Солнечных окрестностей. Зеленый заповедник на Земле. Дружба и сотрудничество с кухаракуту. С ххта. И с Треугольником. То, о чем передают в новостях каждый день.

– То, чем мы жили каждый день, – вновь улыбнулся Раскин.

– Нет, Федор, живем. Живем! – поправил его полковник. – Вспоминайте: Александрия, Центр генетических модификаций. Туда доставили десяток десантников с Барнарда-1. У них, как теперь говорят, Грибницей мозги поросли. Пацаны казались смирными полудурками, пока в один прекрасный лень не порезали своих докторов докторскими же пинцетами.

– Я помню.

Раскин вздохнул. Это была не самая геройская страница в истории его карьеры. Нет, он не совершил ничего постыдного. Он даже мог собой гордиться, если бы был немного другим человеком. Более тщеславным, более склонным к агрессии или же – более молодым. На протяжении всей своей карьеры он сталкивался с личностями, которые были не прочь потаскать каштаны из огня руками боевых мутантов. По принципу «нелюди стерпят». И это всегда выводило его из душевного равновесия.

– Наша группа была рядом, – продолжил ушелец, – мы выполнили миссию и ждали, когда нас погрузят на транспорт. А тут говорят: всем, у кого коэффициент выше пяти, – шаг вперед из строя. Мы им – мол, не наше это дело – со спятившими десантниками воевать. Для нас неприятель – агрессивная окружающая среда, флора и фауна… Нам же сказали, что «зомбаки» держат в заложниках послеоперационных ребят. Что, если не отбить Центр, на долгое время придется забыть о программе освоения дальних планет. Ведь там мастерили новых штурмовых колонизаторов и десантников, разрабатывали имплантаты.

– Одним из послеоперационных был я, – сказал Шнайдер. – Вы, Федор, на своей спине вытащили меня из горящего корпуса.

– И вы угощаете меня просто кофе? – рассмеялся ушелец.

Действительно, было дело. Он выволок какого-то заблеванного парнишку с кровавыми бинтами на глазах…

«…Бросил его у входа в корпус и вновь полез внутрь здания. С порога окутали клубы дыма – пожар, начавшийся в серверной, распространился по всему подвальному уровню, и теперь пламя пробивалось на первый этаж. Аварийные системы не работали, „зомбаки“ отключили их в первую очередь. Кто теперь будет сомневаться, что это – не спланированная диверсия? Раскин автоматически перевел носоглотку в режим фильтра и принялся шарить руками по полу: где-то здесь он уронил винтовку. Со стороны административного крыла слышались выстрелы: „зомбаки“ все еще сопротивлялись, и нужно было помочь своим…

Дымовая завеса выплюнула полуголого увальня, с ног до головы перепачканного сажей и кровью. Из катетеров на сгибах локтей обеих рук торчали оборванные трубки, из уголков рта свисали толстые нити слюны. Глаза „зомбака“ бегали по сторонам и вращались независимо друг от друга. А на правом ухе примостилось нечто смахивающее на белесую морскую звезду.

Раскин попятился. Тогда внешние проявления Грибницы еще не были описаны и классифицированы. Никто не знал, каких сюрпризов ожидать от зараженного, и, самое главное, не было информации, может ли эта гадость передаться тебе. На Раскине был надет штурмовой комбинезон средней плотности – одна из первых моделей. Защита, что и говорить, не самая надежная. Из оружия – ничего, если не считать собственное тело. В его случае это было немало, но Раскина скручивало от приступа тошноты, едва он думал о том, что придется работать в „фул контакте“ с этим ходячим сонмищем заразы.

„Зомбак“ метнулся вперед. Еще миг назад его глаза пялились в разные стороны, а губы бормотали какую-то околесицу, но в следующее мгновение крупное тело оказалось в воздухе. Наверное, Грибница дала своему носителю способность, в чем-то тождественную форсированному метаболизму штурмовых колонизаторов.

Раскин согнулся от удара и вместе с обезумевшим десантником пролетел сквозь пламя; врезался спиной в стену. По голове и плечам забарабанили осколки мраморной облицовки. Попытался сбросить с себя тушу (чем, интересно, кормили этих бойцов?), но „зомбак“ весьма профессионально достал его коленом в солнечное, сплетение. Прижал к полу и вцепился толстенными розовыми пальцами в горло. Шейные мышцы колонизатора сошлись в „рыцарский ворот“; шипы-имплантанты, все это время стремящиеся наружу, наконец-то вырвались из наручных пазух на свободу.

Раскин, не глядя, резанул „зомбака“ по идиотскому лицу, по широкой груди; вывернулся с ловкостью, не доступной ни одному акробату или гимнасту, и так же снизу, с пола, ударил ногой, используя дополнительную мощь кольцевых мышц. Перекатился, вскочил, готовый продолжать…

„Зомбак“ опять забормотал. Насколько это ему позволяла разрубленная челюсть. Затряс головой. Его правый глаз повис на розовом стебельке; кости черепной коробки разошлись…

Раскин поморщился и сплюнул: на мозгах этого типа сидело нечто белесое, лениво шевелящееся. Поразительно смахивающее на тривиальных глистов…»

– Моя вина, – признал Конрад Шнайдер. – Мне стыдно. Но вопрос в том – насколько я могу нам, Федор, теперь доверять. И могу ли вообще.

Раскин поперхнулся.

– Что заставило вас прийти к такому выводу?

– Вы ведь были на Земле, Федор. Как вам Земля?

Раскин прищурился. Он понял, что внутри него созревает зерно симпатии к этому человеку: коллеге, мутанту, говорящему короткими, почти что парцеллированными фразами. Но вместе с тем росло ощущение, что его вновь хотят поймать на крючок. Для чего на этот раз? Ведь он – списанный материал. Он не годен ни на что, кроме как пускать ветры после сытного обеда. Нужно было держать ухо востро.

– Земля для землян, – ответил Раскин осторожно. – Нашему брату там делать нечего. Рефлексы не дают покоя. Хочется выть, как волку в зоопарке.

– Интересно. Вот, значит, что ждет меня после выхода на пенсию.

– Вы строите планы? – Раскин приподнял бровь. – Землю вот-вот закроют. Собираются же сделать из нее заповедник, а всех людей расселить по колониям…

– Заповедник? Для кого, Федор? Для людей? Или для Обигуровских спор? Для Грибницы?

– Ха-ха, полковник! – Раскин показал Шнайдеру свои мелкие, потемневшие у десен зубы. – Вам что, нужен собеседник для разговоров по душам? Чтобы за кофе, – он потряс в воздухе стаканом, – обсудить будущее Земли и человечества? Что-то типа: «Нужно ли нам освоение системы Альтаира, если на собственной планете такая чертовщина творится?»

Полковник поморщился.

– Восьмая станция относится к независимой ветви Колониального командования. Мы не взаимодействуем ни с Фондом Обигура, ни с Треугольником. Я понимаю ваше недоверие и опасения. Но в данном случае мне нужен не собеседник, а опытный человек, готовый дать профессиональную оценку обстановки.

Раскин заинтересовался.

– Вот как? На «верхушке» остался кто-то не зараженный Грибницей?

– Мы никакая не «верхушка», – терпеливо проговорил Шнайдер. Было видно, что спокойствие дается ему нелегко. – От вашего поведения, готовности сотрудничать зависит степень вашей свободы, Федор. Восьмая – это барьер на пути Грибницы от зараженных планет, – а такой, как ни крути, является Земля – к незараженным. Больше половины ушельцев из вашей группы, Федор, имеют в телах образования, не свойственные людям. Мы будем разбирать: или все они больны редким видом рака, или они имеют имплантаты, или же… Грибница, Федор! Как ни печально, но последнее предположение кажется мне наиболее вероятным.

– Но откуда вы?.. Как?.. – Раскин вцепился пальцами в стол.

– Очень просто. Вернее, это технически очень непросто… но, в двух словах, гиперпортал анализирует проходящую через него материю. Мы можем получить любые данные, начиная от структуры атомов, до…

– Скажите, полковник, я тоже заражен?

Шнайдер замялся.

– Вообще-то ваш случай особенно сложен. Компьютер запнулся и выдал, что только для поверхностного анализа потребуется никак не меньше недели. Ждать столько для нас неприемлемо, – он улыбнулся уголками губ. – Но вы сами знаете ваш коэффициент изменений. Любой, даже самый мощный компьютер, не сможет дать определенный ответ – человек ли вы.

Раскин вздохнул.

– Яснее не бывает. – Допил кофе, продолжил: – Но я никогда бы не подумал, что Грибница решится на вылазку на Бастион. Обычно эта тварь выбирает для своей Всеобщности миры потеплее и поспокойней, верно?

Шнайдер сжал перепончатую руку в кулак.

– Вы правы, коллега. Раньше Грибница перебиралась с планеты на планету при помощи Обигуровских спор. Словно энцефалитная инфекция внутри клещей. И, кажется, всем была довольна. Но люди имеют одно преимущество перед спорами – они могут жить и размножаться на планетах, подобных Бастиону. В очень холодных мирах, Федор. А теперь подсчитаем: Земля – заражена, Трезубец Посейдона – заражен, Аркадия – давным-давно поросла Грибницей. Еще есть планеты ххта и кухаракуту, – никто туда носа не совал, но есть все основания считать, что и они уже бьются в вечном оргазме Всеобщности. То есть все более или менее благоприятные человеческие и не человеческие планеты заражены…

– А Александрия? – неловко перебил полковника Раскин.

– Александрия? Держится пока. – Шнайдер нахмурился. – Благодаря таким объектам, как Восьмая станция в том числе. Но этой планете приходится легче, потому что ее развитие финансируется еще и в рамках проекта «Земля-2». Так вот, благоприятные миры заражены, и теперь Грибница подумывает, как бы испоганить все остальные планеты с азотно-кислородной атмосферой. Возьмет ли на себя человек функции Обигуровских спор и не принесет ли семя нашего сверхсущества на Бастион, на Хамунаптру, на Крюгер-5? Грибница обладает чудовищными мутагенными свойствами, вы это знаете, Федор. Мы считаем, что сейчас она экспериментирует над ушельцами – выводит из них новый вид переносчика – и готовится к очередной волне экспансии.

– Черт, полковник, – сказал после минутного молчания Раскин. – Черт. Где мы сейчас?

– На буферной планете. К сожалению, пока мы не можем открыть путь на колонии приоритетного развития. Ушельцам придется остаться здесь надолго. Предстоит много работы. Мы выявим зараженных людей, Федор. Изолируем от остальных. Будем искать средство для того, чтобы вывести Грибницу из их организмов…

Раскин желчно усмехнулся. Полковник в ответ меркнул затемненными глазницами.

– Да, Федор. Не стоит зубоскалить. Здесь не занимаются гестаповщиной, поверьте. Мы будем искать средство. Потому что в каком-то смысле оно станет спасением для человечества!

Раскин проглотил заготовленную фразу. Нахмурился, пытаясь понять, какую линию поведения выбрать: цинично-недоверчивую или одухотворенно-патриотическую. Ведь всем известно, куда выложена дорога благими намерениями. Но полковник не заметил смятения собеседника. Он продолжил:

– Федор, на данный момент война за Землю проиграна. Это, к сожалению, факт. Через год или полтора она превратится в планету с враждебной внешней средой. Выжить на ее поверхности смогут лишь модифицированные колонизаторы вроде нас с вами. Пока пришлось отступить на колонии, но это лишь пока! Мы по крупицам собираем людей, способных бороться, – с Александрии, с Земли, с Крюгера-5, – и мы обязательно вернемся на нашу планету. Грибницу выжжем, а спорам дадим такого пинка под зад, что они окажутся за Магеллановыми Облаками. Я думаю, Федор, уважаемый колонизатор категории АО, что ваше место – рядом с нами. Нам пригодятся ваши умения и опыт. Вы бы видели, как загорелись глаза у ребят, когда они узнали, какой замечательный ушелец очутился на Восьмой!

– Ведь людей с таким коэффициентом, как у меня, осталось раз-два и обчелся, – сказал Раскин в сторону.

– Не осталось никого, Федор, – без жалости откликнулся Конрад Шнайдер. – Я сегодня проверил базу данных Колониального командования. Там, конечно же, есть немало информации, к которой я не имею доступа и которую проверить не смог, но штурмовые колонизаторы не относятся к самым засекреченным субъектам. Так что вы – последний.

Последний нелюдь.

Последняя машина из плоти и крови, от пят до макушки напичканная передовой электроникой и нанотехнологиями.

– Ну и хорошо, – неожиданно для самого себя сказал Раскин. – Мы созданы вопреки законам природы, в обход эволюции, поэтому мы – противоестественны. Поэтому мы должны исчезнуть, и чем быстрее, тем лучше.

Шнайдер набрал в грудь воздух, но ушелец не дал ему вставить слова.

– Я обдумаю ваше предложение о сотрудничестве, полковник. Мне нужно пространство для размышления, желательно – с окном, пачка крепких сигарет, немного выпивки, ну, вы сами понимаете… И одиночество. Куда ни кинь, – всюду клин. На Земле, в космосе. А я уже немолод; мне нужно будет очень хорошо подумать. – Раскин встал. Усмехнулся: – Зовите конвой! Допрос закончен.

– Федор, вы не в том возрасте, чтобы позволять комплексам брать верх, – вдруг сказал полковник. – Природа слепа. Создавая людей, она наделала множество ошибок. Глупых и нелепых. К счастью, сегодня появилась возможность эти ошибки исправить. Поэтому нам с вами не стоит жаловаться на судьбу. Мы – наиболее совершенные люди, чем кто-либо еще, и по выживаемости немногим уступаем Грибнице. – Полковник сделал глубокомысленную паузу. Раскин решил, что аудиенция закончена и протянул руку для прощания. Шнайдер с готовностью сжал его ладонь ледяными пальцами. – И еще, – вновь заговорил он. – Вы только что с Земли. Что бы вы ни пережили, что бы ни видели и ни слышали, – это не повод ставить крест на своей планете. Я скажу вам так: верните Землю для самого себя. Не думайте о тех миллиардах серых обывателей, что позволили Грибнице укорениться у них под ногами. Думайте о себе. Вы – человек, и у вас есть полное право на Землю. Собираетесь ли вы на ней жить или же только наведываться на Рождество. Никто не должен решать за нас. Но чтоб так и было, придется поработать. До свиданья, Федор. Я рад, что нам удалось наладить диалог. Теперь – думайте на здоровье.

Глава 3

Его разбудило новое землетрясение.

Глубокий вздох – руки оттолкнулись от кожаной обивки диванчика, а босые ноги крепко встали на теплое ковровое покрытие. Пол мелко лихорадило. «Клац-клац-клац» – слышалось со стороны стойки бара. Такое себе тревожное «клац-клац-клац». Как будто стучат чьи-то зубы. Наверняка от страха.

По темной полировке гуськом двигались грязный стеклянный стакан, керамическая пепельница, широкая пачка сигарет и початая бутылка фальшивого французского коньяка.

«Фёдорино горе», – безрадостно подумал Раскин.

Он подскочил к стойке, поймал беспокойную утварь; отодвинул от греха подальше от края. Поглядел в окно: снаружи все еще темно. Длинные ночи на этой планетке. Тускло серебрилась изморозь на сложенных прямо перед окном железобетонных блоках. Эта груда полностью лишала ушельца возможности увидеть местный пейзаж. Полковник Шнайдер в очередной раз перестраховался.

Раскин покосился на сигареты, а затем на бутылку. Как он ни хорохорился накануне перед полковником, выкурить больше одной сигареты и выпить больше ста граммов у него не вышло. И то потом уснул, как младенец, хотя спать не планировал. Теперь же во рту горько, под черепом мерзко, а на душе еще поганей.

Нужно было признаться, что он теряет контроль над собой. Над своим телом. Над рефлексами. Рефлексы-то, как цепные псы, всегда рады услышать команду «фас!». А вот то, что отдает команды…

Нет. Нужно сказать себе твердо: «Нет!»

Возвратиться к остальным ушельцам. В общий барак. Вместе со всеми сдавать анализы и позволять докторам и биологам копаться в своих органах. Бог даст, внутри него не найдут Грибницы. Тогда можно будет получить какую-никакую отдельную комнатку (с буферной планеты-то все равно не скоро выпустят), заняться овощеводством, если позволит климат или если на Восьмой есть гидропоника. На День работника Дальнего Космоса выступать перед молодежью в клубе; хвастать, хвастать, хвастать… Кичиться своим уродством. Как здорово, что больше таких, как он, не производят! Новое поколение штурмовых колонизаторов и десантников с минимальным коэффициентом изменений будет иметь все шансы адаптироваться к нормальной жизни, когда придет время отправиться на покой.

Он не сможет вернуть Землю для себя, как советовал полковник. Нет для него там места. Совсем недавно он прибыл туда с мыслью остаться; но Земля отторгла его, словно инородное тело.

Раздался стук. Дверь отъехала в сторону. Раскин обернулся и увидел старого знакомого – краснокожего блондина.

– Как вам наша комната отдыха? – поинтересовался молодой человек. Раскин отметил, что блондин забыл про панибратское «ты». – Здесь, – он обвел помещение рукой, – нужно будет много чего с делать, например заполнить бар бутылками, но в целом вполне по-домашнему. Как вы считаете?

– Вы пришли рано, – неожиданно для самого себя ответил Раскин, – мне еще нужно время, я не успел принять решение.

Блондин кивнул и вполголоса проговорил:

– Полковник вас ждет. Извините, конечно, но идти придется.

Раскин вздохнул и наклонился за ботинками.

Молодой десантник, вопреки ожиданиям, повел его не в комнату для допросов. Они довольно долго блуждали по коридорам. Сквозь запертые двери с обеих сторон слышались голоса ушельцев. Испанский язык, английский, румынский… Смех, крики ссоры, плач и даже веселые песни… Такая себе Земля в разрезе. Человеческие страсти в ассортименте.

За очередной дверью оказалась кабина лифта. Блондин прикоснулся к голографической панели, и кабина двинулась вверх.

– Зачем это? – удивился Раскин, когда блондин прикрепил к его нагрудному карману пластиковый бейдж.

– Наша клубная карта.

Раскин повернул бейдж к себе.

«Федор Раскин, – прочитал он, – эксперт».

Эксперт?!

– Куда мы направляемся?

– На верхний уровень. Меня, кстати, зовут Пол Картер. Я родом из Великобритании.

Они обменялись рукопожатием.

– Я не знаю, в области чего я могу быть экспертом… – начал было Раскин, но Картер не стал его слушать: лифт остановился, нужно было идти дальше.

А дальше они попали в просторный холл. В отличие от всех остальных помещений, которые доводилось видеть Раскину на Восьмой, холл был полностью завершенным. Каблуки застучали по бирюзовой мраморной плитке пола; справа и слева светили сиреневым цветом стройные параллелепипеды строгих колонн; бросалась в глаза зелень карликовых пальм – такая неуместная в контексте технократического дизайнерского решения. Раскин посмотрел вверх и раскрыл рот от удивления. Сквозь прозрачный свод он увидел нависающую над ними черную металлическую конструкцию. Узкие окна-щели, рифленые бронированные плиты, подсвеченные голубыми огнями мачты антенн, застывшие параболы локаторов.

Это же командная рубка десантного корабля! – догадался Раскин.

Значит, верхние уровни Восьмой представляют собой посадочно-стартовый комплекс. Смелое конструкторское решение. Но интереснее было то, что над антеннами корабля клубилось нечто серо-зеленое, наводящее мысли о ведьмовском котле и о смерти от ботулизма. Атмосфера газового гиганта. Так так! Значит, буферная планета, по сути, является луной. Раскин хмыкнул: еще со времен освоения Солнечной системы спутники планет-гигантов вызывали интерес исследователей. Как оказалось, некоторые из них – но не в Солнечной системе – были пригодны для жизни людей. Например, Бастион был луной. Вот только о естественных спутниках с такой силой тяжести, как на буферной планете, Раскину слышать не приходилось. Это каких же размеров должен быть газовый гигант, чтобы «пасти» столь неподъемный объект? Сверхгигантских? В десять-двадцать раз превышающих размеры Юпитера?

Повсюду сновали люди в штурмовых комбинезонах. Раскин заметил валькирию Скарлетт; она тащила на плече законсервированный скафандр. Женщина тяжело отдувалась и время от времени отрывала одну руку от груза, чтобы стереть со лба испарину. А вот какой-то парнишка, совсем еще юнец, тянул завернутую в целлофан хрупкую мачту непонятного предназначения, как муравей соломинку.

– Федор! – окликнули Раскина. Ушелец обернулся и увидел спешащего к нему полковника Шнайдера. – Нужно поговорить, Федор! – перепончатые пальцы полковника крепко сжали локоть Раскина. – Пойдемте в «курилку»!

– Полковник, я поразмыслил над вашим предложением… – начал было Раскин. «Отказаться от всего, что бы ни предложили! Какие бы блага ни сулили! – стучало в его голове. – Отказаться, пока не поздно! Пока еще не по уши в дерьме!»

– Сейчас-сейчас, Федор! – приговаривал Шнайдер, волоча, словно трактор, упирающегося ушельца. Картер шел следом за ними.

Полковник втянул его в туалет. На крошечной площадке между умывальником и кабинками он вынул позолоченный портсигар. Раскин заметил, что на его крышке выгравирован герб Колониального командования – голубь, несущий в клюве оливковую ветвь на фоне планеты с кольцом. Под гербом бликовала надпись, выполненная готическим шрифтом. Ее Раскин прочесть не успел. Наверняка что-то вроде: «За прилежную службу и личный вклад в освоение Трезубца Посейдона».

Пришлось взять сигарету. Картер также, повинуясь молчаливому приказу командира Восьмой станции, сунул руку в портсигар. Шнайдер щелкнул зажигалкой.

– Условия нашего договора меняются, – выпуская дым, сказал он Раскину.

– Мы еще ни о чем не договорились, – напомнил ему ушелец.

Полковник дернул головой.

– Федор, шутки в сторону. У нас наконец появилась возможность подразнить Грибницу. Загнать ее обратно на ту помойку, откуда она выбралась. Впервые за долгие годы! От вас, Федор, требуется выполнить миссию, и затем вы вольны требовать любое вознаграждение…

Вот оно! Раскин глубоко затянулся, затрещал дымный светлячок на конце сигареты. Как он и предполагал. Просто так уйти на покой ему никто не позволит. Сволочи! Чудовищное существо, жертва программы освоения Дальнего Космоса, последний нелюдь среди человеков, – почему он не может зарыться в какую-нибудь нору и просто дожить свой срок? Потратив столько лет на работу во внеземелье, он перевыполнил свои обязанности перед человечеством. Но они, выдающие себя за представителей того самого человечества, продолжают преследовать его и на Земле, и в космосе. Пытаются сделать должником его – его! – пожертвовавшего свою человеческую сущность ради будущего людей; пытаются зажать в тиски неких высоких целей; и не дай боже, он решится снять с себя ошейник раба!

Конечно, как и любой другой человек, у которого мозги еще не поросли Грибницей, он ненавидит инопланетную тварь, что без войны завоевала его планету. Конечно, дернуть тигра за хвост – соблазнительно, особенно если вас разделяет решетка. А если для этого требуется войти в клетку?.. Да, он пошел бы в клетку, зная, что этот рывок поможет кому-то стащить со зверя шкуру. Но… бред! Грибница – идеальный паразит, и если она уже распустила петли гифов, то избавиться от нее нет возможности. Разве что разнести на кварки к чертям собачьим вместе с планетой!

Было немного обидно, что полковник Шнайдер, далеко не мальчишка и толковый на вид мужик, собрался охотиться на химеру. И, более того, в качестве охотничьей собачки намерен использовать его, Раскина.

– Любое вознаграждение, Федор! – повторил громким шепотом полковник.

– Какая еще миссия? – раздражаясь все больше и больше, спросил Раскин.

– Нужно «снять» информацию со скаутского корабля. Он совершил «аварийную» на Забвении.

– На Забвении?! – Раскин швырнул сигарету в белоснежную раковину. – Да идите вы к чертям, полковник! – он рванулся к дверям. – Переговоры закончены! Отведите меня к остальным! Сейчас же!

Шнайдер выругался. Его дополнительные веки налились непроглядной тьмой; он расстегнул воротник, открыв трепещущие на шее розовые жаберные щели.

– Стой, Федор! Стой! – проговорил он хрипло. Было очевидно, что полковник занят борьбой с собственными рефлексами, которые расценили поведение Раскина как агрессию и запустили механизм метаморфозы. – Стой, погоди, дай договорить… Ты видишь, мне тяжело? – он закашлялся.

Раскин мрачно поглядел на Картера – бравый десантник преградил собой дверной проем и, очевидно, был намерен не выпускать ушельца, пока его командир не закончит говорить.

– Только ты… имеешь относительно высокие шансы… выжить на Забвении… – Полковник открыл кран, в раковину с шипением хлынула тугая струя. Он принялся часто, пригоршня за пригоршней, зачерпывать пенистую жидкость и брызгать ею себе в лицо, на шею, на грудь. Словно полоумный. Словно животное. Глядя на муки полковника, Раскин вспомнил, как тяжело и болезненно было блокировать собственную метаморфозу, которая началась по вине темнокожего кубинца Рикардо на далекой планете Земля…

Кто-то попытался войти в туалет. Картер резко обернулся, бросил через плечо короткую фразу, и их снова оставили в покое.

– Полковник! Никто не имеет высоких шансов выжить на Забвении! – Раскин уже взял себя в руки и попытался воззвать к здравому смыслу.

– Я говорю: «относительно высокие», – полковнику стало легче, он застегнул воротник, спрятав жабры. – Выше, чем у вас, – он снова перешел на «вы», – нет шансов ни у кого. Ни у одного десантника, ни у одного колонизатора.

– Что вы знаете о Забвении, полковник?

– Я знаю о нем достаточно. – Шнайдер снова раскрыл портсигар. – Я знаю, что это гиблое место… одна из самых страшных планет в Большом Космосе. Еще я знаю, что вы проходили на ней… полевые тесты.

Раскин вскинул подбородок.

– Я вижу, вы не поленились собрать обо мне все сведения.

– Я ведь вам говорил: информация о штурмовых колонизаторах не является самой секретной. Я также знаю, что вас оснастили форсированным метаболизмом специально, чтобы вы могли работать на Забвении. Но проект свернули, а вот отнять сверхнавык уже не смогли. Я знаю, что впоследствии он вас не раз выручал.

– Проект свернули, потому что только во время полевых тестов погибло две трети моей группы, – сказал Раскин. – Дайте мне сигаретку…

– Пожалуйста… – вновь щелкнула зажигалка. – Но вы смогли там продержаться какое-то время. Вполне вероятно, что у вас получится еще раз…

– Полковник, – Раскин закашлялся дымом, вытер с губ капельки слюны, – полковник, вы отдаете себе отчет, что посылаете меня на смерть?

Шнайдер вздохнул.

– Не ожидал, что услышу это от вас, Федор. Вам ли бояться смерти… или чего-либо еще?

– Полковник, я отказываюсь, – как можно весомее произнес Раскин; сорвал с груди бейдж, швырнул его под ноги. – Мне не нужно никакое вознаграждение, оставьте меня в покое! Я не стану сотрудничать с вами!

Конрад Шнайдер молча затянулся и выдохнул целую тучу сизого дыма. Картер бросал быстрые взгляды то на одного, то на второго и почесывал бесцветную бровь. Свой пост у дверей он не оставлял.

– Хорошо, Федор, – сказал наконец полковник. – Ладно. Я еще раз говорю, у нас гестаповщина не практикуется. Не хотите – как знаете. Возвращайтесь к остальным. На Забвение высадится Картер и его подразделение…